Текст книги "Улица Теней, 77"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 3
Бассейн в подвале

Поднявшись в четыре утра, как сегодня, или после работы, Бейли Хокс предпочитал плавать, включив только подводные лампы подсветки. Если все помещение куталось в темноту, бассейн напоминал огромный сверкающий драгоценный камень, а отсветы от ряби на поверхности крыльями летали по выложенным белыми керамическими плитками стенам и потолку. Приятное тепло воды, терпкий запах хлорки, ритмичные удары рук по воде, мягкий шелест волн, ударяющих в светло-голубые плитки… Напряженное ожидание очередного рабочего дня – он торговал акциями на фондовом рынке – и последующей душевной усталости уходило, когда он плавал.

Бейли поднимался до зари, чтобы сделать зарядку, позавтракать и сесть за стол к тому моменту, когда открывалась биржа, но не ранний подъем служил причиной усталости, которую он ощущал вечером пятницы. День, в течение которого он инвестировал деньги других людей, иной раз мог измотать его ничуть не меньше, чем проведенный на поле боя, в период службы в морской пехоте. В свои тридцать восемь он уже шесть лет работал независимым управляющим частными активами, а до этого, закончив военную карьеру, три года набирался опыта в одном из крупнейших инвестиционных банков. В первый год работы в банке он думал, что постепенно, по мере того как успехи добавят ему уверенности, на него будет все меньше давить ответственность за сохранение и приумножение средств клиентов. Но эта ноша никак не становилась легче. Деньги определяли степень свободы. Если он терял часть чьих-то инвестиций, то в чем-то ограничивал свободу этого человека.

В отрочестве мать называла Бейли «мой защитник». Но защитить он ее не смог, и эта неудача занозой сидела в сердце, не давая покоя все последующие годы. Вытащить эту занозу он не мог. И полагал, что искупить свой грех можно только одним: верной службой другим людям.

Проплыв бассейн в пятый раз, он встал на дно и повернулся к дальнему концу длинного прямоугольника сверкающей воды, где в воду спускались ступени. Глубина бассейна в самой глубокой точке составляла пять футов, рост Бейли – шесть футов и два дюйма, так что вода доходила ему до плеч, когда он привалился спиной к стенке, отдыхая перед тем, чтобы еще пять раз проплыть бассейн.

Он откинул мокрые волосы с лица… и увидел что-то черное, направляющееся к нему под водой. Он не видел, чтобы кто-то входил в бассейн после него. Рябь на поверхности и игра света и теней не позволяли рассмотреть приближающуюся фигуру. Продвижение под водой требует бóльших усилий, чем на поверхности, так что скорость уменьшается, но этот пловец очень уж напоминал торпеду. Затрачиваемая энергия требовала от пловца вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха до того, как он преодолел бы все сто футов длины бассейна, но этот пловец чувствовал себя под водой как рыба.

И впервые после ухода со службы в Корпусе морской пехоты Бейли ощутил смертельную и очень уж близкую опасность. Не теряя ни мгновения, полностью доверяя своим инстинктам, он развернулся, ухватился руками за бортик и вылез из бассейна, опустившись на колени. Сзади кто-то схватил его за левую лодыжку. И его наверняка стянули бы в воду, если бы он не нанес резкий удар правой ногой и не угодил в лицо нападавшему.

Освободившись, Бейли поднялся, пошатываясь, отошел на два шага по ребристому кафелю и повернулся. Внезапно у него перехватило дыхание, накатила волна иррационального страха, будто он оказался в компании чего-то нечеловеческого, какого-то мифического чудовища, только на поверку оно оказалось совсем и не мифическим, а реальным. Но никого не увидел.

Подводные лампы горели не так ярко, как прежде. Собственно, изменился их свет – из ярко-белого стал мутно-желтым. В этом неприятном свете светло-голубой кафель бассейна стал зеленым.

Темная тварь плыла под водой, легко и быстро, уже в обратном направлении, к ступенькам. Бейли побежал по бортику, стремясь получше разглядеть этого пловца. Пожелтевшая вода теперь выглядела грязной, в одних местах – прозрачной, в других – мутной. Разглядеть внешность твари удавалось с трудом. Вроде бы он видел руки, ноги, человеческую фигуру, но не сомневался, что столкнулся совсем не с человеком.

Во-первых, пловец не отталкивался ногами, как лягушка, хотя под водой иначе плыть невозможно, если ты без ласт. И руки его не совершали характерных для брасса движений. Пловец более всего напоминал акулу: человек под водой так двигаться не мог.

Если бы осторожность взяла верх над любопытством, Бейли сдернул бы с крючка толстый махровый халат, надел бы его, сунул ноги во вьетнамки и поспешил к расположенному в западном крыле подвала посту службы безопасности, где дежурил Девон Мерфи. Но Бейли заворожил странный пловец, на пару с аурой сверхъестественного, вдруг окутавшей бассейн.

Здание задрожало. Низкий гул донесся из глубины, откуда-то из-под фундамента «Пендлтона», и Бейли уставился в пол перед собой, ожидая увидеть, как в цементном растворе между плитками появляются трещины, но нет – не появились.

Вдруг, замерцав, свет в бассейне вновь переменился – с грязно-желтого, словно у мочи почечного больного, на красный. У самых ступеней пловец развернулся с легкостью угря и поплыл уже к тому концу бассейна, где Бейли поспешно ретировался из воды.

Там, где вода оставалась прозрачной, цветом она не отличалась от клюквенного сока. В других местах, словно замутненная от поднявшегося со дна ила, очень уж напоминала кровь, и муть эта быстро распространялась по всему бассейну.

Теперь на белых плитках стен и потолке словно плясали языки пламени. Вдруг потемнело, тени надвигались, как клубы черного дыма.

Приближаясь к дальнему концу бассейна, пловец уже едва просматривался в этой грязной воде. Ни один человек не смог бы так быстро трижды проплыть бассейн под водой, ни разу не поднявшись на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.

Дрожь пола продолжалась пять или шесть секунд, а через полминуты после того, как прекратилась и здание вновь застыло, красный свет подводных ламп сменился желтым, потом – белым. Языки пламени, лизавшие стены, превратились в привычные танцующие крылья света, в помещении просветлело. Мутная вода вновь стала кристально чистой. Таинственный пловец исчез.

Бейли Хокс стоял, сжав руки в кулаки, у его ног с тела натекла лужа воды. Сердце колотилось, может, и не так сильно, как под вражеским огнем в те давние дни службы, но достаточно громко, чтобы он слышал его удары.

Глава 4
Квартира «3-В»

В 4.13 утра Сайлеса Кинсли разбудил отдаленный громовой раскат и мысль о том, что здание трясет. Но и короткий рокот, и тряска исчезли к тому моменту, когда он сел и более-менее пришел в себя. Сайлес подождал в темноте, прислушиваясь, потом решил, что звук и движение – часть сна.

Однако, когда он опустил голову на подушку, вновь услышал какие-то звуки, доносящиеся из стены, у которой стояла кровать. Едва слышное шуршание вызвало мысль о змеях, ползающих среди стоек за гипсокартоном. Но такого просто не могло быть. И звуков таких он никогда раньше не слышал. Сайлес интуитивно заподозрил, что они имеют отношение к истории дома, которая не могла не настораживать.

Непонятный шум не утихал минут пять. Сайлес лежал, слушая и гадая, что же это такое, но не испытывая страха, в надежде, что любое изменение в звуке поможет установить его причину или источник.

Звук сменился полной тишиной, которая просто гарантировала бессонницу. Сайлесу не так давно стукнуло семьдесят девять, и он знал, что снова заснуть, если уж его что-то разбудило, скорее всего, не удастся. До выхода на пенсию он работал адвокатом по гражданскому праву, но и теперь его разум не знал покоя, совсем как в те дни, когда у него не было отбоя от клиентов. Сайлес поднялся до зари, принял душ, оделся и уже позавтракал яичницей, когда за кухонным окном ярко-розовый свет утра нарисовал на небе коралловые рифы.

После завтрака он уснул в кресле. Когда часом позже резко выпрямился в тревоге, уже не мог вспомнить большую часть кошмара, из которого убегал. В памяти остались лишь вырубленные в скале катакомбы, только без скелетов, как в большинстве катакомб, с пустыми погребальными нишами в стенах извилистых коридоров. И что-то молчаливое и невидимое, что-то ненасытное, выискивало его в этом подземном лабиринте.

Руки Сайлеса похолодели, словно у трупа. Он долго вглядывался в полукружья у основания ногтей.

Ближе к вечеру того же унылого декабрьского дня Сайлес стоял у окна гостиной квартиры на третьем этаже «Пендлтона», возведенного на вершине Холма Теней, и разглядывал сквозь пелену надвигающегося дождя лежащие ниже авеню. Здания из желто-оранжевого и красного кирпича, из известняка, и более новые, высокие и отвратительные, из стекла и бетона, под ливнем становились одинаково серыми, напоминая призрачные строения мертвого города во сне об эпидемии смертельной болезни и гибели. Ни теплая комната, ни кашемировый свитер не могли подавить дрожь, которая его била.

Согласно официальной версии, сто четырнадцать лет тому назад Маргарет Пендлтон и ее детей, Софи и Александра, похитили из этого дома и убили. У Сайлеса давно уже возникли сомнения в реальности давнишнего похищения. Он полагал, что в тот день с этими тремя случилось нечто куда более страшное, нечто похуже убийства.

Холм Теней являл собой высшую точку этого равнинного города, и третий этаж в «Пендлтоне» был последним. Дом, построенный фасадом на запад, казалось, плыл над залитым дождем метрополисом. И холм, и улицу назвали по теням деревьев и домов, которые в солнечную вторую половину дня удлинялись с каждым часом и, уже в сумерках, доползали до подножия и встречались с ночью, которая подступала с востока.

Не просто большой дом, не просто особняк – «Пендлтон», построенный в стиле боз-ар [5]5
  Боз-ap / beaux-arts (буквально «изящные искусства») – эклектический стиль архитектуры, в противовес распространившемуся в середине XIX века увлечению национальным средневековьем (неоготика, неовизантизм, псевдорусский стиль), продолжавший традиции итальянского ренессанса и французского барокко.


[Закрыть]в 1889 году, следовало назвать дворцом. Под крышей находилось шестьдесят тысяч квадратных футов площади, не считая просторного подвала и отдельной пристройки для хранения карет. Здание, в котором переплелись стили георгианского и французского ренессанса, облицевали известняком, каждое окно обрамлялось резьбой по камню. Ни Карнеги, ни Вандербильты, ни Рокфеллеры никогда не владели более роскошным домом.

Въехав в свою новую резиденцию накануне Рождества 1889 года, Эндрю Норт Пендлтон – миллиардер в ту эпоху, когда миллиард долларов еще считался хорошими деньгами, – назвал свой новый дом «Белла-Виста», и такое название он носил восемьдесят четыре года, пока в 1973 году не подвергся кардинальной реконструкции. Превратившись в кондоминиум, дом получил и новое название – «Пендлтон».

Эндрю Пендлтон счастливо жил в «Белла-Висте» до декабря 1897 года, когда из дома похитили и так и не нашли его жену, Маргарет, и двух их маленьких детей. После этого Эндрю превратился в отшельника, эксцентричность которого со временем переросла в тихое умопомешательство.

Сайлес Кинсли потерял жену в 2008 году. В браке они состояли пятьдесят три года. Детей у них с Норой не было. Прожив три года вдовцом, он без труда мог представить себе, как одиночество и горе свели бедного Эндрю с ума.

Тем не менее Сайлес пришел к заключению, что одиночество и утрата не являлись главными причинами, которые привели в те давнишние дни к деградации и самоубийству миллиардера. Эндрю Норта Пендлтона довело до безумия некое жуткое знание, загадочное явление, с которым ему довелось столкнуться и которое он пытался осознать семь последующих лет, на котором оставался зацикленным, пока не покончил с собой.

Нечто подобное, в части зацикленности, произошло и с Сайлесом после смерти Норы. Продав их дом и купив эту квартиру, он заполнил свободное время интересом к городской достопримечательности – величественному зданию, в котором поселился. Любопытство эволюционировало в навязчивую идею, и он провел бессчетные часы, роясь в документах публичного характера, газетных подборках более чем столетней давности и других архивных материалах, которые могли расширить его знания о «Пендлтоне».

Теперь, наблюдая за приближением легионов дождевых капель, марширующих по равнине и поднимающихся по длинному склону Холма Теней, Сайлес отступил на шаг, когда авангард забарабанил по стеклам французского окна, словно дождь нацелился именно на него. Город расплылся, день заметно потемнел, свет лампы посеребрил окна, превратив их в мутноватые зеркала. Отражаясь от мокрого стекла, лицо Сайлеса стало прозрачным, утеряло важные черты, и создалось ощущение, что он видит не собственное отражение, а совсем другое лицо, принадлежащее вовсе не человеку, а гостю из иной реальности, которую дождь временно связал с этим миром.

Зигзаг молнии разорвал темнеющий день, и Сайлес отвернулся от окна, когда громовой раскат сотряс небо. Он пошел на кухню, где под флуоресцентными лампами поблескивали столешницы из золотистого гранита, а на обеденном столе лежали материалы по «Пендлтону»: газетные статьи, ксерокопии документов, распечатки интервью с людьми, утверждавшими, что бывали в этом доме до 1974 года, а также фотокопии одиннадцати отрывков, оставшихся от рукописного дневника Эндрю Норта Пендлтона, который тот уничтожил непосредственно перед тем, как покончить с собой.

Каждый уцелевший отрывок являл собой неполный фрагмент. Листы обгорели по краям, потому что он сжег дневник в камине спальни, после чего вставил в рот ствол ружья и принял смертельную дозу свинца. Каждый из одиннадцати отрывков интриговал сверх всякой меры, предполагая, что Эндрю Пендлтон столкнулся с чем-то экстраординарным, пожалуй, и неземным. А может, на последних стадиях безумия он уже не отличал настоящее от вымышленного и принимал кошмары и галлюцинации за события реальной жизни.

Из одиннадцати отрывков Сайлес чаще всего возвращался к короткому, волнующему, в котором речь шла об исчезнувшей семилетней дочери Пендлтона, Софи. Слова и возможные их толкования до такой степени не давали ему покоя, что он запомнил отрывок наизусть: «…и ее когда-то розовая кожа посерела, и губы стали серыми, как пепел, и глаза серыми, как дым, и губы изогнулись в стальной серой усмешке, и я видел перед собой не мою Софи, и с каждым мгновением она все больше становилась уже не Софи».

Трагедия, связанная с потерей Эндрю Пендлтоном всей семьи, не осталась единственной в истории дома. Его второй владелец, Гиффорд Осток, единственный наследник состояния, сколоченного на угольных копях и производстве вагонов для перевозки угля, в свое удовольствие жил в «Белла-Висте» с 1905 по 1935 год. А в декабре 1935 года дворецкий, Нолан Толливер, убил семью Остока и всех живших в доме слуг, прежде чем покончил с собой. Толливер оставил написанную от руки бессвязную предсмертную записку, в которой указал, что убивает, «чтобы спасти мир от вечной тьмы». И хотя он взял на себя ответственность за все шестнадцать убийств, восемь тел так и не нашли. До сих пор осталось неизвестным, по какой причине и как Толливер избавился от половины своих жертв или почему он не проделал то же самое с остальными восемью.

Глава 5
Квартира «2-В»

Бейли Хокс не сообщил о случившемся в бассейне службе безопасности. Чтобы не нарушать права на личную жизнь жильцов кондоминиума, в помещении, где находился бассейн, не стояла камера наблюдения, а потому не существовало доказательств того, что столь странное событие имело место быть.

В списке его клиентов значились пять жильцов «Пендлтона»: сестры Капп, Эдна и Марта, из квартиры «3-А», Роули и Джун Таллис из «2-Г», Гэри Дей из «3-Б». Люди, вкладывающие немалые деньги в инвестиционные портфели, сразу перестали бы доверять свои активы человеку, заговорившему о встрече со сверхъестественным, пусть даже в прошлом он целиком и полностью оправдывал их ожидания.

Бейли провел утро и начало второй половины дня в кабинете, где по трем компьютерам следил за ценами акций, долговых обязательств и сырьевых товаров, проводя на четвертом расчеты и анализ. В квартире с ним работал только один из двух его сотрудников, Джерри Оллвайн, и, хотя Джерри загрипповал, день не выдался сумасшедшим. Цены ни на ценные бумаги, ни на сырьевые товары практически не колебались, и, когда в два часа пополудни по местному времени основные биржи закрылись, ничего не изменилось: рынки пребывали в состоянии равновесия. Обычно Бейли умел сосредотачиваться на главном, отсекая все остальное, и эта его особенность очень помогала ему как в финансовых битвах, так и на войне в Афганистане и Ираке. Но в этот четверг он постоянно отвлекался на воспоминание о таинственной фигуре в бассейне, и ощущение опасности, которое он испытал в тот момент, возникало вновь и не уходило, пусть и не такое острое, как при встрече с неведомым.

Выключив компьютеры, он работал при свете настольной лампы, и в три часа дня, когда капли дождя, застучавшие по выходящим на север окнам, привлекли его внимание, Бейли впервые осознал, как темно на улице. Сумерки сгустились на два часа раньше положенного срока. Низкие облака, темно-серые, словно коты сестер Капп, не просто ползли над городом, но, казалось, свернулись вокруг него, словно собирались провести с ним долгий романтический вечер.

Молнии сверкали, сверкали, сверкали. От ярких вспышек вертикальные и горизонтальные бруски французских окон отбрасывали геометрические тени на пол тускло освещенной комнаты и на короткие мгновения прорисовывались на стенах.

Следующие друг за другом громовые раскаты, достаточно громкие, чтобы возвещать об Армагеддоне, не заставили Бейли подняться со стула. Но, когда свет настольной лампы померк, а за окнами после короткой паузы вновь засверкали молнии, он вскочил, потому что на этот раз среди геометрических теней появилась еще одна тень. Гибкая и быстрая. Она пронеслась через комнату, не силуэт чего-то неживого, высвеченного отблесками молний, но незваный гость, присутствие которого в темноте осталось бы незамеченным.

Тень эта ростом не уступала человеку, а двигалась со скоростью и грациозностью пантеры. Развернув стул и вскочив с него, Бейли метнулся следом за призраком, если таковой вдруг появился в его кабинете. Но призрак ускользал от глаз, невероятно быстрый, однако его тень, безусловно, накладывалась на квадраты и прямоугольники, высвечиваемые все новыми и новыми молниями.

Однако черная тень не отпечаталась на стене, как проекция французских окон, а прошла сквозь штукатурку. В тот же самый миг молнии взяли очередную паузу, а настольная лампа прибавила яркости. Бейли выскочил из кабинета, преследуя неизвестно кого или что, зная только одно: стены для этого непонятно кого-то или чего-то препятствием не служили.

Глава 6
Квартира «3-В»

Постояв у кухонного стола, глядя на материалы по «Пендлтону», Сайлес прошел к кофеварке. Наполнил белую керамическую кружку, добавил бренди из бутылки, которую взял с полки буфета. Часы показывали 3.07 пополудни, и хотя Сайлес никогда не пил спиртного раньше обеда, а чаще вообще ничего не пил, на этот раз он счел, что перед встречей, назначенной на пять часов, бренди не помешает.

Он прислонился к столешнице, стоя спиной к раковине и окошку над ней. Молнии сверкали, оживляя его тень, которая то прыгала вперед, растягиваясь на половину темной кухни, то резко уменьшалась, словно бесформенный силуэт представлял собой некое существо, наделенное разумом и стремящееся освободиться от Сайлеса.

Он маленькими глотками пил кофе, обжигающе горячий, способный, возможно, не только успокоить расшалившиеся нервы, но и изгнать дрожь холода, не отпускавшую его. Он даже подумывал о том, чтобы не пойти на назначенную встречу, пить кофе, щедро сдобренное бренди, пока глаза не начнут слипаться и он более не сможет сопротивляться сну. Но даже на пенсии он оставался адвокатом, который уважал не только законы государства, штата, города, но также и главный закон природы, кодекс, с которым, как он полагал, рождались все люди, – кодекс ответственности, включающий обязанность любить истину и всегда стремиться к ней.

Но иногда истина ускользала…

После того как Толливер, дворецкий, убил всю семью Остока и прислугу, «Белла-Виста» пустовала три года, пока холостяк-нефтедобытчик, Хармон Дрю Файрстоун, которого не испугала неважная репутация дома, купил его по бросовой цене. Зато потратил огромные деньги, чтобы вернуть ему былое великолепие. И к началу Второй мировой войны «Белла-Виста» стала центром светской жизни города. Состарившийся Хармон Файрстоун мирно умер во сне, от естественных причин, весной 1972 года.

Наследники Файрстоуна продали «Белла-Висту» фонду, занимающемуся недвижимостью и строительством. Новые хозяева реконструировали дом, превратив его в кондоминиум с двадцатью тремя квартирами различной площади. Высокие потолки, архитектурные излишества, прекрасный вид с холма, [6]6
  Белла-Виста / Belle Vista – дословно: прекрасный вид ( итал.).


[Закрыть]элегантные зоны общественного пользования обеспечили быструю продажу всех квартир по самой высокой в истории города цене за квадратный фут. Тридцать семь лет спустя в «Пендлтоне» еще проживали несколько первых членов кондоминиума, но большинство квартир сменило хозяев не единожды.

И только днем раньше Сайлес узнал, что череда насильственных смертей в «Пендлтоне» не оборвалась в 1935 году бойней, устроенной Толливером. Странная гибель людей отмечалась и позже, более того, по всему выходило, что насильственная смерть настигала здесь людей с предсказуемой периодичностью, каждые тридцать восемь лет, плюс-минус день. То есть вот-вот должны были появиться новые жертвы.

Маргарет Пендлтон и двое ее детей, Софи и Александр, исчезли в ночь 2 декабря 1897 года.

Тридцать восемь лет спустя, 3 декабря, убили всех членов семьи Осток и семерых слуг.

В 1973 году, через тридцать восемь лет после трагедии Остоков, в «Белла-Висте» никто не жил, шел капитальный ремонт, особняк перестраивали в кондоминиум, вот и обошлось без новых загадочных смертей. Однако в конце ноября и в начале декабря каменщики, маляры и плотники, работавшие на строительстве, навидались такого, что некоторые уволились, и все они никому не говорили о том, что видели. С одним из этих строителей, Перри Кайзером, Сайлес и встречался в пять часов.

Он вновь наполнил кружку из кофеварки. Бутылку бренди еще не убрал. Но, после короткого колебания, решил не добавлять его в кофе.

Затыкая пробкой горлышко, краем глаза уловил какое-то движение, что-то темное и быстрое. Сердце учащенно забилось, Сайлес повернулся к открытой двери в коридор. Два хрустальных потолочных светильника горели, так что он увидел кремовые стены, ковровую персидскую дорожку, натертый паркетный пол, но не незваного гостя.

Его недавние открытия привели к тому, что нервы превратились в натянутые струны. Если «Пендлтону» предстояло вновь стать домом смерти, как случалось уже в некоторые декабри, времени до этого оставалось совсем ничего. Потому что этот четверг пришелся на 1 декабря 2011 года.

У Сайлеса не возникло и мысли списать пробежавшую фигуру на проделки воображения. Он поставил кружку на столешницу и вышел из кухни, склонив голову, прислушиваясь, пытаясь определить, где сейчас незваный гость.

Слева находилась столовая, кабинет и туалет – справа. Нигде никого.

Столовая выводила в большую гостиную с камином, высокими – четырнадцать футов – потолками и роскошной лепниной. Напротив камина струи дождя змеились по окнам. В дальнем конце гостиной засов и цепочка гарантировали, что снаружи входную дверь открыть невозможно.

Сайлес никого не нашел ни в коротком коридоре, который вел в спальню, ни в самой спальне, ни в двух стенных шкафах-гардеробных. Тишина стояла полнейшая, будто все замерло в ожидании чего-то, но вот неестественность тишины он, пожалуй, мог списать на свое воображение.

Подходя к полуоткрытой двери в ванную комнату, королевство белого с золотыми прожилками мрамора и зеркал, Сайлес подумал, что слышит шелестящие голоса или шуршание, как в стене прошлой ночью. Но, переступив порог, обнаружил полнейшую тишину… и пустоту.

Он посмотрел в одно зеркало, потом в другое, словно отражения могли открыть ему нечто такое, чего он не мог увидеть напрямую. Поскольку зеркала стояли одно напротив другого, он оказался среди множества Сайлесов Кинсли, которые или направлялись к нему колонной по одному, или уходили прочь, повернувшись спиной.

Давно уже он так внимательно не изучал в зеркале свое лицо. Не чувствовал он себя таким стариком, какого видел в зеркале. Похоже, за три года после смерти Норы постарел лет на десять.

Переводя взгляд с лица на лицо, Сайлес в глубине души ожидал, что одно из них окажется незнакомым, лицом злобного Пришельца, прячущимся среди бесконечных лиц Сайлесов Кинсли. Что за странная мысль! В зеркалах отображалось только одно старческое лицо.

Когда он вернулся в коридор, из-под ног послышался низкий и угрожающий гул, словно под «Пендлтоном» мчался подземный поезд, хотя город еще не обзавелся метрополитеном. «Пендлтон» трясло, и Сайлес раскачивался вместе со зданием. Он подумал: «Землетрясение», – но за пятьдесят пять лет, прожитых в этом городе, никогда не ощущал дрожи земли и не слышал о большом разломе, проходившем через территорию штата. Тряска продолжалась десять или пятнадцать секунд, после чего сошла на нет, не причинив вреда.

* * *

В кабинете Свидетель повернулся на триста шестьдесят градусов, чтобы освоиться на новом месте. Он провел здесь какие-то секунду, минуту, максимум – две. Комната принадлежала мужчине, но дышала теплом. Одну стену занимала галерея фотографий, запечатлевших Сайлеса Кинсли с некоторыми из клиентов, которых он в свое время представлял, и с Норой, умершей женой, в разных экзотических странах или с друзьями на каких-нибудь торжествах.

Кинсли прошел по коридору мимо открытой двери, направляясь на кухню. Свидетель ожидал, что адвокат появится в дверях, предупрежденный о его появлении периферийным зрением, но шум, донесшийся с кухни, подсказал, что пока встречи не будет.

Как бы Кинсли отреагировал, найдя незнакомца – крепкого молодого парня в сапогах, джинсах и свитере – в своей квартире, куда тот мог попасть только с помощью магии? Проявил бы страх старика, у которого время отобрало едва ли не все силы, или выказал спокойствие адвоката, по-прежнему уверенного в себе после десятилетий судебных триумфов? Свидетель подозревал, что этого человека не так-то просто выбить из колеи.

Две стены в кабинете занимали – от пола до потолка – стеллажи, уставленные книгами. В основном по юриспруденции, законы государства, штата, города, описания прецедентных процессов, толстые биографии знаменитых юристов, адвокатов, прокуроров, судей.

Свидетель с почтением провел рукой по корешкам. Там, откуда он пришел, не существовало ни законов, ни адвокатов, ни судей, ни присяжных, ни судов. Невиновного сметало безжалостной волной убежденности в главенстве первичного, верой в неправильное, бунтом против реальности и возвышением идиотизма до статуса единственной Истины. В свое время он убил многих, в полной уверенности, что никогда не будет нести ответственности за пролитую кровь. Тем не менее к закону он относился с уважением, совсем как человек, живущий в безбожном мире, может предполагать, что сумеет оценить и принять идею Бога.