Текст книги "За кулисами"
Автор книги: Дитер Болен
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
А потом, в 1996, я получил гору проблем из–за развода с Вероной.
Наутро за булочкой с кунжутом и свежевыжатым апельсиновым соком я увидал заголовок в «Бильд»:
«Хек выкидывает Болена из передачи»
К тому же Бальцер, представитель Хека, рассказывал, какая же я свинья и говнюк. Так расстаться, фи! Его, Бальцера, шеф был очень, очень, очень возмущен. Я был невероятно разочарован.
Вот уже семь лет мы не перемолвились ни единым словом в частном плане. И стоит мне узреть, что он намеревается что–то устроить, я поворачиваюсь к нему спиной и показываю, куда он может пойти.
За несколько месяцев до этого произошло пополнение самозваных защитников Грааля германской морали:
Фи, – заявил он в одном из интервью, у него (это про меня) нет никакого понятия о хороших манерах. И обо мне, как образце для подражания, он тоже был невысокого мнения. Ведь у того, кто, как я, рассказывает в книге о спальне другого, нет чувства чести.
Да–да, Хекхен! Здорово сказано! Как там написано в твоей собственной скучнейшей биографии (кстати, залежавшейся на складе, ибо на нее не было спроса):
«Я схватил ее за руки и бросил на кровать. «На помощь!» – пронзительно вскричала она.
Я непроизвольно зажал ей рот. Эдда яростно билась. Ее пальцы обхватили мои обнаженные плечи. Она извивалась подо мной, мои руки соскользнули с ее рта на шею. Если ты надавишь, она притихнет, – сказало что–то во мне. Соблазнительная мысль: одним рефлексом своих рук я мог решить все проблемы».
Честно говоря, мне не видно, что там у тебя с примером для подражания и где были твои хорошие манеры, когда ты назвал свою бывшую жену и мать твоих детей жестокой матерью, которая с визгом шляется по улицам с развратным макияжем.
Как хорошо, что ты выбрал себе такой умный, мудрый и безвкусный девиз. Позволю себе процитировать тебя:
«Сжатая жопа пернуть не может».
Мой совет: просто наклонись! И тогда воздух выйдет.
1987
Жанетт или мой первый заяц Милка.
Мою пред–пред–пред-Наддель звали Жанетт. Фантастическая смесь белой мамы и диких западно–африканских генов: супер–красивая, вьющиеся кольцами черные волосы, фигура – как у черной Барби. Двадцать один год.
Как маленькие мальчики мечтают покататься на Феррари, так все больше мальчики мечтают набраться опыта с экзотической женщиной. Даже если ни у кого кроме меня не хватит духу признаться в этом. В нас жив этот инстинкт Индаины Джонс: исследовать незнакомую территорию, находить в гроте таинственные сокровища. Это могло бы быть что–то другое. Больше животных инстинктов, больше р–р–р! И тогда мужчина, конечно, с удовольствием отправляется на поиски, в интересах науки, разумеется.
Мы с Жанетт познакомились на Майорке на съемках видео–клипа на песню Blue System «Sorry little Sarah». Она была моделью, которую в Германии отобрали на кастинге для того, чтобы она с влажными губами прохаживалась в кадре и играть роль маленькой Сары.
Первую сцену мы снимали в спальне старого дома в непосредственной близости от пальмы.
«Поторопись, Дитер Там тебя кто–то ждет с нетерпением!» – поприветствовал меня режиссер, ибо я немного опоздал, – «живо, живо, на место».
Он указал на кровать у окна. Там под простыней потягивалась обнаженная шоколадная красавица.
«Могу я вас познакомить?» – спросил он, ухмыляясь, – «Это Жанетт. Твоя партнерша в постельной сцене. А теперь вперед, Дитер! Снимай штаны, и поехали! Время деньги».
Он крепко припечатал меня между лопаток, и ясбросил свои шмотки на глазах Жанетт и всей команды. Короткий миг я раздумывал, не снять ли мне еще и шорты. Нет, лучше оставь, – подумал я. Всякое может случиться.
Я быстро поднял простыню. И при этом установил, что на Жанетт не было даже трусиков. О–ля–ля! – подумал я. Она выглядит аппетитно. И я улегся рядом с ней.
«… I wanna kiss you kiss you
Oh I missyou, missyou…
… you got the best of me…
… come take the rest of me
тра–ля–ля–тра–ля–ля…»
Так дребезжал припев в магнитофоне. А я открывал рот под музыку.
«А теперь, пожалуйста, побольше движения в постели! Вы же лежите, как парализованные. Вы уже давно не девственники!» – кричал режиссер, – «Дитер, схвати–ка Жанетт за попу, сделай с ней что–нибудь!»
Мне пришлось удостовериться, что это была особенная попа. Не такая, как все другие попы. Кактолько что сорванный персик. Как остров с двумя горами. Как два толстяка на состязании по сумо. Едва я начал гладить ее, как сразу последовали результаты. Мне пришлось быстро перевернуться на живот. Иначе простыня выглядела бы как грот–мачта под парусом. Мне пришлось потрудиться, чтобы совладать с собой, так что у меня даже пот на лбу выступил. Как неловко. Жанетт захихикала, и мы решили сделать в съемках маленький перерывчик.
«Так, Дитер? Теперь–то ты немного успокоился? Мы можем идти дальше?» – насмешливо спросил меня режиссер.
«Да–да, без проблем! Все в порядке!» – ответил я. Но он явно не доверял этому затишью. Следующая сцена – в прохладной воде, с одной лишь гитарой в руках. Жанетт предосторожности ради получила перерыв.
Сумасшедшая режиссерская затея: я стоял по пояс в прибое бухты, а корпус гитары стоимостью 2500 марок весь наполнился соленой водой. После этого гитара годилась разве что на растопку камина. Плевать! Ведь мыслями я уже былв следующей сцене:
Мы с Жанетт должны были, как два влюбленных зайчика, рука в руке, прыгать по пляжу на заходе солнца. Включая валяние во влажном песке.
«Потом поцелуйтесь! Ясно…?» – кричал режиссер, полный ничем не сдерживаемой энергии, – «…Камера включена?» – «Камера включена!» – «…Ииииии поехали!»
Кто никогда не участвовал в видеосъемках, не может себе представить, как все это чертовски напряженно. Сколько адреналина попадает в кровь. Ты концентрируешься только на том, чтобы все выглядело наиболее реально, пытаешься войти в свою роль, наполнить ее жизнью. И вот ты уже не Дитер, музыкальный продюсер из Германии, чья жена сидит в отеле в двадцати километрах отсюда. В этот миг ты – в безлюдной бухте наедине с этой прекрасной девушкой, которая точно так же сконцентрирована на тебе, как и ты на ней, – и вдруг ты становишься героем этого видео. Молодой, влюбленный, свободный, ничем не связанный. Все волшебно, все возможно. Гениальное чувство.
Вы целуетесь и лижетесь перед камерой. И когда ты после сцены с поцелуями убираешь свой язык назад (Высунул! Повертел! Чмок!), ты по уши втрескался в своего партнера.
Под конец дня у меня в животе поселилось такое чувство, которое бывает, когда самолет резко набирает высоту (это знакомо мне по трансатлантическим перелетам). Жанетт была ласковой, чудесной, сердечной девушкой. И в моей шкале любви она сразу заняла второе место. Я втюрился в нее целиком, вместе с кожей, волосами и кучей гормонов.
«Мы так долго снимали. А потом еще немного посидели вместе, чтобы отметить!» – объяснял я рассерженной Эрике, когда в четыре утра пришел домой. С совершенно нечистой совестью.
Кроме Эрики на горизонте моей новой любви была еще одна туча: Ганс – Юрген. «Что происходит между тобой и этим Гансом – Юргеном?» – ревниво спрашивал я.
«Дитер, не беспокойся. Я и так уже давно хотела порвать с ним. Просто раньше мне не хватало мужества сказать ему это», – нежно сказала Жанетт. А потом обняла меня: «Я расскажу тебе кое–что, чего никто больше не знает. Ты никому не должен рассказывать об этом, обещай мне это…»
А я на это: «Ясное дело… Что же случилось? Ты говоришь как–то странно».
«Знаешь», – начала она, – «со знаменитыми мужчинами мне не повезло. Год назад я побывала в апартаментах одного твоего знаменитого коллеги. Ты его тоже знаешь. У него воистину много денег. Собственно, я пришла к нему в гости как друг. От него разило алкоголем, он уселся рядом со мной. А потом он положил свою руку мне на ногу, а язык всунул мне в рот. И при этом сжал мою грудь. А потом схватил меня и так далее…»
«Ты не сказала ему, что не хочешь?» – пораженный, спросил я.
«А как же! Я все время кричала: 'Пусти меня! Пусти меня!' И 'Я этого не хочу! Так нельзя! У меня уже есть парень!' – но его это нисколько не тревожило».
Мать честная, – думал я. О подобных историях я слышал раньше только по телевизору.
«Ты по крайней мере заявление подала?» – интересовался я, – «Каков говнюк! И что сказал на это Ганс – Юрген?»
«Я так опозорилась. Я не смогла сказать ему об этом. Как бы я объяснила ему это? А на следующее утро тот тип позвонил мне и плакал, как маленький мальчик. Он сказал, что ему страшно жаль! И что это было ужасное недоразумение. Что он сам не знает, как это получилось. Что он просто слишком много выпил на каком–то мероприятии перед этим. И что ничего такого с ним еще не случалось. И что я очень красивая девушка. И что он, как всякий мужчина потерял контроль над собой. И что из–за маленькой промашки не стоит подключать прессу. И что нам лучше всего сделать вид, будто ничего не произошло. И что это никогда больше не повторится».
Я понимал Жанетт. Это был мужчина, у которого женщин было больше, чем пальцев на руках. И вдруг приходит двадцатилетняя девушка и заявляет: «Этот тип оскорбил меня». Много мужества нужно для того, чтобы пойти в полицию. Я думаю, Жанетт просто была запугана.
По возвращении в Германию наш с Жанетт роман продолжился. Она любила возбуждать меня. Через равные промежутки времени до нас с Эрикой через почтовый ящик долетали милые маленькие «признаки жизни».
Получатель: «Дитер Болен – Гамбург»
Отправитель: «Жанетт Д. – Мюнхен»
Однажды это оказался ее крошечный бюстгальтер с запиской «До скорого!». В другой раз она надушила парфюмом шаловливые строчки – подражание Гете:
«Милый Дитер!
Тра…, лиз…, сос…,
На зеленой травке.
Твоя Жанетт»
Кроме того, ей нравилось слать мне посылки с тоненькими крошечными трусикамимарки «Ритцен – Флитцер». Само собой, ношеные. Или новейшие жаркие пляжные фото, на которых она в качестве модели снималась в различных экзотических уголках мира.
Мы пытались встречаться так часто, как только возможно. В Гамбурге из–за Эрики приходилось делать это в конуре одного приятеля, который дал мне ключ. В Мюнхене из–за Ганса – Юргена в «Холидей Инн». Правда, она должна была покончить с Гансом Юргеном. «Да–да, я как раз собираюсь сказать ему это. Мне требуется время. И я как раз собираюсь поискать новую квартиру. Но это так непросто!»
И все–таки: когда бы я ни пытался застать ее дома, то она была нездорова, то ее ждала наполненная ванна, то в автомобиле требовалось выключить свет. То срочно покормить хомячка. Всегда миллион причин, почему она именно сейчас не могла поговорить со мной.
«Слушай», – однажды я совсем расстроился, – «ты наконец прояснила это дело с Гансом – Юргеном? Сказала ему?»
А она на это: «Да–да, с ним все ясно».
Мы понимали бы друг друга просто замечательно, если бы не расходились во мнении о музыке. Так что у нашей любви была уродливая вмятина. Женщина моей мечты не считала мои песни настоящей музыкой. Она была убеждена: только у черных есть ритм в крови. А я считал, что она сильно заблуждается. «Ты со своей паршивой лесной музыкой!» – взбесился я. После чего мы не разговаривали по крайней мере час. А потом снова помирились в постели.
После шести встреч и двенадцати раз в кровати я наконец–то захотел провести со своей второй по величине любовью несколько дней подряд. Я все еще был полон чувств и на глазах у меня были розовые очки марки «я же так влюблен»: «Послушай! Не устроить ли нам в Ницце эдакий уик–энд с продолжением?» – предложил я, – «Мне так и эдак нужно туда на несколько дней по работе».
«Даа, почему бы и нет?» – ответила она, порядком помедлив. Этот ответ должен был меня насторожить. Но я просто не хотел воспринимать правду всерьез: она не порвала с Гансом – Юргеном и его семьей. Тогда как я сделал ее своей официальной легитимной тайной возлюбленной, моя маленькая сладкая Жанетт вела двойную жизнь и обманывала меня со своим парнем.
Я заказал комнату для нас и две для моих корешей – Пальма – Нико и Герд Кредитка– в пятизвездочном отеле «Негреско» в Ницце. Небо, покрытое легкими облачками, зеркально–гладкое лазурное побережье перед глазами. Сердце, чего ты еще хочешь? Отличная погода для катания на лодочке!
«Эй, народ, послушайте, давайте зафрахтуем яхту», – предложил Пальма – Нико, основным занятием которого была доставка пластиковых пальм из Тайваня.
«Получите, распишитесь», – согласился Герд Кредитка и вытащил свое достоинство – золотой «Амекс».
«Вжжжик!» – издал аппарат для снятия денег с кредитной карты, и мы оказались на шестнадцатиметровой яхте марки «Крутотень», мощностью 1200 лошадиных сил. С двумя мощными навесными моторами на корме, чтобы можно было создавать огромные кормовые волны.
К сожалению, Жанетт идея не понравилась, ей вообще не хотелось перетаскивать на борт свою попку–толстячка. Она ссылалась на мигрень.
Наконец, после пятисот «Прошу, прошу» от нее донеслось:
«Ну, ладно, я только быстренько надену бикини».
Она сначала скучала, лежа в лодке, но потом, на капитанском мостике, ей пришла в голову мысль: я хочу научиться катанию на вводных лыжах.
«Знаешь», – сказала мне она – «я сейчас попробую. Так здорово выглядит, как это делает Пальма – Нико». А потом она вскарабкалась на выносной поплавок на корме яхты.
Я хотел все–таки предостеречь ее: «Послушай, детка! Этому нужно учиться не меньше года…» Но Жанетт была уже наполовину в воде. Делала она это просто супер – супер отвратительно. Редко встретишь такую неумеху.
Когда падаешь, вообще–то нужно выпустить трос. Но только не мой маленький зайчик Милка: она вцепилась в канат, словно ползучая гортензия, а ее лыжи покачивались на воде в том месте, где она их бросила. Она больше находилась под, чем над водой. Когда она показывалась над водой, нам, изумленным зрителям представали то ягодицы, то грудь. Насколько я мог видеть издалека, махи ногой у нее уже получались безукоризненно.
Признаю, сложно видеть в ком–то грацию, когда он делает себя посмешищем при всех. И вдруг у меня с глаз слетели розовые очки. Теперь Жанетт стала не таинственной, сверхъестественной волшебной феей, а очень нормальной, очень даже человеческой дурой. Но все–таки я был еще немного влюблен в нее.
Тогда как Герда Кредитку чуть не вырвало от смеха, мы с Пальмой – Нико втащили Жанетт снова на борт.
Я думал, теперь она сыта по горло. Но нет: «Знаешь, Дитер, это было здорово!» – раздалось почти сразу, – «Я попробую еще разок!» И она схватила водные лыжи.
А я только подумал: О, нет…
На другой день после обеда мы снова захотели выйти на яхте. Я передумал все возможности, как держать Жанетт подальше от водных лыж. Но дудки! Она снова не захотела идти с нами.
«Почему же нет? Идем уже!» – подгонял я.
«Ах, нет, милый», – ответила Жанетт, – «Я и впрямь так устала! И кроме того, мне срочно, срочно нужно позвонить. Уф! Хорошенько повеселитесь! Мы увидимся сегодня вечером».
«Дррррррт!» – поднялись мои локаторы. Это крепко пахло не очень умным предлогом. У меня просыпаются седьмое, восьмое и девятое чувства, если женщина пытается одурачить меня. Здесь сильно воняло соперником.
«Осторожно, Дитер!» – предостерег меня внутренний голос, – «неверная игра с кроликом Роджером!»
Черт возьми! Будь откровенной!» – потребовал я, – «Ты наверное хочешь позвонить Гансу – Юргену».
«Ты с ума сошел?» – прошептала Жанетт, не решаясь взглянуть мне в глаза, – «Как тебе это в голову пришло? Я вообще не хочу звонить Гансу – Юргену».
Мой маленький нежный зайчик, кажется, действительно решил, что он может обманывать папу Болена, и тот не узнает. Так нет же! У мстителя в моем лице созрел план.
«Экскьюз–муа!» – я потребовал у администрации «Негреско» все свои счета – «Же ве посмотреть! Все! Да! Да!»
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
0049895…
И так целые километры монотонных колонок. Мюнхенский телефон. Телефон Жанетт. Было ясно, что не сама она поднимала на том конце трубку. Я вскипел.
Но я по–настоящему вскипел, когда прочел, что было написано в правом нижнем углу: всего 5000 франков.
В пересчете на марки тысяча семьсот марок, оплаченные по моей кредитной карте. Я этого не потерплю! Мало того, что я был обманут как любовник. Меня и в финансовом плане держали за идиота. Мне даже придется оплачивать любовный щебет этой парочки. Быть может, оба еще и посмеялись надо мною за моей спиной: «Слышь, а глупый Дитер так ничего еще и не просек! Как его надули! Я могла бы ему все рассказать! Но ты мне, собственно, нравишься больше!»
Я сам себе казался огроооомным болваном.
Я помчался назад в номер: «Какого черта здесь записаны разговоры с Гансом – Юргеном!» – кричал я, – «Ты все время водила меня за нос! И как долго ты думала, ты сможешь играть со мной? А?»
«Поцелуй меня знаешь куда!» – упрямо заорала Жанетт, – «Что ты себе вообразил! Ты же не бросишь свою жену!»
«Я по горло сыт твоими выкрутасами!» – вскричал я в ответ, – «Можешь убираться отсюда!»
«Я как раз собиралась это сделать, ты, свинья!»
«Тупая корова! Так проваливай!»
После того, как мы прошлись по всей аграрной лексике, Жанетт действительно схватила чемодан и, рыдая, распахнула дверь. И в тот же миг я пожалел о нашей ссоре. Я не хотел терять ее. Ситуация казалась мне просто дурацкой. Меня мучил отвратительный привкус на языке и невероятно паршивое ощущение в желудке. Такое, словно мое сердце сейчас разобьется.
Конечно, это был не последний раз, когда мы увиделись.
После этого наши отношения тайно продолжались еще пять месяцев. Но они никогда уже не были такими, как прежде. В конце концов она насовсем вернулась к Гансу – Юргену.
2002
DSDS или Дитер ищет суперзвезду
В начале 2002 года на дисплее моего мобильного высветился номер 0221–456 кельнского RTL. Собственно, ничего необычного. Каждый день я получаю минимум тридцать взволнованных звонков от всяких редакторов теле–передач: «Господин Болен, Вы не могли бы это? Господин Болен, Вы не могли бы то? Господин Болен, Вы не могли бы еще и стойку на руках сделать?»
И все–таки на этот раз речь шла о чем–то другом. На этот раз из трубки важно пропищали: «Сю–занн Яшдии! Секретариат господина! Цейлера! Я свяжу Вас с нашим шефом!»
Ух, – думал я, – что теперь?
Раздалось клик–клик–клик. Потом мне с полминуты пришлось терпеть «…Яааааа смотрю в твое сееердце… Еееесли б было счааастье гоооорем…» – опознавательная мелодия. Потом снова клик–клик–клик.
«Господин Болен! На связи Герхард Цейлер!» – раздалось в трубке безо всякого вступления, – «У нас есть новая передача, вести которую я хотел бы поручить Вам. Я крепко убежден. Вы для этого подходящая кандидатура! Вы можете приехать в Кельн?»
Признаюсь, этим звонком и формулировкой «Вы тот, кто мне нужен!» он задел нужную струну моей души. Я был польщен.
Итак, на самолет и в Кельн. Кроме того, Герхард Цейлер не кто–нибудь, а тот самый человек из RTL. Отец развлечений. Шеф Германии. Шеф Европы. Когда он звонит, всем встать по стойке смирно: Ура, я уже бегу!
Господин Цейлер заседал в шикарном дворце из стекла и стали, бывшей вотчине Городской Сберегательной Кассы города Кельна (да–да, братишки, для этого нужно быть банкиром). На входе огромная стена где–то из пятидесяти телевизоров, поставленных друг на друга. По всем экранам – RTL.
«Сожалею, что Вам пришлось ждать!» – Цейлер выскочил из офиса, чтобы пожать мне руку. Он сразу включил видеомагнитофон. На экране появилось добродушное светловолосое лицо Пита Уотерманна, знаменитого продюсера Кайли Миноуг и Рика Эстли.
Оп–ля–ля, – подумал я. Если он как–то связан с этим делом, в этом есть какой–то смысл. Потому что Пит заслуживает моего всяческого уважения. Итог его деятельности в Америке: триста хитов + полтора миллиарда распроданных пластинок = успех больший, чем у меня. Типа, мой учитель. И еще в одном он заслужил золотую медаль, тогда как мне пришлось довольствоваться серебром: он крал, тащил, перерабатывал и копировал песни еще похлеще меня. И сам в этом открыто признавался.
А раз уж он так легко–непринужденно переходил на тему «Укради как Уотерманн», то также с удовольствиемобвинял в этом других. «Полет Валькирий» Вагнера, по его мнению, был переделан на электронный манер и назывался «You spin me around» группы Dead or Alive. А немецкий маэстро времен Барокко Пахельбель, он был в этом уверен, работал для того, чтобы Pet Shop Boys могли спеть «Go West». А песня Beatles «Because» была всего лишь переделанной «Лунной сонатой».
Лишь в одном мы с Питом Уотерманном занимаем равное место: несмотря на его гигантский успех, с ним скандалят так же, как и со мной (что за прелестное чувство!)
Но вернемся в офис Герхарда Цейлера. На экране Уотерманн как раз обслуживал кандидатку в черном платье–кишке: «Эй, детка, садись–ка в машину, да езжай отсюда! Поешь ты отвратительно!»
Эй, да это же прям я, подумалось мне спонтанно.
Затем на экране появился доходяга номер 3918 в рубашке в бело–розовую полоску.
«Что ты хочешь спеть?» – спросили его.
"'Never gonna give you up' Рика Эстли» – прозвучало в ответ. «О, это ж я написал» – обрадовался Уотерманн, а дохляк начал петь:
«… nevergo–honna gi–hiveyou–hu up,
ne–hever go–honna le–het you–hu dow–hown,
ne–hever go–honna ru–hun arou–hounnd
a-hand deseeeert you–huuuu…!»
А дальше – одна минута двадцать девять секунд какофонии в чистом виде. Телесные муки на дыбе – ничто по сравнению с этим.
«Мммм», – произнес Уотерманн с отвращением на лице, – «Кажется, все–таки это писал не я».
Следом появился симпатичный мальчик с номером 1175 на пиджаке, которому понадобилось полминуты, чтобы выговорить собственное имя «Ггггггарет Ггггггейтс». Но что за чудо: его пение было таким грандиозным, что я мог думать только: приходи ко мне в студию, приходи ко мне в студию…
А Уотерманн, словно мое собственное эхо: «Эй, парень, у меня от твоего пения мурашки по коже побежали!»
В таком духе все и продолжалось. Какое клевое шоу, – пронеслось в моей голове. В конце концов, это не было похоже на невыносимое Я–любезничаю–со-всеми.
«Йу–ху, где мне подписать?» – ликовал я. Несколько глупо, ведь Герхард Цейлер еще не сделал мне никакого предложения. С точки зрения тактики мое поведение было суперглупым. Я ведь живу в мире, где все всем спекулируют, словно на базаре, и играют с делами, словно с резиновой лентой.
Но маэстро сказал только: «Окей! Давай руку! Вы сделаете для нас немецкую версию «Поп–идола»! Чего Вы хотите?»
Я назвал сумму, на которую моя маленькая Эcтeфaния дома, в Тетенсене, если бы захотела, смогла бы в последующие двадцать лет каждый день вызывать полицию с мигалками и сиреной.
«Окей, господин Болен, Вы это получите! Я хочу, чтобы все было быстро готово».
Такого со мной не случалось за все двадцать лет работы в шоу–бизнесе. Так быстро. Без «Да и нет». Без «Мы подумаем!» Просто тяп–ляп и готово.
Хомячок по имени Олли.
Через три недели я встретился за обедом в гамбургском супер–пупер ресторане «Генцлер и Генцлер» с Томом Сенгером, правой рукой Цейлера и его лучшим теле–менеджером. Я был удивлен: я ожидал увидеть одного из тех интриганов с телевидения, которые невероятно много болтают, но за этой болтовней ничего не стоит.
Вместо этого передо мной сидел тихий, скромный, задумчивый, очень впечатлительный человек, тип вроде Тома Хенкса, невероятно чувствительного, которого я скорей заподозрил бы в собирательстве почтовых марок, чемв жестоком теле–бизнесе. Оптически – почти что роскошное издание Фила Коллинза.
Я увидел в Томе Сенгере менеджера, готового к принятию решений, когда дело дошло до заказа суши: Я выбрал «No Risk» c кучей авокадо, горошинками сои и кунжутной смесью. А он «Challenge» из пяти килограммов сырой рыбы. И рыбу к ней.
Но в тот момент я не догадывался о том, что глядел на человека, у которого самый лучший нюх на успех на телевидении. И притом, на настоящего друга. Через огонь и воду. В счастье и горе.
«Когда ты смог бы подготовиться с модератором шоу?» – осторожно выспрашивал он, будто я пришел в консультацию по вопросам брака.
Многие люди, которые не заняты в бизнесе, свято верят, что существует целый склад хороших модераторов. Типа: Эники–беники–ели-вареники – сегодня я выбираю тебя! А другие, пожалуйста, шагом марш в коробочку.
Но, к сожалению, для каждой новой передачи режиссер лишь разочарованно перелистывает свой красный маленький телефонный справочник. Чтобы потом снова навязать TUV «типичного–обычного подозрительного субъекта».
Так что за всех приходится отдуваться Кернеру, Бекману, Яуху и Пфлауме. Эти имена уже набили нам оскомину, как трехдневная лежалая солонина.
«Я бы выбрал Олли Гейсена», – сказал я, – «Он молод, он хорошо выглядит. Он каждый день мелет ерунду в своем шоу, но людям он нравится».
Собственно, Олли Гейсен вовсе не заслужил, чтобы я важничал, изображая его промоутера.
Для меня он – просто слабенький мальчуган. На вечеринках он вечно стоял, не зная, куда себя деть. Никто его не узнавал. Как будто он был в шапке невидимке. Когда мы однажды вместе были в ночном клубе «J's», Олли все время подбивал клинья к темноволосой стриптизерше. Я тоже был знаком с ней, потому что она в белых лаковых сапогах под именем Нонны исповедовала меня однажды в отеле «Элизе».
«Что это за тип?» – спросила меня дама, слегка рассерженная, потому что Олли не отставал.
А я: «Ты же его знаешь! Он с телевидения». А она только: «Нет. Никогда не видела».
В профессиональном плане Олли уже давно грозит хорошая взбучка, потому что это наглый самонадеянный грызун, который любит поживиться за чужой счет.
Впервые мы столкнулись во время выступления Модерн Токинг в передаче Олли «Большой Брат».
«Пршу, пршу, Дидеррр!» – приглашал он меня на своем северо–немецком диалекте, – «Позволь же наконец мне взять у тебя интервью!»
«Ой, нет!» – пытался я отделаться от него, – «Я хочу просто спеть 'Win the race' и сразу уйти».
«Но правда, это было бы лучче для меня, если бы мы поболтали еще несколько минут. Черт возьми, не бойся, все пройдет легко!!!» – продолжал он меня уговаривать. Он прямо бросился к моим ногам, так что мне даже стало жаль его. Поэтому я дал себя уговорить.
«Привет, Дидээээ!», – поприветствовал он меня, как мы и договорились, и широко ухмыльнулся: «Ты же совсем ня умеешь петь».
Какая наглость, что за мелкий хитрый хомяк!«Ну, тогда можешь продолжать разговор с Toмacом Андерсом!» – на этом я прервал интервью.
Вот что я думаю: если я пригашаю к себе домой кого–то, Кто не хочет приходить, скажу ли я ему вместо приветствия: эй, ты паршиво выглядишь?
То, что я не злопамятен, легко заметить по тому, что я снова пришел в гости на ток–шоу Олли. На этот раз передача называлась» Десять волнующих событий столетия». Были приглашены двое финалистов «Суперстар», Даниель Кюбльбек и Грасия Баур, а в придачу к ним я.
«О, привет, Дидээ, хорошо, что я тебя встренул» – Олли и его команда делали вид, будто все происходит спонтанно, хотя он, возможно, уже давно разыгрывал это перед выключенной камерой, – «Ты сегодня пэррвый. Ты выйдешь на сцену перед Грасией и Даниелем».
«Нет, оставь это», – отговаривался я, – «лучше, если сначала выйдет Грасия, потом Даниель, а под конец я. Иначе очередность будет нарушена. Женщин вперед. Ты же знаешь!»
«Ох, послушай, Дидээ, я так расстроен! Ну не будь таким!» – Олли изобразил уныние, – «Это же ломает мне всю концепцию. Пжаллста, пжаллста, сделай мне одолжение!»
Не знаю, почему, возможно, я просто слишком добр. Возможно, я просто хотел прекратить эти «Дидээ». В общем, я пошел первым.
И у входа меня лицемерно поприветствовали: «Эй, Дидээ! Как правило, первыми пропускают женщин!» Ну, здорово, я дал этому неудачнику провести меня.
Я редко так быстро хватаюсь за трубку, как после той передачи: «Или этот хомяк–пройдоха не попадет в эфир, или я никогда не выступлю ни в одной передаче RTL» – орал я в трубку Тому Сенгеру.
«Успокойся, Дитер, не вопрос!» – раздалось на другом конце провода, – «Я это улажу!»
В итоге передача вышла в эфир, но при спорной фразе приветственная музыка была включена так громко, что зрители не могли слышать клевый комментарий Олли.
Мы с Томом Сенгером еще два часа спорили о возможных участниках жюри. Это было угнетающе, потому что мы перемалывали одного кандидата за другим.
Анке Энгельке? Нет, у нее эксклюзивный договор с SAT1. Сара Коннор? Нет, ведь она слишком молода и потому не заслуживает доверия.
Гронмейер? Забудь об этом. Ниже его достоинства. Он никогда не сделает этого.
Ганс? Нет.
Франц? Нет.
Наконец, остались только Нена, Сабрина Зельтур, да Инга Хумпе.
«Нет, это не уровень Сабрины», – высокомерно заявил менеджер Зельтур. Мне это показалось удивительным. Актуальная ценность девушки на рынке равнялась нулю. На ее месте я был бы счастлив любому предложению, способному вытянуть мою карьеру из морозильника, и сразу же начал бы переговоры. Если бы у менеджера Зельтур оказалась бы по крайней мере одна работающая клеточка мозга, то сейчас он должен был бы пойти в лес и прилюдно повеситься.
Даже Инга Хумпе, о которой двадцать лет после «Я иду–иду–иду качаясь» ничего не было слышно, и которая, собственно, должна была быть польщена, даже она засомневалась: «Нет, на этом мне не заработать!»
Если где–то музыканты и не ошибались, так разве что на RTL (иногда): «Нена? Она? Никогда! Она недостаточно общительна. Молодежь ее даже не знает».(Да и не было тогда никакого большого «камбэка». Вот как можно было ошибиться).
Результаты были что кот наплакал.
Под конец позвонил Олли «хомячос» Гейсен и отказался. «Нет времени!» – был официальный ответ. При этом было ясно: он боялся обжечь себе пальцы. Кроме того, он предпочитал спокойные передачи с хорошо видной перспективой: дважды в неделю он записывал свои «ежедневные» ток–шоу. То есть, до трех штук в день. А остаток недели он вел жизнь растения.
«Плевать!» – Цейлер закончил дискуссию, – «Модераторы и жюри – всего лишь статисты в передаче. Кандидаты – вот они суперзвезды!»
С шоколадным кремом в постели.
Между тем я сидел дома в нашей спальне на постелис Эстефанией и смотрел одну 105‑минутную видеозапись «Поп–идол» за другой. С каждой секундой шоу нравилось мне все больше.
Просмотр телепередач похож у нас, скорее, на просмотр кино. Симпатичная девушка поглощает все, что делает толстым и жирным: трехсотграммовую плитку «Милка» (супервещь! Я каждый вечер съедаю по штуке). И к ней коробку «Профессорино» (мне даже не нужно больше двигать челюстью). И кроме того, «нежный слоеный пирожок с нугой» из потайной лавки деликатесов мамаши Болен из Ольденбурга (нежный от природы, тает при одном взгляде). И вершина всех удовольствий: стакан «Нутелла‑XL» (Я зажимаю его между ног, а потом ложечкой для мороженого внутрь – чик–чик. Здесь подходит формула: два вечера = один стакан). Как раз о последнем я должен сказать: это, правда, не секс, но очень на него похоже.
