Текст книги "Источник силы"

Автор книги: Дион Форчун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Вскоре наш разговор перешел на Италию в эпоху Ренессанса и великие дни Флоренции и Медичи, а потом Тавернер начал рассказывать историю о неком Пьерро делла Коста, который в те далекие дни изучал оккультные ремесла и варил приворотное зелье для дам флорентийского двора. Он рассказывал историю очень живо, приводя множество подробностей, и я был очень удивлен, заметив, что внимание юноши отвлеклось от рассказа и что он явно углубился в свои собственные мысли, не замечая окружающего. Затем я понял, что он незаметно перешел в то состояние транса, с которым я уже был знаком по опыту со своим коллегой.

Тем не менее Тавернер продолжал рассказывать юноше, бывшему без сознания, историю о старом флорентийце: как он стал хранителем архива, как ему предложили взятку, как он преступил клятву, чтобы купить расположение женщины, которую он любил. Затем, подойдя к концу рассказа, Тавернер изменил тембр голоса и обратился к находящемуся без сознания юноше:

– Пьерро делла Коста, – сказал он, – зачем ты это сделал?

– Меня соблазнили, – послышался ответ, но не тем голосом, которым юноша говорил с нами. Это был голос мужчины, спокойный, глубокий, с чувством собственного достоинства, но дрожащий от волнения.

– Ты сожалеешь об этом? – спросил Тавернер.

– Да, – ответил голос, который не был голосом юноши. – Я просил Великих, чтобы они разрешили мне вернуть то, что я украл.

– Твоя просьба услышана, – сказал Тавернер. – Делай то, что ты должен сделать, и благословение Великих будет с тобой.

Юноша медленно выпрямился и сел, но уже при беглом взгляде было видно, что это был не тот человек, который стоит перед нами: через голубые глаза мальчика смотрел мужчина, зрелый, с твердым характером, исполненный решимости.

– Я иду, – сказал он, – исправить то, что я сделал. Помогите мне.

Втроем, он, Тавернер и я, мы направились к гаражу и вывели машину. – По какой дороге вы хотите ехать? – спросил мой коллега. Юноша указал на юго-запад и Тавернер свернул в направлении Марбл Арк. Направляемые человеком, который не был Робсоном, мы добрались до южной части Парк Лейн и наконец выехали к сплетению улиц позади Виктория Стейшен, затем повернули на восток. Остановились мы за Тейт Гэлэри, здесь юноша вышел.

– Дальше, – сказал он, – я пойду один. – И исчез в боковой улочке.

Хотя мы ждали уже полчаса, Тавернер не выключал двигатель.

– Возможно, придется быстро уезжать отсюда, – сказал он. Наконец, когда я уже начал беспокоиться, не придется ли нам провести ночь на открытом воздухе, мы услышали топот бегущего человека и в машину запрыгнул Робсон. Предосторожность Тавернера, не выключавшего двигатель, оправдалась, что подтвердил звук других шагов, следовавших за Робсоном по пятам.

– Роудз, – прокричал Тавернер, – побыстрее повесьте сзади плед. – Я сделал то, что он сказал, тем самым закрыв номерную табличку, и, когда первый из наших преследователей появился из-за угла, большой автомобиль набрал полную скорость. Путь был свободен.

Вплоть до Хиндхеда никто из нас не проронил ни слова.

В спальный корпус мы вошли так тихо, как только могли, и когда Тавернер включил свет в приемной, я увидел, что Робсон несет том весьма необычного вида, завернутый в пергамент. Не задерживаясь в приемной, Тавернер повел нас через спальный корпус к двери, которая, насколько я знал, вела в подвал.

– Идемте с нами, Роудз, – сказал Тавернер, – вы были свидетелем начала этой истории и вы увидите ее конец. Вы рисковали вместе с нами и, хотя вы не один из Нас, я знаю, что могу положиться на ваше благоразумие.

Мы спустились вниз по винтовой лестнице и направились по мощеному плитами коридору. Тавернер отпер дверь и пригласил нас в винный подвал. Мы прошли через него, и он отпер следующую дверь. Тусклый огонек едва рассеивал темноту вокруг нас, тревожно колеблясь на сквозняке. Тавернер включил свет, и к своему большому удивлению я обнаружил, что мы находимся в часовне. С трех сторон в стены были встроены высокие резные скамьи, а на четвертой находился алтарь. Мигающий свет, который я увидел в темноте, шел от плавающего фитиля светильника, подвешенного над нашими головами и служащего центром Великого Символа.

Тавернер зажег ладан в бронзовом кадиле и помахал им. Он вручил Робсону черное одеяние инквизитора, сам одел точно такое же, затем обе фигуры в сутанах, покрытые капюшонами, опустились на колени в пустой часовне лицом друг к другу. Тавернер начал читать что-то похожее на молитву. Я не могу судить о ее содержании, так как не знаю разговорной латыни. Затем последовала литания вопросов и ответов. Робсон, лондонский клерк, отвечал глубоким звучным голосом человека, привыкшего читать нараспев в огромных помещениях. Потом он поднялся на ноги, величественным шагом профессионала двинулся к алтарю и возложил на него потрепанный, покрытый плесенью манускрипт, который держал в руках. Он встал на колени, и какую формулу отпущения грехов произнесла нависшая над ним темная фигура, я не могу сказать, но он поднялся на ноги с видом человека, у которого с плеч свалилась непосильная ноша.

Затем Тавернер в первый раз заговорил на своем родном языке.

– Всегда в трудные и опасные минуты, – его низкий голос эхом отдавался в комнате, – делай этот Знак.

И я понял, что не оправдавший доверия человек искупил свою вину и возвращен в свое старое Братство.

Мы вернулись в мир, который был наверху, и человек, не бывший Робсоном, попрощался с нами. – Я должен идти, – сказал он.

– Вам, действительно, надо идти, – сказал Тавернер. – Вам лучше быть за пределами Англии, пока эта история не закончится. Роудз, не отвезете ли вы его в Саутгемптон? Я должен заняться другой работой.

Пока мы спускались по длинному склону, ведущему в Липхук, я изучал человека, который сидел рядом со мной. С помощью какой-то странной алхимии Тавернер разбудил давно умершую душу Пьерро делла Коста и наложил ее на современную личность Питера Робсона. Он излучал энергию, как лампа излучает свет, казалось, даже изменились черты его лица. Глубокие складки в углах рта придали твердость его подбородку, который до этого казался неопределенным, светлые голубые глаза, теперь запавшие, приобрели стальной блеск и стали твердыми, как у фехтовальщика.

Был уже седьмой час утра, когда мы по плавучему мосту въехали в Саутгемптон. Город был на ногах, так как портовые города никогда не спят, и мы расспросили дорогу до малоизвестной гостиницы, где Тавернер рекомендовал нам позавтракать. Это оказалась скромная таверна недалеко от въезда в порт. Когда мы вошли, подручный как раз раздвигал яркие занавески.

Известно, что незнакомцев не очень охотно принимают в маленьких тавернах, и никто не предлагал нам взять у нас заказ. Пока мы стояли в нерешительности, по деревянным ступенькам прогремели тяжелые шаги, и крепко сложенный человек с четырьмя золотыми галунами, обозначающими звание капитана, спустился в зал. Входя, он бросил взгляд в нашу сторону, ведь мы действительно были здесь достаточно неуместны, чтобы нас сразу заметить.

Его глаза привлекли мое внимание. У него был острый наблюдательный взгляд, столь характерный для моряка, но кроме этого он производил странное впечатление, как будто, глядя на вас, он старается не показать, что он вас видит, – его глаза фокусировались примерно на ярд за вашей спиной. Я часто наблюдал такой взгляд у Тавернера, когда тот хотел рассмотреть цвета ауры, этой удивительной эманации, которая для тех, кто умеет ее видеть, исходит из каждого живого предмета и служит верным показанием его внутреннего состояния.

Когда вошедший увидел моего спутника, его серые глаза заглянули в голубые, они передали друг другу едва уловимый знак, и моряк присоединился к нам.

– Я уверен, что вы знаете мою матушку, – сказал он, чтобы начать разговор. Робсон поддержал знакомство, хотя я готов был поклясться, что он никогда раньше не видел этого человека, и мы втроем перешли во внутреннюю комнату, чтобы съесть свой завтрак, который появился в ответ на громко отданный приказ нашего нового знакомого.

Без всяких преамбул он спросил, что нам нужно, и Робсон отвечал ему с той же готовностью.

– Я хочу покинуть страну возможно незаметнее, – сказал он. Наш новый друг отнесся к этому так, как будто это было самым обычным делом, когда человек без багажа хочет уехать подобным образом.

– Я отплываю сегодня в девять утра, иду на Золотой берег, в Луанду. Наш корабль, конечно, не похож на «Кьюнард», но мы будем рады, если вы отправитесь с нами. Однако вы не можете ехать в этой одежде, она лишь привлечет внимание толпы, чего, как я понимаю, вам не следует делать.

Он высунул голову через полуоткрытую дверь, отделявшую зал от подсобного помещения, и в ответ на его зов появился маленький толстый человек с белыми бакенбардами. После небольшого совещания незнакомец охотно согласился помочь. Очень быстро появился дешевый поношенный костюм из саржи и фуражка, которые, по заверению моряка, вполне соответствовали костюму стюарда, в качестве которого Питеру Робсону предлагалось уйти в море.

Покинув гостиницу, ставшую такой гостеприимной по воле таинственного Братства, мы направились к докам и, пройдя через путаницу подъездных путей, кранов и заливов, образующих местный пейзаж, мы прибыли на корабль нашего товарища, оказавшийся старой ржавой посудиной с грязно-белыми надстройками на верхней палубе.

В сопровождении капитана мы прошли в его каюту, являвшую разительный контраст с внешним видом корабля: массивный стол с настольной лампой, копия с этюда А. Дюрера «Молящиеся руки», солидная полка с книгами, а также ощутимый даже сквозь всепроникающий аромат крепкого табака острый пряный запах, навсегда остающийся в том месте, где регулярно курят ладан. Я стал изучать заголовки книг, так как они говорят о человеке больше, чем что бы то ни было другое. «Разоблаченная Изида» соседствовала с «Созидающей эволюцией» и двумя томами «Истории магии» Элифаса Леви.

На обратном пути в Хиндхед я много думал о той странной стороне жизни, с которой мне пришлось соприкоснуться.

Я получил еще один пример обширной разветвленности Общества. По просьбе Тавернера я навестил вернувшегося из рейса капитана, чтобы узнать новости о Робсоне. Однако он не смог мне их предоставить; он высадил юношу на берег в какой-то дыре на Западном Берегу. Стоя на причале, освещенный солнцем, он сделал Знак. Какой-то португалец-полукровка коснулся его плеча, и оба исчезли в толпе. Я выразил некоторое беспокойство за судьбу неопытного юноши на чужой земле.

– Не беспокойтесь, – ответил моряк. – Этот знак проведет его через всю Африку и поможет вернуться обратно.

Обсуждая это с Тавернером, я спросил его:

– Почему и вы, и капитан называете себя родственниками Робсона? По-моему это просто ничем не обоснованная ложь.

– Это не ложь, это правда – сказал Тавернер. – Кто есть моя Мать и кто есть мои Братья, если не Ложа и не посвященные в нее?

Человек, который искал

Один из пациентов Тавернера навсегда останется в моей памяти – Блэк, летчик. Обычный врач упрятал бы Блэка в психиатрическую лечебницу, но Тавернер, делая ставку на нормальную психику двух человек, спас обоих.

Однажды в начале мая мы сидели с ним в его кабинете на Харли-Стрит, он осматривал своих пациентов, а я вел записи об их состоянии. Мы быстро разделывались с различными случаями истерии и неврастении, отправляя больных на лечение к другим специалистам, когда слуга ввел в кабинет мужчину, совершенно не похожего на предыдущих посетителей. Выглядел он абсолютно здоровым, загорелое на свежем воздухе лицо не имело никаких признаков нервного напряжения. Но когда я встретился с ним глазами, я заметил в них нечто необычное. Какое-то странное выражение. Это не был навязчивый страх, который так часто можно прочесть в глазах душевнобольных. Его взгляд напоминал мне не что иное, как взгляд гончей собаки, высматривающей свою жертву.

– Мне кажется, что я теряю голову, – заявил наш посетитель.

– В чем это проявляется? – спросил Тавернер.

– Не могу выполнять свою работу. Не могу спокойно сидеть. Не могу делать ничего, как только колесить по стране на машине, мчась во весь опор. Взгляните на записи полицейских в моих водительских правах. – Он протянул густо исписанные права. – В следующий раз они посадят меня в тюрьму, и это меня прикончит. Если они запрут меня в четырех стенах, я буду биться, как жук в бутылке, пока не разобьюсь. Если я не смогу двигаться, я сойду с ума. Единственное облегчение – это скорость, это ощущение, что я куда-то мчусь. Я еду, еду и еду до полного изнеможения, затем влетаю в ближайшую придорожную ночлежку и сплю, но это не приносит мне облегчения, ибо я погружаюсь в сновидения и тогда мне кажется, что все становится еще реальнее, и я просыпаюсь еще более безумным, чем прежде, и опять сажусь за руль.

– Что у вас за работа? – спросил Тавернер.

– Автогонки и полеты.

– Вы случайно не Арнольд Блэк? – задал вопрос Тавернер.

– Это я, – сказал наш пациент. – Слава Богу, я еще не утратил самообладания.

– У вас недавно была авария, не так ли? – продолжал расспрашивать мой коллега.

– Именно с нее все и началось, – ответил Блэк. – До этого я был в полном порядке. Полагаю, я сильно ударился головой. Три дня провел без сознания, а когда оно вернулось, то ощутил себя не в своей тарелке. С тех пор все и тянется.

Я решил, что Тавернер откажется от больного, поскольку его вряд ли мог заинтересовать обычный ушиб головы, но вместо этого услышал:

– Что заставило вас прийти ко мне?

– Я оказался в безвыходном положении, – сказал Блэк. – Я побывал у двух или трех светил, но никакого толку от них не добился. Фактически, я сейчас иду от самого яркого из них. – Он назвал имя знаменитости. – Предложил мне провести месяц в постели и хорошо питаться. Я брел по дороге и на глаза мне попалась ваша медная табличка, вот я и здесь. Почему? Разве я не по вашему профилю? Чем вы занимаетесь? Детскими или старческими болезнями?

– Раз судьба направила вас ко мне, по-видимому, вы по моему профилю, – ответил Тавернер. – Теперь опишите мне физическую сторону вашей болезни. Что вы при этом чувствуете?

Наш пациент смущенно заерзал на стуле.

– Я не знаю, – сказал он. – больше всего я ощущаю свою глупость.

– Это, – сказал Тавернер, – часто бывает пробуждением мудрости.

Блэк посмотрел в сторону. Чувствовалось, как он мучительно пытается напустить на себя беспечный вид. Наконец, после долгой паузы, он выпалил:

– Я чувствую себя так, как будто я влюблен.

– И сильно вы увлечены? – поинтересовался Тавернер.

– Нет, совсем нет, – ответил пациент. – Я не влюблен, я только чувствую себя так, как будто я влюблен. Здесь нет никакой девушки, во всяком случае, такой, которая была бы мне известна, и тем не менее я влюблен, ужасно влюблен – в женщину, которой не существует. И это не влюбленность кота, это говорит все самое благородное и лучшее, что есть во мне. Если я не смогу найти ту, которая ответит мне такой же любовью, я совсем потеряю голову. Все время я чувствую, что где-то она должна быть, что внезапно ока появится. Она должна появиться. – Он яростно сжал челюсти. – Вот почему я Шк много езжу. Я чувствую, что за следующим поворотом найду ее.

Лицо мужчины задрожало, и я увидел, что руки его покрылись испариной.

– Есть ли у вас какое-нибудь мысленное представление о женщине, которую вы ищете? – спросил Тавернер.

– Ничего определенного, – сказал Блэк. – Ко мне приходит лишь ощущение ее. Но когда я ее увижу, я ее узнаю. Я уверен в этом. Вы думаете, эта женщина существует на самом деле? Вы считаете, что я когда-нибудь встречу ее? – Он обращался к нам с трогательным детским пылом.

– Во плоти она или нет, я сейчас сказать не могу, – произнес Тавернер. – Но в ее существовании я не сомневаюсь. А теперь скажите, когда вы впервые заметили это ощущение?

– Впервые я это почувствовал, – стал объяснять Блэк, – когда мы вошли в пике, уложившее меня в постель. Мы опускались все ниже и ниже, быстрее и быстрее, и как раз в тот момент, когда вот-вот должен был произойти удар, – я ощутил нечто. Я не могу сказать, что я увидел что-то, но я почувствовал глаза. Вы понимаете, что я имею в виду? Когда я очнулся через три дня – я был влюблен.

– Что вам снится? – спросил Тавернер.

– Разное; ничего особенно кошмарного.

– Не замечали ли вы в том, что вы видели во сне, сходства с чем-то, что вам уже знакомо?

– Теперь, когда вы упомянули об этом, я думаю, что да. Все происходит в лучах яркого Солнечного света. Нельзя сказать с уверенностью, чтобы это был Восток, но что-то похожее.

Тавернер положил перед ним книгу о путешествии в Египет, иллюстрированную акварелями.

– Что-то похожее на это? – спросил он.

– Вот это да! – воскликнул Блэк. – Очень похожее. – Он впился взглядом в рисунки, а затем внезапно оттолкнул книгу от себя. – Я не могу смотреть на это, – сказал он. – Это заставляет меня ощущать что-то такое… – в поисках сравнения, он положил руку на солнечное сплетение, – как если бы у меня выпал живот.

Тавернер задал нашему пациенту несколько вопросов, а затем попросил его сообщать ему, если болезнь получит дальнейшее развитие, сказав при этом, что в нынешней фазе его болезнь лечить невозможно. Будучи знаком с методами Тавернера, я понял: это означает, что ему необходимо время для психического исследования пациента, в чем он был особенно искусен, используя свою тренированную интуицию для исследования умственных способностей пациентов точно так же, как другой человек может использовать микроскоп для изучения тканей их тел.

Поскольку была вторая половина пятницы, а Блэк был нашим последним пациентом, после его ухода я мог считать себя свободным и медленно отправился по Харли-Стрит, размышляя над тем, как провести свои выходные дни, когда на меня неожиданно свалилось приглашение. Срезая угол и проходя через дворик позади дома, я увидел Блэка, выводящего машину из гаража. Он тоже меня заметил и дружески приветствовал.

– Надеюсь, вы не против поездки на машине? Я снова отправляюсь в путь. Может, присоединитесь ко мне в погоне за прекрасной незнакомкой?

Он говорил легко, но я чувствовал душевный надрыв и знал, что стоит за этим. Я принял предложение к его явному удовольствию, для меня же оно заполнило брешь, вызванную отступничеством моих друзей. Более того, сопровождая его в поездке, я получал возможность узнать больше, чем может дать дюжина осмотров в приемной врача.

Я никогда не забуду эту поездку. Пока было светло и можно было различать окрестности, его поведение было нормальным. Но когда начали сгущаться сумерки, человек изменился. На одном из удаленных участков пустынной дороги он остановил машину и выключил двигатель. Мы вслушивались в тишину весеннего вечера, исполненного покоя. Вдруг Блэк поднялся с водительского места и издал странный вопль. Это был высокий тоскливый звук, похожий на крик птицы.

– Зачем вы это сделали? – спросил я его.

– Не знаю, – ответил Блэк, – может, чтобы привлечь ее внимание. Никогда не знаешь, что может случиться. Во всяком случае, не стоит терять шанс.

Он опять завел машину, и я понял – начинаются поиски, исполненные самых смелых надежд. Я наблюдал за стрелкой спидометра, которая ползла все выше по шкале по мере того, как мы неслись сквозь сгущающуюся тьму. Дорожные ограждения с обеих сторон слились в неясные серые очертания. Мы с ревом проносились через небольшие города и поселки; их обитатели, к счастью, держались в стороне от нашего пути. Мы легко преодолевали подъемы и слетали в долины, как камень, выпущенный из пращи. Вскоре, выехав на вершину гребня, мы ощутили на своих лицах ветер с Ла-Манша. Блэк устремил машину к подножью холма, как к стене дома, и остановил ее, уткнувшись носом капота в изгородь променада и оставив двигатель работать на холостом ходу. Впереди было море. Ничто другое, я уверен, не смогло бы остановить наш бег. Блэк несколько минут пристально смотрел на прибой, затем покачал головой.

– Я опять потерял ее, – сказал он, сдавая машину задом с тротуара. – Хотя в этот вечер я был к ней ближе, чем когда бы то ни было.

Мы переночевали в отеле, а на следующий день Блэк отвез меня назад. Я поставил условие, чтобы мы вернулись до наступления темноты. У меня не было желания еще раз сопровождать его в погоне за его сном.

Вернувшись, я рассказал Тавернеру о своих переживаниях.

– Это интересный больной, – сказал он, – и я думаю, он послужит замечательным примером для моей теории о перевоплощении.

Мне была известна вера Тавернера в то, что любая душа прожила много жизней прежде, чем начать нынешнюю, и что опыт предыдущих жизней влияет на характер настоящей. Поэтому всякий раз, когда он сталкивался с душевным состоянием, которому не мог найти подходящего объяснения в настоящем, он имел обыкновение исследовать прошлое, добывая истории болезней предыдущих жизней своих пациентов с помощью тайных методов, непревзойденным мастером которых он являлся. В начале моего сотрудничества с Тавернером я считал эти истории вымыслом. Но когда я увидел, как Тавернер, вооруженный этой идеей, не только может предсказать, что человек будет делать, но и в каких условиях он окажется, я понял, что в этой любопытной старой восточной теории мы можем найти ключ ко многим непостижимым тайнам человеческой жизни.

– Вы считаете, что Блэк ощущает воздействие какого-то события из прошлой жизни? – спросил я.

– Что-то вроде этого, – ответил Тавернер. – Я думаю, что крутое пикирование Блэка вызвало у него состояние гипноза и он проник в ту специфическую часть памяти, где хранятся мысленные образы его прошлых жизней.

– Мне кажется, что он вновь переживает какие-то события прошлой жизни, – заметил я.

– Я думаю, это не совсем так, – сказал Тавернер. – Если два человека испытывают друг к другу сильное чувство, будь то любовь или ненависть, они стремятся соединиться. Если эта связь возобновляется при переходе из одной жизни в другую, она становится чрезвычайно прочной. У Блэка, видимо, сформировалась подобная связь и он ощущает ее бремя. Обычно такие воспоминания спокойно хранятся в памяти и всплывают только при появлении второго лица. Вот тогда мы и наблюдаем ту необычную любовь или ненависть, которые нарушают заведенный порядок вещей. Попав в пике, Блэк испытал гипнотическое воздействие, что вскрыло тайники его памяти. Теперь осталось лишь посмотреть, как он будет разрешать свои проблемы.

– Предположим, что этой дамы нет на Земле?

– И получим необыкновенно скверную историю, – сказал Тавернер.

– А если предположить, что она есть на Земле?

– История может оказаться столь же скверной. Этот зов, идущий из прошлого, не знает границ. Блэк поведет свой автомобиль через Десять Заповедей и Британскую Конституцию, чтобы найти ее. Он будет гнать, пока не убьется.

– Нашу ночную гонку смогло остановить только море, – сказал я.

– Совершенно верно. Но однажды ночью море не остановит. Беда в том, что в те моменты, когда, находясь в своем аномальном состоянии, Блэк способен ощущать присутствие этой женщины, он не способен определить ее местонахождение. Ему кажется, что она готова прийти со всех сторон света сразу. Мы должны действовать очень осторожно, Роудз. Прежде всего, нам надо выяснить, существует эта женщина на Земле или нет, затем надо установить, кто она. Она может быть судомойкой или принцессой, по возрасту может годиться ему в бабушки или же наоборот – бегать в детском платьице. Для Блэка это не будет иметь никакого значения. Более того, она может оказаться несвободной и мы невольно втянем его в круг уважаемой семьи.

На следующее утро Тавернер сообщил мне, что его оккультные методы позволили ему установить, где находится женщина, – она на Земле, ей около двадцати трех лет.

– Теперь нам следует ждать, – сказал он. – Рано или поздно страстное стремление Блэка сведет их вместе. Хотел бы я знать, осознает ли притяжение она.

Несколько недель спустя миссис Тиндел привела к моему коллеге на консультацию свою дочь Элайн. Ей казалось, что у девушки появились галлюцинации. Несколько раз дочь поднимала всю семью, заявляя, что в ее комнате находится мужчина. Ей казалось, что она слышит, как кто-то ее зовет, она блуждала по ночам, предпринимая долгие прогулки с наступлением темноты, и часто обнаруживала себя совершенно без сил, за несколько миль от дома, и вынуждена была искать, кто бы мог отвезти ее домой.

– Не было ли у вас провалов в памяти? – спросил Тавернер.

– Никогда, – отвечала девушка. – Я точно знаю, где я нахожусь и что я делаю. Я чувствую себя так, как будто что-то потеряла и не могу успокоиться, пока не найду этого. Я иду искать, сама не зная что. Я понимаю, что мое поведение нелепо, но импульс так силен, что я уступаю ему вопреки своей воле.

– Вы испытывали страх, осознавая чье-то присутствие в вашей комнате?

– Вначале да, это казалось таким странным и необъяснимым, но сейчас я скорее испытываю танталовы муки. Это похоже на попытку вспомнить имя, выпавшее из памяти^ Вам знакомо это чувство?

Мне хотелось бы оставить Вашу дочь для наблюдения в лечебнице, – сказал Тавернер матери, и я из этого заключил, что он не относит этот случай к обычному умопомешательству, как это могло показаться.

Мисс Тиндел была немедленно помещена в лечебницу в Хиндхеде, бывшую штаб-квартирой Тавернера, хотя для консультаций он использовал квартиру на Харли-Стрит. Мне девушка понравилась. Она не отличалась броской красотой, но в ней чувствовался характер.

Некоторое время наша пациентка вела жизнь обычной девушки, но однажды вечером она пришла ко мне.

– Доктор Роудз, – обратилась она, – я хочу предпринять одну из моих ночных прогулок. Вы не очень будете возражать против этого? Это не принесет вреда. Я знаю, что я делаю, но мне так тревожно. Я чувствую, что должна двигаться и выйти на открытое пространство.

Я сообщил об этом Тавернеру. Мне была известна его позиция разрешать пациентам их причуды в пределах разумного.

– В любом случае пусть идет, – сказал он. – Пойдите вместе с ней и посмотрите, что она будет делать. Мы не можем позволить девушке одной бродить среди этих болот, хотя я не думаю, что она пострадает.

Мисс Тиндел и я отправились в теплую темноту весенней ночи. Она шла легким размашистым шагом, задавая темп, и мы быстро передвигались по заросшим вереском тропам, взбираясь на вершины Хиндхеда и пытаясь преодолевать подъемы, не замедляя шаг. Под укрытием небольшой сосны мы остановились.

– Послушайте, какая тишина, – сказала девушка. – Вы знаете что-нибудь о птицах? У нас недалеко от дома живет сова, и, когда она кричит, она выводит три ноты. Я никогда бы не нашла ее гнезда, но часто слышала ее крик сразу после наступления темноты.

Мы минули место, где старая проселочная дорога пересекалась с современной гравийной автострадой. Под нами был памятник погибшим морякам, а над нами возвышался огромный кельтский крест, упокоивший души повешенных. Издали, со стороны Терсли, на полной скорости приближался автомобиль, нарушая тишину ночи. Мы заметили, как он пронесся мимо нас, – тень, следующая за ярким светом его фар. Я подумал об этой дикой ночной гонке по морскому берегу и представил себе еще одну страждущую душу, которая пытается с помощью скорости убежать от ада внутри себя.

Девушка рядом со мной внезапно сжала мою руку.

– У меня такое ощущение, будто моя душа рвется прочь из моего тела, – прошептала она, тяжело дыша. – Я втянута в какой-то водоворот. Что происходит? Что это значит?

Я, как мог, успокоил ее, и мы отправились домой. Теперь мисс Тиндел была сильно перевозбуждена и вздрагивала у каждого куста.

Внезапно она остановилась, прислушиваясь.

– Вот он идет, – сказала она.

Ни она, ни я не видели ничего, но я так же, как и она, был уверен, что мы не одни.

– В этих краях очень много цыган, – сказал я.

– Это не цыгане, – ответила она, – это Присутствие. Я знаю это хорошо. Нет нужды бить тревогу, оно никогда не причиняет вреда, но это очень странное ощущение, не правда ли?

Она замолчала и взглянула на меня, ее лицо выглядело напряженным в неверном свете луны. – Есть что-то, чего я очень хочу, доктор Роудз. Я не знаю, что это, но буду ждать его до самой смерти, не желая ничего больше. Если я не найду этого, то буду знать, что жизнь прожита зря.

Когда мы вернулись, мы обнаружили, что Тавернер отсутствует. На перекрестке Хиндхеда произошла авария, местных врачей не оказалось на месте, поэтому Тавернер, хотя он и не занимался общей медицинской практикой по соседству, был приглашен для оказания первой помощи. Мисс Тиндел пожелала мне спокойной ночи и пошла в свою комнату, и пока я размышлял, не отправиться ли и мне в свою постель, зазвонил телефон.

– Это Вы, Роудз? – услышал я голос Тавернера. – Я привезу пострадавшего. Не могли бы вы приготовить для него кровать?

Прошло немного времени, прежде чем я услышал звуки подъехавшей машины и помог снять импровизированные носилки.

– Еще одно странное совпадение, – сказал Тавернер с кривой усмешкой, которую он всегда приберегал для выражения скепсиса, и я увидел, что мужчина, которого мы поднимали, был Арнольд Блэк.

– Так это его автомобиль мы слышали на Портсмутской дороге, – воскликнул я.

– Вполне вероятно, – ответил Тавернер. – Он вел машину со своей обычной скоростью, на перекрестке не справился с управлением и скатился по насыпи в кусты.

– Очевидно, вышел из строя рулевой механизм, – сказал я.

– Или разум человека, – сказал Тавернер.

Мы уложили нашего пациента в постель и устраивали его на ночь, когда вошла сестра и сказала, что мисс Тиндел находится в сильно возбужденном состоянии. Оставив женщину заботиться о Блэке, мы отправились в комнату девушки.

Мы нашли ее сидящей в постели, взволнованной, как и говорила сестра, но вполне владеющей собой.

– Это Присутствие, – сказала она. – Оно настолько сильно, что я чувствую себя так, словно в любой момент я могу что-то увидеть.

Тавернер притушил свет.

– Давайте посмотрим, не удастся ли нам на это взглянуть, – заметил он.

Особенностью любого мистика является то, что его присутствие стимулирует психические способности тех, кто находится рядом с ним, а Тавернер не был мистиком обычного типа. В моей натуре нет ничего мистического, но если астральные сущности находятся рядом, у меня возникает такое же ощущение, какое бывает иногда в детстве, когда отправляешься на кладбище. Тавернер часто описывал мне, как выглядят вещи, вызывающие эти ощущения в тот момент, когда сами они предстают перед тренированным взглядом, и после некоторой практики я обнаружил, что хоть я и редко могу что-нибудь видеть, я в состоянии определить направление, откуда идут вибрации.