Текст книги "Город (сборник)"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

22

Когда мистер Смоллер, техник-смотритель и теоретик заговоров, не откликнулся на звонок в дверь, я принялся искать его по всему дому. Он мог быть в любой квартире, занимаясь мелким ремонтом, но прежде всего я спустился в подвал, где он обычно проводил большую часть времени. Я воспользовался внутренней лестницей, вместо того чтобы выйти в проулок, из которого в подвал вела своя дверь. Спускаясь по крутым деревянным ступеням, я услышал, как мистер Смоллер разговаривает сам с собой в лабиринте техники, которая обеспечивала дом всем необходимым для проживания.

Расположением помещений подвал ничем не отличался от любого этажа, но казался больше и загадочнее, отчасти благодаря трубам, бойлерам, электрическим проводам, большим распределительным щитам и прочему оборудованию, которые в своей совокупности казались лабиринтом такому маленькому, как я, а отчасти из-за тусклого освещения. Везде собирались тени, нависая над проходами, как черные полотнища. Тут и там стояли бочки без наклеек, большие ящики с написанными на них числами, которые не говорили о том, что в них находится. Все это и придавало подвалу загадочности.

Приглушенный гул грозы проникал в подвал по вентиляционным трактам, уходившим на крышу. Дождь бил и в грязные, узкие окна под самым потолком. Со всеми этими звуками подвал в еще большей степени представлялся другим миром.

На полу паук, размером с четвертак, выбежал из тени и продолжил путь через световое пятно под одной из редких ламп. Увидев его, я застыл. Пауков не любил, но мое отвращение к этому проявилось особенно ярко. Встреча с Фионой Кэссиди пощекотала мне нервы куда сильнее, чем любой фильм об инопланетянах или вуду. Так что теперь они напоминали натянутые струны. Вместо того чтобы раздавить паука, я с предчувствием дурного наблюдал, как он пересекает мне путь, убежденный, что в это странное утро в каждом моменте есть что-то сверхъестественное, а потому этот паук, возможно, хуже черной кошки.

Когда паук исчез в тенях по другую сторону светового пятна, я пошел на голос Реджинальда, разговаривавшего сам с собой. Нашел его в свете портативного фонаря, подвешенного на проходящей над головой водяной трубе. Мистер Смоллер проводил плановое техническое обслуживание третьего из трех больших бойлеров, который обеспечивал горячей водой батареи. Летом, естественно, тепло в квартирах никому не требовалось. Мистер Смоллер вычерпывал осадок со дна большого водяного резервуара, – грязь, консистенцией напоминающую густой сироп. Он уже наполнил одно ведро и теперь наполнял второе.

Невысокий мужчина с толстым животом, он, как всегда, был в майке, брюках цвета хаки с эластичной лентой вместо ремня и с широкими, крепкими подтяжками, на случай, если эластик подведет. Однажды он рассказал мне, что воспитывала его бабушка, «злобная старая кукушка», и если он чем-то вызывал ее неудовольствие, она раздевала его до трусов и отправляла на улицу, чтобы над ним насмехались. Мистер Смоллер утверждал, что нет ничего хуже, чем ходить без брюк, особенно если у тебя кривые ноги и толстые колени. Конечно же, люди показывали на него пальцем и смеялись. Впрочем, я полагал, что в случае мистера Смоллера ходить в майке ничуть не лучше, потому что его грудь, спина и руки заросли густыми, вьющимися волосами, напоминающими шерсть пуделя, иссиня-черными на фоне белой кожи, и поневоле напрашивалось сравнение с чесоточным медведем.

Когда я подошел к нему в то утро, он стоял на коленях у громадного бойлера, что-то непрерывно бормотал, словно два человека о чем-то с интересом спорили, но, увидев меня, широко улыбнулся.

– Неужто к нам пожаловал сам Сэмми Дэвис-младший? Споешь мне «Какой же я дурак», Сэмми?

– Вы знаете, что я не пою, мистер Смоллер.

– Не надо водить меня за нос, Сэмми. Ты все время поешь в Вегасе, и тебе платят за это большие бабки.

– Может, я бы и спел, если бы получал большие бабки.

– Скоро я закончу слив этой грязи, – он указал на густую жижу, вытекающую из бойлера во второе ведро. – Потом поднимусь наверх и достану из загашника пару тысяч. Думаю, этого хватит, чтобы ты спел одну песню?

– Иногда вы говорите такие глупости, мистер Смоллер.

– Да, наверное, ты никогда не пел за такие гроши. Сколько тебе заплатили за съемки в фильме «Одиннадцать друзей Оушена»?

– Примерно сто миллионов.

Он сделал вид, что потрясен.

– Тогда почему ты по-прежнему живешь в этой дыре?

– Роскошная жизнь – не мой стиль.

– Наверное, нет. – Жижа перестала течь из бойлера, и он закрутил вентиль, перекрыв слив. – Жаль, что ты не Сэмми Дэвис. Тогда ты бы знал актера Питера Лоуфорда. Мне бы хотелось поговорить с Питером Лоуфордом. Он кое-что знает о том, кто действительно убил президента.

– Вы про президента Кеннеди?

– Конечно, не про Эйба Линкольна. Лоуфорд женат на Патриции Кеннеди. Вот что я тебе скажу: на спусковой крючок нажимал не Ли Харви Освальд. Приложить к этому руку мог Кастро. Будь у меня твои сто миллионов, я бы поставил их на то, что ниточка тянется к Розуэллу в июле сорок седьмого.

– Кто такой Розуэлл?

– Розуэлл – не кто, а что, место, в штате Нью-Мексико. Там разбилась летающая тарелка. В июле сорок седьмого года. Там нашли мертвых инопланетян, возможно одного живого. Правительство об этом с тех пор только врало.

– Ух ты!

Отсоединяя короткий шланг от сливного патрубка бойлера, мистер Смоллер продолжил:

– И крушение летающей тарелки около Лас-Вегаса в апреле шестьдесят второго наверняка имеет к этому отношение, потому что Джек Руби в это время как раз находился в Лас-Вегасе. – На мой вопрос, кто такой Джек Руби, мистер Смоллер ответил: – Он убил Ли Харви Освальда сразу после того, как Освальд не убил Кеннеди. Конечно же, не обошлось тут и без мерзавцев «Билдербергеров».

Из наших прошлых разговоров я знал, что «Билдербергеры» – международное тайное общество, штаб-квартира которого расположена в Женеве, Швейцария. А создали его инопланетяне, живущие среди нас, чтобы со временем подчинить ему весь мир. В девять лет я не мог знать, существовали «Билдербергеры» на самом деле или являлись фантазией мистера Смоллера. Я думал, что он, конечно же, сумасшедший, но добрый сумасшедший, и некоторые его истории просто завораживали. Поскольку он был гораздо старше меня, мне следовало выказывать уважение, и я никогда не позволял себе усомниться в достоверности его историй.

В то утро, однако, меня сильно напугала Фиона Кэссиди, реальность которой точно не вызывала сомнений. Она представлялась мне куда более серьезной угрозой, чем «Билдербергеры», базирующиеся в далекой Женеве. И я подумал, что самое время перевести разговор на нее.

– Новая женщина такая красивая.

– Все, что идет не так в эти дни, – мистер Смоллер встал, – их происки, этих чертовых «Билдербергеров». – Он подхватил оба ведра с отстоем и направился к наружной двери из подвала, к которой вел короткий пандус. – Все эти торнадо в прошлом году, жертвами которых стали двести человек, убийца медсестер в Чикаго, эти опасные для жизни скейтборды, Нэт Кинг Коул[26]26
  Нэт Кинг Коул / Nat King Cole (настоящее имя Натаниэль Адамс Коулз / Nathaniel Adams Coles, 1919–1965) – популярный американский джазовый пианист и певец.


[Закрыть], умерший от рака легких в сорок пять лет.

– У нее красивые глаза, – гнул я свое, следуя за ним, – синие и одновременно лиловые.

– Девушки в этих глупых сапогах гоу-гоу, мини-юбках, эти странные танцы, ватузи, фруг. Что это за танец – фруг? Почему больше никто не танцует фокстрот? Это все их план, «Билдербергеров».

Он поставил ведра на пол, поднялся по пандусу, чтобы отпереть дверь.

– Как я понимаю, она снимает квартиру на шестом этаже.

Повернув барашек врезного замка, он открыл дверь, похоже, удивился, увидев, что дождь льет как из ведра.

– Нет смысла выходить из дома в такую погоду. Отстой подождет. Это всего лишь отстой. – Он закрыл дверь, запер на замок, повернулся ко мне: – Рак легких убил и Эдварда Р. Мурроу[27]27
  Эдвард Р. Мурроу/Edward R. Murrow (настоящее имя Эгберт Роскоу Мурроу/Egbert Roscoe Murrow, 1908–1965) – известный американский журналист, радио– и телекомментатор.


[Закрыть], но, уж прости меня, я об этом не грущу, потому что все эти знаменитые репортеры – марионетки «Билдербер…» – Он остановился на полуслове, склонил голову, посмотрел на меня так, словно мои слова дошли до него только сейчас, задержавшись в пути. – О ком ты говорил, Иона?

– О красивой женщине из квартиры 6-В.

Увидев ее спальник и большую сумку, при отсутствии мебели и другого багажа, я подумал, что она, возможно, заселилась без ведома владельца, вскрыв замок, с тем чтобы жить, пока кто-то не попросил бы ее на выход. Конечно, не выглядела она человеком, который самовольно вселяется в пустующие квартиры – слишком красивая, – но кто знает? А когда она пригрозила мне расправой, если я кому-то о ней расскажу, мои подозрения только усилились.

Но мистер Смоллер их тут же развеял.

– Ты думаешь, она красивая?

– Да, конечно, и очень.

– А по-моему, нет. В лучшем случае хорошенькая. А с таким ледяным взглядом ее и хорошенькой, пожалуй, не назовешь. Та еще штучка.

Я понимал, о чем он. Но его ответ вызвал недоумение.

– Но тогда почему вы сдали ей квартиру?

Спускаясь по пандусу, он напоминал мне добродушного тролля из книги, которую я недавно прочитал. Ту часть головы, которая еще не облысела, покрывали короткие жесткие вьющиеся волосы, эдакие стальные завитки.

– Сынок, я не занимаюсь сдачей квартир. Агенты по найму жилья работают в центре города, где корпоративные ублюдки получают большие деньги за ковыряние в носу. – Он остановился у ведер, оглядел их, решил оставить у пандуса, направился к бойлерам. – Компания с черным сердцем владеет, наверное, сотней таких хибар. Я всего лишь человек, который не платит за жилье, собирает с бедных арендную плату и гоняет тараканов, которые хотят тоже жить здесь забесплатно.

– Как ее зовут? – спросил я, не отставая от него.

– Ева Адамс.

– Вы уверены?

– Так мне сказали. А настоящая фамилия может быть и Франкенштейн. Меня это не касается. Она не арендатор. Живет бесплатно, так же, как я, но только два месяца. За это время обдерет все обои в квартире 6-В, снимет потрескавшийся линолеум, покрасит стены. Она переезжает с места на место, выполняя эти работы. Каждый находит свой способ устроиться в этом суровом мире.

– Не выглядит она, как Ева Адамс, – изрек я, когда он поднял ящик с инструментами, стоявший у бойлера.

– Правда? И как должна выглядеть Ева Адамс?

– Не так, как эта женщина. Ей подходит более красивое имя.

Смоллер посмотрел на меня, поставил ящик с инструментами на пол, присел, чтобы мы оказались лицом к лицу.

– Мальчики иногда влюбляются. Я влюбился в свою учительницу во втором классе. Не в ее внешность, а в нее. Рассчитывал, что она подождет, пока я вырасту, после чего мы будем жить долго и счастливо. Черт, однако потом выяснилось, что она замужем. Мое глупое сердце разбилось. Но сложилось так, что она развелась и вышла замуж за другого. Я осознал, что она не знает – а может, ей наплевать – о моей любви. Тогда я ее люто возненавидел. Но это принесло боль мне – не ей. Когда ты вырастешь, Иона, женщины будут так часто разбивать тебе сердце, что потеряешь счет. Хочешь совет? Не позволяй им начинать, когда ты еще такой юный.

Я не влюблялся в Фиону Кэссиди – или в Еву Адамс, – которая, по моему разумению, была маньячкой, а то и ведьмой. Но по двум причинам решил не делиться этим с мистером Смоллером. Во-первых, меня порадовала его забота о моем сердце, и он мог расстроиться, если бы его искренний совет оказался лишним. Во-вторых, и это куда важней, я не хотел, чтобы он дал ей знать, что я интересовался ее особой. Она любила резать. Меня не устраивала перспектива попасть под ее нож. Предположение Смоллера, что я влюбился в нее, предоставило мне возможность слезно просить его о том, чтобы он не рассказывал ей о моей влюбленности.

Мистер Смоллер поклялся сохранить мой секрет, а я пообещал следовать его совету. Нашу договоренность мы скрепили рукопожатием: двое мужчин разных поколений, но, тем не менее, осознающих, что романтика опасна и нет большей печали, чем страдания от неразделенной любви.

Выпрямившись в полный рост – под раскаты грома и сполохи молний, отражающиеся в грязных окнах под потолком, – мистер Смоллер сменил роль отца-советчика на более привычную: параноического техника-смотрителя.

– Пора приниматься за работу, хотя какой в этом смысл, если мы собираемся сбросить атомную бомбу на русских, а им не терпится сбросить ее на нас. Война здесь, война там, преступность везде, и однако всем наплевать на все, за исключением «Битлов», и какого-то парня, который рисует огромные банки с супом и продает как явления искусства, и этой кинозвезды, и той кинозвезды. Мир – дурдом. Везде безумие. Везде страхи. Везде…

– …эти «Билдербергеры», – вставил я.

– Золотые слова, – согласился мистер Смоллер.

23

Поскольку идти в общественный центр под проливным дождем совершенно не хотелось, мне следовало спуститься на второй этаж, позвонить в дверь миссис Лоренцо и присоединиться к деткам, которые находились на ее попечении. Когда мама работала, мое пребывание в нашей квартире в одиночестве ограничивалось несколькими минутами. Для мальчика моего возраста я ко всему относился очень ответственно и не давал маме причин волноваться из-за того, что начну играть спичками и сожгу весь дом. Тем не менее Бледсоу в ней было куда больше, чем Керка, а Бледсоу не оставляли маленьких детей одних на длительные промежутки времени, чтобы у них не возникало желания набедокурить и попасть в беду.

Полвека спустя я лучше, чем в тот день, понимаю мой потенциал по части набедокурить. Несмотря на все неприятности, которые выпали на мою долю, теперь, в далеком будущем, мне остается только удивляться, что я сумел так легко отделаться.

Я знал, что правила, установленные моей мамой, не терпят каких-либо толкований вроде тех, к которым прибегают адвокаты, пытаясь найти в законе лазейки для своих обвиняемых в преступлении клиентов. Мама говорила просто и ясно, так что мне оставалась только выполнять ее наказы. Оставив мистера Смоллера с его бормотанием в подвале, я убедил себя, что запрет на пребывание в квартире в одиночестве дольше нескольких минут не распространяется на дом, то есть я мог бродить по нему часами, словно мама одобрила бы мое намерение шпионить за кем-то из наших соседей.

По черной лестнице я поднялся на шестой этаж. Через маленькое окошко в двери заглянул в коридор. Представив себе, что я такой же незаметный, как Наполеон Соло, Человек от Д.Я.Д.И.[28]28
  Сценарий сериала «Человек от Д.Я.Д.И. / The Man from U.N.C.L.E.» написан Яном Флемингом и задумывался как мини-бондиана.


[Закрыть] – этот сериал с успехом прошел годом раньше и поразил мое воображение, пусть даже я мало что понимал, – я тенью проскользнул в коридор. Квартира 6-В находилась по мою правую руку.

Слева, между квартирами 6-А и 6-Б, дверь вела в служебный чулан. Петли скрипнули, но негромко. Без колебаний я переступил порог и закрыл дверь за собой. Фиона Кэссиди могла узнать о моем присутствии на шестом этаже, только если стояла в прихожей своей квартиры и смотрела в глазок.

Включив в чулане свет, я потянул шнур, привязанный к закрепленной с одной стороны на петлях крышке люка. Она откинулась вниз, а закрепленная на ней лестница раздвинулась, обеспечивая доступ на чердак.

Вот тут у меня возникли сомнения. Женщина угрожала мне ножом. Вроде бы представлялось более логичным спрятаться под кроватью, а не пытаться побольше о ней узнать. Нет, нет и нет! Я видел ее во сне, она попала в нашу квартиру через запертую дверь. То есть представляла собой главную угрозу. И мне просто не оставалось ничего другого, как выяснить, кто она такая.

Я достал из кармана медальон с перышком, и от одного взгляда на него моя решимость вернулась.

Я с готовностью верил в магию, хотя не понимал источник ее силы и предназначение. Возможно, зачаровать меня не составляло труда, потому что, будучи Бледсоу, я родился с любовью к музыке. А музыка – хорошая музыка, великая музыка, по сути своей магическая, ее загадочное воздействие на людей тесно переплетено с тайнами всего сущего. Когда мы захвачены Моцартом или Гленном Миллером, мы находим себя в присутствии чего-то удивительного, и нет таких слов, которыми можно описать наши ощущения, потому что восторженная хвала и рассуждения об идеальной гармонии являются богохульством.

Поднявшись по лестнице, я щелкнул выключателем, установленным на раме, в которую заходила крышка, и тут же зажглись лампы в керамических патронах, которые крепились к стропилам на больших расстояниях одна от другой. Тени не разлетелись, но просто отступили, перегруппировались и застыли, как часовые.

Высота чердака не позволила бы мужчине выпрямиться в полный рост, но такой мальчишка, как я, не испытывал с этим никаких проблем. Я видел водопроводные трубы, электрические провода, вентиляционные короба. Между лагами на полу лежала теплоизоляция. Недавно устаревшие изоляционные материалы заменили розовым фиберглассом.

Я потянул за верхнюю перекладину лестницы, она сложилась, и крышка плавно поднялась, войдя в соответствующее гнездо в раме.

Если бы моя нога соскользнула с лаги шириной в два дюйма, то пробила бы и тонкий слой теплоизоляции, и потолок из гипсокартона, изрядно удивив жильцов, окажись они в квартире.

К счастью, тут и там к лагам прибили квадраты фанеры, эквивалент выступающих из воды камней, по которым реку переходили, не замочив ног. И я осторожно отправился в ту часть чердака, под которой находилась квартира 6-В. Широкий короб вытяжки подсказал мне, что внизу кухня, и я уселся рядом, в надежде услышать что-нибудь интересное.

Пусть и легкий, как пушинка, передвигался я не бесшумно, но надеялся, что едва слышные поскрипывания и потрескивания не могли вызвать подозрений Фионы Кэссиди. Дождь барабанил по крыше, ветер испытывал на прочность стены, а потому шум моих шагов наверняка растворялся в этих куда более громких звуках.

Я разбудил спящих мотыльков, которые теперь метались от одной лампы к другой. У лампы зависали, трепеща, раскрыв серые крылышки, открывая уязвимые брюшка свету, который боготворили. Между лагами в слоях фиберглассовой изоляции жили, несомненно, легионы тараканов, которые этой изоляцией и питались. Лишь некоторые рисковали забраться на фанеру и далее, в складки моих джинсов. Я же не решался их скинуть, опасаясь, что шуршание, вызванное движением ладони по материи, могут услышать внизу.

В потолке кухни прорезали дыру, чтобы пропустить металлический короб вытяжки, через который из квартиры уходили запахи готовки. Дыра эта превосходила размерами короб, и с каждой стороны последнего оставался зазор чуть больше четверти дюйма. Через эти зазоры я мог слышать все звуки, раздававшиеся внизу.

Научившись терпению за те месяцы, когда Тилтон препятствовал моим занятиям на пианино, я ждал, застыв, как памятник. Минут через пятнадцать услышал приглушенные голоса, и меня не удивило, что вытяжной короб заблестел в зажегшемся внизу свете.

Если бы они осмотрели в зазор между коробом и дырой в потолке, то заметили бы, что на чердаке горит свет, и, возможно, сообразили, что кто-то шпионит за ними.

Я предположил, что женский голос принадлежал Фионе Кэссиди, но утверждать бы этого не стал, поскольку доносился он до меня сильно приглушенным и искаженным. Вроде бы разобрал «маленький говнюк» и «проныра», но, с другой стороны, их могло подсказать мне мое воображение. Говорила, главным образом, женщина, и чувствовалось, что она – главная. Мужчину отличал мягкий голос, говорил он короткими предложениями и, как мне показалось, на иностранном языке.

Минут через десять мужчина ушел. Дверь за ним закрылась. Женщина осталась, напевая мелодию, которой я не знал. Вскоре до меня долетел запах свежесваренного кофе. Ложечка стукнула по фаянсу или фарфору: она размешивала сахар. Покинув кухню, свет она не выключила.

Медленно и осторожно переходя с одного квадрата фанеры на другой, я искал Фиону Кэссиди. Наконец сквозь шум дождя и ветра услышал, что она поет «Нарисуй это черным», хит этого лета, исполненный «Роллинг стоунз». Как певица она не могла составить конкуренцию ни моей маме, ни кому-то еще. Моя мама не стирала свое грязное белье на людях, вот и этой женщине не следовало петь за пределами своей квартиры, а может, даже и в пределах.

Но с чердака меня выгнало не ее пение, а скука. Шпионя за ней, я надеялся вызнать какой-то важный и ужасный секрет. Но жизнь не так предсказуема, как фильмы. В жизни важные и ужасные секреты открываются тебе совсем не тогда, когда ты их ищешь, а совершенно неожиданно, и захватывают тебя врасплох.

Если по правде, я должен признать: через какое-то время заподозрил, что эта странная женщина прознала о моем присутствии на чердаке и прислушивалась ко мне точно так же, как я – к ней. Когда она начала столь же отвратительно петь «Держись, неряха», у меня создалось впечатление, что последнее слово она заменила на «проныру».