Текст книги "Древние боги славян"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

Если первое достоверное упоминание о праздновании в честь Ярилы действительно относится к XVII в., возможно, многие копья ломаются зря. По форме именования имя божества скорее эпитет, а не «название». Сравним для примера хотя бы современные «ловчила», «громила», «прилипала»… Интересно, что все эти слова – характеристики качества, свойства кого-либо, но с несколько грубоватым, даже вульгарным, если так можно выразиться, оттенком. Приапические черты Ярилы – молодого «по условиям игры», разнузданного в социальном смысле, эдакого сексуально озабоченного персонажа – побуждают даже заподозрить, что искать древнейшего славянского бога с таким именем бессмысленно. Похоже, перед нами не имя, но прозвище, характеристика.

Известен ещё один персонаж славянской мифологии со столь же «подозрительным» именем: Припегала. Описывая старинные образы южных славян, Никое Чаусидис обрисовывает хорошо сохранившийся обряд, посвященный некоему Герману. Обряд этот в основном сводится к следующему: «В случае длительной засухи, а когда-то и в заранее назначенный день, девушки и молодки собираются и делают болванчик мужа, называемый Герман, часто из глины, а иногда из хвороста, кирпича или соломы. Его ставят на доску, в деревянный ковчег или на турецкую черепицу, увивают цветами и зажигают свечи. Потом с ним поступают как с настоящим покойником. Следует весь обряд погребения. Герман оплакивается, ночью бдят над его „телом“, а потом сундук относится в место у воды (речной или озерный берег), где закапывается, или бросается в воду. В некоторых случаях гроб (вначале или позже) поливается водой. Потом справляется трапеза в честь „умершего“. Во время оплакивания и проводов поются песни, в которых оплакивается Герман. Часто: „Ой, Германе, Германе! Умер Герман от засухи ради дождя“» (Чаусидис, 1994). Исследователи сближают культ южнославянского Германа и Ярилы. Вот и Чаусидис находит у них общие черты.

В поисках западнославянских аналогов обычно называют Припегалу на основании сравнения того, в свою очередь, с Приапом из-за тех же ярко выраженных мужских достоинств. В послании епископа Адельгота (1108) сказано:

«Фанатикам же их [славян] как только угодно бывает предаваться пиршествам, в дикости говоря: „Голов желает наш Припегала“, то следует совершать такого рода жертвоприношения. (Припегала, как говорят, Приап и Белфегор бесстыдный:) Отсекая головы на своих нечестивых алтарях, держат христианские чаши, полные человеческой кровью, и завывают ужасными голосами: „Достигли мы дня радости, побежден Христос, победил Припегала победоноснейший!“» (цит. по: Иванов, Топоров, 1965, с. 41).

Происходит ли такое прозвание от забытого имени божества, сказать в настоящий момент, увы, невозможно. Прояснить картину могли бы помочь календарные особенности празднований Ярилиных дней у восточных славян, но они потребуют от нас погрузиться глубоко в проблему традиционного календаря и затронуть ряд астрономических вопросов, что не является в настоящий момент нашей задачей.

В любом случае мы считаем наиболее вероятным, что Ярило (Яровит?) – воплощение не столько плодородия и уж тем более не солнца, но той силы, которая побуждает зеленеть поля и леса, пробуждает в людях любовное стремление друг к другу и, переходя из мира богов в мир людей, ежегодно умирает, проникнув во всё живое. Эта сила приводит к заключению небесного брака, обеспечивая союз Земли и Неба, что вершится в самую короткую ночь в году. Затем она напитывает собою плоды земли и, возможно, по осени вновь уходит в мир богов – дабы воротиться вновь следующей весной. Если так, то налицо довольно глубокий «уровень абстракции» и развития мифологии, существование которого у славян столь яростно стремятся опровергнуть исследователи вроде Мансикки или Ловмянского иже с ними.

Так или иначе у авторов возникает ряд пока неразрешимых в лоб вопросов:

– насколько соответствует действительности сообщение, что роль Ярилы в белорусской обрядности выполняет девушка, хотя бы и снабжённая выраженными мужскими признаками? Можно ли это расценивать как память об оргиастическом характере культа в честь весенней плодородной силы?

– была ли всё же «мёртвая голова», точно ли она человечья, уж не конская ли?

– какова связь Ярилы и Купалы с учётом того, что на Русском Севере праздник летнего солнцеворота называли Ярилин день? Не связан ли обычай похорон Ярилы с памятью о древнейшем обычае ритуального жертвоприношения «священного царя» типа Диониса (не лишённого, согласно «Деяниям Диониса» Нонна Панополитанского, воинских черт)?

– правомерно ли полное отождествление стареющего и умирающего, но воскресающего Ярилы и бессмертного Яровита (=Марса) и если да, то в какой степени?

ТРИГЛАВ ИЛИ ТРИГЛА!

В трактате XVII в. о богах лужицких сорбов А. Френцель посвятил одну из глав некоей Тригле «De Trigla, Dea Poli, Soli Salique» (Commentarius). Возможно, это стоит перевести не «Богиня полей и земли», а «Богиня неба, земли и благополучия». «Полей» – от ошибочной интерпретации слова Poli. Polus – «небесный свод» + solum – «земля, почва» + salus – «благополучие, безопасность». Его данные повторили М. Глинка с А. Кайсаровым – славянофилы начала XIX в.

Mater Verborum так характеризует похожий персонаж: «Trihlav Triceps, qui habet capita tria capree»^{66}. В чешской хронике Пржибика Пулкавы из Раденина, умершего в 1380 году, говорится: «В этом городе [Бранденбурге (Браниборе)] идол мерзкий с тремя головами чествовался обманутыми людьми, словно бог почитался» (Palm Т. Wendische Kultstatten. Lund, 1937. S. 95; цит по: Матерь Лада, 2003).

Из «Жизнеописания Оттона Бамбергского» мы узнаём о существовании у славян и в городе Штетине «трехглавого изображения божества, которое имело на одном туловище три головы и называлось Триглавом». Согласно средневековому историку Эббону, Триглав – наивысшее языческое божество (summus paganorum deus) с золотой повязкой на устах и глазах. По Герборду, он властвует над тремя мирами – небом, землёй и подземным миром, а также причастен к гаданию посредством огромного чёрного коня (Житие епископа Оттона, II, 30; III, 22,32). Расположенный на трёх холмах город Штетин, по свидетельству Герборда (ок. 1120), сам по себе был местом служения этому богу о трёх головах. Храм Триглава находился на высочайшем из трёх месте. Завладев боговым столпом, Оттон уничтожил тело идола, а соединённые три головы забрал в качестве трофея и отправил в Рим как доказательство обращения поморян в христианство.

«III. 1. 1126 г. Щецин… заключает в себе три горы, из которых средняя и самая высокая посвящена верховному богу язычников Триглаву; на ней есть трехглавое изваяние, у которого глаза и уста закрыты золотой повязкой. Как объясняют жрецы идолов, главный бог имеет три головы, потому что надзирает за тремя царствами, т. е. небом, землёй и преисподней, а лицо закрывает повязкой, поскольку грехи людейскрывает, словно не видя и не говоря о них» (Monumenta Germaniae… т. XIV; Scriptorum, 1865, т. XII; цит по: Матерь Лада, 2006).

Как мы знаем, белому богу Свентовиту (также высшему божеству, «богу богов») посвящён белый конь, но сам обряд гадания сходен. На Збручском же кумире, который Б. А. Рыбаков отождествил с Родом, в нижнем ярусе изображено некое трёхликое божество (сопоставленное им с Белесом). Допустим, учёный прав. Но слепо принимать его интерпретацию, впрочем, не стоит – собственно Збручский идол весьма отличается от своих изображений и даже некоторых фотографий. Так, можно усомниться в принадлежности двух из четырёх фигур к женскому полу, а спокойные раздумья позволяют предложить целый ряд иных толкований, почему на нижнем ярусе фигуры лица имеются лишь на трёх гранях.

Но если Б. А. Рыбаков прав, то должно бы навести на мысль, что германские авторы Триглавом называли Чернобога, в пользу чего говорит ещё и поклонение славян Штетина ореху (по словам того же Герборда), который считают навьим деревом, связанным с нижним миром. В поздних сербских источниках сказано: некий великан Троян боится солнечного света, и у него козлиные уши (Сказки Югославии… 1984), что согласуется некоторым образом со сведениями Mater Verborum о Триглаве, что тоже указывает на хтонический характер персонажа или на бродячий сюжет, к Трояну как отдельному мифологическому персонажу вовсе не имеющий отношения.

За два моря от Балкан к востоку известна, скажем, народная грузинская сказка «Рогатый царь» с точно таким же сюжетом. Она напечатана в 1909 г. в сборнике Т. Разикашвили «Народные сказки» (Тифлис, 1909), а записана из уст простого безграмотного грузина в Карталинии – это неофициальное название части бывшего грузинского царства, входящей на 1909 г. в состав Горийского и частью Душетского уездов Тифлисской губернии. Об имени царя умалчивается, наверное, тоже какое-нибудь подходящее грузинское. Не исключено, что и у многих других народов мы отыщем сюжет о царе и цирюльнике, выболтавшем тайну об особенностях физиологии клиента тростнику: «А у нашего царя на голове растут рога…»; «А у царя Трояна козлиные уши…» и пр. Поэтому мы не торопимся сближать сербские басни о Трояне в части его ушей и чешское понятие о козлоголовом Триглаве. Южнославянский образ Трояна и западнославянский образ Триглава необходимо развести.

Троян – это некий частный случай среди представлений древних о трёхликих, трёхтелых и трёхголовых, а то и вовсе просто третих по очерёдности мифологических персонажах, которые были распространены повсеместно. И потому, когда тот же Пётр Альбин сообщает в своей хронике 1590 г., что «в области Мейссена в некоторых местах находятся старые изображения, высеченные из камня, с тремя лицами» и ниже уточняет «с тремя лицами под одной макушкой», мы задаёмся вопросом, непременно ли они восходят к славянам.

Кстати, у западных славян, как и у тех же ведических арьев, многие божества многоголовы и многолики, но почему-то лишь одно именуется с точки зрения количества «голов». Нет среди имён ни Семиглава и Осьмирука (Руевита), ни Пятиглава, ни Четырехглава…

Саксон Грамматик свидетельствует: «…Отряд спутников епископа [Абсалона] рьяно двинулся к изваянию Поревита, которое почиталось в ближайшем храме. Он был изображен с пятью головами, но безоружным. Срубив его, вошли в храм Поренута. Эта статуя имела четыре лица, а пятое на груди и касалась его лба левой, а подбородка правой рукой. Её с помощью служителей епископ поверг ударами секир» (Saxonis, 1839, р. 841–843).

А уж чего, казалось бы, проще: назвать того же Световита «Четырёхликим». Может быть, христианские авторы только решили, что Триглав – божество, но Триглав – не отдельный, пусть даже высший бог, а собственно принцип единства и противоположности трёх его составляющих вроде Тримурти? (Гаврилов, Наговицын, 2002, с. 190–233).

Однако… очень авторитетный филолог А. Н. Веселовский (2006) в примечании на с. 113 к работе «Св. Георгий в легенде, песне и обряде» пишет: «Обратим, кстати, внимание на украинское сказание, будто лунные пятна – пастух Kotar, любимец богини Триглавы (?), перенесенный ею на месяц, который он поливает водою и тем заставляет расти». И что, собственно говоря, делать с подобным известием? Возможно, что и ничего, если такое сказание имеет книжное происхождение.

Может, и так, поскольку названные выше источники XII–XIV вв. не знают богини, но свидетельствуют о трёхголовом идоле. Или всё же трёхтелом?

Бранденбургский хронист XVI в. Захариас Гарцеус сообщал: «В этом храме (на г. Гартунгсберг в Бранденбурге. – Авт.) стоял тройной идол, названный Тригла, которому вандалы с величайшим почтением поклонялись. Это было изваяние Дианы, ведь, как известно из Евстафия, греческого писателя, Диана также называлась Тригла. Этот же идол был через несколько лет после того увезен Христианом, королем датчан, когда тот изгнанником прибыл в [Бранденбургскую] Марку» (Palm Т. Op. cit. S. 97; цит. по: Матерь Лада, с. 416).

А. Френцель со ссылкой на автора «Церковной истории Силезирт» Валентина фон Эйхштедта в 1691 г. сообщал: «…Известнейший бог щецинцев был Триглав с тремя золотыми головами, откуда он и получил своё имя; он изображался с тремя головами под одной макушкой, держащим в руке месяц» (Матерь Лада, с. 418, пер. А. Дудко).

Стоит вспомнить, что античная Геката-Трития, которую обычно прочат на роль Триглы, была трёхтела, но не трёхголова. Допустим, неким образом она проникла в славянский, точнее, в поздний русский фольклор, чтобы предстать в обличье Бабы-Яги, даже трёх сестёр – Ягишн… Но это должны быть ну очень своеобразные трансформации, чтобы трёхтелое или трёхглавое божество предстало в столь отличном от первоначального облике. Известны же сказкам многоглавые змеи.

Иначе говоря, проводить параллели весьма рискованно. Зато именно Яга в русских сказках выступает подлинной хозяйкой миропорядка, т. е. идея или, точнее, отголосок самой идеи неким образом перекликаются.

Стоит ли с учётом непринятых ранее во внимание обстоятельств отказаться от прежних своих категоричных оценок, касавшихся невозможности существования в каком-либо славянском пантеоне богини или бога под именем Тригла или Триглав.

Прямых подтверждений нет, но возникает несколько интересных ассоциативных связей, причём все они по большей части касаются весьма архаичных пластов индоевропейских мифологических представлений. С учётом этого обстоятельства вполне естественно, кстати, ожидать, что у восточных славян – как сравнительно поздно обособившихся и обитавших в отдалении от средиземноморского региона, где и отмечены наибольшие культурные влияния, – подобный образ неизвестен. Итак…

Тригла, хозяйка трёх сфер… Диана – лунная богиня… Образ пастуха, в котором предстаёт месяц… Скотья трёхтелая богиня Геката, также лунная, – хозяйка миропорядка, схожая со сказочной Яге и явно сравниваемая с Макошью (подробнее см. раздел «Матушка Мокошь. От Гекаты до Бабы-Яги»).

Далее. Триглав, властвующий над тремя мирами… Триглав, наделяемый рогатыми или козлиными головами (частями тела), как символ дикости и скота… а также нижний ярус Збручского идола, если справедливо проведённое Б. А. Рыбаковым отождествление трёх лиц на его гранях со «скотьим богом» Велесом/Чернобогом, одним из имён которого было Мокос (в любом случае нижнее изображение – хтоническое, с этим спорить, кажется, бессмысленно).

Кроме того, нам уже доводилось проводить функциональный анализ и сопоставлять славянского «скотьего» Велеса и бога-разрушителя (и творца, и хранителя его в другую эпоху), также «скотьего» бога Пашупати-Шиву, увенчанного месяцем, т. е. в некотором смысле «лунного» бога (подробнее см.: Гаврилов, Наговицын, 2002, с. 237–275).

Трёхголовый Рудра-Шива – «сын трёх матерей». Это выражение ассоциируется с тремя сферами древних ведических ариев, а сам он – Трьямбяка. «Рудре, Который в огне, Который в водах, Который проник во все травы, во все растения, Который объял Собой все эти вещи – Тому Рудре да будет поклонение!» (Атхарваведа, VII.87).

Приведённые соображения подталкивают к выводам, которые могут показаться излишне смелыми, а кому-то в силу тех или иных причин бездоказательными. Но мы всё же рискнём их изложить, именно как предположения, допущения и гипотезы, требующие внимательного изучения источников, которые, не исключено, прольют свет на приведённые свидетельства. Помимо того, что мы допускаем существования такого бога и сохраняем предложенную ранее гипотезу об обожествлении частью славян некоего «принципа троичности», мы задаёмся и вопросом: не скрываются ли за западнославянскими прозвищами Триглы и Триглава имена Мокошь и Велес?

ТРОЯН И ТРАЯН

В одном из списков уже упоминавшегося выше апокрифа «Хождение Богородицы по мукам», датируемого предположительно XII в., мы находим имя Трояна: «Вероваша, юже ны бе тварь Бог на работоу створил, то они все богы прозваша солнце и месяц землю и водоу, звери и гады, то сетьнее и члвчь окамента оутрия трояна хрса велеса пероуна на Богы обратиня бесом злым вероваша, доселе мракмь злым одержими соуть, того ради еде тако моучаться» (Мильков, 1999, с. 582–626).

Пожалуй, нет в череде имён божеств славянского пантеона более сомнительного и спорного, чем этот Троян.

Д. С. Лихачев, неоднократно обращавшийся в своих работах к осмыслению текста «Слова о полку Игореве», эпического произведения, которое создано вскоре после памятного похода 1185 г., особо останавливался на четырёхкратном употреблении слова Троян в упомянутом литературном памятнике. Лихачёв считал, что «во всех этих значениях слово Троян может быть удовлетворительно объяснено только в том случае, если мы допустим, что под Трояном следует разуметь какое-то русское языческое божество» (Лихачёв, 1950, с. 5–52). Мнение авторитетное, но, как вы понимаете, не единственное.

Спектр многочисленных толкований от исторических до мифологических и прочих рассмотрен Константином Юдиным в статье «Троян в „Слове о полку Игореве“ (к проблеме толкования)». На сегодня это наиболее полный перечень мнений (Юдин, 2004).

Обратимся и мы к этим памятным строкам:

 
О Бояне, соловию стараго времени!
Абы ты сиа плъкы ущекоталъ,
скача, славию, по мыслену древу,
летая умомъ подъ облакы,
свивая славы оба полы сего времени,
рища въ тропу Трояню
чресъ поля на горы.
 

Иными словами, пользуясь «тропой Трояновой» и при этом летая «умом под облаками», Бояну под силу отыскать нужный путь и в пространстве и во времени.

 
Были вечи^{67} Трояни,
минула льта Ярославля;
были плъци Олговы,
Ольга Святьславличя.
 

То есть некогда, «во время оно», были давние и уже легендарные «века Трояна», неопределённые, но весьма протяжённые времена, предшествовавшие непротяжённым летам и деяниям исторических князей Руси – летам Ярослава Мудрого (ум. в 1054 г.) и войнам Олега, князя Черниговского и Тмутараканского (ум. в. 1115 г.), памятным современникам автора «Слова…» по рассказам предыдущих поколений.

 
Уже бо, братие, не веселая година въстала,
уже пустыни силу прикрыла.
Въстала обида въ силахъ Даждьбожа внука,
вступила девою на землю Трояню,
въсплескала лебедиными крылы
на синемъ море у Дону;
плещучи, упуди жирня времена.
 

Есть некая «Троянова земля», ограниченная рекой Дон или находящаяся на другом краю от синего моря и реки Дон (тоже именовавшейся в древние времена морем), – словом, это столь же далёкая земля в пространстве, как и сами века Трояна во времени.

 
На седьмомъ веце Трояни
връже Всеславъ жребий
о девицю себе любу.
Тъй клюками подпръ ся о кони
и скочи къ граду Кыеву
и дотчеся стружиемъ
злата стола киевьскаго.
 

Это второй раз, когда имя Трояна употребляется в контексте времени, почти эпохи, на что указывает символика числа «семь». Речь идёт о чародее Всеславе Полоцком (ок. 1029–1101) – князе-оборотне (Югов, 1955, с. 14–21). Если всё же понимать эту метафору в буквальном смысле, то седьмой век Троянов – это XI в., т. е. первый век Троянов – это, по крайней мере, V век от P. X.

Ф. Буслаев уже в 1861 г. в своей выдающейся по тому времени работе «Исторические очерки русской народной словесности и искусства» (т. I. Народная поэзия, XIII. Древнейшие эпические предания славянских племён) отметил:

«Особенно в песнях о Всеславе Полоцком^{68} Боян умел искусно слить в одно художественное целое элемент исторический с мифическим. У Бояна Всеслав не только лицо историческое. Почти то же говорится в старинных наших сказках о царе Китоврас(т)е: „Обычай же той имея царь; во дни – царствует над людьми, а в нощи обращаясь зверем китоврасом, царствует над зверьми…“ Сходство нашего Всеслава с сербским Трояном простирается до того, что оба они обгоняли путь солнца. Как Троян, вместе с пеньем петухов, спешил от своей любезной, чтоб убежать от солнца; так и Всеслав „до кущ“ то есть, до петухов успевал из Киева в Тмуторокан, волком перебегая путь великого солнца».

Читаем фрагмент полностью: «На седьмом веце Трояни връже Всеслав жребий о девицю себе любу (здесь Киевский престол сравнивается с девицей, коя люба герою. – Авт.). Той клюками подпръся, оконися и скочи к граду Кыеву, и дотчеся стружием злата стола Киевскаго. Скочи от них лютым зверем в полночи из Белаграда, обесися сине мьгле; утръ же вознзи стрикусы, оттвори врата Новуграду, разшибе славу Ярославу, скочи волком до Немиги с. Дудуток. На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брезе не бологом бяхуть посеяни – посеяни костьми руских сынов. Всеслав князь людем судяше, князем грады рядяше, а сам в ночь волком рыскаше; из Кыева дорискаше до кур Тмутороканя, великому Хорсови волком путь прерыскаше. Тому в Полотске позвониша заутренюю рано у святыя Софеи в колоколы, а он в Кыеве звон слыша. Аще и веща душа в дерзе теле, но часто беды страдаше. Тому вещей Боян и первое припевку, смысленый, рече: „Ни хытру, ни горазду, ни пытьцю горазду суда божиа не минути“».

«Аще и веща душа в дерзе теле, но часто беды страдаше». Другое тело, по мнению Ф. Буслаева, означает не другого или какого-нибудь человека вообще, а именно другое тело, не свое собственное, а волчье, которое надевал на себя герой, перерыскивая путь великому Хорсу. Следовательно, беды испытывал не кто-либо другой, а тот же Всеслав, хотя и вещая душа его находилась в чужом теле, т. е. в волчьем.

Всеслава сближают с былинным Волхом, летописными Волховом и находят параллели даже с Вещим Олегом. Но это просто культурные герои, способные к волховству. Они – не боги. И эта наша книга не о них.

В работе румынских специалистов традиционно уже не первое десятилетие отстаивается гипотеза о балкано-славянских корнях этого персонажа. Несмотря на то что с многими положениями этого направления исследователей мы не согласны, надо отдать им должное: в своё время они собрали и обобщили значительный материал по указанной проблеме. И грех не воспользоваться им. Впрочем, больший грех – повторно наступать на те же грабли.

Как справедливо замечено, «очень часто исследователи (ссылки нами опущены – см. в самой работе. – Авт.), защищающие „римскую“ точку зрения (она заключается в том, что Троян – это осмысление римского императора Траяна, воевавшего с даками. – Авт.), ссылаются на Троянову топонимию и Троянов фольклор. В самом деле, топонимия Трояна очень богата. В Болгарии Троянов путь („Трояновият път“) соединяет Белград и Софию с Константинополем. На севере от Филиппополя имеются римские руины, называемые Трояновград. В горах одно из ущелий называется Трояновы Врата.

В сербо-кроатских областях также упоминается имя Трояна. В Румынии имеются топонимические названия и валы Трояна. В уезде Вылчя между Рымником-Вылчя и Окнеле-Марь (Ocnele Mari), на расстоянии приблизительно километра от реки Олт, имеется местность, называемая Троян. У подошвы горы Козия (Cozia) в уезде Аржеш (Argez), недалеко от монастыря Козия, находится широкая скала с площадкой, называемая „столом Трояна“ (masa lui Troian). Вход реки Олта в Румынию через горное дефиле назывался в древности „воротами Трояна“ (poarta lui Troian). В Трансильвании, около города Турда (Turda), имеется луг, называемый „пратул луй Траян“ (pratul lui Traian). Старое шоссе, проходящее в Олтении через Turnul Rosu (Турнул-рощу – красная башня, крепость), называется calea Traianului, или, как думает А. Philippide, calea Troianului. Это дорога, идущая вдоль старинного земляного вала. В одном румынском историческом документе 1814 г. указана местность Бозынчешть у (реки) Троян. В Молдавской Советской Социалистической Республике на левом берегу реки Прута недалеко от устья имеется село, носящее название Троян.

Однако же обилие топонимических указаний может, самое большее, породить мысль о возможности римского происхождения этих названии, но простая возможность неубедительна. Тезис римского происхождения просто берется на веру. Откуда черпается уверенность, что эта топонимия связана именно с императором Траяном, а не, за небольшими исключениями, с языческим богом Трояном?» (Болдур, 1958, с. 7–35).

Так или иначе, истоки этой точки зрения восходят к одному из позднесредневековых поучений против язычества, а именно «Слову и откровению святых апостолов» из так называемой Толстовской рукописи XVI в., где проводится эвгемерическая аналогия: «В прелесть великоу не внидят мняще богы многы пероуна и хорса дыя и трояна и инии мнози, ибо яка то человецы были суть старейшины Пероунь в елинех, а Хорс в Кипре, Троянь бяше царь в Риме» (Гальковский, 1913, т. 2, с. 49–54). В таком случае стоит предположить, что путаница существовала уже в период бытования поучения в XV или в £VI веках. Видимо, именно тогда переведённые древнеримские или византийские источники об императоре Траяне в сознании книжника совместились с представлениями о «боге» Трояне. Император Траян правил во II веке н. э., что никак не соотносится с поминанием «Слова…» о седьмом веке Троянове как веке одиннадцатом (жизни Всеслава Полоцкого). Численная ошибка существенная.

Если упоминания о Трояне имеют историческую основу, то следует сказать, что помимо тех, кто считает фольклорного Трояна «наследником» римского императора Траяна, и тех, кто настаивает на его божественности, есть сторонники мнения, что речь идёт о неких трёх русских князьях-братьях. Но это мнение наталкивается на метафору о тропе Трояна, в такой интерпретации она превращается в тропу неких трёх братьев, что не находит адекватного объяснения, равно как и само упоминание о неких трёх братьях, живших за семь веков до Всеслава Полоцкого (разве что имеются в виду Кий, Щек и Хорив, но почему-то без их сестры Лыбеди). Ещё одна, совершенно фантастическая точка зрения, что имя Троян происходит от названия города Троя – Илиона (дескать, если Снорри Стурлуссон возводил своих асов к троянцам, так почему же просвещённый автор слова, живший ранее, не мог сделать то же самое?).

Оригинальную версию выдвинул А. В. Ткачёв, нашедший по значимости происходящего исходную точку Трояновым векам в древней истории: «Событие, от которого ведётся счёт Трояновых веков, должно было иметь место в IV–V вв. Идеальной датой представлялся 467 или 468 гг., поскольку буквальный и самый точный смысл, который присущ выражению „на седьмом веце Трояни“, – это фиксация 1068 г. в самом начале Троянова седьмого века, т. е. шесть веков-столетий уже прошло-утекло…Моё внимание, в конце концов, остановилось на 476 годе, с которым связано падение Западной Римской империи, что всегда расценивалось как конец древней истории… Год 476 – это шов, соединивший историю древнего мира с эпохой раннего средневековья, его тёмными веками… Расхождение дат в восемь лет – это фиксированный разрыв в летописании византийском (греческом) и латинском (римском)… отсюда следует, что 476 год от Рождества Христова в русско-греческом летоисчислении абсолютно точно соответствует 468 году римско-католического счёта» (Ткачёв, 2003, с. 71–72, 74).

Легко убедиться, что с 476 по 1068 г. прошло шесть веков и восемь лет. Дело в том, что летом 1067 г. Всеслав Брячиславич (фигурирующий в процитированном отрывке) был под предлогом мирных переговоров обманом захвачен в плен и привезён в Киев, где его вместе с сыновьями бросили в ямную темницу, типа колодца без окон и дверей. Но уже в сентябре восставшие против Изяслава Ярославича горожане освободили узника и посадили «на царство». Прокняжив в Киеве около полугода, т. е. до половины 1068 г., в конце концов Всеслав скрылся из города ночной порой, поскольку не чувствовал себя на чужой земле уверенно (ведь киевский престол он занял не по праву наследования, а как узурпатор Одоакр-Одоацер, низложивший Ромула Августула, в данном случае – Изяслава). К тому же Изяслав договорился с ляхами и уже готовился силой возвращать себе Киев. Эти события и упоминает «Слово о полку Игореве».

Но А. В. Ткачёв, похоже, относится к тем «перунопочитателям», здравые и свежие мысли которых нивелируются навязчивой идеей всунуть в любое рассмотрение славянского язычества Перуна, даже туда, где о нём и речи нет, т. е. как раз в «Слове о полку Игореве». Вот и в книге этого автора в качестве эпиграфа выбрана выдернутая из контекста древнего поучения фраза, что «Перун есть мног». Получается, там, где Перуна не упоминают, – его надо изыскать и вставить. Доказательства А. В. Ткачёва сводятся к тому, что и Троян, и Див, и Хорс, и другие боги, упомянутые в «Слове…», – это версии Перуна, а поскольку же Перун представляется ему в качестве славянского Марса-Ареса, то и прочие боги всё суть военные, только каждый со своим оттенком. Всё это очень печально, ведь в списках поучений в рядах «оутрия трояна хреа велеса пероуна» и «мняще богы многы пероуна и хорса дыя и трояна и инии мнози» имя Трояна (и не только) самостоятельно и отделено от прочих богов, включая столь горячолюбимого «многого» Перуна.

Но вернёмся к мнению румынских специалистов. «Конечно, не секрет, – продолжает А. Болдур, – что топонимы с корнем „троян“' имеются не только в Болгарии, Сербии, Румынии, но и в прежней России, в Польше и Чехии. Так, например, в прежней России имелись: Троян в Таврической губернии, Трояны, Троянка, Трояново, в Херсонской губернии, Троя и Трояновка в Полтавской губернии, Трояновка в Волынской губернии, Трояново в Орловской губернии и Трояновка в Калужской губернии. Отмечаем при этом, что все названия имеют в своем корне „о“, а не „а“. Имеется и несколько имен Троян в русских исторических актах. В Галиции в Днестровском бассейне имеется ручей Троян, в Моравии – Троянский ручей и Трояновице. В Чехии и Польше села носят название Троянов, Троянек, Трояны. В Польше существуют также Трояновице, Троянов. Около Коростышева Киевской губернии есть Троянов луг, в местности Белой Церкви есть Троянов яр, в Смоленской губернии – село Трояны.

Как видим, имеется целый ряд названий, к которым исторический император Траян не мог иметь никакого отношения. Поэтому мы должны признать, что топонимия Трояна указывает только на крайнюю популярность этого имени, но отнюдь не доказывает, что в основе ее лежит именно имя императора Траяна.

Не является доказательным и фольклор с упоминанием о Траяне. То обстоятельство, что император Траян известен русскому фольклору и еще больше балканскому, ничего не доказывает. Естественно, что такая крупная историческая фигура, как император Траян, оставивший огромные следы своей деятельности в придунайской территории, не мог остаться чуждым балканскому и даже русскому фольклору.

В средние века, как на Западе, так и на Востоке, была чрезвычайно популярной повесть об Александре Македонском под названием „Александрия“. Она считалась тогда занимательным чтением всех любителей истории и фантастического. В разных редакциях она обошла Европу. Однако никому не пришло бы на ум для решения какого-нибудь спорного вопроса ссылаться на „Александрию“, отражающую популярность этого великого императора и полководца.