Текст книги "В пылающем небе"

Автор книги: Дмитрий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Вскоре после получения награды полк вел большой воздушный бой. Мы перехватили фашистские бомбардировщики на подходе их к цели. Сбив три вражеские машины, заставили остальных летчиков беспорядочно сбросить бомбы. Гитлеровцы покинули наше воздушное пространство, а мы направились к Севску, горючее было на исходе. И тут нас атаковала группа «Фокке-Вульф 190». Связался по радио с командиром дивизии. Он обещал выслать минут через десять деблокирующую группу.

8– 10 минут. Много это или мало? В том случае -много. Мои секундные размышления прервал сигнал с земли:

– Разрешите вылет.

Это был голос Володи Беляева. Самолет его не был готов к вылету на прикрытие из-за какой-то неисправности, и он, единственный из летчиков, оставался на аэродроме. Я не успел еще ответить, как вторично прозвучало:

– Разрешите… Вылетаю…

И Беляев взлетел. С ходу врезался в строй фашистских истребителей. Бой вел виртуозно, яростно и дал возможность нам сесть. Я садился последним, «Фоккеры» отхлынули от аэродрома, окружили смельчака. Подбитый, со шлейфами дыма, его самолет не дотянул до границы посадочной площадки, резко клюнул носом и ударился о землю. Володя погиб. Его комсомольский билет был в крови… За свой подвиг Владимир Беляев был посмертно награжден орденом Ленина.

Полк до конца участвовал в Курской битве. Говоря о ее стратегических итогах, Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал:

«Советские Вооруженные Силы нанесли врагу такое поражение, от которого фашистская Германия уже никогда не смогла оправиться». [84]

В битве на Курской дуге враг потерял 3500 боевых самолетов.

Напряжение боев было огромным, но время на учебу летного состава приходилось выкраивать. Обычно проводились короткие, но тщательные разборы каждого вылета полка. Для этого использовались вечерние, иногда и очень поздние, часы. Разгонов за ошибки я не давал, но и малейшие упущения не пропускал мимо.

Крепить боеготовность полка хорошо помогал мой заместитель по политчасти майор Иван Дмитриевич Чесноков. Как летчик, он понимал напряженность обстановки, в своей работе и в деятельности членов партбюро основное внимание уделял индивидуальным встречам-беседам с личным составом. С обслуживающим персоналом было проще – проводились короткие собрания, политинформации. Чесноков пользовался авторитетом в полку.

Как– то на одном из новых аэродромов Иван Дмитриевич встретил меня из полета словами:

– Командир, к нам невесты пожаловали.

– Какие невесты? – изумился я.

– Прибыло новое пополнение обслуживающего персонала, большинство девушки.

– Младшими специалистами?

– Да. Вооружейники, прибористы, укладчики парашютов. А ты что, недоволен? – Видя, что я еще в недоумении, Чесноков добродушно усмехнулся: – Радоваться надо, командир. Постоянные бои ожесточают ребят, а присутствие девушек благотворно повлияет на них. Невесты – это я к слову сказал, а служить они будут исправно, в этом убежден.

Ближайшие дни подтвердили правоту замполита. Девушки ревностно исполняли свои нелегкие обязанности. И тяжести таскали, и самолеты надежно готовили к полетам. [85] А атмосфера в полку потеплела. Чаще вспыхивали улыбки, зазвенела по вечерам песня…

После Курской битвы разошлись наши военные дороги с Борисом Соломатиным и Евгением Петровым. Жизнь не свела нас больше вместе (вины за слабый поиск друзей с себя не снимаю), но знаю: оба они 9 мая 1945 года встретили в боевом строю. Всегда гордился и горжусь нашей дружбой в начальный период войны.

Осенью нашу 279-ю дивизию вывели из состава 16-й воздушной армии. Сдав материальную часть (много машин не хватало в соединении), наш летно-технический состав направился на переформирование в уже знакомые мне места Горьковской области.

Мы получали и осваивали истребитель Ла-5 новой модификации. Эта серия самолетов отличалась от предыдущей большей как горизонтальной, так и вертикальной скоростью. Была усилена броневая защита летчика.

Началась кропотливая и тщательная подготовка. В полк прибыло много молодых летчиков. В летных школах они научились пилотированию, но готовились ускоренно. Следовало закрепить эти навыки и научить их азам ведения воздушного боя.

Ла– 5 -самолет отличный, но требует к себе особого внимания. При приземлении нужно строго выдерживать курс пробега. Малейшее отклонение, и самолет резко разворачивало в сторону, что нередко приводило к поломке крепления хвостового колеса. У молодого летчика лейтенанта Б. все время повторялись ошибки при посадке. Командир его авиаэскадрильи, человек в общем-то выдержанный, после очередной поломки самолета лейтенанта пришел ко мне расстроенный и решительно заявил:

– Не годится он для полета на истребителе. Пусть учится летать на других самолетах. [86]

– Так уж и не годится? – спокойно спросил я и попросил прислать лейтенанта ко мне…

Лейтенант, совсем мальчишка, стоял передо мной и шмыгал носом. Я вспомнил по какой-то неведомой ассоциации своего первого наставника Владимира Алексеевича Мяскова, который никогда не распекал курсантов за упущения, заставляя самим искать причину, самим анализировать полет. Не поднимая глаз, лейтенант тихо доложил:

– Прибыл по вашему приказанию.

– Ну, вот что, лейтенант, садитесь в уголок на стул и думайте.

– О чем?

– Лучше не о девушках, а о последнем полете. Восстановите в памяти все ваши действия, шаг за шагом, найдите тот момент, когда вы ошиблись.

Лейтенант покорно сел. Я занялся бумагами. На фронте их у командира полка бывало немного, здесь же хватало. В характеристике училища на лейтенанта указывались и такие черты характера, как мягкость, доброжелательность к товарищам и… рассеянность. Вот, видно, в чем была причина его неудач при посадке Ла-5.

Прошло минут пятнадцать. Я посмотрел в сторону лейтенанта и чуть не рассмеялся: он шевелил губами, разговаривал сам с собой. Лицо его было оживленным.

– Ну как, разобрались в полете? Поняли, когда сняли напряжение и допустили оплошность?

– Понял, товарищ командир!

– Вот и хорошо. Идите и готовьтесь к полету.

– К полету? – дрогнувшим голосом переспросил лейтенант.

– Ну а к чему же еще, ведь вы летчик.

Лейтенант выбежал из помещения со счастливым лицом… В дальнейшем он стал уверенно набирать, навыки в пилотировании Ла-5. Помнится, командир эскадрильи [87] долго допытывался, чем это я сумел так взбодрить молодого летчика, и недоверчиво посмотрел на меня, когда я раскрыл «секрет».

Полком я стал командовать в 24 года. И если к тому времени у меня был значительный боевой опыт, то навыков командира-воспитателя не хватало. Мне и тут повезло. Командиром 279-й дивизии в конце 1943 года стал полковник Всеволод Георгиевич Благовещенский, Человек уже немолодой (ему было лет сорок), он продолжал боевые полеты, поднимался с нами в небо, чаще всего в составе моего полка. Комдив давал возможность командирам эскадрилий и полков и в воздухе, и на земле при разборе полетов проявлять инициативу, требовал грамотных решений и, что особо перенял я от него, тактично, но всегда обязательно проверить исполнение приказа, указания, задания. Никто из летчиков не слышал от Благовещенского бранного слова.

Возвращаясь мыслями в прошлое, вспоминаю своего комдива как воспитателя и слова моего отца: «Смотри, сынок, никогда не обижай бойца». Эти слова я услышал в тот день, когда отец увидел меня впервые в командирской форме.

Мои отношения с личным составом полка, как мне кажется, складывались правильно. В бою я старался быть примером для подчиненных, при разборе боев и полетов справедливо оценивать каждого, очень уважал техников самолетов, в свободное же время общался с летчиками по-товарищески, старался не отрываться от интересов молодежи.

У меня всегда были ровные, а подчас и дружеские отношения с заместителями командира по политчасти, с комиссарами.

Я с благодарностью вспоминаю первого комиссара полка Ивана Михайловича Мороза. Он пришел к нам в самые тяжелые дни сорок первого года. В короткие [88] промежутки между боями его страстное слово звало к стойкости, отваге. Комиссар Мороз сам был отважным летчиком, совершил 117 боевых вылетов.

Уже в первые месяцы войны большинство летчиков были комсомольцами. Мужая в боях, они подходили к решению стать членами большевистской партии. Слова «считайте меня коммунистом» были своего рода мандатом неколебимой верности долгу. Так думал и я, вступая в партию на Курской дуге. На фронтовом аэродроме, рядом со стоянкой самолетов, коммунисты полка обсуждали мое заявление с просьбой о приеме в ряды ВКП(б). Выступавшие были немногословны, но каждый сказал: «Достоин!» [89]

Я старался оправдать доверие коммунистов. И тогда, когда водил полк в бои. И в долгие дни, складывавшиеся в месяцы, его переформирования. В создании нового боевого коллектива осенью 1943 и в начале 1944 года мне помогали коммунисты полка. Помыслы всех – и молодых летчиков и ветеранов – были едины: скорее на фронт. Советские войска после Курской битвы на ряде участков фронта устремились к Государственной границе СССР. Теперь только на запад!

И наше время пришло. Нашу дивизию перебросили на южное крыло советско-германского фронта. Мы вошли в состав 5-й воздушной армии 2-го Украинского фронта. Он включал в себя 4 общевойсковых, 1 танковую и 1 воздушную армии, танковый корпус и конно-механизированную группу. Командовал всеми этими войсками генерал Р. Я. Малиновский. Вместе с 3-м Украинским фронтом 2-й Украинский вел бои против немецких и румынских дивизий группы армий «Южная Украина». Готовилась стратегически важная наступательная операция советских войск под Яссами и Кишиневом.

В июне 1944 года мы перебазировались на передовые аэродромы, которые располагались в 25-30 километрах от врага. В связи с этим требовалась особая четкость действий всего личного состава полка, тщательная маскировка не только самолетов, но и всей аэродромной техники. Полевой аэродром имел лишь одну взлетно-посадочную полосу, одновременно взлететь или произвести посадку мог только один летчик. Молодым летчикам весьма пригодились тренировки при посадке Ла-5, которые так настойчиво мы проводили в запасном полку.

Гитлеровцы имели мощную оборону, особенно в междуречье Серет – Прут. Авиация противника вела усиленную разведку наших позиций, используя маневренные самолеты «Хеншель-126». В наших войсках их называли «рамой», очевидно потому, что хвостовое оперение [91] – стабилизатор и: киль – у этого типа самолетов было закреплено на двух палубах фюзеляжа.

«Хеншель– 126» не только вел разведку, но и корректировал огонь вражеских орудий. Командиры наземных войск нередко просили авиаторов: помогите избавиться от «соглядатая». Однако сбить «раму» было далеко не просто. В первый раз я отправил на охоту три хорошо подготовленные пары: заместителя командира полка Гусарова, командиров эскадрилий Гирича и Кирилкина, и вернулись они без успеха. Вечером мы тщательно разобрали все возможные способы атак и решили, что лучше всего в район барражирования «рамы» подлетать на малой высоте (это обеспечивало внезапность нашего появления), затем, имея преимущество в скорости, с набором высоты вести прицельную стрельбу.

На другой день капитан Гирич, майор Гусаров с ведомым старшим лейтенантом Телегиным сбили два самолета «Хеншель-126». Гитлеровцы стали осторожнее использовать эти самолеты для корректировки стрельб, сократили район их барражирования. Но в следующий же вылет на «охоту» комэск Кирилкин расправился еще с одной «рамой».

В Ясско– Кишиневской операции мы превосходили врага в силах, в авиации например, в 2,7 раза. Командование группы армий «Южная Украина» лишь за двое суток до начала сражения разгадало направление главного удара советских войск. В такой короткий срок трудно было предпринять серьезные контрмеры.

20 августа 1944 года с первыми лучами жаркого южного солнца на основные позиции гитлеровцев обрушился удар страшной силы. 2-й Украинский фронт на каждый километр прорыва выставил 240 орудий и минометов. Затем в бой пошли полки 5-й (нашей) и 17-й воздушных армий. Они за два дня произвели 6350 самолето-вылетов. В журнале боевых действий группы [92] армий «Южная Украина» на второй день Ясско-Кишиневской операции появилась запись: «Неслыханно сильным является вражеский воздушный флот. Он делает все, что хочет». Комментарии здесь, как говорится, излишни.

На участке прорыва непрерывно действовали сотни наших штурмовиков. Мы прикрывали их. Десятки «фоккеров», спешивших на помощь своим войскам, изгонялись нами буквально в считанные минуты. Активные действия групп, прикрывавших нас, давали нам возможность тоже участвовать в штурмовке укреплений противника.

На сердце было радостно, когда видел, как захватчики в спешном порядке отступали все дальше и дальше на запад. Пришла расплата за Киев, Смоленск, Ленинград.

В первые дни наступления мы потеряли одного из лучших летчиков полка командира звена старшего лейтенанта Телегина. Полк возвращался после удачной штурмовки на аэродром. Возвращались без потерь. Я приземлился первым и стал следить за посадкой эскадрилий. Один за другим садились самолеты на полосу аэродрома. Но вот появилась третья эскадрилья капитана Кирилкина. Один самолет с сероватым шлейфом пролетает аэродром. Я подбежал к полуторке, крикнул водителю:

– Мигом на КП!

С командного пункта посадкой руководил майор Гусаров. Вбегаю и спрашиваю:

– В чем дело?

– У Телегина зенитным снарядом пробит масляный бак, не выпускаются шасси. Просит разрешить посадить самолет с убранным шасси на кукурузное поле.

– Разрешили?

– Да. Смотрите, вот справа от нашей полосы. [93]

– «Санитарку», пожарную – быстро, – скомандовал я и помчался к месту посадки.

Машу руками, показываю: ниже, ниже. Самолет Телегина будто нырнул к земле и пополз на фюзеляже. «Вроде обошлось», – с облегчением вздохнул я. Но в этот миг Ла-5, словно уперся в какое-то препятствие и перевернулся через двигатель.

Самолет не загорелся. Несколько метров прополз хвостовым оперением вперед. Мы подбежали. Выбили боковую часть фюзеляжа и вытащили Телегина. Он, с окровавленным лицом, судорожно дышал. Полковой врач попытался снять шлемофон, чтобы сделать перевязку. Послышался удручающий душу хруст поломанных костей черепа. Телегин умер у нас на руках.

Мы расходились молча, не смотрели друг другу в глаза, словно обвиняя себя в гибели товарища. Друг Телегина, лейтенант Блинов, не стесняясь плакал. Нелегко было Гусарову и мне. Голову сверлил вопрос: «Следовало ли разрешать посадку на поле?»

Как ни горька потеря, но решение было единственно верным. Да и сам Телегин принял его. В противном случае под угрозу ставилась жизнь товарищей, возвращавшихся на аэродром почти без горючего. А Телегин был, не побоюсь этих слов, врожденный летчик. Летал он самозабвенно.

Советским войскам потребовалось всего лишь двое суток, чтобы сокрушить оборону противника. Его попытка планомерно отвести войска была сорвана нашими танкистами и авиацией. 23 августа сложила оружие окруженная 3-я румынская армия. В последние августовские дни и в сентябре наступление 2-го и 3-го Украинских фронтов продолжалось. Наш полк по-прежнему взаимодействовал со штурмовиками, особенно часто с эскадрильей Юхвида Стробыкина. Не раз и садились на один аэродром. [94]

Разгром немецко-румынских войск под Яссами и Кишиневом сыграл решающую роль в освобождении Румынии от гитлеровского ига. В Бухаресте вспыхнуло восстание. Глава реакционного правительства И. Антонеску был арестован. Советские войска вошли в румынскую столицу.

В небе Юго-Восточной и Центральной Европы

Не думал я, мечтая о полетах, что когда-нибудь буду сражаться в небе Юго-Восточной и Центральной Европы. Защищать свою землю – да, вторгаться в воздушное пространство соседей – нет. Так нас воспитывали. Но жизнь повернула все по-другому. Не по нашей вине стало пылающим небо Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши, Германии, куда полетели боевые советские эскадрильи на последнем этапе войны. Советский воин освобождал народы Европы от коричневой чумы.

Румыния не просто вышла из войны. Она направила свои вооруженные силы против гитлеровцев. Вчера враги, а сегодня товарищи по оружию. Такое не сразу воспринималось сердцем и разумом, но в наших войсках была проведена большая разъяснительная работа, да и многие из нас знали, что Румынию в войну против СССР ввязали реакционные силы страны.

Нередко теперь вместе с нами прикрывали войска, штурмовую авиацию и румынские летчики. Истребители у них были немецкие – «Фокке-Вульф 190». Это обстоятельство создавало дополнительные трудности при опознании самолетов в воздухе. От нас потребовалось больше внимательности. Ошибок не произошло. [95]

6 октября 1944 года войска 2-го Украинского фронта начали боевые действия на территории Венгрии. Крупная Дебреценская операция продолжалась более 20 суток. Была разгромлена 3-я венгерская армия, разбито несколько немецких дивизий. Авиация фронта непрерывно поддерживала наши наступающие танковые и пехотные части. Авиаторы около пяти тысяч раз поднимались в воздух, спеша им на помощь.

Теперь чувствовалось, что спесь с фашистских летчиков сбита, но это не уменьшило накала воздушных боев. Под Дебреценом очень хорошо действовала эскадрилья капитана Гирича. Ее летчики сбили 6 вражеских самолетов, из них 3 – комэск.

Любил я слушать его доклады о прошедшем бое. Плечистый, среднего роста, с черной шевелюрой, он по складу характера был горячим, но неторопливым. Докладывал обстоятельно, без эмоций и всегда правдиво. Мне доводилось в дни войны, да и после, встречать авиаторов, которые смаковали свою храбрость в бою. Андрей Гирич был храбр без лихости и не терпел малейшего хвастовства. И еще я любил (и не я один) слушать, как поет в кругу друзей капитан. У Андрея был бархатный баритон… А песня… Жестокая штука бой, но без песни на войне нельзя.

1945 год мы встречали на венгерской земле. Предновогодний день выдался более или менее спокойным, и мы решили отметить наступление нового года, сулившего долгожданный конец войне. Летная столовая была расположена на окраине города Кечкемета. Мы собрались в 21 час. Только сели за стол – бомбежка. Видно, дело не обошлось без лазутчика-наводчика. И все же нам повезло: серия бомб легла слева и справа от здания столовой. Тряхнуло как следует. Несколько человек (в том числе и я) получили легкие ранения от битого стекла. [96]

Утром позвонил командир дивизии Благовещенский, с иронией спросил:

– Ну как, Медведев, хорош был концерт к вашему новогоднему ужину?

– Ответим концертом к обеду, – в тон комдиву ответил я. – Только более точным.

– Добро. А сейчас принимай поздравление: полк твой награжден орденом Кутузова третьей степени.

– Спасибо, Всеволод Георгиевич.

– Медведев, не те слова говоришь.

Я растерялся, но тут же меня осенило, и я во всю силу своих легких выпалил:

– Служу Советскому Союзу!

После боевого вылета был митинг. Присутствовало почти все дивизионное начальство. Благовещенский поздравил полк с наградой. В ответном слове я сказал, что сегодня сбили 5 вражеских самолетов, пытавшихся разбомбить будапештские мосты через Дунай. И тут произошло неожиданное: строй разрушился, ко мне подбежали десятка два ребят и стали меня подбрасывать в воздух. Я испугался: как такую вольность расценит командир дивизии? Всеволод Георгиевич ничего не сказал, но с улыбкой покачал головой.

Будапештская группировка врага располагала большим количеством орудий и минометов. Мы часто вылетали гасить огневые точки врага. И делали это довольно успешно. В книге «Решения принимались на земле» генерал-полковник авиации С. Н. Гречко (в те дни исполнявший обязанности начальника штаба воздушной армии), вспоминая поездку в только что освобожденный от гитлеровцев Будапешт, пишет:

«По поступившим в штаб воздушной армии боевым донесениям, только в январе в этих местах (район расположения венгерской военной академии. – Д. М.) было проведено 57 групповых воздушных боев и сбито более [97] восьмидесяти фашистских стервятников. Поскольку остатки сбитых и сгоревших вражеских самолетов еще не были убраны, старшина-фотограф и подполковник И. В. Орлов нащелкали здесь большое число фотоснимков, убедительно свидетельствовавших о мужестве и мастерстве летчиков-истребителей боевых групп, возглавляемых во время боя подполковником Д. А. Медведевым, капитаном А. З. Валеевым, лейтенантом С. В. Носовым и другими советскими летчиками».

Командование фашистских войск для помощи окруженной будапештской группировке организовало «воздушный мост» – на самолетах Ю-52 сюда подбрасывались подкрепления, боезапас. Началась охота за «воздушными извозчиками». Мы тоже принимали в ней участие. Наши летчики Гусаров, Гирич, комэск Полеев сбили по одному Ю-52.

После освобождения советскими войсками Будапешта [98] события на фронтах нарастали стремительно. Наш полк в составе 2-го Украинского фронта принял участие в освобождении от гитлеровских войск Словакии и столицы Австрии Вены. За нее шли ожесточенные бои. Любой ценой пыталось фашистское командование удержать Вену. Тщетно! 13 апреля 1945 года части Красной Армии вступили на ее улицы и площади. Радостно приветствовали освободителей жители Вены.

Полк наш расположился в пригороде Вены. 2 мая впервые за последние два месяца выдался день, когда не планировались для нас боевые полеты. С разрешения командира дивизии я с группой летчиков отправился осматривать достопримечательности австрийской столицы.

Весна была в полном разгаре. Буйно распустились деревья. И на этом фоне торжества жизни портили картину битый кирпич, мусор на улицах перед разрушенными домами. Удручающее впечатление оставило взорванное фашистами здание театра оперы и балета. По такому же проекту был в свое время построен театр в Одессе. Я бывал в нем и всегда любовался его прекрасным архитектурным ансамблем.

К ужину вернулись к себе. Летный состав занимал несколько отдельных домиков дачного типа. В одном из них временно квартировали я и два моих заместителя – майоры Чесноков и Гусаров. Перед сном немного поговорили об операции наших войск на ближних подступах к Берлину. Каждый понимал, что идут последние дни войны. А где-то в душе возникал протест против неизбежных жертв, которых могло бы и не быть, капитулируй Германия до начала мая.

Пытаюсь заснуть: утром нужно быть со свежими силами – из штаба армии предупредили о новом боевом задании. Сквозь дрему слышу беспорядочную стрельбу. Открыл глаза – выстрелы не умолкали, звучали [99] совсем близко. Послышался лязг металла. Похоже, танки.

– Возможно, десант или налет, – крикнул из соседней комнаты майор Гусаров.

Мысль о десанте отвергаю, но к окну подхожу осторожно. Каскад трассирующих пуль гаснет в безоблачном утреннем небе. Почему стреляют в воздух, когда в небе нет самолетов? Выбегаю на улицу. Вижу удаляющийся танк Т-34, а справа стоит сержант и стреляет в небо из автомата. Подзываю его к себе:

– В чем дело, сержант? Что случилось?

– Берлин взят нашими войсками, товарищ подполковник.

– Точно?

– Абсолютно!

– Спасибо, дорогой, за радостную весть.

«Проспали, выходит, наши связисты сообщение о взятии Берлина», – мелькнула мысль. А грудь распирает от нахлынувших чувств. Возвращаюсь поспешно в дом, хватаю двуствольное охотничье трофейное ружье, заряжаю и палю дуплетом в распахнутое окно. Сзади шаги. В дверях Чесноков и Гусаров. Кричу им:

– Друзья, Победа! Взят Берлин!

Обнимаемся, что-то говорим друг другу. Наскоро умывшись, спешим на аэродром. Там всеобщее ликование. Незабываемые минуты жизни!

Но служба есть служба. Появляется дежурный по части и сообщает о вызове в штаб дивизии меня и майора Чеснокова. Едем туда. В штабе уже собран старший командный состав. Полковник Благовещенский тепло поздравляет всех с победой наших войск в Берлине. Переждав, пока стихнут аплодисменты, он, посуровев, говорит:

– Для нас, товарищи, война не окончилась. Крупная группировка фашистских войск восточнее чехословацкой [100] столицы, города Праги, продолжает боевые действия. Требуется усилить удары по врагу, чтобы принудить его к безоговорочной капитуляции. Нашей дивизии приказано совместно со штурмовиками прикрыть наступление войск Второго Украинского фронта. Нам к этому, боевые друзья мои, не привыкать. И ни в коем случае не расслабляться! Полк Медведева готовится к перебазированию на передовой аэродром города Брно. Задача ясна?

– Ясна, ясна, – дружно загудели собравшиеся.

– Ну тогда по местам. Медведеву и Чеснокову задержаться.

Комдив подходит к нам с улыбкой, очевидно, скажет, что-то приятное. Так и есть:

– Товарищ Медведев, прошу передать наши искренние поздравления майору Гиричу. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоено звание Героя Советского Союза. Спасибо и вам и товарищу Чеснокову. Тут есть доля и вашего труда.

Весть об Указе пришла на аэродром раньше нашего возвращения. Сработал беспроволочный солдатский телеграф. Теперь в полку было два Героя Советского Союза – майоры Гирич и Гусаров (он получил это высокое звание в 1943 году).

За бои над территорией Венгрии и Чехословакии был награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза и орденом Ленина командующий нашей воздушной армией генерал-полковник авиации Сергей Кондратьевич Горюнов. Его большие заслуги вместились в Указе в одну строчку: «…за умелое руководство авиацией». Только тот, кто сражался под командованием Горюнова, знает по-настоящему, сколько большого командирского мышления, энергии, сил, мужества скрывают эти лаконичные слова.

Высокими наградами были отмечены за освобождение [101] города Брно летчики 6-й гвардейской истребительной авиадивизии. Ею командовал полковник И. И. Гейбо – мой бывший комэск по боям на Карельском перешейке в 1939-1940 годах (тогда капитан). Сам Иосиф Иванович был удостоен звания Героя Советского Союза. Всегда приятно, когда награда Родины находит достойного. Вдвойне радостно, когда награжденный был человеком, у которого ты набирался ума-разума, учился науке побеждать.

Передавая сообщение о награждении Гирича, командир дивизии дал мне и срочное боевое задание: произвести воздушную разведку западнее Праги. Поздравив Андрея Гирича с наградой, я вызвал комэска Михаила Кирилкина и приказал готовиться к полету вдвоем. Через 15 минут мы были в воздухе.

Вскоре показались очертания Праги. Михаил качает крыльями. Вижу и я – «хеншель». Очевидно, летит на корректировку огня своей артиллерии. Я развернулся в его сторону. Фашист, видимо, тоже заметил нас, стал снижаться по крутой спирали. Догнать его ничего не стоило, но горючего у меня в обрез. И все же решил: зайду на атаку, а потом пусть поупражняется Михаил. Очередь хлестнула по «хеншелю», и он, зацепив землю крылом, загорелся.

Позже мой ведомый дружески упрекал меня за то, [102] что я не дал ему прикончить врага. Но ведь важно, что сбили самолет, а кто – ведущий или ведомый, – вопрос второстепенный. У нас в полку это обстоятельство трений не вызвало.

Сбив корректировщик, мы в районе юго-западнее чехословацкой столицы обнаружили большое скопление вражеских танков. Срочно передав по радио в штаб координаты, повернули к своим. Еще в воздухе я увидел, как с соседнего аэродрома взлетали наши штурмовики.

3– 6 мая 1945 года полк активных боевых действий не вел, -готовились к боям за Прагу. Погода стояла почти летняя. Солнце пекло немилосердно, воздух к полудню накалялся до предела. Всех мучила жажда. И тут отличился мой ординарец Даниил Фонарев. Он раздобыл у кавалеристов лошадь и начал доставлять холодную воду прямо к стоянкам самолетов.

Когда я впервые увидел нашего «поильца» у своего самолета, сразу же вспомнил лошадь, которая помогла мне спастись в тяжелые дни сорок первого года… Я подошел ближе к гнедому и заметил на крупе его, на ногах узловатые рубцы заросших ран. Это был конь-ветеран, прошедший многими дорогами войны. Я погладил чуть вздрагивающую шею лошади и тихо сказал:

– Спасибо за службу, друг.

Гнедой, будто понял слова, замотал головой. А я, повернувшись к Фонареву и техникам, удивленно смотревшим на меня, приказал:

– Не обижайте коня. Он свое уже отвоевал.

– А мы его не обижаем, товарищ командир, – ответил заулыбавшийся Фонарев.

Пражская операция советских войск началась 7 мая. В Праге вспыхнуло восстание. Гитлеровцы жестоко подавляли его. Нужно было спешить. О начале наступления хочу привести выдержку из воспоминаний генерал-полковника С. Н. Гречко. В уже упоминавшейся мною [103] книге «Решения принимались на земле» он пишет: «Первыми, как обычно, нанесли удар по обороне противника бомбардировщики. Бомбовый удар был нанесен по заранее разведанным и сфотографированным воздушными разведчиками позициям артиллерийских и минометно-ракетных подразделений. Вслед за сильной и продолжительной артподготовкой приступили к боевой работе многочисленные группы штурмовиков из авиакорпусов Н. П. Каманина и В. В. Степичева. Судя по всему, начало наступления было неожиданным для противника, поэтому нашим войскам удалось довольно быстро преодолеть его оборону на переднем крае. Однако с продвижением в оперативную глубину сопротивление гитлеровцев быстро возросло не только на земле, но и в воздухе. Уже в первый день операции было отмечено 760 самолето-пролетов врага – бомбардировщиков и истребителей. Но наши летчики, в частности истребители из авиакорпуса И. Д. Подгорного, были начеку. Только 6 летчиков-истребителей – Д. А. Медведев, А. Б. Бричиков, М. С. Егоров, С, И. Коновалов, К. А. Красавин, И. Е. Череда сбили за день 14 фашистских стервятников».

В тот день, о котором пишет С. Н. Гречко, полк наш сделал более ста вылетов, провел 30 воздушных боев. Наши два Героя Советского Союза, Гусаров и Гирич, командиры эскадрилий Михаил Кирилкин и Николай Полеев, старший лейтенант Кононов, лейтенанты Чубаров, Блинов и автор этих строк сбили 10 вражеских самолетов. Потерь у нас не было.

9 мая 1945 года с аэродрома Брно я поднялся в воздух вместе с Кирилкиным. Моросил мелкий дождик. После взлета Михаил приблизился ко мне. Летели крыло в крыло так, что я видел его улыбающееся лицо с рыжеватыми усиками. Чем ближе мы подлетали к месту сражения, тем лучше становились погода и видимость. [104]

Внизу столбы дыма – горят здания. Все внимание теперь земле, – передаю в штаб, что там происходит. Ведомого предупреждаю:

– Могут быть «фоккеры».

Михаил покачивает головой, что означает «понял», и удаляется на боевой интервал. Внизу по курсу слева что-то блеснуло. Различаю низко летящий транспортный самолет Ю-52.

– Внизу слева удирает фашист,-передаю Кирилкину. – Атакую. Прикрой.

Со снижением начинаю догонять врага. Фашист удирает на предельно малой высоте, доворачивает к реке. Понимаю: хочет использовать поверхность воды для еще большего снижения, а берега – для прикрытия от моих атак.