Текст книги "Элевсинские мистерии"

Автор книги: Дитер Лауэнштайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Мать и дочь в жертву Матери полей приносят, разделяя по лункам, лучшее из урожая семян и зерна

Тот же характер носит и сказание о Геракле, только оно, как нам думается, отражает более раннюю ступень, когда в XIII или XII веке складывалось самосознание ахейцев. Некий Тесей-"градооснователь" мог существовать где угодно. Аттическое предание о Тесее моложе, оно отражает переход уже к собственно греческому периоду и относится, скорее, к XII или XI веку. Затем следует переход к «геометрическому» периоду (1000—750) и далее, к «архаическому» (750–600) – такова периодизация, принятая в современной науке и основанная на тогдашней вазовой росписи. Ну а после – уже Солон (600 г.).

Культовый календарь

Ночь и день задают жизни, в том числе религиозной, ярко выраженный жесткий ритм. Восход солнца дарит самые священные мгновения. Год и его сезоны – в Аттике таких сезонов, или Тор, насчитывали три – следуют изменениям солнечного воздействия. Наблюдаемые фазы луны естественным образом расчленяют год на двенадцать или тринадцать природных месяцев, притом в Аттике новолуние считалось священным новым началом и подчинялось богу Аполлону Очистителю. Продолжая традицию древнейших культурных народов Двуречья, здесь на небесном пути солнца и луны различали по числу месяцев двенадцать групп неподвижных звезд и, как полагали на первых порах, шесть малых «блуждающих» звезд, или планет под названиями: Утренняя звезда (Кастор), Вечерняя звезда (Полидевк) – впоследствии объединенные, (позднее названная Венерой) мать Афродита, или Венера (позднее названная Меркурием), Арес, или Марс, Зевс, или Юпитер, Кронос, или Сатурн. Небесный танец этих девяти или десяти подвижных огней на небе определял на земле праздники и таинства.

Когда жрецы по неделям и месяцам предсказывали некий важный узел в танце небесных и земных сил и описывали его молодым танцорам в образе человеческо-божест-венных встреч, танцоры могли для себя, да и для общины, наглядно, с полной отдачей представить эти узлы, или праздники. Природное явление, небесное воздействие и набожность образовывали неразрывное единство.

Земные силы проявлялись в Аттике и на побережье Эгейского моря в каждом из трех сезонов, или Гор, по-разному: как цветуще-плодотворная весна (март – июнь), засушливое лето (июль – октябрь) и дождливая зима (ноябрь – февраль). Большие праздники для всех с последующими таинствами для избранных падали на рубежи Гор: Афины справляли 21 февраля "праздник цветения", а десять дней спустя – Малые мистерии в Аграх. Спарта отмечала схожий с таинствами национальный праздник Гиакинфии в древних Амиклах в конце июня или в первых числах июля. Элевсин праздновал Великие мистерии перед началом зимних дождей. Иные таинства – взять хотя бы Элевсинии – подводили итог не только сезону, но и целому году. Гомер говорит, что на таких праздниках присутствовали все боги; другие авторы называют их "бракосочетанием времен года".

В этот глубоко органичный по ощущению и видимости порядок разрушительным ураганом ворвалась в 594 году реформа календаря по нововавилонскому образцу, проведенная в Аттике Солоном по настоянию дельфийских жрецов. Отныне месяц не имел никакого отношения к луне, которая продолжала свой впредь неприкаянный бег на уже почти совсем обезбоженных небесах. Каждому месяцу отвели тридцать дней и – взамен 'недели" – три "декады". "Лишние" дни отправили в добавочный тринадцатый месяц, нынешний март. Луна, как до нее планеты Векера и Меркурий, утратила связь с религией. Только солнце иластвовало годом, да и то уже не сообразно видимым явлениям, с которыми как раз и соединяется ощущение, а всего лишь сообразно расчетам. Осуществив эту реформу, Солон нанес религиозной жизни не меньший урон, чем постройкой на священном участке нового, уже не ориентированного по звездам зала собраний для мис-тов взамен древнего, тысячелетнего Анакторона. Его преемник Писистрат попытался по возможности реставрировать давний комплекс; календарь же с его делением на sky и heaven, на огоньки у нас над головою и богов поэзии и культа, пал жертвой просветителей. Не диво, что канул в небытие и набожный танец молодых мужчин.

Для древних природных месяцев Гесиод (ок. 700 года до Р.Х.) в конце своей книжки "Труды и дни" указал благоприятные и неблагоприятные дни для различных работ. Спрос на такие знания существовал повсюду – об этом свидетельствует столь же древнее Второзаконие (18:9 ел.), где можно найти предостережение от "гадателей и прорицателей". Гесиод – большой мастер по части выбора дней. И вот что мы у него обнаруживаем: порядковый номер дня в декаде определяет его качество и принадлежит соответственному божеству. Собственно, после реформы календаря в 594 году подобные знания должны были утратиться, как и священный танец. Однако же эти свойства были перенесены и на искусственные, безотносительные к луне декады. Гесиод комментирует последовательность праздников и указывает, как ее дополнить в случае тех или иных отклонений.

До реформы календаря все месяцы начинались с новолуния, день которого принадлежал Аполлону Очистителю. В иной ипостаси он владел еще четвертым днем (вместе с Афродитой) и седьмым. Когда возникла необходимость увязать лунный год с солнечным, вводили тринадцатый есяц – повторяли анфестерион, месяц цветения, в феврале – марте. Каждый из дней посвящался вполне определенному богу, из месяца в месяц боги были одни и те же. Об этом подробно сообщает календарь аттических праздников; много узнаем мы от Гесиода (VI век до Р.Х.). Его отец, уроженец Ионии, переселился в Беотию, и сын почти безвыездно жил в этих краях. Но поэтическое творчество ставит его в один ряд с Гомером. Боги у него ионийские.

Помимо природного деления месяца в соответствии с фазами луны Гесиод уже учитывал абстрактное деление месяца на три декады, последняя из которых зачастую была короче двух других. Попытавшись подчинить этой троичности девятки, мы объяснили бы только никчемную раскрытость Гесиодовой десятки, но не разрешили бы ни одной из прочих загадок. Итак, декада существовала еще до Солоновой реформы календаря в 594 году до Р.Х. – это вполне вероятно, но и только. Позднее она была столь же общепринята, как в наше время неделя, однако, не в пример неделе, оставалась привязана к месяцу.

Суждения Гесиода о днях первой декады приложимы и к дням последующих декад, так что характер первого, одиннадцатого и двадцать первого или второго, двенадцатого и двадцать второго дня почти одинаков. Относительно и без того абстрактной декады реформа календаря ничего нового не дала; в остальном же она привела тогда к огромной неразберихе в религиозной жизни. Подобные насильственные меры, направленные на упрощение счета времени, в основе своей антирелигиозны. Сердцу нужна переменно-ритмическая связь с солнцем, луной и звездами наверху – не с одним только солнцем, – а внизу с сезонами года, жизненными возрастами и историей, всегда без доминанты рассудка.

В VII веке дельфийское жречество потребовало ввести в Элладе новый в ту пору вавилонский год из двенадцати месяцев по тридцать дней, причем всякий четвертый год последний месяц (февраль) должно было повторять дважды, чтобы остаться в гармонии с путем солнца. Смена месяца наступала между днями, которые мы теперь зовем двадцатым и двадцать первым.

Публичные праздники почти сплошь падали на первую декаду и согласно порядковому номеру дня ориентировались на соответствующее божество. Таким образом, этот порядок праздников ограничен девятью божествами или группами божеств. Две следующие декады по содержанию ничего нового не прибавляют, давая лишь возможность повторения – ограниченного праздника в узком кругу и глубокой медитации. В Афинах этот Солонов календарь вскрыл чрезвычайно удивительный и даже досадный факт: свои дни имеют Дионис, Афродита, Артемида, Аполлон, но не Зевс, хотя, согласно Гомеру и Гесиоду, он является верховным богом, и не Афина, а ведь и сам город, и вся Аттика принадлежали именно им. Выходит, при введении календаря они не занимали такого высокого положения?

В новом календаре, по Гесиоду, десять дней декады распределялись по следующим божествам: четвертый – Афродита, седьмой – Аполлон, восьмой – Посейдон и девятый – Деметра. Странным образом календарь умалчивает о первых трех днях каждого месяца, а также о пятом и десятом. Но Гесиод по крайней мере замечает, что начало месяца священно97, на древний манер указывая тем самым на Аполлона Очистителя.

Чтобы узнать больше, нельзя останавливаться на публичной, первой декаде, нужно взглянуть на две другие, оккультные декады: концы всех трех декад, похоже, не были отмечены праздниками, кроме трех случаев в году, а именно 30 скирофориона (20 июня), оно принадлежало Зевсу Сотеру и Афине Сотейре; 30 пианепсиона (20 октября), когда праздновали Афине Халкидской вместе с Гефестом, и 30 неизвестного месяца, посвященное в портовом Пирее богу-врачевателю Асклепию из Эпидавра и его супруге Гигиее (У автора неточность: Гигиея, по мифу, дочь Асклепия), "здоровью"; при этом устраивалось ротрё, торжественное шествие. Поскольку Гефест, Асклепий и все сотеры, то есть "спасители", принадлежали к числу подземных богов, Афину из эвбейской Халкиды (этот город в XIII веке избежал разрушения и поэтому долго сохранял в Элладе ведущее место), – эту Афину, ибо она еще была микенской, можно также считать сотейрой. В пользу этого свидетельствует древнейший в Афинах культ ее и "росных" сестер, равно как и ее общий с Гефестом архаический храм на Рыночном холме. Так или иначе, в ее храме на акрополе об этом говорила змея под щитом. Отсюда мы делаем вывод: десятым и двадцатым днем каждого месяца властвовали божества Гадеса, сокровенного мира еще не родившихся и мертвых, а также божества возможности поступка. Далее, можно предположить, что Гермес как провожатый мертвых был соотнесен с пятым числом.

Неясен остается характер первого дня. Привлечем на помощь одиннадцатое и двенадцатое, тогда получается: одиннадцатого пианепсиона (1 октября) городские женщины тайно в своем кругу праздновали первый день Фес-мофорий, тогда-то и доставали для посева из подземелий поля Скира Деметрину плодотворящую субстанцию – разложившихся поросят, – которую спрятали там на Троицу, смешав с посевным зерном. Значит, богиней этого дня могла быть Деметра, но доподлинно известно, что ей принадлежало девятое число. Так или иначе, оставалась еще Мать-Земля, и первое число могло бы соотноситься с нею, если бы Аполлон не настаивал на двух именинах.

Второй день, взятый сам по себе, тоже остается неясен. Но каждое двенадцатое число безусловно принадлежит Дионису. И мы с оглядкой переносим этот характер и на второй день. Третий день опять-таки поддается интерпретации лишь через тринадцатый: мертвые приближались тогда к своим семьям, особенно в последний тринадцатый день года, 13 анфестериона (3 февраля). 23 анфестериона было посвящено Зевсу Мэлихию ("милостивому"), подземному Зевсу, который является в образе змеи и должен бы зваться Плутоном. "Милостивы" и "спасительны" только подземные боги, ибо они правят царством возможностей; олимпийцы же властвуют готовым, застывшим миром, где до следующего великого переворота никаких существенных изменений нет и не будет. В неизвестное время года отмечался праздник Афины Три-томениды, "третьедневной", – какого месяца? всех и каждого? Речь идет, вероятно, об упомянутой выше древней Афине Сотейре.

Подводя итог, можно сказать: первые три дня каждого месяца, обычно свободные от публичных праздников, втайне принадлежали неохотно призываемым прабожествам; первый – Праматери, то есть Хаосу, Гее, Горгоне, Рее; второй – Праотцу Плутону и его сыну Дионису; третий – подземному "отцу и его дочери", Зевсу Сотеру и Афине Сотейре.

Четвертым днем властвовала, как уже говорилось, Афродита, особенно 4 мунихиона (24 апреля), своим днем рождения. У сирийцев эта богиня называлась Астартой, а у германцев ее имя превратилось в "Остара", и праздник богини – "Ostern", Пасха, – до сих пор сохранился у нас вместе с ее атрибутами – яйцом и зайцем.

Пятый день праздновался только в боэдромионе, но и тогда имел культовое наполнение лишь в первой декаде, 25 сентября; в этот день приносили жертвы Матери-Земле и мертвым. Гесиод предупреждает: "Пятых же дней избегай [для трудов. – ДА], тяжелы эти дни и ужасны; в пятый день, говорят, Эринии пестуют Орка, клятвопреступным на гибель рожденного на свет Эридой"* (802–804). Мы предполагаем, что этот день посвящался еще и "провожатому мертвых" Гермесу-Меркурию, но доказательств у нас нет.

Шестой день принадлежал Артемиде, особенно 6 мунихиона, 26 апреля, ее день рождения. Согласно закону, который гласил, что в тот же день следующей декады могут состояться тайные мистерии соответствующего божества, шестнадцатым числом властвовала ее оккультная сестра Геката.

Седьмой день в постсолонову эпоху принадлежал Аполлону Очистителю. День рождения Аполлона приходился на 7 мунихиона, 27 апреля.

Восьмой день посвящался Посейдону, особенно 28 декабря; а его сын Тесей облюбовал 28 июля, так как в этот день пришел юношей из Трезена в Афины. Ему же принадлежало 28 октября, ибо в этот день он как "спаситель" вернулся из Кносса и стал царем98. Но раз в году восьмым днем владел врачеватель Асклепий – 28 февраля.

Девятый день всех месяцев и декад занимала Деметра со своей дочерью Персефоной. Особенно их чествовали в Элевсине – в начале весны военными играми молодых мужчин, а во время осеннего сева – публичными жертвами, вероятно 9 пианепсиона; сюда же девятнадцатого числа относились и Великие мистерии. Сроки этих мистерий мы в дальнейшем обсудим подробно.

В Солоновом календаре, как уже говорилось, бросаются в глаза пробелы, касающиеся Зевса и Афины. Верховный бог и владычица города, которым принадлежали два самых больших храма, которым 28 гекатомбеона (18 августа) посвящался самый пышный праздник года – Панафинеи, когда в городе сменялись и чиновники, – этим божествам не посвящен ни один из десяти возможных дней. Кстати, и Панафинеи своей восьмеркой указывают не на Зевса, а на Посейдона. По преданию, этот бог властвовал здешним краем до Афины. В таком случае возникает подозрение, что в микенскую эпоху он был отцом или супругом богини, в ту пору еще "аттической Афродиты".

По-видимому, 28 гекатомбеона старый календарь воздавал честь не воспетому Гомером и Гесиодом олимпийскому Зевсу, а Праотцу Посейдону с супругой или дочерью. Но общественное сознание Афин после Солона определял двор Писистрата (545–527), а в нем – Онома-крит как почитатель и блюститель традиций Гомера и Гесиода. Лишь в сокровенном слое календаря мы еще угадываем более древнюю ступень веры; лишь эта более древняя ступень и соответствовала мистериям.

Павсаний, говоря об Аркадии, приводит небольшую религиозную историю, которая вполне приложима и к Аттике (VIII.2,1): царь Пеласг был для III тысячелетия тем же, чем для II тысячелетия был Ликаон или в Аттике микенского периода 1900–1200 годов – царь Кекроп. Павсаний, стало быть, рассказывает об Аркадии: "Ликаон [или царь Волк. – ДЛ.], сын Пеласга, оказался еще более мудрым <…>. На горе Ликее он выстроил город Ликосуру, Зевсу дал эпитет Ликейского и учредил Ликейские игры. <…> Лично я думаю, что афинский царь Кекроп и Ликаон жили в одно время, но в вопросах религии они были не одинаково мудры. Кекроп первый назвал Зевса Верховным и решил не приносить ему в жертву ничего, что имеет душу, сжигая на алтаре в виде жертвы местные лепешки, которые и до нашего времени афиняне называют пелана-ми. Наоборот, Ликаон на алтарь Зевса Ликейского принес человеческого младенца, зарезал его в качестве жертвы и окропил его кровью алтарь. Говорят, что сейчас же после этой жертвы он из человека был обращен в волка".

Изображениями волколюдей расписаны этрусские гробницы – один вылезает из колодца. Древнейший бог подземного мира в образе волка уподобляется видом своему стражу – псу Керберу. Волками или псами становились порой и его почитатели. Так вот, Кекроп уничтожил жестокий культ волка, вплоть до последнего времени связанный с Дионисом. И Зевс, отождествлявшийся ранее лишь с грозой и бурей, приобрел с тех пор исключительно небесный характер, какой свойствен ему у Гомера. Дочь Зевса Афина ранее была схожа с вооруженной Афродитой, именно поэтому она и могла стать супругой оружейника Гефеста. Однако в XI или в X веке она обрела свою позднейшую сущность и в дополнение к рукомеслу, как давняя Афродита mechanitis, могла теперь даровать людям и чистую мысль. Вместе с Гомером в Элладе уже занялась заря философии.

В Аттике же Афина утратила в публичном культе свои подземные атрибуты – кроме неприметной змеи у ног – лишь в VI веке, но не с календарной реформой 594 года, а несколько позднее. Прежде она была просто дочерью своею отца: со змеею или как змея – отца-Плутона; а как Тритогенея ("дочь Тритона") она была водным божеством, подобным Посейдону. Лишь богиня в высоком шлеме (она появляется позже) – дочь олимпийского Зевса.

Существовавший ни много ни мало три тысячелетия устойчивый календарно-культовый порядок и тот менялся в человеческом восприятии. А вот годовой природный ритм на одной и той же географической территории в течение подобного промежутка времени остается одинаков. Нащупывая подход к мистериям как "бракосочетанию времен года", мы неизменно вписывали праздники Деметры и Диониса в рамки природного года. Однако сугубо натуралистическое толкование этих богов и мистерий представляется нам неправомерным. Элевсинии хотя и сообразовывались с природными процессами, но конечной их целью было нечто далеко превосходящее природу – более высокое развитие человеческой души".

Звездный порядок Элевсиний был схож или даже совпадал с мистическим путем, который прошел Тесей – после "микенских" юношеских инициации – в Лабиринте критского Кносса в XII веке. Под схожим или таким же точно небом, как критские и аттические таинства, справлялись в III и II тысячелетиях египетские мистерии в честь Исиды и Осириса. Но совершенно иной путь избрал Геракл в арголидском Тиринфе и прямо противоположный – иранские мистерии солнечного бога Митры.

Если говорить о Тесее – а он хотя бы уже по имени "градооснователь" Афин, безусловно после 1200 года, но, возможно, лишь около 1100-ю, – то в его предании помимо юношеских инициации изображена также мистерия для брачного возраста, примерно для двадцатилетнего.

Юношеская инициация Тесея наряду с предварительным испытанием в Трезене, на западном побережье Саронического залива, где он находит орудия судьбы – меч и сандалии, требует сражений в царствах четырех стихий: у Эпидавра он одолевает Перифета, сына бога огня Гефеста; на Коринфском перешейке двумя соснами разрывает в воздухе своего родича Синида; затем одолевает свинью, видимо как образ плотских инстинктов; под Ме-гарой сталкивает в море разбойника Скирона; неподалеку от Элевсина побеждает Антея-Керкиона и, наконец, за Элевсином ломает кости и весь облик Прокруста, обуздывая таким образом все четыре стихии.

Границы времен года – Тор – как бы задавали срок для трех видов таинств: Диониса-Артемиды в феврале, Гиакинфа-Аполлона в июле и Персефоны-Диониса в октябре. Таинства Персефоны с особой яркостью и торжественностью праздновались в Элевсине в сентябре. Мистерии Гйакинфа, существовавшие в Амиклах, скорее всего, вплоть до XI века, были нами упомянуты в связи с Гераклом. Искать их в более позднюю эпоху имеет смысл только там, где начиная с V века присутствовали пифагорейские общины; вещественные их свидетельства мы обнаруживаем в императорском Риме.

Древние июльские мистерии Гйакинфа, видимо, происходили в Амиклах только в микенскую эпоху. Позднее Эллада уже не знала мистерий в честь Аполлона. Даже в важнейшем святилище Аполлона в Дельфах обряды, напоминающие таинства, соотносились исключительно с Дионисом и отправлялись в январе. И в Афинах, которые с времен Солона поддерживали тесную связь с Дельфами, мистерий у Аполлона не было. Возобновление их состоялось, вероятно, уже в эпоху римских цезарей.

От некой (предположительно пифагорейской) мистериальной общины в вечном городе перед нынешним Порта-Маджоре сохранилась подземная базилика, где большая писанная по штукатурке картина над апсидой изображает древнегреческую поэтессу Сапфо, которая – подобно Бритомартис – бросается с Левкадской скалы на Лесбосе в морскую пучину, чтобы "по ту сторону моря встретиться с ожидающим ее богом Аполлоном. Предание рассказывает аналогичную историю о любви Сапфо к юноше Фаону ("блистающему"), ставшему причиной ее добровольной смерти. На римской картине присутствуют оба – "блистающий" Фаон и его праобраз Аполлон100.

К летним мистериям относятся, как сказано выше, и "двенадцать подвигов" героя Геракла. Начинаются они единоборством героя со львом, переходят к двенадцати-главой гидре вкупе с побочным противником – раком и продолжают, хотя и под непривычными знаками, свое возвратное движение через тайны года. Любопытно, что при этом сообщаются точные названия географических пунктов, рассыпанных по всему известному тогда земному кругу и составляющих в совокупности крестообразную фигуру. Мистерии – вообще "лупа времени", равно как и "двенадцать подвигов", но эти летние мистерии как бы еще и "сжимают" пространство.

Детские и юношеские таинства

Греческому слову mysterion в латыни соответствует прежде всего sacramentum, а если речь идет о менее важных обрядах – sacramentalia. У эллинов было множество таких обрядов для молодежи.

Рождение младенца род подкреплял на седьмой день – наречением имени. Накануне ночью женщины танцевали только перед матерью и младенцем. Этим обрядом они призывали Мойр, богинь судьбы, принять маленького человека под покровительство101. Танец обеспечивал ребенку гармоничные отношения с небесами. Наречение имени вводило малыша в его ближайшее земное окружение. Ребенок получал право на жизнь; до тех пор он мог стать добычей смерти, и никого бы это не тронуло.

Трехлетним мальчикам в первый день Праздника цветения впервые стригли волосы, происходило это в Аграх. Там же на второй день праздника сам ребенок совершал обряд опрокидывания стола. Рано утром он вместе с остальными членами семьи наблюдал, как от моря шествует Дионис, направляясь к маленькому храму на Болотах, что рядом с Аграми. Теперь на низком столике-треножнике ему показывали основные формы мира вкупе с субстанциями, через которые бог являет себя людям. Ребенок узнавал предметы и их имена: шар, треугольная пирамида, кубики, шерстяные лоскутья, яблоки, медовые лепешки и кувшинчик с вином; в этот второй праздничный день все взрослые ходили с такими кувшинчиками, почему этот день и звался "днем кувшинов", а наутро в семейных домах как бы гостили умершие родственники, ибо кувшинчик был также надгробным символом – из него совершали возлияния на могиле. Что же до упомянутого столика, то его нарочно ставили так, чтобы ребенок, выслушав объяснения, легко мог его опрокинуть. Родня тотчас поднимала испуганный крик насчет пролитого вина – ведь это кровь только что вернувшегося домой бога. Нынче эту кровь пролил ребенок, а некогда вот точно так же его в образе тельца разорвали титаны, предки рода людского. Если Дионис усмотрит в этом инциденте продолжение давнего злодеяния, он наверняка разгневается на всю семью. Значит, надо поскорее убраться подальше отсюда – и незадачливого проказника тащили прочь. Огорченное семейство возвращалось домой, а там ребенок находил маленькую копию той колесницы-корабля, на которой поутру ехал бог. Стало быть, по дороге через город Дионис оставил для мальчика подарок, а это означает, что, невзирая на скверное происшествие, он все-таки милостив и к ребенку, и к его семье. Осенью того же года по ходатайству отца мальчика заносили в список граждан.

Девятилетние мальчики принимали третье посвящение. Обряд этот изображен на шкатулке слоновой кости, которая была сделана в IV или V веке от Р.Х. и ныне хранится в Болонье: обнаженный мальчик сидит на маленьком алтаре; перед ним преклоняет колена женщина с зеркалом, вероятно Гера. Но мальчик в зеркало не глядит; воздев руки, он оборачивается к двум вооруженным юношам, танцующим вокруг алтаря102.

К той же эпохе, что и шкатулка, относится Песнь в честь ев, епископа Киприана Антиохийского, которую сложила во время долгой ссылки в Иерусалиме (441–460) императрица Евдокия. И она сама, и ее святой были родом из Афин. Зная, что в детстве Киприан был язычником, Евдокия вкладывает в его уста фразу: "В десять лет я взмахивал факелом Деметры и на плечи мои давило бремя Белых страстей Коры"103. Факел Деметры – свидетельство тому, что он был мальчиком-посвященным в Элевсиниях либо в более поздних приватных таинствах, или теургиях. Под "Белыми страстями Коры" подразумеваются белые как мел титаны, разорвавшие тельца, которым был сын Персефоны, первый Дионис. Белыми как мел и нагими выступали в культе лишь титаны да мертвые. Поэты Еврипид и Нонн связывают этих Белых еще и с Пенфеем, царем-"печальником", которого, приняв за зверя, разорвала в клочья собственная мать-менада, когда он запретил ей служить богу. Оба поэта называют Пенфея "титан, с опозданьем рожденный"104. А вот сиракузец Фео-крит считал, что Пенфей похож на девятилетнего мальчика105. Итак, на шкатулке слоновой кости изображен мальчик, сидящий на алтаре бога Диониса, который оберегает его от титанов, а они угрожают ему – с помощью зеркала – собственным его телесным обликом. Танцующие Диоскуры помогают "спасителю Дионису", чтобы мальчик не соблазнился данностью, тем, что он якобы есть, а обратился к более высокому, явленному в танце, ведь он может достигнуть этого.

Посвящение троисходило так: в закрытом помещении женщины – Эринии или "разгневанные" богини судьбы – преследуют мальчика, "виновного" в любви к своему титанову телу. Они срывают с него одежду и гоняются за ним, награждая тумаками и забрасывая известкой и клейстером, пока белый титанчик не спасается на алтаре. Там он находит покой в созерцании куретов. Это семнадцатилетние юноши, которые танцуют в вооружении и своим танцем изгоняют Эриний.

История юного Нарцисса – купаясь в озере, он влюбился в собственное отражение и утонул, не в силах от него оторваться, – иллюстрирует то же испытание. Диоскуры должны были бы спасти и его и сделали бы это, если бы он принял следующее посвящение.

Девятилетние девочки обретали душевную самостоятельность, поступая в услужение к богине. Когда Агамемнон собрался вести греков в Трою, но флот без попутного ветра застрял в беотийской Авлиде (так их наказала повелительница ветров Артемида), царь пожертвовал богине свою дочь Ифигению. Артемида перенесла девушку – как собственную ипостась – в свой храм в Тавриде. Когда спустя многие годы Орест вернул свою сестру Ифигению домой, они взяли с собой статую богини и поместили ее в самостоятельном тогда городке Бравроне на восточном побережье Аттики. Поэтому афиняне, по возможности, возили девочек в Браврон или хотя бы в ближайший храм Артемиды, чтобы принести их в жертву богине на манер новых Ифигений, и они в буром медвежьем платье – медведица считалась древнейшей ипостасью богини – служили владычице. Таково было первое испытание девочек за пределами родительского дома. Маленьких бурых служительниц звали "медвежатами" – Арктос, или по-латыни, Урсула. Там девочки оставались до юношеских инициации в двенадцати– или тринадцатилетнем возрасте.

Согласно возрастным этапам дети в течение девяти лет принимали три культовых посвящения, точно так же и юноши и девушки между тринадцатью и восемнадцатью годами трижды проходили посвящения. Посвящения для достигших зрелости девушек изображены на картинах главного зала Виллы мистерий близ Помпеи (I век от Р.Х.). Дом был защищен от незваных пришельцев широким рвом. Пепел от извержения Везувия в 79 году заполнил все комнаты и тем сохранил картины. О соответствующих посвящениях для юношей рассказывает греческий роман "Дафнис и Хлоя" римлянина Лонга, который написал свое небольшое произведение сто лет спустя. Он иносказательно повествует как о посвящениях юношей, так и о посвящениях девушек, что позволяет лучше понять помпейские картины.

Большой зал виллы имеет форму прямоугольника размером 4 х 8 м. Главная дверь находится посредине одной из торцевых стен, небольшая дверца есть и справа, в длинной стене. На красном фоне стен изображено в натуральную величину в общей сложности двадцать девять фигур (нередко это одни и те же персонажи, только занятые разными делами). Действие развивается слева направо. Картина напротив двери как бы подводит итог и могла бы существовать сама по себе: Дионис полулежа приник головой к женщине, сидящей в центре. Верхняя часть этой главной фигуры – единственное, что пострадало от времени. Возможно, перед нами Ариадна, "высокосвященная", а этот эпитет принадлежал древнейшей Афродите, которую впоследствии толковали как Персефону.

Начав с небольшого участка стены слева от главного входа, мы следуем за только что вошедшей, полузакутанной в покрывало девушкой в возрасте между тринадцатью и шестнадцатью годами. Очередная картина, уже на левой стене, показывает эту девушку без покрывала. Она слушает восьми-десятилетнего нагого мальчика, который под присмотром пожилой женщины читает свиток, вероятно правила предстоящего обряда.

Лонг начинает свой роман так: мальчик Дафнис и девочка Хлоя младенцами были оставлены в пещере нимф на острове Лесбос. Пастухи нашли их и воспитали как собственных детей. Настоящие родители, скорей всего, были свободными гражданами, причем богатыми, так как рядом с мальчиком лежали пурпурное покрывало, золотая застежка и ножичек с рукояткой слоновой кости, а рядом с девочкой – золотые украшения. Установленье происхождения детей и образует основной мотив романа.

Когда Дафнису исполнилось пятнадцать, а Хлое – тринадцать, названые родители определили их в пастухи. Хлоя пасла овец на равнинных приречных лугах, Дафнис – коз на холмах в глубине острова. При этом мальчик так дивно играл на свирели, что один старый пастух вызвался научить его играть и на большой си-ринге, или Пановой флейте. Но сиринги под рукой не оказалось. Тогда сынок этого старика, по имени Титир – на тамошнем наречии так называли сатира, – быстро, словно олень, побежал за большою флейтой, легкости ради сбросив рубашку – то есть видом он был весьма похож на мальчика-чтеца из Виллы мистерий. Скоро Дафнис в совершенстве овладел игрою на сиринге, и старик подарил ему этот инструмент, наказав передать его когда-нибудь лишь достойному. Вскоре овцы и козы плясали под наигрыш Дафниса, будто средь животных явился новый Орфей.