Текст книги "Элевсинские мистерии"

Автор книги: Дитер Лауэнштайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

4. Великие мистерии

Подготовка в Афинах

Десятого боэдромиона (1 сентября) претенденты, или неофиты, Великих мистерий и давние элевсинские мисты начинали воздерживаться от мяса и вина, хотя в иные времена по крайней мере 12 боэдромиона, в день Вакха, усердно отдавали им должное. 14 боэдромиона, за пять дней до выступления процессии в Элевсин, из тамошнего святилиша прибывали жрецы и жрицы со статуей юноши-бога Диониса-Иакха и атрибутами культа, а именно корзинами, которые назывались Idstai. Конный отряд обучающихся военному делу аттических юношей, одетых в черное, встречал их у маленького храма Эхо за Пестрой горой, видимо на давней границе афинских и элевсинских земель. По эту сторону Пестрой горы, у моста через Кефисс, где ныне расположен Ботанический сад, процессия делала остановку у священной смоковницы, посвященной божеству в образе змеи, по имени Зевс Мэлихий. Пять дней спустя это же место было первой культовой остановкой процессии, направлявшейся в Элевсин126. Изваяние Иакха устанавливали на Старом городском рынке, в Элевсинио-не. Так называлось столичное святилище обеих элевсинских владычиц, «Матери и Девушки». Иерофант тотчас поднимался на акрополь к Парфенону, чтобы сообщить городской богине о прибытии нездешнего бога.

Элевсинион на Старом рынке существовал с конца VII века. Солон (640–560 гг. до Р.Х.) воздвиг его после присоединения Элевсина к аттическому государству. Состоял он из окруженного стеною участка с одним-двумя зданиями и располагался между рынками, примыкая с севера к Старому, а с юго-востока к Новому, который был построен Солоном и теперь как раз и назывался рынком, агорой. Через 700 с лишним лет Павсаний так описывал этот городской ландшафт: "Входящим в афинский Одеон [на Старом рынке. – ДА.] в числе многого другого бросается в глаза статуя Диониса, заслуживающая внимания. Поблизости есть источник, называют его "Эннеакрунос" (с девятью трубами) – так оборудован он был Писистратом, водоемы есть по всему городу, а родник этот один. [13 анфестериона (3 февраля) женщины берут здесь воду для жертвы мертвым. – ДА] Выше этого источника [к юго-востоку, где местность повышается к акрополю. – ДА.] сооружен храм Деметры и Коры и храм Триптолема [их жреца. – ДА], в котором есть его изображение" (1.14,1). Сам Элевсинион стоял внизу на склоне акрополя. При Солоне он занимал территорию размером 20 х 30 м, позднее – 40 х 30; храм (17 х 10 м) располагался с северной стороны. В римскую эпоху возле южной стены добавился открытый портик127. В V веке до Р.Х. для подготовки мистов служили только храм да площадь перед ним (20 м2).

Священная корзина

Элевсинион в Афинах

На следующий день афинский верховный жрец, носивший титул «архонт басилевс», принимал двух главных элев-синских жрецов – иерофанта и дадуха – в Пестром портике на северной стороне Нового рынка. Засим они получали разрешение через вестника пригласить весь афинский народ на таинства в Элевсин. Но для этого было названо три условия: 1) не запятнанные кровью руки; 2) «внятная речь», то есть знание греческого языка и 3) «праведная жизнь», то есть отсутствие судимостей128. Здесь не упомянуто еще одно условие, которое, однако, со времен Солона носило обязательный характер: в предшествующем году (как минимум девятнадцать месяцев назад) неофит должен был принять участие в Малых мистериях; полугодичный срок (с февраля текущего года) не учитывался. Прошения подавали в Элевсинион, причем в письменном виде. Жрецы сверяли имена по аттическому списку граждан – он хранился неподалеку, в афинском Метрооне, который служил также городским архивом. Затем имена проверяли по судебной книге и по спискам участников Малых мистерий, а в заключение – по перечню элевсинских мистов.

Желательно было пройти посвящение не единожды; именно из таких посвященных выходили мистагоги, или руководители неофитов. С конца VII века, выполнив указанные четыре условия, любой гражданин Аттики мог свободно участвовать в мистериях; сюда относятся и те, кто исключительно ради этой цели становился приемным сыном или дочерью аттического семейства; в римскую эпоху упомянутая хитрость получила широчайшее распространение. Элевсинии были доступны и для рабов, если они вносили высокую плату. Ведь рабы в те далекие времена трудились исключительно на земле, а значит, принадлежали к Триптолемову братству и вполне могли принять таинства Матери полей.

Свободное аттическое юношество допускалось к участию в мистериях лишь после прохождения военной подготовки, что, учитывая проходившие в феврале древние элевсинение военные игры, было, по-видимому, весьма архаическим (пятым) условием. С той поры как Рим подчинил себе Македонское царство (168 год до Р.Х.) и Ахейский союз (146 год до Р.Х.) и Эллада утратила государственную самостоятельность, Элевсинии стали доступны для всех римлян, проживавших на территории империи – как для мужчин, так и для женщин, – не моложе девятнадцати лет, коль скоро они владели греческим языком, в соответствии с местным законом были формально усыновлены аттическим семейством и уплачивали высокий взнос.

Служками были так называемые "отроки очага"; в обрядах каждый раз участвовал лишь один из них. Выбирали для этого мальчиков 8—12 лет из знатных аттических родов, отец и мать у них непременно должны быть живы. В позднеримскую эпоху, когда Адриан во II веке от Р.Х. возродил Элевсин, на посвящениях пассивно присутствовало довольно много детей, в том числе, видимо, и девочек. Подростки от 13 до 17 лет к мистериям не допускались никогда129. Юноши-мисты в Элевсине были определенно не моложе 19 лет, ведь в архаический период им полагалось предварительно участвовать в военных играх, а в более позднее время – пройти военную подготовку.

Те, кто подавал прошение впервые, звались неофитами; под вечер 15 боэдромиона (5 октября) они, наверное, узнавали в Элевсинионе, допустили их к таинствам или нет. Тогда-то они и платили мзду: двух овец, одного барана, одного поросенка, а вдобавок крупную сумму денег130. Мисты носили черную одежду; белой одежда стала, только когда Марк Аврелий возобновил таинства в 174 году от Р.Х. Пра-образно, в соответствии с гневом и милостью Деметры, ритуальные одежды должны бы сперва быть черными, а затем – белыми; именно так являлась сама богиня.

Приемная церемония требовала времени, а Элевсини-он просторностью не отличался. Всяк сам приносил свою жертву на одном из алтарей во дворе. Алтари эти были низенькие, столь любезные земным божествам, – круглые микенские очаги. Даже если каждая церемония занимала лишь пять минут и если разрешалось жертвовать одно животное от целой группы, времени все равно не хватало. Ведь начиная с V века число участников колебалось от пятисот (в неудачные годы) до трех тысяч (в хорошие годы); особенно велико оно было каждый четвертый год, когда празднества справляли чрезвычайно пышно. Однако часто называемая цифра 30 000 объясняется неверным толкованием одного фрагмента у Геродота; ниже мы еще на этом остановимся. Три тысячи человек и то помещались в столичном Элевсинионе лишь по очереди, быстро сменяя друг друга. Да и в элевсинский Телестерион больше народу войти не могло; даже в открытых дворах случилась бы давка.

Надлежащее, достойное участие обеспечивали мистагоги, каждый из которых руководил одной группой. Недозволенное участие каралось смертью. Римлянин Тит Ливии рассказывает, что во II веке до Р.Х. два юноши из аркадского Акакесия ненароком и по неведению пришли вечером Священной ночи в Элевсин, из любопытства вместе с большой толпой отправились на священный участок и выдали себя неуместными вопросами. Оба они были казнены

Порядок искупления и жертв, принятый в афинском Элевсинионе, мы находим у Моисея (Лев. 1 ел.). В 1 и II тысячелетиях тот же порядок действовал от Сирии до Италии, а значит, и у Израиля; только относительно Крита и Египта полной уверенности нет. Этот порядок гласит: есть два вида жертв, которые могут праздноваться сообща: 1) очистительная жертва и 2) полная жертва. Жертвующая община вправе и должна вкусить лишь от второй, ибо ее мясо связывает людей с соответствующим божеством. Мясо же очистительной или искупительной жертвы вкушать не-дозволено; а именно таковыми были приносимые здесь в жертву поросята.

Только Аристофан в своей комедии "Лягушки" (ст. 337), написанной в 405 году, мечтательно рассуждает о запахе поросятины перед мистериями. Но эти слова он вкладывает в уста слуги, а значит – глупца. Очистительные жертвы всюду подлежали полному сожжению. От сжигаемых поросят город полнился запахом жаркого, но отведать этого жаркого никому не доводилось. Обряд очищения описан не только у Моисея, но и у Аполлония в "Аргонавтике", где его исполняет Кирка (IV.700 ел.). О том же обычае упоминает Гомер, заставляя Агамемнона во искупление ссоры с Ахиллесом "отсечь гортань кабану"» "Жертву [неразъятую. – Д.Л.] Талфибий [жрец. – Д.Л.] в пучину глубокую моря седого рыбам на снедь, размахавши, поверг" (Ил. 19,267–268). Для полного очищения Агамемнону потребовалась бы затем церемония с веялкой и факелом. Но поскольку под Илионом шла война, эти детали были опущены. В Элевсинионе – судя по рельефу, изображающему посвящение Геракла, – каждого миста очищали веялкой и факелом, хотя и не ранее 16 боэдромиона.

Каждый мист приносит в жертву поросенка.

Жрица производит очищение ветром, водой и огнем

Ранним утром 16 боэдромиона по Афинам разносился клич: halade mystai! – мисты, к морю! 132 После этого все участники с живым поросенком под мышкой, каждый в сопровождении мистагога, шли на берег близ Фалера – дорога занимала час, – чтобы умыться самим и вымыть поросенка. По возвращении в Элевсинион этого поросенка под руководством жреца приносили в жертву на низком круглом алтаре подземных богов. Мист обагрял руки кровью животного, воздевал их в молитве и просил Зевса о чистоте. От крови поросенка жрец очищал его дополнительной жертвой, бросая в огонь хлебы. Только затем мис-ту разрешалось принести обеим элевсинским богиням настоящую жертву: овцу Деметре и барана Персефоне; мясо и шкура животных доставались жрецам. Предварительно мист принимал краткое очищение ветром (с помощью веялки) и огнем (с помощью факела).

Геракл со змеей и один из мистов получают очищение для Великих мистерий

Вечером 16 боэдромиона, а может, только 17-го аттические крестьяне публично приносили в жертву Деметре и Коре свинью. Мисты же 17-го числа по очереди вновь забивали в Элевсинионе своих овец – для второго, великого искупления. Белую шкуру животного расстилали на сиденье, на которое усаживался мист, закутав голову покрывалом. Теперь его очищали две жрицы: спереди – служительница Деметры, водившая вверх-вниз плоской плетеной веялкой для зерна; сзади – служительница Гекаты, представлявшая и Персефону и совершавшая те же манипуляции горящим факелом. Засим следовали подлинные огненные и благодарственные жертвы: овца для Деметры и баран для Коры. Обычно их употребляли в пищу, но для мистов в эти дни мясо было под запретом. Вот почему здесь и мясо, и шкуры целиком принадлежали жрецам, которые, никоим образом не греша против культа, все это продавали, чтобы выручкой покрыть свои расходы.

Платоник-христианин Климент Александрийский (t 220 г. от Р.Х.) сообщает нам вербальную формулу, которой сопровождался 17 боэдромиона обряд в Элевси-нионе: "Я постился, пил кикеон, брал кое-что из большой корзины (Jdste) и, подержав в руках, клал в маленькую, а из маленькой опять в большую"133. Обе корзины известны по местным изображениям и убедительно свидетельствуют, что эта фраза возникла в аттических Элевсиниях. Впрочем, не надо забывать, что начиная с 332 года до Р.Х. в Александрии Египетской существовало предместье под названием Элевсин и что тамошний культ тоже именовался Элевсиниями, а потому "элевсинские" цитаты у александрийских писателей могут идти и оттуда.

Чтобы твердо установить точное место обряда, связанного с этой фразой, в совокупном ходе аттических Элевсиний, нужно учитывать и когда готовили кикеон – напиток с мятой и поджаренной ячной мукой, – и когда его пили, ведь указанная фраза связана именно с этим. По поводу питья в V гомеровском гимне сказано: "В жилище Келея". Для культа Священной ночи это могло бы означать – в первом дворе. Там происходила Первая оргия, и Деметра являлась в скорбном оцепенении, в каком она, согласно гимну, пребывала в жилище Келея, когда попросила и получила вместо вина этот незатейливый напиток. Но с точки зрения культа маловероятно, чтобы на священной территории вообще вкушали еду и питье, разве только в конце празднества как бы в завершение жертвы, но в таком случае (хлеб и) вино, а не кикеон. Следовательно, кикеон пили, по всей вероятности, до Священной ночи, самое раннее 18-го, а самое позднее – 19-го, во время процессии, да и тогда, скорее всего, лишь перед Рэтами на полуденном привале у моря – такова точка зрения К. Кере-ни134, и мы ее разделяем. Г. Милонас полагает, что мисты вкушали этот напиток вечером после процессии и танца девушек на площади перед священной территорией135; если так, значит, вербальная формула произносилась при входе в святилище. Возможно, но едва ли вероятно. Мы думаем, возле Рэт этой формулой только напоминали об обряде, что подтверждает и прошедшее время глаголов. Она служила там паролем, оберегающим от недозволенного вторжения. Сам обряд – не питье – мы относим к 17 боэдромиона. На следующий день, 18-го, в канун процессии, мисты тихо сидели по домам и готовили этот напиток – так сообщает в своей "Афинской политии" Аристотель136, а уж он-то был прекрасно осведомлен.

События в целом развивались вот как: прежде чем мисты утром 17-го шли в Элевсинион к последней жертве, три экзегета в Пестром портике разъясняли им заповеди первосвященника Триптолема137. Это не были объявленные ранее условия (чистые руки, внятность речи и праведная жизнь) – теперь речь шла о заповедях, которые с точки зрения нынешних ученых представляются скорее пифагорейскими: во время празднеств "нельзя убивать животных и вкушать мясо, а в жертву дозволено приносить лишь плоды полей и дерев". Эти дополнительные заповеди, присущие многим древним таинствам, имели силу только в период подготовки, а заповедь жертвы – только во время мистерий; тесно связанный с таинствами Пифагор, однако же, давал подобные указания на всю жизнь. Культовое вегетарианство проповедовал в Аттике еще царь Кекроп, живший, вероятно, около 1300 года до Р.Х. "Он <…> решил не приносить <…> в жертву ничего, что имеет душу"138. О Кекропе мы уже говорили в главе об аттических праздниках.

Последний ритуал в столичном Элевсинионе совершали 17 боэдромиона, и, учитывая сообщенную Климентом Александрийским формулу, происходило это так: принеся последнюю очистительную жертву, овцу, мист клал ее шкуру на сиденье и принимал очищение факелом и веялкой. Когда с его головы снимали покрывало, жрицы-очистительни-цы успевали исчезнуть. Он увидит их в храме, куда его теперь ведут.

В преддверии главного зала он вместе с другими членами своей группы обнаруживает за ширмой старую жрицу Деметры, которая, подобно своей богине, сидит на корзине под названием kiste. Как только группа переступает порог, жрица встает, открывает корзину и знаком велит первому что-то достать. Там лежит перевернутое деревянное материнское лоно. Мист вынимает его из корзины, переворачивает и видит, чтб у него в руках. Жрица направляет его в священный покой, где в полумраке, выпрямившись во весь рост, стоит молодая жрица Гекаты, которая на этом празднике одновременно является Корой. Она держит на голове kalathos, маленькую корзину. Когда входит мист, она снимает корзину и показывает ему – там пусто. Жестом она приказывает положить туда лоно, не переворачивая его, затем ставит корзинку на голову, некоторое время серьезно смотрит на миста, опять снимает корзинку, велит ему вытащить содержимое и уходить. За дверью этот предмет снова переворачивают и кладут в корзину Деметры, на которую опять усаживается старуха жрица. Она ждет следующего.

Обряд содержит образ того, чтб должно произойти в душе миста, в котором элевсинское таинство таким способом вызывает желанное пробуждение, открывает способность к духовидению, – образ оплодотворения свыше. На тот же процесс указывает и широко известное еще в древности изображение Элевсинских мистерий – найденный под руинами элевсинской гробницы Триптолема рельеф, датируемый примерно 440 годом до Р.Х. Перед нами обнаженный юноша Триптолем в окружении "обеих владычиц": Деметра стоит к нему лицом, протягивая колос; Кора за спиной у юноши, благословляющим жестом она простирает руку над его головой, как бы прикрывая ладонью пламя. И сам обряд, и это изображение показывают, как "мать" наделяет человека плодом, питающим тело, а "дочь" – духовным огнем, пробуждающим душу. Рельеф, копия которого была изготовлена еще в древности для Рима и хранится ныне в афинском Национальном музее, излагает мистерию даже лаконичнее и целомудреннее, чем описанный выше непродолжительный обряд.

Пока мисты 18 боэдромиона тихонько "домовничали", по городу шла процессия бога-врачевателя Асклепия (такие процессии устраивались начиная с 421 года до Р.Х.). Главное святилище этого бога находилось в Эпидавре; жрецы его носили в руках змей. С незапамятных времен город праздновал в этот день Дионису и жертвовал "всем богам", что соответствует полным таинствам, а здесь, в Элевсине, – предстоящему осеннему "бракосочетанию времен года". 19 и 20 боэдромиона вместе именовались мистери-альными днями. Все обряды в рамках Элевсиний, совершавшиеся в эти дни, не только не были общедоступны, но считались строго тайными. 19-е число называли "полным сбором", поскольку утром этого дня процессия мистов собиралась в Афинах у Пестрого портика, где иерофант и факелоносцы еще раз предостерегали от участия тех, кто не имеет чистых рук, внятной речи и праведной жизни139. Затем процессия во главе со жрецами, несущими изображение Иакха, молча покидала город через Священные ворота – так назывался южный проем северо-западных ворот Дипилон, где вытекала из города и речка Эридан.

Священная дорога

Павсаний путешествовал по Аттике примерно в 160 году от Р.Х., однако о местах Малых и Великих мистерий он пишет очень скупо. Что до поля в Аграх, он хотя бы указал, где оно располагалось, и перечислил постройки (1,18 и 19); Элевсинион, а тем паче священную территорию перед Элевсином он полностью обошел молчанием, ибо во сне ему было предостережение от выдачи тайны мистерий (1.38,6). Но Священную дорогу от Афин до Элевсина Павсаний подробно описывает шаг за шагом; ни на минуту не упуская из виду процессию с ее остановками и описывая лишь те места, которые можно соотнести с таинствами (1.39,3). Другие места, как, например, лежащие в начале дороги гробницы афинских воинов, которые показывали тогда всем чужестранцам, он вообще не упоминает.

Священная дорога из Афин до Элевсина

Керени время от времени пользуется Павсаниевыми заметками о Священной дороге, чтобы как в зеркале увидеть подробности таинств. Мы применим ту же методику и будем рассматривать остановки как отражение самих таинств.

Протяженность Священной дороги составляла 22 км; процессия одолевала ее за день. Таким образом, было достаточно времени для совершения обрядов на стоянках, а участники сберегали силы для Священной ночи. Впереди шествовали два вестника (не жрецы) в черных одеждах. Следом за ними, тоже в черном, верховные жрецы: иеро-фант, дадух и керик, или вестник; далее две жрицы с корзинами на голове – здесь использовались только малые корзины. За ними несли деревянное, украшенное миртом изображение Иакха – это и был центр процессии. У городских ворот его водружали на повозку и так везли до самых Рэт, а через эти "ручьи" в классическую эпоху проезжей дороги не было. Лишь Адриан в 128 году от Р.Х. – если не еще раньше, в 112 году, будучи афинским архонтом, – соорудил там широкий каменный мост. Жрицы и пожилые жрецы тоже ехали до Рэт на повозке, а после постройки моста, возможно, и до самого Элевсина140. Каждый жрец имел при себе служку. Все были в черном – это цвет разгневанной и скорбящей Деметры. Далее следовали мисты, иногда числом более двух тысяч, тоже в черном. Начиная с 174 года до Р.Х., когда Марк Аврелий восстановил разрушенный костобоками Элев-син, одежды стали белыми; правильнее было бы – в соответствии со скорбью и примирением Деметры – идти на таинства в черном, а возвращаться в белом. Примерно с 600 года до Р.Х., когда Солон ориентировал святилище на Афины, до 84 года до Р.Х., когда Сулла разоружил Аттику, процессию сопровождали всадники – будущие воины со щитами и копьями; сами они еще не имели права на посвящение, но вечером светили шествию факелами до ггривратной площади для танцев и возвращались домой, когда мисты входили на священную территорию. Все мис-ты, и мужчины тоже, были в миртовых венках, как невесты. Кроме того, у них в руках были миртовые ветви, а у мужчин еще и кувшинчик с кикеоном. Женщины несли на голове кувшинчик побольше. На первом отрезке пути, от Пестрого портика до моста через афинский Кефисс, процессия хранила молчание.

Дионис с Иакхом

Павсаний, прошедший этой дорогой в одиночку и не в праздничное время, описывает ее так: «Если идти в Элевсин из Афин той дорогой, которую афиняне называют священной, то тут сооружен [справа от ворот. – ДА.] памятник Анфемокрита. Мегарцы совершили против него злодейское и безбожное дело; когда он шел к ним в качестве вестника, чтобы запретить им в дальнейшем обрабатывать беззаконно <священную> [к западу от Элевсина, ближе к границе. – ДЛ.] область, они его убили [в 431 году до Р.Х. – ДА.]. За такой поступок над ними до сих пор тяготеет гнев богинь, и им одним из всех эллинов император Адриан [в 128 году от Р.Х., экономически. – ДА,] не смог помочь» (1.36,3). Павсаний не задерживает внимания на гробницах погибших воинов и государственных деятелей по сторонам дороги за Священными воротами, равно как и у ближней дороги к Академии141. Об Анфемокрите он упоминает, поскольку его миссия свидетельствовала об опеке Афин над элевсинским святилищем и о том, что, убив Анфемокрита, мегарцы однозначно отвергли эту опеку. Еще в VII веке существовала такая же дорога процессий из Мегары, и надо сказать, полностью ее не перекрывали никогда. "За погребальным памятником Анфемокрита <…> – продолжает Павсаний, – идет местечко Скир, названное так по следующему поводу.

Когда элевсинцы воевали с [аттическим царем. – ДЛ.] Эрехтеем, к ним пришел из Додоны прорицатель по имени Скир, который основал и древний храм Афины Скирады в Фалере [старейшей афинской гавани. – ДА.]. Когда он пал в сражении, то элевсинцы похоронили его около горной реки и название как этому месту, так и реке дано по имени этого героя" (1.36,3). Еще раз Павсаний вспоминает об этом сражении, говоря о Рэтах. Вероятно, предание вело речь вообще о спорной границе между Афинами и Элевси-ном. В те времена, когда Додона значимостью превосходила Дельфы, то есть еще в VIII веке, граница эта проходила южнее Пестрых гор, а позже по Рэтам, куда в VII веке из Дельф был призван Аполлон; ранее Дельфы не имели в Элладе достаточно высокого авторитета.

Ниже у Павсания: «Есть дальше жертвенник Зефиру (несущему дождь западному ветру. – ДА) и Деметре и ее дочери; вместе с ними тут пользуются поклонением Афина и Посейдон. Говорят, что в этой местности Фитал (производящий растения) принял в своем доме [скитающуюся. – ДА.] Деметру и что богиня за это дала ему отросток смоквы [облагороженной, сладкой смоквы. – ДА.]. Мой рассказ подтверждается надписью на гробнице Фитала: "Некогда здесь царь Фитал почтенную принял Деметру; тут она осени плод впервые герою явила: смоквой священной его род людской называет; за что род Фитала владеет всегда нестареющей славой"» (1.37,1–2). На другом, дальнем Кефиссе близ Элевсина стоял erineos, или "дерево гнева", дикая смоковница.

Алтарь Зефира и Скир находились на этом берегу ближней речки. Возможно, местечко названо отнюдь не по имени прорицателя, а по "белому" зонтику, под которым жрица Афины вместе со жрецами Посейдона и Гелиоса стояла во время летнего праздника Скира. Афина и Гелиос были здесь всего лишь гостями, тогда как Посейдона в этих краях чтили с незапамятных времен. Вообще по эту сторону речки верховным богом являлся Посейдон, а по ту сторону – Плутон, именовавшийся тут Зевсом Мэлихием, "милостивым, потому что в мистериях он изменяет закосневшие душевные формы. Впрочем, это наше предположение, и только.

На общедоступном празднике Скира (на Троицу, 2 июня) женщины тоже надевали миртовые венки и блюли половое воздержание. Во время этих торжеств они "зачинали" то, что семь месяцев спустя, на Леней (6 января), рождалось в образе мальчика Диониса и в тот же день вырастало в юношу. На Скиру же эти невесты продевали сверху вниз сквозь свои одежды живую змею – в честь Диониса как сына Персефоны, рожденного в Гадесе; так происходило зачатие. Боги – дети семимесячные, недоношенные. Речь здесь о доступном для всех пути, который идет вместе с солнцем, за всадником Кастором. Тайный путь мистов – против хода солнца и под водительством другого Близнеца, Полидевка, – тоже продолжался ровно семь месяцев, с 24 апреля через март-февраль до Великих мистерий в октябре. Каждый начатый месяц принимается в расчет.

На мосту через первый Кефисс Деметра высылала навстречу мистам свою служанку Ямбу, которая носит то же имя, что и насмешливые стихи, ямбы; орфики называли служанку Баубо, "мамаша Брюхо". Некогда в жилище Ке-лея девушка Ямба фривольными речами и танцами развеяла цепенящую скорбь богини. Теперь на мосту Ямба бесстыдно задирала перед мистами свое платье. И как некогда богиня рассмеялась и выпила кикеон, хотя гнев ее не вполне еще обернулся милостью, так и мисты, задолго до таинств, нарушали свое молчание, пели песни и пили из кувшинчиков кикеон.

Мистериальные действия Ямбы на мосту поясняет история о Геракле, бытовавшая в беотийской Феспии: "У Феспия было 50 дочерей, и с ними со всеми в одну и ту же ночь сочетался Геракл, со всеми, кроме одной, которая одна только не пожелала сойтись с ним. < Разгневанный на нее> Геракл наказал ее тем, что осудил ее на всю жизнь остаться девушкой и быть жрицей в его храме"142. Геракл выступает как божество; сорок девять дочерей Феспия – непосвященное человечество. Мисты же искали близости девственной дщери, в итоге – близости Коры-Персефоны. Ведь и Кора обретает свою силу в нижней части тела, когда физическое его воздействие почти незаметно. Элев-синские мисты получали указание на эту тайну сил уже посредством обряда в Элевсинионе, когда "брали в руки содержимое корзин". Элевсинский иерофант, опасаясь возможной победы телесного, пил после Первой оргии разбавленный сок болиголова, чтобы не потерять твердости в Третьей оргии. Благодаря этому и голос его приобретал надлежащее мальчишеское звучание, и его справедливо звали "краснопевцем" – евмолпом.

За мостом процессия мистов делала первую остановку, возле упомянутого алтаря подземного властелина – Зевса Мэлихия, "милостивого". Эта остановка была программной для всей мистерии. Павсаний сообщает: "Если перейти Кефисс, то увидим древний жертвенник Зевса Милостивого. На нем Тесей получил от потомк©в Фитала очищение, после того как он среди других разбойников убил и своего родственника со стороны Питфея, Синиса [Синила. – Н.Ф.}" (1.37,3).

Спустя четыре дня, 23 боэдромиона, город приносил этому Мэлихию белую овечью шкуру, вроде той, на которой основатель города сидел, принимая искупление. Пока бог гневался, он звался Maimaktes ("бурный"), отсюда и название месяца – "маймактерион" (ноябрь). "Гнев" и "милость" у него, как и у Реи, соотнесены с погодой в году (в отличие от Деметры). В мистерии его милость от этого не зависит. Если говорить о временах года, то публично бога умиротворяют Крещенье и карнавал. В открытом культе его умиротворяют искупительные животные жертвы, то есть жертвы всесожжения. Мэлихия изображают с Плутоновым рогом изобилия и с телом как у огромной змеи143. Он отец рожденного Персефоной в образе змеи первого Диониса, которого титаны при его первом превращении в тельца растерзали на части. После этого растерзания (в октябре) отец гневается в ноябре и декабре под знаком Скорпиона и Стрельца, пока благодаря рождению сына во время Леней, под знаком Водолея, не начинает сменять гнев на милость. Этот умиротворенный подземный Зевс – Сотер, "спаситель". Зевса Олимпийского так не называли никогда, однако благосклонный отец глубин может открыто, как бы в первом ослаблении, именоваться Водолеем, или Посейдоном.

В связи с этим Павсаний приводит сказание: "У феспийцев в городе есть медная статуя Зевса Саота (Спасителя). Предание <…> таково: некогда их город опустошал дракон; бог приказал давать дикому чудовищу каждый год одного из юношей, на кого падал жребий. <…> но когда жребий пал на Клеострата, <…> он сделал медный* панцирь, на каждой пластинке которого был загнутый кверху крючок. Надев этот панцирь, он добровольно отдал себя на пожрание дракону, исполненный решимости, отдав себя, погибнуть самому, но погубить и чудовище. За это, говорят, Зевсу дано было наименование Спасителя (Саота) (IX.26,7–8).

Железный панцирь указывает на то, что бог войны Арес играл в мистериях весьма важную вспомогательную роль. О металлах, их иерархии и мистериальных задачах мы говорили выше: Арес и железо всегда выступают сообща. Для нас главное тут – дракон, змея, которая живет в земле и, побежденная мистом, оказывается Сотером, Спасителем, что владеет силами преображения. Все боги и полубоги, имеющие доступ в Гадес, могут быть "спасителями", кроме Гефеста и самого Гадеса; в первую же очередь это – подземный отец с рогом изобилия, который не царит над сущим миром, как Олимпийский Зевс, страшась гибели и преображения; это Плутон, владыка возможностей, вечно "богатый". Ему одному ведомы торные пути и для виновных, взыскующих искупления, и для мистов, молящих о высоком преображении, то есть об оббжении. Олимпийский Зевс при свете дня держит неумолимые весы судьбы, он справедлив; подземный же Зевс способен оказать милость, умеет прощать, то есть преображать.

При метаморфозе исходный образ не должен просто уничтожиться, скорее, его нужно умело и бережно, часть за частью, орган за органом, перестроить для высокого служения. О том, чтобы исходный образ не разрушился, в таинствах заботился Аполлон. Он защищал прекрасное тело Гектора от увечий, когда Ахиллес волок его за колесницей. В ослабленной форме Аполлон как небесный врачеватель Пеон выполняет ту же службу, "заговаривая" волшебным словом, каковым и является его имя, и тем излечивая все раны богов144. В обиходе волшебное слово "пеан", или "пеон", считается достойным приветствием Аполлона. Противоположной ему силой является метаморфоза, преображение, подвластное Дионису-Иакху, которого приветствуют "иэ-иэ-иэ-Иакх". Когда оба эти волшебных слова сливаются, можно ждать безопасного, здорового посвящения.