Текст книги "Дорога сновидений. Русская сказка"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Тогда дай мне имя и прикажи.

– Легко сказать, – задумался я. – Вон, у Муромца, коня зовут просто – Конь. У Ивана-дурака – «эй ты, придурок». А тебе, для выполнения команды пароль обязательно нужен? – Таковы правила, – жалобно покосился на меня горбатый монстр. – Да и не хочется, что б кто-то называл тебя «эй ты, придурок». Дай мне имя, Иван. Пожалуйста. – Имя… Имя, – зачесал я в затылке. – Имя, брат, такая штука, оно с кондачка не придумывается. Я-то тебя хоть Росинантом назвать могу, только тебе потом с этим именем жить… Буцефал… Молниеносный… Вихрь… Сокол… – Ты его еще Сивкой назови, – как всегда, невесть откуда возникла рядом Скилла. – Это же последний из рода Танатов. И звать его должны – Танат. – А мне не нравятся эллинские мотивы, – закапризничал я. – Ты – Скилла, он – Танат… Мы в Древней Руси или в Древней Греции? – Мне нравится имя Танат, – оживился горбунок. – Пожалуйста, Иван, нареки меня Танатом… – Тьфу! – в сердцах сплюнул я. – Такое ощущение, что не собака с конем при мне, а с точностью до наоборот. Где уважение, это, как его… подобострастие? – Служить бы рады, прислуживаться тошно, – нахально усмехнулась Скилла. – Ты бы лучше поторопился с именем, а то к завтрашнему утру получишь слона с крыльями – а оно тебе надо? – С крыльями? – удивился я. – А почему с крыльями? – Горбик-то у него, с каких забот чешется? – задала наводящий вопрос вредная собака. – Не доходит? Я вопросительно посмотрел на горбунка. Он застенчиво улыбнулся и потупился. – Так, – сказал я решительно. – Больше никаких секретов не хочу. Говорящая собака, рыскающая в леший знает каких измерениях, крылатый конь, мечтающей об имени, от которого у нормальных людей под ложечкой сосет… Чего еще ожидать на мою голову? Ладно, уговорили. Нарекаю тебя Танатом и повелеваю больше не рост… Договорить я не успел: взрывной волной огромной силы, меня подняло в воздух, прокрутило раз пятнадцать, словно осенний листок, и с такой силой ударило о землю, что на несколько секунд я лишился сознания. Очнулся, что удивительно, без посторонней помощи. Да ее и некому было оказать: Илья с Иваном деревянными истуканами застыли на месте, в суеверном ужасе рассматривая огромного, черного как ночь, коня, с расправленными в немыслимом размахе могучими крыльями. – Совсем забыла тебя предупредить, – невинно покаялась вновь возникшая рядом со мной Скилла. – Когда они прекращают расти, у них разворачиваются крылья, а когда крылья разворачиваются… – Я уже понял, – слабым голосом сказал я, пытаясь на глаз измерить пропаханную мной в земле борозду. – Может быть я тебя обижу, но я должен это сказать: когда встречу Герасима – пожму руку. Хотя бы за попытку. Скилла неопределенно хмыкнула и снова исчезла. Испытывая боль в каждой косточке, я вновь забрался на коня, поерзал, пристраиваясь между крыльями, и уточнил: – Мы, теперь, полетим или поедем? – Как скажешь, хозяин, – радостно отозвался свеженареченный Танат. – Ну, хоть этот пока управляем, – со вздохом констатировал я. – Нет, в воздухе меня укачивает. Пешком. Потихонечку, помаленечку… И крылья куда-нибудь прибери – люди пугаются… Дорога по прежнему тянулась нескончаемой нитью. Климат заметно менялся к похолоданию, и я потихонечку сатанел от необходимости питаться подножным кормом. Если кто-то, начитавшись дурных сказок, по-прежнему истекает слюной при упоминаний «яств из леса», то должен разочаровать: любой, самый заморенный домашний поросенок, несравненно вкусней самого откормленного лесного вепря. А уж жирный домашний гусь или нежная курочка просто не идут ни в какое сравнение с жилистой и мускулистой дикой уткой. Чаще стали идти дожди. Иван изводил нас своим нытьем, и если бы не запредельный нюх Скиллы, находившей жилье для постоя при самых неблагоприятных условиях, я бы собственноручно лишил сказочного дурака надежды на грядущую битву с чудовищами. Я не жесток. Просто у каждого из вас, наверняка, отыщется среди знакомых какой-нибудь зануда, лоботряс и хвастун. А теперь представьте себе, что вы попали с ним на необитаемый остров. Да-да, настолько необитаемый, что никто и никогда не узнает, где вы спрятали его труп. Ехать с ним было не просто тяжело: было такое ощущение, словно мы пытались затащить на крутую горку огромный ком влажной и вонючей шерсти. Мы с Ильей пытались приспособить его для приготовления обедов – есть эту «пищу» было невозможно. Пытались поручить разжигание костров – он сжег наши одеяла и спалил седло Муромца. Отправляли на охоту – и ложились спать на голодный желудок. Зато он «развлекал» нас бесконечными рассказами о своих подвигах до тех пор, пока конь Ильи не начинал отчаянную контратаку платонами и кантами. Но сколько той мировой мудрости против беззаботной болтовни одного дурня? Силы были неравны и конь сдался. – У меня от усталости начинаются галлюцинации, или действительно последние два дня нам встречаются одни и те же лица? – спросил я Муромца, воспользовавшись временным затишьем – Иван заснул прямо в седле. – Ты имеешь ввиду те мрачные рожи, что этак недобро оглядывают нас из кустов у большой дороги? – уточнил Илья. – Нет, тебе не кажется. Дело в том, что это – северный край. Места здесь глухие, малолюдные. Мужчины погибают часто, а еще чаще подаются поближе к цивилизации искать счастья. Вот и выходит, что на каждого мало-мальски пригодного мужичка приходится по дюжине девок, вдов, да незамужних баб. Живет в этих местах добрый молодец Морозко: пьяница, лоботряс и бабник. Зато фигурой статен, а мордой гладок да пригож. Вот и нашел он себе одновременно забаву и пропитание: повадился по скучающим без мужской ласки бабам прыгать, а они за это лоботряса кормили, поили, в баньку водили да на постой оставляли. Так что в этих краях ты встретишь немало схожих морд и характеров. Воспитание у них в одно слово вкладывается – безотцовщина, а характер, наоборот – в отца. Когда папочка только проездом, раз в год, заглядывает, и все его воспитание заключается в том, что бы мамке глаз подбить, а детишкам в пьяной ласке по вихрам погладить: «папочка вас любит», то это совсем и неудивительно… Отец у них на всех один, потому и кличут их всех одинаково: от – Морозки. – Встречал и я нечто подобное, – вздохнул я. – Был у меня один знакомый… Закончить историю я не успел: из-за поворота, навстречу нам, выехал крупный конный отряд, закованный в сверкающие доспехи, с приделанными к ним диковинными, белыми крылышками. – Эй, мужичье, – с сильным акцентом окликнул нас один из них, по видимому, старший. – Вы кто такие? Отвечать, когда вас спрашивает великий Пан, несущий в неграмотную Русь радость просвещения! Я бросил умоляющий взгляд на тянувшегося к булаве Муромца и смиренно ответил: – Я – Иван-дурак. – А ты, лапотник? – спросил Пан Илью. – Иван, – сквозь зубы отозвался тот. – Дурак. – А ты, красномордый? Задремавший Иван подскочил от окрика и завертелся во все стороны, таращась на развевающиеся на ветру крылья. – Ангелы?! – восторженно выдохнул он. – Меня живьем в рай взяли?! Я знал! Я всегда знал, что заслужил это!.. – Понятно. И этот дурак. Поздравляю, панове, – повернулся Пан к своим спутникам. – Мы в России. Слушайте меня, неграмотные мужики, – вновь повернулся он к нам. – Мы решили принести вам свет просвещения в обмен на богатство и ненужную вам свободу. Такой выгодной сделки у вас еще не было. Но вы можете лишиться всех этих благ, ибо мы сбились с дороги. Точнее, она кончилась. Нам сказали: ехать до тех пор, пока не кончаться дороги и не начнется Россия. Дороги кончились. Где Россия? – А ты едь, как едешь, – двусмысленно посоветовал Илья. – Тебя везде встретят. – Кстати, дурачье, а как вы отличаете друг друга? По кличкам? – Да по приметам, – любезно отозвался я. – Вот этот Иван, – я указал на Илью, – «Иван с усами и бородой». Вон тот – «Иван с усами». Ну а я, как видите, и вовсе «Иван безусый». – Хорошо, пусть будет так, – поморщился Пан. – Кто из вас возьмет на себя великую честь проводить нас до вашей столицы? Вот ты, Иван Сусанин… Сусамин… Вобщем, ты поведешь нас. – Проводи их до ближайшей заставы, – шепнул Муромец Ивану. – Не заблудишься? Ведь спал всю дорогу… – Я?! – возмутился Иван-дурак. – Заблужусь?! Да я эти места как свои пять пальцев знаю. Езжайте, ни о чем не беспокойтесь, я ангелов-просветителей провожу, и быстренько вас догоню… Айда за мной, белокрылые, тут недалече. Он повернул коня и гордясь доверенной ему миссией гордо поехал впереди отряда. Илья долго смотрел ему вслед, почесал в затылке и спросил: – Как думаешь, не зарубят они его за болтовню несносную? Жалко будет дурака… – Меня больше волнует, что б он нас не догнал хотя бы в ближайшие пару дней… – Да, – согласился Муромец. – Надо поторопиться… Вскоре леса кончились. Морскими волнами пошли каменистые холмы, овраги становились все глубже, ветер злее и прохладнее. Ни людей, ни птиц, ни зверья уже давно не встречалось на нашем пути. Я уже начал волноваться: не заблудились ли мы, когда на одной из предгорных долин увидел распаханное поле и обнаженного по пояс человека за плугом. Был он могуч и бритоголов. Крепкое, без единого грамма дурного жира, тело, и мужественное, суровое лицо, выдавали в нем бывалого воина. Но самое любопытное в нем было то, что человек этот, выражаясь казенным языком, был «лицом кавказской национальности». Кавказец на севере России – это было необычно даже для сказки. Когда мы подъехали ближе, странный человек оскалил в улыбке крепкие, белые, как вершины гор, зубы: – Мир вам, витязи! Не почтите ли своим вниманием мой скромный дом, что бы передохнуть с дороги и посидеть за скромным столом? – Очень скромным? – печально посмотрел на клонящееся к закату солнце Илья. – Для тебя, Илья Карачаевский, совсем скромный… как в прошлый раз, – продолжал улыбаться человек. – Ты меня знаешь? – удивился Муромец. – Давно это было, вот ты и позабыл малоприметного заложника, оставленного братьями у князя Владимира, и служившего вместе с тобой, на заставе, всего-то пять лет… Я – Рустам, сын Шоты. – Князь Снежнегорский! – обомлел Муромец. – Прости дружище, я и так слаб глазами стал, а тут этот блеск горных вершин… Я же искал тебя, спрашивал, куда тебя сослали, а ты вот где… Ну, здравствуй, дружище! Он сошел с коня и крепко обнял старого товарища. – Сколько же лет, сколько зим мы не виделись! – он хлопал князя по загорелой спине, отчего шел такой гул, словно лупили обухом топора по стволу столетнего дуба. – Ну, рассказывай, как ты жил эти годы, есть ли жена, есть ли дети… – Все расскажу, все покажу, но только за столом, – пообещал Рустам. – Неужто я дорогих гостей историями в чистом поле забавлять буду?! Сейчас соберусь и пойдем ко мне. Жена стол соберет, я вино из погребов достану… – Этот витязь – князь Снежнегорский, – пояснил мне Муромец. – А это – мой товарищ и копьеносец Иван. – Друзья моих друзей – мои друзья, – радушно отозвался Рустам. – Дайте мне одну минутку, и я отведу вас в свой скромный дом… – Замечательный ратоборец был, – вполголоса рассказывал мне Илья, пока Рустам собирал вещи. – Мудрый правитель, ученый человек. Мог бы стяжать себе славу великого воина, но тайны учености влекли его больше. Даже власть над страной отдал братьям, выезжая по их зову лишь на защиту родной земли. А когда орды бушмэнов подошли к его границам, убедил братьев обратиться за помощью к князю Владимиру. Они его в заложники оставили, он со мной на кордоне служил. А потом мы… ну, вобщем, выражаясь казенным языком, нарушили мы перемирие с бушмэнами, когда они втихаря один приграничный городок захватить пытались… Нас же виноватыми и сделали. Меня по очередному поручению князя отправили, а Рустама, значит, сюда… Очень он человек хороший, вот только судьба у него… не такая хорошая… – Я готов, – сказал подошедший к нам князь. – Идемте друзья, моя скромная обитель здесь недалеко, сразу за этой горой… Юноша, откуда у вас такой удивительный конь? Это – подарок старых богов или творение генетики? Не обижайтесь, это не ругательное слово. Это… – Я знаю, что такое генетика, – сказал я. – Просто мне стало удивительно, откуда это знаете вы. – Я посвятил этому всю свою жизнь, – просто ответил Рустам. – Когда посидим за столом и вволю наговоримся, я покажу вам удивительные вещи. Обещаю, что такого вы еще не видели. То, что открылось нам за склоном, поражало воображение. Я уже повидал удивительные творения здешних зодчих, одни палаты князя Владимира чего стоили, но это… Крепость была вырублена прямо в скале. Огромные колоны, искусные барельефы, уходящие вглубь коридоры, да вообще каждая деталь этого монументального строения говорила о поразительном мастерстве и вкусе своего создателя. – Как ты нашел этакое чудо?! – воскликнул восхищенный Муромец. – Нашел, – усмехнулся Рустам. – Ты бы еще сказал: купил… Сам построил. Двадцать пять лет работы. А сколько еще предстоит… Вы, русичи, зря пренебрегаете камнем, отдавая предпочтение дереву. Дерево, конечно, теплее, уютнее, лучше поддается обработке, но уж больно ненадежно. Сейчас иноземцы называют вашу страну Гардарики – «страна городов», но пройдет пара сотен лет, и что останется? А посмотрите на это… Здесь будут жить мои внуки, правнуки, пра-пра-преправнуки… По длинному, освещенному факелами коридору, мы прошли в главный зал. Здесь тоже все было вытесано из камня: скамейки, столы, камины. Стены покрывали живописные фрески с изображениями диковинных зверей. Чаще всего на них попадались драконы: маленькие и огромные, бледно-зеленые и черные, как ночь, классические (в нашем понимании) огнедышащие монстры с многометровым размахом перепончатых крыльев, и диковинные, невиданные мной досель. – И это все тоже сделал ты? – воскликнул восхищенный Муромец. – Кто же еще? Я здесь один на многие и многие дни пути. Я так отдыхаю после работы. Для души. – Так ты еще над чем-то работаешь?! Чем же ты занимаешься? Честно говоря, я даже представить не берусь. Ведь при твоем размахе… – Потом, все потом, – остановил его Рустам. – Сперва – за стол… Василиса! – крикнул он, и гулкое эхо подхватило его голос, покатило по туннелям и переходам, передавая из комнаты в комнату… Я уже иду, – послышался низкий женский голос, и в зал вошла невысокая, склонная к полноте женщина с некрасивым, но очень добрым и умным лицом. – Я услышала вас, поняла, что у нас гости и уже поставила… Она замерла на полуслове, расширившимися глазами уставившись на Муромца. – Княжна?! – в свою очередь опешил Илья. – Как вы… но… – Разрешите представить вам свою жену – Василису, – сказал Рустам… – …Как-как? Кощей бессмертный?! – смеялся Рустам, когда часом позже, мы сидели за огромным пиршественным столом, заставленным яствами так, что, казалось, даже камень прогибается под их тяжестью. – Ну, «кощей» – это понятно, я все же был на положении невольника в кремле князя Владимира, но почему – «бессмертный»? Нет, мне много приходилось драться, и, как видите, я до сих пор жив, но к бессмертию это не имеет никакого отношения. Только к воинскому искусству. Я всегда больше любил создавать, чем воевать и разрушать. Мой дед говорил, что настоящему мужчине мало быть воином, добытчиком и самцом. Это и животные могут. А дед хотел видеть меня человеком… – Он бы гордился тобой, Рустам, – уверенно сказал Муромец. – Есть у меня мечта, Илья, – хитро прищурился «кощей бессмертный». – Мечта княжеская. Размаха невиданного и фантазии небывалой. Это мечта достойна памяти деда. Он верил, что герой – это не бушмэновские мутанты, вроде человека-паука, человека-крысы или человека-слизняка. Он верил, что человек – это высшее и лучшее создание Бога на земле, силой своего духа способный превзойти даже ангелов. И при этом он мечтал дать людям крылья. Я осуществил его мечту.

Его глаза горели такой гордостью и такой верой, что я раз и навсегда расстался с типичными для городского жителя представлениями о «горцах». Какие там «гастрабайтеры» и рыночные «чучмек-баши»? Какие там «злобные террористы» и «неграмотные пастухи»?! Вот он, настоящий горец: умный, смелый, гордый, чтящий память предков, умеющий работать руками и головой, способный защитить любимую женщину, и без колебания отдать жизнь за друга. Воин. Ученый. Князь.

– Дед брал меня с собой в горы, – продолжал Рустам. – И там мы часами смотрели на полет орлов. Мне так хотелось взмыть вместе с ними в небо и парить рядом с ними, смотря на горы, реки и долины с высоты птичьего полета. Сверху все мелкие, житейские проблемы кажутся такими махонькими, незначительными, суетными. Для настоящего счастья не нужны ни деньги, ни власть, ни все то, что обожествляют и чему поклоняются бушмэны. Может, люди перестанут подличать, трусить, предавать и врать, если показать им все это? Я хотел научить людей летать, Муромец. – И ты, хочешь сказать, что осуществил эту мечту? – недоверчиво уточнил Илья. – Да, – сказал Рустам. – Кто-то пытается сделать крылья из перьев и воска, кто-то из папируса и дерева, а я пошел другой дорогой. Я потратил для этого тридцать пять лет. Тридцать пять лет непонимания, насмешек и лишений. Но я все же вывел породу прирученных летающих драконов… – Что?! – вскочил из-за стола Муромец. – Рустам, ты с ума сошел?! Ты возродил к жизни это дьявольское отродье?! – Уже не дьявольское, а послушное воле человека. Со спокойным, миролюбивым характером. Питающееся травой и фруктами. Сильное, выносливое, способное преодолевать огромные расстояния с тяжелейшим грузом. Да что я говорю: смотри сам!.. Оранжик! – позвал он. – Оранжик, не бойся, малыш, иди ко мне… По коридору зацокали крохотные коготочки, и к столу подбежал крохотный, криволапый дракончик, со шкодливым выражением на забавной мордочке. Остановился, тараща на нас выпуклые глазки, принюхался, и… Полез к Муромцу на колени, цепляясь острыми коготками за кожаные штаны богатыря. Муромец сидел неподвижно, как статуя. Пыхтя и пофыркивая, дракончик добрался до груди богатыря и просительно заглянул в лицо. – Ах ты, жабеныш, – засмеялся Рустам. – Попрошайка пучеглазая. Знает, паршивец, что я кусочничать не позволяю, так у гостей канючить нацелился. Муромец осторожно коснулся пальцем головы попрошайки, тот зажмурился и вильнул толстеньким хвостиком-обрубком. Осмелев, Илья погладил его ладонью. – Да, – вынужден был признать он, – на первый взгляд даже безобидно… Он точно сеном питается? – Травой, – уточнил князь. – Фрукты очень любит. Только не перекармливай, у них пища строго по расписанию. Крылья еще не прорезались, это начнется месяцев через пять. – И до каких же размеров вырастит этот… жабеныш? – Да пятнадцати метров в длину, до пяти – в холке. – Солидно… И это все – без мяса?! Ты и впрямь, ученый человек, князь. – Да какой я князь, – вздохнул Рустам. – Кощей… и совсем даже не бессмертный. Был бы бессмертный – столько бы всего еще успел… Да вы кушайте, кушайте, друзья, а то я вас совсем забалтываю… – Рустам, – тяжело сказал Муромец, осторожно опуская дракончика на пол, – но почему же ты не мог сделать все согласно законам, обычаям? – Ты имеешь ввиду Василису? – догадался Рустам. – И что бы из этого сватовства вышло? А мы любим друг друга. Я смог бы ждать столько, сколько нужно, но она ждать не захотела. Девушка взяла руку Рустама в свои ладони и посмотрела на нас счастливыми глазами: – Мне все равно, что скажут люди. Я люблю его. Никто и никогда не смотрел на меня так, как смотрит он. Никто не говорил со мной так, как говорит он. Сватались многие, но в их глазах я видела лишь корысть и надежду на власть, которую они получат в придачу ко мне. Я знаю, что не слишком хороша собой… – Ты прекрасна, – перебил ее Рустам, девушка благодарно улыбнулась и продолжила: – А для него я – желанна. И он – самый дорогой для меня на свете человек. Что я в княжеском дворце? Советник князя? Перспективная невеста? Дед Рустама был прав – счастье за деньги не купишь. Есть такая старая притча. Попадает богач в ад, оглядывается и начинает возмущено вопить: «Да вы что?! Мне тут не место! Я столько денег на Церковь отдал! Столько храмов построил, столько обителей поднял!» Черти сверяются со своими документами и отвечают: «Нет, у нас все точно – своими земными делами вы заслужили только ад… А за деньги не беспокойтесь: вам их вернут». В мире любви иные ценности. Неважно, где эта любовь: на небе или на земле. Если на чаше весов начинают взвешивать любовь и богатство, любовь и власть, любовь и… Да просто взвешивать любовь с чем-то – счастья не будет. А выгоды, которые за нее получены на том свете не пригодятся, а на этом счастья не принесут. Этот дом, построенный для меня руками Рустама – самый желанный для меня дом на свете. Да с ним я жила бы и в шалаше, и в избушке… Я хочу помогать ему в работе, встречать его по вечерам и провожать по утрам, хочу слушать его дыхание на брачном ложе, видеть его глаза, смотреть, как он что-то мастерит долгими зимними вечерами. Я просто хочу быть рядом с ним. Почему я должна ждать, если каждая секунда без него – для меня вечность? Для меня неволя там, где нет его. Илья неловко поерзал на скамье, кашлянул, глядя в сторону, сказал: – А как же дракон, что уносил тебя из дворца? Люди видели дракона… – Покажи им, – попросил Рустам. Василиса загадочно улыбнулась нам и, выйдя на середину зала, неожиданно бросилась всем телом на каменные плиты. Я даже зажмурился, ожидая удара и хруста, но когда открыл глаза, на месте Василисы возвышался огромный, золотисто-коричневый дракон. Я машинально протер глаза, и – вновь посреди зала стояла лукаво улыбающаяся девушка. – Как это? – хрипло спросил Илья. – Это было на самом деле, или … – Это не объяснить, – покачал головой Рустам. – Даже я так не могу… Увы… А я так бы хотел парить с ней в поднебесье… – Когда князь Владимир еще не принял крещение, – пояснила Василиса. – Волхвы наградили нас с сестрой умением превращаться в лебедей… Но я так прониклась мечтой Рустама, что этот дар… изменился… Передайте отцу, что я счастлива. Я вернусь во дворец, но – позже… И ненадолго. Погостить. Когда мы закончим здесь дела и дракончики подрастут, мы вернемся в Киев и упадем князю в ноги. Он увидит нашу любовь и простит. Сначала, конечно, будет топать ногами и обещать повесить на воротах, а потом простит. Ибо каждый отец хочет, что б его дочь была счастлива. А я счастлива только с Рустамом. Сейчас же, можете передать ему, что мы делаем все для того, что б его армия была непобедима, а торговые дела – безопасны и прибыльны. Про счастье людей объяснять пока не стоит… Он еще этого не поймет… – Передайте от меня низкий поклон князю, – сказал Рустам. – Скажите, что я нижайше прошу у него прощения. Только безмерная любовь к его дочери руководила мной. Я буду заботиться о ней. Дракончик на полу вдруг засуетился, зафыркал и, быстро – быстро, перебирая кривыми, толстенькими лапками, побежал в дальний угол зала. На доходя двух шагов до стены, выгнул спину и смешно запищал, явно имитируя грозный рык. Василиса с Рустамом непонимающе переглянулись, а я вздохнул, и приказал: – Выходи, Скилла. Подслушивать нехорошо. При виде появившейся, словно из ниоткуда, собаки, Рустам восхищенно вскрикнул и произнес какую-то длинную, восторженную фразу на непонятном для меня, гортанном языке. – Он всегда так, – пояснила Василиса. – Когда видит какое-то чудо животного мира, прямо сам не свой становится. Вы бы видели, что с ним стало, когда заезжие купцы показали ему хамелеона… – Но это же чудесно! Бесподобно! – Рустам бросился к Скилле и было заметно, что он едва сдерживается, что б не схватить собаку, как плюшевую игрушку, и не начать крутить во все стороны, рассматривая. – Как ей это удается?! – Пожалуй, я лучше подожду во дворе, – кисло сказала Скилла и вновь исчезла. – Она еще и говорит! – застонал в восхищении Рустам. – Но как вам удалось вырастить это чудо?! – Ну… Это связано с древней мифологией, – пояснил я. – Вряд ли это поможет в вашей работе. Она последняя в своем роде. Из старого, еще демонического, мира. На земле таких больше нет… И не будет. – Жаль, – сник Рустам. – Хотя я уверен, что рано или поздно, мы отнимем у природы все ее тайны и поставим на службу людям. Во всяком случае, летать люди будут уже скоро… Если вы поели, друзья мои, пойдемте, я покажу вам свой питомник. Это удивительное зрелище… Мы пробыли в гостях у радушного князя трое суток. Мы любовались его зверинцем и играли с крошечными драконами, а по вечерам, в главном зале, неистовый Рустам развлекал нас историями о своих открытиях и предположениях. Это был воистину прирожденный ученый и немыслимых размеров талантище. К тому же его жена чудесно готовила, так что уезжать нам совсем не хотелось. В этом доме было хорошо и светло. Но во дворце нас ждал измученный неведением князь, и на четвертый день мы вынуждены были отправиться в дорогу. Рустам настоял на том, что бы лично проводить нас до обжитых мест. Это был скорее радушный жест гостеприимного хозяина, ибо он понимал, что опасность на нашей дороге, представляем только мы сами. Сейчас я со скорбью думаю, что было бы, сумей мы тогда убедить князя Снежнегории остаться дома, и каких бед смогли бы избежать, задержись в его доме хотя бы на сутки… Но история, как говорили мудрые, сослагательного наклонения не имеет… ГЛАВА 3. Бесстрашнейшим и лучшим досталась смерть в удел.

Печаль царила в сердце у тех, кто уцелел.

Стал поминальной тризной веселый пышный пир.

За радость испокон веков страданьем платит мир.

Песнь о нибелунгах.

Чем ближе подъезжали мы к Киеву, тем мрачнее и мрачнее становился Илья. Наконец, на одном из привалов, я не выдержал: – Княжеский приказ мы выполнили: нашли Василису. Все оказалось даже лучше, чем можно было предположить: никого не пришлось убивать, а княжеская дочка не только жива, но и счастлива… В чем дело, Илья? – Ни в чем, – отозвался он, отводя глаза в сторону. – Все хорошо. – Я же вижу: тебе не хочется возвращаться в Киев. – В Киев? – удивленно вскинул он на меня глаза. – При чем здесь Киев? Нет, Киев меня сейчас совершенно не заботит. С Киевом у меня проблем нет. – Тогда что? – Не хочу возвращаться на кордон, – нехотя признался он. – Очень не хочу. – Так и не возвращайся, – пожал я плечами. – Попроси князя отправить нас куда-нибудь еще. Русь большая, проблем хватает. – Не так все просто… Я должен туда вернуться. Обязан. И оттого еще больше не хочется… – Тогда совсем ничего не понимаю… Постой… Когда я отбывал в Киев, Яга что-то сказала тебе. Что-то, что сильно расстроило тебя. Это как-то связано? – Да. – Хорошо, – поднял я руки, – можешь не говорить. В конце – концов, я всего лишь твой копьеносец… – Не в этом дело. Ты мне все равно помочь не сможешь. И никто не сможет. Это только моя судьба. Только мое решение. Мой крест. – Что за ерунда? – поморщился я. – Ты – свободный человек, тебя никто ни к чему не принуждает. Что значит «Судьба», «решение», «крест»? Каждый сам кузнец своего счастья. Мы можем делать то, что сами захотим. Захотим: махнем на юг, к аргонавтам. На Север – к нибелунгам… К черту на куличики, На Марс, на… – В этом беда твоего мира, – тихо сказал Илья. – Вы перепутали все понятия о добре и зле. О чести, о долге. Человек не может быть полностью свободен. Полностью свободны только законченные бушмэны. А у меня есть долг. Измени я ему, и это буду уже не я. Что-то внутри меня измениться раз и навсегда… – Ну, ладно, предположим… Все равно не вижу причин для депрессии. Вернемся мы на кордон. Кто нас там может огорчить, таких красивых? Надерем все задницы, оборвем все уши… Что такого ты должен сделать на кордоне, что тебе так не хочется туда возвращаться? – Я должен убить своего сына, – сказал Илья, и я подавился заранее приготовленной речью. Некоторое время мы ехали молча. – Бушмэны трусливы, – сказал, наконец, Илья. – Они слишком ценят свою жизнь и свою свободу, наполненную вещами, сном, развлечениями. Они или интригуют, ссоря неугодные им народы, либо выбирают воинов из народов, как они называют – «третьего сорта». Сейчас они подбивают нападать на Русь полудикие племена хазар, ляхов, монголов. А когда Русь будет ослаблена, предложат ей в помощь свои деньги, под огромные проценты и свою идеологию – бесплатно. – Но при чем тут твой сын? – Он и должен повести эти орды на Русь. Я никогда тебе не рассказывал… Когда-то мое село разорили хазары. Я был далеко, по приказу князя Владимира. Жену и маленького сына угнали в полон. Я долго искал их. Нашел даже одну из женщин, угнанных из моего села… Ты сейчас знаешь ее как Бабу Ягу… Да, друг мой, ведьмами просто так не становятся… А своих тогда я так и не нашел. Жена умерла в неволе, а сын… Он стал могучим воином. В нем моя кровь, и он был рожден от любви, а это крепкая сила. Но воспитывали его они – волки. – Его не Маугли зовут? – осторожно уточнил я. – Что за странное имя? Нет, про этого парня я никогда не слышал. Его просто воспитывали волки, жить по волчьим обычаям и волчьим законам. Они учили его убивать, гнать лося, голосить на луну… Жить, как животное, а не как человек. Они с детства внушали ему, что «одинокий волк – это круто». Сейчас в нем нет ничего человеческого. Он слышал и о доме, и о родной земле, и о любви к родителям и жене, но в его понимании все это – слабость, недостойная настоящего мужчины. Убивать, побеждать любой ценой, выживать, насиловать, жрать, спать… Да-а… А с его силой стать вожаком большого труда и не составляло…Я видел его на ратном поле. Он действительно один из лучших. Если его не остановить, полчища врагов ринуться на русскую землю, сметая все на своем пути, сжигая, разрушая, угоняя в рабство… Я встану на его пути. Только я смогу остановить его. А ты говоришь: к нибелунгам… Ладно, собирайся, пора ехать. Владимир, наверное, уже поседел от горя… Но в Киеве, вопреки ожиданию, царило праздничное веселье. Улицы были полны ликующих людей, на площадях – песни, пляски, хороводы. Мы ехали к терему князя, недоуменно озираясь по сторонам. – Что за праздник? – схватил я за плечо пробегавшего мимо кузнеца. – Почему такое веселье? – Князь заключил с бушмэнами соглашение о вечной дружбе, ненападении и взаимопомощи, – жизнерадостно ответил он. – Конец гонке дружин и полков! Русский с бушмэном – братья навек! Они несут свободу и просвещение и могут показать нам свой мир, что так долго был за железным кордоном! Князь приказал распустить войска, потому что у нас больше нет врагов, и все нас любят! Бушмэновские товары хлынут в наши города – ух, тогда заживем! Куплю себе кожаные лапти и кальсоны от Версачи! Говорят, у них даже удобрения заворачивают в такие красивые тряпочки, что хоть на стену их вешай… – Как будто у нас своего говна мало, – сказал Муромец, задумчиво глядя в спину убегающего кузнеца. – Как-то он запоет, когда вместо его товаров, – бушмэновские брать станут… – Эй, богатыри, – окликнул нас сильно подвыпивший купец, – окажите честь: заходите, выпейте со мной меда хмельного. У меня радость: заключил выгоднейшую сделку. Продал дуракам-бушмэнам пятьдесят подвод леса в обмен на пятьдесят матрешек со срамными картинками. А сорок соболей махнул на двадцать первосортнейших заморских портянок! Да если так дела и дальше пойдут… – Поехали быстрей, – сказал Муромец. – Я все это уже видел. У нас это бывает. Наскоками. Вот когда за наскоком разгильдяйства последует наскок патриотизма – будет куда хуже. – Почему? – удивился я. – Патриотизм «наскоками» не бывает, – пояснил Муромец. – Это уже не наскок, а заскок. Настоящий патриотизм меры не имеет. Ни во времени, ни в объеме. Сколько Василиса Премудрая князя от этого решения удерживала! И стоило ей отлучиться, как… Чего уж теперь… Поехали быстрей.