Текст книги "Дорога сновидений. Русская сказка"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Вот и иди… свисти, – Яга взяла меня за плечи и легонько подтолкнула к выходу. – Настя, ты тоже выйди, мне с Муромцем переговорить надо.

Последнее, что я слышал, закрывая за собой дверь, было: – Тебе лучше сесть, Илья. Следующая новость куда хуже предыдущих… – Не понимаю, откуда такие тайны от своих же, – проворчал я, когда мы с Настей спустились во двор. – Может, подслушаем? – Бабушка обоим уши тогда враз укоротит… или удлинит, наподобие заячьих, – со смехом отказалась Настя. – Как я тебе завидую, Иван! Увидишь Киев. Князя Владимира. Добрыню Никитича, богатырей, чудеса разные… А я никуда отсюда не выезжала. В волшебном зеркале много чудес вижу, но через стекло это все словно не взаправду, понарошку… Ее прервал донесшийся из глубины дома грохот – словно перевернули лавку или опрокинули стол. Почти тотчас на крыльцо выметнулся Илья, и в первую секунду я даже не узнал его – так побелело продубленное ветрами и солнцем лицо старого богатыря. Едва ли не бегом спустился он с крыльца и огромными шагами понесся в сторону заставы. Я хотел было последовать за ним, но вышедшая на крыльцо Яга удержала: – Не трогай. У него сейчас свой бой, и ты в этом бою не помощник. – Что случилось? – Время придет – узнаешь. В дорогу собрался? Я еще раз оглянулся вслед уходящему Илье и негромко свистнул. Как из-под земли, рядом возникла Скилла. Никогда не понимал, как это у нее получается. Телепортация – ладно, но как свист – то она распознает?! – Звал? – риторически поинтересовалась она, демонстративно игнорируя Бабу Ягу. – Нет, просто так свищу, в Соловьи-разбойники готовлюсь. В Киев едем. – Садись, – кивнула она себе на спину, и по нагловатой морде было не понять: шутит поганка, или всерьез готова домчать, как серый волк – Ивана-царевича. – Транспортом обещают обеспечить, – кивнул я в сторону ведьмы. – На чем ехать-то, бабушка? – Может и стоило бы тебя верхом на твоем монстре отправить, – неодобрительно покосилась на Скиллу Яга. – Забавы ради… Да не время теперь для забав. Так попытаюсь перекинуть… Давно этого не делала. Если что – прости старуху. – Бабушка! – возмущенно заступилась за меня Настя, но ведьма только покосилась в ее сторону и девушка, со вздохом, отступила. Зато оживилась Скилла. – Ничего, Иван, если что – подсоблю. Это для старой женщины в тягость, а я такой дорогой – пардон за подробности – в лес, пописать, бегаю. – Да? – усмехнулась Яга. – Ну, тогда – вперед!.. – Да, но как же…, – успел сказать я, и… – …Вот ведь, карга старая! – сквозь головную боль донесся до меня возмущенный голос Скиллы. – Хвост даю на отсечение – она специально норовила нас в эту стену впечатать! Это же не по-спортивному!.. Иван, ты жив? – Частично, – с трудом отозвался я. – Мы уже здесь? В смысле: там? – Там, здесь… Глаза-то открой. Свет раскаленной лавой хлынул в глаза, вызывая болезненный стон. – И что это было? – Старая карга едва нас по стенке не размазала. На Герасима отвечаю – специально! Я пыталась удержать, но лбом ты все равно изрядно приложился. Я потрогал набухшую шишку и признал: – Пока что она половчее тебя будет… – Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – проревел над самым ухом чей-то мощный бас. От неожиданности я едва не подпрыгнул. Ошеломленный мощным ударом о стену княжеского терема, я не сразу сообразил где именно я нахожусь, а когда разглядел, то пожалел о том, что стараниями Скиллы избежал смерти легкой и мгновенной, ибо теперь она обещала быть медленной, болезненной и профессионально обстоятельной. Я лежал у стены огромной, выстланной заморскими коврами, княжеской опочивальни, а с огромного, укрытого медвежьими шкурами, ложа, на меня с гневом и возмущением таращился тучный, бородатый мужик, и не надо было иметь семи пядей во лбу, что бы понять, как его зовут. Из вороха шкур за спиной князя Владимира показалась симпатичная, розовощекая мордашка, с округлившимися от страха глазами. – Режут? – шепотом спросила она князя, и, не дожидаясь ответа, заорала, что было мочи: – Режут!!! За дверью послышался дробный топот и в опочивальню ворвались два дюжих кметя с мечами наголо. – Я от Бабы Яги, – торопливо сказал я. – Засланец… Тьфу! Посланник! Иван. – Дурак! – в сердцах рявкнул князь. – Так точно, вашбродь! – вытянулся я в струнку. – Полный! Осторожно раздвинув кметей, в опочивальню проскользнул неприметный, сутулый человечек, с весьма характерным носом на не менее характерном лице. Оглядел застывшие, как в игре «море замри!», фигуры и, с сомнением, уточнил: – Так-таки и режут? И с чего, позвольте узнать, весь этот шухер? – А вот, – обвиняющим перстом ткнул в меня князь. – Пык! – и возник! Носатый посмотрел на меня печально и укоризненно: – Ай-яй-яй, молодой человек! Ну зачем же сразу – «пык»? Надо было сначала: «тук-тук-тук», а уж потом – «пык».Князь все-таки, а не какой-нибудь шлимазл. Я таки понимаю, что у вас дело до князя? И, вряд ли ошибусь – срочное? Но поймите и вы: есть же определенный порядок, правила, приличия, в конце концов… Собачка, извиняюсь, с вами? – Мы прямо с кордона, – попытался объяснить я. – Сказали – срочно, вот мы и… – Его кто-нибудь сегодня вязать и казнить будет?! – сварливо полюбопытствовал со своего ложа Владимир. – Я тут чуть не обос… – он покосился на торчащую из под шкуры девичью косу, – кхм-м… едва не обосновал новый указ, а этот… кхм… гонец, так сказать, мне помешал! Повесьте его, для начала, на воротах, а там разберемся. – Зачем же так радикально? – выставил вперед ладошки горбоносый. – Повесить-то можно. Повесить – не вопрос. Но давайте сначала хотя бы узнаем, что покойник… э-э… молодой человек, хотел рассказать. – Вот вечно ты, Соломон, хорошую мысль норовишь обо… кхм… оборвать, – недовольно проворчал медленно приходящий в себя князь. – Ладно, пусть сначала скажет… А потом – на ворота! Торопясь и сбиваясь, я рассказал, зачем меня прислали. По грустным глазам Соломона и наливающимся кровью «светлым очам князя», я понял, что это была стратегическая ошибка. – На ворота! – заорал князь. – На ворота, дурака! Муромца доставить немедленно! В цепях! Я ему покажу, как ко мне мальчишку вместо себя присылать! Мужик! Лапотник! Шлима… Тьфу на тебя, Соломон! На ворота! Все вон!!! – Пойдемте, молодой человек, – взял меня под локоть Соломон. – Вы умудрились войти без приглашения, так попытайтесь, хотя бы, воспользоваться предложением выйти… Все свободны, – объявил он страже, как только мы покинули княжеские покои. – Дальше я сам. По тому, как беспрекословно подчинилась этому распоряжению стража, я понял, что вес при дворе горбоносый имеет немалый. – Нет-нет, никакого сионистского заговора, – перехватив мой подозрительный взгляд, заверил Соломон. – Просто до меня казначеи менялись так часто, что других претендентов попросту не нашлось. А я, несмотря на все проверки и ревизии здесь уже четыре года… – Вы такой честный? – Ну что вы?! – возмутился, и, по – моему даже обиделся Соломон. – Просто я имею выгоду со знания политической обстановки. Предсказуемый бизнес – идеальный бизнес… особенно, когда он предсказуем лишь для тебя одного. Я бы работал совсем бесплатно, но это вызовет ненужные подозрения. – И что же со мной? – Переждем. Князь суров, но отходчив. А уж если вы решите загадку, из-за которой за вами… за Муромцем и послали, то князь сменит гнев на милость. У нас уже неделю из сада, самым загадочным образом, пропадают яблоки для… ну, скажем так: молодильные яблоки. – Это не я, – поспешил внести я ясность. Соломон внимательно посмотрел на меня: – С вашим умением перемещаться в пространстве, это было бы нетрудно, но оруженосцу самого Муромца, подобное просто ни к лицу, а потому подозрения в ваш адрес неуместны. Но ведь яблоки пропадают. А стражи засыпают, словно им в медовуху сонного зелья налили. Вот вас и отрядим на охрану. Человек вы новый, коррумпироваться не успели… – А князь?.. Ничего?.. Он ведь, того… Велел – на ворота… – А я вас куда ставлю? – удивился Соломон. – Охранять ворота в сад. Строго по букве данного князем приказа. – Спасибо, – искренне поблагодарил я. – Но… Вся проблема заключалась в краже яблок? Ради этого гонца за самим Муромцем посылали? Соломон вздохнул и погрустнел еще больше. – Если бы… Сказать не могу – не обижайтесь… Но Муромец здесь нужен… За ним послать все же придется. Вот приедет Муромец – тогда и вы причину узнаете, а пока… не попадайтесь князю на глаза… по крайней мере, в ближайшее время… – Но ведь князь приказал доставить Муромца в цепях, – напомнил я. – Доставим, – пожал плечами Соломон. – Приказы князя надо выполнять. Но обижен он не будет – в этом тоже можете положиться на меня. А пока идите и попытайтесь отоспаться перед ночным дежурством. После вашего, так сказать, неожиданного визита, князю очень потребуются… кхм-м… молодильные яблоки… Княжеский сад вызывал уважение: Таврический сад в Петербурге, казался, по сравнению с ним, скромным, придворовым сквериком. Я вообще заметил, что предки наши были убежденными максималистами. Чего стоит одна гридница князя Владимира, где, как пишут в летописях (а я убедился воочию), «рядом с престолом князя держались столы на пятьсот любимых витязей, а коня княжьего подводили прямо к престолу». Вот уж воистину: коли грабить, так Царьград, коль бросать за борт, то персидскую княжну. Деревья в саду стояли диковинные. Я не краевед, но почему-то проникся стойкой уверенностью, что добрая половина представленных здесь растений не могла расти в нашем климате по определению. Видимо, во дворце, для ухода за садом держали свою «бабу ягу». Пока я, путаясь в лианах, пытался сорвать с низкорослой пальмы нечто, похожее на полосатый банан, Скилла, живой молнией, металась по саду, прочесывая территорию, как гестаповец – Полесье. – Все спокойно, все безлюдно, – доложила она, осмотревшись. – Но запах странный. Не русским духом пахнет. – Может, Соломон проходил, – пожал я плечами, надкусывая с трудом добытый фрукт. Скилла посмотрела на меня, как на идиота, и до ответа не снизошла. – Тьфу ты, мерзость какая, – скривился я, выплевывая горькую кашицу. – Зачем они такую пакость выращивают?! – Непосредственно это – от болезней срамных, – пояснила Скилла. – А вообще – чего здесь только нет. Живая аптека. Но нам стоит перебраться поближе к молодильным деревьям. – Так яблоня еще и не одна?! – Какое там! Дюжин пять – не меньше. У князя одних жен, до крещения, было около сотни, да более тысячи наложниц. Поди, напасись на всех здоровья богатырского… Вот здесь, пожалуй, и остановимся – идеальное место для засады. Все, затаились, ждем. – Скилла, а почему… – Да помолчи ты, неугомонный! Не понимаешь, что мы в засаде? Не человек разумный, а… мужик говорящий! Татя ночного спугнешь. Аль на ворота захотелось? Я вздохнул, присел под деревом, положил подбородок на колени и прикрыл глаза. Теплый бок Скиллы приятно грел ноги, и я сам не заметил, как задремал. Разбудило меня холодное прикосновение к шее. – Щекотно, – сонно пожаловался я, отстраняясь от мокрого носа Скиллы. – Да тихо ты, мужик говорящий! – сквозь зубы прошептала она. – У нас гости… Да не простые… Ох, не простые! Осторожно выглянув из-за дерева, я, поначалу, просто не поверил глазам: больше всего чудовище напоминало пегаса, если только бывают в природе пегасы размером со слона, угольно-черного цвета. Крылья, не меньше шести метров в размахе, плотно прижаты к спине, а чудовищных размеров копыта ступают по земле так бесшумно, словно подбиты войлоком. Монстр с хирургической тщательностью, освобождал ветки от желтеющих на них яблок, и даже глаза прикрыл от удовольствия, так по душе была ему эта кислятина. – Приготовься! – одними губами прошептала мне на ухо Скилла. – Еще пара шагов, и он нас учует – нюх у него, не хуже моего. Доставай веревку. Я осторожно извлек из-за пазухи одолженный у Соломона аркан и неумело отвел руку, изготавливаясь к броску. – Давай! – заорала Скилла, бросаясь вперед. То ли взвившийся на дыбы конь тому виной, то ли ковбой из меня, как из говна – пуля, но лассо, нацеленное на шею, упало на лошадиный круп и, соскользнув, затянулось на хвосте мертвой петлей. Взмахнув мощными крыльями, пегас оторвался от земли, я едва успел захлестнуть свободный конец веревки вокруг дерева, как последовал столь мощный рывок, что яблоня наполовину выдернула корни из земли. Все это происходило в считанные мгновения, но перед моими глазами до конца дней будет стоять картина, достойная кисти гения сюрреализма: крылатый конь, рвущийся в небо, но удерживаемый, как шмель на ниточке, за хвост, привязанной к яблоне веревкой, я, обхвативший яблоню руками, словно это могло удержать медленно вылезающее из земли дерево, и Скилла, взывающая к звездному небу, словно замерзший волк: – Остановись! Именами забытых богов приказываю тебе: остановись, Танат! Остановись, иначе самого Перуна призову! При имени грозного бога молний, крылатый конь смирился, и, тяжело дыша, опустился на землю, гневно и презрительно кося на нас налитыми кровью глазами: – Жаловаться побежишь, Скилла? Мы же с тобой одной крови – ты и я… – Это – Россия, Танат, – напомнила Скилла. – а не джунгли. Здесь телесным идея владеет. Так что с зовом крови ты страной ошибся. Ты воруешь, мы ловим. – Вот – вот, – вздохнул конь. – При Перуне так не было. При Перуне род был важнее всего… – Земля эта больше не во власти твоего господина, – не стала вдаваться в дискуссии Скилла. – А мы тебя на краже, с поличным повязали… Ай-яй-яй, Танат, конь самого Перуна, а тыришь молодильные яблоки по ночам, как мелкий урка – консервы из продмага…Не стыдно? Конь опустил голову, его бока тяжело вздымались. – Ты же знаешь, – ответил он после долгой паузы. – мы вымираем… в нас больше не верят… Из мира уходит магия и ворожба… – Зато им на смену приходят другие чудеса, – возразила Скилла. – Не природных сил, а человеческого духа и веры. Тебе, сыну стихий, этого не понять, но человек овладевает и этой частью мира… Стало быть, ты решил попытаться остановить вырождение с помощью княжеской виагры? Ох, Танат, Танат… Сраму-то сколько… Что делать будем? – Что ты хочешь? – угрюмо спросил Танат. – Надо виру платить, – оскалилась Скилла. – Ты яблочки пер для продолжения рода, стало быть и откупом тебе станет… – Нет!!! – А куда ты денешься, – Скилла смотрела на раздувающего ноздри коня, как опер на неумелого домушника. – Это я тебе еще, по старой памяти, поблажку делаю. Хочешь, все по закону будет? Танат тяжело вздохнул и ударил копытом о землю. Посреди ночного сумрака сверкнула молния, и рядом с ним возник… – Конек-горбунок?! – изумился я. – Это-то нам зачем?! – Молчи, мужик говорящий! – едва ли не взвыла Скилла. – Лучше просто молчи!.. Что ж, ты щедр, Танат. И ты уплатил свою виру. Произошедшее этой ночью умрет с восходом солнца, и никто никогда ничего не узнает… Мне жаль тебя, любимец старых богов, но ты должен уйти из этого мира. Власть падших ангелов, правивших им, подошла к концу. – Тебе тоже придется уйти, рано или поздно, – напомнил Танат. – Я не понимаю твое служение новым… хозяевам… – Поэтому ты и уходишь, – кивнула Скилла. – Тут не только понимать, тут еще и эволюционировать надо… И не только телесно. Впрочем, в этом я тебя никогда убедить не смогу. Извини…Прощай. Танат презрительно фыркнул, ударил копытом и исчез, в блеске молнии. – И что мне теперь делать с этим теленком-мутантом? – спросил я у Скиллы. – Чем больше с тобой общаюсь, тем больше убеждаюсь, что ты просто говорящий мужик, – вздохнула она. – Бери, дурень. Даренному коню в зубы не смотрят. – Теперь вы будите обо мне заботиться? – тоненьким голосом спросил жеребенок.

– А у нас есть выбор? – риторически вопросил я. – Компания, как я чувствую, у нас подбирается небольшая, но душевная: говорящая собака, говорящий конь, и говорящий мужик… Что ты хоть делать умеешь, квазимодо парнокопытное?

– Молоко пить, – признался жеребенок. – У вас есть молоко? – Понятно, – вздохнул я. – Ты у нас явно приживешься… Надеюсь, теперь уже можно идти спать? Не табун же пегасов здесь пастбище устроил? Кстати, кто-нибудь знает способ зарыто обратно вырванные, и склеить поломанные яблони?.. Однако, сразу завалиться на боковую, мне так и не удалось. Пока я разыскивал для ноющего жеребенка молоко, пока припирался с ключницей насчет помещения для ночевки моего зверинца, наступило утро. Мне показалось, что я только – только приклонил голову, а надо мной уже горестно причитал знакомый, картавый голос: – Я верю, что ночью в саду вы бились с целым полчищем драконов, и даже верю, что они больше не станут жрать княжеские яблоки, но, Иван, неужели нельзя было уговорить их выйти на битву, где-нибудь в чистом поле? Вы же выкорчевали половину сада! Что я скажу князю? Послал сберечь пару – другую яблок, и выдрал с корнем пару – другую яблонь? Он меня не поймет… – Извини, Соломон, – искренне покаялся я. – Хотели, как лучше… – А получилось, как всегда, – понимающе покивал он. – Национальная отмазка. Знаете, почему у вас все так, через… «как всегда»? Вы никак не можете повзрослеть. Вот вам и весь секрет «загадочной русской души». Вы как дети. До глубоких седин. И любите, как дети, и деретесь, как дети, и мечтаете, как дети, и верите, как дети… Не Россия, а остров вечно юного Питера Пэна, никак не желающего взрослеть. Вам не князья, вам отцы и матери нужны. Когда-нибудь, так князей величать и станете: царь-батюшка, царица-матушка… Вай! Что это у вас?! Я посмотрел на обнюхивающего Соломона жеребенка, и обомлел: за ночь шельмец подрос до уровня весьма упитанного пони, даже горбик стал еще толще и уродливее. – Местный мутант, – пояснил я. – Результат генетических экспериментов над лошадью Пржевальского. Прибился к нам по дороге. – Прибился значит, – покивал Соломон. – Что ж… Ладно, теперь к делу. Прибыл Муромец, так что, оставляй свой зверинец здесь и иди в светлицу. Князь благословит тебя перед дорогой. Это большая честь. – Я бы предпочел наличные, – признался я. – Как казначей, я бы предпочел, что бы тебя все – таки благословили, – вежливо улыбнулся мне Соломон. – Это большая честь, но маленькие расходы… Войдя в светлицу, я поклонился, и встал рядом с Муромцем. Старый богатырь буквально светился от удовольствия: на его груди лежала массивная, в три пальца, золотая цепь, а широкие кисти охватывали браслеты из чистого золота – Соломон выполнил свое обещание доставить Муромца во дворец в цепях… Кроме нас и князя, в светлице находились еще двое: двухметровый богатырь, в расшитой красными петушками рубашке, с круглым, как блин и навечно застывшим в жизнерадостной улыбке лицом, и незаметно проскользнувший в горницу, вездесущий Соломон. – А теперь, когда раздача пряников закончилась, и старые обиды позабыты, я должен просить вас о службе, – тяжело поднялся со своего трона князь. – Страшная беда пришла в мой дом, но знать о ней должны лишь вы, иначе может случиться не поправимое… Князь ровным шагом мерил светлицу, и голос его был спокоен и тих, но в осанке и поникших плечах, было что-то такое, что мне даже стало жаль этого жестокого и сильного человека, день назад едва не повесившего меня на воротах… – У меня украли дочь, – сказал князь. – Похитили прямо из дворца. Пока, хоть и с огромным трудом, но ее исчезновение удается скрывать, но княжеская дочь – не иголка, а шила в мешке не утаишь… Верните ее во дворец. И как можно быстрее. – Не проще ли бросить кличь по стране, – удивился подобной скрытности Муромец. – На поиски устремятся лучшие богатыри земли русской. Да и всем миром искать легче: кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, кто-то о чем-то догадывается… К чему эти тайны? Князь поморщился, словно куснул молодильного яблока, но промолчал, вместо него ответил Соломон: – Не все так просто, богатырь. Украли именно Василису Премудрую… При этом лица у всех стали такие, словно это сообщение давало ответ на все вопросы, один я стоял дуб – дубом и безуспешно пытался отыскать разгадку шарады: почему это именно исчезновение Василисы надо хранить в строжайшей тайне? – Сын кухарки видел, как в ночь похищения из окна горницы Василисы вылетел огромный змей, – продолжал Соломон. – Последних змеев в наших… в ваших краях, истребили лет двадцать назад, но, по слухам, далеко в горах, к северу отсюда, обосновался Кощей Бессмертный… Кстати, совершенно идиотское и бессмысленное прозвище – «бессмертный раб»… И этот «бессмертный раб» то ли вывел, то ли заклинаниями вызвал из тьмы, целую стаю этих жутких пресмыкающихся. Это – след. Вам надлежит ехать туда, найти княжну, и… дальше – по обстоятельствам. – Сделаем, – коротко пообещал Илья. – Да, но… Это еще не все, – остановил его Соломон. – Не знаю, как и сказать… – Да что тут мямлить, говори, как есть – вновь вступил в разговор князь. – В общем, обратился я за просьбой к волхвам, Илья. Знаю, знаю, что негоже православному, но это моя дочь, ты пойми! Они сказали, что уничтожить нечисть сможет лишь Иван – дурак. Краснощекий молодец в белой рубахе тщеславно выпятил бочкообразную грудь. Муромец недобро покосился на будущего спутника и мрачно уточнил: – Тогда я вам зачем? – Илья, – проникновенным голосом заговорил Соломон. – все знают, кто лучший богатырь земли русской. Ты же православный, ты умеешь смирять гордыню. До того ли сейчас, кому слава достанется? Дело надо делать. Тебе надо довести до места человека, который сумеет взять необходимое. Сделай… Илья подумал, и нехотя кивнул. – Есть и еще кое что, – откашлявшись, продолжил Соломон. – Что б сохранить тайну, надо ехать вам… безымянными… А лучше – под чужими именами. Ведь если узнают, что сам Муромец, по поручению князя… В общем, мне кажется, что Иван – старое, доброе, ни к чему не обязывающее имя, которое уже успело прижиться на Руси… – Что – все трое?! – опешил Муромец. – Все Иваны, и все – дураки?! – Прятать мертвый лист надо в мертвом лесу, – напомнил Соломон. – Да и уже давно никого не удивляет, что ду… Иваны, на Руси толпами ходят. Это умные все по одиночке, а рыбак – рыбака, видит издалека… – Помоги, Илья, – попросил князь. – Такие, как ты, делают больше того, чем могут… Верни мне дочь. – Можешь на меня положиться, княже, – просто ответил богатырь. Они обнялись: два немолодых, сильных человека, и меня почему-то кольнуло недоброе чувство, что это их расставание – последнее. Я тряхнул головой, сгоняя наваждение, поклонился князю, и вслед за Муромцем вышел во двор. Соломон отвел нас с Ильей в сторону. – Мне очень стыдно, что я связываю вас этим обалдуем, – кивнул он в сторону Ивана – дурака. – Я достаточно пожил в России, что бы понять, что все беды от них и исходят, но… Князь в горе. Хватается за любую соломинку, а пророчество этих древних колдунов дает ему надежду… Если нет в нем скрытого смысла. Я боюсь, как бы не отомстили волхвы князю за утрату былой власти. Имейте это ввиду. – Но почему надо держать в тайне именно исчезновение Василисы Премудрой? – не выдержал я. – Это считается государственной тайной, – сказал Соломон, – но, как и многие ваши тайны, для народа это – секрет Полишинеля… Ивана-дурака, по-вашему… У царя было три дочери. Старшая – Василиса Премудрая. Умница, светлая голова и чистое сердце, но… даже у льстеца не повернется язык назвать ее красавицей… Средняя – Варвара Краса, Длинная Коса… – Догадываюсь, – сказал я, видя, как тщетно Соломон пытается подобрать нужные слова. – Красоты неописуемой, но тот же льстец не рискнет назвать ее умной. Так? – Увы, – подтвердил Соломон с облегчением. – Несмотря на молодость, вы уже знаете толк в женщинах, молодой человек… – Что же тогда с третьей дочерью? – напомнил я. – Она вообще – идеал?.. И тупая и страшная? – Нет-нет, что вы! – испуганно замахал руками казначей. – Наоборот, совсем наоборот! Волхвы предсказали, что девочка будет воплощением красоты и мудрости. Князь возлагал на нее большие надежды, но… Она пропала, когда ей едва исполнился год. Безо всякого следа, загадочно и непостижимо. Князь слал гонцов во все стороны света, обещал немыслимые награды, но ее исчезновение так и осталось загадкой. И вот теперь снова… Князь Владимир – сильный и властный правитель, но самые мудрые и перспективные идеи обустройства страны, давала ему старшая дочь – Василиса Премудрая. Можно даже сказать, что в последние годы, правила страной именно она. Князь способен расширить пределы страны и удержать завоеванное, но когда войн нет, страной правит не власть, а мудрость. И правление Василисы не было секретом ни для народа, ни для соседних княжеств. Теперь вы понимаете, молодой человек, чем может обернутся для страны известие о похищении княжны? Княжескую дочь надо найти срочно… и тайно. – Ивану нужен конь, – попросил за меня Муромец, но я протестующе замахал руками: – Уже не надо. У меня уже есть… средство передвижения. Муромец посмотрел на робко выглядывающего из-за угла терема конька – горбунка, и приподнял кустистую бровь: – Ты это серьезно? – А что? – поддержал меня Соломон. – Кто воспримет всерьез человека, передвигающегося по стране на таком… средстве передвижения? – М-да, такого похода у меня еще не было, – проворчал Муромец. – Что ж, прощай, Соломон. – Лучше – до встречи, – отозвался княжеский казначей, и мы тронулись в путь. Нашего третьего попутчика, красующегося на неповоротливом тяжеловозе, можно было бы обвинить во многих грехах и слабостях, но назвать его необщительным, не повернулся бы язык даже у врага. Я где-то слышал поговорку, что дорога трудна, если рядом нет веселого попутчика, но ее автор никогда не путешествовал с Иваном-дураком. Едва мы выехали за ворота, как уже знали не только краткую биографию Ивана, но и ключевые моменты жизни его дальних и ближних родственников. Положа руку на сердце, стоит признать, что этот чудак был добродушным, незлобивым, смелым и достаточно милым парнем. Просто все в нем было с перебором: и добродушия, и смелости и даже «милого парня». Он так усердно пытался развлечь нас, скрашивая дальнюю дорогу, что ди-джеи на всех питерских радиостанциях повесились бы от зависти, узрей они такую способность беспрерывно и воодушевленно говорить ни о чем. Жаль только, что, в отличии от радио, его нельзя было просто выключить. Стоит признать, что наш небольшой отряд вообще выглядел в глазах местных жителей несколько комично. Круглолицый, толстощекий Иван-дурак, в его расшитой яркими петушками рубахе, безостановочно болтающий, сам себя спрашивающий и сам себе отвечающий. Муромец, сложивший доспехи в седельную сумку и оттого вновь превратившийся в коренастого, простоватого на вид деревенского мужика-пахаря. И я, трусящий рядом с ними на своем приземистом, лопоухом ослике-горбунке, как Санчо Панса рядом с идальго. Скилла, видимо постыдилась шествовать посреди столь выразительной компании и мчалась тянувшимися вдоль дороги лесами, время от времени появляясь то справа, то слева от нас. – Ты не устал, малыш? – спросил конь Муромца у горбунка, когда солнце начало клониться к закату. – Нет-нет, что вы! – мой «скакун» был явно горд тем, что к нему обратился такой старый и заслуженный боевой конь. – Мне сейчас полезны нагрузки, ведь я только росту… Только горбик очень чешется. И еще голова болит от этого красномордого говоруна… – Ну, эта беда легко поправима, заверил богатырский конь, и, повернувшись к Ивану, заметил: – Ваши повествования, многоуважаемый Иван, весьма увлекательны и глубокомысленны, что выдает в вас человека мудрого, ученого и опытного. Поэтому, как коллега – коллеге, позволю себе высказать несколько замечаний, относящихся не столько к сути ваших измышлений, сколько к их форме. Надеюсь, что столь высокоученому и даровитому человеку, как вы, эти скромные пожелания будут не столько обидны, сколько полезны. Разумеется, вы согласитесь со мной, что «до сих пор те, которые строили системы ораторского искусства, выполняли лишь незначительную часть своей задачи, так как в этой области только доказательства обладают признаками, свойственными ораторскому искусству, а все остальное – не что иное, как аксессуары. Сама же речь слагается из трех элементов: из самого оратора, из предмета, о котором он говорит, и из лица, к которому он обращается; оно-то и есть конечная цель всего…» … И тут коня понесло. Нет, шел-то он по прежнему, неторопливым и ровным шагом, но при этом умудрялся «серым волком по полю кружить, как орел парить под облаками и растекаться мыслию по древу». «Риторика» Аристотеля, с которой он начал свое повествование, плавно перетекла в «Диалоги» Платона, мощным прыжком перескочила в «Опыты» Монтеня, яркой молнией сверкнула в «Критике чистого разума» Канта, прогрохотала чеканностью Ницше и наполнилась светлой мудростью измышлений Соловьева… Как громом оглушенный сидел Иван-дурак на своем кауром жеребце, и даже стороннему человеку было заметно, что его конь понимает в этой бредовой мешанине куда больше своего хозяина. Уже давно отзвучали и стихли слова этой блистательной речи, а челюсть Ивана по прежнему лежала на его широкой груди, привлекая мух остатками утреннего пиршества. – Обычно это действует на пару дней, – шепотом сообщил конь горбунку. – Наш случай – особо тяжелый, но за пару часов долгожданной тишины я ручаюсь. – Где вы этому научились, многомудрый?! – воскликнул восхищенный горбунок. – Была у меня одна знакомая сивая кобыла, – скромно признался конь. – Имя сей почтенной дамы не должно быть забыто, – с чувством пожелал горбунок. – Да пронесется память о ней через века… А вот горбик все равно чешется… – Мыться не пробовали? – вежливо осведомился конь. – Ни разу в жизни… А что, помогает? – Только тем, кто чесаться не любит. Но вам, мой юный друг, я все же открою одну сокровенную тайну. Мыть вас, как, впрочем, чесать, кормить, холить и лелеять должен ваш хозяин. Да-да, вам это может показаться странным, но то существо, что сидит у вас на спине, на самом деле является не только тренажером для укрепления ваших мышц, но и целым обслуживающим комплексом… – Илья, – попросил я богатыря, – ты не можешь сделать что-нибудь со своим конем, а то он сейчас моего плохому научит. – Признаться, я уже давно подумываю пересадить на него нашего Ивана, – согласился с моими опасениями Муромец. – Пущай они друг с другом болтают. По седоку и конь. Так мы и ехали. С наступлением темноты разводили костер, если ночь заставала нас в лесу или в поле, останавливались на постой в домах, если в лунном свете нам попадалась деревушка. Версты текли под копытами коней одна за другой. Мелькали мимо веси, села, города и крепости. Выскакивали на перекрестках из своих ларцов Соловьи-разбойники, тянулись навстречу обозы с данью и податью для князя Владимира. Дни сменялись ночами, а ночи – днями. Было на нашем пути много и смешного и печального, но что б изложить все подробно, потребовалась бы не одна повесть. Мой конек-горбунок рос не по дням, а по часам, и уже к четвертому дню пути догнал в холке богатырского коня Муромца, и останавливаться на этом явно не собирался. Когда, к исходу второй недели я возвышался над своими спутниками уже более чем на три головы, то счел это неудобным и спросил горбунка, до каких размеров вырастают лошади его породы. – До угодных хозяину размеров, – любезно просветил меня четырехногий мутант. – Боги бывают огромными, как Сварог или Зевс, а бывают просто крупными, как Перун или Гелиос. Мы растем, пока хозяин не сочтет наш размер приемлемым для себя. – Я уже нахожу его приемлемым, – торопливо заверил я. – Все, больше расти не надо.