Текст книги "Собрание стихотворений 1934-1953"

Автор книги: Дилан Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

87. НАД ХОЛМОМ СЭРА ДЖОНА

Над холмом сэра Джона

Ястреб в закате на пламенных крыльях

Парит неподвижно и напряженно.

Сумерки наползают. Ястреб лучами зрачков

Тянет, как на виселицу, к своим когтям

Разных мелких птичек – воробьев, куличков

И прочих, занятых детской игрой – войной.

Радостно крича, к огненной виселице они летят

Над возмущённой вязовой кроной,

Пока, по берегу гордо шагая, цапля святая

Неспешно рыбачит,

Клюв – косой обелиск –

над речкой Тауи наклоняя.

Трещат искры и перья.

Праведный холм Сэра Джона

На голову надел черный клобук из галок. Теперь –

К ястребу, огнем охваченному, одураченные

Птички летят увлеченно,

В шуме ветра над плавниками реки,

Где идиллическая цапля

протыкает клювом плотвичек и судачков,

На галечной отмели, поросшей осокой.

Ястреб с виселицы высокой кричит: «Дили-дили,

Поди-ка сюда, чтоб тебя убили!»

А я среди крабиков, шевелящих клешнями,

Листаю страницы воды, теней и псалмов.

Я читаю смерть и в раковине, и в колоколе буйка:

Славься, огненный ястреб – у сумерек твои глаза!

Когда он висит неподвижно и неизменно

В петле огней –

Юные пташки да будут благословенны.

И свистят они: «Дилли-дилли,

Сюда, сюда: мы ждем, чтобы нас убили!»,

Эти веселые птички никогда больше не взлетят с ветвей.

И цапля, и я, мы оба печальны:

88. СТИХИ НА ЕГО ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ

Где солнце – с горчичное зерно,

Где в море скатывается река,

И бакланы по водяным холмам,

Как с катальных горок скользят,

Где в доме на ходулях, под птичий гам –

Ведь птичьим собраниям нет конца –

Глубоко в шершаво-песчаный день

Гнутый залив погружен,

Человек и празднует, и не хочет принять

Ветром сплавляемую по реке

Страничку тридцать пять...

Но на клювы цапель надета она,

Как на длинные копья времен.

По предначертанным смертным путям –

Чайки и камбала;

Кроншнепы, истошно, предсмертно крича,

Ловят морских угрей;

И языколоколом рифмач,

День рождения оглушив,

В узенькой комнатухе своей

К последней ловушке спешит,

Где только раны и ожидают его,

Но цапли благословляют его

С высоких шпилей-стеблей.

Осенью чертополохо-пуховой

К боли он гонит песнь,

А в ястребином, хватающем небе

Птахи бьются в когтях,

Стайки рыбешек неслышно скользят

Сквозь корабельный каркас

89. НЕ УХОДИ БЕЗРОПОТНО ВО ТЬМУ

Не уходи безропотно во тьму,

Будь яростней пред ночью всех ночей,

Не дай погаснуть свету своему!

Хоть мудрый знает – не осилишь тьму,

Во мгле словами не зажжешь лучей –

Не уходи безропотно во тьму,

Хоть добрый видит: не сберечь ему

Живую зелень юности своей,

Не дай погаснуть свету своему.

А ты, хватавший солнце налету,

Воспевший свет, узнай к закату дней,

Что не уйдешь безропотно во тьму!

Суровый видит: смерть идет к нему

Метеоритным отсветом огней,

Не дай погаснуть свету своему!

Отец, с высот проклятий и скорбей

Благослови всей яростью твоей –

Не уходи безропотно во тьму!

Не дай погаснуть свету своему!

90. ЛАМЕНТАЦИИ

Когда ветреным я был пацаном

И в церковном стаде черной овцой

В соблазнительный крыжовник, в кусты

Забирался я и жадно смотрел,

И краснел, когда к земле наклонясь

И выпячивая круглые зады,

Деревенские девки сбивали

Деревянными шарами кегли:

Я любую пожирал глазами,

Я влюблялся в округлость… Хоть луны,

И легко был готов молодуху

Бросить тут же в кустах – пускай ревет!

Когда был я порывистым и грубым,

Черной бестией меж набожных жуков

А совсем уж не ветреным мальчишкой,

Но еще на мужика не похож,

Я всю ночь свистал, всех пьянчуг пьяней –

И рождались в канавах от меня черт-те кто

У каких-то бессчетных неведомых баб,

А кровати, раскаленные как сковородки,

Аж на весь городок мне скрипели –

«Ну, быстрей! Ну, быстрей, еще быстрей!»,

Я по клеверам разных одеял

Ненасытным жеребчиком скакал

В гуще угольно-черных ночей…

Когда стал я настоящим мужиком, –

И к тому же крепким, как бренди, –

91. НА БЕЛОЙ ГИГАНТСКОЙ ЛЯЖКЕ

Склон меловой теряется в кустарнике, заболоченном, диком,

Несколько рек встречаются, отталкивая волны прилива,

Кроншнепы перекликаются через речки печальным криком,

Несколько рек сливаются в полноводном горле залива.

По белой гигантской ляжке пологой горы меловой

Среди длинных, темных камней –

этих женщин мертвых, давно бесплодных,

Я ночью бреду под луной, под только что зачавшей луной,

А женщины-камни все еще тоскуют о любви и о родах.

Их имена давно дождями с могильных камней смыло,

Но не ветер звучит над заливом – а этих женщин молитва:

Молитва о том, чтобы семя живое их освятило:

Ведь дано же сливаться рекам в полноводном горле залива!

Одинокие эти бабы

в ночной вечности изгибаются, словно обняв мужчин, и

В криках кроншнепов слышится их томленье о незачатых

Сыновьях,

и сочувствует им эта низкая ласковая гора, вся в морщинах,

Которая гусинокожей зимой тоже ведь любила когда-то.

Давно заледенели тропы, по которым этим бабам ходилось,

В ДЕРЕВЕНСКОМ НЕБЕ и ЭЛЕГИЯ (1953)

92. В ДЕРЕВЕНСКОМ НЕБЕ

Когда он явлен в деревенском небе

(Об этом знает сердце!),

Когда он перекрестит грудь востока,

Хвалу услышав,

Миров Создатель, он по-сельски скромен

И горько плачет

На гребнях гор недальних – и в последнем

Прибежище зверей и птиц веселых,

В святой долине,

Где все, что создано еще поет, хотя уже давно мертво!

И ангелы, как пестрые фазаны,

Под лиственными сводами собора

Крылами хлопают. И – как роса

Все его слезы смешаны со светом,

(О, рука об руку – слеза и луч!).

Из черной тучи ли, из глаз проткнутых,

93. ЭЛЕГИЯ

Он слишком гордым был, чтоб умирать,

А умер он, слепой, совсем разбитый…

Как? Никому на свете не понять!

Отважной гордостью насквозь пропитан,

Холодный, но и добрый человек,

В тот самый темный день в году... И спит он

Сном легким за последним тем Холмом,

Через который перешел когда-то.

Под волнами травы да будет он –

Дилан Томас. Жизнь и творчество

Е. Кассель

(27 октября 1914 – 9 ноября 1953)

Дилан Томас ( Dylan Thomas) – один из самых значительных англоязычных поэтов 20-го века.

Не только поэт – автор стихов, но еще и поэт – человек, живущий в соответствии с романтическим каноном – поэт – человек богемы, свободный от тяжких жизненных обязательств, поэт – вольная птица.

В некотором смысле Дилан Томас – последний романтический поэт. Романтический поэт – это всегда еще и жизненная роль. В создании своего продуманного образа Томаса можно сравнить с Блоком, Маяковским или даже с Есениным.

В жизни Томаса очень трудно отличить миф от реальности, в его стихах не всегда можно отличить искренность от надуманности.

Если лишить его биографию мифического содержания – болтовни в барах, пьяных дебошей, непристойных выходок, и оставить чистую событийность, то биография уложится в паре страниц.

Именно поэтому писать о нем трудно.

Существует две известных книги о Дилане Томасе, одна написана Полом Феррисом (Paul Ferris), вторая Джонатаном Фрайером (Jonathan Fryer).

Книга Ферриса – каноническая биография Томаса.

Очень подробная – 399 страниц, включая примечания. Мало того, Феррис еще и биографию Кэйтлин Томас (Caitlin Thomas), жены Дилана, написал. И письма Томаса издал.

Он вообще специалист по биографиям. Написал биографию Фрейда, например.

За Дилана Томаса Феррис взялся собственно из-за того, что родился в том же городке Суонси (Swansea), что и Томас, только на 15 лет позже.

Книга Ферриса поражает полным отсутствием любви к предмету исследования. Говорят, что люди, изучающие тараканов, начинают их любить.

А тут не таракан – великий поэт, и нет – совсем не любит.

Холодная, отчужденная книга, в которой подробно описываются многочисленные томасовские прегрешения. И как он деньги из плохо лежащих кошельков всю жизнь таскал. И как в порядке протеста испражнялся в буржуазных гостиных. И как напивался, и как работать не желал, и как деньги у благодетельниц выклянчивал, и как не отдавал долгов.

И жена его Кэйтлин не лучше. Все протрачивала на ерунду, а с Диланом в пьяном виде дралась.

И стихов-то Дилан почти и не писал, хотел быть поэтом, а писать было не о чем, вымучивал стихи.

Нет, Феррис не смакует всяческие безобразия, просто в меру своего понимания «объективно» пишет биографию.

Только у читателя, не знакомого с творчеством Дилана Томаса, после чтения такой биографии пропадает желание читать стихи.

К счастью, существует другая известная книга о Томасе – биография, написанная Джонатаном Фрайером.

Вот что пишет Фрайер в предисловии: «Две предыдущие биографии Томаса строились на том, что Дилан Томас – великолепный поэт, и при этом чудовищный человек; однако человека Томаса можно простить во имя искусства. Я же смотрел на предмет моего исследования с другого конца трубки телескопа. С самого начала я себя спрашивал, как человек, бывший таким говном (выражаясь языком Кэйт– лин), мог, если судить по самым лучшим его стихам, создавать такие шедевры».

От того, что Дилан Томас был, следуя общечеловеческим представлениям о повседневной морали, совершенно безнравственным, никуда не деться – желательно понять не только, каким образом этот мелкий и безответственный способ поведения нисколько не мешал возникновению гениальных стихов, но и почувствовать, почему всю жизнь рядом с Диланом были беззаветно его любящие люди, готовые всячески ему помогать и все прощать.

Книжка Фрайера очень в этом помогает – к концу ее начинает у читателя шевелиться симпатия к этому пакостнику и безответственному охламону, – понимание, почему люди его терпели и прощали, пускали в свою жизнь и любили.

* * *

Дилан Томас родился в 1914 году в семье школьного учителя. Он второй и последний ребенок Флоренс и Дэвида-Джона Томасов.

Брак родителей Томаса видится отчасти мезальянсом.

Мать, по воспоминаниям соседей и знакомых, простая женщина из большой семьи Вильямсов. Отец ее работал на железной дороге; она – седьмой ребенок, был еще и восьмой, но умер в подростковом возрасте. Флоренс была младшей и баловали ее не только родители, но и старшие братья и сестры. Красивая, доброжелательная, довольно безответственная девочка. Семья много общалась с родственниками-фермерами. Одна из сестер Флоренс, Анна, и сама вышла замуж за фермера, Джима Джонса (Jim Jones); именно им принадлежала ферма «Папоротниковый холм», сыгравшая такую большую роль в творчестве Томаса.

Отец Дилана, родившийся в 1876 году, тоже был из семьи железнодорожников, при этом с детства проявлял большие способности, был весьма честолюбив, получил стипендию на обучение в колледже, а после получения степени бакалавра хотел учиться дальше и в идеале стать университетским профессором. Но не сложилось. Может быть, женился чересчур рано, может быть, некоторая склонность к выпивке подвела. Так или иначе, Д. Дж. Томас (David John Thomas) стал школьным учителем английского языка. И всю жизнь им оставался.

Безусловно, часть своих нереализованных амбиций он переложил на Дилана.

В Уэльсе уважение к поэзии – важная часть культуры. И уж тем более в семье школьного учителя, мечтавшего то ли о том, чтоб стать профессором, то ли о том, чтоб стать поэтом, это уважение проявлялось. Даже имя Дилан – литературное, так звали одного из незначительных персонажей валлийского романтического эпоса. Дилан – дитя волн, ребенок с пышными золотыми волосами.

Дилан был любимым балованным ребенком – он был болезненным и умело этим пользовался. Флоренс очень опасалась туберкулеза, так что при любой простуде укладывала мальчика в постель, поила горячим молоком и кормила размоченным в нем хлебом.

Томас вырос ипохондриком, туберкулез, от которого пристало умереть поэту, был частью его легенды. Он любил рассказывать знакомым, что болен.

Нэнси, старшая сестра Дилана, очень рано начала ссориться с ним, что вполне понятно: Дилан, избалованный до невозможности младший брат, вел себя безобразно – таскал из кошелька деньги, однажды стащил у нее любимый шарфик, кривлялся. Вполне вероятно, что эта детская безнаказанность и избалованность наложили немалый отпечаток на Томаса – что именно в детстве корни его убежденной безответственности.

Стихи Дилан начал писать очень рано, лет в 8-9. Естественно, они были подражательными. Флоренс довольно быстро поняла, что для того, чтоб удержать Дилана дома в плохую погоду, оградить от сырости и ветра, достаточно снабдить его бумагой.

В школе Дилан уделял внимание только английскому языку и литературе, прочие предметы он совсем не учил. Отец относился к этому весьма снисходительно – наверно, потому, что всепоглощающая страсть Дилана к литературе отражала его собственную.

Маленький, похожий на девочку Дилан не знал удержу в драках – он кусался, щипался, царапался.

Как ни странно, после одной из драк началась дружба Дилана с одноклассником Дэном Джонсом (Daniel Jones) – будущим композитором и музыкантом. Драка закончилась вничью, и они вместе – один с разбитым носом, а другой с синяком под глазом, побрели домой. Дружба эта длилась всю жизнь.

Дэн не был единственным школьным другом Дилана, были еще мальчишки, с которыми Дилан болтался по берегу, вглядываясь в песок в поисках то ли золотых часов, то ли записки в бутылке от потерпевшего кораблекрушение. С теми же мальчишками, став чуть старше, Дилан исследовал злачные места Суонси.

Важным событием было Рождество. В дом Томасов съезжались родственники. Подарки, елка, омела – у Томаса есть чудесная проза «Детство, Рождество, Уэльс» («A Ohild's Christmas in Wales»). Ритмическая, она качает на волнах и засыпает снегом, который по воспоминаниям Дилана всегда в Рождество шел.

В доме Джонсов Дилан познакомился с современной поэзией. Вкусы Д. Дж. Томаса были очень классичными, а у родителей Дэна была отличная современная библиотека.

Первое стихотворение Дилана Томаса было опубликовано в школьном журнальчике, когда ему было около одиннадцати. Оно написано от лица собаки, которой очень хочется укусить кого-нибудь за голую ногу. Любопытно, что одно из любимых представлений Томаса в барах было «собачье» – он становился на четвереньки и с лаем кусал присутствующих за ноги. А со вторым опубликованным стихотворением случился конфуз.

Дилан послал стихотворение «Реквием» в «настоящую газету» – « Western Mail». Стихотворение напечатали, Дилану за него даже заплатили. И только через 20 лет после смерти Дилана, когда Дэниел Джонс напечатал его в подборке среди других стихов, выяснилось, что это плагиат. В основе лежало стихотворение «Похороны птички» известной детской поэтессы Лилиан Гард (Lillian Gard)

Трудно понять, зачем Дилану, столько писавшему, нужно было брать чужое. Скорее всего, тут присутствовало преследовавшее его всю жизнь желание идти до края – сойдет – не сойдет. Сошло.

В 1931 году Дилан закончил школу. Вопроса об университете не вставало. Собственно говоря, кроме литературы, Дилан не интересовался ничем, и не пытался даже прикладывать минимальные усилия к тому, чтобы сносно учиться. Д. Дж. Томас помог Дилану устроиться учеником репортера в местную газету – «South Wales Evening Post». Собственно говоря, это была единственная попытка Дилана заработать на жизнь не литературой. Успехом она не увенчалась, его выгнали за то, что он даже не пытался оказываться в нужном месте в нужное время. Официальным поводом к увольнению послужило незнание Диланом стенографии, неофициально же ему объяснили, что журналиста из него никак не получится.

В 1933 году Дилан начал лепить образ поэта.

Он во всем романтик. В представлении о поэте тоже, в смеси высокомерия и наивного самолюбования. Поэт – существо, которому все простится, все можно и должно, кроме одного – нельзя ходить на службу, деньги зарабатывать, жить среднестатистическим членом общества.

Возникает впечатление, что Томас пьянствует и дебоширит не для удовольствия, а даже и почти что по обязанности.

Не Томас придумал этот образ поэта, он только надел маску, и она пришлась впору. Возможно, все началось с Катулла. И не кончится, вероятно, никогда. Читая о томасовских безобразиях, я вспоминала ленинградские семидесятые, некоторую часть представителей второй культуры. Нет, все было намного мягче – только окурки на полу, груды немытой посуды, и таскали только книги, да долгов не отдавали, и еще были люди, которых всегда можно было найти в «Сайгоне» [1]1
  Кафе в Ленинграде на углу Невского и Литейного. Там в 60-80-ые собиралась литературная и окололитературная публика.


[Закрыть]– за столиком, в ожидании, чтоб за кофе кто-нибудь заплатил. Понятно, опаздывали, не доходили вовсе до места назначения – идет А к Б, встречает по дороге С, вместе с С идет к Д, А все ждет и ждет, пока не плюнет.

Естественно, для того, чтоб жить в соответствии с образом, в идеале юному Дилану нужно было уехать из Уэльса. Но не так это было просто.

Дилан жил с родителями, что, конечно, очень облегчало материальную сторону быта. В Суонси он, кроме того, был окружен друзьями, обласкан. Новые знакомые Берт Трик (Bert Trick) – бакалейщик, социалист и поэт (такое вот поразительное сочетание!), на 16 лет старше Томаса, и его жена Нелл, игра в местном театре, тогда еще инфантильные безобразия в пабах – все это делало жизнь Дилана в Суонси вполне приятной.

В феврале 1933-го умерла тетка Анна, сестра Флоренс, та, которая жила на ферме «Папоротниковый холм».

Дилан, примерявший маску циника, написал приятелю Тревору Хьюзу (Trevor Hughes), что смерть ее ему совершенно безразлична. Есть тетка – нет ее – какая ему разница, только вот жаль, деньги два раза в год некому теперь посылать. Как тут не вспомнить «я люблю смотреть, как умирают дети».

Этой же тетке Анне посвящено стихотворение «После похорон». Очень интересно сравнить два варианта – один, из записных книжек, написанный вскоре после похорон, подчеркивает лицемерие ее оплакивающих. А потом, через 6 лет, в 1939 году, в сборнике «Карта любви» появилась новая редакция – полное любви и памяти стихотворение, обращенное к умершей.

Берт Трик пытался пробудить интерес Томаса к политике. Нельзя сказать, что Дилан совсем не замечал нищеты вокруг, это же было время депрессии, не замечал возникновения фашизма, – замечал, конечно, но был чрезмерно эгоцентричен, чтобы всерьез думать о других. По сути его увлекала только одна социалистическая идея – государство могло бы позаботиться о поэтах и художниках, чтоб те горя не знали и не зависели от семьи и друзей.

В 1933 году в жизни Томаса произошло несколько событий. Он напечатал поразительно зрелое для восемнадцатилетнего человека стихотворение (одно из лучших) « И безвластна смерть остается» в « New English Weekly».

И безвластна смерть остается.

Пусть не слышно им крика чаек,

И прибой к берегам не рвется,

И цветок не поднимет венчика

Навстречу стуку дождей,

Пусть безумны, мертвы как гвозди -

Расцветет их букет железный,

Сквозь ковер маргариток пробьется,

И пока существует солнце -

Безвластна смерть остается.

В этом стихотворении, в отличие от большинства томасовских стихов того времени, нет темных мест, оно звонкое, жестко построенное, страстное. Спустя некоторое время, через Дэниела Джонса он познакомился с Виктором Ньюбургом (Victor Neuburg), литератором, ведущим страничку «Уголок поэта» в «Sunday Referee». Виктор Ньюбург напечатал «Та сила, что цветы сквозь зелень подожжет». И не только напечатал, но и объявил лучшим стихотворением, опубликованным в «Уголке поэта». В 1933 году тяжело заболел отец Дилана, у него обнаружили злокачественную язвочку во рту; благодаря тому, что поймали вовремя, все обошлось, Д. Дж. полностью излечился. Склонный к драматическим эффектам Дилан сообщал знакомым, что у его отца рак горла, и что смерть за углом. Наверно, именно болезнь отца подогрела и так постоянно тлеющий у Дилана страх смерти, идущий рука об руку с мыслями об ее неизбежности. Отсюда и «Та сила, что цветы сквозь зелень подожжет». Сила, выталкивающая цветок в жизнь, – это та же сила, которая его уничтожит.

Та сила, что цветы сквозь зелень подожжет,

Творит и зелень юности моей.

Она и корни всех деревьев оборвет,

Да и меня разрушить норовит.

Ну, как я розе, согнутой ветрами,

Скажу, что та же лихорадка ветра

И мне сгибает юность? -

Ведь немота моя не разрешит!

В том же 1933 году Дилан познакомился с Памелой Хэнсфорд Джонсон (Pamela Hansford Jonhnson), тогда начинающим поэтом, протеже Ньюбурга, потом известным прозаиком. Памеле был 21 год, она жила с матерью в Лондоне; прочитав стихотворение «Чтоб сохранить рассудок» («That sanity be kept») в том же «Уголке поэта», она написала Дилану восторженное письмо. Началась переписка, обмен фотографиями, роман. Дилан много врал в письмах, или, может быть, лучше сказать, выдумывал, даже про свое имя сказал, что оно означает «князь тьмы» В марте 1934 года Дилан приехал в Лондон и остановился у Памелы с матерью. Все было исключительно прилично. Разговоры, пиво в нечрезмерных количествах. Потом Дилан приезжал еще; Памела летом 1934-го приехала к нему в Уэльс. Внешне их отношения ничем не отличались от обычного ухаживания – прогулки вдоль берега, оставшиеся на фотографиях – но в Лондоне Дилан не хотел знакомить Памелу с другими лондонскими поэтами, с которыми он общался, в Суонси он как-то раз на сутки пропал – ушел в паб и не вернулся. Короче говоря, отношения, едва начавшись, стремительно двигались к концу. Приличная девушка из приличной семьи никак не могла строить отношения с утрированно богемным Ди– ланом.

В 1934 году недовольство Дилана жизнью в Уэльсе достигло точки кипения. Ему казалось, что в Лондоне идет настоящая жизнь, пока он прозябает. Он заканчивал подготовку сборника «18 стихотворений», который Ньюбург собирался выпустить. И твердо намеревался поселиться в Лондоне к моменту выхода книги. Такая возможность подвернулась, Дилан поселился вместе с Фредом Джейнсом (Alfred Janes), сыном зеленщика из Суонси, студентом-художником на пару лет старше него. Комната, которую снимал Фред, была заполнена смесью грязной посуды, красок, объедков. Уехав из дому, Дилан пустился во все тяжкие – исчезал на несколько дней, бродил по барам, напивался, – работал над легендой. И при этом еще пытался симулировать туберкулез и давал понять всем знакомым, что скоро умрет.

Круг литературно-художественных знакомств все расширялся. Среди людей, окружавших Дилана, были не только ровесники и богемные собутыльники, готовые разделять его времяпрепровождение, появились и люди, влюбившиеся в его талант и готовые всячески ему помогать. Одним из таких людей была Эдит Ситвел (Edith Sitwell), поэт и литературный критик. Она приняла судьбу Дилана близко к сердцу и пыталась давать ему материнские советы – например, уговаривала его найти работу.

Но Дилану было не до работы. Жизнь шла замечательно. Он был принят в обществе и как поэт, и как рассказчик историй в пабах. Обе стези его увлекали. Материально его поддерживали родители и друзья, жил он то в Лондоне, то в Суонси. А 12 апреля 34-го года он познакомился с Кэйтлин Макнамарой (Сaitlin Macnamara), собиравшейся стать танцовщицей. Он предложил ей выйти за него замуж в первый же вечер – когда в баре она положила голову ему на колени.

Кэйтлин со стороны отца была родом из ирландской уважаемой семьи. Отец ее первым нарушил установленный жизненный уклад – бросил учиться на юриста в Оксфорде и решил податься в литературу. Женился на полуфранцуженке-полуирландке из семьи французских квакеров под Нимом. От этого брака родились сын Джон и три дочери – Николет, Бриджит и Кэйтлин. Когда Кэйтлин была еще маленькой, ее отец ушел из дому, заведя роман с замужней женщиной. Мать Кэйтлин на некоторое время вернулась к своей матери, потом поселилась в поместье у друга бывшего мужа – совершенно богемного художника Аугустуса Джона (Augustus John). У Аугустуса было пятеро детей от первой жены и двое детей от второй. Мать Кэйтлин со своими детьми естественно вошла в эту большую свободную семью. Отец, Фрэнсис Макнамара (Francis Macnamara), нередко приезжал к ним в гости.

Дилан и Кэйтлин

В 1936 году Кэйтлин жила в Лондоне самостоятельно, пользуясь поддержкой Аугустуса Джона, натурщицей и одной из подружек которого она к тому моменту давно уже была.

Кэйтлин, несмотря на всю браваду Дилана, сразу почувствовала в нем неопытность – вероятно, эта неопытность ее и привлекла.

Кэйтлин и Дилан были одинаково неприспособлены к практической жизни, обоим была очень нужна любящая поддержка. Эта схожесть и прибивала их друг к другу, и разделяла.

Ни один из них не мог организовать жизнь, они были детьми без взрослых рядом.

Единственным источником заработка для Дилана было ВВС. Он уже начал выступать с поэтическими программами, с чтением своих и чужих стихов.

Про чтение Дилана надо сказать отдельно. Он поет. И поет не так, как иногда поют поэты, слегка подвывая, слегка усиливая – он поет скорее, как поют баллады, как поют кантри. Самые темные его стихи оживают в чтении. Нужно слушать, закрыв глаза и сомнамбулически – нет, не следовать за ассоциациями, это невозможно, а плести свои, петлю за петлей, не заботясь о связности, – найти интонацию, – и отпустить ассоциации с цепи, сверяясь иногда по ключевым словам.

Так что нет ничего удивительного в том, что Дилан достаточно часто выступал по ВВС и мог бы зарабатывать вполне прилично, если бы не его редкостная необязательность. Он ничего не сдавал в срок, опаздывал на выступления, просто не приезжал.

11 июля 1937 года Дилан с Кэйтлин поженились. Жить им было негде, и они скитались – то жили у родителей Дилана, то у матери Кэйтлин, то у друзей, то им кто-нибудь оставлял домик на лето.

Примерно тогда же Дилан начал писать и печатать прозу. В 1940 году десять автобиографических рассказов вышли книгой под общим названием «Портрет художника в щенячестве» («The Portrait of an Artist as a Young Dog») – парафраз из Джойса («Портрет художника в юности»). Отрывочная автобиографическая проза – высвеченные прожектором детские воспоминания. Проза поэта, если понимать под поэзией способ видения. В поэтике Томаса очень чувствуется кельтская основа – она в некой кажущейся иррациональности ассоциаций, за которыми часто стоят мистические образы кельтской культуры, и в «Портрете художника в щенячестве» эта кельтская основа особенно чувствуется.

В своих скитаниях по друзьям и родителям Дилан и Кэйтлин нашли место, где в идеале они хотели бы жить – в Лохарне (Laugharne) в Уэльсе – в маленьком городке на берегу моря, в устье реки.

В апреле 1938 года они сняли там рыбацкий домик – первое в их совместной жизни жилье. Домик назывался «Эрос» – крошечный, с двумя спаленками, без ванны и с сортиром на улице.

Первым гостем в «Эросе» был Вернон Уоткинс (Vernon Watkins), влюбленный в Дилана молодой поэт, тоже из Уэльса. Уоткинс был одним из людей, прощавших Дилану решительно все за его гениальность.

Довольно быстро Дилан с Кэйтлин перебрались в больший дом – коттедж «Sea View». Кэйтлин забеременела. Дилан попросил денег в Королевском литературном фонде (Royal Literary Fund), мотивируя свою просьбу тем, что он несколько лет по собственной воле жил в бедности на мелкие литературные заработки, но теперь, с беременной женой, он не мог продолжать этот способ жизни. Денег, однако, Ди– лан не получил.

Вообще-то материальное положение Томаса во многом определялось не тем, сколько он зарабатывал, а тем, сколько они с Кэйтлин тратили. Зарабатывал он довольно нерегулярно, но не так уж и мало – чтения, публикации, премии. Но тратили оба без счета – в пабах, на какие-то малонужные покупки. При этом еду и прочее необходимое покупали в долг, и когда кредиторы начинали волноваться и угрожать, находили кого-нибудь, кто за них заплатит. Фактически так всю жизнь и было.

Как ни странно, Дилан с незнакомыми людьми бывал очень робок, и как часто бывает, робость трансформировалась в хамство. И случалось, что он не приходил на важную для его литературного будущего встречу исключительно от страха.

Один из типичных эпизодов – знакомство с Генри Миллером (Henry Miller) [2]2
  Генри Миллер (1891-1980) – американский писатель.


[Закрыть]. Лоуренс Даррелл (Lawrence Durrell) [3]3
  Лоуренс Даррелл (1912-1990) – английский писатель и путешественник.


[Закрыть]позвал Дилана к себе в лондонскую квартиру специально, чтобы познакомить его с Миллером. В назначенный час Дилан не появился. Потом все-таки позвонил по телефону, и Дарреллу с трудом удалось уговорить его придти. Он очень стеснялся, а в результате Дилан с Генри Миллером очень друг другу понравились.

В этот период жизни Дилан никак не мог решить, хочет ли он жить в Лондоне, или в Уэльсе. В Лондон его тянула увлекательная литературная и социальная жизнь, но в огромном Лондоне ему было неуютно и страшно. Собственно, такое двойственное отношение к Лондону у него было всегда.

В стихотворении «Если правда, что ослепленная птица» Лондон представляется Дилану обреченным Содомом.

30 января 1939 года родился старший сын Дилана Ллевелин. Инфантильная безответственность Дилана сказалась и здесь: когда Кэйтлин уехала рожать, он исчез на пару дней из дому. То же самое повторилось и с двумя другими детьми.

Скорее всего, Дилан ревновал к детям, ему от Кэйтлин была очень нужна материнская забота.

Зимой 1939 года Дилан подписал договор на выход смешанной книги стихов и прозы «Карта любви». Книга вышла в конце августа. И не пошла. В ней было 7 рассказов и 16 стихотворений, в частности, «Так вот оно: отсутствие враждебно» и «После похорон». Большая часть стихов были совершенно темными – потоком бессвязных ассоциаций. Об этом написал литературный критик Сирил Коннол– ли (Cyril Connolly), отмечая, что техника Томаса осталась прежней, но книга лишена вдохновения, искусственная.

Отчасти неуспех книги можно связать и с тем, что началась война.

У Дилана возникла новая забота. Он очень боялся призыва, необходимо было найти возможность получить какую-нибудь работу, которая обеспечила бы ему службу «на гражданке».

В результате Дилану удалось получить белый билет. Он явился на медосмотр в таком похмельном состоянии и так кашлял, что его освободили.

Дилан психологически не вырос, ему и в голову не приходило стыдиться своего поведения, он вернулся в Лохарн в праздничном настроении – обманул, всех обманул!

И тогда же Дилану пришло приглашение приехать с семейством в поместье Джона Давенпорта (John Davenport) – бывшего боксера, бывшего поэта, мужа богатой женщины и покровителя искусств. В поместье жили поэты, музыканты, художники.

Тогда же Дилану впервые предложили писать тексты для радиопередач ВВС. Дилан начал регулярно ездить в Лондон и останавливаться у друзей.

Вел он себя, как всегда, безобразно. Причем уже нельзя было списать это поведение на детский инфантилизм. Он продолжал тащить, что плохо лежит. Один раз попытался забрать столовое серебро, но был пойман на месте преступления.

У Давенпортов кончились деньги, и веселая компания распалась. У Дилана с Кэйтлин опять не было дома. Пришлось снова жить у родителей. Дилан в очередной раз начал писать письма потенциальным благотворителям, объясняя, что деньги необходимы ему, чтобы снять жилье, и рассказывая о рабочих планах.