Текст книги "Индия. На плечах Великого Хималая"

Автор книги: Дмитрий Григорьев

Открывая пустоту

В 80–90-х годах прошлого века почти в каждом крупном книжном магазине нашей страны стояли книги индийского философа Ошо, или Бхагаван Шри Раджниша (1931–1990). Точнее, книги бесед с ним. Они были написаны легко, с привлечением и трактовкой как суфийских, христианских и буддийских притч, так и современных анекдотов.

Его учение, как сообщает Википедия, декларировало «своей целью свободную и счастливую жизнь человека, борьбу с предрассудками, ложными ценностями общества, бюрократическим государством, бюрократизированной церковной верой (клерикализм), бездуховностью семейного уклада и прочим. Он разработал множество новых систем медитации, связанных с музыкой, движением, дыханием».

Несколько моих друзей, считающих себя суфиями, раньше регулярно посещали основанный им ашрам в Пуне. Сейчас они каждое лето организуют лагерь на Карельском перешейке. Но я там никогда не был. Сам Ошо считал, что для учения важен лишь живой учитель. После его ухода учение неминуемо искажается. И нет смысла в религиозной общине. Однако на деле и ашрамы, и саньясины Ошо остаются.

Когда Ошо спрашивали о кажущихся противоречиях в его высказываниях, он отвечал, что более чем сами слова важна пустота между ними. Слова – это только двери, которые могут быть и деревянными, и золотыми, но главное не дверь, а то, что находится за ней.

И в заключение этого разговора об Учителях и учениях мне хотелось бы упомянуть о сахаджа-йоге. С этим учением я познакомился вовсе не в Индии, а на работе в газовой котельной. Когда-то ленинградские котельные были заселены представителями литературного и художественного андеграунда (эта тема достойна целой книги). Потом, в начале 90-х, состав сменился и котельные заполнили представители разных религиозных меньшинств. И у нас в котельной, кроме меня и не совсем правоверного еврея, работали свидетель Иеговы и сахаджа-йогиня. Так, на рабочем столе помимо документации последовательно появились иконка святого Николая Чудотворца, под стеклом – звезда Давида, рядом – изображение Нирмалы Деви Шриваставы и стопка журналов «Сторожевая башня».

Нирмала Шривастава (в девичестве Салве) (1923–2011) – известная гуру из Индий, основательница сахаджа-йоги. Более известна как Шри Матаджи, или Нирмала Деви. Она выросла в очень образованной семье (её отец Нирмала Салве знал множество языков, прекрасно разбирался в искусстве. Он был христианином, но знал наизусть «Бхагавад-гиту», и перевёл на хинди священную книгу мусульман Коран). С семи лет она общалась с Махатмой Ганди и часто гостила в его ашраме. Многое из того, чему учил Ганди, она использовала в собственном учении.

В молодости она занималась социально ориентированной общественной деятельностью, стала женой известного политика Чандика Шриваставы. Но в 60-х, когда её дочери выросли и вышли замуж, полностью отдала себя духовной практике. И 5 мая 1970 года вошла в самадхи и получила откровение. После этого она стала передавать знание другим, назвав своё учение «сахаджа-йогой» («сахаджа» – врождённая, «йога» – союз, соединение). В каждом человеке с рождения заложен механизм, который позволяет соединить индивидуальное сознание с коллективным сознанием космоса. Впрочем, об этом учит не только сахаджа-йога.

Все её занятия были бесплатны. «Как можно платить за то, что ваше собственное, что дано от рождения? – говорила она. – Можно ли заплатить за то, что проросло зерно, за то, что светит солнце? Так же и Кундалини: она – это сила Любви, и каждый человек имеет право и возможность познать её как приятное дуновение…»

Для полноты картины я положил под стекло открытку с буддийской мандалой. Честно говоря, я подумал и о мусульманах, но в исламе, в отличие от других мировых религий, нет традиции создания изображений религиозных символов. Теперь любой посторонний оператор, который заменял кого-либо из нас во время болезни или отъезда, мог найти на столе близкий своей религии объект. Но летом все, кроме свидетеля Иеговы, ушли в долгосрочный отпуск, и он, делая уборку, аккуратно разложил по нашим шкафчикам «не связанные с работой вещи». Только свои журналы на столе и оставил.

Ганготри

Если дорога до Уттаркаши иногда отходила от Ганги на несколько десятков километров, то после Верхнего Светлого города приблизилась и переплелась с рекой. Эту дорогу стоило бы пройти пешком – так делают многие индийские паломники, совершающие Чар-дхам (Чар-дхам включает посещение четырёх самых почитаемых священных мест в Гималаях: Ямунотри, Ганготри, Кедарнатх и Бадринатх) и, в отличие от нас, владеющие временем. Каждый метр этой дороги по-своему прекрасен. Она тянется вдоль отвесных стен, перескакивает мостами с одного берега на другой через пропасти глубиной в десятки метров, скрывается от Ганги в высоком хвойном лесу, снова прижимается к бурлящей воде и, наконец, заканчивается удивительно красивым посёлком – Ганготри. Он находится на высоте 3140 метров и с октября по апрель отрезан от остального мира снежными завалами. Поэтому зимой в Ганготри живёт всего лишь несколько десятков человек. Зато летом численность населения возрастает на два порядка: все дома в посёлке заняты паломниками и туристами.

У ворот нас встретила шумная ватага индийских подростков, каждый из которых предлагал свой самый лучший отель, с душем, горячей водой и прочими цивилизованными делами. Можно было выбирать или идти наугад в любой из них – каждый чем-нибудь был хорош, и у каждого наверняка имелись свои недостатки. Ценовой диапазон был невелик – в посёлке для духовных путешественников нет пятизвёздочных отелей: от 200 (если поторговаться) до 800 рупий за комнату.

В ресторанах и лавочках также недостатка не наблюдалось.

Мы провели небольшой тендер между отелями, которые предлагали мальчишки, и остановились на втором этаже небольшого семейного гестхауса в дальней части города с видом на храм, посвящённый Ганге, и на саму Гангу. Тропа к её истокам начиналась практически от наших дверей.

Что касается обещанного душа с тёплой водой, то душ был и вода, которая текла из крана, была священной водой Ганги, но очень холодной. Горячую воду пообещали через несколько минут, в вёдрах. Я полагал, что где-то находится бойлер, но, когда выбрался погулять на крышу, увидел детей, разводящих костёр под большим баком. Рядом стояли наши вёдра. Любому понятно, что за пару минут такое количество воды вскипятить трудно. Однако в Индии время течёт по-другому. Поэтому пара минут для индуса может оказаться нашим часом. Думаю, это связано с тем, что человеческое время и божественное сильно различаются (один «божественный» год равен 360 «человеческим»). А обслуживающий персонал отеля считает по среднему. И действительно, через час мы смогли насладиться мытьём в горячей воде.

Бхочбаса

На следующее утро, оставив часть вещей в гостинице, мы вышли на тропу. Она была довольно натоптанной, а в ближайшем перелеске нас встретил пропускной пункт заповедника. Там у нас проверили документы и бегло досмотрели рюкзаки, переписав количество пластиковых бутылок, которые мы несли с собой. Лесник объяснил, что, если мы вернёмся без них, нас могут серьёзно оштрафовать. Через несколько километров – ещё один кордон, где у нас тоже проверили документы и переписали данные в журнал. В принципе, оба кордона можно обойти выше по горам, но всё же лучше купить пропуск – ведь деньги, выложенные за него, идут на благое дело.

Тропа была широкой и ровной, первые восемнадцать километров до посёлка Бхочбаса (Bhojbasa) можно в полной мере считать конной тропой: богатые паломники добираются туда на маленьких горных лошадках. Днём каждые пятнадцать-двадцать минут мы встречали либо идущих нам навстречу паломников и гидов, либо святых людей с блестящими котелками и пучками зелёной травы в руках. Один из них объяснил, что эта трава растёт практически вдоль всей тропы в лесной зоне. Её запах помогает справиться с нагрузками и недостатком кислорода в высокогорье. На вопрос о названии он ответил «оксижен», то есть кислород. Мы сорвали по маленькой веточке кислорода, чем-то похожего на нашу пижму. И нюхали его всю дорогу. Наверное, помогал.

Гималаи неспроста называют матерью всех гор (точнее, отцом, ведь Хималай (Химават) не богиня, а бог). В многообразии ландшафтов я иногда узнавал Кавказ, Памир, Тянь-Шань, Алтай. И здесь, в долине Ганги, нас также ожидали сюрпризы: едва мы миновали скалы, чем-то похожие на алтайские в районе Аккема, как за поворотом вдруг увидели готический каменный город. Причудливые остроконечные башни стояли вдоль склона, спускались к реке. Некоторые из скал напоминали острые крыши готических соборов, из которых, словно глаза химер, смотрели гладкие валуны. Затем пейзаж снова изменился, ущелье расширилось, зона лесов закончилась, остались лишь карликовые деревья, и после очередного подъёма нашим глазам предстала Бхочбаса.

Это посёлок, состоящий из ашрама, небольшого палаточного лагеря для туристов и метеостанции. Ашрам был к нам ближе всего и назывался Sri Lai Baba Ashram – эта надпись висела на плакате над одной из крыш. На самой крыше были написаны красной краской имена Рамакришны, Вивекананды, Деви Сарады и ещё два имени, которые мне разобрать не удалось. А над крышей развевалось жёлтое знамя с серебряной свастикой.

Эти три имени совсем не случайно оказались вместе. Шри Рамакришна (1836–1886), великий мистик, пропустивший через себя все формы религиозного опыта от тантры до адвайты (недвойственность), способный легко достигать состояния самадхи, его жена, с детства неразрывно связанная с ним духовной близостью, и продолжившая его учение Сарада Деви (1853–1920), и преданный ученик Свами Вивекананда (1863–1902), ставший оригинальным мыслителем и известным общественным деятелем. Рассказывать кратко об этих великих людях, об их биографии и учении нет смысла – написаны десятки книг. Я лично посоветовал бы начать с Ромена Роллана: «Жизнь Рамакришны» и «Жизнь Вивекананды».

В ашраме нас приняли довольно приветливо. И один из местных, дочерна выгоревший человек в тёмных очках, сразу же предложил свои услуги проводника на Тапован – плато, расположенное над ледником, на 500 метров выше истока Ганги. Летом на Таповане живут великие отшельники. Мы решили их не беспокоить. А Носов, увидев тёмные очки, спросил проводника, не продаст ли он их. Тот пообещал не продать, но найти утром вторую пару. Дело в том, что Сергей, попав в Индию, решил приносить в жертву богам именно тёмные очки (как я понимаю, таким образом он говорил – моё зрение было затемнено, а теперь я вижу ясно). Иначе трудно объяснить тот факт, что очки у него пропадали с регулярностью в три дня. И приехав в какой-либо населённый пункт, он первым делом шёл в магазин в поисках очков, воды и батареек для фотоаппарата. Две последние вещи интересовали не только его: большинство батареек, продаваемых в местных лавочках, позволяли сделать максимум три-четыре снимка, а затем садились. В итоге и у Тони, и у Носова был с собой изрядный их запас, которым они постоянно делились. А Катин фотоаппарат в батарейках не нуждался.

Что же касается тёмных очков, то к концу путешествия они стали материализовываться в самых неожиданных местах. Но Сергею они уже были не интересны.

Обед и ужин в ашраме проходил по расписанию, которое висело возле дверей кухни. Мы пришли на пару часов позже официального обеда, но нас накормили и напоили горячим чаем. Крайне простое тали (рис – дал – овощи) показалось Тоне невкусным. Впрочем, мы были в том месте, где останавливаются настоящие саньясины, а им не важно, какой вкус и запах у пищи – такие мелочи не должны их отвлекать. Затем нам показали наши апартаменты – комнату с заколоченными окнами, на полу которой валялись матрасы. А рядом стопкой лежали тёплые одеяла. Стоило это 250 рупий с человека, причём в плату входили обед и ужин. Для жилья на высоте 4 тысячи метров это вполне приемлемые условия и хорошая цена. Пока мы размещались, в ашрам пришли две американки, Кэтрин и Келли, и одна из них предложила вечером пойти к местному бабе, сказав, что тот очень красиво поёт.

Сны

Вечером мы гуляли вдоль Ганги. Небо было затянуто тучами, по склонам ползли облака, грозившие то ли пролиться дождём, то ли рассыпаться снегом. Мы повернули в сторону посёлка, миновали камень с указателем «Welcome for Bhajan Kirtan» (бхажаны и киртаны – религиозные песнопения в индуизме) и оказались в палатке у Рам Бабы (так его назвал один из европейцев на своём сайте, у меня же в блокноте твёрдой неукуренной рукой записано: Двидрас Баба), немолодого бородатого человека в очках. Собралась довольно интернациональная компания: один израильтянин, один немец, две американки и шестеро граждан России. Баба читал проповедь, суть которой сводилась к тому, что в каждом имени есть имя Бога, а значит, в каждом изначально – Бог. Проповедь перемежалась красивыми песнями, у него был несильный, но чистый голос, и он великолепно аккомпанировал себе на таблах. В полутьме я видел лишь вспыхивающие в такт музыке стёкла очков, отражающие свет от входа. Снаружи шёл дождь.

Далее он попросил каждого из нас рассказать о своей религии. И тогда Тоня прочитала молитву «Отче Наш», писатель Носов рассказал об Иисусовой молитве и о странниках, которые повторяли её десятки тысяч раз, чтобы она вошла в сердце и звучала там постоянно, а я прочитал стишок собственного сочинения, который Тоня перевела на английский. Звучал он так:

 
Все слова, что ты слышишь, —
только слова, пока дышишь,
только выдох и вдох,
лишь иногда – вздох,
 
 
все слова, что ты скажешь,
просто слова и даже
слово Любовь и Бог —
только выдох и вдох.
 

Баба в ответ рассказал о своём учителе. Это был религиозный человек из небогатой семьи, у которого не было возможности приехать к Ганге и совершить пуджу. И он попросил своего друга сделать это за него.

Когда друг опустил приношение в Гангу и кораблик из листьев с подношением и горящим светильником на борту отправился по течению, из воды вдруг появилась рука, которая сначала подняла его, а затем утянула под воду. Это был знак, благодаря которому учитель нашего Бабы оставил земные дела и стал саньясином. А впоследствии известным гуру. И это была его дхарма, его предназначение.

Затем Баба запел удивительно красивый бхажан, посвящённый Ганге, а мы подпевали ему. Получилось хоть нестройно, но дружно. Потом на улице окончательно стемнело, и, включив фонарики, мы вышли под моросящий холодный дождь. И если бы не шум Ганги, можно было легко представить, что мы находимся в петербургском пригороде поздней промозглой осенью.

Ужин оказался похожим на обед, но он собрал в три ряда на полу всех обитателей ашрама, среди которых были (судя по виду и шиваитским тилакам на лбу) очень серьёзные товарищи. После коллективного пения мантры мы получили на тарелках из прессованных листьев набор, идентичный дневному, – рис – овощи – дал.

Плюс чапати. Носов строго следил за исполнением правила правой руки. Когда я случайно прикоснулся к чапати левой, по руке не врезал, но посмотрел со значением.

Ночью мы долго не могли заснуть. Дождь, который вечером лишь накрапывал, разошёлся в полную силу.

На потолке горели ярко-зелёные огни – словно огромные звёзды заглядывали сквозь крышу, хотя снаружи было пасмурно. Судя по яркости, это были не насекомые – да и откуда взяться светлячкам на такой высоте. Вспомнили и про огни святого Эльма, и про датчики солнечных батарей, которые мы видели днём на одной из крыш. Однако утром никаких приборов ни на потолке, ни на крыше не нашли.

Мне снились молитвы – я лежал на спине под безоблачным тёмно-синим небом, несказанные слова разворачивались длинными лентами в воздухе, закручивались по спирали, таяли. А я всю ночь повторял словно мантру: «Господи, помилуй меня…» И стоило мне остановиться, как по моему лицу кто-то пробежал. Я вскочил и, видимо, закричал, потому что все проснулись. Это оказалась обычная мышь. После я уже не мог заснуть и слышал, как она с сотоварищами шуршала в наших вещах. Полакомиться им было нечем. К их шуршанию примешивался храп Севы.

Тоня рассказывала, что ей тоже снились удивительные сны. Снилось, что она умерла и оказалась где-то внизу, под землёй, в полуразрушенном храме. Причём умершие могли общаться с живыми через колодец, и она разговаривала со своим бывшим мужем. Из этого места не было выхода, и все, кто находился в нём, пребывали в нём вечно. Тоня встретила многих знакомых, в частности своих коллег, и ей пришла мысль, раз мы здесь вечно, почему бы не сделать своё издательство.

Второй её сон был не менее странным: «Я обнаружила себя сидящей в позе лотоса возле храма и подумала: надо же, раньше не могла сделать этого, а теперь могу. А потом вдруг увидела, словно со стороны, что у меня выбиты колени, сломаны ноги и сложены, а руки переломаны и распяты, но при этом я улыбаюсь. Только улыбка вырезана на лице ножом».

Гомукх

Утром погода наладилась, и как только рассвело, мы, оставив большую часть вещей в ашраме, продолжили путь к леднику Гомукх. Своё название он получил за сходство с мордой коровы (Goumukh или Gaumukh, от gou – «корова» и mukh – «лицо»). Ганга широким потоком вытекает из её рта. Было довольно прохладно, к тому же мы, предупреждённые интернет-статьёй человека, заставшего в июне возле ледника пронизывающий ветер и колючий плотный снег, надели свитера и куртки. Но нам светило солнце. А если что и падало сверху, то мелкие камни из-под копыт диких горных коз, пасущихся над тропой.

Мы миновали подъём, на котором возле тропы стоял лингам высотой полметра, трезубец Шивы, и флаги, рядом с ним стоял ещё совсем маленький лингам, а в стороне – ещё один. Сразу три храма!

Лингам – символическое изображение мужского начала, у основания часто имеет круг, символизирующей женское начало, йони. Лингам связан с культом Шивы. Он «мыслится как воплощение жизненной энергии Бога, символ его творящего начала».*)13
  Цит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 128–129.


[Закрыть] Существует известный миф, изложенный в Линга-пуране: однажды Брахма и Вишну заспорили, кто из них главнее. Спорили они, спорили, и вдруг перед ними появился огненный столб, уходящий в небо и в землю. Не разобравшись, что это такое, они принялись его колоть, долбить, рубить – всё без толку. Тогда решили поискать, где начинается столб и где кончается – кто быстрее найдёт, тот и главнее. Брахма в образе лебедя (своей ваханы) полетел наверх, а Вишну (в образе кабана Варахи) принялся копать. И снова безуспешно – у столба нет ни конца ни начала. Когда боги снова встретились, из столба-лингама появился Шива, и они поняли, кто же на самом деле главный среди них.

Динанатха Бодхисвами (Дмитрий Борзунов) в статье «Шива и Шивалингам» на сайте: www.sivalingam.ru пишет о том, что культ лингама выходит далеко за рамки индуизма. Он упоминает, что даже в Хибинах, на Кольском полуострове, недавно были обнаружены 2-метровые лингамы, стоящие рядом с возвышениями в форме йони.

Несколько садху с характерными тилаками на лбу, завернувшись в одеяла, сидели возле храмов.

Далее русло Ганги расширялось, образуя плоскости, которые, видимо, в сезон активного таяния, заполнялись водой. Сейчас по идеально ровной галечной поверхности тянулась тропа, а возле неё стояли микрохрамы, внешне неотличимые от туров – пирамид из камней, положенных друг на друга, обозначающих путь. А чуть в стороне – стела с латунной табличкой: BENCH MARK AT 100 MTR DISTANCE, и далее под стрелкой – PLEASE DON’T DISTURB – SASE RDS Chandigarh 2008.

Ближе к леднику, представляющему собой стену в несколько десятков метров, серую от вмёрзших в неё камней, снова несколько предупреждающих табличек. Возле надписей не преминули сфотографироваться с очередным садху. Этот, судя по тилаке, был вишнуитом. Теперь тропа шла вдоль самого берега, по камням. На одном из камней лежала оранжевая одежда и деревянный посох. Однако владельца этих вещей видно не было. Возможно, его унесли воды Ганги, как нам объяснили, такое здесь случается часто. Дальше наши пути на время разделились – я поднялся по осыпи, чтобы полюбоваться ледником и Гангой сверху, Тоня выбрала для себя подходящий камень и расположилась на нём в позе лотоса – той самой, которую она могла принять во сне, лишь переломав кости. Катя достала фотоаппарат и занялась своим любимым делом, Носов, проигнорировав многочисленные предупреждения, залез в ледяную пещеру (как выяснилось впоследствии, путь главного героя нового романа Сергея заканчивался в этой пещере и писателю было просто необходимо в ней оказаться самому, чтобы оставить героя там, дальше, за пределами этого мира). Впрочем, было ещё раннее утро, и Гомукх сыпал камнями не в полную силу.

А Сева просто нашёл маленькую суводь, разделся и полностью окунулся в Гангу.

Мы же лишь умылись ледяной водой и набрали пару канистр. Два молодых человека, один очень стильный, в чёрной одежде – чёрный высокий тюрбан, чёрная куртка, чёрные гольфы, чёрные ботинки, а в руках чёрный зонт-трость и позолоченный золотой котелок, а другой в более привычном оранжевом, курили чиллум: в прозрачном воздухе запах марихуаны не желал улетать по ветру, а оставался над рекой.

На обратном пути мы разговорились с одним сань-ясином и попытались выяснить, почему у парня столь строгий наряд. «У людей есть разные работы», – пояснил он. Теперь мне ясно, значит, работа у него такая.

В Ганготри мы возвращались с песнями. На Тоню внезапно накатила горняшка и для того, чтобы легче было идти по тропе, она пела марши – от «Прощания славянки» до «Варяга».

Горняшка, по-научному – гипоксия, или горная болезнь, связанная с недостатком кислорода в воздухе. Проявляется обычно на высоте более 3000 метров при резком наборе высоты. Выражается в головной боли (обычный способ её снять – пенталгин), общем недомогании, тошноте. Помню, что первый раз, когда я с ней столкнулся (а было это на Памире), поначалу чувствовал себя великолепно, весело и даже слегка пьяно, легко смог расчистить площадку под палатки, а наутро встал как с сильного похмелья. Второй раз я её поймал через много лет уже выше 6000, где на подъёме после каждого десятого шага приходилось отдыхать. При этом на фоне видимого пейзажа я мог конструировать собственные полупрозрачные зрительные образы – например, некоторое время крутил перед глазами зелёный стул, который затем рассыпал в разные стороны цветными шарами. Некоторые вещества позволяют достичь подобного состояния, но при меньшей чистоте сознания. У Тони же была просто общая слабость и некоторые проявления сердечной недостаточности. Последнее меня испугало.

К вечеру мы добрались до отеля, но в наших номерах кто-то жил. Маленький важный карапуз лет пяти, которого мы встретили на террасе, заявил безапелляционным тоном: «All rooms booked!»

Мы уже собирались искать другой отель, а Тоня – лечь на полу, на балкончике, как появились взрослые, совершили некоторые перестановки жильцов и освободили для нас три комнаты. Соседями оказались родственники хозяев гестхауса, приехавшие на паломничество, а суровый мальчишка – сыном одного из них, врача по профессии. Врач осмотрел Тоню и сказал, что после хорошего сна всё пройдёт. И действительно, уже утром она чувствовала себя нормально.

Дети хозяина гестхауса снова грели на крыше для нас воду, и когда мы попросили чаю, принесли прозрачный полиэтиленовый пакет с мутной сладкой жидкостью.

Наконец-то я добрался до чая, этого традиционного индийского напитка, название которого и на хинди, и на русском звучит одинаково – чай. Только в Индии чай, во-первых, не заваривают, а вываривают, во-вторых, всегда добавляют молоко, сахар, а иногда и кар дамон. Что такое «чай без молока», работники большинства дхаб не знают. Но есть выход – заказать ginger tea или lemon ginger tea with honey – эти напитки будут без молока и с весьма полезным имбирём, а во втором случае ещё с лимоном и мёдом.

Носов предположил, что мы после предыдущего чаепития не вернули стаканы, и поэтому нам доставили чай таким странным образом. Но через минуту появился поднос с чистыми стаканами, которые затем были наполнены через дырку, проделанную в днище пакета.

Американки рекомендовали одну из дхаб на центральной улице: «Мимо не пройдёте, она с одной стороны выходит на дорогу, а с другой – нависает над Гангой, и сквозь окна можно видеть реку. Ещё у неё на стекле помимо названий индийских блюд написано beanut butter (на самом деле peanut butter – арахисовое масло), а напротив расположена столовка со стульями и столами зелёного цвета».

На центральной улице было несколько дхаб, удовлетворяющих вышеописанным условиям. И мы не стали выбирать, а зашли в ту, внутри которой красовался рекламный щит следующего содержания:

«I AM A BUSINESSMAN RESTAURANT IS MY TEMPLE CUSTOMER IS MY GOD THIS IS MY WAY OF THINKING», где с удовольствием приняли участие в священнодействии путём поедания тали и пития чая.