Текст книги "Первый художник: Повесть из времен каменного века (В дали времен. Том V )"

Автор книги: Дмитрий Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Кремень взял нож, подошел к пленникам и быстро перерезал ремни на девушке, а затем на старике и стал прикладывать мокрую землю к ссадинам и подтекам. Старый воин с недоумением смотрел на него, но на его ласковые слова ничего не отвечал. Он, видимо, его не понимал. Девушку Кремень напоил, а старик подполз сам к воде и потом, по примеру Кремня, стал прикладывать землю к ранам.

Кремень был вознагражден за свои старания восторженным и благодарным взглядом девушки и приветливо ей улыбнулся. Когда оба они совершенно пришли в себя, то стали объясняться жестами, но все-таки понимали друг друга с трудом. Старый воин все показывал на выход из пещеры, видимо, советуя пробиться сквозь толпу врагов; но Кремень отрицательно покачивал головой, указывая на раны, синяки и едва двигавшуюся девушку.

Кремень жестом приказал всем лежать смирно, а сам сел, обхватив руками колени, и глубоко задумался. Долго он перебирал разные планы. Открытое нападение на многочисленного врага было невозможно. Лучшим являлся способ бежать сначала одному и не к реке, а в сторону, и, отвлекши таким образом врагов, дать возможность остальным бежать прямо к реке. Но это был все-таки очень рискованный план.

Наконец лицо Кремня просветлело, и его озарила радостная улыбка.

– Спасены, спасены! – радостно воскликнул он. – Я нашел выход.

– Какой? – оживленно спросил Олений Рог. Остальные тоже обратились к Кремню и хоть не понимали, но с надеждой смотрели на него.

– Великий Дух, – торжественно сказал Кремень, – дал нам знание и дал нам огонь. Он нам поможет, и мы свободно выйдем из этой пещеры и вернемся домой. Слушайтесь меня и делайте все, что я вам велю!

Его повелительный жест был понятен, и все склонили головы. По приказу Кремня, пленники стали делать, что он велел, хотя никто не понимал, какое это отношение имело к их спасению. Кремень велел всем вымыть водой как можно чище лицо и грудь, и все повиновались не рассуждая.

Когда все вымылись, Кремень вынул из своего мешка свертки с цветной глиной и приготовил несколько растворов – красный, желтый и белый и затем достал кусок коры с изображением мамонта. Олений Рог с любопытством смотрел на рисунок, а незнакомые пленники, увидев его, в ужасе шарахнулись в сторону.

– Видишь, – смеясь, сказал Кремень, – это нас спасет, как спасло меня вчера.

– Это ты? ты? – с недоверием произнес Олений Рог.

– Да, это я! Я добился наконец, чего давно желал, и это нас спасет, увидишь! Подставь свою грудь.

Положив перед собой кору с рисунком, Кремень взял небольшую щепку и, обмакивая ее в красную краску, стал уверенно изображать на груди своего приятеля голову мамонта. Работа шла быстро и успешно. Олений Рог радовался, как ребенок, но другие пленники были поражены и испуганы совершившимся перед ними чудом и, когда дошла очередь до них, бросились на колени, умоляя их не трогать.

Однако, веселая улыбка Кремня и Оленьего Рога их ободрила, и они подчинились. На Кремня напало вдохновение, и он с восторгом мазал своей щепкой, особенно на широкой груди старого воина. Скоро все разукрасились изображениями, но Кремню этого было недостаточно: он раскрасил всем лица полосами разного цвета, обвел глаза красными кругами. Затем, велев им выбелить руки и ноги и привести в порядок шкуры, он занялся собственным туалетом. Вместо того, чтобы рисовать на груди, что было самому неудобно, он прикрепил к ней ремнями кусок коры с изображением мамонта, предварительно раскрасив его, чтобы было заметнее издали. Лицо свое Кремень расписал особенно тщательно. Руки и ноги он не только покрыл мелом, но даже разукрасил узорами. В свои густые волосы, смазанные глиной и собранные на затылке, он воткнул длинную щепку, а на плечи набросил плащ, изнанку которого вымазал желтой глиной.

Пленники совершенно преобразились и с удивлением рассматривали друг друга. Старый воин, взяв девушку за руку, подошел вдруг к Кремню, опустился перед ним на землю и, в знак покорности и преклонения перед ним, обнял его колени.

Однако Кремню было не до церемоний, и он занялся главным: для его плана необходимо было, чтобы в лагере было поменьше народа, и, кроме, того, следовало добыть огонь, чтобы окончательно поразить людоедов.

В приготовлениях прошло довольно много времени, а было, между тем, уже за полдень. Лагерь был спокоен, но народу прибавилось – вернулось довольно много охотников.

– Сейчас зажжем огонь и выйдем отсюда! – сказал Кремень.

Подходящие материалы нашлись в пещере, и Кремень стал вертеть палочку в щели сухого полена.

Наконец вспыхнул огонек, вспыхнули щепки и поленья, и синий дымок потянулся в щели пещеры.

Лагерь пришел в смятение: дым, показавшийся из пещеры, был непонятен дикарям, и они с ужасом смотрели на его клубы, расплывавшиеся в воздухе.

Вдруг раздался треск, подпорки рухнули, и камень, закрывавший пещеру, под напором четырех человек повернулся и с гулом покатился вниз. Среди клубов дыма появился Кремень и его спутники, страшные, пестрые, в развевающихся шкурах, с горящими головнями в руках. Изображения мамонтов, точно живые, обрисовывались на их мускулистых телах при полном солнечном свете.

– Го-о! – как труба, грянул боевую песнь своего племени Кремень, и его звучный голос отдался в скалах на другом берегу.

Результат получился самый решительный: ошалевшие от неожиданности дикари, объятые ужасом перед непонятным явлением, бросились врассыпную кто куда, побросав оружие, утварь и шкуры. Через несколько мгновений на месте оживленного лагеря не было ни души, и пленники были свободны.

Кремень быстро двинулся по направлению к родной пещере, так что путники едва поспевали за ним. Конечно, было бы благоразумнее переправиться на другой берег, но Кремень хотел сохранить насколько возможно долее настоящий вид, чтобы в случае встречи с новой партией врагов не иметь новых неприятностей. При переправе же краски от воды могут слезть и все труды пропасть даром. Он оказался прав: несколько человек, встретившихся на их пути, бежали в таком же страхе, в каком бежало все племя.

ГЛАВА VII

Перемены в племени. – Стремления к красоте. – Тоска старого вождя. – Кремень и Заря. – Благословение старого вождя.

Кремень был очень доволен. С каждым днем он все сильнее убеждался в том, какая сила и значение заключались в его умении изображать разные предметы. По его примеру и под его руководством многие из его соплеменников тоже начали украшать оружие и свою утварь рисунками. Многие приходили к Кремню с просьбой показать, как делать тот или другой узор, многие сами старались изобразить что-нибудь по своему, и, хотя не всегда из этого выходило что-нибудь толковое, однако и неудачные попытки радовали наивных дикарей.

Раньше шкуры сшивались кое-как, лишь бы было крепко, а теперь дикари перестали этим довольствоваться и стремились сшивать шкуры аккуратно и главное – красиво, делая правильные стежки на равных расстояниях друг от друга; иногда стежки перекрещивались, и таким образом получался красивый узор.

Сердце Кремня радовалось, когда он видел, что его племя увлекается работой, которая для молодого художника была главным делом в жизни; он видел, что эта работа не только увлекала всех, но действовала на людей умиротворяюще.

И в самом деле: раньше, ведя совершенно дикую жизнь, его соплеменники, при обилии дичи, имели много свободного времени, которое не знали, куда девать, и от скуки заводили ссоры и брань, доходившие часто до драк, нередко кончавшихся убийством. Насколько было возможно, Клык поддерживал порядок, но ему это не всегда удавалось, особенно зимой, когда все племя, скучившись в тесных пещерах, скучало и не знало, к чему приложить свои силы. При таких условиях достаточно было малейшего повода, чтобы началась ссора из-за каких-нибудь пустяков.

Вот в этом-то искусство Кремня и оказало громадную помощь, и Клык очень ценил влияние своего юного приятеля, внесшего мир в беспокойную толпу пещерных жителей. Искусство Кремня объединило всех, дало им общие интересы, которых не было раньше, и соединило всех в общей работе. Какой-нибудь удачный рисунок, красивый камень и тому подобное заставляли дикарей говорить о них по целым дням. Воины, не обращавшие раньше никакого внимания на окружавшее их, стали под влиянием Кремня многим интересоваться. Раньше была одна только забота: побольше набить дичи, наесться и завалиться спать; теперь же у каждого явилось желание выделиться чем-нибудь, покрасоваться и похвастаться перед соплеменниками украшенным топором, ожерельем, красиво сшитым плащом, необыкновенной прической с воткнутыми в нее пестрыми перьями и т. п., и ради этого каждый напрягал все усилия и пускал в дело все свои знания. Вместо прежних ссор воины по целым дням сидели над тем или другим предметом домашнего обихода, старательно выцарапывая узоры и заглядывая на работы товарищей, чтобы заимствовать более или менее удачную выдумку.

Воины, знавшие раньше только волнения охоты, битвы, испытывавшие лишь телесные потребности, прониклись чем-то новым, каким-то глубоким, непонятным чувством, волновавшим дикие и наивные сердца. Глаза начали замечать красоту природы, и равнодушие или страх перед разными явлениями сменились тихим волнением, таким захватывающим, что иной воин, всецело отдавшись мечтам, забывал об охоте, войне и других, бывших раньше важными для него вещах.

Племя за несколько последних лет сильно изменилось: новые чувства, загоревшиеся в сердцах дикарей, сплотили их в более тесную семью, подняли их над прежним низким уровнем и пробудили чувства любви, милосердия и добра, раньше смутно бродившие в их темных душах. Умы развивались, души начинали стремиться к чему-то более возвышенному и чаше и чаше обращались к неведомому, всемогущему Великому Духу, воля которого видимо проникала все окружающее.

– Все это, все, что кругом нас, – говорил часто Кремень, – создано Великим Духом. Он дал нам жизнь, он же и берет ее от нас, когда ему нужны слуги; он вырастил леса, заставил течь реки и нагнал стада быков, оленей, мамонтов и стаи птиц; он сделал человека умнее всех, и, если мы умеем охотиться, умеем устраивать себе дома, делать одежду, горшки, оружие, украшать свои вещи узорами, то за все это должны благодарить Великого Духа, зажигать в его честь костры и, главное, жить дружно, без ссор и брани, должны помогать друг другу, потому что иначе мы все погибнем. Великий Дух дал нам ум и сердце, дал нам возможность изображать предметы, которые находятся около нас, дал нам слова, которыми мы объясняемся друг с другом.

Простые и правдивые слова Кремня западали в души суровых воинов, и они начали смотреть на мир более широко; во всем они стали видеть высшую волю и чувствовать, что эта воля связывает их теснее и крепче.

Прежде воины не обращали никакого внимания на то, где им приходилось жить, и часто по целым неделям пропадали на охоте, ночуя то в лесах, то в пещерах, довольствуясь всяким помещением и возвращаясь в главную пещеру только ради безопасности; теперь же они сильно изменились: ночевали в других пещерах только в крайности и стремились поскорее домой, где их ждали большие удобства. Воину уже недостаточно стало иметь только кров от дождя, – сердце его стремилось к родному уголку, украшенному заботливыми руками его жены и его самого; у него уже явилась потребность видеть вокруг себя исправное хозяйство, украшенную посуду, приласкать своих чумазых и быстроглазых ребятишек и мирно побеседовать о том, о сем с приятелями и соседями и заняться какой-нибудь мирной работой у семейного огонька. Под влиянием всего этого дикий воин и охотник понемногу обращался в домовитого, покойного и мирного семьянина, которому чаще хотелось смеяться, петь, плясать, смотреть на работы соседей, чем браниться и ссориться.

– Великий Дух доволен нами! – говорил часто Клык.

Племя жило хорошо, без тревог. Связанное общими чувствами, оно не теряло связи с теми группами, которые отделялись от главного племени вследствие тесноты и поселялись отдельно. Отделившиеся часто навешали оставшихся соплеменников и сами их принимали, угощая и усаживая на лучшие места около костров. Многие обменивались оружием и украшениями, многие приходили и просили Кремня и других искусных мастеров сделать им те или другие украшения и за это доставляли дичь, оленьи рога, хорошие кремни и другие ценные вещи.

Таким образом завязались между отдельными группами торговые сношения, сначала небольшие, но расширявшиеся все больше и больше, так как вожди чужих племен также понемногу стали входить в сношения с племенами Клыка и Кремня.

Старик, освобожденный Кремнем из плена, с большим интересом приглядывался к окружающему, но молчал, во-первых, потому, что по природе был, очевидно, необщителен, а во-вторых, он слишком мало еще пробыл в пещере, чтобы выучиться новому незнакомому языку; но и он внес свою долю в общее дело, научив Кремня делать луки и стрелы, что тому было раньше неизвестно.

Когда старый воин в первый раз показал лук и его действие, то все пришли в неописуемый восторг и прониклись уважением к старику. На несколько недель все племя забросило свои обычные работы и только и делало, что мастерило луки, стрелы и упражнялось в стрельбе. Это было важное приобретение, значение которого особенно выяснилось, когда приходилось столкнуться с бродячими шайками кочующих дикарей, вооруженных только дубинами. Теперь нечего было бояться отправляться на охоту небольшими партиями, потому что даже большие шайки дикарей бежали врассыпную после нескольких метких выстрелов.

Несмотря на гостеприимство, радушно оказанное девушке и ее отцу, старик видимо томился тоской по родине. Он по целым часам просиживал на остром утесе, вперив взоры вдаль, туда, откуда каждое утро являлось дневное светило, и его могучая грудь порой вздрагивала от подавленных рыданий, и хриплый стон вырывался из груди. Если бы старик знал дорогу к родному племени, он взял бы дочь и немедленно ушел бы. Но, к сожалению, он был схвачен людоедами далеко от дома, и дикари много дней таскали его за собой, так что он никак не мог сообразить, где должен находиться лагерь его племени, и только какое-то чутье подсказывало ему, что это должно быть в стороне восходящего солнца.

Но, даже зная точно направление, он не мог бы решиться двинуться в путь и снова рисковать жизнью не только своей, но и жизнью дочери, которую он любил со всей силой дикого сердца. К тому же он видел, что Заря, – так звали его дочь, – не особенно тоскует по родине и уже сжилась с новым племенем, войдя в его интересы, огорчения и радости.

Молодая девушка, спасенная Кремнем, чувствовала к своему спасителю безграничную преданность, которую и старалась ежеминутно выразить теми или другими услугами. Кремень, в свою очередь, облегчал девушке жизнь в незнакомом племени, защищал ее от нападок ворчливых старух, видевших, что Кремень отдает предпочтение чужестранке перед девушками родного племени. Заря скоро совершенно освоилась с новым положением, выучилась новому языку и стала учить Кремня своему наречию. Много смеха и веселости возбуждали эти уроки в длинные зимние вечера, при свете пылавшего костра.

Обыкновенно Кремень занимался какой-нибудь мелкой работой, а Заря, сидя около, шила плащ или очищала звериные шкуры. Старый вождь сидел обыкновенно молча, изредка бросая взгляды на молодых людей, и думал все свою мучительную думу о своем племени, о сыне, оставшемся там, и других родичах.

Он видел, что близость молодых людей приведет их к браку, и тогда он должен будет оставаться навсегда в чужом племени или уйти на родину один.

Старик не ошибся. Прошла зима, и вновь наступила благоуханная весна; кругом все зазеленело, склоны холмов и лесные поляны покрылись душистым ковром цветов, вереницы уток, гусей, аистов и других перелетных птиц вернулись с далекого юга в насиженные гнезда. Жизнь закипела, и племя, насидевшееся в дымной пещере, вздохнуло свободно и легко под лучами весеннего солнца.

В один из таких теплых вечеров Кремень и Заря сидели над обрывом, под свежим, только что опушившимся темной листвой дубом. Река глухо рокотала далеко под их ногами, пытаясь подмыть отвесные, массивные серые утесы; широкая даль сливалась с потемневшим небом, и тысячи звезд мерцали в вышине. Далеко, далеко на небе блеснуло небольшое холодное зарево, и через мгновение из-за холмов выглянул узкий серп луны, бросая робкие, слабые лучи и отражаясь в зеркальной поверхности реки. Из ближайшего леса доносились смутные ночные звуки: тяжелые шаги медведя, робкий вой шакалов и унылые возгласы филинов; в воздухе бесшумно реяли летучие мыши.

Глубокое, мирное настроение охватило Кремня; в его сердце ширилось и трепетало чувство благодарности к Великому Духу, создавшему все окружающее. Изредка он бросал взгляды на сидевшую рядом девушку, и чувства глубокой дружбы и симпатии волновали нежное, отзывчивое сердце Кремня.

Заря сидела неподвижно; охватив колени руками, наклонив голову и опустив глаза, она замерла, как статуя.

– Заря! – тихо произнес Кремень. Девушка вздрогнула от неожиданности и с улыбкой взглянула на своего товарища.

– Заря, – взволнованно повторил Кремень, – я один и свободен, у тебя старик-отец, который недолго проживет и, если ты сделаешься моей женой, то я буду защищать тебя от всяких напастей… Согласна?

Девушка вздрогнула, широко открыла глаза, в которых блеснул восторг и обожание, и бросилась к ногам Кремня, и ее губы шептали слова благодарности, любви и уважения:

– Ты спас мне жизнь, я твоя раба. Моя жизнь принадлежит тебе. Моя душа, мое сердце – все твое…

Глубокое волнение охватило Кремня. Казалось ему, что жизнь его наполнилась светом, и он шептал Заре о будущей жизни и совместной работе, о том, как он украсит ее плащи, какие сделает ожерелья…

А серп луны поднялся уже высоко над холмами и немного пересилил ночной мрак; кое-где из темноты стали вырисовываться утесы, озаренные слабыми лучами, а внизу далеко под ногами серебристые струи реки пели свою вечную монотонную песнь…

Утром Кремень и Заря сказали старому вождю о своем решении. Как ни был старик подготовлен к этому, однако новость сильно поразила его, и он, гневно сверкнув глазами, молча отошел и сел на своем любимом месте на обрыве. Кремень и Заря не тревожили его. Томительно шли часы за часами, а старик все сидел неподвижно. Какие мысли теснились в его седой голове? Он переживал свою жизнь и оплакивал былое величие. Перед его воображением проходили картины далекого прошлого, вспоминался храбрый и сильный сын, вспоминалось родное племя, жившее на берегу большого озера не в пещерах, а в хижинах, выстроенных из бревен, ему вспоминалось былое величие, когда все племя повиновалось ему как один человек, когда власть его была неограниченной и от него зависело, губить или миловать каждого из подчиненных.

А теперь он не может ничего сказать: его любимую дочь берет чужестранец, и он навсегда должен будет остаться в чужом племени, и после смерти его не возложат, как вождя, на почетный костер и не оплачут всем племенем его смерть. У него мелькала мысль, что, может быть, его сын отыщет его, но эта мысль отлетала как невозможная: прошел почти год со времени плена, и сын, который, конечно, искал его, вероятно, давно уже потерял надежду найти отца и сестру и сделался вождем племени.

Против Кремня старик ничего не имел; напротив, в нем жило глубокое убеждение, что молодой человек сумеет защитить Зарю от всего, но все-таки ему тяжело было сознавать, что дочь будет женой человека из чужого племени.

Долго сидел старик, перебирая в памяти далекое и близкое прошлое, и наконец с глубоким вздохом поднялся и направился к Кремню, который издали следил за старым вождем.

Старик подошел к Кремню и тихо промолвил:

– Возьми, я отдаю Зарю тебе! – И, положив руку на голову Кремня, он долго шептал что-то на своем непонятном наречии: произносил ли он заклинания, призывал ли благословение неба на молодую пару, молился ли, – Кремень не мог понять и стоял все время не шелохнувшись, пока старик шептал над его наклоненной головой.

ГЛАВА VIII

Переселение. – Счастье Кремня. – Странные мечты. – Неудачи. – Заря мечтает о родине. – Тревога. – Рассказ Оленьего Рога.

Для Кремня и Зари началась новая жизнь, полная новых интересов. Оба они, веселые, как птицы, деятельно принялись за устройство своего собственного гнезда.

– Поселимся отдельно, Заря, – предложил Кремень, – здесь очень много народу, шумно, бывают ссоры. Перейдем жить в ту небольшую пещеру, которую я тебе показывал; там было прежде орлиное гнездо, а теперь ничего нет, и мы хорошо устроимся.

– Я на все согласна, Кремень! Приказывай, и я буду работать и делать все, что ты велишь.

– Мы будем работать вместе, и мы сделаем себе хороший дом.

Молодые люди весело отправились осматривать свое будущее жилище. Это была небольшая пещера, затерявшаяся среди громадных утесов; едва заметное отверстие находилось довольно высоко, но Кремень и Заря, приставив сучковатое бревно, легко и быстро долезли до него. Отверстие было так узко, что они едва пролезли; зато внутренность вполне отвечала их требованиям: пещера была выше человеческого роста и шагов десять в поперечнике.

Кремень немедленно начал расширять входное отверстие, а Заря принялась очищать внутренность от сора, пыли, щепок и веток, натасканных орлами для своего гнезда.

В несколько дней при помощи кремневого топора Кремень расширил вход, придав ему форму четырехугольника, и для красоты высек вокруг небольшой выступ, который, кроме того, служил предохранителем от дождя. В это же время Заря привела в порядок все внутри, перенесла из общей пещеры несложное свое и своего мужа имущество: шкуры, оружие, глиняную посуду, корзины, и натаскала целую груду хвороста для костра.

Когда в первый раз запылал костер, то восторгу молодых людей не было конца. Пещера смотрела домовито и уютно. Вокруг очага, обложенного камнями, были разостланы шкуры; стены кое-где также были завешены шкурами; в небольшой нише в порядке стояло красиво отделанное оружие Кремня, а в другой впадине хранилась посуда молодой хозяйки и порядочный запас сушеной провизии и кореньев.

Кремень по-прежнему усердно работал над различными украшениями и очень редко уходил из дома. Охотиться ему уже не было необходимости, так как всегда было много желающих получить то или другое оружие с украшениями, которые делал Кремень, и заказчики расплачивались звериными шкурами и дичью.

Усердно работая, Кремень иногда поднимал голову, окидывал взглядом свою уютную пещеру, и сердце его наполнялось радостью и тихим домовитым чувством. Тихо потрескивал костер под большим горшком, где бурлила вода; весело хлопотала Заря среди своего незатейливого хозяйства или усердно шила, прокалывая костяным острием шкуры и искусно скрепляя их тонкими жилами; занятая работой, она тихо мурлыкала себе под нос какую-то монотонную песенку, которую слышала еще в детстве от матери.

Кремень чувствовал, что достиг всего, чего может пожелать человек: у него свой дом, впереди не предвиделось ни нужды, ни беды, так как племя его было большое и сильное и нечего было бояться нападений со стороны. Однако, несмотря на все это, он не был вполне покоен: бывали минуты, когда в его душе возникали какие-то особенные стремления, сердце рвалось куда-то в даль, хотелось сделать что-то сильное, большое, важное, и обычные работы его не удовлетворяли; но он сам не понимал, что с ним такое и, чтобы рассеяться, уходил на охоту, а побродивши несколько часов, возвращался обратно уставшим, но успокоенным.

Иногда по ночам ему не спалось, и он, охватив колени руками, сидел неподвижно, глядя в огонь костра. Искры и синие огоньки мелькали перед его усталыми глазами, переплетаясь в пестрые узоры, и он забывался. Он уносился мечтами куда-то в неизвестный край, полный очарования и света. Стены маленькой пещеры раздвигались шире и шире, искры и огоньки разгорались в яркое пламя, и, наконец, все вокруг него точно пропитывалось нестерпимым светом; перед внутренним взором его вставала какая-то могучая, лучезарная фигура, лицо которой горело, как солнце, а голос гремел, как раскаты грома. Сердце Кремня трепетало в восторге и ужасе, и он повергался ниц перед волшебным видением и трепетно шептал слова мольбы и восторга. Он видел Великого Духа, слышал его призывы к чему-то большому и важному. Ему казалось, что он призван совершить что-то великое, и мечты уносили его. Но когда проходили минуты очарования и он, очнувшись от своего полусна, оглядывал свою пещеру, то какое-то неудовлетворенное чувство охватывало его душу, и действительность, как она ни была хороша, казалась бедною в сравнении с тем видением, которое только что было перед его глазами.

Кремень не раз рассказывал Заре о своих видениях, но из рассказов ничего не выходило: не хватало слов, чтобы передать все, что хотело бы передать сердце, и Заря не понимала мужа; да и где же простой дикарке понять странные волнения, которые испытывал молодой художник, когда даже сам он не мог отдать себе отчета в своих чувствах.

Заря слушала мужа с покорностью и проникалась глубоким благоговением перед этим удивительным для нее человеком.

Она, между прочим, замечала, что после таких минут Кремень деятельнее начинал работать, и из-под его резца выходили все более и более удивительные рисунки.

И действительно, после таких минут в душе Кремня оставалось желание сделать что-нибудь выдающееся; мозг напрягался, пытаясь возобновить пережитое, воображение начинало работать сильнее, создавая новые образы, которые Кремень спешил выцарапать на мокрой глине или на куске древесной коры. Но, кроме этих, сравнительно редких видений, перед Кремнем восставали картины из родной, знакомой обстановки.

Он невольно стал и думать образами: раньше, например, при слове «охота» у него, как и у других, возникали мысли о дичи, о трудах и опасностях охоты и т. д., теперь же это заменилось картиною самой охоты и точно он ее видел на самом деле: вон бегущий олень с ветвистыми рогами, толпа охотников, вооруженных луками, копьями, топорами и палицами, солнечный свет, заливающий всю эту картину, холмы, покрытые густым лесом, – все так ясно, отчетливо, точно все это Кремень видел наяву.

Каждая сцена, о которой думал или слышал Кремень, ясно представлялась ему, и зачастую он, под таким ярким и сильным впечатлением, начинал рисовать воображаемую сцену, но удавалось это ему очень редко: пока картина была в голове, она казалась такой ясной и отчетливой, но когда он начинал рисовать ее, то являлись новые трудности, забывались многие мелочи, и, промучившись иногда несколько часов над куском коры, Кремень с досадой бросал его в огонь.

Много раз Кремень хотел изобразить, как Клык гонится за оленем, но у него ничего из этого не выходило: оленя еще можно было узнать по рогам и четырем ногам, но охотник не удавался, несмотря на то, что Кремень напрягал все свое воображение. Иногда он пробовал рисовать Зарю, и иногда дело шло лучше: ему не приходилось напрягать память и он просто срисовывал то, что видел; положим, Заря не выходила особенно похожей, но, во всяком случае, всякий видел, что это человеческая фигура, а не что-нибудь иное.

В постоянной работе и в попытках сделать нечто большее, чем Кремень делал до сих пор, время проходило быстро и незаметно. Жизнь всего племени шла обычным порядком. Старый вождь, отец Зари, не захотел поселиться с дочерью и остался в большой пещере со всем племенем и только иногда заходил к дочери, но мало говорил и, посидев немного, снова уходил и не показывался по нескольку дней. Тоска по родине, очевидно, сильно охватила старика, и он сделался совершенно равнодушен ко всему окружающему.

– Отец скучает, – говорила Заря мужу, – он прежде был веселый и живой; у него было много дела, так как наше племя очень большое, и все слушались его. Он был известный, большой вождь, – другие вожди приходили к нему и подчинялись ему.

– Ты говорила, что вы жили около озера?

– Да, около очень большого озера. Только у нас нет пещер, нет гор и скал, и наше племя живет не в пещерах, а в хижинах, построенных из толстых бревен и покрытых крышами.

– Хотелось бы мне посмотреть ваши жилища, – сказал Кремень.

– Да, и мне хотелось бы еще хоть раз посмотреть. Там я родилась и выросла, там мой брат, подруги и родственники! – Заря грустно замолчала… – По вечерам, – вдруг оживившись, опять заговорила она, – в каждой хижине горит огонь, и дым поднимается над крышами… Озеро тихое-тихое, а кругом лес, темный и страшный… Хорошо там!

– Ну, погоди, – сказал Кремень, – мы еще с тобой молоды и успеем побывать там когда-нибудь. Ты говорила, что твое племя доброе и ссор у вас мало?

– О, да, – живо подтвердила Заря, – у нас ссор мало, все живут дружно и воюют только с врагами, которые иногда заходят к нам, пытаясь ограбить; но наше племя сильное и прогоняет их.

– Надо будет уговорить Клыка, – сказал Кремень после некоторого раздумья, – отправить отряд молодых воинов в вашу страну: пусть наши племена будут дружны. Мы будем помогать друг другу, и тогда никакие враги нам не будут страшны.

Глаза Зари радостно загорелись, и она в порыве благодарности бросилась целовать руку Кремня.

Однако, легко было это говорить, но трудно выполнить: ни Заря, ни Кремень не знали, где искать озеро, в какой оно стороне. Старик утверждал, что его племя живет в стороне восходящего солнца, но близко ли, далеко ли, – определить не мог. Да и кроме того, согласится ли Клык дать достаточный отряд, с которым можно было бы безопасно пройти по неизвестной стране, полной бродячих шаек диких людоедов?

Много раз Кремень и Заря мечтали об этом путешествии, но дальше мечтаний не шли. Клык наотрез отказался дать отряд, считая совершенно бесполезным отыскивать неизвестное племя да еще неизвестно в какой стороне.

Клык чувствовал себя сильным и могучим вождем, и ему совсем не хотелось делить власть с кем-либо другим, а это может случиться, если в чужом племени найдется энергичный вождь, который и переманит на свою сторону большинство воинов.

Конечно, Кремень, если бы захотел, мог бы подговорить молодых товарищей, которые не послушались бы Клыка и пошли бы за Кремнем; но Кремень был привязан к Клыку, и ему не хотелось огорчать вождя неповиновением.

Так дело и остановилось. Кремень не говорил старику о своих переговорах с Клыком, чтобы не возбуждать излишних надежд, и даже перестал говорить об этом и с Зарей, хотя она и не тосковала по родине, как ее отец. У нее было много работы по хозяйству: надо было насушить и накоптить на зиму запас мяса, насбирать съедобных кореньев и трав. Все лето ей некогда было скучать: с восхода до заката солнца она хлопотала среди своего несложного хозяйства, и Кремень радовался, видя, с каким удовольствием и веселым видом его молодая хозяйка заботится о нем.