Текст книги "Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты"

Автор книги: Дмитрий Мамичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Тише вы, дьяволы! – закричал, наконец, Мишка. – Ведь тут… и он не договорил, вероятно, сделав жест.

– А ну его! – отозвался хозяин. – Он нашим будет. Ну, 20 рублей и – крышка!

Они опять стали кричать. Потом на чем-то поладили.

– Ну, пошел, – сказал пришедший.

– Куда?

– А к соседу пить. Идем, што ли…

– Можно! – отозвался хозяин А ты?

– Кто же дом постережет? – ответил Мишка. – Нет, я останусь!

– Как хочешь…

– Ха-ха-ха! – загрохотал гость. – Он не соскучится.

– Мели, мели!.

Послышалось шарканье ног, пахнул холодный воздух, хлопнула дверь – и все стихло.

Через минуту Мишка прошел мимо меня и стукнул в дверь, за которую ушли девушки.

– Стефа! – окликнул он. – Иди! Никого нет…

Он отошел. Почти тотчас скрипнула дверь, и мимо меня мелькнула Стефания, босиком, в длинной холстинной рубашке.

Раздался звук поцелуя.

– Куда отец ушел?

– С Сашкой в 9-й нумер! До утра будут.

И снова раздались поцелуи и несвязный шепот. Интерес для меня кончился, и я заснул. Еще было темно, когда Мишка разбудил меня и сказал:

– Я иду в город. Иди и ты!

Я тотчас вскочил на ноги.

Мишка, с детскими, невинными глазами, производил на меня впечатление разбойника.

Самого Славинского не было. Стефания лениво нацедила какой-то коричневой бурды в кружку, предложив ее мне вместо кофе.

Я выпил и взял картуз.

Мишка задержался на минуту, потом догнал меня.

– Хорошо спал? – спросил он.

– Как собака!

Мы сделали несколько шагов молча; потом Мишка стал говорить, сперва издалека, потом прямее.

– Теперь в Питере вашего-то брата, беглых разных, пруд пруди! Только не лафа им.

– А што?

– Ловят! Уж на что шустрые ребята, что извозчиков щупали, а и тех всех переняли… Опять воров…

– Меня не поймают…

– Это почему?

– Потому один буду работать.

– И хуже. Обществом куда способнее! Тебе найдут, тебе укажут. Действуй, а там и вещи сплавят, и тебя укроют… Нет, одному куда хуже! Ты вот с вещами… а куда идти? К Павлу. Ты с ним сдружись. Польза будет!

– А тебе есть польза? – спросил я смело.

Он усмехнулся.

– Много будешь знать – скоро состаришься! Походи к нему, увидишь. Ну, я в сторону!

Мы дошли до Обводного канала.

– Прощай!

– Если что будет али ночевать негде, иди к Павлу!

– Ладно! – ответил я и, простившись, зашагал по улице.

Мишка скрылся в доме Тарасова.

Я нарочно делал крюки, путался на Сенной, петлял и потом осторожно юркнул в свою Подьяческую, где тогда жил.

Умывшись и переодевшись, я прямо прошел в Нарвскую часть, где Колчевский встретил меня радостным известием о командировке.

Поездка в Царское явилась для меня совершенно пустым делом.

Я захватил с собой шустрого еврея, Ицку Погилевича, который служил в городской страже, и с ним вместе оборудовал все дело часа в два.

Взяв из полиции городовых, я прямо явился к содержателям извозчичьего двора, Ивану и Василию Дубовицким, и, пока их арестовывал, мой Ицка успел отыскать и лошадь, и упряжь, проданные им моими арестантами.

Я отправил их в часть, а сам с Ицкой и двумя стражниками поскакал в Кузьмино, к крестьянину Тасину, и опять – без всякого сопротивления – арестовал его, а Ицка разыскал двое саней и полушубок со следами крови.

Мы привезли и этого Тасина, и все его добро в управление полиции и, когда приехали Келчевский и Прудников, я сам представил и людей, и вещи, и полный отчет.

Как сейчас помню изумление Прудникова моей быстроте и распорядительности, а Колчевский только засмеялся.

– Вы еще не знаете нашего Ивана Дмитриевича! – сказал он.

В ответ на эти похвалы я указал только на своего Ицку, прося отличить его.

Между прочим, это был очень интересный еврей.

Как он попал в стражники, я не знаю. Труслив он был, как заяц. Но как сышик – незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему.

Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил самое жалкое впечатление безобидной ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду.

В отношении же обыска или розыска вещей у него был прямо феноменальный нюх. Он, когда все теряли надежду найти что-нибудь, вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у грудного младенца в пеленках!..

Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу.

Первого вызвали Тасина.

Он тотчас повалился в ноги и стал виниться.

Пришли двое и продают. Вещи хорошие и дешево. Разве он знал, что это награбленное!

– А кровь на полушубке?

– Они сказали, что свинью кололи к празднику, оттого и кровь!

– А откуда они узнали тебя?

– Так пришли. Шли и зашли!

– Ты им говорил свое имя?

– Нет!

– А как же они тебя назвали? Идите, говорят, к Константину Тасину? А?

Он сделал глупое лицо.

– Спросили у кого-нибудь…

– Так! Ну, а ты их знаешь?

– В первый раз видел и больше ни разу!

Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский.

– Слушай, дурень, – сказал он убедительным тоном, – ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только вред будет! Привезем тебя в Петроград, там тебя твои же продавцы в глаза уличат да еще наплетут на тебя. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты сейчас вот врешь и запираешься.

Тасин потупился.

– Иди! Мы других допросим, а ты пока что подумай!

И Келчевский велел увести Тасина, а на смену привести братьев по очереди.

Первым вошел Иван Лубовицкий.

Высокий, здоровый парень, он производил впечатление красавца.

– Попутал грех, сказал он, – этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их; не пусти ночевать, двор спалят – и пускал. Ну, а потом они, значит в Питер ушли, а там мне стали лошадок приводить, и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой – опять, и боялся я их, – чистосердечно сознался он.

– Знали вы, что это лошади от убитых извозчиков?

Он замялся.

– Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал: боязно. Раз только сказал им: «Вы, братцы, моих ребят не замайте!» Они засмеялись да и говорят: «А ты пометь их!» Только и было разговора!

Его отослали, а на смену вызвали его брата.

Совершенная противоположность Ивану, Василий был слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и упорно кашлял глухим кашлем.

– Ничего не знаю, – сказал он, – брат всем делом ведает, а я больной, на печи лежу.

– Знал ты бродяг Петрова и Иванова?

– Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас, брат очень опасался их.

Мы снова позвали Тасина.

Слова Келчевского, видно, оказали свое влияние.

– Припомнил я их, – сказал он сразу, как вошел, – Петров один, а другой – Иванов. Петров тоже и не Петров, а беглый какой-то…

– Познакомился я с ними, когда они в Царском жили, а потом ушли в Питер и оттуда мне вещи привозили.

– Их там шайка целая. Всех-то я не знаю, я никого не знаю, а только главное место, где они собираются, это будки на шоссе.

– 9 и 11? – спросил я. Славинского и Сверчинского? Тасин тотчас закивал головою.

– Вот, вот! У них все гнездо! Там они и живут, почитай, все!

– Все. А ты кого знаешь из них?

– Только двоих и знаю.

Больше от него узнать было ничего невозможно.

Мы собрались уезжать.

Двух Дубовииких и Тасина при нас же отправили с конвоем в Петроград, а следом за ними поехали и мы сами.

По приезде в столицу я отправился домой отдохнуть и позвал к себе Ицку, а Келчевский с Прудниковым поехали тотчас продолжать свои допросы.

– Слушай, – сказал я Погилевичу, – вот в чем дело… Я рассказал ему про свою ночевку в будке № 11, описал Мишку, Славинского, девушек и окончил свой рассказ словами:

– Так вот, надо теперь, во-первых, выследить всех, кто там бывает, и узнать их имена, потом узнать, когда они там соберутся, и затем переловить их. Но это уже не наше дело. Наше дело накрыть! Понял?

– Чего же тут не понять! – сказал Ицка.

– А тогда – шагай!

Ицка ушел и с этого же часа начал действовать.

8-го числа, поздно ночью, ко мне пришел Ицка, усталый, встрепанный, и сказал:

– Завтра ночью они все там будут.

– Откуда узнал?

– Не все ли равно! Завтра они будут уговариваться о делах, а Мишка будет убивать на шоссе, и с Мишкой – Калина. Этот Калина такой разбойник: он уже четырех убил!..

– Где же соберутся?

– И тут, и там.

– Ну завтра их и переловим! – сказал я и, невзирая на ночь, послал уведомить Келчевского.

Рано утром я, Келчевский и Прудников собрались на совещание.

Я изложил им свой план. Мы возьмем с собою команду в 14 человек, по 7 на каждую будку, из отборных людей.

С одними пойдет Ицка, с другими – я.

Дело сделаем ночью. Они сойдутся поодиночке в назначенные пункты переодетыми, а потом приедем и начнем облаву.

Они согласились с моим планом. Во главе отборных стражников мы поставили двух силачей: городового Смирнова и стражника Петрушева.

Они одни свободно могли справиться с десятком.

Наступил вечер. Мы собрались, и перед нами выстроились 14 бродяг.

– Так вот, – сказал я им, – по одному, по два идите за Московскую заставу, на Волхонское шоссе, Ицка вам укажет места. В 1 час ночи я там буду, и тогда уже за работу!

– Рады стараться! – ответил Петрушев, и они ушли. Кое-как мы досидели до 12 часов.

– Едем! – наконец сказал я.

Мы встали и тронулись в опасную экспедицию. До заставы мы доехали и приказали ямщику нас ждать, а сами пошли пешком.

Ночь была ясная, хотя без луны. Шагах в 6–8 можно было различить человека, и поэтому мы, хотя и переодетые блузниками, все-таки шли не тесною группою, а гуськом, и я повел всех не прямо по шоссе, а стороною, по самому берегу Лиговки.

На другой стороне чернел лес, кругом было мертвенно тихо, и среди этой тишины, в сознании предстоящего риска, становилось немного жутко.

Мы вошли в редкий кустарник; голые прутья тянулись со всех сторон и цеплялись за нашу одежду.

Вдруг прямо передо мной выросла фигура. Я невольно опустил руку в карман, где у меня всегда лежал массивный кастет.

– Это я, – ответил в темноте Иика. Прудников и Келчевский тотчас приблизились.

– Все готово?

– Все! – ответил Иика. – А они все пьют! Только Мишки нет.

– Не ждать же его, – сказал я, – и где наши?

– Здесь!

Ицка провел нас к самому берегу, и там мы увидели всех наших молодцев.

– Ну, так за работу, братцы, – сказал я. – Помните: руки за лопатки – и вязать. Оружия никакого!

– Слушаем! – ответил Смирнов.

– Ты, Петрушев, и вы… – я указал на каждого, – идите за Погилевичем и ждите нас! А вы за мной!

Семь человек отделились и осторожно пошли вдоль берега.

Я обратился к Келчевскому и Прудникову:

– Ну, будем действовать! Вы и с вами трое станете позади дома. Четверых я возьму с собой. Идемте!

Мы прошли несколько сажен и очутились подле сторожки.

Она стояла мрачная, одинокая, и из ее двух окошек, как и тогда, падал желтоватый свет.

Я остановился и отделил четверых.

– Как только я свистну, прямо срывайте дверь, если заперта. Но я отворю ее. А теперь прячьтесь!

Я подошел к знакомой сторожке и смело ударил в дверь.

Она отворилась через минуту.

– Кто? – спросил Славинский, держа в зубах неизменную трубку.

– Впусти! Али своих не узнаешь! – ответил я.

– А! Колпинский! – отозвался сторож. – Иди, иди!

Я смело вошел и очутился в настоящей разбойничьей шайке.

За столом, кроме хозяина с дочерьми, сидели и пили огромный Сашка, Сергей Степанов, Васильев и знаменитый Калина.

– А где Мишка? – спросил я добродушно у Стефании.

– А кто его знает, – ответил Калина, – ты скажи лучше, откуда ты так вырядился? Ишь, гоголем каким!

На мне было все крепкое и новое, и одет я был скорее рабочим с хорошим жалованьем, чем побирушкой.

– Завел матаньку и обрядился. Дело нетрудное! – ответил я, замечая в то же время, что Сашка не спускает с меня пытливого взора.

– Ну, так как же нынче?.. – начал Славинский.

– А так же, – заявил вдруг Сашка, хлопнув кулаком – выпроводи сперва этого гуся, а там и толковать будем! – и он злобно сверкнул на меня глазами.

Я решился действовать.

– Кричит кто-то! – воскликнул я и, бросившись к двери, тотчас открыл ее и крикнул:

– Вались, ребята!

– Что говорил я! – заревел Сашка. В то же время я получил страшный удар в плечо, и он мелькнул мимо меня, рванувшись между вбегающими моими молодцами.

– Вяжи всех! – крикнул я им и бросился за Сашкой.

Он быстро обогнул дом и побежал к берету Лиговки. Я бежал за ним, крепко сжимая в руке свой кастет.

– Держи его! – крикнул я на ходу оставшимся трем на страже.

Они тотчас побежали ему наперерез, но он мелькнул мимо них, бросился в речку и переплыл на другую сторону.

– Попадись только мне! – раздалась с того берега его угроза, и он исчез.

Я взял с собою оставшихся трех стражников и вместе с Келчевским и Прудниковым побежал к дому. Но там было уже все кончено: Калина. Степанов и Васильев со Славинским были связаны, и подле каждого стоял дюжий городовой.

Стефания и Анна сидели в углу на лавке и ревели во весь голос.

– Идем к Сверчинскому! – сказал Келчевский. Мы направились туда.

Навстречу нам бежал, тяжело дыша, какой-то мужчина и, увидев нас, рванулся в сторону, но наши молодцы тотчас нагнали его и арестовали.

Он оказался самим Сверчинским.

Остальные, бывшие в его сторожке, были все переловлены ловким Ицкою.

Их было всего двое: Иван Григорьев и Егор Чудаков.

– С добрым уловом! – радостно поздравил нас Прудников, у которого прошел уже весь страх.

– И домой! – добавил Келчевский.

Мы отправили всех, со связанными за спину руками, под строгим конвоем в тюрьму, а сами, весело разговаривая, дошли до заставы и поехали по домам.

На другой день Шувалов, выслушав доклад о поимке почти всей шайки «душителей», назначил Келчевскому и Прудникову произвести по всем их преступлениям строжайшее расследование.

Но моя роль еще не окончилась. Впереди оказалось еще много дела, сопряженного и с немалым риском, и с немалыми хлопотами.

У нас оказались арестованными 20 человек. Вся шайка с убийцами и притонодержателями-укрывателями была в наших руках, и только двое самых страшных разбойников еще гуляли на свободе. Это были Михаил Поянен, тот Мишка с детскими глазами, с которым я провел ночь, и Александр Перфильев, тот, что удрал от нас, переплыв Лиговку.

Я взял на себя обязательство поймать их обоих и твердо решился выполнить эту задачу.

Они и были пойманы мной.

Как – расскажу об этом после, а теперь передам вкратце результат наших расследований и краткие характеристики этих страшных разбойников, для которых убийство являлось более легким делом, чем выкурить папиросу.

Действительно, это были не люди, а какие-то выродки человечества.

Во главе всех стоял какой-то Федор Иванов. Мы не могли сразу сообразить, на какого Иванова указывают все убийцы, как на своего соучастника, пока не произвели очных ставок.

И что же? – этим Федором Ивановым оказался ранее всех арестованный мною Александр Петров!

Я невольно засмеялся.

– Ах, дурак, дурак! – сказал я ему. – Что же это ты по паспорту Петров, а для приятелей Иванов? Говорил бы уж всем одно, а то на! Кто же ты: Петров или Иванов?

– Александр Петров, – отвечал он, – а назывался у них Ивановым Федькой для спокоя.

– Кто же ты?

– Крестьянин!

– Покажи спину! – вдруг сказал Келчевский. – Разденьте его!

С него сняли рубашку, и мы увидели спину, всю покрытую шрамами от старых ударов.

– По зеленой улице ходил? – сказал Келчевский. – Ну, брат, не запирайся. Ты беглый солдат, и звать тебя Федором Ивановым!

Но он уперся. Два месяца прошло, пока мы собирали о нем все справки и восстановили его личность. Тогда он сознался и перечислил все свои преступления.

Действительно, он оказался Федором Ивановым, бывшим рядовым Ковенского гарнизона. Там он проворовался и бежал; его поймали и наказали шпицрутенами через 500 человек. Сослали в арестантские роты в Линабург, и он оттуда бежал в 1854 г.

Зверь на свободе!

Он объявился в Петрограде, занимался кражами, а в следующем году познакомился в сторожке Славинского с Михаилом Пояненом и начал свои страшные разбои.

Он один убил крестьянина Кокко и матроса Кулькова, вместе с Калиною – чухонца на Ропшинской дороге, потом опять с Пояненом удушил Корванена. После этого сошелся с Калиною Еремеевым, Иваном Григорьевым и остальными и, приняв над ними командование, стал производить страшные грабежи и убийства, участвуя почти во всех – лично.

Он смеялся, рассказывая про свои подвиги, а все, показывавшие против него, трепетали при одном его имени.

Следом за ним выступает Калина Еремеев, 22 лет. Бывший пехотный солдат, а потом крестьянин, он производил впечатление добродушного парня, а между тем все удушения в столице совершены были им с Ивановым, да еще в Кронштадте он убил крестьянина Ковина и жену квартирмейстера Аксинью Капитонову.

– Пустое дело, – добродушно объяснял он процесс убийства, – накинешь это сзаду петлю и потянешь. Коленом в спину упрешься. Ен захрипит, руками разведет – и все тут!

Этот Калина вместе с Федором Ивановым были ужасны.

Между прочим, Калина рассказал про убийство под Ропшею неизвестного человека, которого они там же и похоронили.

Мы поехали с ним на место убийства. Пустынная дорога, перелесок, и тут, под сосною, этот Калина указал рыть.

И мы вырыли труп с проломленным черепом.

Другой труп он указал в Кронштадте, труп матроса. Он убил его ударом долота в грудь.

Эти двое были, по сравнению с прочими, настоящими разбойниками.

Остальные все участвовали понемножку. Женщины, состоя любовницами убийц, укрывали часто и их, и вещи, а Стефания – как выяснилось – была в некотором роде вдохновительницею убийц.

Шайка была организована образцово. После убийства «душители» ехали прямо в дом Дероберти, и там дворник дома, Архип Эртелев, прятал и лошадь, и экипаж в сарае.

Иногда у него стояло по три лошади.

Сторожа Сверчинский и Славинский давали «душителям» приют, и у них в домиках совершались и дуван, и попойка, и составлялись планы.

Изредка они покупали и вещи, но этим делом больше занимался содержатель портерной, Федор Антонов.

Картины одна страшнее другой проходили перед нами на этом следствии, и на фоне всех ужасов рисовались на первом плане люди-звери, настоящие разбойники: Федор Иванов, Калина Еремеев, Михаил Поянен и Александр Перфильев.

Первые два были у нас и уже во всем повинились; а двое других все еще гуляли на свободе.

Я искал их без устали вместе с Ицкою Погилевичем, и наконец мои старания были награждены успехом.

Царская Россия. Обыск на улиие

Первым попался Поянен.

Для поимки Михаила Поянена нужно было только время. Он был все-таки человек, как-никак любил красивую Стефанию и должен же был интересоваться ее участью.

Я решил, что рано или поздно, но он наведается к Анне Славинской, которая жила теперь одна в осиротевшей сторожке, и назначил непрерывное дежурство над этим домом.

И расчет мой оправдался, но через полтора только месяца. Поставленный мною агент донес, что на рассвете в будку заходил мужчина, по описанию схожий с Пояненом, пробыл минут десять и ушел.

Я только кивнул головой.

Так и должно было быть.

– Следи, – сказал я агенту, – и когда он станет оставаться на ночь или на день, по второму разу скажи мне!

Прошло еще дней десять.

Наконец агент пришел и сказал:

– Надо полагать, с девкой сошелся. Каждую ночь теперь ночует. Придет так часов в одиннадцать, а уходит в пять либо в шесть!

– Хорошо, – ответил я, – сегодня его поймаем! Иди и следи. К двум часам я приду к тебе сам!

Я попросил к себе на помощь двух богатырей. Смирнова с Петрушевым, и в два часа ночи был против будки № 11.

Она имела еше более зловещий вид, потому что из ее окон не светилось огня. Кругом было темно. Ночь была мрачная, безлунная…

Я едва нашел своего агента.

– Здесь. Пришел, – прошептал он.

Я взял в темноте за руки Смирнова и Петрушева и сказал им:

– Пойдем к дверям и постучим. Если отворят, сразу вваливайтесь, а я дверь запру. Фонарь с вами?

– Здесь!

– Давайте его мне!

Я взял фонарь, приоткрыл в нем створку, нащупал огарок и приготовил спички.

Потом мы втроем смело подошли к дверям, и я постучал в окно.

Никто не отозвался.

Я постучал крепче.

За дверью словно пошевелились. Потом Анна закричала:

– Кто там?

Я изменил свой голос и ответил:

– Отвори! От Стефании и от отца!

За дверью опять все смолкло, но затем звякнула задвижка и дверь чуть-чуть приоткрылась.

Моим молодцам было этого довольно.

Они мигом распахнули дверь и вошли в комнату. Раздался страшный крик перепуганной Анны.

Я вошел за ними, тотчас запер дверь и зажег фонарь.

Это было делом одной минуты.

Перед нами стояла Анна в длинной сорочке.

– А где Мишка? – спросил я.

Она продолжала кричать, как зарезанная.

– Какой Мишка? Я ничего не знаю. Вы всех забрали. Оставьте меня!

– Ну, братцы, идите прямо к двери, на ту сторону! – сказал я. – Да осторожно. Смотрите направо. Он там, может быть, за печкой.

Я не успел кончить, как Анна бросилась к двери и заслонила ее собою.

– Пошли вон! Не пущу! – вопила она. Я потерял терпенье.

– Берите ее! – крикнул я.

Она стала сопротивляться с яростью дикой кошки, но мои силачи тотчас управились с ней. Смирнов сдернул с кровати широкое одеяло, ловко накинул на нее, и через две минуты она лежала на постели, спеленутая и перевязанная по ногам и рукам.

Тогда она стала кричать: «Спасайся!»

В ту же минуту распахнулась дверь и из нее, страшный, как сибирский медведь, выскочил Мишка Поянен. В руках у него была выломанная из стола ножка.

– А, ты здесь, почтенный! – крикнул я ему.

Мой голос привел его в бешенство, и он, забыв о двух моих пособниках, с ревом кинулся на меня и… в ту же минуту лежал на полу.

Петрушев подставил ему ногу и сразу насел на него.

Связать его потребовалось минут пять.

Тогда я приказал развязать Анну, и мы вышли из сторожки № 11 со связанным Пояненом.

На другой день мы снимали с него допрос.

Личность его была удостоверена раньше. Ему было всего 30 лет. Выборгский уроженец, типичный чухонец, угрюмый, мстительный, злой, он был у себя на родине четыре раза под судом за кражи и два раза был сечен розгами, по сорок ударов каждый раз.

Но это и все, что мы о нем узнали.

Он сам от всего отрекался.

Не узнавал Славянского, Стефанию, Калину, меня. Отказывался от всякого соучастия в преступлениях.

Но улики против него были слишком очевидны, чтобы он мог этим путем избегнуть наказания. Так окончилась поимка Поянена.

С Перфильевым дело было труднее, и мне помог благодетельный случай.

В то время Петроград еще не представлял такого образцового порядка, какой заведен теперь, особенно в отношении полицейском.

За паспортами следили слабо. Не только отдельные дома, но целые кварталы являлись притоном для всяких бродяг и проходимцев.

Поэтому нетрудно будет представить, какой задачею являлось разыскать хогя бы в столице этого Перфильева.

Но я храбро взялся за дело.

Прежде всего я обошел все известные мне притоны и подозрительные места и везде, где у меня были приятели (а такие среди воров и бродяг у меня были всегда), пообещал щедро наградить их за всякое указание.

Затем я установил наблюдения за будками № 9 и № 11 и также за всеми заставами.

Наконец, и сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и смело заводил разговоры о пойманных «душителях», оканчивая их не без хвастливости:

– Ну, да не всех еще переловили! Сашка-то гуляет еше! Он задает еще трезвона!

Но на эту удочку никто не попадался, очевидно, не зная ни душителей, ни Сашки.

Я продолжал свои поиски, не теряя надежды.

И вот однажды, идя по Спасскому переулку, я прошел мимо двух самого последнего разбора проституток, из которых одна сказала другой:

– А Сашка опять в Стеклянном объявился! Вот башка!

– К матушке, чай.

– А то к кому же. Петька вчера навалился на него и кричит: донесу! А он как его шар-р-рахнет!..

«Сашка! Отчего это и не быть моему?» – тотчас мелькнуло у меня и, прикинувшись пьяным, я задел этих фурий.

– Пойдем, красавчик! – предложила одна из них.

– А што ж! – согласился я. – Коли пивка, я с удовольствием! – и через минуту я сидел с ними в сквернейшей пивной лавке и пил сквернейшее пиво.

Они спросили себе папиросок и стали дымить каким-то дурманом.

В такой обстановке притворяться пьяным ничего не стоило.

– Ты откуда? – спросила меня одна из «красавиц». – Может, с нами пойдешь? А? Ночлег есть.

Я замотал головой.

– Зачем? Я и так заночую! Мне не надо! Я выпить – выпью. Вот Сашку встречу, и еще деньги будут! Ну, пей!

– Сашку? Какого Сашку? – спросила другая.

– Перфильева. Какого? Его самого.

– Пойдем с нами, миленький, – ласково заговорила первая фурия. – Тебе у нас хорошо будет. И Сашку повидаешь.

– Сашку? – повторил я. – Большого? Рыжего?

– Его, его! – подхватила другая. – Пойдем!

– В оспе?

– Да, да, лицо все в оспинах! Ну идем!

– Не! – ответил я. – Сегодня не пойду. – Пьян. Спать пойду! – и, бросив на стол деньги, я вышел из пивной и, притворяясь пьяным, с трудом дошел до угла.

Там я оправился и быстро пошел домой, думая, каким образом мне изловить этого Сашку.

Что это он, я уже не сомневался, – но идти в Стеклянный флигель Вяземской лавры, куда мы даже обходом не всегда решались заходить, и брать оттуда Сашку – дело было невыполнимое.

Я решил выглядеть его днем и арестовать.

Для этого я взял с собой опять своих силачей и того же Ицку, и, переодевшись до неузнаваемости оборванцами, мы в пять часов утра уже были во дворе «лавры», против Стеклянного флигеля, и я зорко выглядывал своего Сашку.

Поднялись тряпичники и пошли на работу, потащились нищие, а там пошли рослые поденшики дежурить на Никольском или у пристаней, прошли наборщики. Двор на время опустел, а Сашки все не было.

– Сидит там и пьет, – пояснил Ицка.

Вдруг я увидел вчерашнюю знакомку. Я тотчас подал знак своим, чтобы они отошли, и подошел к ужасной женщине.

– Не узнала? – прохрипел я.

Она вгляделась и широко улыбнулась.

– Ах миленький! Ко мне? Пойдем, пойдем. Хозяйка чуланчик даст. Хо-о-роший…

– Некогда. Мне Сашку надо. Здесь он?

– Здесь, здесь. Сейчас с матушкой его видела.

– Поди повози его, – сказал я, – скажи ему, Мишка зовет… Мишка! Запомнишь? А там пить будем.

– Сейчас, сокол! В одну секундочку! – и она, шлепая галошами, побежала на лестницу.

Я быстро подошел к Иике и шепнул:

– Как махну рукой, хватать!

Он отошел к нашим силачам.

Я стоял вполоборота к лестнице, приняв осанку Мишки, и ждал с замиранием сердца.

Ждал минут пять и вдруг услышал визгливый голос своей дамы.

– Вот он, Мишка-то, иди к нему! Говорит, дело есть!

Я взглянул боком.

Огромный, рыжий, как медведь, растрепанный, на босую ногу и в одной холщовой рубахе, Сашка стоял на пороге крыльца в нерешительности.

Я сделал вид, будто его не вижу, а моя красавица, тащила его за руку.

– Иди, што ли! – кричала она. – Эй, Мишка!

Я обернулся и медленно двинулся, кивая головой.

Я шел с завязанным лицом, в надвинутом картузе, зная, что Мишка должен прятаться. Перфильев не мог увидеть сразу обман и, поддавшись на мою хитрость, пошел мне навстречу, но я не дал ему подойти.

Опытные помощники, едва он отодвинулся от двери, отрезали ему отступление и шли за его спиною.

Я махнул, и в то же мгновение 4 сильных руки схватили Сашку.

Он заревел, как зверь, и рванулся, но его снова схватили мои силачи и поволокли со двора.

– Ну, вот и встретились! – сказал я Сашке.

Он только сверкнул на меня глазами, а моя красавица, кажется, превратилась в соляной столб. Разинула рот, развела руками и в такой позе застыла.

Привод Александра Перфильева был моим триумфом.

Александр Перфильев запирался недолго и после нескольких очных ставок покаялся во всех преступлениях.

Такова история о «душителях» и их поимке.

40 лет среди убийц и грабителей. Записки первого начальника Петроградской сыскной полиции И.Д.Путилина.-К.:СП «Свенас», 1992