Текст книги "Фантастика 1966. Выпуск 3"

Автор книги: Дмитрий Биленкин

Соавторы: Михаил Анчаров,Ромэн Яров,Евгений Муслин,Борис Зубков,Павел Багряк,Наталья Суханова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

8. Билет в Аргентину

Миллер не успел нажать кнопку сброса: рука Двойника цепко обхватила его запястье. Физик рванулся. Двойник засмеялся коротко и неприятно.

– Драка отменяется, – сказал он отрывисто, – ведь и физически мы равны. – Он разжал руку.

Миллер чуть тронул красную кнопку, и в тот же миг они увидели, как острой пикой взметнулась вверх дрожащая голубая линия на экране нейтронного счетчика: в шахте взорвалась бомба. Миллер устало опустился в кресло, закрыл глаза. Двойник подошел к контрольному секундомеру.

– Шесть минут семнадцать и три десятых секунды, – сказал он. – Боже мой, какой вы все-таки идиот! Просто не верится, что вы мой двойник.

– Идиот вы, – лениво сказал Миллер. – Впрочем, даже кретину ясно, что если процесс ядерного деления можно затормозить на десять секунд, то при определенном расходе энергии его можно затормозить на десять минут, или дней, или лет. Это уже неинтересные технические детали, которые должны заботить не физика, а репортера… А вы упивались своей властью над нейтронами, как мальчишка, которому подарили барабан.

– Да! Упивался! – закричал Двойник. – Упивался! Потому что нам с вами все ясно и секунду спустя, а Дорону и господам из министерства обороны и секунды мало! Им нужен эффектный фокус – вот тогда им будет ясно! Эффектный и достаточно долгий, чтобы они успели сообразить. Года два назад я листал книжку «Теория рекламы…».

– Это я листал! – сказал Миллер.

– Опять дурацкий спор, – вздохнул Двойник. – Ну хорошо: мы листали. Но вы ничего, видно, не запомнили, а я запомнил. Надо уметь продавать. И право же, все равно, чем вы торгуете: пивом или установками нейтронного торможения. Если вы принесете Дорону листок с формулами, вам заплатят тысячу кларков, а если вы сунете ему под нос секундомер – можете сорвать миллионы.

– Так, так, – сказал Миллер, – браво! Раньше я думал, что есть физики-теоретики и физики-экспериментаторы. Оказывается, есть еще физики-лавочники.

– Зря стараетесь: драки не будет, – спокойно сказал Двойник. – Ну что вы злитесь? Почему цену моим мозгам должен назначать кто-то, а не я?

– Вашим мозгам? – переспросил Миллер.

– Ну хорошо: нашим.

– Это, простите, меняет дело. Я сам распоряжаюсь своими мозгами.

– Можете не волноваться: я джентльмен. Все деньги – пополам. И послушайте меня, давайте сразу договоримся: я покупаю билет в Аргентину или в Австралию, куда хотите, хоть в Россию, и вы уезжаете. Нам будет трудно вдвоем.

– Интересно, – сказал Миллер, – очень интересно. Я уезжаю, а вы? Что будете делать вы? Только откровенно.

– Абсолютно откровенно! Я иду к Дорону и рассказываю ему о том, что генератор существует, работает, и предлагаю его купить… ну, допустим, за миллиард кларков.

– Зачем вам такая куча денег?

– Я не жадный: миллиард надо просить для солидности. На двоих нам вполне хватит двадцати миллионов. Потом отдаю установку, ее разбирают, изучают…

– Но они не понимают принципа генерирования и ориентации поля.

– А зачем его понимать? Кто понимает, что такое энтропия? Кто представляет себе бесконечность пространства? Так даже удобнее: я им – установку, они мне – чек. И – до свидания. Поселимся с Ирэн где-нибудь у теплого моря…

– Но ведь Ирэн будет в Аргентине.

– Почему?

– Вы же собираетесь спровадить меня в Аргентину.

– Вас, но не Ирэн.

– Ах, вы надеетесь, что я…

Их разговор прервал голос Дорона из репродуктора:

– Профессор Миллер! Профессор Миллер!

Двойник быстро подошел к микрофону, щелкнул выключателем.

– Миллер у микрофона.

– Мы до сих пор не понимаем, чем вызвана задержка взрыва, – сказал Дорон. – Могут ли ваши опыты влиять на наш эксперимент?

– Гм… Трудно сказать, – осторожно начал Двойник.

– Думаю, что не могут, – быстро вставил Миллер.

Двойник погрозил ему кулаком.

– Вы могли бы зайти ко мне? – спросил Дорон.

– Хорошо, – сказал Двойник.

– Я зайду через десять минут, – добавил Миллер.

Двойник выключил микрофон.

– Зайду все-таки я, – сказал он.

– Послушайте, мне это надоело, – Миллер закипел. – С меня хватит. Вы ходили по моему кабинету – я сидел в шкафу, вы ездили в моей машине – я добирался на попутной. Давайте вести честную игру: утром вы говорили с Дороном, теперь моя очередь.

– Понял, – сказал Двойник и улыбнулся. – Вы думаете, что я начну торговлю и оставлю вас в дураках…

– А где гарантия… – перебил Миллер.

– Вот это настоящий разговор! – захохотал Двойник. – «Где гарантия»? Да, вы не такой простак, каким хотите казаться. – Внезапно он стал серьезным. – Даю вам слово: сегодня торговли не будет. Это слишком серьезное дело, и к нему надо подготовиться. Более того, я постараюсь убедить Дорона, что задержка, возможно, не имеет к нам отношения. Если он узнает о нашем опыте, то спокойно сможет обойтись и без нас: установка в его руках. Итак, сейчас 15.30, в 17.00 встретимся дома и все обдумаем… Да, пока не забыл: купите себе домашние туфли, я не могу больше ходить по квартире босиком.

Двойник вышел. Некоторое время Миллер неподвижно сидел в кресле, потом встал, в задумчивости походил по тесному бункеру, сел снова. Итак, решение, о котором он думал так долго, принято. Принято не им. Помимо его воли. Двойник продаст установку, это вопрос только времени. Он должен помешать ему. Как? Как? Как?

Он сидел долго. Вдруг вспомнил: «Кто понимает, что такое энтропия? Кто представляет себе бесконечность пространства?» Миллер быстро встал.

«Может быть, это не лучшее решение, но это решение», – сказал он своему отражению в трубке осциллографа. Выпуклое стекло искажало его лицо… Там, в трубке, он совсем другой, не похожий на Двойника…

«Мерседес» профессора Миллера подъехал к стенду, где была смонтирована установка. Он улыбнулся часовому; туг его знали. Подошел к аппарату, долго возился, отключая привода, тянувшиеся к маленьким ящичкам – блокам ориентации поля. В них – все. Два ящичка не больше жестянки из-под чая. Правда, тяжелые. «Гири, – подумал Миллер, – гири на весах войны и мира». Он отнес их в машину.

Через десять минут, когда он был уже милях в пятнадцати от полигона, он остановил свой «мерседес» у моста через реку. Вышел. Вынул блоки, положил под передние колеса.

Сел за руль и двинул автомобиль. Раздался легкий хруст, как сахар на зубах. «Мерседес» снова остановился. Миллер вышел с газетой в руках. Аккуратно сгреб в газету исковерканные пластинки металла, панельки, магнитики, битое стекло, клочки разорванных проводов. Завернул. Пакетик полетел в реку, шлепнулся и даже проплыл, к удивлению Миллера, несколько метров. Но тонкая бумага быстро размокла, расползлась под тяжестью разбитых приборов.

Он переехал мост. Крутой поворот шоссе был огорожен белыми бетонными столбиками, прямыми и строгими, как солдаты. Миллер на ощупь проверил застежки предохранительного шоферского пояса. «Жалко все-таки машину…» – это была его последняя мысль перед тем, как «мерседес», ударившись правым боком в столбик, с визгом отлетел на левую сторону шоссе. Маленькая тонкая струйка побежала к обочине. Наверное, это была вода. А может быть, бензин. А может, быть, кровь?

…17.30. Миллера нет. Что он придумал? Душно, Двойник подошел к окну, распахнул створки и в тот же миг услышал голос мальчишки-газетчика: «Экстренный выпуск! Новый подземный взрыв прошел успешно!» (Он улыбнулся.) «Миссис Лэлли Кичк – мать двадцать шестого ребенка!» (Молодец Лэлли!) «Известный физик профессор Миллер – еще одна жертва автомобилизма». Двойник вздрогнул. Нет, он не мог ослышаться. Выскочил на улицу, схватил газету и сразу увидел на первой полосе свой искореженный «мерседес». Отдельно – фотография Миллера: голова откинута назад, глаза закрыты.

Не понимая слов, пробежал глазами заметку: «…доставлен в госпиталь св. Фомы…» Где этот святой находится?

Первое, что сказал врачу Миллер, когда открыл глаза в госпитале святого Фомы, было:

– Прошу вас позвонить по телефону РС–15–875… господину Дорону… и рассказать ему…

– Обязательно, обязательно, – суетливо и ласково ответил врач и тут же начал набирать номер.

«Так, – подумал Миллер, – установки нет. Это раз. Дорон знает, что я в больнице. Это два. Сегодня об этом напишут газеты. – Он готов был смеяться от радости. – Главное теперь – надуть врачей… Какие признаки сотрясения мозга? Тошнота. А еще? Кажется, сотрясение нельзя проверить никакой электроникой… Итак, он перешел, наконец, на легальное положение. „Профессор Миллер – жертва автомобильной катастрофы“! Ха! Ха! Пусть теперь тот покрутится!»

– Если придет мой брат, вы узнаете его, он очень похож на меня, пропустите его, пожалуйста, – сказал он.

Двойник пришел в тот же вечер, едва не столкнувшись с уходящей Ирэн. Миллер улыбнулся, увидев его наклеенные усы.

– Не колются? – спросил он шепотом.

– Что? – не понял Двойник.

– Усы не колются? – Миллер захохотал. – Может быть, теперь вам купить билет в Аргентину?

– Чему вы, собственно, радуетесь? Разбили мою машину…

– Нашу машину, – поправил Миллер.

– …Нашу машину, – продолжал Двойник, – и только ради того, чтобы заставить меня купить эти дурацкие усы? Это не смешно, это глупо. Неужели вы до сих пор не понимаете, что Дорону совершенно наплевать на то, кто из нас настоящий Миллер? Ну, пусть вы. Пусть. А я пойду и предложу ему установку. Он что же, по-вашему, не возьмет ее только потому, что вы, так называемый «настоящий Миллер», лежите в госпитале? Чепуха!

– Правильно, – весело сказал Миллер. – Все правильно. Но вся штука в том, что теперь вам нечего предлагать Дорону.

Он ожидал увидеть на лице Двойника удивление или возмущение. И не увидел.

– Знаю, – Двойник устало махнул рукой, – все знаю. Я был на полигоне. Вы сняли блоки ориентации поля и выбросили в какую-нибудь помойку. Согласен с вашим выбором: это самая дорогая вещь, которая когда-либо лежала на помойке за всю историю человечества. Но я не буду их искать. Пусть ищет Дорон, если ему жалко двадцать миллионов кларков. А мне эти блоки не нужны. У меня они есть. Вот тут.

Он постучал себя пальцем по лбу.

9. Ключевое уравнение

Миллер молчал, а Двойник со вкусом описывал детали открытия. Он так увлекся, что вынул карандаш и потянул к себе листок с температурной кривой, чтобы изобразить ключевое уравнение.

Это было уже слишком. Перед Миллером сидело его «я», на этот раз не только физическое, но и интеллектуальное. Сидел ученый, которому формулы доставляли чисто эстетическое наслаждение.

– Хватит, – сказал Миллер.

Карандаш Двойника замер.

– Хорошо, коллега, хватит. Но согласитесь, что у нас с вами великолепная профессия. Право, мне жалко лишать вас удовольствия быть ученым.

– То есть как – лишать? Почему меня, а не себя?

Это был глупый и ненужный вопрос, но Миллер нарочно задал его, чтобы выиграть время.

– По-моему, это ясно, – Двойник улыбнулся. – В наши дни всесилия доронов жизнь ученого трудна. Я к ней более приспособлен, потому что во мне, к счастью, нет вашего комплекса неполноценности.

– Совести, – поправил Миллер.

– А! – Двойник улыбнулся. – Для нас, ученых, объективная реальность превыше всего. Что такое совесть? В каких координатах прикажете ее измерять? И чем? Вот так-то.

– Пожалуй, вы правы, – заметил Миллер, – вам легче жить.

– Ну, не сказал бы. Черт возьми, кому из нас приходится больше заботиться друг о друге – вам или мне?

– Если вы имеете в виду вариант с Аргентиной…

– Почему? Мы можем рассмотреть и другие варианты. Помнится, в детстве, я, значит и вы – мы оба мечтали быть художниками. Почему бы вам не вернуться к живописи? Тоже творчество.

– Действительно, почему бы?

– Да и вообще Аргентина не обязательна. Вы можете остаться здесь, вы станете моим братом, документы мы купим. Затем вилла на Коралловых островах, а? Плохо разве?

– Неплохо, – согласился. Миллер.

– Но без Ирэн, профессор, – сказал Двойник. – Ирэн моя.

Миллер не умел притворяться. Он знал за собой эту слабость. К тому же у него по-настоящему заболела голова.

– Так что же, – сказал Двойник, – обсудим этот вариант?

– Не сейчас, – Миллер закрыл глаза. – Завтра. У меня голова идет кругом.

– Вижу, вижу, вы побледнели. У вас действительно сотрясение мозга? Бедный мой братик…

Двойник нежно погладил Миллера по плечу.

«А ведь он, пожалуй, не врет, – подумал Миллер. – Он действительно жалеет меня, ибо считает поверженным. Он просто опьянен сознанием своего превосходства! Это хорошо».

И вдруг Миллера как острым ножом резанула мысль: Двойника не было раньше, и его не должно быть в будущем! Боже, как это просто! Как это просто!

– Завтра, – сказал Миллер, не открывая глаз. – Решим все завтра. Вы подумайте… о вариантах. Я тоже подумаю… братик.

Последнее слово далось ему с трудом, но почему-то очень захотелось его произнести.

– Что ж, неплохо! Дела наши, кажется, идут на лад. А говорят, что от автомобильных катастроф один только вред. – Двойник подмигнул Миллеру. – Итак, завтра. Вы больной, поэтому выбирайте время.

– Я выйду отсюда в девять вечера. Заеду домой переодеться – у меня порван пиджак. Встретимся в одиннадцать… На углу Криго-стрит и Лоби-авеню.

– Почему на улице? Уж лучше в кафе…

– Хорошо, давайте тогда в институте. Там никого уже не будет, и нам не помешают.

– Дома еще спокойней.

– Нет, нет, только не дома!

– Понимаю. Может прийти Ирэн? Пожалуй, вы правы, профессор…

Двойник вышел.

Когда за ним закрылась дверь, Миллер понял, что еще минута—другая – и он сорвался бы. Накричал, нагрубил и все испортил бы… Итак, Миллер против Миллера. Как странно!

Впрочем, странно ли? Разве все эти последние месяцы он не был занят борьбой с самим собой? Здесь ничего не изменилось, если не считать того, что его второе, темное, «я» отделилось и зажило самостоятельной жизнью. Завтра этой борьбе придет конец, только и всего. Но хватит ли у него сил сломать это «я» в другом человеке?

…Утром Миллер проснулся бодрым, решительным, каким давно уже не был. Уговорить врачей выписать его из госпиталя не составило особого труда. Куда труднее было дождаться вечера.

План был четок и ясен. В 9.15 Миллер заехал к себе домой, торопливо переоделся, открыл ящик стола и, ни секунды не колеблясь, сунул в карман пистолет. Потом вышел на улицу, остановил такси.

– Уэлком-сквер. – крикнул шоферу.

Ирэн, как он и ожидал, была дома. С того времени, как Миллер оказался в больнице, она не находила себе места.

Из квартиры не выходила ни на секунду. В любой момент мог позвонить Миллер – так думала Ирэн.

Когда Миллер вошел, она молча поднялась ему навстречу, и глаза ее говорили больше, чем любое слово, которое могли произнести губы.

– Ирэн, – сказал он. – Помоги мне быть сильным…

Она на миг отступила – маленькая серьезная девочка с внезапно осунувшимся лицом – и тихо спросила:

– Дюк, нам будет… очень плохо?

– Да, Ирэн, скорее всего. Я принял решение, и через два часа…

– Но уже ночь, – сказала она.

– Через два часа я сделаю самый важный и самый трудный шаг к его осуществлению. Я пойду сейчас…

– Не надо, – прервала Ирэн. – Что бы ты ни сделал, я одобряю. Однажды я уже сказала тебе об этом. Лишь бы ты не был таким…

– Каким?

– Таким… разным. Издерганным. Я устала мучиться твои ми мучениями.

– Ирэн, я должен сейчас уйти.

– Хорошо.

Она подняла голову. В ее глазах блестели слезы.

– Потом ты мне все объяснишь. Когда у тебя будет время. Я жду, Дюк.

Говорить Миллер больше не мог. Он благодарно посмотрел на Ирэн и вышел из комнаты.

После его ухода Ирэн с минуту еще стояла у двери, опустив руки. Медленным взглядом обвела комнату, в которой сгущались сумерки. Потом вытерла слезы, посмотрела на часы – было десять вечера – и пошла в спальню. Когда раздался стук в дверь, она была уже в халате.

– Лили, это ты? – спросила она, решив, что это маленькая Лили, живущая на первом этаже.

Дверь отворилась.

– Дюк?! – воскликнула Ирэн, удивленная столь внезапным возвращением Миллера.

– Да, я. Ты расстроена? А у меня хорошие новости. Все складывается так удачно, что не сегодня-завтра ты станешь женой богатого и знаменитого мужа. Через неделю, Ирэн, мы отправимся на Коралловые острова. Ты так давно мечтала о поездке… Что с тобой, дорогая?

Ирэн зажала рот, чтобы не закричать.

– Ирэн! – он шагнул к ней, но она отпрянула в угол.

– Не подходи… – прошептала она. – Это не ты!

Страшным усилием води Двойник удержал проклятия.

– Ирэн, послушай… Я не думал…

Но Ирэн не слушала его. Она вжалась в стену и медленно покачивала головой. Потом словно обмякла, взгляд ее потух.

– Уходи, – глухо сказала она. – И не появляйся, пока я не позову тебя. Мне надо подумать.

– Но я тебе все объясню!

– Десять минут назад я не просила у тебя объяснений, – она хрипло засмеялась. – Ты хамелеон. Ты не способен решать раз и навсегда. Теперь решу я сама. Уходи.

…Двойник быстро шел по темному коридору института, не глядя по сторонам. Если бы перед ним сейчас вдруг возникла стена, он не стал бы ее обходить, он прошиб бы стену, так переполняла его ярость. Но у двери в кабинет он замедлил шаг, вынул из кармана пистолет и, поколебавшись с секунду, поставил спуск на предохранитель.

10. Развязка без конца

– Что было дальше? – быстро спросил Гард.

Некоторое время Фред не отвечал. Он закрыл блокнот, отвернулся к окну и с тоской смотрел на улицу. У Гарда возникло ощущение, что, не будь его в кабинете, Фред распахнул бы сейчас окно и через несколько секунд покончил счеты с этим миром.

– Ты слишком близко принимаешь все к сердцу, – сказал Гард. – Тебя так надолго не хватит.

– Что было дальше? – медленно произнес репортер, словно не слыша последних слов Гарда. – Миллеры вполне созрели для решительных действий. Понимаешь, Дэвид, – он повернулся к инспектору, – это почти то же самое, как в одном человеке идет борьба с самим собой, и вот он однажды решает, что пора подвести черту. Быть или не быть, в конце концов это каждому рано или поздно приходится решать. Но когда мы подводим черту для себя, мы можем убить мысль, оставив плоть живой. У них же плоть оказалась неотъемлемой от мысли… Убийство было, Гард, и ты это прекрасно знаешь!

– Но юридически…

– Но юридически его не было, если Миллер жив, а наличие двойников нигде не зафиксировано?

– Однажды я уже слышал это, – сказал Гард.

– От Дорона, – спокойно добавил Честер.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю все. С того момента, как появился Двойник, и до того момента, как тебя вызвал Дорон. Он тебя вызывал?

– Но при этом никто не присутствовал.

– И он говорил с тобой?

– За последние три года я впервые позволяю себя допрашивать. Да, говорил, две минуты.

– Вполне достаточно, чтобы сказать: «Инспектор Гард, зарубите себе на носу…» – Но про Двойника он мне ничего не говорил.

– А ты у него спрашивал? Дорон привык иметь дело с теми, кого уже трудно превратить в людей, потому что святой Франциск давно обратил их в бессловесных скотов…

– Фредерик!

– Что было дальше, Дэвид? Была ночь. Дежурный сказал, что это случилось где-то около двенадцати. Но их последняя встреча началась часом раньше. Целый час они сидели в креслах друг перед другом, пили вино и сжимали в карманах пистолеты. В сущности, Гард, они не были врагами, потому что человек не умеет быть врагом самому себе. Непримиримы были их планы! Одинаковое прошлое – и взаимоисключающее будущее! Это трагедия, Гард, трагедия нашего века – я не взял бы на себя обязанность адвоката, если нужно было бы защищать оставшегося в живых… Дурацкая жизнь, если она может до такой степени искалечить психику человека, что нередко и без двойников мы сами себя не узнаем! Да, Гард, они были умными людьми и наверняка думали обо всем этом в тот последний час. Впрочем, тогда уже ничто не имело для них значения – ни открытие, ни установка, ни Аргентина, ни даже Ирэн. Они еще произносили какие-то слова, но только для формы, боясь спугнуть жертву. Ведь каждый из них думал, что лишь он замыслил убийство, и жертва об этом даже не подозревает! Вот почему, Гард, они, не сговариваясь, выстрелили одновременно и даже несколько неожиданно для себя, хотя оба стремились к такому финалу, – они выстрелили сразу же после того, как одновременно поняли, что оба пришли убивать. А сначала… Сначала они наивно искали повода вытащить друг друга из кабинета, из этого института – куда-нибудь на улицу, в темноту, чтобы можно было сбросить труп в канаву, или в реку, обезобразив предварительно лицо… Это страшно, Гард, это чудовищно, но представь себе:

«– Ах, как хорошо сейчас на свежем воздухе, профессор!

– Где-нибудь у реки…

– Цивилизация скоро задушит природу.

– А помните, как мы в детстве мечтали попасть на необитаемый остров?

– Вместе с рыжей химичкой Лерой Вудворд?

– Нет, еще раньше. Правда, тогда у нас была… Роза Мэрфи! Она жила в соседнем доме.

– И тоже рыжая! Нам с вами везло на рыжих, коллега.

– Какая славная пора!

– Так выйдем на воздух?

– Пожалуй…» Разговор современных убийц… В недалеком будущем, Гард, прежде чем покончить со своими жертвами, убийцы будут, как фотографы, говорить: «Простите, можно попросить вас чутьчуть повернуть голову – вот так? Смотрите в эту точку. Подбородочек повыше, это выглядит эстетичней. И пожалуйста, повеселее взгляд. Отлично!» – а затем: «Спокойно, стреляю!» Знаешь, что испортило им все дело? Вызов дежурного. Не нажми Миллер кнопку, мы ничего не знали бы о происшедшем. Ни мы, ни весь мир…

– Ты думаешь, – сказал Гард, – что мир об этом узнает?

– Иначе, какой смысл в том, что это случилось?

– От тебя?

– Да, от меня. Чего бы мне это ни стоило. И очень скоро!

– А почему ты считаешь, что именно Миллер вызвал дежурного? И зачем?

– Потому что Миллер… Видишь ли, он позволил себе поиграть с Двойником в кошки-мышки. Ты обратил внимание, Гард, на то, что Миллер почти во всем был нерешительнее Двойника? Он, а не Двойник сидел в шкафу, он прятался на полигоне, он жалко выглядел перед Ирэн, он не принимал решительных мер… Я не знаю, почему так происходило. Возможно, потому, что человек, творящий зло, всегда решительней человека, творящего добро. Зло более прямолинейно, оно грубее, целеустремленней…

– Но добро все же сильнее, Фред.

– Только в итоге. И не всегда. Так вот, Дэвид, дежурного вызвал тот из них, у кого прежде сдали нервы. Миллер незаметным движением – спинкой кресла, чуть откинувшись назад, – нажал кнопку вызова дежурного. Когда раздались бы шаги по коридору, он сказал бы Двойнику: «Сюда кто-то идет. Прячьтесь в шкаф!» – и настоял бы на этом со всей решительностью, которой ему прежде так не хватало. Он еще не знал в тот момент, что Двойник тоже пришел убивать. И он рассчитывал не просто пошутить над Двойником, а получить при этом хоть крохотное подтверждение собственной решимости и воли, без которых его палец не смог бы нажать на курок. Но дежурный не появлялся! А повторный вызов уже не прошел незамеченным. И вот тут-то в течение каких-то секунд, словно спрессованные обстоятельствами, разыгрались трагические события.

«– Зачем вам дежурный, Миллер? – резко спросил Двойник.

– Чтобы вы сели в шкаф! – так же резко и прямо ответил Миллер.

– В шкафу проще убивать?

– Проще на улице!» Вызов был принят. Они все поняли. Они уже не сидели.

Они стояли посреди комнаты. Они смотрели друг другу в глаза, но, как боксеры, видели все, что делают их руки.

Два выстрела слились в один.

Остальное ты знаешь, за исключением некоторых подробностей.

Убийца, перешагнув труп, вышел из кабинета. В любую секунду могла открыться дверь. Правда, у него оставалась возможность убрать дежурного, но это было уже слишком, и он понимал, что убийство дежурного юридически не оправдаешь.

И действительно, они столкнулись почти у самых дверей кабинета.

«Вы давали сигнал?» – спросил дежурный.

Он ничего не ответил, он был взволнован, и, кроме того, ему было некогда.

Через семь минут его машина остановилась у дома, где живет Дорон. От института до этого дома ровно семь минут езды по ночной улице. Это был тот случай, когда разговор с Дороном должен был состояться не по телефону, и немедленно, поэтому он рискнул прийти к нему прямо в дом и поднять с постели. А не прийти не мог: в кабинете лежал труп, надо было предупредить события. Еще через десять минут Дорон выехал в институт. Ты помнишь машину, которая, сверкнув фарами, въехала во двор института, когда мы, допросив дежурного, выходили из здания? Это был Дорон.

– Так что же, Фред, он сказал Дорону?

Он напомнил ему о направлении поисков Чвиза, сказал о появлении Двойника и об Ирэн. И больше ничего. Об открытии и установке не было сказано ни слова! Пока не было сказано ни слова… И у него были для этого существенные причины – я не знаю точно, какие именно, но полагаю, что самой главной было то, что он боялся стать таким же трупом, как тот, что остался лежать в кабинете… Ведь Дорон мог легко освободиться от автора открытия, считая, что в его руках установка, тем более что повод для этого был самый подходящий.

Затем последовали два вызова: тебя и Чвиза. Старика подняли с постели, и Доров принял его у себя в кабинете. Понимаешь, если бы можно было повторить все условия, при которых получился Двойник, это стало бы открытием всех открытий! Дорон отлично это понимал. Вероятно, он уже рисовал в своем воображении какого-нибудь кретина, физическая сила которого для Дорона вполне компенсировала бы отсутствие мозгов. Таких кретинов можно было бы делать тысячами и миллионами, это были бы замечательные солдаты, полицейские, дешевая рабочая сила – черт знает, какие перспективы открывала такая возможность! Бедный Чвиз! Теперь он испытает на себе такое давление Дорона, какого не испытывал даже Миллер. Я не знаю, – сумеет ли он воспроизвести эксперимент, который привел к появлению Двойника, но то, что он сам теперь раздвоится, не сомневаюсь. Это будет битва не менее трагическая и не менее кровавая, чем битва двух Миллеров!

То, что сказал тебе Дорон, ты помнишь, я повторять не буду. Конечно, он немедленно позвонил Хейссу, и газета на следующий день вышла без моего репортажа. Труп убрали сначала в морг, выдав за нищего старика, и пьяница Конда даже часа не провел с телом, завернутым в какие-то тряпки.

А затем убитого похоронили на кладбище Бирка. Похоронили рано утром, хотя Бирк вот уже шесть лет хоронит только вечером, во время захода солнца и при свете факелов. Но что не в силах сделать Дорон!

Утром профессор сидел в своем кабинете, как будто бы ничего и не случилось…

– А что с Ирэн? – спросил Гард.

– Сейчас, наверное, уже все в порядке. Она ведь ничего не знает об убийстве, а все ее подозрения и тревоги должно развеять время.

– Фред, ты гениальный сыщик! – не без зависти сказал Гард. – Как ты все узнал? Ты говорил с людьми? Нашел очевидцев? Видел…

– Дело сейчас не во мне. Ты должен помочь! Дай хотя бы совет. Я не знаю, Дэвид, что делать… Или немедленно предупредить мир о случившемся, или… Что мне делать, Гард? Я должен торопиться с решением – пока не поздно, пока еще можно предотвратить катастрофу!

– О чем ты говоришь, Фред?

– Мир должен быть сейчас предельно бдительным, Дэвид. Нам нельзя спать спокойно, мы должны…

– О чем ты говоришь? – повторил Гард.

– Ах, Дэвид, ты никак не хочешь понять, в чем ужас положения! Да, я знаю все, я знаю все про двух Миллеров. Но я не знаю главного: кто из них остался в живых!..