Текст книги "Источник силы"

Автор книги: Дион Форчун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Много ли его ввозят в нашу страну?

– Никогда, только в качестве примеси и только в измельченном виде. Он не имеет коммерческой ценности. Вы не сможете купить его здесь, если попытаетесь, по сути, вы не сможете купить его и на Мадагаскаре (откуда он родом), потому что ни один торговец ароматическими веществами не захочет держать его в своем доме. Вам бы пришлось самому собирать их с диких лоз.

– Есть ли у Вас рекламные проспекты изготовителей ароматических веществ?

– Нет, мы не получаем их, но вы сможете найти марку вещества в аптекарских журналах.

Мой коллега поблагодарил его за информацию, и мы вернулись на Харли-Стрит, где Тавернер принялся выводить объявление о том, что некий мистер Троттер хочет разместить партию Dipteryx Irritans и просит присылать заказы.

Около недели спустя мы получили через редакцию журнала письмо, в котором говорилось, что мистер Мински из Челси готов иметь с нами дело, если мы предоставим ему образец и назовем нашу минимальную цену. Получив это послание, Тавернер хмыкнул.

– Рыбка клюнула, Роудз, – сказал он. – Мы немедленно отправляемся к мистеру Мински.

Я кивнул в знак согласия и потянулся за шляпой.

– Не в этой одежде, Роудз, – сказал мой коллега. – Мистер Мински немедленно закроет свою лавочку, едва заметит приближающийся цилиндр. Давайте посмотрим, что мы сможем найти в моем карманном несессере.

«Карманным несессером» Тавернер называл старый чемодан с несколько сомнительной одеждой, служившей ему для маскировки, когда он не хотел раскрывать свою принадлежность к Харли-Стрит перед теми, кто не мог этого оценить. Через несколько минут я лишился своих обычных доспехов и был облачен в потрепанный коричневый костюм с претензией на моду; черные ботинки, которые когда-то были коричневыми, и мягкая фетровая шляпа завершили мой дискомфорт, а Тавернер, блещущий великолепием зеленоватого сюртука и побитой молью шляпы, заявил мне, что если бы не моя булавка с рубином (которая появилась из банки из-под печенья), он не согласился бы идти со мной рядом!

Мы доехали на автобусе до Виктория-Стейшн, а затем по Кингз-Роуд добрались до места нашего назначения, которое находилось на затемненной стороне улицы. Лавка мистера Мински несколько удивила нас – мы думали, нас ждет беседа с кем-то вроде старьевщика, но вместо этого обнаружили, что представшая нашему взору лавка не лишена некоторых претензий. Гончарные изделия Раскина и футуристические шторы украшали окна, а в ларце у двери висели украшения из самоцветов, выполненные руками частных ювелиров. Сам же мистер Мински в коричневом бархатном пиджаке с галстуком в виде миниатюрной ленты смотрел на Тавернера так, словно предлагал ему помыться!

Мой коллега ткнул в бархатный костюм владельца магазина указательным пальцем, специально испачканным сажей о решетку камина в приемной комнате.

– Вы тот господин, который хочет купить бобы Топquin? – спросил он.

– Мне не нужны никакие бобы Tonquin, мил человек, – ответил тот крайне раздраженно. – Я понял из вашего объявления, что вы хотели бы разместить партию Dipteryx Irritans. Бобы Tonquin принадлежат к другому виду, Dipteryx душистый. Я могу достать его, где угодно, но если вы можете добыть для меня бобы Irritan, мы можем заключить сделку.

Тавернер прикрыл один глаз, отвратительно подмигнув.

– Понимаете ли вы, о чем вы говорите, юный друг, – поинтересовался он у бархатной личности. – Вы покупаете эти орешки для себя или по заказу?

– Какое это имеет для вас значение? – надменно спросил мистер Мински.

– О, никакого, – сказал Тавернер, который был похож на старьевщика больше, чем когда-либо, – просто я предпочитаю заключать сделки с непосредственным заказчиком и всегда даю десять процентов посреднику за представление.

В ответ на это Мински вытаращил глаза, и я понял, что то, что предполагал Тавернер, было, по-видимому, правдой – Мински действовал от имени кого-то еще, кто мог быть, а мог и не быть Ирвином. Я также понял, что ему запрещено принимать комиссионные от любого из участников сделки. Он явно был вынужден скрывать личность своего заказчика, но было очень интересно узнать, насколько твердо он готов придерживаться инструкций. Наконец он сказал:

– Так как вы отказываетесь иметь дело со мной, я свяжусь со своим заказчиком и узнаю, готов ли он купить у вас товар напрямую. Приходите в среду в это же время, и я дам вам ответ.

Мы вернулись к цивилизации и отбросили унижавшее нас облачение до тех пор, пока не пришел назначенный срок и, опять облачившись в форму, как будто приз¬ванную замаскировать нашу бедность, мы вернулись в лавку мистера Мински. Когда мы вошли, мы увидели мужчину, сидящего в углу дивана и курящего ароматизированную сигарету. Это был человек тридцати одного – тридцати двух лет, болезненного вида, с землистым лицом и неестественно расширенными зрачками. Поза, в которой он откинулся на диванные подушки, говорила о том, что его жизненная энергия была невысока. Легкая дрожь окрашенных никотином пальцев довершала картину,

Тавернер даже в своих лохмотьях сохранял вполне импозантный вид, и человек на диване уставился на него с удивлением.

– Это вы желаете приобрести бобы Irritans? – спросил мой спутник.

Молодой человек кивнул, не вынимая сигареты изо рта и продолжая с удивлением смотреть на Тавернера, который в обращении с ним принял совсем другой тон, чем в разговоре с Мински.

– Бобы Irritans обычно предметом коммерции не являются, – продолжал Тавернер. – Можно мне поинтересоваться, для чего они вам нужны?

– Это не ваша забота, – ответил человек с сигаретой.

– Прошу прощения, но эти бобы, – сказал Тавернер, – обладают определенными свойствами, вообще не известными за пределами Востока, где они оцениваются по их реальной стоимости, и мне интересно знать, хотите ли вы воспользоваться этими свойствами, так как не¬сколько моих бобов приготовлены с учетом этого обстоятельства.

– Мне очень нужно нечто подобное! – неестественно блестевшие глаза говорившего вспыхнули еще ярче от нетерпения.

– Вы, случайно, не американец? – Тавернер заговорщически понизил голос до шепота.

Яркие глаза горели подобно лампам.

– Я безгранично заинтересован в них.

– Они достойны интереса, – сказал Тавернер, – но это детские забавы. – Он небрежно раскрыл свою ладонь, показывая черные семена, извлеченные из маковой головки, которые сейчас служили ему образцом предлагаемого товара.

Теперь сигарета покинула апатичный рот. – Вы хотите сказать, что знаете что-то о Кундалини?

– Огонь священной змеи? – спросил Тавернер. – Конечно, мне известны его свойства, но я лично их не использую. Я считаю их действие слишком сильным. Они способны выбить из колеи неготовый к этому ум. Я всегда использую свои ритуальные методы.

– Вы что, обучаете учеников? – воскликнул наш новый знакомый, почти вне себя от нетерпения.

– Да, временами, если нахожу подходящего человека, – сказал Тавернер, с отсутствующим видом играя черными семенами.

– Я чрезвычайно этим интересуюсь, – сказал муж¬чина на диване. – Не могли бы вы меня рассматривать как подходящего человека? Я убежден, что обладаю гипнотическими способностями. Я часто вижу в высшей степени необычные вещи.

Тавернер долго его рассматривал, пока собеседник ждал вынесения приговора.

– Вас, вероятно, будет нетрудно обучить навыкам астрального видения.

Наш новый знакомый вскочил на ноги. – Поехали ко мне, – закричал он. – Там мы сможем все обговорить в спокойной обстановке. – Я, полагаю, вам потребуется вознаграждение? Я не богат, но любой труд требует оплаты и я готов оплатить ваши усилия.

– Моя ставка пять гиней, – сказал Тавернер с выражением, достойным Урии Гипа.

Человек с душистой сигаретой издал вздох облегчения. Я уверен, что если бы Тавернер добавил к этой цифре еще ноль, тот уплатил бы и эту сумму. Мы прибыли в его квартиру – большую, хорошо освещенную комнату, расписанную самой невероятной смесью красок. Кушетка, которая, видимо, ночью служила посте¬лью, стояла в углу перед камином. Из ближнего угла комнаты шел тот неописуемый запах, от которого невозможно избавиться там, где накапливаются остатки пищи, – запах беконной шкурки и разлитого кофе, а невидимый протекающий кран сообщил нам, где умывается наш хозяин.

Тавернер предложил ему лечь на кушетку, вытащил из своего кармана пакет с черным порошком и вытряс несколько зернышек в медную курильницу, стоявшую на каминной полке. Тяжелые клубы дыма поплыли по квартире, подавляя доносящиеся из углов запахи, что навело меня на мысль о кумирнях и странных ритуалах, с помощью которых стараются умилостивить свирепых богов.

Кроме окуривания, Тавернер повел обычную гипнотическую обработку, с чем я, благодаря своему медицинскому опыту, уже имел возможность познакомиться. Я наблюдал, как человек на кушетке быстро вошел в состояние глубокого гипноза, а затем в состояние расслабления почти с полным прекращением жизненных функций – уровень, до которого лишь очень немногие гипнотизеры могут или отваживаются доводить своего пациента. Затем Тавернер начал работать с одним из важнейших центров, где располагается нервное сплетение. В чем состоял его метод, я не мог себе ясно представить, так как Тавернер был обращен ко мне спиной, но это тянулось недолго и вскоре с помощью ряда быстрых гипнотических пассов он вернул свою жертву в нормальное состояние.

Наполовину окоченевший мужчина сел на кушетке, глупо мигая на свету. Вся процедура заняла около двадцати минут, и он достаточно ясно давал нам понять, что сеанс не стоит денег, которые он безо всякого удовольствия отсчитывал Тавернеру.

Тавернер, однако, не проявлял желания уйти, затягивая разговор и, как я заметил, внимательно следя за своим пациентом. Последний казался чем-то обеспокоенным и, поскольку мы не трогались с места, наконец сказал:

– Извините, мне кажется, за дверью кто-то есть, – и, пройдя через комнату, быстро открыл дверь и выглянул. Его взору предстал лишь пустой коридор. Он вернулся и возобновил свой разговор с Тавернером, но без должного внимания, время от времени бросая тревожный взгляд через его плечо.

Затем, внезапно прервав моего коллегу на середине предложения, он сказал:

– Я уверен, в комнате кто-то есть, у меня странное ощущение, как будто за мной наблюдают, – и он отдернул тяжелую штору, которая закрывала альков, но за ней не было ничего, кроме веника и щеток. Пройдя в другой угол, он открыл шкаф, заглянул под кровать и тщательно обыскал всю квартиру, осматривая все потайные места, которые едва ли могли скрыть ребенка. Увлекшись поисками, он, казалось, совсем забыл о нашем присутствии, но наконец повернулся к нам.

– Это очень странно, – сказал он. – Но я не могу избавиться от ощущения, что за мной наблюдают. Слов¬но сам дьявол находится здесь, прячась в комнате и выжидая, когда я повернусь к нему спиной.

Внезапно он посмотрел вверх. – Что это за странные шары света, движущиеся по потолку? – воскликнул он.

Тавернер дернул меня за рукав. – Пошли, – сказал он, – нам пора уходить. Маленькие друзья Ирвина – не слишком приятная компания.

Мы покинули хозяина, который столбом стоял среди комнаты и следил глазами за невидимым объектом, медленно прокладывающим свой путь вниз по стене. Что произошло, когда он достиг пола, я так и не узнал.

Выйдя на улицу, я с облегчением вздохнул. Определенно, в этой квартире было что-то неприятное.

– Какую чертовщину вы устроили этому человеку? – спросил я у своего спутника.

– То, что я пообещал сделать, – дал ему ясновидение, – ответил Тавернер.

– Как же он должен понести наказание за совершенные им жестокости?

– Нам неизвестно, чтобы он совершал какие-нибудь жестокости, – вежливо ответил Тавернер.

– Тогда чем же вы руководствовались?

– Именно этим. Когда человек получает способность ясновидения, первое, что он видит, – это свою обнаженную душу и, если этот человек тот, что мы предполагали, это будет, вероятно, последним видением, поскольку душа, хладнокровно подготовившая эти убийства, не вы¬несет их вида. Если же, с другой стороны, он просто обычный человек, не слишком плохой или хороший, тогда он обогатится интересным переживанием.

Внезапно где-то над нашими головами в сгущающихся сумерках пронесся леденящий душу пронзительный крик. Он был настолько страшен, что вызвал ужас у всех, кто его слышал, и другие прохожие, так же как и мы, замерли при этом звуке. С грохотом распахнулась дверь, отдавшись эхом по всему зданию, которое мы только что покинули, и мы увидели, как бегущий человек пересекает дорогу и направляется к реке.

– Бог мой! – сказал я. – Он же побежал к дамбе, – и хотел ринуться в погоню, но Тавернер остановил меня.

– Это его дело, а не наше, – сказал он. – И в любом случае я сомневаюсь, чтобы он встретился со смертью, когда дойдет до точки, – смерть, как вам известно, может быть очень страшной штукой.

Он был прав, так как звук шагов повернул вдоль улицы, и человек, который только что пронесся мимо нас, как слепой, устремился к ярким огням и человеческому стаду на ревущей Фулхем Роуд.

– Что же он увидел? – спросил я Тавернера, и холод пробежал по моей спине. Я нелегко поддаюсь панике, что бы я ни увидел, но, должен честно признаться, боюсь вещей, которых не понимаю.

– Он встретил Стоящего у Порога, – сказал Тавернер и замолчал. Но у меня и не было никакого желания расспрашивать его дальше. Я видел лицо Ирвина, когда он пробегал мимо, и оно сказало мне все, что мне следовало знать о природе этого странного Обитателя внешней тьмы.

Тавернер остановился, чтобы опустить пачку денег, которая была у него в руках, в ящик для сбора пожертвований онкологической больницы.

– Роудз, – спросил он, – вы бы предпочли умереть – и делу конец или провести всю свою жизнь в страхе смерти?

– Я бы предпочел десять раз умереть, – ответил я.

– И я тоже, – сказал Тавернер. – Пожизненный приговор хуже смертного приговора.

Гончая смерти

– Все в порядке? – спросил мой пациент, когда я, закончив прослушивание, отложил стетоскоп. – Я могу жить спокойно до конца своих дней?

– Ваше сердце работает не совсем так, как хотелось бы, – ответил я, – но если относиться к нему осторожно, оно будет служить так долго, как вы того пожелаете. Следует, однако, избегать чрезмерных напряжений.

На лице мужчины появилось странное выражение.

– А если напряжения охотятся за мной? – спросил он.

– Вы должны так наладить свою жизнь, чтобы свести их, по возможности, к минимуму.

Из другого конца комнаты донесся голос Тавернера:

– Если вы закончили с его телом, Роудз, то я примусь за его душу.

– Мне представляется, – сказал наш пациент, – что они достаточно тесно связаны между собой. Вы сказали, что мое тело должно быть спокойным, – он снова взглянул на меня, – но что мне делать, если мой разум умышленно наносит ему удары? – и он повернулся к моему коллеге.

– Именно этим я и хотел заняться, – ответил Тавернер. – Мой друг сказал вам, что делать, теперь я покажу вам, как это делать. Идите сюда и расскажите мне о своих симптомах.

– Галлюцинации, – сказал посетитель, застегивая рубашку. – Черная собака свирепого вида внезапно возникает в темном углу и бросается на меня или пытается это сделать. Пока я еще не доставлял ей удовольствия видеть меня убегающим – я не решаюсь на это из-за нездорового сердца, но боюсь, что однажды мне придется бежать и тогда, вероятно, я свалюсь мертвым.

Тавернер вопросительно посмотрел на меня, я кивнул о Если человек побежит слишком быстро или далеко, это вполне может случиться.

– Какой породы эта собака? – задал вопрос мой коллега.

– Неопределенной. Обычная равнинная собака, четыре ноги, хвост, размером с мастифа, но другого телосложения.

– Как она появляется?

– Трудно сказать. Не похоже, чтобы она следовала какой-то системе, но обычно она приходит с наступлением темноты. Если я оказываюсь на улице после захода солнца, то стоит мне оглянуться – и я вижу ее идущей следом, или если я сижу в комнате, когда день уже угасает, но лампу зажигать еще рано, я могу увидеть, как она притаилась за мебелью и выжидает удобного случая.

– Удобного случая для чего?

– Вцепиться мне в глотку.

– Почему она ни разу не захватила вас врасплох?

– Этого я сам не могу понять. Она, кажется, теряет массу возможностей для нападения, выжидая удобного момента для атаки до тех пор, пока я не осознаю ее присутствия.

– Что она делает потом?

– Как только я повернусь и увижу ее, она начинает приближаться ко мне! Если я выхожу, чтобы прогуляться, она ускоряет бег, чтобы догнать меня, а если я внутри помещения, начинает выслеживать меня среди мебели. Я уже говорил вам, что она может оказаться лишь плодом моего воображения, но, когда она наблюдает за мной, ее взгляд ужасен.

Пациент умолк и вытер со лба пот, выступивший у него во время рассказа.

Подобное преследование – не слишком приятная вещь для любого, кто одержим навязчивой идеей, но для человека с таким сердцем, как у нашего пациента, оно было особенно опасно.

– Что вы предпринимаете для защиты от этого создания?

– Я удерживаю ее, говоря: «Ты нереальная, ты знаешь это, ты только жуткий кошмар, и я не позволю тебе меня схватить».

– Хорошая защита, как и любая другая, – сказал Тавернер. – Но я обратил внимание, что вы разговариваете с ней, словно она реальна.

– Ей-богу, именно так! – задумчиво сказал наш посетитель. – Это что-то новое. Я никогда раньше так не думал. Я считал само собой разумеющимся, что тварь нереальна, только фантом в моем собственном мозгу, но с некоторых пор начало вкрадываться сомнение. Если представить, что она действительно существует? Что она обладает реальной силой, чтобы напасть на меня? Где-то в глубине души у меня появилось подозрение, что эта собака вовсе не так безопасна.

– Она определенно станет крайне опасной для вас, если вы потеряете самообладание и побежите от нее. Пока вы сохраняете хладнокровие, я не думаю, чтобы она могла вам чем-то повредить.

– Совершенно верно. Но есть предел, за которым самообладание можно потерять. Представим, что ночь за ночью, укладываясь спать, вы всякий раз просыпаетесь от мысли, что это создание находится в комнате, вы видите ее морду, высовывающуюся из-за занавески, вы собираетесь с духом, освобождаетесь от нее и успокаиваетесь. Затем, когда вас вновь одолевает сонливость и вы бросаете последний взгляд, чтобы убедиться, что все в порядке, вдруг появляется что-то темное между вами и угасающим отблеском огня. Вы не решаетесь заснуть и не можете продолжать бодрствовать. Вы можете прекрасно сознавать, что все это игра воображения, но подобные вещи, повторяясь из ночи в ночь, изнашивают вас.

– Это происходит регулярно каждую ночь?

– Почти. Ее привычки не совсем постоянны, так как, кроме того, что я вам рассказал, она всегда отсутствует по пятницам, и, если бы не это, я бы уже давно умер. Когда наступает пятница, я говорю ей: «Ну, тварь, настало время вашего звериного шабаша», и в восемь вечера отправляюсь спать и сплю двенадцать часов подряд.

– Если вы согласны отправиться в мою. лечебницу в Хиндхеде, мы, возможно, сумеем удалить это создание из вашей комнаты и обеспечить хороший ночной отдых, – сказал Тавернер. – Но что нам действительно хотелось бы знать, – он сделал почти незаметную паузу, – почему ваше воображение посещают собаки, а не, скажем, освященный веками образ алой змеи?

– Я тоже хотел бы знать, – ответил наш пациент. – Если бы это были змеи, я мог бы взять побольше воды и утопить их, но эта крадущаяся черная тварь… – он пожал плечами и последовал за слугой из комнаты.

– Ну, Роудз, что вы на это скажете? – спросил мой коллега, когда дверь закрылась.

– На первый взгляд, – сказал я, – это похоже на обычный случай галлюцинаций, но я уже видел у вас достаточно странных больных, чтобы ограничиваться лишь внутренними механизмами психики. Вы считаете, что мы имеем дело еще с одним случаем передачи мысли?

– О, вы продвигаетесь, – сказал Тавернер, одобрительно кивая головой. – Когда вы впервые присоединились ко мне, вы, не колеблясь, рекомендовали успокоительные средства всем больным, у кого болезнь была связана с мозгом. Теперь вы признаете, что на Небесах и на Земле существуют вещи, которых вы не изучали в медицинских школах.

Итак, вы предполагаете, что мы имеем дело с передачей мысли? Я тоже склонен думать, что это так. Когда пациент рассказывает вам о своих галлюцинациях, он настаивает на них и часто объясняет, что это психические явления, но, когда пациент подробно описывает психические явления, он обычно извиняется за них и объясняет, что это всего лишь галлюцинации. Но почему тварь не нападет и не разделается с ним и почему она берет регулярный выходной, как будто в соответствии с каким-то указом о рабочих днях?

– Пятница, пятница, – размышлял он. – Что же в ней есть такое особое?

Он внезапно хлопнул ладонью по столу.

– Пятница – это день встречи Черной Ложи. Мы снова должны идти по их следу. Они узнают обо мне еще до того, как мы закончим. Кто-то получивший оккультную подготовку в Черной Ложе, несет ответственность за это собачье привидение. Причина, по которой Мартин может спокойно спать по пятницам, состоит в том, что его потенциальный убийца сидит в этот вечер в Ложе и не может заниматься своими личными делами.

– Его потенциальный убийца? – спросил я.

– Конечно. Любой, кто посылает подобный призрак человеку с таким сердцем, как у Мартина, знает, что рано или поздно призрак станет причиной его смерти.

Представим, что Мартин, обнаружив в безлюдном месте следующую за ним собаку, впал в панику и побежал?

– Он пробежит около полумили, – сказал я, – сомневаюсь, чтобы ему удалось пробежать больше.

– Это чистый случай ментального убийства. Какой-то хорошо обученный оккультист создал мыслеформу черной собаки, и он в достаточном контакте с Мартином, чтобы передать эту мыслеформу в его сознание с помощью передачи мысли, а Мартин видит или думает, что видит, образ, созданный в сознании другого человека.

Подобная мыслеформа сама по себе безвредна, кроме того страха, который она внушает. Но как только Мартин потеряет голову и прибегнет к сильным физическим мерам обороны, эта перегрузка спровоцирует сердечный приступ и он упадет мертвый без малейшего намека на то, что именно вызвало смерть. В один из ближайших дней мы посетим эти Черные Ложи, Роудз, они знают слишком много. Звоните Мартину в отель «Сесиль» и скажите ему, что мы вечером заберем его к себе.

– Как вы предполагаете справиться с этим случаем? – спросил я.

– Дом закрыт вибрациями психического колокола, так что с ним ничего не сможет произойти, пока он под его защитой. Затем мы выясним, кто отправитель, и посмотрим, можно ли разделаться с ним и остановить его раз и навсегда. Разрушение твари не лучший выход, ее создатель тут же произведет следующую. Тот, до кого мы должны добраться, – это человек, стоящий за этой собакой.

Нам, однако, надо быть осторожными, чтобы Мартин не заметил, что мы считаем, будто ему грозит опасность, иначе он утратит свою единственную защиту от твари – веру в ее нереальность. Это увеличивает наши трудности, так как мы не смеем задавать ему много вопросов, чтобы не вызвать у него подозрений. Мы должны добраться до фактов окольными путями.

По дороге в Хиндхед Тавернер беседовал с пациентом об оккультных теориях, чего прежде я никогда за ним не замечал. Иногда, уже подводя итог, он объяснял законы, лежащие в основе явления, чтобы лишить неведомое тех ужасов, которые оно вызывало, и дать возможность своему пациенту справиться с ними, но чтобы он это делал заранее? Никогда.

Я слушал, не переставая удивляться, а потом понял, что Тавернер хочет выудить. Он хотел выяснить, обладает ли сам Мартин какими-либо оккультными знаниями, и использовал свое собственное увлечение, чтобы пробудить интерес у другого, если он у него имеется.

Дипломатия моего коллеги немедленно принесла плоды. Мартин тоже интересовался этими вопросами, хотя реальные его познания были равны нулю – даже я сумел заметить это.

– Я хочу, чтобы вы и Мортимер встретились, – сказал Мартин. – Это ужасно, интересный тип. Одно время, бывало, засиживались с ним до полуночи, беседуя на эти темы.

– Мне доставит удовольствие встретиться с вашим другом, – ответил Тавернер. – Как вы считаете, его можно будет убедить приехать к нам в одно из воскресений? Я всегда ищу тех, от кого могу узнать что-нибудь новое.

– Я… я боюсь, что не смогу с ним сейчас связаться, – сказал наш спутник и погрузился во всепоглощающее молчание, из которого его не могли вытащить никакие усилия Тавернера опять завязать разговор. Мы явно затронули болезненную тему, и я увидел, что мой коллега мысленно отметил этот факт.

Как только мы приехали, Тавернер направился прямо в кабинет, открыл сейф и вынул свою картотеку.

– Маттео, Монтэгю, Мортимер, – бормотал он, перекладывая карточки. – Энтони Уильям Мортимер, посвящен в орден Братьев в Сутанах – октябрь 1912 года; назначен Вооруженным Охранником – май 1915 года; арестован по подозрению в шпионаже – март 1916 года. Возбуждено дело по обвинению в использовании чрезмерного влияния при составлении завещания его матери. (Все указывало на его причастность к этому, но никто не мог схватить его за руку.) Стал Великим Мастером Ложи Когорты Разрушителей. Код: два, три, два; псевдоним «Шакал».

– Так много о мистере Мортимере. Человек, с который, я думаю, лучше не встречаться. Теперь хотел бы я узнать, чем же Мартин вывел его из себя.

Поскольку мы не решались задавать Мартину вопросы, нам оставалось наблюдать за ним, и вскоре я заметил, что он просматривает получаемую почту с величайшей тревогой. Он всегда слонялся по холлу в ожидании ее прибытия и нетерпеливо хватал свою скудную почту, казалось, с той только целью, чтобы немедленно впасть в уныние. Какого бы письма он ни ожидал, оно так и не приходило. Он, однако, не выражал никакого удивления по этому поводу, и я пришел к выводу, что он скорее тешит себя надеждой, чем ожидает чего-то такого, что должно произойти.

Но однажды, когда он уже больше не мог этого выдержать, а я, проверив около восьми вечера почтовый ящик, сказал ему, что для него ничего нет, он выпалил:

– Поверите ли, доктор Роудз, что «разлука заставляет сердце любить сильнее»?

– Это зависит от человека, – ответил я. – Но обычно я замечал, что когда вы рассорились с кем-нибудь, то скорее готовы смотреть сквозь пальцы на его недостатки, если вы некоторое время находились вдали от него.

– Но если вы влюблены в кого-то? – продолжил он наполовину тревожно, наполовину застенчиво.

– Я считаю, что любовь остывает, если ее не подпитывать, – ответил я. – Человеческий ум обладает огромными возможностями адаптации, и рано или поздно человек привыкает обходиться без своих ближайших и любимейших.

– Я тоже так думаю, – сказал Мартин, и я увидел, как он отправился в дальний угол искать утешения в своей трубке.

– Значит, здесь замешана женщина, – сказал Тавернер, когда я сообщил ему о нашем разговоре. – Мне бы хотелось взглянуть на нее. Я намерен выступить в роли противника Мортимера, и, если он посылает черные мыслеформы, хотел бы я посмотреть, чего я смогу добиться с помощью белой.

Я догадался, что Тавернер намерен применить метод молчаливого внушения, непревзойденным мастером которого он был.

По-видимому, магия Тавернера сработала достаточно быстро, так как пару дней спустя я вручил Мартину письмо, которое заставило его лицо засиять от удовольствия, а его самого броситься в свою комнату, чтобы прочесть его в уединении. Через полчаса он пришел ко мне в кабинет и сказал:

– Доктор Роудз, удобно ли будет пригласить на завтрашний ланч двух дам?

Я заверил, что это вполне удобно, и отметил перемену, произошедшую с ним после получения долгожданного письма. В этот момент он справился бы с целой сворой черных собак.

На следующий день я увидел Мартина, знакомившего двух леди с окрестностями, а когда они пришли в столовую, он представил их как миссис и мисс Хэлэм. Мне показалось, что с девушкой что-то происходит, она была странно рассеянна и невнимательна. Но Мартин был на седьмом небе, а человек, не скрывающий своего счастья, всегда забавляет окружающих. Я со скрытой улыбкой следил за этой маленькой комедией, когда она внезапно превратилась в трагедию.

Когда девушка сняла свои перчатки, на среднем пальце левой руки у нее оказалось кольцо. Это, несомненно, было обручальное кольцо. Я поднял глаза на Мартина и увидел, как его взгляд остановился на кольце. Всего за несколько секунд человек был раздавлен, маленький счастливый прием был завершен. Он прилагал все усилия, чтобы играть роль хозяина, но эти усилия вызывали жалость, и я обрадовался, когда окончание завтрака позволило мне покинуть помещение.

Однако убежать мне не удалось. Когда я выходил из комнаты, Тавернер поймал меня за руку и увлек на террасу.

– Пошли, – сказал он. – Я хочу подружиться с семьей Хэлэмов, может быть, они помогут пролить свет на нашу проблему.

Мы обнаружили Мартина, идущего рядом с матерью, поэтому для нас не составило труда присоединиться в прогулке по парку к девушке. Она, казалось, приветствовала такую расстановку, и не успели мы провести в ее обществе несколько минут, как нам стала понятна причина.

– Доктор Тавернер, – сказала она, – можно мне поговорить с вами о себе?

– Это доставит мне удовольствие, мисс Хэлэм, – ответил он. – О чем вы хотите мены спросить?

– Меня ставят в тупик некоторые вещи. Возможно ли быть влюбленной в человека, который тебе не нравится?

– Вполне возможно, – ответил Тавернер, – но это не дает удовлетворения.

– Я обручена с человеком, – сказала она, передвигая по пальцу свое обручальное кольцо, – в которого я страстно и безнадежно влюблена, когда я не с ним. Но как только он появляется, у меня возникает чувство ужаса и отвращения к нему. Когда я не с ним, я страстно стремлюсь к нему, а когда он появляется, я чувствую, как все плохо и страшно. Я не могу выразиться яснее, но вы понижаете, что я имею в виду?

– Как вы с ним обручились? – спросил Тавернер.

– Обычным образом. Я знала его почти так же долго, как и Билли, – сказала она, указывая на Мартина, который шел впереди, прогуливаясь с матерью.

– Он не оказывал на вас чрезмерного давления? – спросил Тавернер.

– Нет, не думаю. Как только он сделал мне предложение, я согласилась.

– Задолго ли до этого вы знали, что примете предложение, если он его сделает?

– Не знаю. Я не думала над этим. На самом деле обручение было такой же неожиданностью для меня, как и для любого другого. Еще три недели назад я совсем не думала о нем как о муже, а потом внезапно поняла, что именно за этого человека я хочу выйти замуж. Это был внезапный импульс, но такой сильный и ясный, что я знала – именно так я должна поступить.