Текст книги "Улица Теней, 77"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Часть 2
Что-то глубоко спрятанное

За видимым должно быть что-то глубоко спрятанное.

Альберт Эйнштейн

Глава 25
«У Топпера»

Мак и Шелли Ривс сидели в ресторане за столиком у окна, выходящего на улицу Теней, где серебряный дождь падал сквозь лучи фар, а пешеходы, вжав голову в плечи, в куртках и плащах, пробегали мимо, укрывшись под зонтами.

Бутылка хорошего «Каберне-совиньона», свечи, высокие спинки стульев их кабинки вносили лепту в романтичность обстановки, и Шелли даже после двадцати двух лет совместной жизни будила в Марке страсть. Более того, прошедшие годы добавили нежности в его отношение к ней, физический аспект любви стал не столь важным, как эмоциональный, хотя он и представить себе не мог, что они когда-нибудь вместе дадут обет целомудрия. И интеллектуально они идеально подходили друг другу.

Кабинка в ресторане «У Топпера» давно уже стала их любимым местом, потому что обеспечивала уединение: и обслуживающий персонал, и посетители воспринимали их обычными людьми, а не знаменитостями. Больше двадцати лет их утренняя программа «Завтрак с Маком и Шелли» получала самые высокие рейтинги на местном радиорынке в интервале от шести до девяти утра. В городе с небольшим процентом черного населения их успех в формате «Болтовня за завтраком» говорил о многом.

Недавно их переманила другая радиостанция, пообещав вещание на три штата, и в настоящий момент они находились в трехнедельном отпуске, готовясь к выходу их новой программы, на самом деле той же старой, с прежними Маком и Шелли у микрофона и прежним режимом, как в студии, так и вне ее. Все эти годы пять дней в неделю они вставали в четыре утра и ложились спать в восемь вечера. А вот в этот вынужденный перерыв словно с цепи сорвались ( «Совершенно одичали, подошли к той черте, после которой уже невозможно найти обратный путь к цивилизации», – заявлял Мак), бодрствовали до десяти вечера, иногда до полуночи, спали до шести, а однажды проснулись в десять минут восьмого.

В «Пендлтоне» они поселились недавно, купили квартиру «3-Ж» только десятью месяцами раньше. В этот вечер относительное уединение кабинки в ресторане «У Топпера» их особенно устраивало, потому что разговор, так уж вышло, плавно перетек в обсуждение их соседей по старинному особняку.

Тема эта возникла, потому что они заметили в дальнем конце вестибюля Сайлеса Кинсли, когда метрдотель подошел к ним, чтобы отвести к их столику. Он и еще какой-то мужчина одевались, чтобы выйти в дождь. Компания Сайлеса специализировалась на гражданском законодательстве, но до того, как выйти на пенсию четырьмя годами раньше, Сайлес был их личным адвокатом. Они любили Нору, им недоставало общения с ней так же, как всем, кто ее знал, и именно обед в квартире Кинсли убедил их продать свою квартиру в районе Дубовая Роща и переселиться на Холм Теней, в самое сердце города.

Хотя встреча с Сайлесом и подвигла их на разговор о соседях, о нем они практически не говорили, потому что он на сплетни не вдохновлял. Милый, обаятельный, а вся его эксцентричность состояла в одном – он совершенно зациклился на истории «Пендлтона». Но эта навязчивость казалась нормальной и безвредной в сравнении с интересами их непосредственного соседа, Филдинга Уделла. Между собой Шелли и Мак называли Уделла Цыпленком Цыпой или просто Цыпой.

– Этим утром я вышла из квартиры, чтобы взять газету, и Цыпа стоял в коридоре, подбирая с пола принесенную ему обычную груду корреспонденции. Курьер, наверное, обожает старину Цыпу. Еще несколько лет, и он сможет обеспечить себе пристойную пенсию только с одного этого счета. Прежде чем я успела схватить газету и нырнуть в квартиру, Цыпа спросил, известно ли мне, что случилось с мытником.

– Ты сделала вид, что у тебя проблемы со слухом.

– Не думаю, что я смогу провернуть это снова. Теперь он знает, что мы работаем на радио, а для этого надо иметь хороший слух.

– У тебя внезапно начался приступ аритмии?

– Это твоя отговорка. Он никогда не поверит, что у нас обоих больное сердце. Мы слишком для этого молоды.

– Так ты знаешь, что случилось с мытником?

– Я ответила, что среди моих знакомых есть парочка Мытников, но у них все в полном порядке.

– Ты моя любимая жена. И что он тебе сказал?

– Он сказал, что все виды мытников обречены на вымирание, и последствия будут катастрофические.

– Они такие всегда. А что такое мытник?

– Как выясняется, растение. Пользуется популярностью у всех жвачных животных.

– Коров?

– Коров, овец, коз, возможно, и снежного человека.

– Снежный человек – жвачное животное?

– Знаешь, он всеядный, то есть отправляет в пасть все, что захочется, – мытник, кошек, маленьких детей.

– У меня есть одна версия насчет снежного человека. – Мак насупился. – Я знаю, она очень неоднозначная. Но моя версия такова – снежного человека не существует.

– Радикально. С ней ты точно получишь три часа эфирного времени в субботней программе Айана Паннетта [36]36
  Паннет, Айан / Punnett Ian (p. 1960) – известный американский радиоведущий. Вместе со своей женой Маджери / Margery ведет утреннюю программу на радиостанции КТМИ в Миннеаполисе и субботнюю вечернюю программу на радиостанции «От побережья до побережья / From Coast to Coast», специализирующейся на паранормальных явлениях и существах. Эта программа транслируется и многими другими радиостанциями.


[Закрыть]на «От побережья до побережья».

– Так в чем катастрофа?

– Некоторые травы растут в изобилии лишь рядом с мытником, а других трав будет много, только если их опылят первые травы. Я, возможно, что-то и путаю, потому что тогда меня занимали мысли о самоубийстве. Но итог я помню точно – возникнет биологическая цепная реакция, которая приведет к исчезновению тысячи видов трав.

– А что же мы посадим на нашей лужайке?

– В квартире у нас нет лужайки.

– Не думай только о себе. А как же пригороды?

– Если их обитателям не придется выкашивать лужайки, они будут больше времени проводить у радиоприемников, – указала Шелли. – Знаешь, я не верю, что ты способен на такую экстраполяцию – с мытника на весь мир.

– Как я понимаю, Цыпа экстраполировал, так что ты в курсе.

– Да, экстраполировал и по доброте душевной поделился со мной результатами. Потеряв травы, мы потеряем всех жвачных животных. Это означает, что мы потеряем источник мяса, молока, сыра, шерсти, кожи, костяной муки и оленьих рогов, которые вешают над камином в охотничьих домиках. Начнется голод. Обувь останется только из кожзаменителя.

Отпив вина, Мик сменил тему:

– Сегодня я видел Микки Дайма в «Баттеруортсе».

– По-моему, не очень хорошее название для магазина мужской одежды.

– У них распродажа галстуков.

– Похоже на сироп для блинов.

– Десятки, может, и сотни стоек с галстуками. Я видел Дайма, а он меня – нет.

– Милый, когда ты изображаешь манекен, то никому не под силу отличить тебя от настоящего.

– Его интересовали шелковые галстуки. Но сначала он достал из пачки влажную салфетку и протер руки.

Шелли щелкнула указательным пальцем по стакану с вином.

– То же самое он проделал, когда я увидела его в отделе свежих фруктов супермаркета «Вся еда». Он понюхал салфетку?

– Просто уткнулся в нее носом. Я даже подумал, а не пропитываются ли эти влажные салфетки кокаином.

– Просто этому человеку нравится отдушка влажных салфеток.

– Как только его руки стали чистыми, он начал теребить шелковые галстуки.

– Теребить?

Мак показал на матерчатой салфетке, как это делается.

Шелли принялась обмахиваться винной картой, словно лицезрение этого действа воспламенило ее либидо.

– От него мурашки бегут по коже.

– Он понюхал несколько.

– Понюхал галстуки? Только не говори, что еще и полизал.

– Нет. Возможно, только намеревался. Шелковые галстуки определенно его возбуждали.

– И сколько это продолжалось?

– Я наблюдал за ним минут пять. Потом ушел. Не хотел присутствовать при оргазме.

После того как вежливая официантка остановилась у их столика, чтобы сказать, какое сегодня блюдо от шеф-повара, и отошла, Шелли заметила:

– С такой матерью Дайм никак не мог стать нормальным человеком.

– Если по-честному, мы встречались с ней лишь однажды, – Маку становилось не по себе, когда о мертвых отзывались плохо. – Может, в тот день она просто была не в себе.

– Рената Дайм сказала мне, что она бессмертна.

– Тем не менее она умерла.

– Готова спорить, это стало для нее сюрпризом.

– Она имела в виду, что обретет бессмертие через книги, – предположил Мак.

– Мы оба пытались прочитать одну, помнишь?

Он вздохнул.

– У меня из глаз пошла кровь.

Снаружи завыла сирена, и водители прижали свои автомобили к тротуару, чтобы пропустить патрульную машину с включенными сине-красными мигалками. Когда копы промчались вниз по Холму Теней, Мак Ривс взглянул на «Пендлтон», стоящий на вершине. И хотя патрульная машина не имела никакого отношения к величественному старому особняку, Маку вдруг показалось, что выглядит особняк не так, как обычно, не приглашает к себе, а, наоборот, отталкивает. Его вдруг охватило предчувствие беды, по телу пробежала дрожь.

От Шелли это не укрылось.

– Что не так? – спросила она.

– Ничего. Не знаю. Может, разговор о Ренате Дайм портит мне настроение.

– Тогда мы больше не будем говорить о ней.

Глава 26
Здесь и там

Микки Дайм

Он не знал, что произошло с трупами. Он не знал, почему помещение ЦООУ изменилось. Он не знал, что будет дальше.

Наконец решил, что ему лучше вернуться в квартиру. Фотографии его матери, ее мебель, вещи, которые она любила, позволили бы ему оказаться ближе к ней, насколько это возможно. А эта близость и воспоминания могли направить его на путь истинный. Подсказать, что надо делать.

Если бы не сработало, возможно, ему пришлось бы пойти и разобраться со Спаркл и Айрис. Он, в конце концов, чувствовал себя отвергнутым так же, как пятнадцать лет тому назад, когда официантка из коктейль-холла унизила его своим отказом. Он ощущал себя маленьким и глупым, когда она дала ему от ворот поворот, но насколько улучшилось его настроение после того, как он получил все, что хотел, от нее самой, ее сестры и ее подруги, как быстро восстановилось и самоуважение, и прекрасное расположение духа.

Когда он вышел из помещения ЦООУ, выяснилось, что коридор изменился ничуть не меньше. Стал грязным и замусоренным. Половина потолочных светильников не горели. На стенах и потолке поселилась плесень, местами черная, местами светящаяся желтым. Пахло плохо, определенно не эссенцией лайма или шелковым бельем.

Потеряв ориентацию, Микки двинулся направо, от северного лифта, на котором собирался подняться в свою квартиру. Осколки флуоресцентных трубок хрустели под ногами, от мусора на полу, потревоженного его шагами, поднимался неприятный, терпкий запах.

За постом службы безопасности, за квартирой управляющего, под потолком висел маленький телевизор. На экране от центра к периферии пульсировали кольца синего цвета. Микки приблизился к телевизору на восемь или десять шагов, когда из него раздался механический голос:

– Взрослый мужчина. Каштановые волосы. Карие глаза. Подвал. Западное крыло. Уничтожить. Уничтожить.

Это стало последней каплей. «Пендлтон» в мгновение ока превратился в руины. Мертвые Джерри и Клик исчезли. Все стало, каким быть не могло. А тут еще какой-то хрен призывает убить его. Что ж, не получится. Микки убивал сам, его как раз не убивали.

Сильные действуют, слабые реагируют. Микки повел себя как сильный, достал пистолет и одним выстрелом разбил экран.

Ему сразу полегчало. Замешательство осталось, зато дезориентация исчезла. Он понял, что пошел не в ту сторону.

Прежде чем вернуться к северному лифту, решил заглянуть на пост службы безопасности. Не понимал, как тело Вернона Клика могло бы попасть туда из помещения ЦООУ, но ведь оно куда-то попало, поэтому имело смысл заглянуть на пост службы безопасности.

Открыв дверь, Микки понял, что комната изменилась, но не совсем так, как все остальное. Никакого мусора, только тонкий слой пыли на полу. Все лампы горели. Кофеварка и холодильник, встроенный в столик, исчезли. Так же, как стулья. Вдоль стен выстроились компьютеры, видеоэкраны, какие-то электронные устройства, предназначения которых Микки не знал. И, главное, он не мог понять, кто и каким образом установил их за короткое время, прошедшее после его последнего визита на пост службы безопасности.

Оборудование гудело и щелкало, вспыхивали и гасли лампочки, словно система работала сама по себе и не нуждалась в присмотре таких лузеров, как Вернон Клик или Логан Спэнглер. Трупа охранника Микки здесь не обнаружил. Пропал и ремень с пистолетом, которые Микки оставил на полу, чтобы забрать позже.

На слое пыли хватало следов, оставленных, похоже, одной парой обуви.

Микки не знал, какой сделать из этого вывод. Он полицейским детективом не был. Наоборот, это его всегда пытались выследить детективы убойных отделов. Он знал, как не оставлять следов, но понятия не имел, каким образом детективы складывали собранные улики, чтобы получить общую картину.

И не хотел этому учиться. Не хотел меняться. Он нравился себе таким, как он есть. Он обожалсебя таким, как он есть.

Если новые факты опрокидывают твою философию, ты не отказываешься от того, во что верил. Только слабые меняют убеждения. Сильные меняют факты. Его мать говорила, что самые лучшие и самые умные не меняют свои убеждения, чтобы подстроить их под реальность. Они меняют реальность, чтобы подстроить ее под свои убеждения. Величайшие мыслители человеческой истории тратили все больше и больше денег, обретали все больший контроль над системой образования и средствами массовой информации, уничтожали все больше и больше диссидентов, если возникала такая необходимость, пока не сформировывали общество, полностью соответствующее их представлению об идеальной цивилизации. Дураки пожирались реальностью. Мудрые надевали на реальность ошейник и брали ее на поводок, чтобы она шла, куда им хочется.

Всякий раз, когда мать произносила эти слова, Микки испытывал прилив энергии, восторг. Но сейчас реальность сделала неожиданный разворот, и он осознавал, что не знает, как снова взять ее под контроль. Его мать знала бы. Она знала все. Но, дав Микки все необходимые наставления насчет реальности, она не научила его, как надевать на эту реальность ошейник и брать ее на поводок. И сейчас реальность казалась такой же склизкой, как смазанный маслом угорь.

Микки рассчитывал, что, вернувшись в квартиру, в окружение привычных вещей матери, он сумеет сообразить, что к чему. Может, мать научила его всему, что необходимо, чтобы справиться с возникшей ситуацией, не только основным принципам, с которыми надо подходить к реальности, но и специфическим методам ее контроля. Конечно же, она научила его всему этому. В окружении дорогих и памятных ему вещей смятение уйдет, он вспомнит ее мудрые наставления и вновь окажется на коне.

Микки вышел из поста службы безопасности и зашагал по тускло освещенному коридору, мимо помещения ЦООУ. Когда уже приближался к северному лифту, еще один пульсирующий синим цветом экран озвучил ту же угрозу, что и первый, который получил за это пулю. Получил пулю и второй.

Когда лифт откликнулся на нажатие кнопки вызова и створки разошлись, Микки увидел, что кабина совсем не та. Роспись с птичками исчезла. Всю кабину обили листами нержавеющей стали, а на потолке панели излучали холодный синий свет. Микки не понравилась новая реальность лифта. Совершенно не понравилась.

Он решил, что поднимется на третий этаж по лестнице.

* * *

Сайлес Кинсли

В едко-желтом свете, он оставался в тени теплообменников-охладителей, ожидая, что убийца вернется. Через открытую дверь до него донесся громкий, возможно, компьютерный голос, описавший Дайма, его местонахождение, потребовавший его убийства. Насчет последнего у Сайлеса возражений не возникло. Потом прогремел выстрел.

Он не знал, то ли кто-то подстрелил Микки Дайма, то ли Микки Дайм уложил еще кого-то. Не испытывая желания покинуть укрытие до прояснения ситуации, Сайлес вытащил из кармана дождевика пистолет Вернона Клика и застыл, прислушиваясь.

Изменения, произошедшие в помещении ЦООУ, Сайлеса не удивили. Ранее он пришел к поражающему воображение, но неизбежному выводу, что в этом здании каждые тридцать восемь лет происходят нелады со временем. Грязь и запустение, царящие вокруг, убедили его, что он более не в «Пендлтоне» 2011 года, а в «Пендлтоне» далекого будущего, неизвестно какого года, и Сайлес понятия не имел, как долго он здесь пробудет.

Куда больше, чем изменения, его встревожила атмосфера помещения, похоже, опасная не только для здоровья, но и для жизни. В свое время они с Норой путешествовали в разные экзотические уголки Земли, и этот неприятный желтый свет напомнил ему о дымном зареве, поднимающемся над гранитными чашами, в которых горел растопленный жир. Происходило это в затерянном в джунглях храме, и каменный бог, возвышающийся над чашами, улыбался совсем не мирно: алтарь обагрила кровь многих и многих поколений, прежде чем храм стал местом паломничества туристов. Желтовато-черные тени казались Сайлесу совсем и не тенями, а изготовившимися к прыжку существами, живыми и враждебными, выжидающими удобного момента, чтобы наброситься на него. Неопределенной формы светящиеся пятна появились не только на стенах и потолке, но и на корпусах некоторых машин. Прищурившись, он всмотрелся в один из таких островков, находящийся ближе остальных, и предположил, что это колония светящихся грибов. Воздух наполняли вызывающие тошноту запахи плесени, сырого бетона, ржавчины, прогорклого масла, болотной грязи. Если какая-то злобная тварь еще и не затаилась здесь, то могла появиться в любой момент.

Из коридора за открытой дверью компьютерный голос вновь описал Микки Дайма и сообщил о его местонахождении. Наверное, потребовал бы и его уничтожения, но прогремел еще один выстрел, за которым последовала тишина.

Очень осторожно Сайлес двинулся по лабиринту машин к прогалине в центре, где находился люк. Завернутое в чехол тело охранника исчезло, и грузовая тележка со всем ее содержимым – тоже. Это означало, что они не совершили прыжок сквозь время из «Пендлтона» 2011 года в то же здание, но далекого будущего.

Он видел, как крышку люка сорвало и швырнуло в потолок, после чего она упала на пол и на ребре укатилась в отбрасываемые машинами тени, словно судьба никак не могла решить, упасть этой «монете» орлом или решкой, однако сейчас крышка вернулась на положенное ей место. Сайлес предположил, что в 2011 году дыра осталась открытой, но в промежутке между тогда и теперь владельцы особняка отремонтировали люк.

Все еще держа пистолет в правой руке, левой он поднял из паза стопорное кольцо и, потянув, откинул тяжелую крышку. Резиновая прокладка полностью потеряла эластичность, потрескалась, начала крошиться. Отвалившиеся куски упали в черноту внизу.

Поднявшись из лавовой трубки, что-то скользнуло по его лицу, и Сайлес отпрянул, прежде чем понял, что это не живая тварь, ничего материального. Никакой ветерок не мог обдувать его лицо такими ритмичными волнами, следовательно, он имел дело с импульсами какой-то энергии, возможно, слабыми отголосками яркой синевы, которая вырвалась из лавовой трубки чуть раньше. И действительно, глубоко в шахте на стенках появлялись синие змейки, исчезали, появлялись вновь. Он по-прежнему чувствовал на лице импульсы энергии, но теперь чуть завибрировала и пряжка ремня, и металлическая оправа лежащих в кармане очков.

Если случившееся отчасти объяснялось воздействием магнитного поля, тогда он полагал, что лавовая трубка является верхней частью сложной передаточной системы, берущей начало в магнитной оболочке Земли. Но Сайлес даже представить не мог, почему живые существа и вещи, которые находились при них, отправлялись в будущее, как это было в его случае.

Тем не менее, что бы ни произошло, они попали сюда не навсегда. Эндрю Норт Пендлтон вернулся в свое время, даже если его жена и дети – нет. Из девяти членов семьи Осток и семерых слуг, которых перенесло в будущее, пятеро Остоков и трое слуг вернулись в 1935 год после пребывания здесь… только для того, чтобы их убил дворецкий Нолан Толливер.

Левой рукой Сайлес поискал в кармане маленький фонарик, который снял с поясного ремня охранника еще до переноса в будущее. Он намеревался отправиться наверх, где, возможно, другие жильцы приходили в себя от шока, вызванного случившимся. Знания истории дома, которыми он мог с ними поделиться, дали бы им толику надежды, если ничего другого: «Мы снова вернемся домой, те из нас, кто доживет до второго прыжка во времени, уже из будущего». Толику надежды, но не определенность.

Луч светодиодного фонарика открыл валяющиеся на полу кости и черепа – и несколько целых скелетов – крыс. Они белыми иероглифами лежали на сером полу, символы, ожидающие расшифровки.

Может, пистолет придал Сайлесу храбрости, но, когда интуиция подсказала ему, что здесь можно обнаружить кое-что важное до того, как подниматься наверх, он замялся лишь на мгновение, прежде чем отвернуться от двери в коридор и двинуться в лабиринт. Не располагая всеми фактами, невозможно выиграть дело в суде, а в данном случае на кону стояла собственная жизнь и жизни всех его соседей.

Ступал он осторожно, чтобы под ногами не хрустели кости крыс, продвигался в глубь большущего помещения, водя лучом по корпусам машин, покрытым пылью. И когда луч упал на колонию светящихся грибов, она завибрировала, прибавив в яркости, и в этой реакции было что-то чувственное, словно колония получила наслаждение от контакта со светом или, возможно, даже боль.

* * *

Спаркл Сайкс

Стоя у окна гостиной сестер Капп, глядя на равнину светло-зеленой травы, покачивающейся в лунном свете с периодичностью ленивого метронома, слушая взволнованные разговоры других, Спаркл чувствовала, что выйдет из этой передряги живой, и если ей суждено умереть, то не в эту ночь и не в этом месте.

Раз уж существовала какая-то невероятная сила, способная изменить реальность и перенести их сюда, где бы это «сюда» ни находилось, тогда та же сила могла перенести их обратно, в то время, к которому они принадлежали. Изменяющие жизнь метафорические молнии могли бить парами так же, как реальные, убившие отца, убившие мать.

От ощущения сверхъестественного волосы на голове Спаркл встали дыбом, но так она отреагировала на необычность ситуации, потому что страха не испытывала. За себя она совершенно не боялась. Судьба уже нанесла ей столько ударов, что она давно смирилась со всем, что уготовано, держа под контролем то, что могла, и отказываясь тревожиться из-за остального. Она позволяла себе бояться только молний, которые убили отца и мать, но теперь переступила даже через этот страх. Если бы внезапно они вновь оказались в прекрасном «Пендлтоне» и над городом бушевала бы жуткая гроза, она спустилась бы вниз, вышла во двор, чтобы поднять голову и доверчиво смотреть в небо, в полной уверенности, что смерть найдет ее лишь в предписанный судьбой момент, и дату эту определили, когда она родилась.

Профессор Толман Рингхолс, отравление мескалином, Айрис, другие метафорические молнии пробивали для Спаркл новые пути сквозь жизнь, и это странное событие стало всего лишь последним. Она сжилась с ним быстрее своих соседей: уже несколько месяцев чувствовала, что судьба запаздывает с очередным ударом молнии.

Более тринадцати лет тому назад, обнаружив, что она беременна Айрис, Спаркл поняла, что маленького наследства, доставшегося от родителей, уже не хватит, чтобы оплачивать и повседневные расходы, и обучение. Она ушла из колледжа, намереваясь найти работу регистратора или клерка. И хотя она никогда не покупала лотерейных билетов, купила два в тот самый день, и второй неделей позже принес ей двести сорок пять тысяч долларов. После уплаты налогов у нее осталось достаточно денег, чтобы ни о чем не тревожиться ближайшие четыре или пять лет, даже с учетом особой заботы, которая требовалась Айрис. Тем не менее она решила не возвращаться в университет, а нашла работу, которой захотела заняться вскоре после того, как стала круглой сиротой в тот грозовой день в штате Мэн.

Через три года после выигрыша в лотерею метафорическая молния вновь ударила в Спаркл, когда ее работа была вознаграждена сторицей, и в тот день она поняла, что этот мир полон таинств и волшебства, а отдельные эпизоды ужаса придают ему реальности. Смерть являлась лишь платой за допуск в этот мир, достаточно небольшой, с учетом того, что она за это получала. Боязнь смерти означала и боязнь жизни, а последнее лишало всякого смысла саму жизнь.

И до невероятного события этого вечера Спаркл позволяла себе бояться молнии, поскольку чувствовала: жить без страха – искушать судьбу и навлекать на себя беду. Теперь, не боясь ничего, она страшилась только за Айрис, потому что девочка выполняла роль громоотвода, на который нацеливалась судьба, пребывая в дурном расположении духа. Потеря дочери стала бы той молнией, которая убила бы и Спаркл. Она не представляла себе, что сможет и дальше воспринимать мир как зачарованное место, если бы эту трудную в общении, но абсолютно невинную девочку отняли бы у нее.

Айрис стояла отдельно от матери, спиной к окнам, и мальчик держался рядом с ней, но на достаточном расстоянии, давая понять девочке, что осознает необходимость личного пространства, зоны, отделяющей ее от окружающего мира. Спаркл видела, что Уинни обладает обаянием, располагающим к нему других людей, которое со временем переборет его застенчивость.

С видимым усилием мальчик даже внес свою лепту в общую дискуссию, упомянув параллельные миры – читал о них в некоторых из своих любимых романов, – другие Земли, существующие бок о бок с нашей. Какая-то их часть практически не отличалась от нашего мира, другие – сильно разнились.

Спаркл таких романов не читала. Но за последние несколько десятилетий фэнтези, в книгах и фильмах, настолько вплелась в культуру, что она, конечно же, слышала о фантастических концепциях, которые в разговоре затрагивали ее соседи. Они говорили страстно, перебивая друг друга, и вскоре уже напоминали ей членов клуба поклонников «Звездного пути», на дискуссию которых она как-то попала в колледже, где обсуждалась истинная природа Клинтонов – или какая-то не менее значимая тема, – обсуждалась с таким пылом и таким квазинаучным языком, что два десятка участников показались ей полоумными.

Крепко обхватив себя руками, чтобы уберечься от холода, который шел изнутри, Спаркл повернулась спиной к окнам и странному лугу, на который они выходили, лицом к соседям. Дети держались чуть в стороне, остальные – доктор Кирби Игнис, Бейли, Туайла и сестры Капп – стояли кружком. Мебель, на которую они могли бы присесть, отсутствовала, на пол, грязный, в занозах и пятнах мерзкого вида плесени, садиться никому не хотелось.

Доктор Игнис, которого Спаркл практически не знала, взял дискуссию под контроль, возможно, благодаря внешности доброго дедушки, которая сама по себе успокаивала, а еще и тем, что решительно отверг версию параллельных миров, во-первых, как теоретическую, а во-вторых, уже по его мнению, маловероятную.

– Эту концепцию первоначально выдвинули в отчаянной попытке объяснить, почему наша Вселенная спроектирована с такой точностью, что зарождение жизни оказалось неизбежным.

– А зачем понадобилось такое объяснение? – спросила Эдна Капп. – Жизнь просто есть.

– Да, но, видите ли, есть и двадцать универсальных констант, от кванта действия Планка до гравитационной постоянной, и если хотя бы одну из них изменить на самую малость, вселенная обратится в хаос, потеряв способность формировать галактики, солнечные системы или планеты и поддерживать любую форму жизни. Вероятность того, что другая вселенная будет такой же дружелюбной, как наша… это просто невозможно, один к триллионам квадриллионов.

– Но жизнь… она есть, – повторила Эдна.

– Да, но специфичная природа этих констант предполагает замысел, настаивает на его наличии. Наука не может, не потерпит идею конструктора вселенной.

– Я очень даже потерплю, – заявила Эдна.

– Я о другом, – покачал головой Игнис. – Ничтожно малая вероятность того, что все двадцать универсальных констант именно такие, какие они есть, и стремление объяснить зарождение жизни без участия конструктора вселенной, заставили некоторых ученых-физиков предположить, что вселенных бесконечное множество, а не только наша. И среди триллионов, и триллионов, и триллионов вселенных есть одна – наша – с двадцатью константами, необходимыми для поддержания порядка и жизни, то есть мы своим появлением обязаны случаю, а не конструктору.

Отмахнувшись от этой гипотезы, как от назойливой мухи, Игнис продолжил:

– Во что бы мы ни верили, думать, что сейчас нас перенесло в какой-либо параллельный мир, – потеря времени. Это наша Вселенная, наша Земля, в какой-то момент далекого будущего. То, что мы видели, инопланетный ландшафт за этими окнами – результат то ли сотен тысяч лет эволюции, то ли какого-то катастрофического события, которое за несколько столетий кардинально изменило планету.

– Этот «Пендлтон» в прискорбном состоянии, – указала Марта Капп, – но не мог он простоять несколько столетий, не говоря уже о сотнях тысяч лет.

– Города нет, – напомнил ей Игнис. – Метрополис не может разрушиться и исчезнуть бесследно, уступив место траве, за несколько десятилетий.

– Почему «Пендлтон» стоит по-прежнему… и только он? – спросил Бейли Хокс. Указал на двенадцать бронзовых канделябров, появившихся в квартире Капп уже после того, как эта квартира сменила владельца, причем семь из них еще горели. – Откуда берется электроэнергия? И как лампочки накаливания могут работать через многие столетия? И остались ли в этом будущем люди? Если да, где они? Если людей нет… кто генерирует электричество?

Они переглядывались, никто не спешил предложить свою версию.

– Мы ведь попали сюда не навсегда, так? – спросила Туайла. – Не можем попасть. Должен быть путь назад.

– Своей волей нам дверь в прошлое не открыть, – ответил доктор Игнис. – Точно так же, как не мы открывали дверь, которая привела нас сюда. Она откроется при создании подходящих условий.

– Каких условий? – спросила Туайла.

Доктор Игнис покачал головой.

– Я не знаю.

– И почему только люди совершили этот… этот прыжок? – задала Туайла очередной вопрос.

– Люди и кошки, – поправила ее Эдна, когда два красивых серо-синих кота осторожно вошли в гостиную из другой комнаты. Она наклонилась и взяла одного на руки, но ее сестра не захотела расставаться с пистолетом, поэтому позволила доктору Игнису поднять с пола второго.

– Кошки и люди, – кивнула Туайла. – Плюс наша одежда и вещи, которые находились при нас. Но ничего больше.

– Любое живое существо создает слабое электромагнитное поле, – указал доктор Игнис. – Возможно, в этом причина. Переносится все, что находится в зоне действия электромагнитного поля живого существа.

– Люди и раньше исчезали из «Пендлтона», – напомнила Марта Капп. – Дети Эндрю Пендлтона, в конце тысяча восемьсот девяностых.