Текст книги "Две взятки на мизере"

Автор книги: Диля Еникеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Боже мой, что же я наделала?! Как я теперь посмотрю ему в глаза? И простит ли он меня? Муж совершил такой благородный поступок – сказал мне, якобы это он убил Костю, чтобы снять этот груз с моих плеч. Ведь Лидия Петровна вчера говорила именно об этом! Как же она догадалась?

Мне подобное даже в голову не приходило. Как только Миша признался мне в убийстве, я тут же поверила. Ни черта не разбираюсь в людях, даже в тех, кто со мной рядом. Не мог Миша совершить хладнокровное убийство и молчать, терзая меня целый месяц и зная, что в убийстве обвиняют меня, ведь он добрый и деликатный человек.

Почему же я, дура, сразу поверила? Почему не раскинула хоть немного мозгами? Ведь права Лидия Петровна – его поведение выглядит нелогично, убил, но не избавился от пистолета, положил его в досягаемой близости, в тумбочку на даче, сохранив на нем свои отпечатки пальцев. Он же ясно сказал: "Алиби у тебя будет. Твоих отпечатков пальцев там нет. Только мои". Миша давал мне понять, что стер мои отпечатки и намеренно оставил свои.

Ведь все ясно, как Божий день – Миша был уверен, что я убила, и на пистолете мои отпечатки, но он избавился от них. А пистолет специально увез из дома, чтобы я сама от него не избавилась. Он хотел, чтобы пистолет был уликой против него, а не против меня.

Господи, да какая же я дура! Если бы задумалась над его словами, то все бы поняла. Он же смотрел мне прямо в глаза, взглядом хотел дать понять. А я... Уехала от него, тут же кинулась в объятия Казановы и неделю не вылезала из постели. Раны зализывала, ловила миг удачи. А ведь Мише нанесла такую душевную рану!.. Не только не оценила его поступок, а бросила его. Лишила сына, оставила одного на даче. Он старался сохранить семью, а сейчас наверняка думает, что лишился ее..."

Когда машина свернула в переулок, ведущий к их даче, Дон уже по звуку мотора узнал, что приехала любимая хозяйка. Радостный собачий лай огласил тишину.

Миша стоял у калитки, держа в руках банку краски и кисть. Услышав звук мотора, он обернулся. Лариса затормозила, но не было сил выйти из машины, ноги сразу ослабели. Они молча смотрели друг на друга через лобовое стекло.

Первым из машины выскочил Алешка и кинулся на шею отцу с радостным криком:

– Папа!

Сын, обычно сдержанный, уже не любил "телячьих нежностей" и уклонялся, когда Лариса или бабушка пытались его обнять или поцеловать, а теперь так бурно проявляет свою радость.

Миша подхватил сына на руки, чего никогда не делал раньше, и прижимал его к себе, не в силах сказать ни слова. Его сын... Его любимый сын, которого он не видел целую неделю и боялся, что не увидит никогда...

В груди Ларисы нарастал какой-то вязкий ком, даже стало трудно дышать, глаза набухли слезами. Что она творила с самыми близкими ей людьми! Из-за своего эгоизма и взбалмошности разлучила ребенка с отцом, а они так привязаны друг к другу!

Почему мы мучаем тех, кто нас любит?! Почему думаем только о себе, забывая о близких и о том, как отразятся на них наши поступки?!

Наконец Миша поставил сына на землю, но не отпускал, глядя на него взглядом, которого Лариса никогда не видела. Как же муж любит сына! Миша молчун, не любитель красивых слов. Да тут и слов не надо – стоит посмотреть на него и все ясно. Только ей, Ларисе, это было неясно. Точнее, она об этом даже не задумывалась. Для неё важнее были собственные переживания – ах, ах, я не могу простить мужа!

Отерев слезы ладонью, Лара наконец вышла из машины, подошла к мужу и посмотрела ему в глаза.

– Миша, прости меня, пожалуйста, за все.

– Я тебя давно простил, – тихо сказал он.

Судорожно вздохнув, Лариса обняла мужа и прижалась к нему.

Дон, стоя по ту сторону запертой калитки на задних лапах, подпрыгивал, царапая когтями по дереву, скулил и визжал.

– Я тебя испачкал, – смущенно сказал Миша, отстраняясь.

Обнимая жену, он по прежнему держал в руках кисть и банку с краской.

– Не беда! – махнула рукой Лариса. – Как говорят физики – это явления второго порядка.

– Ну, пошли домой, – наконец выдавил Миша, и по его чуть охрипшему голосу, Лара поняла, что творится у мужа в душе, как он рад их снова видеть.

Как только муж открыл калитку, Дон бросился на грудь Ларисе, положил лапы на плечи, повизгивая от радости и прерывисто дыша, и лизнул в нос.

– Тихо, тихо, малыш, веди себя солидно, ты же серьезный пес, успокаивала его Лариса.

– Дон! Псина моя хорошая! – Алешка присел на корточки и прижал к себе морду пса. – Как я по тебе скучал!

"Ну вот, слава Богу, мы опять все вместе", – подумала она.

Миша, обняв сына за плечи, повел его в дом, за ними пошла Лариса, но Дон все время путался под ногами, то забегая вперед, то норовя на ходу лизнуть хозяйку хоть куда-нибудь.

Черная сумка преспокойно стояла в прихожей под вешалкой. Как же она в тот раз её не заметила? Вот ведь рассеянная с улицы Басейной... Думала только о своем ненаглядном Казанове. Если бы в прошлую субботу, когда они приехали на дачу, обратила на неё внимание и спросила, как здесь оказалась эта сумка, – все проблемы бы сразу разрешились. Мише не нужно было бы признаваться жене в мнимом убийстве, а ей не пришлось бы столько переживать.

"Да уж, дорогая, ты просто-напросто законченная эгоистка. Занята только собой и ничего вокруг не замечаешь."

– Мам, я пойду к ребятам? – спросил Алешка.

– Иди, сыночек.

Алешка убежал, за ним унесся Дон.

Лариса села за кухонный столик, муж сел напротив. Он выглядел усталым. Глаза запали, лицо грустное, осунулся и похудел. Сердце Ларисы сжалось.

"Как мы делаем больно тем, кто нас любит..."

– Миша, давай поговорим. Нельзя больше молчать.

– Давай, – согласился тот.

– Вчера Алешка рассказал, что вы с ним, оказывается, в ту пятницу, 14 февраля ездили на дачу. Я многое поняла, но хотела бы знать точно. Хватит неопределенности, сомнений и домыслов. Зачем ты сказал мне, что убил Костю, ведь ты же в это время ехал в электричке?

– Чтобы ты была спокойна – тебя не осудят.

– Ты хотел, чтобы осудили тебя?

– Если бы осталась лишь альтернатива – ты или я, то пусть буду я. Мать ребенку нужнее, чем отец.

– Миша...

Слезы хлынули сразу, неудержимо. Лариса вытирала их ладонью, судорожно вздыхала, всхлипывала и не могла вымолвить ни слова.

Муж достал носовой платок и протянул ей. Лара вытерла слезы. Раньше она почти никогда не плакала, а теперь и дня не проходит – глаза на мокром месте. Но кого винить? Сама во всем виновата.

– Значит, ты все это время думал, что я – убийца?

Он отвел глаза.

– Миша, я не его убивала!

– Я тебе верю. Но ты же мне тогда ничего не сказала. А следователь так пытливо допрашивал, где ты была в тот вечер, что было понятно – в отношении тебя есть серьезное подозрение. Он был очень бестактен, задавал неприятные, провокационные вопросы, позволял себе некоторые намеки. Я понял, каково тебе на допросах. Меня допрашивали всего один раз, причем, в качестве свидетеля, и то это вывело меня из равновесия, а тебя, слабую, беззащитную женщину часами терзали почти ежедневно.

– Поэтому ты решил столь своеобразно защитить меня?

– Мне ничего иного не оставалось. Ты не хотела со мной делиться своими проблемами, явно уклонялась от разговора, а я не хотел лезть, когда тебе и так тяжело.

Опять хлынули слезы... Захотелось завыть, зарыдать, рвать на себе волосы, биться головой о стену, проклиная саму себя.

"Что же я за бесчувственная тварь такая! Он так сострадал, сочувствовал, переживал за меня, а я, дура безмозглая, ничего этого не замечала и обзывала бесчувственным его!"

– Ларуся, не плачь, – тихо сказал Миша. – Я знаю тебя с семилетнего возраста и ни разу не видел, чтобы ты плакала.

Она утерла слезы.

– Не буду, Миша, мне просто очень стыдно. Пожалуйста, расскажи мне все подробно.

– Хорошо, – кивнул муж. – Я был уверен, что следователь не станет допрашивать ребенка, и сказал, что мы с сыном весь вечер были дома, потом ты пришла и легла спать. Тогда я надеялся, что этого будет достаточно, и тебя больше терзать не будут, но ошибся. Тебя несколько раз в неделю вызывали на допросы, и ты ходила сама не своя, видно было, как тебе тяжело. Я взял на работе отгул и днем отвез пистолет на дачу. Если бы у нас дома сделали обыск, – оружия нет. А если бы дошло до обыска на даче, то на пистолете только мои отпечатки. Все остальные я стер тряпкой, смоченной маслом. Я бы сказал, что сам отвез пистолет на дачу.

– Но тогда тебя бы обвинили в убийстве, которого ты не совершал!

– Они бы не смогли этого доказать, зато с тебя бы сняли подозрение.

– Нет, Миша, от тебя бы так просто не отстали – у тебя есть мотив.

– На самый крайний случай, Алеша бы подтвердил, что мы были весь вечер вместе. К тому же, сосед с дачи напротив нас видел, он заходил к нам.

– Но мне-то ты зачем сказал, что якобы убил?

– Чтобы тебе стало легче. Хотел, чтобы ты была уверена – тебе ничего не грозит. Если бы ты это сделала, то могла не волноваться, что Леша останется без матери.

Снова полились слезы, но Лариса с ними быстро справилась.

– Бред какой-то получается... Я думала, что ты убил, ты думал, что я убила... Господи, кто же на самом-то деле это сделал?!

– Да зачем нам это знать? Следствие закрыли, к тебе больше не цепляются. Забудь обо всем.

– Миша, я хочу, чтобы ты вернулся домой.

– Я тоже этого хочу. Ты и Алешка – единственные два человека, которые я люблю. Без вас мне и жить не хочется, да и незачем.

– Прости меня, пожалуйста.

– Мне не за что тебя прощать. Ты мать моего любимого и единственного сына. Что бы ты не сделала, – не собираюсь тебя осуждать. Я тебя любил с первого класса и всегда. Просто говорить о своих чувствах не умею, но это не значит, что я ничего не чувствую.

Лара глубоко вздохнула, сдерживая вновь подступившие слезы. Какая же она эгоистка! Вышла за Мишу, не любя, осуждала его за молчаливость, обсуждала его с мамой и Алкой, изменяла ему. А он готов в тюрьму ради неё пойти. Под маской его внешней холодности такие чувства, такое самопожертвование... Ах, Лидия Петровна, как же она была права!

– Побудем здесь до вечера, а потом поедем домой, хорошо?

– Хорошо. Тогда закончу все дела, а то затеял забор покрасить, хотел хоть чем-то отвлечься.

Понедельник, 29 марта.

Когда Лариса проснулась, дома уже никого не было – муж ушел на работу, Алешку шофер с телохранителями повезли в школу.

Приняв душ, она протерла лицо тоником, нанесла маску и пошла в свою комнату. С маской надо лежать и думать о приятном, а не расхаживать по квартире.

Поставив на проигрыватель диск "Solisbery" её любимого ансамбля "Uriah Heep", Лара легла и постаралась думать о приятном, но не очень получалось.

Странная у неё жизнь эти полтора месяца... Было так тяжело, все казалось беспросветным. Потом познакомилась с Казановой и вновь запорхала, строила новые планы. Потом бац! – опять судьба бьет её.

Когда Миша признался в мнимом убийстве, она вначале была в шоке, потом разозлилась на него и решила развестись. Ах да! Надо же сходить в районный суд и забрать свое заявление о разводе, а то вдруг позвонят и Миша узнает, что она, ни в чем не разобравшись и не пожелав выслушать его, помчалась подавать на развод. Хотя, наверное, у них не принято звонить – раз супруги не пришли, следовательно, помирились. Не будет же судья напоминать: "Вы не забыли, что у вас лежит заявление о разводе?" Тогда черт с ним, с этим заявлением, не поедет она в суд – там такая тягостная атмосфера, да и судья такая противная, что не хочется ещё больше портить себе настроение.

Кто же убил Костю? Надо ведь и с этим разобраться.

Диск закончился. Смыв с лица маску, Лариса быстро прошлась по квартире, плотно закрывая за собой двери комнат.

Дон чувствует себя в доме хозяином, Алешка его избаловал, позволяя валяться где тому вздумается, и в их отсутствие пес может преспокойно улечься на диване или в любом понравившемся месте. По весне он линяет, а в гостиной светло-розовый пушистый ковер. В холле мебель обита светло-бежевым бархатом. Вряд ли обивку украсит, если на ней поваляется огромная овчарка, оставляя повсюду клочья желто-черной шерсти. Так что в распоряжении Дона коридор и кухня. Может зайти в туалет или ванную комнату, но там ему не интересно.

Прежняя квартирка была маленькая, но родная, эта же огромная, но чужая. Нет в ней ни тепла, ни уюта. Дизайн, придуманный не ею, слишком роскошная мебель, к которой страшно прикоснуться и не дай Бог, пролить кофе на светлую обивку. Все какое-то ненастоящее, как на показ. Человек, желающий пустить пыль в глаза, – какой он богатый и какая у его шикарная квартира, – может быть, получал бы от неё кайф, но не Лариса. Фотографироваться для журналов – как живут преуспевающие бизнес-леди, в такой квартире можно, но жить в ней неуютно.

Порой Лара ностальгически вспоминала старую квартиру. А может быть, просто потому, что тогда она была моложе. Хотя нет. С прежней квартирой связано немало приятных воспоминаний. Туда Лариса приехала из роддома с новорожденным Алешкой на руках и даже Мише не дала подержать драгоценный сверток.

Как она была тогда счастлива! Пусть нелюбимый муж, зато долгожданный сынуля, которого она слепо, безоглядно полюбила, лишь взяв в руки этот пищащий красный комочек.

"Дайте мне его!" – задыхаясь от счастья и слез, умоляла она тогда акушерку, которая высоко подняла новорожденного, демонстрируя роженице. И та дала, хотя и нельзя. Но ведь акушерка тоже наверняка мать, ей ли не понять, какие чувства испытывает женщина, только что давшая новую жизнь?! Родной, любимый, теплый!..

Потом Лариса ни на минуту не расставалась с сыном. Даже в маленькой кухне стоял его манеж. Когда Алешка спал, Лара катала за собой его коляску по всей квартире, чтобы постоянно видеть ребенка. Спала в его комнате, пока он был маленький. Но потом поняла, что сыну уже нужна своя собственная территория, где он может разбрасывать свои игрушки и книжки, устраивать беспорядок, стоять на голове или приводить других малышей, чтобы играть без материнского надзора.

Лара перебралась в комнату, где спал муж. Тогда и появились проблемы. Миша по ночам работал, чертил или сидел над расчетами. Иногда он уходил работать на кухню, но там было не повернуться, громоздкий кульман не помещался в шестиметровой кухне. Ларисе приходилось засыпать при свете, а у неё смолоду чуткий сон. Стоило мужу скрипнуть стулом или что-то уронить, и она просыпалась, а потом не могла уснуть до утра. Утром оба вставали разбитыми – Миша от усталости, Лара – от бессонной ночи.

Она всегда считала себя уравновешенной, но когда неделями не высыпаешься, тут и самая спокойная женщина взорвется. Миша отмалчивался, иногда оставался допоздна на работе. Тогда Лариса места себе не находила уже поздно, на улице темень, а мужа все нет. Он такой мягкий, никогда не умел драться и постоять за себя, мало ли что...

Потом она стала заниматься бизнесом, ей постоянно звонили в любое время. То Алка, то деловые партнеры. Лариса уходила с телефоном на кухню, но звонки в неурочное время беспокоили и Мишу, и Алешку.

В конце концов Алка убедила её, что надо купить большую квартиру, в которой у каждого будет свой угол, и никто никого не будет беспокоить. Деньги у них уже были, и Лара согласилась.

Миша вначале не хотел, ему было неловко, что на квартиру заработала жена, а не он. Новые времена, черт их дери! Мужик, классный специалист, не может заработать, чтобы обеспечить семью! Слов нет цензурных! – как сказала бы верная боевая подруга.

Лариса купила эту двухэтажную квартиру, но половина комнат пустовала. Каждый обжил себе комнату на первом этаже, а на втором этаже она не бывала месяцами. Что ей там делать? Ужасаться кичевому вкусу дизайнера, который подготовил ей спальню, от которой пришла бы в восторг только дорогая содержанка? А Лара, впервые войдя в спальню, всю в розовых тонах и финтифлюшках, застыла в немом шоке.

Она ненавидела эту квартиру. Единственное её достоинство – теперь никто никого не беспокоит. Лара может приходить поздно, а муж с сыном даже не услышат – её комната почти у входа, сразу за холлом, а комнаты Миши и Алешки находятся гораздо дальше, за гостиной и ещё одной пустующей комнатой, которую дизайнер, очевидно планировал как кабинет. Ларисе нужен был кабинет, но стиль этой комнаты явно не подходил для женщины – все в коричневато-багровых тонах, и она тогда подумала, что у человека, сидящего за этим огромным столом темного дерева, в этом кабинете возникнет либо депрессия, либо желание кого-то убить. Лично у неё немедленно возникло желание убить дизайнера, который уверял её, что все будет по высшему классу. Лариса доверила ему обставить новую квартиру и не контролировала. В результате получился этот ужасающий кич.

Миша тоже отверг эту комнату и обосновался в другой, где кое-что переставил и перенес лишнюю мебель в багрово-коричневый кабинет. Просторную Алешкину комнату тоже оборудовали по-другому – убрали лишнюю мебель, поставили стеллажи, тренажер, письменный стол, столик с компьютером.

Только кухня Ларисе нравилась. Большая, светлая, не сравнишь с их прежней шестиметровой кухней, где нужно было боком протискиваться мимо холодильника, чтобы сесть за крошечный столик. Мебель, белая с темно-серой отделкой, с закругленными краями, весь дизайн в стиль, все необходимые кухонные агрегаты.

Кухня, комната сына и своя, ванная и туалет, – больше Лариса нигде в своей квартире не бывала.

Работающая женщина не в состоянии содержать в чистоте эти хоромы, тем более, что половина комнат пустует. Вытирать там пыль и пылесосить непонятно зачем. Жалко тратить время на такую ерунду. Экономка покупала продукты, убирала всю квартиру. Муж готовил завтрак и ужин себе и сыну.

Лариса вспомнила, что опять не поговорила с гувернанткой сына о дополнительной оплате за то, что та готовит Алешке обед. Ладно, в конце месяца она просто положит в её конверт дополнительную сумму.

Как не хочется ехать на работу! Вчера на даче все было так спокойно, она так обрадовалась, что Миша на неё не сердится, что они опять втроем. Теперь снова навалилась тоска.

Как там её любимый Казанова? Она-то здесь горюет и скучает о нем, а у него новые впечатления, наверняка ему скучать некогда. Почему он полетел в субботу? Ведь впереди два выходных дня. Хотел с кем-то развлечься, а с понедельника включиться в работу?

Приехав в офис своей фирмы, Лариса позвонила подруге.

– Ты где, блядь, шлялась? – заорала та.

Лара опешила. Подруга никогда не позволяла себе подобных выражений в её адрес.

Поняв, что переборщила, Алла сменила тон:

– Ларка, подружка, я места себе не нахожу. Ты ж в субботу уехала вся зареванная, обещала позвонить, а с тех пор от тебя ни слуху, ни духу.

– Прости, засранку, – покаялась Лариса. – Столько всего было... Я отключила мобильник да и вообще мозги у меня всмятку.

– Разве психиатр не привела твои мозги в порядок? – удивилась Алла.

– Да дело не в этом. Не хочу по телефону. Приеду и все расскажу.

– Тогда быстренько закругляйся и ко мне аллюром "Три креста".

Выслушав отчет своих замов, Лариса обсудила с ними дела, и взяв папку с собой с документами, поехала к подруге.

– Алка, опять весь этот кошмар начинается...

– Давай-ка, мать, соплями не растекайся. А то опять сейчас слезу пустишь. Я же вижу, что у тебя веки отекли. Небось, вчера сладко рыдала? По-моему, ты приобретаешь дурные привычки. Некоторые бабы специально ссорятся, чтобы потом с наслаждением, в голос порыдать и почувствовать себя несчастными. И ты туда же.

– Нет, я плакать не буду. Наплакалась уже за эти дни, хватит.

– Тогда рассказывай, что опять стряслось?

– Миша не убивал Костю, потому что в тот вечер он ездил с Алешкой на дачу! – почти закричала Лара.

– Ясно. И нечего так орать, как говорил умный кролик из мультика при Винни-пуха.

– Прости, дорогая, разволновалась. Какая же я мерзавка! Мужа костерила, почем зря, а он пытался меня спасти. Когда следователь стал его трясти насчет моего алиби, Миша вспомнил про мой пистолет и отвез его на дачу. Специально далеко не прятал, чтобы если придут с обыском, сразу нашли. Там только его отпечатки пальцев, мои он стер.

– Получается, Мишка думал, что Костю шлепнула ты, и решил взять эту мокруху на себя? Вместо тебя сесть собрался?

– Да. Говорит, что мать ребенку нужнее, чем отец...

– Ну и дела... – задумчиво произнесла Алла. – Опять поворот событий на 180 градусов. Играет с нами судьба-злодейка.

– И не говори, мать! – вздохнула Лара. – Поэтому я в полной растерянности.

– Ладно, ладно, слезу-то из себя не дави! – одернула её подруга. – И не из таких жоп вылезали. И из этой вылезем.

– Мне бы твою уверенность...

– Для того я и рядом. А Мишка-то каков! Благородный рыцарь да и только! Причем не прекрасную даму спасает, а жену с одиннадцатилетним стажем, которая гуляет от него направо и налево...

– Он сказал, что все мне простил.

– Ну, теперь я Мишку ужас как зауважала. Так бы не каждый смог. Опроси сто мужиков – пойдет он под суд вместо жены, чтобы сохранить ребенку мать, – думаю, ни одного героя не найдется. Надо бы мне с Мишкой встретиться и тоже прощения попросить за все мои подлые домыслы.

– А ты говорила – он бирюк, садист, моральный урод...

– Все, все, беру свои слова взад! И Михуэлисом больше называть не буду. Отличный Мишка мужик, хоть и молчун. Просто нет слов – одни чувства. Вот ведь какая любовь, поди ж ты! То, что он в тебя ещё со школы влюблен, это было видно невооруженным глазом, но чтобы после стольких лет совместной жизни сохранить такие нежные чувства к жене... Просто герой наш Мишка. Рыцарь печального образа.

– Я тоже не предполагала в нем такого душевного благородства, грустно сказала Лара. – Так по-свински себя с ним вела, черт-те что за эти дни про него думала и говорила, почти возненавидела... Что удивительно психиатр точь в точь все предсказала. Все совпало, как она говорила.

– Она что, ясновидящая?

– Нет, просто очень умная баба.

– Так она ж сама сказала, что Мишка шизоид!

– Лидия Петровна разъяснила, что я неправильно её поняла. Она просто рассказала мне, какие бывают шизоиды, а я решила, что это про Мишу. Вчера она рассказала про другие варианты личности, и я поняла, что это про него.

– Так кто ж он на самом деле-то?

– Для этого ей надо с ним хотя бы недолго пообщаться, и она сразу определит, а моя оценка субъективна.

– Да, наверное... – согласилась Алла. – Когда не любишь мужика – всех собак на него навешаешь.

– Психиатр то же самое сказала, только другими словами, научными.

– Получается, что про шизоида и парадоксальную психику ты сама придумала?

– Получается, так. До чего мне стыдно за все, Алка, если бы ты только знала!..

– Но-но! – погрозила пальцем подруга. – Пошла ворона говно долбить! Кончай заниматься самоедством. Что-то ты, мать, совсем распустилась. Ты же всегда была дамочка сдержанная в выражении чувств. Из камня было проще выжать слезу, чем из тебя. А в последние дни постоянно хлюпаешь носом.

– Ох, Алка, знала бы ты, как мне тяжело. Полнейшей гадиной себя чувствую. Миша молча переживал, страдал, а я...

– Прекрати, подруга, эти сопли-вопли! – прикрикнула на неё Алла. Чего не бывает в семейной жизни! Другие вон башку супругу сковородкой пробивают, а потом в больницу бегают, передачи носят и живут себе до следующего мордобоя.

– Только этого ещё не хватало! – возмутилась Лариса.

– А может, и не хватало... – раздумчиво произнесла Алла. – В этом тоже есть своя сермяжная правда – пар выпустить тоже иногда не мешает.

– И что – обязательно сковородками друг друга лупить?!

– Не обязательно. Можно утюгом или гантелей.

– Алка, кончай хохмить. Ругаться, а тем более, драться, – не мой вариант. Это ты тарелки об своих мужей била.

– Била, раз заслужили. Моего первого хазбенда, однажды так отделала, что он за свой "Макаров" схватился – перебздел, что я его вообще урою. Тоже мне – нашел пугливую! Щас! Испугалась я его сраного пистолета! Муженька я могла бы и голыми руками придушить. Отняла "Макаров" да в окно выбросила. Петька потом два часа по кустам ползал, пока нашел.

– Неужели тебе самой нравилась такая жизнь?

– Нравится – не нравится, спи, моя красавица, – отмахнулась Алла словами известной частушки. – Довел меня Петька до белого каления, а я баба вспыльчивая, меня нельзя трогать за нервы.

– Нет, Алка, я так не могу.

– Ну и не моги. Каждому свое, – как говорили древние и как было написано на воротах Бухенвальда.

Лариса лишь вздохнула.

– Слушай, подруга, – оживилась Алла. – Теперь тебе не надо с Мишкой разводиться!

– Я и не собираюсь.

– Слава Богу. А ведь Мишка мог бы и обидеться. Он ради тебя всем рисковал, а ты его ни за что ни про что под зад коленом и даже объяснений выслушивать не пожелала. Ну, в этом весь Мишка. Не любит он разговоров душещипательных. А тебе-то зачем сказал, будто это его мочилово?

– Чтобы снять с моей души моральный груз. Миша был уверен, что убила я, и как бы дал понять: ты не бойся, тебя не посадят, все возьму на себя.

– Но ты-то хороша, засранка! Нет, чтобы к мужу подойти с душой, расспросить. Вот уж, небось, ему обидно-то было! Мишка же ради тебя старался, а ты его бросила одного на даче и умотала в Москву.

– Ой, Алка, не трави опять душу! Я себя такой паскудой чувствую, как представлю, что он пережил! Ты бы видела его – одни кожа да кости, весь серый, глаза печальные.

– Довела мужика, поганка! Все бы тебе шашни крутить. Ладно бы крутила с умом, как я, чтоб никто не знал. Дура ты, Ларка, и бить тебя некому! Была бы я твоим мужем – выдрала бы на конюшне вожжами, как в добрые старые времена. Ну, ладно, выпустили пар, и будет. Давай будем думать, что дальше делать.

– Перед Мишей я уж как-нибудь вину свою заглажу, объясню ему все.

– Но-но! – осадила Алла. – Все не надо! Ты еще, дурочка, про всех своих хахалей ему расскажешь – с тебя станется. Зачем мужу бередить душевную рану?! Ты к нему теперь с лаской подойди, чтобы компенсировать свое свинское поведение. А про прошлое молчи. Забыли. Мишка ведь уже не думает, что Костю замочила ты?

– Я сказала, что не убивала, и он сразу поверил.

– Ну и семейка у вас. Что ты, что Мишка. Молчат, темнят, а из-за этого сколько переживаний. Говорю же – лучше бы тарелки били и пар выпускали. Ладно, будем считать, что это в прошлом.

– Алка, я ведь почему трясусь – если ни я, ни Миша не убивали Костю, то кто же это сделал?

– Что, опять будешь меня подозревать? – съязвила верная боевая подруга.

– Но ведь кто-то же Костика убил?

– А ты думаешь, нам стоит копаться в этом дерьме?

– Но рано или поздно это может выплыть.

– Может... – задумчиво проговорила Алла. – Тогда давай расскажем все Мирону. Он у нас большой специалист по убийствам, у нас с тобой пока такой практики нет. Вот пусть мой милый и разбирается, кто Костю пришил.

– Нет, Алка, давай не будем впутывать Славу. Я боюсь, что он будет действовать своими обычными методами. Наверняка решит, что Савва ему свинью подложил, и начнется стрельба.

– Да, мать, тут ты права, нам войны не надо. Убьют ещё ненароком нашего защитничка, что мы с тобой тогда будем делать? Но ведь сами-то мы в этом дерьме не разберемся?

– Я хочу обратиться к своей адвокатессе. Она нескольких людей уже выручила. Наташа может подключить своих знакомых из детективного агентства.

– Вот это ты правильно придумала, подружка! – оживилась Алла. – Точно! И все будет по-тихому. Частные сыщики зря шум поднимать не будут. Ты предупреди, чтобы они проводили расследование очень-очень аккуратно. Ментам светить это не надо. Пока-то дело закрыто, но могут и снова начать копать по вновь открывшимся обстоятельствам. Опять начнут нас с тобой на допросы таскать. Нам такого геморроя не надо. Да и вообще – неизвестно, какое ещё дерьмо во всей этой истории вылезет. Лично я бы вообще эту историю похерила, по принципу: не тронь – вонять не будет. Но ты, я вижу, горишь жаждой отмщения?

– Нет. Хочу разобраться. Тогда нам можно будет спокойно спать. Я все же думаю, что Костю убил кто-то из его знакомых.

– Ладно, так и сделаем. Думаю, частное расследование не причинит нам вреда, если сыщики проведут его по-умному.

– Тогда я сейчас позвоню адвокатессе.

– Звони.

Лариса сняла трубку, набрала номер Наташи и договорилась, что приедет к ней в три часа. Пока она разговаривала, Алла прошла к холодильнику и достав пластиковые упаковки с салатами, выложила на столик, расставила приборы и чашки и включила кофеварку.

– У меня в запасе два часа. Заеду-ка я к психиатру. Надо ей все рассказать про Мишу. Думаю, она обрадуется. Ведь Лидия Петровна была совершенно права в оценке его личности. Слава Богу, она мне открыла глаза на собственного мужа и отговорила с ним разводиться.

– Может, перекусишь со мной? Толик притаранил твои любимые итальянские салаты. Тут и мидии, и осьминоги, и гигантские креветки. Я вчера три упаковки смела. Ты же любишь морскую живность.

– Спасибо, дорогая, но мне есть совершенно не хочется. Игорь за прошлую неделю впихнул в меня столько еды, что могу устроить себе разгрузочную неделю.

– Счастливая ты! Стройная, как тростинка, будто и не рожала. Я-то страсть как люблю повеселиться, а особенно пожрать. А уж как распереживаюсь, – жру в три горла. Ты меня расстроила своими новостями, теперь слопаю не менее двух упаковок. Подсобила бы, подруга, а? Составь компанию, побренчи вилкой, и мне меньше достанется, а то я скоро в свой 50-й размер не влезу, а буду носить 54-й.

– Дай мне с собой сухим пайком. Дома съем. Сейчас некогда.

– Ладно, придется мне жрать в одиночестве. Ох, чую я, не скоро мой Марио заключит меня в свои пылкие итальянские объятия! – расстроилась Алла. – Ведь расследование может затянуться, а я уже билеты в Рим заказала. Думала – оттянемся с итальяшками по полной программе.

– Подруга, давай отложим поездку. Куда мы с такой головной болью поедем – разве это отдых?!

– И то верно. Разберемся с этим проклятым убийством, приведем приговор в исполнение и со спокойной совестью поедем к теплому морю греть свои натруженные косточки.

– Алка, я тебя умоляю! Не надо больше крови! О каком приговоре ты говоришь?!

– Да это так, к слову... Может, подразумевалась всего лишь пощечина... Ты же знаешь, я мочить не люблю, не мое пока это хобби.

– Ладно, тебя опять на черный юмор потянуло. Все, я поехала.

– Езжай, – кивнула Алла. – Ох, подруга! Нет в жизни счастья! То убийства, то подозрения, то опять расследование... Ну ничего, мы бабы крепкие. Что же делать – ввязались мы с тобой в крутой бизнес, надо было заранее быть готовыми, что познаем всю страсть в избытке. Вот и познали... Ладно, мать, не бзди, прорвемся!

Подъехав к психиатрическому центру, Лариса поставила машину на стоянку и вошла в высокие двери темного дерева. В который уж раз она удивилась, как успокаивающе действует здешняя атмосфера. Хорошо продуманный дизайн, тишина, улыбчивая медсестра в регистратуре, удобный холл для ожидающих приема.