Текст книги "Изгнание"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Незадолго до Рождества 1645 года в Англии стояли сильные морозы. Было так холодно, что лед сковал даже Темзу, Северн и Дарт, не говоря уж о других речках, больших и маленьких. Тот холод, который стоял в Кингсвер Холл в первую зиму пребывания там Николь, казался просто смешным по сравнению с теми морозами, которые свирепствовали теперь. Все обитатели дома ходили в теплых пальто и шапках, а температура воздуха на лестницах и в коридорах опускалась ниже нуля. Но, несмотря на жуткий холод, армия «круглоголовых» не собиралась отправляться на зимние квартиры, продолжая сражаться, хотя среди солдат участились случаи обморожения, Черный Томас заявил о своем намерении разгромить роялистов, для чего отправился на запад страны.
Николь, которая в прежние времена получала информацию о ходе войны от Карадока, вынуждена была теперь сама ездить в Дартмут. Но это не тяготило ее, она каждый раз гостила у Мирод и наслаждалась общением с ней и ее приемными детьми. Их было пятеро: младшему было шесть, а старшему – шестнадцать. Женщины вполголоса обсуждали все ухудшающуюся военную ситуацию и строили различные догадки о том, где сейчас может быть Джоселин.
Он уехал еще в начале октября, и за все это время от него пришло только одно письмо, хотя это было вовсе неудивительно, потому что дороги были скованы жестокими морозами. Но все же кое-какая информация в Дартмут поступала, так, они знали, что принц Уэльский покинул Бернстейпл, потому что город уже почти пал под натиском врагов. В этом единственном письме Джоселин еще раз пообещал, что вернется к Рождественским праздникам домой. Николь с золовкой уже строили на Рождество совместные планы. Они решили, что Мирод и все ее пасынки и падчерицы приедут в Кингсвер Холл на каникулы. Мирод даже не надеялась, что Ральф сможет освободиться и приехать на праздники домой.
– Никак не могу понять, почему Ферфакс продолжает воевать, несмотря на эту ужасную погоду, – со вздохом сказала Мирод.
– Потому что он хочет поскорее закончить войну. Ведь большая часть страны уже во власти Парламента, но осталась маленькая ее часть, которая еще оказывает сопротивление. Вот он и хочет покончить с ней.
– А что будет потом?
– Война закончится, парламентарии победят, – бесстрастно ответила Николь.
– А что будет с королем и принцем Уэльским? Что их ожидает?
– Я думаю, – ответила Николь, осторожно выбирая слова, – мы должны приготовиться к тому, что короля скоро не станет.
Мирод посмотрела на нее в ужасе:
– Ты имеешь в виду, что его могут УБИТЬ?
Николь кивнула:
– Да, я думаю, так и будет.
– Какой ужас! Как это будет тяжело – жить по правилам такого ярого пуританина, как Кромвель. Знаешь, Арабелла, когда он взял Бейзинг-Хауз, который так мужественно защищали маркиз и маркиза Винчестер, он приговорил к смерти около ста мужчин и женщин, причем многие из них не имели никакого отношения к войне. Потом он всенародно заявил, что в борьбе с баптистами его мушкеты и мечи не будут иметь никакой жалости. Я не хотела тебе этого говорить, но Ральф сказал мне, что сэр Томас никогда не одобрял такую политику, мало того, он просто ненавидит Кромвеля за это.
– Я не сомневаюсь в том, что в один прекрасный день они с Кромвелем не на шутку разругаются. А ты?
– Меня это тоже не удивит, – кивнув, ответила Мирод.
Николь почувствовала, что разговор о войне слишком волнует золовку, и они заговорили о более интересной теме – приближающемся Рождестве.
Вдобавок к лютым морозам выпал снег. Передвижение по дорогам стало почти невозможным, и было решено, что Мирод со своими приемными детьми приедет к Николь, как только дороги чуть-чуть расчистятся. Снегопады не прекращались, и Николь уже начала думать, что ей придется праздновать Рождество только с Эммет и детьми.
– Мне кажется, мы будем одни, – грустно сказала она служанке.
Эммет покачала головой:
– Нет, милорд обязательно приедет.
– Почему ты так уверена?
– Потому что плохая погода не может стать для него помехой. Вот мой друг Уилл из Дартмута, ну, тот рыбак, про которого я вам как-то говорила, собирается приехать ко мне на коньках. А он ведь не так любит меня, как лорд Джоселин – вас. Так что я думаю, если уж мой приедет, то милорд и подавно.
– Надеюсь, ты окажешься права, – ответила Николь, она никак не хотела мириться с очередным отсутствием Джоселина.
Однако к пятому января, к Рождественской ночи, ее муж так и не появился. Вдобавок днем начался такой сильный снегопад, что за стеной снега ничего не было видно, да еще задул порывистый сильный ветер. Снег падал беспрерывно, и когда Николь, проснувшись утром, подошла к окну, она не узнала своего сада: лужайки, занесенные снегом, превратились в огромный сверкающий ковер, кустов не было видно, и только верхушки деревьев торчали, похожие на бравые шляпы кавалеристов.
Берега реки, там, где снег покрывал лед, светились разноцветными искорками, а сам Дарт, казалось, был сделан из темно-синего стекла, его матовую поверхность кое-где расцвечивали серебряные снежинки. И над всем этим сказочным королевством низко висел матовый красный диск зимнего солнца, под лучами которого это удивительное полотно вдруг ярко вспыхивало разноцветными огоньками.
– Какая красота, – прошептала Николь и посмотрела в безоблачное голубое небо, ей вдруг безумно захотелось, чтобы Джоселин был рядом и разделил с ней этот восторг.
И вдруг, каким-то непостижимым образом, она почувствовала, что он ЗДЕСЬ – он приехал поздно ночью и, не желая ее беспокоить, ждет в гостиной ее пробуждения. Накинув меховой плащ прямо поверх ночной рубашки, Николь выбежала из комнаты и помчалась по бесконечным холодным коридорам и лестницам в гостиную.
Перед ее взором предстала замечательная картина. В камине ярко горел огонь, было видно, что его зажгли совсем недавно; огромные поленья весело трещали, отбрасывая в дымоход снопы искр, свет от которых плясал на темных деревянных стенах комнаты. Небольшой постамент для музыкантов был украшен зелеными ветками, их темные тени лежали на стоявшей посредине огромной крюшоннице, украшенной яркими красными лентами. Перед камином, вытянув к огню озябшие ноги, на каждой из которой сидело по малышу, расположился Джоселин, его черные кудри отсвечивали красноватым блеском.
– О, ты приехал! – воскликнула Николь и бросилась на колени перед креслом, в котором он сидел.
Он улыбнулся своей игривой улыбкой:
– А ты что, сомневалась в моем слове?
– Конечно. Я думала, что ты застрянешь где-нибудь в пути из-за этой жуткой погоды.
– Если такая женщина, как ты, ждет, – ответил Джоселин, – любой мужчина пройдет через все снега и холода.
– Твоя лесть откроет тебе любые двери.
– И я этим пользуюсь.
Наконец, они перестали балагурить и обменялись страстными поцелуями.
Первое Рождество, с тех пор как она попала в семнадцатое столетие, праздновала вся семья. Этот праздник навсегда запечатлелся в ее памяти: она, ее муж и дети забыли о войне, они не думали ни о чем, кроме Рождества. Потом, когда праздник закончился, и скрипач перестал играть, они вдвоем вышли на улицу, в тихую морозную ночь. Перед ними расстилалась снежная равнина, ничто не нарушало ее спокойствия: ни дуновение ветерка, ни тень от пробежавшего животного.
– Ты снова уедешь? – шепотом спросила Николь, глядя, как у ее рта расцветает облачко белого пара.
– Только вместе с тобой и детьми.
– Что ты хочешь этим сказать?
– У меня есть распоряжение короля. Давай вернемся в дом, я расскажу тебе обо всем. Здесь слишком холодно, чтобы вести беседы.
Очарование праздника продолжалось: они попрощались с Мирандой и Эмлином и сами забрались в постель, но не спешили заняться любовью. Они уселись рядышком и, глядя на пламя камина, потягивали вино и тихо разговаривали. Они от души наслаждались обществом друг друга.
– Расскажи мне о приказе короля, – попросила Николь.
– Он довольно странный, – задумчиво сказал Джоселин, – с одной стороны, его не волнует сложившаяся ситуация, но с другой – его беспокоит безопасность принца. Он приказал, если враги восторжествуют, то принц Карл должен немедленно отправляться во Францию. Как я тебе говорил, принца уже переправили в Тависток и отправят еще куда-нибудь, если это будет необходимо.
– А куда?
– В Труро, оттуда он сможет легко перебраться на острова Силли. А мы что, отправимся с ним?
– Да, я дал этому мальчику слово, что буду защищать его, а свое слово я привык держать.
Николь отпила вина:
– Это значит, что мы все поедем с ним во Францию?
– Да, если понадобится.
– Боюсь, что это будет необходимо.
– Да, знаю, – тяжело вздохнув, ответил Джоселин, – у нас нет никаких шансов. Теперь уже почти все крупные города находятся в руках врагов, король сам отказался от помощи принца Руперта – самого достойного воина из всех. Горинг забрал свои деньги и уехал за границу. Боюсь, теперь у королевских солдат кет никаких шансов.
– У него самого нет никаких шансов.
– Ты хочешь сказать, что ему пришло время расплачиваться за свою глупость?
– Да. Карл I был казнен «круглоголовыми».
– А принц Уэльский?
– Ему, к счастью, удалось спастись. Он вернется в страну и докажет свое королевское происхождение, обещаю тебе.
– Слава Богу.
На некоторое время повисла тишина, потом Николь спросила:
– Что было с принцем Рупертом после Бристоля?
– Король, к своему стыду, просто вывалял его в грязи. Он заявил, что принц предал его, уступив город врагу, и отправил Руперту письмо, в котором велел немедленно убираться из страны.
Николь осушила свой бокал:
– И он уехал?
– Нет, только не он, – улыбаясь, сказал Джоселин, – Руперт настоял на том, чтобы король принял его, он хотел ему объяснить, что произошло в Бристоле. Они встретились в Ньюарке. Принц и его брат Морис пришли к королю и предстали перед военным советом. Это было ужасно, некоторые из присутствующих, включая офицеров Руперта, были полностью на стороне принца. Однако король не давал никому слова сказать и за ужином ругал Руперта на чем свет стоит, потом приказал всем уйти, заявив, что это его личное дело. Затем заставил многих уехать.
– А где теперь Руперт и король?
– В Оксфорде. Они снова вместе, но почти не разговаривают друг с другом. Король полон планов, он надеется на заграницу. Принц вернулся к своим солдатам, хотя у него почти не осталось армии.
– Господи, как все это глупо!
– Давай оставим эту грустную тему, – сказал Джоселин, – оттого, что мы будем обсуждать ее, лучше никому не станет. Это самое замечательное Рождество в моей жизни, и мне вовсе не хочется портить его такими неприятными разговорами.
– Бедный Руперт, – пробормотала Николь, задувая свечу и ложась рядом с мужем.
– Он обязательно спасется, – успокоил ее Джоселин. – Он слишком ярко горит, чтобы быстро погаснуть.
С этими словами он привлек Николь к себе, и они тут же забыли обо всем на свете, кроме объятий, поцелуев и той радости, которая наполняла их тела и души.
* * *
Все Рождественские каникулы простояли лютые морозы. Мирод прислала с рыбаком Уиллом, дружком Эммет, письмо, где написала, что побоялась везти детей в Кингсвер Холл по такой погоде. Николь послала ей ответ и сообщила, что приехал Джоселин и очень хотел бы увидеть сестру, но они прекрасно понимают, в каком она оказалась затруднительном положении. Несмотря ни на что, на Двенадцатую ночь, семнадцатого января, Джоселин, закутав всю семью, даже Эмлина, в теплые шубы, повел всех в сад поливать яблоневые деревья. Таков был старинный обычай, он нравился всем, особенно слугам, они громко пели и лили у корней деревьев целые реки горячего сидра, не забывая, впрочем, время от времени вливать его и в себя, и нанизывали на ветки пропитанные сидром куски хлеба для живущих в саду птиц.
– Это делается для того, чтобы был богатый урожай? – спросил Николь.
– Да, – серьезно ответил Джоселин, – деревья будут просто ломиться под тяжестью плодов, хотя я сомневаюсь, что мы увидим все это, ведь нас здесь не будет.
– Да, я тоже думаю, что нас не будет, – ответила Николь, вздыхая при мысли, что придется покинуть этот прекрасный дом, хотя он и был наполнен грустными воспоминаниями.
Ее мысли о будущем были прерваны – слуги издали дружный радостный крик, которому вторили несколько орудийных залпов: это означало, что они закончили поливать яблони. Спокойно спящий до этого малыш проснулся и так громко заплакал, что Джоселин, еще не до конца вошедший в роль отца, испуганно протянул его матери.
– Я отнесу его в дом и покормлю, – сказала она. – Ты пойдешь, Миранда?
– Нет, я останусь с Джосом, – ответила дочь и доверчиво взяла отчима за руку.
Николь пошла к дому, неуклюже взбираясь вверх по скользкой тропинке, она была уже почти на вершине холма, когда вдруг услышала приближающийся к дому стук копыт быстро мчавшейся лошади. Она почему-то испугалась и спряталась в тень, наблюдая, как к крыльцу подъехал всадник. Приглядевшись, она увидела, что это не всадник, а всадница, сидящая в седле боком. Николь поспешила к ней, потому что узнала Мирод, которая, торопливо спешившись и привязав лошадь, яростно забарабанила в дверь большим железным молотком.
– Мирод, – позвала Николь, подходя к ней сзади, – что привело тебя сюда в столь поздний час? Что случилось?
Золовка повернулась и удивленно посмотрела на нее:
– А, это ты, Арабелла. Слава Богу. А где Джоселин?
– Он вместе со всеми поливает яблони. Но они уже закончили, он сейчас вернется.
– Нельзя терять ни минуты, – взволнованно сказала Мирод.
– Почему? В чем дело?
– Сегодня ночью Ральф тайно передал мне сообщение. Ферфакс окружил Дартмут и завтра же собирается атаковать его. Джоселин – один из людей короля, и его приказано взять в плен, или даже убить. Вы должны покинуть Кингсвер Холл как можно быстрей. Так сказал Ральф.
– Но куда нам идти?
– Я наняла Джоба Аткина, отца дружка Эммет, так что его лодка в вашем распоряжении. Можете отправляться, как только будете готовы.
– Вот и начинаются наши мучения… – еле слышно произнесла Николь.
– Да, – ответил Джоселин, шагнувший к ним из темноты и присоединившийся к женщинам, – это конец всему.
– Мой дорогой брат, – сказала Мирод, обнимая его за шею, – ты должен взять с собой все ценности, какие только сможешь. Я боюсь, что пройдет очень много времени, прежде чем ты вернешься.
Тут Николь вспомнила, эту дату знали все – год возвращения к власти династии Стюартов.
– Это будет в 1660 году, – произнесла она. – Четырнадцать лет.
Джоселин посмотрел на нее, потрясенный.
– Ты хочешь сказать, что, когда мы вернемся сюда, мой сын будет уже юношей? – он показал на малыша, которого она держала на руках.
Она кивнула:
– Да, боюсь, все будет именно так.
Он наклонился к ней и зашептал, чтобы Мирод не могла его услышать:
– Николь, ты уверена, что готова пойти на это ради меня? Если хочешь, я попробую вернуть тебя в твое время. Там ведь легче жить, не правда ли? Я уверен в этом.
Она повернулась и положила руки ему на плечи.
– Я уже приняла решение, еще в Нэзби. Я навсегда решила покончить с тем, что было со мной там, и забыть ту жизнь, которая у меня была. Я принадлежу тебе, Джоселин, и останусь с тобой, если ты не отвергнешь меня, – сказала Николь.
– Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, – ответил он.
– Это замечательно! – произнесла она и вошла в дом.
* * *
Они работали всю ночь, все до одного, слуги, их дети, хозяева и управляющие, пока, наконец, к рассвету работа не была закончена. Все, что можно было увезти, было собрано и уложено в дорожные сундуки, остальные ценные вещи, включая портрет Николь с красной розой, были сложены в повозку, на которой уезжала Мирод.
– Что же до всего остального, – сказал Джоселин, грустно оглядывая свой дом, – пусть достается Черному Тому.
– А как быть со слугами, милорд? – беспокойно спросил его мажордом.
– Вы все можете оставаться здесь. Кто бы сюда ни пришел, они не причинят вам зла, даже, наверное, будут рады, что вы остались. Пока вам будет платить леди Мирод, а потом здесь появятся новые хозяева. А теперь, Джемс, собери всех в гостиной, я должен поблагодарить всех и попрощаться.
Николь казалось, что она смотрит кино: все домашние плача собрались, чтобы попрощаться со своими хозяевами, спасающимися от жестокостей гражданской войны. Медленно обходя всех, Джоселин каждому пожимал руку и каждого благодарил за то, что они верой и правдой служили его семье. И вот дошла очередь до Эммет.
– Но ты-то, конечно, поедешь с нами? – спросил Джоселин.
Девушка неожиданно покраснела:
– Можно мне поговорить наедине с госпожой, милорд?
– Конечно, – ответила Николь и, нежно обняв ее за плечи, отвела в комнату, которая была раньше господской спальней и где теперь все было перевернуто.
– Ты хочешь остаться, да? – спросила Николь, сразу переходя к делу.
Эммет смутилась:
– Но не здесь. Леди Мирод приготовила для меня место в своем доме в Дартмуте, ведь теперь у нее столько детей… И потом…
– Ты бы хотела быть рядом с ним?
На лице девушки отразились все ее чувства:
– Он не гонит меня, и ему все еще нравятся мои странные глаза.
– Это решает все, оставайся, – Николь взяла Эммет за руки, – но мне будет ужасно не хватать тебя. Ты была мне такой замечательной и преданной подругой. И, между прочим, ты была первой, кого я здесь увидела, ты знаешь об этом?
– Что вы имеете в виду? – спросила сбитая с толку Эммет.
– Ну, когда я появилась здесь, когда родилась Миранда.
Лицо Эммет посуровело.
– Не начинайте все снова, – сказала она и вышла, чтобы уложить последние вещи.
* * *
С рассветом они отправились в путь по большой дороге, ведущей в Дартмут. Воздух звенел от мороза, на лесную дорогу опустились первые снежинки – предвестницы нового снегопада. Примерно в двух милях от Кингсвер Холл, где Дарт сильно сужался, четверо взрослых и двое детей (Мирод и Эммет провожали их) спешились и пустили лошадей прямо по прочному льду. Когда они добрались до бухты, где их ждал Джоб Аткин с сыном Уилли, оранжевый диск солнца поднялся уже довольно высоко. Снег нещадно хлестал по лицам.
– Для путешествия условия просто ужасные, милорд, – предупредил его Джоб, вглядываясь вдаль сквозь разбушевавшуюся не на шутку метель.
– Они будут еще ужаснее, если меня поймают, – ответил Джоселин. – Но я не хочу никого заставлять рисковать вместе со мной.
– Мы можем выбраться из Дартмута и спрятаться где-нибудь, пока не кончится шторм, – предложил Уилли.
– Так мы и поступим, – решительно сказала Николь, – это наш единственный выход.
Она повернулась и обняла сначала Мирод, а потом Эммет, на глаза вдруг навернулись слезы.
– Мне так больно расставаться с вами обеими, – произнесла она. – Вы такие замечательные подруги.
– Да хранит тебя Господь, дорогая Арабелла, – глухо ответила Мирод..
– Берегите себя, миледи, – сказала Эммет, целуя ее, – я никогда не забуду те годы, которые провела с вами.
Николь была уже около лодки, но вдруг снова повернулась к служанке:
– Скажи мне, я поумнела с годами?
– Вы так сильно изменились и поумнели, – улыбнувшись, ответила Эммет, – что, если бы я не знала, что это невозможно, я бы сказала, что вы – теперешняя и вы – прежняя – это два абсолютно разных человека.
Николь отвернулась, чтобы никто не увидел ее слез. На берегу оставались два очень дорогих ей человека, а утлое рыбацкое суденышко торопливо пересекло бухту и, преодолевая снегопад, вышло в открытое море.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Быстрота и качество распространения информации, существовавшие в семнадцатом веке, веке, в котором не было ни телефонов, ни телевидения, ни даже газет, всегда заставляли Николь удивляться, а сейчас просто повергли ее в изумлении. Как только они отплыли от Дартмута и начали осторожно пробираться вдоль извилистого побережья, держась спокойных заливов и бухточек, ожидая, когда наладится погода, до них дошли новости о том, что Ферфакс начал штурм города. Они все продолжали крутиться среди береговых скал, когда им стало известно, что Черный Том направляется к Торрингтону, где надеется перехватить сэра Ральфа Хоптона, которого ждал принц Уэльский вместо лорда Георга Горинга. Тот, в свою очередь, сделал вид, что болен, и уехал из страны, надеясь, что во Франции его ожидает много развлечений.
– Будет сражение, поэтому нам лучше всего тоже отправиться туда, – сказал Джоселин.
Однако его довод был глубоко ошибочен, и Николь очень убедительно доказала ему, что приближенные принца не замедлят увезти его из Тавистока, поэтому для них будет разумней всего дожидаться его в Труро. Они продолжали плыть вдоль большого северного изгиба полуострова Корнуолл, пока, наконец, не оказались в заливе Фалмус-Бей, из которого множество живописных речушек и заливов вели в глубь острова к городу Труро – великолепному старинному морскому порту, находящемуся почти в десяти милях от моря.
Погода была по-прежнему ужасной, им по нескольку дней приходилось дрейфовать или стоять где-нибудь на якоре, плавание очень затянулось: они прибыли в Труро только к концу января. Но вот, наконец, Николь и Джоселин сошли на твердую землю и поселились в портовой гостинице «Водяной», одно название которой заинтриговало Николь, напомнив ей о старинных сказках и удивительных морских легендах.
Но никакого мира и спокойствия не царило на берегах старого залива. Николь не пришлось «надышаться романтикой» и насладиться морскими легендами. Джоселин постоянно нервничал, он думал только о том, что Хоптону необходима помощь, и все время повторял, что принц подумает, что его предали. Впервые в жизни Николь вышла из себя и разозлилась на него.
– Давай, уезжай! – не выдержала она. – Помогай кому-нибудь из них, а можешь сразу обоим! Брось меня и на этот раз, ты всегда так поступал, когда кому-нибудь была нужна помощь.
Вместо того чтобы нагрубить, что было вполне естественно в его состоянии, Джоселин обнял ее и усадил к себе на колени, сказав:
– Выслушай меня Николь, внимательно выслушай. Когда-то я уже говорил тебе, что я подданный короля, что я ем его хлеб. Я дал ему клятву, что буду верно служить ему и короне. Да, и тебе я дал слово, что больше никогда не оставлю тебя одну. А теперь подумай над дилеммой, перед которой я оказался. Я обещал тебе, что мы всегда будем рядом. И в то же время я просто обязан помочь принцу Уэльскому избежать опасности. Я, человек, живущий в своем столетии, а не в твоем. Можешь ли ты понять, как мне тяжело?
– Я понимаю тебя, – сконфуженно ответила она, – но мы теперь вместе, и мы – одна семья, а ты хочешь своим уходом все сломать. Мы обрели свое счастье в тяжелой борьбе. Какое ты имеешь право все это разрушить?
Ответ Джоселина прозвучал очень мрачно:
– Я не могу ответить так, как ты того хотела. Я люблю тебя, я люблю наших детей, и ты это прекрасно знаешь, но я не могу спокойно сидеть и наслаждаться этой любовью, зная, что кто-то находится в опасности.
– Но ты же обещал мне, – упрямо повторила Николь, понимая, что ведет себя, как эгоистка.
– Да, я знаю. Поэтому я и остался здесь. Я понял, что ты для меня – самое главное, – он посмотрел на нее своими влюбленными темно-золотистыми глазами, и какое-то мгновение Николь наслаждалась победой.
Но она быстро поняла, что это вовсе не победа, что она проиграла, и как всякий утопающий попыталась схватиться за соломинку.
– Я бы не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым перед кем-то, – сказала она.
– Боюсь, что не смогу чувствовать себя иначе, любимая.
– Но Джоселин, я осознаю свою вину, и мне ужасно стыдно.
– Тебе не должно быть стыдно. Ты совершенно права, дорогая. Я и так слишком долго оставлял тебя без защиты.
– Но здесь я в безопасности, мне ничего не угрожает, как раньше.
– Я тоже так думаю, – ответил он и отвернулся.
– Если ты поедешь спасать принца, сколько времени это займет?
– Если я переоденусь и пойду по суше, то доберусь до Тавистока за день, от силы – за два.
Она улыбнулась и покачала головой, понимая, что Николь Холл никогда в жизни не позволила бы, чтобы с ней так обращались. Но тут она перестала думать о себе – и прошлой, и настоящей – она подумала о принце и поставила себя на его место: мальчишка, рядом с ним нет ни отца, ни матери, он окружен врагами и думает только о том, что в любой момент и с любой стороны на него может напасть Ферфакс.
– Поезжай к нему, – вдруг сказала она.
Он в изумлении посмотрел на нее:
– Но только что ты говорила это совсем другим тоном.
– Теперь мой тон изменился. Хоть принц и воинственный, и бравый солдат, но он еще совсем мальчишка и наверняка ужасно напуган. Поезжай и вызволи его из беды, Джоселин. Сыграй свою роль в истории, привези его в Труро, чтобы он мог уплыть отсюда навстречу неизвестности, которая его ожидает и которая называется СУДЬБА.
– Как прекрасно сказано. Ты действительно отпускаешь меня?
– Да, я просто обязана тебя отпустить, – ответила она, понимая, что так оно и есть.
* * *
Джоселин уехал на следующее утро, в День Святого Валентина 1646 года. Николь смотрела вслед Джоселину, и в ее душе бушевали такие странные чувства, что она с трудом понимала сама себя. Ей не верилось, что это она, она, которая когда-то была страшной эгоисткой, пошла наперекор своему характеру и пожертвовала своим спокойствием ради молодого принца, отправив своего мужа навстречу опасности.
После отъезда Джоселина, оставшись одна, Николь взяла детей и пошла бродить по порту, откуда огромные корабли испокон веков возили корноуоллское олово во все страны света. Теперь, во время войны, торговля почти прекратилась, но судна с блестящими корпусами и величественными мачтами все так же молчаливо стояли у причалов. Глядя на них, Николь вдруг показалось, что она сама – такой корабль, который долго скитался среди времен, но, преодолев огромное расстояние, разделяющее их, она нашла свою тихую гавань, и этой гаванью для нее стал Джоселин.
* * *
Вскоре до Труро дошло известие об окончательном поражении королевской армии. Согласно слухам, Хоптон остановился в Торрингтоне, и после короткого боя на городских улицах Ферфакс обратил остатки роялистов в бегство. У короля не осталось больше никаких шансов собрать хотя бы подобие войска, и принц был вынужден послушаться его величество и действовать согласно его указаниям.
Николь с нетерпением ждала принца и, естественно Джоселина. И вот как-то на рассвете ее разбудили громкий стук подков о мостовую и радостные возгласы. Бросившись к окну, она выглянула на улицу и увидела их всех: во главе небольшого отряда скакал великолепно одетый Карл, не уступая по красоте и бравому виду своему кузену, принцу Руперту; с двух сторон от него ехали сэр Эдвард Хайд и лорд Колпеппер, или просто сэр Джон, они оба были с принцем, когда он отправлялся в Бристоль, и теперь они принадлежали к его личной охране; сразу за Карлом, во главе небольшой группы роялистов скакал Джоселин.
– Слава Богу! – произнесла Николь и тоже начала кричать, махать руками и посылать воздушные поцелуи, приветствуя процессию.
Она побежала переодеться и, через некоторое время спустившись вниз, радостно встретила их всех. Молодая красивая женщина среди уставших мужчин, она с радостью принимала их поклонение и в этот миг она любила их всех.
Обедали в тот день поздно – слишком много дел нашлось каждому из них: надо было подготовить корабль, который должен доставить принца на острова Силли. Наконец, все сели обедать – всего человек двадцать пять – и это был незабываемый вечер. В столовой гостиницы стояли два длинных стола, накрытых белыми скатертями, за столами, окруженными темными дубовыми стенами, на стулья с высокими прямыми спинками расселась вся королевская свита, и только самому принцу было поставлено массивное кресло.
Еда была незамысловатая, но вкусная и сытная: баранья нога, огромное блюдо жареных цыплят, торт и самые разнообразные дары моря – сырые, вареные, копченые и жареные. Но сначала на столе появилось два больших блюда: одно – с анчоусами, другое – с креветками. Вино разлили по бокалам, все присутствующие встали и дружно выпили за здоровье короля.
После этого вино полилось рекой, настроение улучшилось. За столами находились люди, потерявшие все, но покидавшие страну с чувством собственного достоинства. Наконец, поднялся Джоселин и сказал:
– Мадам, джентльмены, я предлагаю поднять бокалы за его королевское высочество принца Уэльского.
Все встали, но тут заговорил принц:
– Джентльмены, я очень благодарен вам за вашу дружбу, благородство и ту поддержку, которую вы все оказывали мне в эти ужасные последние несколько месяцев. Я пью за всех вас. Но здесь присутствует человек, за которого я хотел бы выпить отдельно. Это Арабелла, леди Аттвуд. Она вошла в мою жизнь странным образом и навсегда осталась моим другом. Арабелла, спасибо вам, что вы к нам присоединились.
Его голос еще звучал, эхом отдаваясь от стен, когда Джоселин тихо добавил:
– За Николь, мою жену. За женщину, соединившую в себе два столетия, – свое и мое. За женщину, которая подарила мне самое удивительное блаженство в мире.
* * *
Этой ночью, когда она отправилась в постель, к ней снова пришел СОН, на этот раз он был даже яснее и отчетливее, чем всегда. Хотя она знала, что после рождения сына никогда больше не должна увидеть эти странные и давно забытые образы, но все-таки из темноты забвения СОН вновь возник и заставил ее еще раз вспомнить… Он начался, как это часто бывало, с длинного больничного коридора, по которому ей необходимо было пройти. Она чувствовала себя упавшим листом, что несет быстрый ручей. Николь не в силах была задержаться и контролировать свои действия. И, как всегда, это движение закончилось само собой, оставив ее перед одной из больничных палат, дверь в которую тут же отворилась, как бы приглашая ее войти.
Тело по-прежнему лежало на кровати, ее тело, которое она так часто видела за последние несколько лет. И все же сейчас оно показалось ей другим, более живым и естественным, несмотря на все те же многочисленные провода и трубочки, которые были присоединены к нему, поддерживая жизнь. Будто Спящая Красавица лежит в ожидании поцелуя, но поцелуя этого она не дождется никогда. Теперь Николь это знала.
В комнате были люди – родители, друзья. Николь с удивлением увидела, что многие плачут. Еще там были два врача, один из которых нажал кнопку, выключив вентилятор.
– Она умрет без мучений? – спросил с надрывом женский голос.
– Совершенно без мучений, – тихо ответил доктор, – она просто улетит и никогда больше не вернется сюда.
С этими словами он поднял руку и отключил аппарат, поддерживающий жизнь.
Видевшая все это во СНЕ, Николь вздрогнула, потому что на какое-то мгновение ей показалось, что она сбросила с себя оболочку, которая только что была человеческим телом. Потом она повернулась и побежала опять по этому бесконечному коридору, все дальше и дальше, в темноту… Николь резко приподнялась и села на постели, тяжело дыша и пытаясь успокоиться, постепенно сознавая, что она, наконец, навсегда избавилась от СНА, и никто из этих людей больше не потревожит ее.
