Текст книги "Шпунтик собачья лапа"

Автор книги: Дик Кинг-Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава седьмая
Чудо!

На другое утро Фелисити проснулась на своем обычном насесте. Насестом служила тонкая ветка ольхи, нависающая над ручьем. Утка выбрала ее не только потому, что тут она была в полной безопасности от лисицы, но и потому, что ей нравилась непрестанно звучащая музыка текущей воды. Вода убаюкивала ее журчаньем, а по утрам будила веселым бульканьем.

Фелисити расправила крылья, сперва одно, потом другое, вытягивая их во всю длину, большие маховые перья растопырились, как растопыривают пальцы люди. Затем она распрямила ноги, энергично захлопала крыльями и встряхнулась всем телом. Настроение у нее было превосходное.

Она вспомнила о своем новом приятеле Шпунтике Собачья Лапа. «Не миновать ему глубокого нырка», – подумала она насмешливо, и вдруг у нее мелькнула мысль, что ныряльщик легко может превратиться в утопленника. Она снялась с ветки и быстро полетела вниз по течению к Приюту отдохновения. Она вдруг испугалась, что поросенок в своем нетерпении ее не дождется.

Но когда она достигла покатого луга, то убедилась, что все в порядке. Под дубом лежала пятнистая туша – у миссис Барлилав продолжался утренний сон. А на вершине крутого склона топталась маленькая пятнистая фигурка, вернее сказать, приплясывала на месте от нетерпения, скребя землю округлыми передними лапами, точно щенок на невидимой привязи.

– Привет, Фелисити! – крикнул Шпунтик, когда утка спланировала у него над головой. – Старт через две минуты, о'кей?

Спустя минуту и три четверти первые лучи солнца осветили восточный берег Приюта и шершавую кору дуба, а заодно и гладкие, с белесыми ресницами, веки миссис Барлилав. Она открыла глаза, потянулась, с усилием поднялась на ноги и поискала взглядом своего драгоценного сыночка. Едва ее взгляд поймал его на самом верху склона, как она, к ужасу своему, поняла, что Шпунтик бежит вниз, набирая скорость, все быстрей и быстрей, и наконец, спрыгнув с обрыва, он исчез из ее поля зрения.

Фелисити устроилась под обрывом под самым местом прыжка. Она знала, что сила ускорения вынесет Шпунтика прямо на середину заводи, и, задрав кверху голову, ждала, готовая мгновенно прийти ему на помощь.

Внезапно тишину нарушил душераздирающий визг перепуганной наблюдательницы, находящейся под дубом, и в тот же момент высоко над уткой с высокого берега вылетел пятнистый комок и на какую-то долю секунды, казалось, повис на фоне чистого голубого неба. Ноги его бешено работали, большие уши относило ветром назад, смешной хвостик крутился, как мутовка, взбивающая белок, – Шпунтик Собачья Лапа долю секунды наслаждался свободным полетом.

Затем тяжелая голова потянула вниз, у Шпунтика вырвался испуганный визг, когда темная вода устремилась ему навстречу, и – «уи-уи-уи-плюх-бульк!» – Шпунтик скрылся под водой.

Когда он всплыл на поверхность, то перед ним оказался противоположный берег и он не мог видеть успокаивающей его мускусной утки, которая подплыла к нему совсем близко. Он видел только океан воды вокруг себя, и воды этой он хлебнул уже изрядно. К новоприобретенному понимаю того, что свиньи не могут летать, добавилось ужасное открытие: они не могут и плавать. И ведь он это знал. Об этом говорила ему мамочка. Мамочка, которую он никогда больше не увидит.

– На по-о-мощь! – провизжал Шпунтик. – По-о…

Буль-буль-бульк – и он опять ушел под воду. Когда он всплыл во второй раз, он услышал два голоса. Один – его матери, которая отчаянно вопила, стоя по брюхо на мелководье, после того как с топотом примчалась, бросив свой дуб.

– Спасите его! Спасите моего мальчика! – взывала в панике миссис Барлилав.

Другой голос тихо говорил ему в самое ухо:

– Успокойся. Перестань бороться. Не разговаривай. Закрой рот и не открывай. Дыши пятачком. – И Фелисити направилась к противоположному берегу, который теперь был ближе. Она ободряюще покачивала хвостом и часто оборачивалась, чтобы взглянуть на поросенка.

Ее голос звучал уверенно, а Шпунтик даже в панике сохранил присутствие духа и мужество, и он – что ему оставалось? – повиновался: сжал губы, вздернул голову, так что ноздри уставились в небо, как сдвоенные пулеметы всплывшей подводной лодки, забил задними ногами, как безумный стал загребать передними собачьими лапами и при этом изо всех сил старался вообразить, будто мчится сквозь высокую траву.

К своему изумлению, он начал продвигаться в воде вслед за уткой, сперва медленно, потом быстрее по мере того, как освоил толчок и обрел большую уверенность, и под конец поплыл с такой скоростью, что у берега поравнялся с уткой и они коснулись ногами дна в поросшем тростником заливчике одновременно.

Они посмотрели друг на друга. Глаза их блестели – у Фелисити от радости, но слегка насмешливо, у Шпунтика от облегчения и торжества по мере того, как к нему приходило осознание происшедшего.

– Свиньи не могут летать, – произнес Шпунтик. – Но один поросенок, – тихо начал он, – может… – произнес он погромче, – ПЛАВАТЬ! – прокричал он во весь свой писклявый голос и поплыл сам по себе в сторону ждавшей его на берегу матери.

Все это время миссис Барлилав вопила: «Спасите моего мальчика!» – пока он не очутился, как ей показалось, в безопасности. Но как только он поплыл поперек глубокого ручья, она опять принялась визжать и визжала, пока ушей ее не коснулись звуки двух голосов.

– Успокойтесь, матушка. – Этот голос принадлежал утке, которая поднялась в воздух, перелетела через голову плывущего и приземлилась рядом со свиньей. – Он в порядке. Прислушайтесь.

Когда свинья замолчала, послышался другой голос, которого не заглушил тихий плеск воды в заводи, – голосок ее сына, который приближался к ней:

– Мамочка! Мамочка! Посмотри на меня! Я плыву! Это легко! Смотри!

И пока мать смотрела на него, разинув рот, маленькая фигурка продолжала грести, гоня перед собой небольшую волну, которая образовалась благодаря скорости продвижения.

Однако миссис Барлилав так до конца и не поняла, что произошло, начиная с той минуты, как ее разбудило солнце. Едва Шпунтик вылез на берег и отряхнулся, как делает плавающая за дичью охотничья собака, она повернулась и стала подниматься вверх по склону к вершине холма, в то же время выговаривая сыну, как свойственно мамашам после сильного испуга, причиненного их ребенком:

– Глупый мальчишка. Нехороший мальчишка. Скорей поднимайся, побегай на солнышке, а то простудишься насмерть. Говорила я тебе – не подходи к воде. Чтоб больше туда ни ногой, понятно? Никогда. Прямо и не знаю, что бы отец сказал, если бы знал…

И так далее, пока, не получая ответа, она не обернулась и не обнаружила, что разговаривает сама с собой.

Внизу, как раз под тем местом, где она стояла на крутом берегу, в заводи беззаботно плескались двое: один белый с черными полосами, а другой белый с черными пятнами. Пока миссис Барлилав до головокружения всматривалась с обрыва, они проделали целый ряд фигур в воде. Они выписывали круги, восьмерки, зигзаги, так что поверхность вспенилась и о берег стали шлепать маленькие волны.

И тут до миссис Барлилав дошла наконец невероятная истина: ее хилое, малорослое, уродливое дитя плавает, плавает самым настоящим образом и делает это красиво. «Как? Ноги особенные? Для чего-то предназначенные? А? Вот бы видели его соседки сейчас!»

– Шпунтик, родной! – крикнула она ему вниз. – Какой же ты умница!

«Какой же я счастливый! – думал Шпунтик. – У меня такая чудная мама, я плаваю в этом сверкании, рядом друг, чье имя само по себе означает счастье!» И он как одержимый заработал лапами, а все до одной рыбешки в заводи смотрели, округлив от удивления рты. Куропатки в зарослях тростников цоканьем выражали свое изумление. Цапля, сидевшая на макушке плакучей ивы, издала пронзительный недоверчивый крик. Яркий зимородок восхищенно свистнул, а пролетавший мимо зеленый дятел истерически захохотал. А над ручьем вдоль всей долины летел одинокий лебедь, и шорох его больших крыльев в точности выражал всеобщее чувство удивления. «Ч-чудо! – шелестели они. – Ч-чудо! Ч-чудо!»

Глава восьмая
Правда выходит наружу

Новость распространилась быстро, и, разумеется, воздушной почтой. Дятел прокричал ее своей подруге, сидящей в гнезде, это услышали скворцы, отдыхающие на верхних ветвях, и позднее обсудили ее между собой, когда, стрекоча, купались в дворовой кормушке. Воробьи, скакавшие рядом в поисках мелких зерен, подслушали разговоры скворцов и разнесли услышанное по всей ферме. К полудню лишь одна личность оставалась в неведении относительно плавучего поросенка, и это, конечно, был свинарь, который по тупости своей не научился понимать язык животных. Но Сквайр знал, и это скоро стало известно соседкам миссис Барлилав.

Миссис Суиллер и миссис Гобблспад беседовали через пустое стойло номер пять. Его уже вымел, выскреб и вымыл служитель, и там чувствовался сильный запах дезинфекции. Приятельницы вспоминали разговор, состоявшийся пару недель назад.

– А помните, что она сказала, миссис Гобблспад? – прохрюкала миссис Суиллер.

– Еще бы, миссис Суиллер. Мол, ноги особенные. «Для чего-то предназначенные» – так она выразилась. А помните, что мы сказали?

– А как же, миссис Гобблспад, помню так же твердо, как свое имя – Рози Суиллер. «Как это – ноги предназначенные?» – спросили мы. Чепуха – так мы решили.

– Подумать только, – подхватила миссис Гобблспад и умолкла, размышляя. Потом продолжала: – И горло себе не порезал.

– Еще бы – с такими-то ногами.

– Я всегда говорила – умный малыш.

– В жизни не слыхивала, чтобы свинья из Плаубэрроу плавать умела.

– И чтоб любые свиньи плавали.

– Что-то свинарь скажет, когда узнает.

Последовало недолгое молчание, а затем они враз сказали испуганными голосами:

– А что Сквайр скажет, когда узнает?

Едва они успели вымолвить эти слова, как с другой стороны двора послышалось басовитое хрюканье и дребезжание двери. Миссис Суиллер и миссис Гобблспад соскользнули с перегородок и, опустив головы, затаили дыхание. Будь у них пальцы, они бы их скрестили. Ни той ни другой не хотелось услышать свое имя, когда боров начнет задавать вопросы. Но, как выяснилось, этого ни одной избежать не удалось.

– Сударыни! – рявкнул Сквайр громовым голосом. – Обращаюсь ко всем, с вашего позволения. Прошу извинить, если застал кого-то во время исполнения своих обязанностей, но я требую – всем построиться на смотр!

После этих суровых слов поднялся невероятный шум, толкотня и суматоха, шарканье и ерзанье, перемежаемые визгами грубо потревоженных поросят. Через тридцать секунд восемь пар передних ног оперлись на восемь дверей, и восемь больших физиономий с тревогой обратились к своему супругу и повелителю.

Только над стойлом номер пять, естественно, было пусто, и нервничающим свиньям показалось, что именно туда обращен гневный взор Сквайра. Он, однако, тут же перевел его на стойло номер один, а затем, неторопливо поворачивая большую тяжелую голову, стал испытующе изучать каждую физиономию по очереди.

Наконец он заговорил.

– До меня дошли сведения, – начал он, – что происходит, понимаете ли, нечто весьма странное, э? – Никто не отозвался, и он продолжал: – Я намерен, черт побери, добраться до сути происходящего. Я буду задавать вопросы всем по очереди. И чтоб никаких увиливаний. Понятно?

– Да, Сквайр, – хором ответило восемь встревоженных голосов.

Сквайр снова перевел взгляд на первое стойло:

– Миссис Трофликкер, проклятые воробьи болтают про плавучую свинью. Что вы об этом знаете?

– Не очень много, Сквайр, – пролепетала миссис Трофликкер. – Так, слухи ходят.

– Миссис Болтэпл?

– Вряд ли это возможно, Сквайр.

– Миссис Суидчоппер?

– Верно, кто-то неправильно понял, Сквайр.

– Миссис Суиллер?

Миссис Суиллер замешкалась с ответом и нервно поглядела на миссис Гобблспад.

– Не слышу, миссис Суиллер?

– Не из моих, Сквайр, все мои тут, и все до одного сухие-пресухие. – Миссис Суиллер выдавила из себя смешок.

– Ничего смешного, – сурово оборвал ее Сквайр. – Миссис Гобблспад?

– Свиньи не могут плавать, Сквайр, все мы это знаем, – отвечала миссис Гобблспад напряженным голосом. – Коли они нормальные, само собой, – добавила она необдуманно.

– Нормальные?! Нормальные?! – загремел Сквайр. – Разве у меня бывали ненормальные дети? Э? О чем вы? Что она имеет в виду, миссис Мэйзманч?

– Не знаю, Сквайр.

– Миссис Грейзграсс?

– Не могу сказать, Сквайр.

– Миссис Грабгаззл?

– Не спрашивайте меня, Сквайр.

– Но я именно спрашиваю! – Сквайр гневно повысил голос. – Я именно спрашиваю вас, черт побери. Я спрашиваю вас всех. За исключением, конечно, миссис Барлилав.

И он перевел взгляд на дверцу стойла номер пять.

Все безмолвствовали.

– Послушайте, – настаивал Сквайр, – если никто из вас, сударыни, не желает или не может ответить на мой вопрос, мне остается предположить, что это имеет отношение к миссис Барлилав, э?

По-прежнему никто не ответил.

– Ведь она в Приюте отдохновения, не так ли?

Восемь голов закивали. Сквайр опять начал раздражаться.

– Не хотите же вы сказать, – закричал он, – что это миссис Барлилав плавала в ручье, а? Отвечайте наконец! Отвечайте же!

Восемь голов отрицательно качнулись, а обладательницы их постарались выдержать его взгляд.

– Что это значит, черт побери?! – взревел.

Сквайр. – Только на днях я видел собственными глазами ее последний выводок – отличная команда. Любой отец может гордиться ими. А также любая мать, – добавил он, как бы спохватившись. – Стало быть, если плавала не она и с ней из молодняка никого не было, тогда будьте любезны сообщить, кто эта, во имя святого Антония, плавучая свинья?

Надо пояснить, что святой Антоний считается покровителем свинопасов, поэтому свиньи, услыхав такие кощунственные слова, поняли, что ответа не избежать. Тайна все равно неизбежно выйдет наружу. Миссис Трофликкер, миссис Болтэпл и миссис Суидчоппер украдкой поглядели на миссис Суиллер, а миссис Грабгаззл, миссис Грейзграсс и миссис Мэйзманч – на миссис Гобблспад.

– Итак? – сказал Сквайр.

– Ну хорошо, – одновременно сказали миссис Суиллер и миссис Гобблспад. – В последнем помете у миссис Барлилав… был… шпунтик. – Последнее слово они произнесли почти шепотом.

Наступило грозное молчание, прерываемое лишь скрежетом сквайровских клыков. Глаз его они не видели, они были скрыты вислыми ушами, и этому подруги были несказанно рады.

Наконец Сквайр заговорил – тихо-тихо.

– Продолжайте, – сказал он.

Миссис Суиллер сглотнула:

– Видите ли, Сквайр, обычно, когда рождается шпунтик…

– Обычно? – прервал Сквайр таким же тихим голосом.

– Случается это не часто, само собой, – поспешно вставила миссис Гобблспад, – но у всех у нас время от времени…

– Понятно, – тяжело уронил Сквайр.

– И тогда служитель, – продолжала миссис Суиллер, – забирает его.

– Забирает?

– Во всяком случае, мать больше его не видит.

– Но этот малыш вернулся, – возбужденно подхватила миссис Гобблспад, и тут все остальные мамаши, не в силах сдержаться, загомонили разом, перебивая друг друга:

– Я его видела!

– Храбрый парнишка!

– Не сдался!

– Пролез под дверью!

– А свинарь опять пришел!

– Грязный толстяк!

– Уж мы ему все высказали!

– А потом он опять пришел!

– Это когда другие малыши через двор переходили!

– Ну она ему задала!

Наконец гул голосов затих, и снова наступила уже ничем не нарушаемая тишина.

Спустя какое-то время Сквайр все-таки заговорил, и свиньям показалось, что голос принадлежит кому-то старому и усталому.

– Этот… шпунтик, – медленно произнес он, – он сейчас в Приюте отдохновения с миссис Барлилав, э?

– Да, Сквайр, – ответил хор.

– Так он и есть пловец?

– Да, Сквайр.

– Поразительно! Поразительно! Мальчик или девочка?

– Мальчик, Сквайр.

– Мальчик, стало быть. И как его зовут?

– Шпунтик Собачья Лапа.

– Как?!

– Собачья Лапа.

– Это из-за его…

– Да, Сквайр.

– Благодаря им он и может?..

Восемь голов закивали, воображению девятерых предстало происходящее в ручье.

– Поразительно! – повторил Сквайр. – Поразительно, э?

К нему вернулась свойственная ему учтивость, и в своей обычной грубовато-добродушно-шутливой манере он проговорил:

– Благодарю вас, сударыни. Прошу вернуться, так сказать, к вашим обязанностям.

Но когда те скрылись в своих стойлах, боров продолжал стоять, навалившись на дверь. Он был потрясен, как бываем потрясены все мы, когда узнаем горькую истину о самом себе. Но в то же время он испытывал своего рода облегчение, ибо лучше признать какие-то факты, пусть даже жестокие и неопровержимые, чем продолжать притворяться, будто их не существует. И пока он так стоял, греясь в лучах предвечернего солнца, он даже почувствовал некоторую гордость.

«Шпунтик Собачья Лапа, э? – думал он. – Его унесли, а он вернулся назад, э? Не сдался, понимаете ли. И еще плавает! Плавает, что твоя рыба, черт побери! Поразительно! Клянусь святым Антонием, мне бы хотелось посмотреть на малыша».

Глава девятая
Состязание

Почти весь день Шпунтик провел в воде, лишь изредка вылезая, чтобы глотнуть молочка или съесть земляных каштанов, которых набросал им служитель. Свинарь ничего не заметил. Мы видим лишь то, что ожидаем увидеть, а свинарь и вообразить не мог, чтобы он стал слугой водоплавающей свиньи.

Миссис Барлилав уже воспринимала Фелисити как некое сочетание няньки, тетушки, инструктора и личной охраны. Мать стояла на берегу и наблюдала за учительницей и учеником с бессмысленной улыбкой на большой толстой физиономии.

Для начала Фелисити уделила главное внимание низкой посадке. Она хотела, чтобы Шпунтик глубже погружался в воду, но у него наблюдались трудности с носовым дыханием. Как у всех свиней, ноздри у него выходили из плоского пятачка прямо вперед, и поэтому в них заливалась вода.

– Почему вода не попадает в нос тебе? – отплевываясь, выговорил Шпунтик после многих проб и ошибок.

– Ну у нас имеется что-то вроде клапана, мы его можем закрывать и не впускать воду внутрь, – ответила утка. – Можно ведь закрыть глаза, когда не хочешь чего-то видеть. – Она на минуту задумалась, – А может быть, у тебя он тоже есть? – сказала она.

– Попробуй, детка! – посоветовала миссис Барлилав с берега. – Я же зарываю пятачок в полную до краев кормушку с пойлом, – обратилась она к Фелисити, – ем и пятачка не вынимаю.

И Шпунтик упражнялся вовсю. Сперва на суше он учился посильнее сжимать ноздри, а Фелисити заглядывала при этом ему в нос. Через некоторое время она решила, что у него получается, и они опять зашли в воду. И действительно все получилось!

Затем Фелисити взялась за усовершенствование техники плавания. Передние ноги Шпунтика, похожие на лапы собаки или выдры, срабатывали отлично, требовалось только научить его выбрасывать их вперед, а потом брать на себя, то есть грести, а не просто бить по воде. Но вот задним ногам, которыми он действовал так, будто бежит по земле, не хватало силы толчка.

Утка научила его другому методу: вытягивать задние ноги во всю длину и бить ими в воде поочередно вверх и вниз, как можно быстрее, не сгибая их и почти не высовывая на поверхность.

Этой стадии они достигли к концу первого же дня. И каким же он показался долгим выбившемуся из сил поросенку, когда он в сумерках лежал под дубом, прижавшись к теплому материнскому боку!

Когда мускусная утка устраивалась на ночь на ольховой ветке, то где-то вдали, выше по течению, она услыхала в сгущающейся темноте высокий резкий крик «Ай-зе-ек!» или что-то вроде этого. «Надо предупредить Шпунтика о выдрах, – сонно подумала она. – А то, чего доброго, примут его за большую рыбину».

Следующие два-три дня они старательно трудились над улучшением стиля, а на четвертый день Фелисити, покинув свою ветку, приплыла рано утром в заводь и застала в ней Шпунтика, который давно уже упражнялся там. Фелисити спряталась за камышами и стала наблюдать. И она была не единственной, кто этим занимался: из норок в откосе высовывались круглые мордочки водяных крыс; из тростников выглядывали шотландские куропатки; зимородок, сидевший на корне, торчавшем из откоса, так заинтересовался происходящим, что, увлеченный зрелищем, забыл про рыбную ловлю. А наверху, высоко в воздухе, отрывая время от ловли мышей, повисла пустельга, увлеченно следя за плавающим поросенком.

«У него отлично получается», – думала Фелисити, глядя, как он прорезает воду, вытянувшись вдоль поверхности, так что видны только глаза и макушка. Он лишь изредка высовывал на мгновение ноздри, чтобы сделать короткий вдох, задние ноги его ритмично били воду, а нелепые передние сильно загребали. Фелисити покинула камыши и подплыла к нему.

– Привет, Фелисити! – крикнул Шпунтик. – Я тут разогреваюсь. Ты, кажется, упоминала про сегодняшний пробный заплыв.

– Пожалуй. Вообще-то не пора ли нам посостязаться? Ты пристрастился к воде, как говорится, точно утка. Вот и посмотрим, сможешь ли ты обогнать одну из уток.

– Постой-постой! Ты же настоящая пловчиха. Ты занимаешься этим всю жизнь, а я всего лишь начинающий. Естественно, ты меня побьешь.

«Не уверена», – подумала мускусная утка.

– Мы это сделаем не всерьез, просто для развлечения, – сказала она вслух. – Поглядим, как ты справишься на длинной дистанции. Можно, скажем, начать с того конца заводи и поплыть вверх до пограничной изгороди Приюта. Течение сейчас не очень сильное, потому что дождей давно не было. И ручей там течет по прямой. Думаю, в целом там ярдов [2]2
  1 ярд = 0,914 м


[Закрыть]двести. О'кей?

– Идет! – воскликнул Шпунтик. – Подожди только, я приведу мамочку, пусть она посмотрит.

– Хорошо, только не веди сюда, – посоветовала Фелисити. – Попроси ее дойти до изгороди и постоять на берегу около финиша. Она будет судьей.

Пять минут спустя утка и поросенок плыли рядышком на нижнем конце заводи. Вдали, крупная и пятнистая, миссис Барлилав двигалась по направлению к берегу. Там она остановилась и стала ждать. Чуть поодаль на торчащем корне сидел зимородок.

– Мы используем его в качестве сигнала к старту, – сказала Фелисити. – Когда он взлетит – плыви.

Они не спускали глаз с яркой птички. Шпунтик уперся задними ногами в берег, готовый оттолкнуться посильнее. Он весь дрожал от волнения.

Внезапно точно яркая вспышка пламени метнулась куда-то вверх, и пловцы рванули с места.

Какое-то время они плыли вровень, и Фелисити, что есть мочи работавшая своими широкими перепончатыми лапами, начала думать, что она переоценила этого вундеркинда. Она, правда, видела уголком глаза, что он плывет красиво, выполняет в отличном стиле все, чему она его научила, но чувствовала, что могла бы опередить его без труда. На миг она даже подумала, не притормозить ли ей немножко, чтобы дать ему победить и придать уверенности. Но тут она поймала его взгляд, в котором, как ей почудилось, сквозило лукавство. Примерно на середине пути Шпунтик вдруг увеличил скорость, и Фелисити поняла, что до сих пор он просто играл с нею. Вдвое глубже погрузилось его тело в воду, вдвое сильнее заработали его передние, округлые, как у выдры, лапы, вдвое быстрее задвигались вытянутые задние ноги, и он рванулся вперед со скоростью лосося. Утка услышала и увидела, что миссис Барлилав ведет себя отнюдь не так, как полагается беспристрастному судье: загордившаяся мамаша громким визгом подбадривала Шпунтика, а когда он пересек линию финиша, обогнав Фелисити чуть не на пятьдесят ярдов, мать запрыгала от радости, отрывая от земли все четыре ноги.

К тому времени, как утка финишировала, поросенок успел выбраться из ручья, отряхнуться, быть облизанным судьей и начать подбадривать свою запыхавшуюся наставницу «А сам даже не запыхался», – подумала Фелисити, выбираясь на берег и подходя вперевалку к матери с сыном.

– Ну как, матушка? – задыхаясь, проговорила она. – Гордитесь ли вы им?

– Любая мать гордилась бы, – ответила миссис Барлилав. «И любой отец тоже, – подумала она. – По крайней мере, надеюсь, что так и будет».