Текст книги "Шпунтик собачья лапа"

Автор книги: Дик Кинг-Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава четвертая
Сквайр

Сквайр был, разумеется, самой важной персоной в округе, отчасти как невероятно чистокровный и аристократический представитель глостерской пятнистой породы, а отчасти как отец всех рождающихся на ферме поросят. Вообще-то настоящее имя борова было Чэллинджер Третий Великолепный, чемпион графства Плаубэрроу, но женам он был известен как Сквайр. Над его стойлом, расположенным напротив ряда из девяти стойл, имелась наклонная длинная крыша, как над верандой, чтобы дождь не мочил его благородную спину, и рослому свинарю приходилось каждый раз, входя туда, нагибаться. Свиньи с одобрением относились к тому, что служитель низко кланяется своему хозяину.

Сквайр общался со своими женами, разговаривая с ними время от времени через двор, когда у него было настроение и ветер дул не слишком сильно. Он наваливался на дверь, высовывал голову из-под навеса и весело кричал им что-нибудь в своей добродушно-грубоватой манере. Порой он обращался ко всем сразу, и тогда те, кто не был занят кормлением детей, подходили к дверям и почтительно качали вверх-вниз головами. Иногда он выделял одну из мамаш, чтобы справиться, скажем, о последнем приплоде.

Как-то утром, спустя несколько недель после рождения Шпунтика Собачья Лапа, послышалось его низкое глухое хрюканье и дребезжание двери, на которую он навалился. «Слышите – Сквайр!» – пронеслось по стойлам, и все застыли в благоговейном молчании.

Боров откашлялся:

– Кхе-кхе, миссис Барлилав, почтеннейшая. Хотел бы перемолвиться с вами словечком.

– Вот я, Сквайр, – откликнулась миссис Барлилав. – Что вас интересует?

– Последние детки, дорогая. Мне донесли воробьи, что у вас новый помет?

Обычно воробьи обносили новостями всю ферму.

– Д-да-а, Сквайр, это так.

– Надеюсь, все в порядке? Живы-здоровы? Все в отца, э?

Последовала минутная заминка, и стойла охватила дрожь ожидания. Однако миссис Барлилав оказалась на высоте.

– Все в порядке, благодарю вас, сэр, – ответила она, и голос ее не дрогнул. – Уж так любезно, ваша честь, что вы изволили осведомиться.

– Хорошая работа, – отозвался Сквайр. – Прекрасный, знаете ли, результат. Я бы выразился, так держать. – С этими словами он спустился с двери, а все мамаши убрали головы, причем раздался некий свистящий звук – одновременно восемь легких вздохов облегчения плюс один глубокий.

Не то чтобы Сквайр вообще ничего не знал о шпунтиках. Знал как нельзя лучше, поскольку у него у самого была такая сестричка из одного помета с ним. Никогда ему не забыть, как он, совсем дитя, проснулся однажды утром и увидел рядом с собой холодное и безжизненное тощее тельце. Вот почему его всегда страшило, как бы кто-то из его детей не родился шпунтиком.

Оттого он и задавал всегда один и тот же вопрос: «Все в отца, э?» – и свиньи никогда не решались его огорчить. Он и не подозревал, что иногда его отпрыски рождались очень маленькими и либо погибали, либо их забирали. А что до отдельных «кнопочек», чью жизнь свинарь по каким-то соображениям щадил, то Сквайр в глаза их не видал, пока их не отлучали от матери и не переводили через двор. А раз они дожили до этого события, значит, за это время уже прибавили в размерах и почти не отличались от любого мелкого поросенка в помете. Но что бы сказал Сквайр, увидев Шпунтика Собачью Лапу?

Соседки миссис Барлилав попытались тактично подойти к теме. Начали они с похвалы.

– Шустрый какой, – сказала миссис Гобблспад, с восхищением наблюдая, как Шпунтик, одержимый идеей полета, спрыгивает с материнской спины и приземляется вверх тормашками на остатки завтрака в кормушке. – Вы должны гордиться им, миссис Барлилав.

– Любая мать гордилась бы, – подтвердила миссис Суиллер. И, решившись, с вызовом добавила: – И любой отец тоже.

Последовало долгое неловкое молчание. Соседкам показалось, будто черные пятна на миссис Барлилав слегка почернели, а все белые части тела слегка порозовели.

– Прямо и не знаю, как быть, соседушки, – отозвалась она наконец. – Раньше или позже, а попадется же он Сквайру на глаза. Вот Сквайр рассвирепеет!

– Теперь уже скорее раньше, – проговорила миссис Гобблспад. – Через недельку или около того им уже двор переходить, верно?

«Перейти двор» означало событие, когда восьмимесячных сосунков отлучали от матери и они переходили через двор в загоны по обе стороны стойла, где жил Сквайр; молодых боровков там откармливали, а «кнопочек» переводили в другие помещения, где их растили на продажу с целью воспроизведения потомства.

Шпунтик, хотя и не прислушивался к разговору взрослых как следует, тем не менее уловил, как все дети в мире, наиболее щекотливые фразы.

– Кто такой Сквайр, мамочка? – спросил он.

– Это твой отец, сынок, очень важный джентльмен.

– А почему он рассвирепеет?

– Ну просто он очень вспыльчивый, – поспешила на помощь миссис Суиллер. – Страшно сердится на служителя, если тот с едой запаздывает.

– А что значит «переходить двор», тетушка Суиллер?

– Тебе это понравится, Шпунтик, – успокаивающим тоном вставила миссис Гобблспад. – Это когда вся молодежь отправляется на славные каникулы, а твоей маме достается заслуженный отдых.

Семеро поросят возбужденно запрыгали, услыхав такую весть, и с визгом забегали по стойлу. Славные каникулы! Славные каникулы! Однако Шпунтик Собачья Лапа сел на свой тощий задик, и по его щечке потекла слеза.

– Не хочу я уходить от мамочки, – сказал он, и еще одна слеза скатилась по другой щеке.

В эту самую минуту миссис Барлилав приняла твердое решение: она ни за что не даст увести ее робкое, малорослое, невзрачное дитя на другую сторону двора. Все прежние годы она, как и другие матери, позволяла служителю забирать отлученных без сопротивления, более того, даже со вздохом облегчения, так как уставала после двух месяцев тяжелой работы. Но на этот раз все будет по-другому, ведь и ребенок-то другой. Сердце у нее сжалось при виде двух слезинок. Пусть служитель уводит семерых, но только не Шпунтика: его она не отдаст. Пусть только попробует сунуться.

Две недели спустя свинарь попробовал. Он отпер дверь стойла номер пять и, держа перед собой вместо щита лист гофрированного железа, оттеснил миссис Барлилав в глубину стойла, пока выводок выбегал во двор. Хрюканье и дребезжанье двери на противоположной стороне сказали всем, что Сквайр, навалившись на дверь, производит смотр своему потомству. Когда свинарь запер стойло номер пять, он насчитал лишь семь толстеньких поросят, которые резвились во дворе. Он заглянул в стойло и увидел шпунтика, выглядывавшего из-за мамашиных ног. Свинарь начал было снова открывать дверь, но в ту же минуту миссис Барлилав ринулась вперед, лязгая зубами и громко фыркая, – разъяренная, как ее дикие лесные предки.

– Грязный толстяк! – завизжала она. – Оставь его в покое!

– Провались ты! – заорал свинарь. – Пропади ты пропадом! Чтоб тебе пусто было!

И он быстро попятился, а затем повернулся и затопал вслед за остальными поросятами.

– Ну и держи своего урода при себе! – прокричал он, повернув голову назад. – Все равно проку от него никакого нет и не будет!

Он согнал поросят в кучу а потом через сужающийся в виде воронки проход загнал в запасной загон, где и запер. Потом он вытер лицо красным в горошек платком и пошел поболтать с Чэллинджером Третьим Великолепным, чемпионом графства Плаубэрроу.

– Эй, свинарь, почеши мне спину, – приказал Сквайр, и служитель, как всегда, повиновался. Потом они побеседовали, и это большая удача, что они говорили на разных языках.

– Отличная компания молодняка подобралась, – сказал Сквайр. – Не удивлюсь, свинарь, если к концу откорма они станут такими же толстяками, как ты.

– Там еще осталось твое паршивое отродье, старина, – сказал свинарь. – Эта злющая старая свинья его особо привечает.

И как же она привечала Шпунтика Собачью Лапу! На одного у нее было молока сколько угодно, молочный бар оказался теперь полностью в его распоряжении.

Наконец, наевшись до отвала, он заснул, прижавшись к материнскому боку, и во сне видел, как он сам, мама и Сквайр, его отец, летят рядышком, копытце к копытцу, по теплому, как молоко, небу.

Глава пятая
Приют отдохновения

Свиньи обычно приносят приплод дважды в году – весной и осенью. Поэтому дважды в году после отлучения поросят от матери каждая мамаша наслаждается, по выражению миссис Гобблспад, заслуженным отдыхом. Как только новый отряд отлученных поросят пересекает двор, свинья знает: сейчас служитель откроет дверь стойла, а потом ворота на том конце фермы, где сгрудились все строения. Ворота выходили на небольшой луг, который свинарь грубо именовал «свиной выгон», но который женский пол именовал Приютом отдохновения.

– Теперь недолго уже осталось, – говорила какая-нибудь утомленная мамаша своей соседке после приблизительно полутора месяцев кормления. – Скоро и Приют.

– Да, дорогуша, вам это будет полезно.

– Там так тихо и красиво.

– И воздух приятный, бодрящий.

– Да, но все-таки не забывайте, мне будет не хватать моих деток.

– Само собой, но отдохнуть-то надо. Зато лентяй свинарь за это время приберет как следует дом.

Приют отдохновения представлял собой небольшой треугольный участок на склоне холма с неровной поверхностью. Участок этот расширялся от вершины книзу и был ограничен ручьем. По двум сторонам треугольника он был огорожен крепкой, натянутой донизу проволокой, посередине же участка стоял громадный старый дуб. Верхняя часть холма была усеяна муравьиными кучами.

Наутро после того как братья и сестры Шпунтика покинули дом, в стойло номер пять снова заявился свинарь и отпер дверь. Обычно в подобных случаях над дверьми показывались одна-две головы и слышались один-два возгласа: «Счастливого отдыха!» или: «Желаю хорошо провести время!». Но на сей раз все было по-иному: ведь никто не помнил такого случая, чтоб в Приют отправлялся поросенок, а тем более шпунтик. К тому времени, как Шпунтик вежливо попрощался с тетушкой Суиллер и тетушкой Гобблспад, поверх всех загородок из дверей торчали головы. Все хотели поглядеть на необычного малыша. И пока миссис Барлилав с достоинством шествовала позади тяжело ступавшего служителя, а Шпунтик семенил за нею, их сопровождали многочисленные и искренние напутствия, произносимые, правда, вполголоса, чтобы не разбудить Сквайра.

Шпунтику все вокруг казалось новым и чудесным. Едва служитель закрыл за ними ворота, поросенок воскликнул:

– Ох, мамочка! Прямо дух захватывает! Можно я пойду осмотрюсь?

– Ступай, куда хочешь, радость моя, – отозвалась мать. – Только будь осторожен, если спустишься вниз, к воде. Помни: свиньи не умеют плавать.

«Зато свиньи могут летать, – с ликованием подумал Шпунтик Собачья Лапа и побежал по высокой траве. – Особенно если найдется возвышение, откуда можно спрыгнуть».

Миссис Барлилав с гордостью провожала глазами своего любимца. Ее поразило, как быстро он обежал весь Приют, галопом промчался вниз к ручью, полюбовался там на сверкающую, звенящую воду и опять взбежал наверх, продравшись через заросли тростника и жесткой травы, и там потерся о шершавый ствол дуба. Он вспрыгивал на муравьиные кучи и соскакивал с них скорее как ягненок, чем как поросенок. «Может, у него и собачьи передние ноги и тощие задние, но все равно, – думала она, – он подвижнее и бойчее любого из тех дюжин толстеньких за долгие годы материнства».

Наконец Шпунтик достиг самой вершины клинообразного луга и взобрался на самую высокую муравьиную кучу. Там он повернулся к склону и увидел следившую за ним мать.

– Мамочка, смотри! – крикнул он и спрыгнул. Он ткнулся пятачком в траву, перекувырнулся, перекатился пару раз на крутом склоне и налетел на следующий муравьиный холмик, метрах в пяти от верхнего.

– Молодец, родной, ты очень ловкий, – нежно похвалила его мать и направилась к дубу искать желуди.

К концу этого захватывающего дня Шпунтик совсем умаялся. Он залезал на все, что попадалось по дороге: на каждое возвышение и бугорок неровного луга, на каждую муравьиную кучу и каждый пенек от срубленного вяза. Он даже умудрился влезть на самую верхнюю толстую часть огромного сука, который лежал одним концом на земле, и спрыгнул с высоты примерно в четыре метра. Но каждая попытка кончалась падением со всего размаху, и к вечеру теплого августовского дня Шпунтик не только набил себе немало синяков, но и несколько приуныл.

Они с матерью только что покинули мелководье, где как следует напились воды из ручья, и сейчас стояли в том месте, где из года в год поток, делая резкий поворот, подмыл берег. Они стояли на высоте примерно пять метров, а позади них подымался крутой, покрытый короткой травой склон холма.

«Если забраться на вершину, поневоле побежишь быстрее», – подумал Шпунтик. И вслух сказал:

– Мамочка, ты говорила, что свиньи не могут плавать?

Миссис Барлилав, как и всех ей подобных, приучали с детства верить россказням старых свиней. Считалось, что свинья, которая попытается плыть, порежет себе горло своими острыми копытцами из-за неловких движений. В этом она постаралась убедить и своего сына. Она сейчас до отвала наелась желудей, разных корней, трав и ягод, не считая утренней порции земляных каштанов, принесенных служителем, и сейчас сонным взглядом созерцала мерцающую воду и говорила с сыном почти машинально.

– Но у меня же нету… – начал было Шпунтик, но тут же спохватился.

– Чего нету, милый? – рассеянно спросила мать.

– Нету таких сведений, – быстро нашелся Шпунтик. – Я раньше ничего такого не слыхал.

– Ты много чего еще не слыхал, сынок, – сказала миссис Барлилав тоном, каким всегда в таких случаях говорят матери.

«А ты тоже кое-чего еще не знаешь, – подумал про себя сын. – Того, например, что если я заберусь на холм и быстро-быстро побегу вниз… Свиньи могут летать, – повторил он про себя. – Так сказала тетушка Гобблспад. Конечно, хорошо бы сперва посоветоваться с экспертом…» Шпунтик часто раздумывал над необходимостью посоветоваться с экспертом и не раз расспрашивал птиц, прыгавших около стойла номер пять. Но воробьи на его вопрос ответили лишь «Чик-чирик, тю-тю!» самым нахальным образом, а скворцы просто-напросто невежливо свистнули. Однажды черная ворона взгромоздилась на стенку хлева, но в ответ на расспросы поросенка издала лишь громкое «Карр!».

И тут вдруг, пока он стоял рядом с мамой на обрыве, послышался свист крыльев, и над головами у них пролетела черная с белым птица. У нее были ярко-красный клюв, такие же щечки и широкие перепончатые лапы с острыми когтями. Быстро махая крыльями, она вдруг затормозила и шлепнулась на поверхность ручья, подняв целый фонтан брызг, которые блестели на солнце, как золото. Покачивая хвостом, она начала быстро плавать кругами. Сперва она пила воду, потом начала плескать крыльями, обливая себя водой.

«И летает, и плавает! – подумал Шпунтик. – Это уже слишком!»

– Что это за птица, мамочка? – спросил он. – Я ни разу такой не видел.

– Ты много чего еще не видел, – ответила мать таким тоном, каким всегда отвечают матери. – Это утка.

– Откуда она тут взялась?

– Кажется, свинарь их держит несколько штук, – ответила миссис Барлилав. – Ради яиц, я думаю. В конце концов, – добавила она задумчиво, – даже служителям, наверное, надо есть. Пусть себе едят яйца.

– Можно я поговорю с ней, мамочка? – нетерпеливо попросил.

Шпунтик Собачья Лапа. – Ведь она мне ничего плохого не сделает, правда?

– Не сделает, – ответила миссис Барлилав. – Но вряд ли от этого будет толк. Безмозглые создания. Ни словечка, поди, не поймет, что ты ей скажешь.

Но когда Шпунтик сбежал вниз, на мелководье, и окликнул утку, та немедленно повернула и поплыла в его сторону с приветливым выражением на изящном личике.

Глава шестая
Фелисити

– До-бро-е ут-ро, ут-ка, – произнес Шпунтик с расстановкой и очень громко, как принято говорить с иностранцами. – Мо-гу я вас кое о чем спро-сить?

Утка уже шла, быстро переваливаясь, в его сторону по песчаной отмели, потом вспрыгнула на нижнюю ветку ивы, удобно обхватила ее когтями, отряхнула перья и уставилась на поросенка блестящими глазками.

– Спрашивай, что угодно, – отозвалась она тихим мелодичным голосом.

– Ох, – выпалил удивленный Шпунтик, – а мамочка говорила, что вы не… – Он в смущении замолчал.

– Ни слова не пойму из того, что ты скажешь? – засмеялась утка. – Ну что ж, очевидно, твоя мама не очень-то разбирается в мускусных утках.

Шпунтик поперхнулся.

– Простите, а что такое мускусная утка?

– Мы принадлежим к разновидности, которая селится на деревьях, для того у нас и когти. – И она, подняв одну лапу, показала изогнутые когти. – Мы из Южной Америки.

Мир Шпунтика неизмеримо расширился с тех пор, как он покинул стойло номер пять, но все же был пока еще очень невелик. Он вообразил, будто Южная Америка находится на соседнем поле.

– Так или иначе, – продолжала утка, – что ты хо тел спросить?

Шпунтик сделал глубокий вздох. Он бросил взгляд на крутой берег – не там ли мама, но она успела отойти.

– Считаете ли вы, – медленно произнес он, тщательно выговаривая слова, – что свиньи могут летать?

Утка широко раскрыла клюв, но тут же закрыла его. Потом раз десять она то открывала его, то закрывала, издавая при этом звук, похожий на «квот-квот – квот».

– Считаете или нет? – повторил Шпунтик.

– Я считаю, – ответила она, – случиться может что угодно. Хотя лично я никогда не слыхала о летучей свинье. Кто подал тебе такую мысль?

– Моя тетушка. Вернее, она наша ближайшая соседка, но я привык называть ее тетушкой. Она сказала, что свиньи могут летать, и я уверен, все они имели в виду меня.

– Так, значит, ты собираешься… летать?

– Надеюсь, у меня получится.

– Ты уже пытался?

– Ну да, даже несколько раз. Но я никак не могу задержаться в воздухе. Потому мне и понравилось это место.

И Шпунтик стал объяснять своему новому другу, как он собирается сбежать с крутого склона, совершить прыжок с высокого берега и, взмыв вверх, пуститься в восхитительный полет.

Утка не спускала блестящих глаз со стоявшего перед ней странного существа. Она осмотрела большую голову, тощее твердое тельце, его костлявый задик. Взглянув на песок, она увидела там три вида следов: ее собственные перепончатые, глубокие вмятины от ног взрослой свиньи и странные незнакомые следы – по две небольших щелки и по две небольших ямки от мягких лап. На миг у нее возникла мысль прочесть поросенку небольшую лекцию о свойствах, необходимых для полета, но тут же она отбросила эту идею при виде решимости, которой дышал весь облик поросенка.

– Думаю, стоит попробовать, – сказала она. И, глядя на глубокую заводь, которую течение вырыло под крутым берегом, добавила: – Вот неплохое местечко для пробы. Полагаю, ты умеешь плавать?

Шпунтик озадаченно посмотрел на нее.

– Свиньи не умеют плавать, – возразил он. – Я думал, вы знаете. Я же не про «плавать» говорил, а про «летать».

– Ну да, служитель. Знаете, такой грязный и толстый.

– А-а, ты имеешь в виду птичника, – отозвалась мускусная утка. – Нет-нет, я не ночую со всеми вместе в вольере. Я устраиваюсь на ночлег на дереве.

«Считается, – подумала она, – что птичник разводит нас ради яиц, но мне приходилось видеть, как он входит в сарай с пустым мешком, а выходит с полным и там, в мешке, кто-то шевелится. Нет, я рисковать не намерена». И она снова тронулась вверх по течению. Она уже приготовилась завернуть за следующий поворот, когда Шпунтик сообразил, что не спросил ее имени. Он взбежал на берег и мчался по нему, пока не поравнялся с уткой.

– Как вас зовут? – крикнул он.

– Фелисити, – откликнулась утка.

– Какое странное имя. Что оно означает?

– Счастье, – ответила утка и поплыла дальше, за пределы Приюта отдохновения, и вскоре скрылась из виду.

«Счастье, – думал Шпунтик, торопясь к маме, которая лежала под дубом. – Сколько счастья в жизни: я нахожусь в таком чудесном месте, подружился с милой уткой, а завтра… уи-уи-уи!»

Миссис Барлилав проснулась, разбуженная появлением сына, ознаменованным громким визгом.

– Гдеты пропадал, детка? – спросила она. – С уткой заговорился? – И она хрюкнула, довольная своей шуткой.

– Да, мамочка, – возбужденно ответил Шпунтик. – Она такая милая, и ее зовут Фелисити, и… – Он перевел дух. – Она – мускусная утка из Южной Америки.

Утка спрыгнула с ветки и подошла поближе к Шпунтику. Сделав вид, будто роется клювом в сыром песке, она бросила украдкой взгляд на передние ноги поросенка. «Любопытно, – подумала она. – Его честолюбивые мечты, зовущие ввысь, разумеется, потерпят крах, но из всего этого может получиться что-то новенькое».

– Вот что я тебе скажу, – проговорила она. – Мне бы хотелось увидеть… так сказать, пробный полет. Ты не против?

– Ничуть, – горячо согласился Шпунтик. – Именно этого я и хотел – чтобы рядом был эксперт и мог дать мне совет. Дело ведь не только в том, чтобы взлететь, могут возникнуть трудности и с приземлением.

И снова утка издала клювом тихое «квот-квот– квот».

– И в самом деле, – сказала она. – Хотя обычно приземляться проще всего. Между прочим, что об этом думает твоя мама?

– Она ничего про это не знает, – ответил Шпунтик. – Я хотел бы заняться этим пораньше утром, пока она еще спит. Как насчет завтрашнего утра?

– Хорошо, – согласилась утка. – Я буду в заводи завтра с восходом солнца. Кстати, как тебя зовут?

Шпунтик Собачья Лапа.

– Отлично. – Утка скользнула в воду и стала выгребать вверх по течению.

– Погодите! – окликнул ее Шпунтик. – Как вы попадете сюда в такую рань? Разве не придется ждать, пока свинарь вас выпустит?

Утка перестала грести лапами и спустилась к нему обратно по течению.

– Свинарь? – переспросила она.

– Надо же! – отозвалась миссис Барлилав. – Ну понятно-понятно.

«Экое у него воображение, – подумала она любовно. – Стоило увидеть обыкновенную утку в ручье – и пожалуйста, уже целая сказка готова. Благослови его святой Антоний».

– Ложись и отдыхай, – сказала она. – Ни к чему переутомляться. Завтра опять будет такой же день, как сегодня.

Шпунтик Собачья Лапа лежал, прижавшись к материнскому боку, дремал и наслаждался теплом и ощущением безопасности, наполнявшим Приют отдохновения. Послеполуденные тени начали удлиняться. Он знал, что завтра будет вовсе не такой же день. Он мечтал об этом дне целую вечность – целых две недели, то есть четверть своей жизни. Завтра он полетит. И ему поможет Фелисити. Рот у него растянулся в радостной улыбке, и он заснул крепким сном.