Текст книги "Темна египетская ночь"

Автор книги: Дия Гарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Что это? – палец Карима небрежно очертил стоящую первой руну Ас, – Я спрашиваю, что это?

– Руны, – как можно вежливее ответил я, – Письмена такие. Древнескандинавские. И где вас только истории учили?

– В Оксфорде, – не замедлил поделиться со мной Карим, и задумчиво присев на край кровати начал что-то живо обсуждать с имиджмейкершей.

Ну и семейка: дядюшка – МГУ, племянничек – Оксфорд. Шикарно живете, братцы-египтяне. А я вот университетов не кончал, несмотря на то, что докторскую недавно с плеч свалил. Только родной институт…

– Видите ли, господин Семенов, – Карим переместился ко мне за спину и положил руку на плечо. – Руны нам не подходят. Их нужно убрать. Но на это потребуется некоторое время, а его у нас на ваше счастье осталось не так много. Поэтому придется замаскировать их. Сначала, мы думали закрыть их металлическим воротником. Но я решил, что вы будете в нем выглядеть слишком благородно. Поэтому поверх рун вам нанесут специальной краской наши египетские иероглифы. Она не смывается и сходит сама примерно через месяц. Потом мы вам ее подновим, если, конечно, вы доживете…

Пока он разглагольствовал, парни уже раскупорили какие-то баночки, и я оказался в умелых руках симпатичной мадам стилистки, которая осторожными, но точными движениями начала расписывать меня как пасхальное яйцо. Впрочем, против этого я ничего не имел. И даже, на какое-то время прикрыв глаза, блаженно вдыхал аромат ее духов, сосредоточиваясь на прикосновениях нежных женских ручек.

– Теперь глаза.

Я с трудом подавил в себе желание швырнуть Карима через себя и остался сидеть неподвижно, пока мне наносили боевую раскраску. Все это время шеф секьюрити, находясь у меня за спиной, нетерпеливо ждал, когда же я сорвусь. Не дождался. Потом на меня натянули короткую белую юбку странного фасона, а на ноги обули сандалии. Судя по количеству потертостей – точно древнеегипетские.

– А, пожалуй, ничего, – промурлыкал Карим, вновь возникая передо мной, – только загара не хватает.

Повинуясь его приказу, стилисты меня снова раздели и принялись натирать какой-то остро пахнущей темной жидкостью. Но мне уже было наплевать. Я не буду тратить свою ненависть впустую. Слишком расточительно – мне она очень пригодится там, на арене. И когда я представлю на месте своего противника ухмыляющегося Карима, то, думаю, что шансов на победу у него останется совсем не много.

– Вот и все, – объявил донельзя довольный двоюродный племянник, рассматривая меня со всех сторон, как выставленную в Лувре Венеру Мелосскую, – Можете пойти к зеркалу и взглянуть на свой новый имидж.

Я повиновался уже почти спокойно и, не обращая внимания на двинувшиеся вслед за мной автоматные стволы, прошел к большому зеркалу, занимавшему одну из стен ванной комнаты. Примерно представляя себе, как сейчас выгляжу, я все же оказался абсолютно не подготовлен к тому, что увидел. Меня не было в зеркале. Потому что этот смуглый полуголый мужик с головой лысой как коленка, испещренной египетскими иероглифами грудью и обведенными кобальтом аж до самых висков горящими глазами никак не мог быть Игорем Семеновым. Российским гражданином, зав. лабораторией НИИ, отличным семьянином и примерным отцом. Н-да-а, как уже где-то было сказано: красота – это стр-р-рашная сила!

Меня снова вели извилистыми коридорами, и люминисцентные лампы над головой тихо пели свои тоскливые песни. Я откровенно наслаждался царящей здесь прохладой и даже не сразу осознал, что стою перед опущенной решеткой вкупе с бетонной стеной. Ну, что ж, посмотрим, какой из меня получиться гладиатор. Посмотрим.

Только, увы, смотреть полагалось отнюдь не мне, а сотням вопящих зрителей, приветствующих меня так, как приветствовали, наверное, возвращавшиеся с победой полки фараона.

– Дамы и господа. Сегодня вашему вниманию будет предложен поединок двух уже известных вам бойцов. Человеку, который стоит сейчас на арене, вы в своем милосердии подарили жизнь не далее как вчера. Итак, разрешите представить – новый участник нашего чемпионата – Рамзес!

Я оглох от рванувшихся к высокому потолку криков и помимо воли оглядел беснующиеся трибуны. Какие же, право, люди странные существа! Только вчера они готовы были растерзать меня самолично, и только по освященной веками традиции согласились передать высокое право покарать преступника какому-то там льву, а сегодня… Но дофилософствовать я не успел, потому что скользящий по залу взгляд впился в находившуюся напротив VIP-трибуну. Рита! За бронированным стеклом в сопровождении охранника появилась Рита. Одна, без Андрея. И хотя могла существовать тысяча и одна причина, по которой экстрасенс Андрюша не явился на мой первый официальный бой, в груди медленно и тяжко заворочалось предчувствие.

Едва девушка погрузилась в глубокое громоздкое кресло, как дверь открылась и, белея гипсом на фоне темных драпировок, в ложу вошел Карим. Опустившись в стоящее рядом кресло, он небрежно кивнул кому-то невидимому, и через мгновенье к моим ногам упал знакомый уже по вчерашнему дню меч. Вот спасибочки, господа хорошие, а я уж думал, опять придется оружие по ходу пьесы добывать. Подхватить меч и крутануть его, чтобы рука вновь привыкла к нестандартному оружию, было для меня делом нескольких секунд. Хорошо, что вчера я успел им вдоволь намахаться. Едва копеш, вспомнив наши с ним выкрутасы, удобно устроился в ладони, как на арене появился еще один недавний знакомый – упакованный в броню рыцарь.

Пока торжественный голос ведущего объявлял его титулы и послужной список, я внимательно присматривался к этому киборгу, прикидывая наиболее уязвимые места брони. Сильный колющий удар прямым европейским мечом пробил бы латы без особого труда, но серповидным копешом такого не нанести, а все мои рубящие удары только позабавят противника. Стало быть, тут возможен только один выход… – приготовиться к обороне, потому что вступительное слово ведущего подошло к концу и рыцарь, вскинув свой двуручник, скользящими шагами направился в мою сторону, чтобы убить или умереть. Третьего нам с ним не дано.

Почему-то этот бой скользил мимо моего сознания. Другие отпечатывались в мельчайших подробностях, а этот… Может быть потому, что я все время отвлекался на вцепившуюся в подлокотники кресла хрупкую девичью фигурку и демонстративно развалившегося рядом двоюродного племянника с вечной сигаретой в углу рта. А может, потому, что не решался атаковать всерьез, выжидая подходящего момента, и только отбивался от рыцаря, наседающего на меня с энергией двух Чернобыльских АЭС. Когда же после весьма утомительных упражнений подходящий момент наступил, мне ничего другого не оставалось, кроме как грамотно им воспользоваться.

Выбитая из-под ног рыцаря твердь, чувствительно приложила его по затылку во время приземления, а меч, описав красивую дугу, шлепнулся на песок в каком-то шаге от меня. Нет, все-таки в отсутствии доспехов есть свое преимущество – я успел подхватить двуручник, и даже нависнуть над обезоруженным гладиатором, пока он только-только начинал переворачиваться на живот, чтобы подняться. Теперь нужно только покрепче ухватить двуручный меч и… Не могу. Безоружного, в спину… Вот, если бы передо мной на песке распластался Карим… А этого не могу.

Свист трибун оглушает, а крики «Смерть!» разжигают в груди вечный огонь ненависти к быдлу, которое, даже вырядившись в смокинги и платья от Армани, не перестает требовать хлеба и зрелищ. И я, отступив на шаг, швыряю свой копеш к ногам уже поднявшегося на колени рыцаря, стараясь не обращать внимания на слитный лязг затворов над головой. Сквозь прорези рыцарского шлема сочится удивление и что-то похожее на благодарность, когда я, убедившись, что копеш в его руках перестал безвольно покачиваться, перехватываю двумя руками меч и швыряю себя в атаку. Если он успеет парировать… Он не успел. Копеш еще только плыл навстречу мечу, вероломно поменявшему хозяина, когда я услышал треск и ощутил, как поддались вороненые латы напору двуручника. Иногда я бываю быстрым. Очень быстрым.

Упакованное в черный пластиковый мешок тело еще не вынесли с арены, не убрали пропитавшийся кровью песок, а дюжий охранник уже впихивал меня в знакомый коридор, мешая арабские и английские слова в приказы шевелиться быстрее. Я покорно шел, и, как это часто бывает, только сейчас начинал осознавать, что безжалостная коса курносой пронеслась всего лишь на волосок от моей головы. Пока я призывал к порядку бурлящий в организме адреналин, мы подошли к уже ставшей родной комнате, которую с успехом можно было назвать камерой повышенной комфортности. Дверь привычно уехала вверх, и охранник подтолкнул меня в спину автоматом так, что я, застывший от удивления на пороге, едва не пропахал носом укрывающий пол ковер. Положив руки на спинку оседланного стула, из дальнего угла комнаты мне грустно улыбалась Рита.

– Десять минут, – сказал охранник по-английски и опустил, оставляя нас в гордом одиночестве.

– Ритка!

– Игорь!

Слава богу, теперь уже не «дядя». Я подлетел к ней, и, схватив за руки, осторожно заглянул в глаза с темно-синими омутами невыплаканных слез.

– Где Андрей?! Что с ним, ты знаешь?

– Он спит… – тихо ответила Рита и отвернулась.

– Что он делает!?

– Спит. И разбудить его невозможно, – так же тихо произнесла она и, вскочив со стула, уткнулась хлюпающим носиком в мою размалеванную грудь, – Мне страшно, Игорь! Господи, как же мне страшно… Я больше не могу жить в этом кошмаре! Я проснуться хочу, чтобы все забылось как ужасный сон.

Будь я в рубашке – однозначно мог бы сэкономить на стирке! Ее долго сдерживаемые слезы прорвали, наконец, плотину, возведенную из гордости и упрямства, грозя новым всемирным потопом. Но, несмотря на текущие по щекам соленые ручейки, Рита не потеряла нить своего невеселого повествования.

– Сначала все было нормально. Нас с папочкой проводили в мою комнату, и тут у него опять кровь пошла. Я запаниковала, а он спокойно так говорит: «Не боись, Ритыч. Со мной все нормально будет!» А сам на софу укладывается. Потом, папочка что-то сделал. Ну, как он это умеет, и кровь унялась. Улыбается мне, а сам белый стал, как простыня из прачечной и уже чуть слышно говорит: «Слушай внимательно, Риток. Дорого мне этот лев обошелся. Надорвался я, кажись. Восстановиться не мешало бы. Сейчас я усну и просплю очень долго. Сколько именно, сказать не могу, – сам не знаю. Но ты не пугайся, и папочку не буди, все равно ничего не выйдет. Только не давай меня хоронить, слышишь? А то, проснувшись в гробу, я буду чувствовать себя немного неуютно». Сказал и глаза закрыл. Я со страху чуть не заорала. А потом смотрю, – вроде дышит. Пульс есть, только слабый очень. И редкий. Я ночь не спала, все прислушивалась. Через каждый час пульс щупала. Только к утру успокоилась. Потом Карим пришел, и я ему сказала, чтобы не вздумал папочку трогать. А он ответил, что его дядя, прежде чем уехать, распорядился поселить нас вместе. Потом предложил врачебную помощь. Я отказалась. Насколько я знаю папочку, медицина тут бессильна. Сам проснется. Пусть только попробует не проснуться, я ему тогда такое устрою!

В голосе Риты снова начал проскальзывать наследственный дементьевский оптимизм, стало быть, потоп отменяется. И я, бережно отстранив от себя девушку, рискнул задать вопрос:

– Послушай, Рита. А этот Ашраф… Он с тобой в ту ночь не… общался?

– Нет, – Рита фыркнула сиамской кошкой, и, просверлив меня взглядом, добавила, – Даже обидно. Только еще побрякушек через Карима передал. Кстати, половина из них пошла на обустройство нашего свидания. Охранник, наверное, думал, что я на тебя запала. Еще бы! Ты теперь такой крутой гладиатор…

– Да, уж. Крутее не бывает, – хмыкнул я, усаживаясь на кровать, и в нескольких словах передал Рите содержание беседы с нашим гостеприимным хозяином.

– Ой! Я же тебе вот, что сказать хотела! – воскликнула она, – Ты этого не знаешь. Тут, оказывается, бои проходят только два дня в неделю. Точнее две ночи. В пятницу и субботу. Наверное, эти кошельки с ушками сюда на уикэнды прилетают, поэтому чемпионат может растянуться на два-три месяца. В зависимости от количества участников. Карим говорил, что они долго вырабатывали такую схему…

– И угораздило же нас с твоим отцом в эту схему вляпаться, – вздохнул я, – Теперь вот придется чемпионат выигрывать. Если повезет, конечно…

– Ты, держись, Игорь, – Рита сжала мою руку, и, опустившись на стул, уставилась в пространство, совсем как Андрей, – А насчет «повезет»… Я за тебя знаешь, как болеть буду? Фиги держать! Я ведь, в конце концов, дочь экстрасенса, – может поможет…

– Это я должен был тебе помочь! – моя здоровая рука с силой саданула по здоровому колену, – Бежать мне нужно, и тебя с папочкой твоим разлюбезным с собой прихватить. Желательно до того как вернется этот миллионщик.

Напоминание о возвращении Ашрафа Салеха заставило кровь отхлынуть от Ритиных щек. Она, попыталась загнать свой страх обратно в клетку, решительно тряхнула головой, собираясь язвительно отбрить меня, но в этот момент дверь открылась, и охранник выразительным жестом показал на часы.

– Минуточку! – воскликнула Рита, переходя на английский.

Вот только минуточка охранника явно не устраивала. Он пересек комнату несколькими огромными шагами и, схватив Риту за руку, сдернул ее со стула, намереваясь волоком протащить слабо сопротивляющуюся девушку к двери. Но не учел одного весомого фактора – меня. И хотя мой вес ни в какое сравнение не шел, к примеру, с весом Витьки Курицина, его все же хватило на то, чтобы свалить секьюрити с ног и, приложив головой об пол, отключить слишком ретивого охранника. Не успел мне придти на ум излюбленный вопрос «что делать», как Рита испуганно вскрикнула за моей спиной и я, начав боевой разворот, услышал над ухом знакомый свист. И звук выстрела. Па-ба-ба-бам!

Я все-таки успел повернуться к двери, чтобы увидеть двоюродного племянника, стоящего на пороге со счастливой улыбкой человека, дождавшегося своего звездного часа. Еще бы, такой прекрасный повод пристрелить меня якобы при попытке к бегству! Даже непривычно сияющий револьвер в руке Карима, был счастлив тем, что его, наконец, пустили в дело. На этот раз он не промахнется. И он не промахнулся. Другое дело, что Карим вообще не стал стрелять, потому, что Рита, вопреки здравому смыслу, но, следуя своей женской логике, опять бросилась мне на грудь, наивно полагая, что сумеет прикрыть меня своим хрупким телом. Хренушки. Карим – профессионал; ему ничего не стоит всадить пару-тройку пуль в любой мой глаз на выбор. И все же он заколебался. Наша троица застыла, словно перед фотокамерой, безуспешно поедая друг друга глазами. Странное выражение чудилось мне во взгляде шефа секьюрити. Казалось, он решает уме задачу повышенной сложности, и тогда… И тогда меня посетило раздвоение личности. Вот уж не думал, что обычный стресс сыграет со мной такую пакостную шутку. Одна моя часть оставалась Игорем Семеновым, а другая… Говорят, чужая душа потемки, но я теперь точно знал, что творится в этом не слишком приятном уголке у двоюродного племянника Ашрафа Салеха. Это не было чтением мыслей в обычном представлении. Просто теперь я знал, точно знал, что жгучее желание Карима убить меня, не идет ни в какое сравнение с его маниакальной потребностью избавиться от Риты. Любыми путями. Но так, чтобы об этом ни в коем случае не догадался его любвиобильный дядюшка. Вот и колебался он, не зная, сумеет ли свалить вину на валяющегося обмороке охранника, после того, как одной пулей убьет сразу двух зайцев. Меня и Риту.

– Ашраф никогда не поверит в эту ерунду! – выпалил я единственное, что могло остановить Карима, почти принявшего решение. – Если ты выстрелишь сейчас, то потом придется застрелиться самому, иначе за ее смерть Ашраф лишит тебя жизни куда более изощренным способом.

Карим опять заколебался, но тут у меня под ногами заворочался приходящий в себя охранник, и благоприятный момент был упущен. А через секунду грохот, донесшийся из коридора, возвестил, что свидетелей здесь скоро будет, хоть отбавляй. Секьюрити набились в комнату, как сельди в бочку, и их броуновское движение в один момент оторвало от меня растерянную Риту. Я не сопротивлялся, понимая тщетность подобных попыток, только кричал через головы вслед увлекаемой прочь девушке:

– Он хочет тебя убить, Рита! Будь тише воды ниже травы, не перечь ему. Не давай даже малейшего повода! Я все равно вытащу вас! Слышишь?!

Но ответом мне был только четкий приказ Карима. Меня швырнули на кровать, намертво прижав к ее жесткой поверхности, а через минуту я почувствовал, как широкие ремни обхватывают руки, ноги, грудь, живот… И вот я уже не в состоянии не только пошевелиться, но даже глубоко вздохнуть.

– Ты еще пожалеешь, что на свет родился, – прошипел Карим, возникая на фоне дырчатого потолка, – Нет, формально я не нарушу приказа, – тебя никто и пальцем не тронет. Только теперь все свое время ты будешь проводить в лежачем положении. И тогда посмотрим, как тебе удастся выиграть следующий бой, после недели, проведенной в полной неподвижности.

Произнеся эту тираду, он ослепительно улыбнулся и исчез из поля зрения. А вскоре многоногий топот и шелест опускающейся двери возвестили о том, что меня, наконец, оставили в одиночестве. Если не считать за собеседника мой внутренний голос, который уже начал приводить развернутые доказательства вопиющего идиотизма своего обладателя.

В ту ночь я спал из рук вон плохо – один кошмар сменялся другим, и до самого утра мне не удалось вырваться из их замкнутого круга. Я то потерянно слонялся по египетской продуваемой всеми ветрами пустыне, то блуждал в заваленных снегом скалах, круто обрывающихся к покрытому льдом морю. Пламя и лед, юг и север, самум, швыряющий в лицо раскаленный песок и снежный буран, гнущий к промерзшей земле корявые прибрежные сосны. А в центре всего этого безобразия – ваш покорный слуга. Мне даже стало интересно, кто же, в конце концов, победит в борьбе за мою явно выдающуюся персону: жар или холод. Победил жар. По крайней мере, именно его я ощутил, едва выбравшись из осточертевших сновидений. Грудь пылала так, что меня очень удивило, почему это стягивающие ее ремни до сих пор не рассыпались пеплом. Сосредоточившись на доступном для изучения фрагменте груди, я пришел к выводу, что виной всему самая обыкновенная аллергия на чернила, которыми меня вчера изукрасили. Краснота под черными египетскими иероглифами просвечивала даже через мой новоприобретенный «загар», а шум в ушах напоминал одновременно и свист горячего египетского ветра и завывания ледяного норд-оста. Но уже к вечеру температура спала, самочувствие улучшилось, так что делавший перевязку медбрат не заметил ничего необычного.

Неделя прошла так, как и пообещал мстительный Карим. От кровати меня отвязывали исключительно для того, чтобы покормить и позволить посетить санузел, где на все про все мне отводилось от силы пятнадцать минут. Потом снова тщательно прикручивали ремнями, проверяя каждый по несколько раз – не дал ли слабину? Я, конечно, надеялся, что за неделю, не слишком расклеюсь от вынужденной неподвижности, но если чемпионат затянется на месяц… А посему решил воспользоваться одним приемом вычитанным в какой-то бульварной газетке, где помимо сплетен об очередных схождениях и расхождениях эстрадных звезд, интервью с ворами в законе и графика подачи горячей воды в микрорайоны замаскировалась любопытная статейка. Недавно в Штатах (опять у проклятых буржуинов!) провели исследования по изучению воздействия мыслеобразов на человеческий организм. И выяснили, что оказывается достаточно во всех подробностях представлять себе какие-либо действия, для того чтобы организм, приняв все за чистую монету, отреагировал также, как если бы все эти действия происходили в действительности. Ну, или почти также. Процентов на семьдесят.

Значит, если я хочу сохранить свою крутую гладиаторскую форму, то должен секунда за секундой представлять, как отжимаюсь от пола, подтягиваюсь на перекладине, машу тяжелым мечем, отбивая быстрые и коварные удары сразу нескольких противников. Подробно. Вплоть до ощущения капель трудового пота, стекающих по спине. Вот с помощью какой галиматьи я пытался убить растянувшееся изношенными подтяжками время. Сначала у меня почти ничего не получалось. Но торопиться мне было некуда и уже через два дня, я мог мысленно провести подряд четыре пятнадцатиминутные схватки, пробежать марафон и отжаться от пола на одной руке сто пятьдесят пять раз. И надо таки заметить, что эти ментальные усилия выматывали меня ничуть не меньше реальных, а, пожалуй, даже сильнее.

Кроме ненавистных ремней меня одолевал еще одни враг – одиночество. К концу недели, стало настолько невмоготу, что я даже попытался связаться через астрал с экстрасенсом Андрюшей, правда, безрезультатно. В какой части «тонкого» мира шлялся мой обожаемый гуру, пока его тело дремало на миллионерской софе, мне установить не удалось. Зато удалось другое – я сумел самостоятельно вызвать астральное зеркало. Все оказалось куда проще, чем казалось вначале. Плавая в белом тумане я просто тщательно восстановил в памяти, как это проделывал Андрей, сконцентрировался, махнул рукой, отодвигая невидимую завесу и… Вот вам пожалуйста – передо мной расстилалась гладкая зеркальная поверхность, готовая подчиняться моим приказам. Единственным отличием моего зеркала от зеркала, вызванного экстрасенсом Андрюшей, заключалось в цвете. Точнее в отсвете. Если в прошлый раз я любовался золотистыми бликами, рассыпанными зеркалом по белому безмолвию астрального тумана, то сейчас все подозрительно отдавало синевой. Да, хоть «голубизной»! Мне-то что? Мне всего лишь нужно капельку общения с близким человеком; с тем, кто поймет, примет и подставит верное плечо, с тем… Позвольте, а почему именно с «тем»? С «той»!

Иди сюда, Ольга. Мне так не хватает твоей печальной улыбки и заразительного смеха, мудрых мыслей и милых глупостей, льющихся на всех окружающих тропическим ливнем. Не хватает твоих рук, удобно устроившихся у меня на плечах, и моих на твоей талии и ниже. Не хватает губ, стирающих с моего лица печать изматывающего дня, и глаз, которые я осторожно закрою поцелуями, ощущая нетерпеливую дрожь ресниц. Не хватает тебя всей, с ног до головы, серебряной, золотой, платиновой, бесценной. Иди ко мне. Я жду. Иди, Ольга. Иди.

Это «иди», я повторял, как заклинание, одновременно пытаясь представить себе Ольгу, проявляющуюся в зеркале черта за чертой, изгиб за изгибом. И, наконец, наступил момент, когда в беспредельной дали зазеркалья вспыхнул едва различимый светлячок. Он медленно приближался и вот уже я различаю контуры знакомой до боли фигуры. Пришла! Ай, молодца, Ольга! Я всегда знал, что могу на тебя положиться.

Однако этим все и ограничилось. Со свойственным женскому полу непостоянством Ольга замерла в отдалении и наотрез отказывалась подойти. Как я ни бился, сдвинуть ее даже на шаг не удавалось. Ну, иди же ко мне! Ведь другого случая заглянуть друг другу в глаза у нас, скорее всего, не будет. Так или иначе, Карим добьется своего и избавится от меня, оставшись формально чистым и незапятнанным. А я хочу еще раз поглядеть на тебя, моя боевая подруга, и даже согласен выслушать все, что ты думаешь о нестандартном поведении своего разлюбезного муженька. Вот ведь, упрямица! Ни на йоту не сдвинулась! Теперь-то мне ясно, в кого пошел наш сынок. Ну, ничего, еще посмотрим, кто кого. Времени у меня много и других дел кроме отлеживания спины и пятой точки в ближайшие два месяца не предвидится. Если, конечно, не считать за дела гладиаторские бои выходного дня, что в сущности даже не стоит упоминания. Но как выяснилось, упоминания это как раз стоит, потому что именно в тот момент, когда я вышел из транса после неудачной попытки завлечь на свидание собственную жену, за мной пришли и не слишком любезно потащили на арену.

Мой второй и третий бои ничем особым не отличались, также, впрочем, как четвертый, пятый, шестой, седьмой и восьмой. С того момента, когда мне пришлось дебютировать в гладиаторском цирке, прошли четыре недели. Благодаря постоянным ментальным тренировкам я сохранял неплохую форму, но к концу месяца понял, что начинаю сдавать. Все-таки, как ни крути, а мышцы должны сокращаться не только мысленными усилиями. Зато в насильственном подтягивании жены к астральному зеркалу я продвинулся почти до упора. То есть до зеркала. На последнем свидании в «тонком мире» меня и Ольгу разделяло всего несколько шагов. То есть не саму Ольгу, а, как я понял из невнятного бормотания экстрасенса Андрюши, ее второе истинное «Я». Сама Ольга, может, и знать не знает, что на свиданки ко мне бегает, но подсознательно будет чувствовать мой напряженный взгляд, блуждающий по ее, кажется, несколько изменившейся фигуре. Похудела? Э-э-э матушка, а глаза-то прямо из затылка смотрят. Ночами не спишь? Почему? Неужели из-за меня?! Не надо. Вот он я, видишь? Живой и здоровый. Пока. И пока это «пока» не кончилось, есть предложение просто поболтать (хотя бы), как в старые добрые времена за чашкой кофе на нашей «дискуссионной» кухне. Сказано – сделано.

Мы улыбались друг другу и несли какую-то чушь (по большей части прекрасную), трепались обо всем на свете, и вообще классно проводили время среди белого ничто, в котором бились рыбами об лед ярко-синие всполохи. Только одна тема оставалась для меня неприкосновенной: Ольга ничего не говорила о том, что произошло с момента нашего с Андреем исчезновения. Капризная и упрямая! Нет, чтобы сказать: «Гаря, я все подушки залила слезами, во всех церквях свечки поставила за твое возвращение, всех гадалок обошла, и до сих пор не потеряла надежды». Хренушки! Молчит, как Дума перед Президентом. А у меня девятый бой на носу и по довольному лицу Карима, улыбнувшегося мне вчера, после того, как совесть мою придавило еще одной безвременно оборванной жизнью, я понял, что он приготовил для меня нечто особенное.

Ну, что я говорил?! Вот оно – особенное, – стоит передо мной и вежливо кланяется. Маленький китаец Ли перед «египтянином Рамзесом» – беспощадным убийцей и любимцем публики. Безоружный перед вооруженным. Кровь рывками устремилась от сердца, гоня по артериям самый обычный страх. А быстрый взгляд на бронированную ложу, где Карим спокойно беседует с Ритой, и, кажется, даже не смотрит в мою сторону, убеждает, что для холодного пота, бегущего по спине, есть все основания. Потому что, человек выходящий на смертельный поединок без оружия – Мастер. И серповидный клинок в моих руках для него не опаснее детского меча, сделанного папой из картонной коробки.

Не подпускать! Главное не подпускать его на расстояние вытянутой руки. Или ноги. Не знаю, каким способом он собирается со мной разделаться, но для этого ему как минимум надо до меня дотянуться. Копеш чертит сложные фигуры, сливаясь в серебристое полотно, которым я опутываю себя, как коконом, и любому, кто попытается проникнуть внутрь, придется не сладко. Разве что сам он будет выкован из стали. Китаец был из плоти и крови, но он проник. Не сразу, далеко не сразу. Он долго выжидал, двигаясь в такт моим взмахам, и уловив момент, когда обленившиеся мышцы предательски сбавили темп вращения копеша, рванулся в образовавшуюся в серебристом полотне прореху. Рука маленького китайца еще только начала движение, а я уже понял, что стоит ему только дотянуться до неких таинственных точек в основании моей шеи, как мне можно будет заказывать некролог в местном спортивном листке «Красный Гладиатор». Единственное, что я успел за оставшиеся в распоряжении короткие мгновенья – это напрячь шейные мышцы, надеясь неизвестно на что.

Нет, все-таки хорошая штука – везение! Мне удалось на полмига опередить маленького бойца, но именно на полмига. Будь у меня в запасе целый миг, может быть, ничего и не случилось бы, а так… А так получилась серединка на половинку: я очень неудобно грохнулся погребая под собой китайца, навалившись на него полностью парализованной правой стороной. И успел подумать, что теперь мне кранты. Меч валяется далеко в стороне и доползти до него все равно, что до Луны дотянуться. Сейчас этот Ли выберется из под меня и еще раз ткнет своими жесткими пальцами в мои точки жизни, превратив эту жизнь в самую обычную смерть. Какой я ему соперник с одной рукой, ногой, и головой соображающей наполовину хуже. Нет, все-таки хорошо, что голова моя работала в полмощности, и поэтому не помешала левой руке провести единственно возможный удушающий захват. Прошло не так уж много времени и вот уже на песке рядом со мной лежит еще одна жертва обстоятельств, в которые меня загнал господин Ашраф Салех. Чтоб ему на том свете всего было вдоволь: и углей, и смолы, и солярки.

Полдела сделано. Но именно полдела. Потому, что после смертельного поединка гладиатор должен доказать свою жизнеспособность твердым стоянием на ногах. И если я не поднимусь до того, как прозвучит счет «десять», то следом прозвучат контрольные выстрелы, дабы отправить бойца, неспособного к дальнейшему участию в чемпионате, на пополнение личной гвардии господа бога.

– Три… Четыре… – надрывается ведущий.

Черт! Уже четыре! А я все никак не могу подняться с колен, сражаясь со своей онемевшей правой половиной. Зрители вопят и улюлюкают, искренне болея за «этого египтянина». Другое дело, что точно также искренне они будут вопить и улюлюкать, наблюдая, как я валяюсь в луже крови у ног какого-нибудь счастливчика, в предвкушении последнего удара. Но пока они за меня. И это помогает.

– Пять… Шесть…

Мне удается встать на одно колено и опереться левой рукой о труп китайца. Еще немного и… И я, потеряв равновесие, валюсь обратно на песок. Разочарованный вздох проносится по трибунам. Пот заливает глаза, но я все равно вижу, как бросается к бронированному стеклу Рита, вижу ее перекошенное отчаянием лицо… Мне бы хоть о стеночку опереться, только до нее ползти и ползти.

– Семь…

Карим вежливо усаживает Риту обратно в кресло и любезно улыбается мне одними губами. Ах, ты, сволочь, думаешь, я уже труп?! Да, я сейчас… Нет, не сейчас. У меня опять ничего не получилось.

– Восемь… Девять…

Спина моя явственно чувствует направленные на нее автоматы и в полном соответствии с учебником биологии покрывается мурашками. И тогда я, отбросив промежуточные позы типа коленно-локтевой, ложусь на спину, завожу левую ногу за голову (правая ничего не чувствует, но не отстает) и резким махом усаживаю себя на корточки. Еще одно усилие…