Текст книги "В пылающем небе"

Автор книги: Дмитрий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

В пылающем небе

Предисловие

Крыши моего детства

Обретение крыльев

Тревога на рассвете

22 июня 1941 года

Идем на смертный бой

За город Ленина

Курс на запад

В небе Юго-Восточной и Центральной Европы

Примечания

Медведев Дмитрий Александрович

В пылающем небе

За время Великой Отечественной войны Дмитрий Александрович Медведев совершил 451 боевой вылет, сбил лично 15 самолетов противника и в группе – 16. От рядового летчика до командира авиационного полка – таков его боевой путь в пылающем небе войны, В 1945 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны Д. А. Медведев дослужился до генерал-лейтенанта. В своих мемуарах автор интересно и увлекательно рассказывает о том, ценой каких неимоверных усилий, трудов, лишений и невзгод доставались нашим авиаторам победы над врагом.

Предисловие

Биография генерал-лейтенанта Дмитрия Александровича Медведева неразрывными узами связана с судьбами поколения советских военных летчиков, вышедших из глубин народа, воспитанных Коммунистической партией и выдвинутых на командные посты накануне и в годы второй мировой войны.

Его детство и школьные годы прошли в пристанционном поселке Узловая Тульской губернии. Он рос и воспитывался в рабоче-крестьянской семье, в 17 лет увлекся авиацией. По путевке комсомола юношу направляют в военную школу пилотов – сначала в Ейскую, затем в Одесскую. После окончания военной школы молодой летчик служит в авиационных частях Белорусского военного округа, где он приобретает и совершенствует мастерство воздушного боя на самолетах-истребителях.

Дмитрий Александрович – участник боев с японскими милитаристами на реке Халхин-Гол в 1939 г., с финскими войсками на Карельском перешейке в 1940 г. Он сражался с немецко-фашистскими захватчиками на многих фронтах Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.

Боевую деятельность Д. А. Медведев начинал на самолете И-16, затем летал на И-153, ЛАГГ-3, осваивал ЛА-5 всех модификаций. Дмитрий Александрович за [4] годы войны прошел путь от рядового летчика до командира авиационного полка. В первые дни Великой Отечественной войны он водил свое звено на отражение налетов фашистской авиации и в этих боях мужал сам, приобретали боевой опыт и его подчиненные. В своих воспоминаниях он тепло отзывается о своих товарищах – летчиках, техниках, младших специалистах.

Читатели книги «В пылающем небе» с интересом прочтут страницы, на которых автор рассказывает о своем детстве, учебе в авиационной школе пилотов, о своем инструкторе Владимире Алексеевиче Мяскове, о первом самостоятельном полете на У-2. Для каждого летчика это незабываемые минуты торжества. Ряд страниц посвящен командирам, которые наставляли и опекали молодых пилотов. Среди них замечательный военачальник маршал авиации Федор Яковлевич Фалалеев, начальник летной инспекции ВВС Анатолий Константинович Серов, прославленные летчики Сергей Грицевец, Виктор Рахов.

С большим вниманием и уважением автор говорит о своих товарищах и очень скромно, самокритично о себе. А ведь ему много раз приходилось применять новые тактические приемы ведения воздушного боя и методы управления, а также взаимодействия с наземными командными пунктами.

Автор бывал в тяжелых переплетах и хорошо усвоил, что значит для летчиков-истребителей взаимная выручка и взаимодействие ведущих с ведомыми.

Дмитрию Александровичу довелось поднимать свои самолеты не только над советской землей, но и над территориями Румынии, Болгарии, Чехословакии, Венгрии. Он участвовал в освобождении этих стран от немецко-фашистских захватчиков. За время войны Д. А. Медведев совершил 451 боевой вылет, сбил лично 15 самолетов противника и в группе – 16. Таков итог его воздушных [5] боев. В 1945 г. ему было присвоено звание Героя Советского Союза, он награжден многими орденами СССР и социалистических стран.

В Академии ВВС (ныне им. Ю. А. Гагарина), где мы встретились с Дмитрием Александровичем в 1946 году, он был назначен старшим группы слушателей 1-го курса. Набор на 1-м курсе был тогда подобран из одних Героев Советского Союза, и наш выпуск в шутку называли «Золотая орда».

Итак, эта небольшая книжечка в твоих руках, уважаемый читатель. Прочтя ее, ты узнаешь, ценой каких неимоверных усилий, трудов, лишений и невзгод, каких огромных жертв и подвигов достигались победы нашими авиаторами, сражавшимися в воздухе с заклятым врагом.

Спасибо автору за хорошую книгу, в создании которой также принимал участие ветеран Великой Отечественной войны Николай Виссарионович Масолов.

В. Н. Кубарев, Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации [6]

Дерзайте Отчизну мужеством прославить.

Михаил Ломоносов

Крыши моего детства

Людям от природы свойственно стремиться к овладению высотой. Ну а если человеку от роду лет десять – двенадцать, тогда желание оторваться от земли, подняться повыше требует незамедлительного исполнения. Кто из мальчишек не забирался на высокое дерево, на крутую гору, на крышу дома? Развлекались таким образом и деревенская детвора, и ребята рабочих поселков, небольших городов.

Крыши детства были и у меня – мальчишки, родившегося на второй год после победы Октябрьской революции в пристанционном поселке Узловая Тульской губернии. Название поселка говорило само за себя. Здесь сходились железнодорожные пути четырех направлений. С железной дорогой и была связана жизнь большинства жителей Узловой.

Отец мой, Александр Алексеевич, – из крестьян, приехал в поселок из деревни Корсакове незадолго до первой мировой войны. Еще раньше в Узловую перебрались старшие братья отца – Иван, Николай и Михаил. Работали они механиками дизельных двигателей и паровых машин, слыли отменными мастерами своего дела. Дяди и помогли отцу устроиться в паровозное депо. Работать он стал кровельщиком – жестянщиком, как говорили тогда…

Двадцатые годы – тяжелое для страны время. Еще не закончилась гражданская война. Голод. Бандитизм. [7]

Страшный незримый враг – тиф. Разруха. Все это испытали на себе и жители Узловой. Нелегко жилось и нашей семье. Тиф надолго приковал к постели мою мать Наталию Григорьевну.

С детских лет отец приучал меня к честному, старательному труду. У Александра Медведева, как и у его старших братьев, были золотые руки, в поселке отец слыл большим мастером. С завидной красотой и точностью он делал замысловатые колена (переходы) железных кровельных труб. Ему поручали крыть крыши железнодорожного клуба, нового здания вокзала, элеватора для зерна. В мозолистых руках отца спорилась любая работа.

Отец часто брал меня подручным. Иногда деповские рабочие, наши соседи, говорили ему:

– Не бережешь мальца. Не дай бог, сорвется со стропил…

Отец добродушно парировал:

– А кто ж его к высоте приучать будет? Уж лучше я сам. – А мне строго внушал: – Не бойся, ходи уверенно, но не торопись. Это работа, а не цирк. По сторонам да вниз меньше смотри.

А как тут было не смотреть, когда нередко за тем, как я балансирую по балкам и стропилам (элеватор строился по высоте, равной десятиэтажному дому), наблюдали мои школьные товарищи. Кто с испугом, а кто и с доброй завистью.

У меня же вскоре совсем исчезла боязнь высоты. Зимой я лихо спускался на лыжах с обрывистых склонов крутой горы к речке Любовке. Редко кто осмеливался последовать моему примеру. Работа кровельщика, катание с гор на лыжах помогли укрепиться тем качествам характера, которые впоследствии пригодились для того, чтобы мастерски освоить пилотирование самолетом. [8]

В небе Узловой редко появлялись аэропланы, зато днем и ночью тишину разрывали паровозные гудки. Вместе со сверстниками я любил наблюдать, как по свистку главного кондуктора вдруг оживают неподвижно стоящие на рельсах товарные вагоны, лязгают буфера, пыхтит паровоз, и железнодорожный эшелон, набирая скорость, проплывает мимо в неведомую, загадочную даль.

Машинисты, кондукторы, кочегары были героями игр моего раннего детства. Бывая с отцом в депо, я мог разглядывать паровозы вблизи.

– А ну-ка, Димка, лезь ко мне в будку, – приглашал знакомый машинист Дмитрий Иванович Сурков.

Он разрешал мне трогать рычаги, поршень, заглядывать в топку. Видя мое восхищение, спрашивал:

– Ну как, тезка, нравится?

– Угу, – раздавалось в ответ.

– Не угу, а чудо. Вот что такое техника, – с гордостью говорил Сурков и добавлял: – Смекай и учись уважать ее.

То был добрый совет. Не погрешу против истины, если скажу, что он не только помог мне в летной школе, но и стал основополагающим в моем неизменно уважительном отношении к авиационным техникам, с которыми доводилось служить в молодые и зрелые годы.

Воспоминания раннего детства со временем потускнели, но одно осталось на всю жизнь – день похорон Владимира Ильича Ленина… Стоял лютый мороз. Он загнал меня и сестру Лену на печку – в квартире было холодно. Мы сидели молча, понимая по поведению взрослых, что произошло непоправимое горе. И вдруг протяжно загудел паровоз. За ним второй, третий… К ним присоединились деповские гудки. Тревожно-тоскливый гул потрясал Узловую. Стало боязно. К нам подошла [9] мама. По ее лицу текли слезы. До этого я только раз видел плачущую мать, когда хоронили Надю – мою младшую сестру. Мама тихо сказала:

– Не бойтесь. Это наша Узловая прощается с товарищем Лениным.

Я не раз слышал в депо, как рабочие говорили: «Ленин – вождь всех трудящихся». В моем детском восприятии слово «вождь» отождествлялось с понятием «самый главный командир». Мне стало очень жаль Ленина… А гудки гудели, гудели… Залегли в памяти услышанные позже нежно-печальные стихотворные строки: «И падали, и падали снежинки на ленинский от снега белый лоб».

Учился в школе я средне. Из учителей хорошо помню Георгия Яковлевича Куликова. Он преподавал русский язык и литературу, охотно ходил с нами в походы к реке, в лес – с ночевкой, кострами. Рассказы Георгия Яковлевича о дальних странах, об отважных первопроходцах будоражили умы подростков, служили своеобразными уроками мужества. В школьных играх я часто бывал вожаком. Позже, в старших классах, ребята избирали меня секретарем комсомольской организации.

Местом, где чаще всего встречалась молодежь Узловой, был железнодорожный вокзал. Обычно, особенно по вечерам, к приходу пассажирских поездов туда гурьбой валили рабочие парни, старшеклассники, влюбленные пары. В толпе гуляющих можно было встретить и «пижонов», освоивших быстро внешний лоск нэпмановской «культуры»: брюки дудочкой, крахмальная рубашка, туфли «бостон». Заглядывали иногда на вокзал и хулиганы – «братишки» в широченных брюках клеш, с финками за пазухой. Но и те и другие побаивались молодых ребят железнодорожных мастерских, и, как правило, гулянье на платформах и в сквере проходило спокойно. [10]

Позже центром нашего досуга стал вновь построенный железнодорожный клуб. Танцы под оркестр, кружки самодеятельности заполняли теперь все наше свободное от школьных занятий и домашних работ время. Были, конечно, и огорчения. По сей день помню: собрался на танцы, а ботинки «каши просят». Денег на ремонт нет. Сел чинить сам, но получилось, как в крыловской басне:

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

А сапоги тачать пирожник.

И все же я пошел в клуб. Не по одежке встречали тогда товарищи друг друга.

Занимался я во многих кружках, но весь пыл своего сердца отдавал авиамоделизму. Правда, не сразу. В детстве мечтал быть врачом. Сказывалось то обстоятельство, что наш дом часто навещал железнодорожный доктор: болела мать, сестры. С восьмого класса моей мечтой стало самолетостроение. Часами пропадал я в кружке, изучая летные конструкции. Мог обнаружить неисправность в двигателе, отрегулировать различные механизмы. Когда я перешел в девятый класс, мне доверили руководить авиамодельным кружком в Доме пионеров.

О людях, чья юность выпала на 30-е годы, часто говорят: их воспитал комсомол. Преувеличения здесь нет. Наша школьная комсомольская организация жила полнокровной жизнью. Мы шефствовали над паровозным депо, где проводили субботники по уборке территории. Выезжали агитбригадой в близлежащие деревни и после выступлений работали в поле. Вместе со старшими товарищами участвовали в создании железнодорожного парка. И хотя не всегда были сыты и хорошо одеты, жили мы дружно и весело. Верили, что «тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет». [11]

Картинка далекого прошлого… 18 августа 1935 года. Праздник. Страна отмечает День авиации. Почти все население Узловой (поселок к этому времени стал городом) в парке. На улицах тепло. В небе ни облачка. Многие из узловчан наблюдают, как над большой поляной, переходящей в луг, кружат модели самолетов, сделанные в нашем кружке. А затем для меня и Николая Степина – моего основного помощника по авиамоделированию – наступил главный экзамен. С помощью нагретого на костре воздуха мы запустили шар-монгольфьер. Расчеты не подвели нас. На высоте около двухсот метров наше детище замерло, и из него на гуляющих ворохом посыпались листовки, славящие советских авиаторов, с призывами крепить Красный воздушный флот. Наш праздничный подарок был встречен восторженно.

В том же году Центральный Комитет ВЛКСМ бросил клич молодежи: «На самолеты!» Тысячи горячих сердец откликнулись на этот зов. 60 ребят послала Узловая в Москву кандидатами для поступления в авиационные школы. В их числе был и я.

Как в тумане промелькнули дни медицинский комиссии. Отбор был строгим. Наконец, мандатная комиссия в кабинете первого секретаря Московского горкома ВЛКСМ. Сидим, волнуемся. Рядом с председателем комиссии вижу знакомое лицо. Тихонько спрашиваю соседа: «Где-то я его видел. Кто это?»

– Да это Александр Косарев, наш генсек. Неужели не узнал? – отвечает сосед.

Но вот названа моя фамилия. Члены комиссии просматривают рекомендации, заключения врачей. Спрашивают:

– Кем хотите стать?

Отвечаю:

– Авиационным техником. [12]

– А стране нужны в первую очередь летчики, – говорит председатель мандатной комиссии.

– Могу и летчиком, – тотчас соглашаюсь я.

Вижу, как улыбается Косарев. Председатель встает:

– Поздравляю. Вы зачислены курсантом школы военных летчиков.

Фантастично! Путевку в такую школу получил один я из 60 молодых узловчан. Двое наших ребят были зачислены в школу авиатехников. Остальные вернулись домой.

В конце августа 1935 года пришло официальное извещение о зачислении меня курсантом Ейской военно-морской летной школы. Я очень ждал этот документ, но и волновался также: справлюсь ли? Нелегко было покидать Узловую. Волнение не могли скрыть и родители, особенно мама. Мне до слез было жаль ее. Нелегко было ей в голодное время быть хозяйкой большой семьи, сглаживать строгое отношение мужа к детям. Красивое лицо этой настоящей русской женщины никогда не искажалось переживаемыми тяготами, она никогда не повысила голос на нас, даже виноватых.

Сборы были коротки. На вокзал с котомкой пришел один. Отец был на работе, товарищи – кто на каникулах, кто в отлучке. Маму, чтобы не расстраивать, попросил не провожать меня к поезду, о чем позже горько сожалел. Очень часто молодежь начинает ценить доброту материнского сердца слишком поздно. Так было и со мной.

Гудок паровоза (поезд следовал на Москву) показался мне на этот раз необычным, каким-то грустным. Защемило в груди… Прощай, Узловая… Прощай, юность. [13]

Обретение крыльев

Из Москвы до Ейска мы добирались двое суток. Мы – это ребята, в основном москвичи, отобранные для учебы в летной школе. Почти все попутчики были старше меня, некоторые уже работали на промышленных предприятиях, другие учились в техникумах и даже на первых курсах высших учебных заведений. Чтобы не прослыть провинциалом, я забрался на верхнюю полку, где и провел большую часть пути.

А внизу шел интересный разговор о строительстве метро, о комсомольских делах столицы и, конечно, об авиации. Мелькали имена неизвестных мне авиаторов, говорили ребята об исключительном мастерстве летчика-испытателя Валерия Чкалова.

Чкалов! Его жизнь в авиации помогла обрести крылья многим молодым пилотам. В дни моей учебы в летной школе его имя уже приобрело всенародное признание. Чкалов стал гордостью Советской страны. Прекрасно сказал о великом летчике великий поэт Александр Твардовский:

Изо всех больших имен геройских,

Что известны нам наперечет,

Как– то по-особому,

По– свойски,

Это имя называл народ.

Попросту -

Мы так его любили,

И для всех он был

Таким своим,

Будто все мы в личной дружбе были,

Пили, ели и летали с ним…

И вот мы в Ейске. Большого впечатления городок не произвел. Да и не было времени знакомиться с ним. Всем хотелось скорее в кабины самолетов и летать, летать, [14] летать… Однако добрых три месяца самолеты мы видим лишь издалека. Проходим курс подготовки молодого бойца. Под жарким южным солнцем маршируем, маршируем, маршируем… Ропщут ребята:

– Вот тебе и летчики-пилоты!

– Служить в пехоте не собирались!

Про себя ропщу на первых порах и я. А начальники наши – ноль внимания на наше недовольство… И незаметно для себя мы начинаем привыкать к размеренному укладу воинской жизни, подчинять свои желания интересам службы. Все это бесспорно благотворно влияло на укрепление волевых черт характера, приучало нас к большим физическим нагрузкам, так необходимым авиаторам.

7 ноября 1935 года, в годовщину Великой Октябрьской революции, я и мои товарищи принимали военную присягу. Строгий и торжественный ритуал принятия присяги всегда вызывает чувство гордости у юношей, призванных в ряды защитников Отечества, помогает осознать великую ответственность их перед народом. Традиция принятия присяги связана с рождением Красной Армии. Первый текст присяги был представлен в «Формуле торжественного обещания», утвержденной ВЦИКом в апреле 1918 года.

В те дни меня постигло большое горе: умерла мама. Мне дали краткосрочный отпуск. А когда я вернулся в Ейск, то узнал, что зачислен в группу курсантов, откомандированных в Одесскую военную летную школу. Почему так было сделано, нам не объяснили, да мы особо и не задумывались над этим.

Одесса многих очаровала своей неповторимой красотой. Был очарован и я. В дни увольнений часами бродил у моря. Гудки пароходов напоминали мне родную Узловую. А чайки, пикирующие в воду за добычей, вызывали чувство зависти. Вот так бы на самолете! [15]

Летное поле нашей школы находилось на северной окраине города. Здесь же были учебные помещения, казармы. Рядом жилые дома постоянного состава школы. Все в едином комплексе. Небольшой авиагородок. Он всем нам правился.

Мне всегда везло на друзей. Одним из них стал Михаил Мухин, который до поступления в школу уже работал на авиационном заводе вместе с женой Диной. Мы познакомились с ним при переезде в Одессу. Подсев ко мне, Мухин спросил:

– Ну, Медвежонок, как дела? Все скучаешь по дому?

Тогда же я познакомился с курсантом, пристально смотревшим на меня немигающим взглядом. Я не выдержал и отвел глаза в сторону. «Гипнотизер» по-детски рассмеялся и представился:

– Сергей Герасимов.

Мы разговорились. Вагонный разговор положил начало дружбе с двумя хорошими людьми. Она закрепилась в отряде, готовившем летчиков-истребителей, куда мы трое попали.

Дни учебы летели быстро. Этому способствовало горячее стремление большинства курсантов поскорее все познать и, как в песне, «сказку сделать былью».

Драгоценное время – молодость! Как прав был Иван Сергеевич Тургенев, говоря о ней: «И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности все сделать, а в возможности думать, что ты все сделаешь».

Наступил долгожданный час – я в воздухе вместе со своим наставником Владимиром Алексеевичем Мясковым. Ощущение радостное, никакого страха. Все внимание на первых порах приковано к земле: здания превращаются в квадратики, дороги – в узкие ленточки. А выше – бездонная синева неба. Инструктор начинает выполнять некоторые фигуры пилотажа. У-2 послушен [16] опытным рукам пилота, и это укрепляет чувство уверенности в надежности машины. Теперь в мыслях одно – попробовать все самому.

– Ну как, курсант Медведев, хорошо парить в небе? – спрашивает Мясков.

Я доволен, но в свою очередь интересуюсь:

– А скоро, товарищ старший лейтенант, мне доверите самостоятельный полет?

– Скоро, Медведев, скоро, – улыбается Владимир Алексеевич.

Мясков для меня «летный бог». Высокий, стройный, всегда подтянутый, все умеющий, все знающий о самолетах, строгий, непримиримый к малейшей небрежности или недисциплинированности, в то же время душевный человек. Он завоевал наши сердца. У меня от Владимира Алексеевича не было никаких секретов.

Инструктор сдержал слово. Мне было доверено первым из нашей группы совершить самостоятельный полет. Накануне, после отбоя, я долго не мог уснуть – в голове все перемешалось: наставления инструктора, советы друзей, мысли о доме; вспомнился почему-то председатель московской приемной комиссии… Забылся в крепком сне и впервые за все время учебы опоздал в строй.

– Не ожидал от вас этого, Медведев, – укоризненно сказал старшина…

Подхожу к самолету. Инструктор дает последние указания. Механик докладывает о готовности машины к полету. Я плохо понимаю, что мне говорят, но внимательно осматриваю наиболее важные узлы управления, шасси… Разбег, и У-2 плавно отделяется от земли. Я в воздухе. Не верится! Покачиваю ручкой управления. Никто не мешает. После второго разворота осознаю, что лечу самостоятельно.

Экзамен сдан. На земле меня поздравляют друзья. [17]

Инструктор говорит:

– Действовали правильно, Медведев.

Учение продолжалось. И в классах, и на летном поле. Прыгали с парашютом, стреляли из авиационных пулеметов. Изучали досконально технику истребителя, хотя учебно-тренировочных машин этого типа тогда в школе не было. От своих наставников часто слышали: «Труд летчика – искусство. За малейшее пренебрежение в подготовке к полету тебя ждет жестокая расплата, вплоть до гибели».

Первый полет на истребителе И-5 я совершил без предварительного полета на учебно-тренировочном истребителе. Позже узнал, что командование разрешило его в качестве эксперимента, а инструктор гарантировал надежность поведения в воздухе учлета Медведева. Внешне я был спокоен – так говорили мне потом друзья, но, чего греха таить, внутри что-то подкатывало. В кабину садился с нескрываемым волнением, но как только с помощью механика запустил двигатель, все переживания куда-то отодвинулись.

Необычно короткий разбег, и И-5 уже в воздухе. От непривычной еще скорости беру ручку на себя, и самолет взмывает ввысь. Ощущение чувства слитности с грозной машиной, ее послушность тебе прибавляют уверенности. От счастья поет душа. Я – летчик!

Тогда мне казалось, что это так. Однако непросто обрести крылья, тем более владеть ими в совершенстве. Сталь закаляют, чтобы она стала прочной. Настоящий военный летчик рождается только в жестких рамках непрерывных тренировок, строгой требовательности командиров. Не всякому это дано. Но только так и не иначе приходит летное мастерство, которое обеспечивает в бою ясность ума, находчивость, решительность, диктует единственно правильное решение в критические моменты поединка с врагом. [18]

Перед окончанием школы пришел приказ: часть курсантов, освоивших хорошо пилотирование на истребителе И-5, оставить на дополнительный курс управления самолетом И-16. В эту группу был определен и я.

Истребитель И-16 – знаменитый поликарповский «ишачок». В середине 30-х годов это был один из самых совершенных самолетов. Он обладал большой скоростью и мощным вооружением, имел хорошую маневренность. Впервые на истребителе после взлета убиралось шасси.

Доучивались упорно. К концу 1937 года вполне освоили полеты на новой машине. Состоялся выпуск нашей группы. Все ребята были рады, но огорчало одно: вместо звания «лейтенант» получили звание «старшина-пилот». Правда, обмундирование наше почти ничем не отличалось от комсоставского: реглан, летная эмблема, ну а что такое «пила» (так мы называли четыре треугольничка в петлицах), не все штатские, особенно девушки, понимали.

Я получил назначение в Смоленскую авиационную бригаду. Срок явки в часть был определен 3 января 1938 года. В моем распоряжении оставалось несколько дней, и я принял приглашение своего товарища Василия Королева встретить Новый год в Москве, у его родных.

Отшумела новогодняя ночь в столице. Полный интересных впечатлений от Москвы и гостеприимных москвичей прибыл я в старинный русский город Смоленск. Авиагородок располагался здесь, как и в Одессе, рядом с аэродромом, в хвойном перелеске. Бригадой нашей командовал Федор Яковлевич Фалалеев. Состояла она из трех полков и разведывательной эскадрильи. Комбригу было сорок лет, из которых двадцать провел он в рядах Красной Армии, участвовал в гражданской войне. [19]

Под стать комбригу был и командир полка майор Стариков, которому я и доложил о своем прибытии в полк для прохождения дальнейшей службы. Когда он подошел ко мне и протянул руку, на его груди блеснул орден Ленина – так Родина отметила боевую доблесть летчика Старикова в боях с фашистами в Испании.

Коротко расспросив меня о полетах в школе, комбриг сказал:

– Летаем мы на новейших истребителях. Свое вступление в нашу семью начните с изучения особенностей аэродрома и окружающего района в радиусе ста километров. Служить будете в эскадрилье капитана Найденова. У него есть чему поучиться.

Комэск тоже был «испанец», получивший за успешные воздушные бои в небе Испании орден Красного Знамени. Командир звена старший лейтенант Стежко боевого опыта не имел, но владел мастерски техникой пилотирования.

Наш полк считался одним из лучших в Белорусском военном округе. Имея учителями командиров с боевым опытом, наша десятка «одесситов», приехавшая в Смоленскую бригаду, с завидным рвением училась искусству ведения воздушного боя. Как мы волновались, когда в августе 1938 года пришлось сдавать трудный экзамен – полк проверяла главная инспекция Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Не уронили чести полка молодые лейтенанты (новые звания нам присвоили в день 1 Мая) – все показали хорошую технику пилотирования.

На мою долю выпало, быть может, побольше волнений, чем другим. Мои умения и знания проверял сам начальник летной инспекции ВВС Анатолий Константинович Серов – знаменитый ас, Герой Советского Союза, участник войны испанского народа с фашистами. После полета он сказал лишь одно слово: [20]

– Отлично!

Я был, как говорится, на седьмом небе.

А в настоящем небе сгущались грозовые военные тучи. За рубежом уже полыхала война. Она велась Японией в Китае, Италией в Эфиопии. От торпед фашистских субмарин гибли торговые корабли в Атлантике. Завершалась испанская трагедия. Пролилась кровь на чехословацкой земле: в марте 1939 года германские войска оккупировали Прагу. Неделей позже они захватили литовский порт Клайпеду.

Не отставала от фашистской Германии и милитаристская Япония. Образовав на захваченной территории Китая марионеточное государство Маньчжоу-Го, она подвела свою армию, оснащенную по последнему слову военной техники, к границам дружественной нам Монголии. После нескольких вооруженных провокаций японцы 2 июля 1939 года вторглись в пределы МНР, пытаясь овладеть плацдармом на западном берегу реки Халхин-Гол. Советские войска, верные обязательствам договора о взаимопомощи между СССР и МНР, выступили против захватчиков.

Летный и технический состав нашей бригады живо интересовался развернувшимися событиями в Европе и в Азии. Сознание личной ответственности за безопасность наших границ заставляло каждого из нас работать изо всех сил. Летали мы много, отдыхали урывками.

Наши командиры старались расширить у летчиков понятие о вариантах и способах ведения воздушного боя с истребителями вероятного противника. Мы знали, что в Монголии японцы стали летать на новом очень маневренном истребителе И-97. Наши самолеты И-15-бис с трудом вели с ними бой. Могло выручить только мастерство пилотирования, доведенное до виртуозности. Вырабатывая его у нас, командир эскадрильи Найденов, [21] командиры звеньев Батюк и Стежко не давали нам покоя ни днем ни ночью. И сейчас припоминаю тяжелейший учебно-воздушный бой с Батюком, когда на одном из виражей мой «ишачок» свалился в штопор.

Нечего и говорить о том, что каждый из нас мечтал попасть в небо Монголии, но дни шли своей чередой, а шансов помериться силами с японцами, казалось, не было. И вдруг в конце мая радостная весть: наш полк выделяет эскадрилью для посылки в район Халхин-Гола. Отбор проводил командир полка. На беседе у него уже побывало несколько человек, а меня почему-то не вызывали. Потерял, было, надежду, но командир звена Стежко подбодрил:

– Терпи, казак, атаманом будешь.

На другой день и я стоял в кабинете командира полка. Выслушав мой доклад, он долго, внимательно смотрел на меня.

– Вы, конечно, знаете, Медведев, зачем вызваны, – сказал он и, не дожидаясь ответа, тихо добавил: – У нас сомнений в вашей кандидатуре нет. Если вы согласны, то желаю удачи.

Я так растерялся от этих слов, что не особенно внятно пробормотал:

– Доверие оправдаю…

Смоленский авиаполк стал второй летной школой в моей жизни. О его боевом дружном коллективе осталась светлая, благодарная память.

Тревога на рассвете

И день, и ночь стучат колеса. Наш специальный поезд двигается от Москвы к Чите не по расписанию. Стоим на станциях то очень долго, то всего несколько [22] минут. Старший по нашему вагону капитан Батюк (он только что получил новое воинское звание) все время предупреждает на остановках:

– Товарищи, не отходите далеко от поезда. Не привлекайте к себе внимание.

Вот и красавец Байкал. Остановились на каком-то перегоне, имели возможность попробовать его прохладную чистую воду.

– Вот бы поплавать! – восторженно произнес кто-то из товарищей.

Когда поезд тронулся, в вагоне долго, шумно говорили о Байкале, вспоминали истории, связанные с ним. Я знал, что озеро очень глубоководное, но впервые услышал, что оно самое глубокое в мире (1620 метров) и принимает в свой бассейн более 300 рек.

За Читою, на железнодорожном разъезде 77-й километр, наш поезд стал под разгрузку. Мы получили новенькие истребители И-16 с пушечным вооружением: две пушки – справа и слева от фюзеляжа, два скорострельных пулемета в носовой части, стрелявшие синхронно через плоскость винта.

Летчики с места в карьер облетали свои самолеты, опробовали боевое оружие и стали готовиться к перелету на полевой аэродром. Он располагался в 30 километрах от линии фронта.

Бои уже приняли ожесточенный характер. Начало их для советско-монгольской авиации было неудачным. Японские летчики неожиданно отбомбили известные им аэродромы и уничтожили на земле многие наши самолеты, не успевшие рассредоточиться. Но вскоре положение выровнялось. В небо союзной Монголии советское командование направило своих прославленных авиаторов. Из Испании прилетели Герой Советского Союза Сергей Грицевец, Иван Лакеев, Борис Смирнов, Евгений [23] Степанов; из Китая – Леонид Орлов и Герой Советского Союза Григорий Кравченко; из Москвы – Виктор Рахов (один из испытателей авиационной техники, товарищ Валерия Чкалова, виртуозно выполнявший фигуры высшего пилотажа в дни праздников над Красной площадью Москвы).