Текст книги "Жизнь, учения и изречения знаменитых философов"
Автор книги: Диоген Лаэртский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
Звуки бывают двух родов – одушевленные и неодушевленные. Одушевленные – это голоса живых существ, неодушевленные – это звоны и отзвуки. Одушевленные звуки делятся на членораздельные и нечленораздельные: членораздельны голоса людей, нечленораздельны голоса животных. Таким образом, звуки бывают или одушевленные, или неодушевленные.
Сущее бывает или делимо, или неделимо. Делимое бывает однородно и неоднородно. Неделимое – это то, что не поддается разделению и ни из чего не состоит, например единица, точка или нота. Делимое – это то, что из чего-то состоит, например слоги, созвучия, живые существа, вода, золото. Однородное – это то, что состоит из подобных частей, и целое отличается от части только величиной, например вода, золото, все сыпучие тела и прочее подобное. Неоднородное – это то, что состоит из несхожих частей, например дом и прочее подобное. Таким образом, сущее бывает или делимо, или неделимо, причем делимое бывает однородно и неоднородно.
Сущее или бывает самостоятельным, или называется относительным по отношению к чему-либо. Самостоятельным называется то, что ни в чем не нуждается для своего объяснения, например человек, лошадь и другие животные, – ничто из этого не требует объяснения. Относительным называется то, что нуждается в объяснении, например нечто более крупное, более быстрое, более красивое и прочее, ибо более крупное должно быть крупнее чего-то иного, более быстрое – быстрее чего-то иного. Таким образом, сущее бывает или самостоятельным, или относительным. Так (по словам Аристотеля) Платон разделял даже самое первичное.
Был также и другой Платон, родосский философ, ученик Панэтия (как сообщает грамматик Селевк в I книге "О философии"), и третий, перипатетик, ученик Аристотеля, и четвертый, ученик Праксифана, и пятый, поэт древней комедии.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
1. СПЕВСИПП
Сказано о Платоне все, что мы смогли собрать по тщательном рассмотрении сведений о нем. Преемником Платона был Спевсипп, сын Евримедонта, афинянин, из дема Мирринунта, сын Потоны, Платоновой сестры. Он возглавлял школу восемь лет, начиная со 108-й олимпиады. Он воздвигнул изваяния Харит в святилище Муз, основанном Платоном в Академии. Платоновых догм он придерживался твердо, но нрав у него был иной – склонный к гневу и падкий на удовольствия.[306]306
Рассказ о том, как Платон кротостью усмирял буйный нрав молодого Спевсиппа, передает Плутарх («О братской любви» 4910.
[Закрыть] Говорят, например, что от вспыльчивости он однажды бросил свою собачку в колодезь и что ради удовольствий он ездил в Македонию на свадьбу Кассандра.[307]307
Анахронизм: свадьба македонского правителя Кассандра и царской родственницы Фессалоники (важный политический акт, знаменовавший его шаг к царскому престолу) произошла только в 316 г., много после смерти Спевсиппа.
[Закрыть]
Говорят, слушательницами его были и две ученицы Платона – Ласфения из Мантинеи и Аксиофея из Флиунта; недаром Дионисий, издеваясь, писал ему: "Мудрости научиться можно даже у аркадской твоей ученицы; только Платон своих питомцев освобождал от платы, а ты их облагаешь так, что берешь и с согласного, и с несогласного".[308]308
Другая цитата из того же фиктивного письма – у Афинея («Пир софистов» VII 279 е).
[Закрыть]
Он первый стал усматривать в науках общие черты и по мере возможности связывать их одну с другой (так пишет Диодор в I книге "Записок"); и он первый обнародовал то, что у Исократа считалось его тайнами (так говорит Кеней); и он первый нашел способ связывать охапки хвороста удобно для переноски.[309]309
На Спевсиппа по ошибке перенесен рассказ о носильщике Протагоре. См. ниже, IX 53.
[Закрыть]
Когда тело его уже было поражено бессилием, он послал Ксенократу приглашение прийти и принять от него школу. Говорят, однажды его везли на тележке в Академию, а навстречу попался Диоген. "Здравствуй!" – сказал Спевсипп, но тот ответил: "А ты уж лучше и не здравствуй, чем терпеть такую жизнь!" Наконец, уже стариком он в упадке духа сам покончил свою жизнь. Мы написали о нем так:
Коли бы верная весть не пришла о кончине Спевсиппа, Я бы подобной судьбе не поверил! Нет, не Платонова кровь текла в его сердце – иначе Мелочь его не свела бы в могилу.[310]310
ПА VII 101
[Закрыть] Плутарх в «Жизнеописании Лисандра и Суллы» говорит, будто умер он от вшивой болезни.[311]311
Плутарх (Сулла, 36) перечисляет знаменитых людей, умерших от вшивости (болезнь, при которой будто бы разлагающиеся части тела превращались во вшей), но Спевсипп среди них не упоминается.
[Закрыть] Тело у него было расслабленное (как сообщает Тимофей в «Жизнеописаниях»). Говорят, одному человеку, влюбленному в кого-то богатого и безобразного, он сказал: «На что он тебе? Я тебе за десять талантов найду и похуже!» Оставил он множество записок и много диалогов, в том числе: «Аристипп Киренский», «О богатстве», «О наслаждении», «О справедливости», «О философии», «О дружбе», «О богах», «Философ», «К Кефалу», «Кефал», «Клиномах, или Лисий», «Гражданин», «О душе», «К Гриллу», («Аристипп»), «Разбор ремесел», «Диалогические записки», «О ремесле», «О сходном в исследованиях» – десять книг, «Разделения и предположения к сходному», «О родах и видах образцов», «К неподписавшемуся», «Похвальное слово Платону», «Письма» к Диону, Дионисию, Филиппу, «О законодательстве», «Математик», «Мандробол», «Лисий», «Определения», «Распорядок записок» – всего 43475 строк. К нему обращает Тимонид свою «Историю», где он расписал деяния Диона (и Биона).[312]312
По-видимому, ошибочное удвоение имени в рукописи.
[Закрыть] А Фаворин во II книге «Записок» говорит, что Аристотель скупил его книги за три таланта. Был и другой Спевсипп, из Александрии, врач Герофиловой школы.
2. КСЕНОКРАТ
Ксенократ, сын Агафенора, из Халкедона. Смолоду он слушал Платона и даже сопровождал его в Сицилию. Так как он был медлителен от природы, то Платон, сравнивая его с Аристотелем, говорил: «Одному нужны шпоры, другому – узда»[313]313
Ходячее сравнение; такие же слова приписывались Исократу о двух его учениках – историках Эфоре и Феопомпе. Ср. также ниже, V 39.
[Закрыть] и «Какого осла мне приходится вскармливать и против какого коня!» Впрочем, во всем остальном Ксенократ всегда отличался важностью и мрачностью, так что Платон нередко ему говаривал: «Принеси жертву Харитам, Ксенократ!» Жил он большею частью в Академии, а когда собирался выходить в город, то, говорят, все крикуны и носильщики бежали расчищать ему путь. Гетера Фрина захотела однажды его испытать. Словно спасаясь от кого-то, она прибежала к его дому, и он по доброте душевной ее впустил; в доме было одно только ложе, и он его с нею разделил; но, сколько она ни домогалась, она так и ушла ни с чем, а на расспросы потом отвечала, что не от человека встает, а от истукана. Впрочем, другие говорят, что это была Лаида, а положили ее с ним его ученики. Но самообладание его было таково, что он умел терпеть, даже когда ему резали или прижигали срамные части. Нелжив он был настолько, что ему одному афиняне позволяли выступать свидетелем без присяги, хотя по закону это и не допускалось. Отличался он и крайней независимостью. Так, когда Александр прислал ему много денег, он отложил себе 3000 аттических драхм, а остальное отослал обратно, сказавши: «Царю нужно больше – ему больше народу кормить». От Антипатра он также не принял подарков (как пишет Мирониан в «Сравнениях»). А когда у Дионисия на празднике Кружек[314]314
Второй день Анфестерий, праздника молодого вина в начале марта; награда давалась тому, кто первый выпьет большую кружку.
[Закрыть] ему за обильную выпивку поднесли золотой венок, он вышел и надел его на статую Гермеса, как надевал обычные цветочные венки. Есть рассказ о том, что его вместе с другими послами отправили к Филиппу; остальные поддались на подарки и стали ходить на званые пиры и болтать с Филиппом; Ксенократ ничего этого не делал, и Филипп за то не желал его видеть. Поэтому, воротившись в Афины, послы заявили, что Ксенократ ездил с ними понапрасну, и народ уже готов был его наказать; но, услышав от него, что теперь надобно еще пуще заботиться об отечестве («ибо Филипп знает, – говорил он, кто здесь подкуплен, но знает и то, что меня ему ничем не подкупить»), афиняне воздали ему сугубый почет. И сам Филипп потом говорил, что Ксенократ один оказался неподкупен из всех, кто к нему приехал. Также и потом, будучи послан к Антипатру для переговоров об афинских пленниках, взятых в Ламийской войне, он в ответ на приглашение к обеду произнес такие стихи: О Цирцея, какой же пристойность и правду любящий Муж согласится себя утешать и питаем и едою Прежде, пока не увидит своими глазами спасенья Спутников?..[315]315
Гомер. Од. Х 383–385.
[Закрыть] – и Антипатр, оценив меткость этих слов, тотчас отпустил пленников. Однажды за пазуху ему залетел воробей, спасаясь от ястреба: он потрепал воробья и выпустил, сказавши, что не пристало выдавать просителя. В ответ на насмешки Биона он сказал, что не возразит ни единым словом: недостойно трагедии отвечать насмешкам комедии. Одному человеку, который не знал ни музыки, ни геометрии, ни астрономии, но желал стать его учеником, он ответил так: «Ступай прочь: тебе не за что ухватить философию!» – а по другим известиям, так: «У меня здесь не шерстобитня!»[316]316
«Две рукоятки философии» – арифметика и геометрия, поясняет Суда. Не шерстобитня, а портняжная, т. е. место для тонкой работы (толкование Казобона).
[Закрыть] Когда Дионисий при нем сказал Платону, что отрубит тому голову, Ксенократ показал на свою собственную и воскликнул: «Сперва – вот эту!» Антипатр, говорят, в бытность свою в Афинах обратился к нему с приветом, но он отозвался не раньше чем договорил свои рассуждения до конца. Чуждый всякой спеси, он не единожды в день погружался в беседу с самим собой и целый час, говорят, уделял молчанию.[317]317
Пифагорейский обычай. Ксенократу приписывается известное изречение: «Жалеть о сказанном мне приходилось, о несказанном никогда» (Валерий Максим. Речения и деяния знаменитых людей VII 2). Плутарх приписывает эти слова Симониду.
[Закрыть] Он оставил множество сочинений, стихов и увещаний, а именно такие: «О природе» шесть книг, «О мудрости» шесть книг, «О богатстве», «Аркадянин», «О неопределенном», «О дитяти», «О сдержанности», «О полезном», «О свободе», «О смерти», «О добровольном», «О дружбе» две книги, «О надлежащем», «О противоположностях» две книги, «О счастье» две книги, «О сочинительстве», «О памяти», «О ложном», «Калликл», «О разумении» две книги, «Домостроение», «О здравомыслии», «О силе закона», «О государстве», «О набожности», «О том, что можно научить добродетели», «О сущем», «О судьбе», «О страстях», «Об образах жизни», «О согласии», «Об учениках» две книги, «О справедливости», «О добродетели» две книги, «Об образах», «О наслаждении» две книги, «О жизни», «О мужестве», «О едином», «Об идеях», «Об искусстве», «О богах» две книги, «О душе» две книги, «О науке», «Политик», «О наукознании», «О философии», «О Парменидовых учениях», «Архедем, или О справедливости», «О благе», «О понимании» восемь книг, «Разрешение спорных рассуждений» – десять книг, «Беседы о природе» – шесть книг, «Оглавление», «О родах и видах», «Пифагорейские вопросы», «Разрешения» – две книги, «Разделения» – восемь книг, «Положения» – двадцать книг, 30 000 строк, «Изучение диалектики» четырнадцать книг, 12 740 строк, затем пятнадцать книг и еще шестнадцать книг «О науках, относящихся к слову», девять «Книг рассуждений», «О науках» шесть книг, «Еще о понимании» две книги, «О геометрах» пять книг, «Записки», «Противоположности», «О числах», «Наука чисел», «О расстояниях», «Об астрономии» шесть книг, «Начала царской власти» к Александру – четыре книги, «К Арибе», «К Гефестиону», «О геометрии» две книги; всего общим счетом 224 239 строк. Вот каков он был – и все-таки афиняне вывели его на продажу за то, что он не мог уплатить подать с иногородних.[318]318
Как уроженец Халкедона, Ксенократ был в Афинах неполноправным гражданином (метэком) и облагался небольшой податью. По Плутарху («Фокион», 29), ему предлагали гражданство, но он ответил: «Я не могу его принять, после того как я был в посольстве, согласившемся лишить ваш город свободы».
[Закрыть] Выкупил его Деметрий Фалерский, сразу дав и ему свободу, и афинянам деньги. (Так пишет Мирониан Амастрийский в I книге «Оглавления исторических сравнений».) Школу он принял от Спевсиппа и возглавлял ее двадцать пять лет, начиная от архонтства Лисимахида, что во 2-м году 110-й олимпиады. Умер он ночью, упавши на какой-то сосуд, на 82-м году жизни. О нем мы написали так: Медный сосуд задел ты ногой и разбил себе череп, Громкий крик испустил и без дыханья лежишь, О Ксенократ, о лучший муж из всех мужей![319]319
ПА VII 102.
[Закрыть] Было также шесть других Ксенократов: первый – весьма старинный военный писатель, […];[320]320
Пропуск в тексте (может быть: «второй наш философ…»).
[Закрыть] [третий] – родственник и земляк названного философа, от него сохранилась «Арсинойская речь», написанная на смерть Арсинои; четвертый – философ, писавший также и элегии, но неудачно (любопытно, что когда поэты берутся за прозу, это им удается, а когда прозаики – за стихи, то спотыкаются, из чего следует, что одно дается от природы, а другое – от искусства); пятый – ваятель; шестой – сочинитель песнопений, о котором говорит Аристоксен.
3. ПОЛЕМОН
Полемон, сын Филострата, афинянин, из дема Эй. В юности он буйствовал и жил так распутно, что повсюду ходил с деньгами, готовыми к утолению любого желания.[321]321
«Обращение Полемона» – один из самых популярных анекдотов о философах; ср., напр., Лукиан. Дважды обвиненный, 16, где о Полемоне спорят Философия и Пьянство.
[Закрыть] Он даже припрятывал их по закоулкам – в самой Академии у одного столба отыскалась монета в три обола, припасенная по такому же случаю. Однажды, сговорившись с молодыми приятелями, пьяный и в венке, он вломился в Ксенократову школу; тот не обратил на него никакого внимания и продолжал речь как ни в чем не бывало, а речь была об умеренности. Юнец послушал его, постепенно увлекся, стал так прилежен, как никто другой, и наконец сам сменил Ксенократа во главе школы, начиная с 116-й олимпиады. Антигон Каристский в «Жизнеописаниях» говорит, что отец Полемона, один из первейших граждан, разводил скаковых коней; а сам Полемон был привлечен к суду своей женой за дурное обращение, потому что он жил с мальчиками. Но с тех пор как он взялся за философию, нрав его обрел такую твердость, что он никогда не изменялся в лице и голос его всегда был ровен; именно этим он так поразил Крантора.[322]322
См. ниже, IV 24.
[Закрыть] Когда бешеная собака вцепилась ему в ногу, он даже не побледнел, и когда весь город шумел, расспрашивал, что случилось, он один оставался невозмутим. Даже в театрах он не выражал никаких чувств. Никострат (по прозвищу Клитемнестра) читал как-то ему и Кратету стихи из Гомера; Кратет весь проникался ими, а Полемон словно ничего и не слышал. Весь он был таким, как писал в книгах «О живописи» Меланфий-живописец; а писал он, что в изделиях, как и в нравах, всюду должна быть некая уверенность и твердость. Сам Полемон говорил, что должно упражнять себя на поступках, а не на диалектических умозрениях: выучить гармонику по учебнику, но без упражнений – это все равно что изумлять всех вопросами, не противоречить самому себе в распорядке собственной жизни. Был он настоящий и подлинный афинянин, чуждавшийся, по словам Аристофана о Еврипиде, «той остроты и пряности», которые, как выражался тот же поэт, Для мяса щекотание блудливое.[323]323
Отрывок из несохранившейся комедии.
[Закрыть] Он, говорят, даже не присаживался, чтобы разобрать утверждения собеседников, а разделывался с ними на ходу. За свою любовь ко всему достойному он пользовался в Афинах большим почетом. Несмотря на это, жил он затворником в саду Академии, а ученики его селились вокруг, поставив себе хижины близ святилища Муз и крытой галереи. Во всем, казалось, Полемон был ревнителем Ксенократа – и даже его любовником, как пишет Аристипп в IV книге «О роскоши древних». Во всяком случае он всегда помнил о Ксенократе и всегда по примеру его был невозмутим, сух и важен на дорийский лад.[324]324
Т. е. как спартанец.
[Закрыть] Он очень любил Софокла, особенно в тех местах, где, по выражению комического поэта, Казалось всем, что был при нем молосский пес, и где, по словам Фриниха, в нем был Неподслащенный хмель и неразбавленный.[325]325
Отрывки из несохранившихся комедий. Молосский пес (охотничья порода) и неподслащенный хмель – символ поэтической силы.
[Закрыть] Он говаривал, что Гомер – это Софокл в эпосе, а Софокл Гомер в трагедии. Скончался он в преклонном возрасте от чахотки, оставив многие сочинения. Вот наши о нем стихи: Слышал ты или нет, что мы погребли Полемона, Погибшего от злого истощения? Не Полемон это был, а лишь Полемоново тело, Оставленное духом, восходящим ввысь![326]326
АПл. II 380.
[Закрыть]
4. КРАТЕТ
Кратет был сын Антигена, афинянин, из дема Фрии, слушатель и любовник Полемона, которому он и стал преемником во главе школы. Они так любили друг друга, что и при жизни жили одним и тем же, и чуть ли не до последнего дыхания оставались подобны друг другу, и по смерти разделили общую гробницу. Потому и Антагор писал о них вот каким образом: Путник, поведай о том, что в этой гробнице сокрыты Рядом мудрец Полемон и богоравный Кратет, Великодушием схожие двое мужей, у которых Сонмы божественных слов жили на вещих устах. Чистою жизнь их была, посвященная вечным заветам, К мудрости вышней стремясь, в коей бессмертие их.[327]327
ПА VII 103. Антагор Родосский сам был современником Полемона и Кратета.
[Закрыть] Потому и Аркесилай, покинувший ради них Феофраста, говорил, что это или боги, или наследники золотого века. К народу они не были привержены, а держались, как тот флейтист Дионисодор, который гордился, что ни в гавани, ни у колодца никто его игры не слышал, как какого-нибудь Исмения. Общий стол у них был (по словам Антигона) в доме Крантора, где они были душа в душу с Аркесилаем Аркесилай, как известно, делил жилище с Крантором, между тем как Полемон и Кратет обитали у одного из горожан по имени Лисикл. Кратет, как сказано, был любовником Полемона, Аркесилай же – Крантора. По смерти своей Кратет оставил книги философские, книги о комедии, речи всенародные и речи посольские (так пишет Аполлодор в III книге «Хронологии»). Оставил он также и знаменитых учеников, в их числе вышеназванного Аркесилая (ибо Аркесилай был его слушателем) и Биона Борисфенского, о котором мы будем говорить после Аркесилая (хотя потом его называли феодоровцем по школе, к которой он пристал). Всего Кратетов было десять: первый – поэт древней комедии; второй – ритор из Тралл, Исократовой школы; третий – подкопных дел мастер при Александре; четвертый – киник, о котором речь далее; пятый – философ-перипатетик; шестой вышеназванный академик; седьмой – грамматик из Малла; восьмой написал книгу по геометрии; девятый – поэт, сочинитель эпиграмм; десятый – философ-академик из Тарса.
5. КРАНТОР
Крантор из Сол, которым восторгались уже в отечестве, приехал оттуда в Афины и стал слушать Ксенократа одновременно с Полемоном. Он оставил записки в 30 000 строк (впрочем, кое-что из них иные приписывали Аркесилаю). На вопрос, чем привлек его Полемон, он ответил: «Тем, что он никогда не повышал и не понижал голоса». Однажды он заболел, удалился в храм Асклепия и стал там прогуливаться. Люди подумали, что он это сделал не по болезни, а из желания основать там собственную школу, и стали стекаться к нему со всех сторон. Среди них был и Аркесилай, желавший через Крантора попасть к Полемону (хоть Крантор и был в него влюблен, как о том будет сказано в жизнеописании Аркесилая).[328]328
См. ниже, IV 29.
[Закрыть] И все-таки, выздоровев, он остался слушателем Полемона – и за это его все особенно хвалили. Имущество свое, говорят, он завещал Аркесилаю, а было в нем двенадцать талантов. А на вопрос, где он хочет быть погребен, отвечал: Прекрасно опочить в родной земле![329]329
Отрывок из неизвестной трагедии.
[Закрыть] Говорят, он сочинял и стихи, которые оставил под печатью в храме Афины в своем родном городе. А поэт Феэтет написал о нем так: Людям угоден ты был, а более Музам угоден, Крантор, и старости злой ты, умирая, не знал. О земля, прими в свое лоно усопшего мужа, Да обретет он и там мир и блаженство души.[330]330
АПл. II 28.
[Закрыть] Больше всех поэтов Крантор любил Гомера и Еврипида: трудно, говорил он, писать по сути трагично и в то же время трогательно – и приводил такой стих из «Беллерофонта»:[331]331
Несохранившаяся трагедия Еврипида.
[Закрыть] Увы! Увы ли? Смерть – людской удел… Говорят, у поэта Антагора есть также слова Крантора о Любви: Дух мой сомненьем объят: Любовь, из какого ты рода? То ли назвать тебя богом из тех, кто первыми в мире Были Эребом седым рождены и царственной Ночью В давние веки в бескрайной пучине глубин Океана? Или Киприда тебя родила многоумная? Или Гея-Земля, или Ветры над ней? Такое ты людям Благо приносишь и зло, что видишься нам ты двуликой.[332]332
АПл. III 60.
[Закрыть] Он был на редкость меток в выражениях. Об одном трагике он сказал, что голос у него необтесанный и корявый; об одном поэте – что в стихах его полная нищета; о положениях Феофраста – что они писаны пурпуром. Из сочинений его более всего славится книга «О страдании».[333]333
«Все мы читали книгу „О страдании“ Крантора из Древней Академии – невеликую, но поистине золотую, ту самую, которую Панэтий советовал Туберону выучить наизусть от слова до слова» (Цицерон. Академика первая II 44).
[Закрыть] Скончался он раньше и Полемона и Кратета, потому что заболел водянкой. Наши о нем стихи таковы: Осилен был ты, Крантор, тяжкою болезнью, И с нею ты спустился в пропасти Плутона, А здесь осиротели без твоей беседы И роща Академа, и родные Солы[334]334
АПл. II 381.
[Закрыть]
6. АРКЕСИЛАЙ
Аркесилай, сын Севфа (или Скифа, по словам Аполлодора в III книге «Хронологии»), из Питаны в Эолиде. Он был зачинателем Средней академии; он первый стал воздерживаться от высказываний при противоречивости суждений, первый стал рассматривать вопросы с обеих сторон, первый сдвинул с места учение, завещанное Платоном, вопросами и ответами внеся в него больше спора.[335]335
Т. е. он сделал учение Академии из догматического скептическим.
[Закрыть] К Крантору он попал вот каким образом. Он был четвертым среди братьев, а было их двое от одного отца и двое от одной матери; старшего по матери звали Пилад, а старшего по отцу – Мерей, он-то и был его опекуном. До отъезда своего в Афины он учился у математика Автолика, своего земляка, и сопровождал его в Сарды; потом учился у Ксанфа, афинского музыканта; потом слушал Феофраста и наконец перешел в Академию к Крантору. Упомянутый брат его, Мерей, побуждал его к риторике, но он остался предан философии. Крантор в него влюбился и спросил его словами из «Андромеды» Еврипида:[336]336
Несохранившаяся трагедия Еврипида.
[Закрыть] – О дева, наградишь ли за спасенье? а он ответил: – Бери меня – рабой или женой! С этих пор они жили вместе; а Феофраст, огорченный, сказал будто бы так: «Что за пригожий и ретивый мальчик сбежал от моих разговоров!» В самом деле, Аркесилай не только был несокрушим в доводах и легок на писательство, но и слагал стихи. Известна такая его эпиграмма в честь Аттала: Славен оружьем Пергам, но не только он славен оружьем! Славен и бегом коней возле Алфеевых струй, И прореку – если смертным дано провидеть судьбину – Станет еще он славней в песнях грядущих певцов.[337]337
АПл. III 56.
[Закрыть] И такая – о Менодоре, любимце Евгама, Аркесилаева товарища по занятиям: Как далеко от фригийской земли, от твоей Фиатиры Как далеко ты лежишь, о Каданид Менодор! Но к Ахеронту для нас одинаково меряны тропы, Древнее слово гласит: путь несказанный един, Здесь тебе ставит Евгам сей памятник, издали видный, Ибо любил он тебя более прочих рабов.[338]338
АПл. II 382.
[Закрыть] Выше всех поэтов он ценил Гомера: всякий раз, отходя ко сну, он читал что-нибудь из него, а если хотелось, читал и поутру, говоря, что отправляется к своему любимому. Пиндара он также почитал великим в его полнозвучности и богатстве слов и речений. А в молодости он изучал и описывал Иона. Слушал он и уроки геометра Гиппоника; это был ленивый зевака, но в науке своей весьма искушенный, так что Аркесилай шутя говорил, что геометрия залетает к нему прямо в зевающий рот. А когда тот повредился в уме, то Аркесилай взял его в свой дом и ходил за ним, пока он не поправился. Школу он принял после кончины Кратета, когда некий Сократил уступил ему это главенство. Книг он (как утверждают некоторые) в силу своего воздержания от всяких суждений[339]339
«Аркесилай утверждал, что ничего на свете нельзя познать, даже того, что оставил для познания Сократ» (т. е. «я знаю, что ничего не знаю»), – пишет Цицерон («Академика» I 12, 45).
[Закрыть] не писал вовсе; другие же говорят, будто его видели за правкой каких-то сочинений, которые он то ли издал, то ли сжег. Платоном он, по-видимому, восхищался и имел у себя его книги. Впрочем, и Пиррона он брал за образец, и диалектике был предан, и эретрийскими рассуждениями владел – оттого-то Аристон и сказал о нем: Ликом Платон и задом Пиррон, Диодор серединой;[340]340
Пародия на стих «Илиады» VI 181 со знаменитым описанием чудовища Химеры: «Передом дев, и задом дракон, и коза серединой». Упоминаемый Диодор – киренаик Диодор Кронос, о котором см. биографию Аристиппа.
[Закрыть] а Тимон сказал так: В сердце имея своем тяжелый свинйц Менедема, К туше Пиррона он прянет, помчится бегом к Диодору[341]341
Пародия на стих «Одиссеи» V 346.
[Закрыть] и, немного погодя, вывел его с такими словами: Путь к Пиррону держу, к кривому плыву Диодору. В речах он был сжат, сводил все к исходным положениям, любил четко различать слова, умел говорить колкости и насмешки; поэтому тот же Тимон говорит о нем так: В мыслях своих замесив попреками льстивые речи…[342]342
Текст стиха испорчен, перевод предположительный.
[Закрыть] Например, он воскликнул, когда очень молодой человек стал рассуждать слишком задорно: «Неужели никто не обставит его в бабки?» Когда человек, слывший женоподобным, утверждал перед ним, что не видит разницы между большим и меньшим, он спросил: «И нутром ты не чувствуешь разницы между штукой в десять пальцев и в шесть пальцев?» Некий Гемон Хиосский, безобразный лицом, но мнивший себя красавцем и щеголявший в тонких тканях, заявил было, что истинный мудрец никогда не влюбится. «Даже в такого красавца и щеголя, как ты?» спросил Аркесилай. А когда развратник, намекая на Аркесилаеву величавость, сказал ему: – Спросить тебя, царица, иль смолчать? то Аркесилай откликнулся: – О женщина, зачем так непристойно Ты говоришь?..[343]343
Реплики из несохранившейся трагедии.
[Закрыть] Докучному болтуну без роду без племени он сказал: – Как тяжек спор с отродьями рабов…[344]344
Из несохранившейся трагедии Еврипида.
[Закрыть] О другом болтуне он сказал: «Нет на него няньки построже!» А некоторых он вообще не удостаивал ответом. Один любитель словесности, ссужавший деньги в рост, признался ему, что в чем-то заблуждался; Аркесилай ответил стихами из Софоклова «Эномая»:[345]345
Несохранившаяся трагедия Софокла. Обыгрывается двойное значение слова tokos «приплод» животного и «прирост» процентов на ссуду.
[Закрыть] – Заблудится и птица меж ветров, Коль не стремится к милому приплоду. Один диалектик Алексиновой школы не смог повторить как следует какой-то довод Алексина; Аркесилай рассказал ему историю про Филоксена и кирпичников. Филоксен услышал, как они поют, коверкая что-то из его напевов, и стал за это топтать их кирпичи, приговаривая: «Вы портите мое, а я ваше». Не любил он тех, кто принимается за науки не в должную пору. В разговоре он обычно, сказав «Я утверждаю», добавлял: «А такой-то с этим не согласится» – и называл имя; от него это переняли многие его ученики, как и весь его облик и образ речи. Был он очень находчив в метких ответах, умел оборачивать рассуждение, возвращая его к исходному месту, умел применяться к любому случаю. Силою убеждения он превосходил всякого; потому и стекались к нему в школу столь многие, хоть и страшась его острого языка. Но они смиренно это переносили, так как был он добр и умел обнадеживать слушателей. С товарищами он был всегда готов поделиться и оказать услугу, но по скромности своей скрывал эту доброту. Так, навестив однажды больного Ктесибия и приметив, в какой он бедности, он потихоньку подложил ему под изголовье кошелек; и тот, обнаружив его, воскликнул: «Это шутки Аркесилая!» А в другой раз Аркесилай послал ему тысячу драхм. Это он свел аркадянина Архия с Евменом и тем дал ему случай достичь высокого достоинства. По широте души и щедрости он был первейшим посетителем платных зрелищ[346]346
Не совсем ясное место; перевод по толкованию Хикса.
[Закрыть] и пуще всего стремился на Архекрата и Калликрата, которые брали за вход по золотому. Многим он помогал, для многих собирал складчину. Когда кто-то взял у него столовое серебро, чтобы принять гостей, и не вернул, Аркесилай об этом не напоминал и не спрашивал; а другие передают, что он с готовностью дал это серебро на время, а когда взявший стал возвращать, то подарил насовсем, потому что тот был человек бедный. У него было имение в Питане, с которого высылал ему доходы брат его Пилад; кроме того, немалыми деньгами опекал его Евмен, сын Филетера, – оттого-то ему одному из всех царей посвящал Аркесилай свои книги. И хотя много народу услужало Антигону и встречало его при наездах в Афины, но Аркесилай оставался в стороне, не желая напрашиваться на знакомство. Другом ему был Гиерокл, начальник Мунихия[347]347
Мунихий – см. прим. 109 к I. Македонские симпатии Аркесилая видны и далее, IV 41.
[Закрыть] и Пирея; Аркесилай навещал его в порту каждый праздник, и тот долго уговаривал его приветить Антигона, но Аркесилай не поддался и от самых царских дверей повернул прочь. После морской победы Антигона многие стали приходить к нему сами, многие – обращаться со льстивыми письмами, но Аркесилай молчал. Лишь однажды он ездил послом своих сограждан в Деметриаду к Антигону, но без успеха. Все свое время он проводил в Академии, отстраняясь от общественных дел. Лишь иногда, выходя в город, он по дружбе к Гиероклу задерживался в Пирее, обсуждая разные положения, и за это иные о нем злословили. Роскоши он был предан безмерно – чем не второй Аристипп? Любил званые обеды, но только с гостями тех же вкусов, что и он. Жил открыто с Феодотой и Филой, гетерами из Элиды, а кто его бранил, тем он отвечал Аристипповыми изречениями. Любил мальчиков и совсем терял из-за них голову; за это Аристон Хиосский со своими стоиками поносил его, обзывая растлителем отроков, мужеложцем и наглецом. Особенно, говорят, был он влюблен в Деметрия, с которым плавал в Кирену, а еще в Клеохара Мирлейского; это о Клеохаре он крикнул из-за двери пьяным гулякам, что он и отворил бы им, да мальчик не хочет. Этого же мальчика любили и Демохар, сын Лахета, и Пифокл, сын Бугела; и Аркесилай застал его с ними, но по кротости своей сказал, что уступает им место. За все это и нападали на него вышеназванные недруги, высмеивая его тщеславие и потакание черни. В особенности набрасывались на него Иероним-перипатетик с товарищами, когда он приглашал друзей ко дню рождения Алкионея, сына Антигона, и Антигон присылал большие деньги им на угощение. Но от застольных рассуждений он там уклонялся всякий раз; и когда Аридик предложил вопрос для рассмотрения и потребовал высказаться, он сказал: «Разве первая забота философа не о том, чтобы всему знать свое время?» А что до обвинения в потакании черни, то и Тимон среди многого другого говорит о нем так: Так он вещал и сокрылся в толпе обставшего люда; Все на него, как на филина зяблики, глядя, дивились, Вот, – указуя, – сколь суетен тот, кто ласкается к черни! Невелика твоя честь – так чем же тщеславишься, глупый? И все-таки тщеславия в нем было так мало, что он сам побуждал своих учеников слушать и других философов. А когда один юноша с Хиоса, недовольный его школой, предпочел вышеназванного Иеронима, он сам отвел и представил его этому философу, наказав хорошо вести себя. Передают и такую его шутку: на вопрос, почему из других школ к эпикурейцам ученики перебегают, а от эпикурейцев к другим никогда, он ответил: «Потому что из мужчины можно стать евнухом, а из евнуха мужчиной нельзя». Почувствовав близость кончины, он завещал все свое добро своему брату Пиладу за то, что он тайно от Мерея взял его с собою на Хиос, а потом отвез в Афины. Ни жены, ни детей он не завел за всю свою жизнь. Завещаний он написал три: одно положил в Эретрии у Амфикрита, другое – в Афинах у каких-то друзей, а третье послал на родину одному из своих родственников, по имени Фавмасий, с просьбой его сохранить. Писал он ему так: "Аркесилай Фавмасию шлет привет. Я дал Диогену мое завещание, чтобы отвезти его тебе. Так как болею я часто, а телом я слаб, то я и решил, что пора составить завещание, чтобы, если что случится, не оставить тебя в обиде за все твое доброе отношение ко мне. По твоим годам и по нашему родству ты достойнее всех в нашем краю хранить вверенное тебе завещание. Помни же, в сколь важном деле я тебе оказываю доверие, и постарайся ответить мне тем же, чтобы все мои распоряжения, сколько это зависит от тебя, были выполнены с подобающей пристойностью. Такие же завещания положены мною в Афинах у некоторых друзей и в Эретрии у Амфикрита". Скончался он, говорит Гермипп, оттого, что выпил слишком много неразбавленного вина и повредился в рассудке; было ему уже семьдесят пять лет, и в Афинах он пользовался таким уважением, как никто другой. Есть у нас стихц и о нем: Аркесилай, ужели ты мог настолько не в меру Цельным вином опьянеть, чтобы лишиться ума? Твой неумеренный хмель принес тебе грустную гибель И, что гораздо грустней, стал оскорбленьем для Муз.[348]348
ПА VII 104.
[Закрыть] Было также три других Аркесилая: один – поэт древней комедии, другой – элегик, третий – ваятель, о котором Симонид сочинил такую надпись: Вот Артемиды кумир, за немалую сделанный цену– Двести паросских монет с изображеньем козла; А изготовил его искусный в ремеслах Паллады Славный Аркесилай, Аристодикова кровь.[349]349
АПл. III 9.
[Закрыть] Расцвет названного философа, по утверждению Аполлодора в «Хронологии», приходился на 120-ю олимпиаду.[350]350
Анахронизм: следует читать «126» (Дильс) или «128» (Якоби).
[Закрыть]
