Текст книги "Нос королевы"

Автор книги: Дик Кинг-Смит

ГЛАВА 3
Загадка

«В маленьких конвертиках бывает немало хорошего». И это всё, что он имел в виду?! Одна пятидесятипенсовая монетка? В конце концов просто деньги, и ничего особенного. Хармони подняла монетку и положила её в карман. Она опять посмотрела на конверт. «Обращаться осторожно!»

Почему? Что бы это могло значить? Только сейчас Хармони заметила, что на клочке бумаги, в который была завёрнута монетка, что-то написано, и её охватило волнение. Охота не окончена! Ещё подсказка!

Она осторожно разгладила бумажку и прочла сначала быстро про себя, а потом вслух громко, медленно для Рэкса Рафа Монти:

 
Год мы разделим вместе с тобой.
Ты пожелаешь – и я буду рядом.
 
 
Захочешь разок – шесть начнут прибавляться,
Значит, не будем с тобой расставаться.
 
 
Меня не тратить, и в долг не давать,
И не менять в угоду даже другу.
 
 
Лишних две, где девять, что по кругу,
Шесть не будут это исполнять.
 
 
Королевский – не римский, не вздёрнут, а прям.
В этом всё дело, потрёшь только там [5]5
  Перевод Е. Матусова.


[Закрыть].
 

Хармони, ничего не поняв из прочитанного, опять перевернула ящик и села на него с клочком бумаги в одной руке, со старой собакой – в другой.

– Последовательной, будь последовательной, – пробормотала она и сосредоточилась на первых двух строчках.

Так как загадка была написана дядей Джинджером, она начала размышлять, обращаясь к нему.

– Ну да, я хочу, чтобы ты был рядом, – сказала она. – Ещё бы не хотеть! Но я не понимаю, как это разделить год вместе. Мне десять, а тебе, наверное, около сорока. Разве что это просто последняя цифра в дате… Например, я родилась в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, а ты – в тысяча девятьсот сорок третьем.

Она почесала затылок и посмотрела на следующие строчки.

– Как это – шесть начнут прибавляться? И что я захочу? И как это – не будем с тобой расставаться? Мы ведь уже расстались.

Только читая вновь третье двустишие, она сообразила, что «я» во второй строчке был не дядя Джинджер, а сама монетка, которую по какой-то причине она не должна потратить, или одолжить, или разменять.

– А, первая строка теперь стала понятнее! Год мы разделимдолжно означать, что эта монета выпущена в тысяча девятьсот семьдесят третьем году.

Хармони выудила её из кармана – так оно и было.

– Прекрасно! – сказала она монетке. – Ты отчеканена в год, когда я родилась. И я должна беречь тебя. Но всё-таки не понимаю, что это за шесть начнут прибавляться. И ещё девять, что по кругу…О чём это?

Она внимательно осмотрела монету. На одной из сторон была изображена голова королевы, лицом обращённая к надписи «Елизавета II», а со стороны затылка написано «D.G.Reg.F.D». На обратной стороне – соединённые в кольцо рукопожатия, и внутри этого кольца надпись:

1973

50

PENCE

Она быстро сосчитала количество рук.

– Девять! Но в стишке говорится две лишние.Значит, семь. Но шесть не будут это исполнять.Остается одна. Одна что? Рука?

Она посмотрела очень внимательно на каждую из девяти рук. Похоже, они были мужскими, но одна – та, что справа от цифры 50, – несомненно, женская.

– Что-то должно быть связано с этой рукой. Она, которая исполнит… что? Что исполняют,Рэкс Раф Монти?

Хармони поднялась и пригнулась, чтобы выйти через низкую дверь курятника, и тут ясно вспомнила, как две недели назад она вот так же выходила, а Гризли – за нею. Потом он распрямился и спросил: «У тебя много желаний, Хармони?»

Желания. Желания исполняются! В волшебных сказках!

И она услышала свой голос: «А ты сам умеешь что-нибудь?» И его ответ: «Немного».

Это волшебный пятидесятипенсовик, который исполнит её желания! И, должно быть, женская рука – ключ к разгадке.

Хармони торопливо перечитала конец стишка. Предпоследняя строка была ей совершенно непонятна, но в последней было слово «потрёшь». Вот что нужно делать – тереть.

Осторожно Хармони положила Рэкса Рафа Монти на траву, а бумажку в карман. Держа монету в левой руке, она дотронулась кончиком правого указательного пальца до женской руки. Крепко закрыв глаза, Хармони перебрала много всяких желаний и решила начать с чего-нибудь простого. В эту минуту она услыхала, что подъезжает машина, – мать и сестра возвращались с покупками, – а значит, скоро надо идти на ланч. Пусть будет её любимый ланч!

– Я хочу, – сказала Хармони, – рыбные палочки, тушёную баночную фасоль и чипсы с кетчупом, – и сильно потёрла монетку.

Минут двадцать она лежала в саду на траве и, волнуясь, ждала. Пятидесятипенсовик, казалось, жёг ей руку своей магической силой. Потом она услыхала голос Голубки:

– Хармони! Ланч готов.

Хармони медленно направилась к дому, прошла через веранду, пересекла гостиную и задержалась перед дверью в столовую. Она повернула ручку и вошла.

На столе стояли холодное мясо и салат.

– Почему у нас не рыбные палочки? – спросила она.

– Хармони, в чём дело?

– Что ты мелешь, Харм? Сегодня такая жара, а ты, очевидно, надеялась на разогретую фасоль, чипсы и кетчуп?

– Да.

– Не будь глупышкой, Хармони, дорогая. Иди вымой руки перед едой.

– У неё что-то зажато в грязной лапе, мамочка. Что там у тебя?

– Не суй нос не в своё…

– Хармони! Нельзя так разговаривать с сестрой. Покажи-ка, что ты там прячешь?

Хармони разжала руку.

– Лгунишка, – сказала Мелоди. – Ты говорила, что не получила никаких денег. Ты сказала, что в конверте их не было. Представь, мамочка, дядя Джинджер дал ей только пятидесятипенсовик. У меня-то вон какое дорогое платье. – Она выпустила коготки, чтобы под конец ещё царапнуть: – Впрочем, я думаю, пятьдесят пенсов это даже много для такого младенца, как ты.

Моя руки, Хармони машинально состроила две соответствующие гримасы: Моя Мать Сведёт Меня с Умаи Я Терпеть не Могу Мою Сестру,но, в сущности, она не думала ни о матери, ни о сестре.

Как можно скорее, не чувствуя вкуса, она проглотила свой ланч. Все её мысли сосредоточились на загадке. Ну ладно, она не нашла ответа, но ни на минуту не сомневалась в волшебной силе монеты. Хармони сунула руку в карман и нащупала прямые краешки пятидесятипенсовика. Сколько их? Не тут ли кроется разгадка?

– Твоя очередь мыть посуду, Харм, – сказала Сиамка, вытирая с чрезмерной аккуратностью губы.

Хармони утёрла рот тыльной стороной ладошки и надела свою Умоляющуюгримасу – глаза широко раскрыты, жалобный излом бровей, голова слегка наклонена в сторону.

– О Мелоди, давай поменяемся, пожалуйста! У меня ужасно важное дело.

– Важное? У тебя? Давай.

– Правда?

– Только заплати.

– Сколько?

– Пятьдесят пенсов.

– Вонючая блохастая кошка!

– Хармони! Нельзя так разговаривать с сестрой! – возмущённо воскликнула миссис Паркер. – И, пожалуйста, не греми тарелками, что-нибудь разобьёшь.

Помыв посуду, Хармони заперлась в своей комнате и сосчитала края монетки. Семь. Она посмотрела в бумажку. Захочешь разок – шесть начнут прибавляться.Один плюс шесть будет семь. И та строка, где говорится про девять. Девять минус два будет семь.

«Так что это связано с краями, а не с руками, – размышляла Хармони. – Но шесть сторон не дадут мне исполнения желания. Только одна, в этом всё дело».

В этом всё дело,сказано в последней строке.

«Значит, всё зависит от королевский – не римский, не вздёрнут, а прям.Ну, королевский достаточно просто расшифровать, это как-то связано с головой королевы. А при чём тут римский? Может быть, всё дело в надписи «D.G.Reg.F.D.» на другой стороне монеты? Что же она означает? Думаю, ты тоже не знаешь, Рэкс Раф Монти?»

Хотя его единственный глаз ничего не выражал, Рэкс Раф Монти, казалось, хотел что-то произнести.

– Конечно, – сказала Хармони уже вслух, – ты, как всегда, прав! Нужно потереть каждую сторону по очереди и загадать желание, и, если оно исполнится, значит…

Но это была бы скорее уловка, чем честный путь к разгадке. Хармони решила терпеливо, со свойственным ей упрямством, как родные это называли, ждать, пока вернётся домой отец. Она спросит у него. «В конце концов, – подумала она, – только он хоть что-то знает».

Мистер Паркер обычно возвращался с работы около шести часов. Хармони толком не знала, чем он в Сити занимается. Она могла представить, как её отец, Морской Лев, жонглирует большим разноцветным резиновым мячом на кончике носа или играет государственный гимн на скрипучих клаксонах, а потом хлопает ластами и ревёт. Порой эта картина представлялась ей так ярко, что было совершенно неожиданным видеть отца не с ластами, а на двух ногах.

Как всегда, придя домой, Морской Лев погрузился в своё кресло, между тем как Голубка упорхнула, чтобы принести его неизменный напиток, а Сиамская Кошка мурлыкала и тёрлась о его чёрный с отливом пиджак. Обычно Хармони не принимала участия в этой приветственной церемонии, так что мистер Паркер был несколько удивлён, заметив, что она стоит около него с каким-то странным видом. На самом деле это была её Стремление к Знаниямгримаса – серьёзное лицо, исполненное внимания и почтения.

– Хармони, – фыркнул Морской Лев, – в чём дело? Ты что-то на себя не похожа.

– Что значит D.G.Reg.F.D.? – спросила Хармони.

– О чём ты?

– На пятидесятипенсовой монете. У тебя есть пятидесятипенсовик?

В выпуклых глазах Морского Льва отразилось понимание, он запустил руку в карман и вытащил оттуда первую попавшуюся монетку, как оказалось, двухпенсовую.

– Дорогая моя Хармони, – сказал он, – как же ты не заметила, что эти буквы есть на каждой монете нашего королевства. Это сокращённое от «Dei gratia Regina fidei defensor».

– Что это значит?

– Это значит «Милостью Божией, королева, защитница веры».

– На каком это языке?

Мистер Паркер вздохнул:

– На латинском, Хармони, на латинском. Язык древних римлян. Надеюсь, я хоть немного развеял туман невежества, сквозь который ты взираешь на мир?

«Королевский – не римский, – вспомнила строчку из загадки Хармони, – не вздёрнут, а прям».

– А что такое «вздёрнут»?

– Ну, например, так говорят о носе, когда он не прямой, как римский, а напротив, – объяснил отец.

Яркий луч солнца озарил туман невежества. Со свойственной ей осторожностью (родные называли это холодностью) Хармони и виду не подала, как всё в ней закипело от волнения.

– Спасибо! – сказала она.

– Кроссворд решаешь или ещё что? – спросил мистер Паркер, разворачивая свою вечернюю газету.

– Что-то вроде того, – уклончиво ответила Хармони и, к большому удивлению отца, поцеловала его в самую лысину.

Запершись в своей комнате, с Безумно Счастливагримасой, она опять прочитала загадку. Наконец-то всё стало ясно! Этот самый пятидесятипенсовик 1973 года исполнит семь её желаний. Она не должна с ним разлучаться. Как она и предполагала, в четвёртом двустишии говорится, что только одна из всех сторон волшебная. А в последнем – какая именно.

Королевский – не римский, не вздёрнут, а прям.Это нос королевы! Та сторона, на которую указывает нос королевы, та сторона волшебная!

На этот раз Хармони не зажмурилась. Она взяла монетку головой королевы вверх и начала тереть волшебную сторону, туда-обратно, туда-обратно, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, пока металлический краешек под её пальцем не нагрелся.

– Я хочу, – сказала Хармони, – чтобы у меня было моё, только моё животное.

Внизу в парадную дверь позвонили.

ГЛАВА 4
Что загадать сегодня?

Хармони и Мелоди оказались у двери одновременно. За нею стоял человек, которого они восприняли по-разному. Мелоди увидела местного инспектора дорожного движения, маленького человечка с жилистой шеей, большим унылым ртом и тусклым немигающим взглядом. На нём была чёрная униформа и фуражка с жёлтой полоской.

Хармони увидела Большого Хохлатого Тритона.

Но обе одинаково увидели то, что он держал в руках. Это был белый с чёрными пятнами кролик.

– Посадите-ка в клетку, пока его не раздавили машины, – строго произнёс Тритон.

– Он не наш, – сказала Мелоди.

Тут подошёл к двери мистер Паркер.

– Что-то не так с моей парковкой? – спросил он.

«Плохой же ты парковщик [6]6
  От англ. park – парковать машину (одно из значений).


[Закрыть]», – подумала Хармони и состроила свою Скрытая Насмешкагримасу – сгорбилась, втянула шею, даже чуть уши шевелятся.

Тритон метнул на неё свой холодный земноводный взгляд.

– Нет, совсем другое, сэр, – сказал он. – Я шёл с дежурства и увидел этого кролика на дороге. А потом он вдруг проскользнул в вашу калитку и по дорожке – прямо к двери. Будто кто звал его. Я и подумал…

– Очень любезно с вашей стороны, – пророкотал Морской Лев.

Хармони быстро надела Умоляющуюгримасу, и Тритон, заметив это, быстро произнёс:

– Возможно, одна из ваших девчушек хотела бы ухаживать за ним?

Сиамская Кошка гордо удалилась, услыхав, что её назвали девчушкой, а Хармони подняла своё Умоляющеелицо к отцу.

– Только на одну ночь! – сказала она. – Только пока не найдётся хозяин!

«Ты не откажешь, – подумала Хармони, – ты не сможешь противиться власти носа королевы».

Морской Лев посмотрел на неё. Он провёл ластом по своей блестящей лысине. Вероятно, воспоминание о таком редком и неожиданном поцелуе, каким его сегодня наградили, оказало своё благотворное воздействие, потому что он услышал, как произносит:

– Ну, разве что на ночь. Только я не хочу, чтобы это зловонное существо находилось в доме, понятно? – И он вернулся опять к своим напитку и газете.

Не выразив никаких чувств, Тритон передал ношу, вышел за калитку и заскользил вдоль улицы, поводя тусклыми глазами по сторонам, по рядам притихших машин. Хармони, с кроликом на руках, проводила его взглядом. Она надела Глуповато-Счастливуюгримасу, прошла через палисадник в сад и дальше, к курятнику, пока у неё скулы не заломило от напряжённой улыбки.

В курятнике Хармони села на ящик и стала наблюдать, как кролик скачет по полу, как принюхивается к незнакомым запахам. Она принесла немного одуванчиков, и он начал есть, сидя у её ног, – видимо, почувствовал себя как дома.

– Мой собственный, – громко сказала Хармони. – Я этого хотела, и это произошло.

Она вынула пятидесятипенсовик из кармана и рассеянно потёрла волшебный краешек.

– Я хочу,чтобы дядя Джинджер узнал, что я разгадала загадку, – произнесла она, не подумав, и, прежде чем успела осознать, что сделала, услыхала:

– Хармони! Где ты? Дядя Джинджер звонит. Он хочет с тобой поговорить.

– Что ты пожелала? – раздался бас Серебристого Гризли, как только она взяла трубку.

Хармони поспешно оглядела комнату. У Сиамской Кошки ушки на макушке, Хармони это сразу заметила. Ей не было видно маленьких ушей Морского Льва – так он окунулся в свою газету, а ушки Зобастой Голубки спрятались под аккуратным оперением её волос, но было ясно, что они прислушиваются.

– Большое спасибо за деньги, – сказала Хармони.

– Надеюсь, они… пригодятся.

– О да! Уже.

– Я так и думал. Знаешь, меня что-то подтолкнуло позвонить тебе, всего несколько минут назад.

– О!

– Думаю, ты зря потратила желание, так ведь?

– Да. То есть нет, я рада слышать тебя.

– Хармони, это было твоё первое желание?

– Нет.

– Похоже, всё семейство навострило уши? – засмеялся на том конце провода Серебристый Гризли.

– Да.

– Ладно, больше не растрачивай зря желаний, обещаешь?

– Да.

– Надеюсь, когда ты закончишь свой захватывающий разговор, состоящий только из «да» и «нет», – вмешался мистер Паркер, – я тоже смогу поговорить?

– Мне надо идти, дядя Джинджер, – сказала Хармони. – Папа хочет с тобой поговорить. Между прочим, у меня появился кролик.

Выходя из дома, она слышала, как Морской Лев зарокотал в трубку:

– Хеллоу, Джинджер! Благополучно добрался? Что? Нет, конечно, не позволено… просто один тут подбросил какого-то паршивца… подержать где-нибудь до утра… придётся нести в зоомагазин, если хозяин не объявится.

– Никто не объявится, – твёрдо заявила Хармони, опять усевшись в курятнике на ящик из-под чая. – И тебя не отправят в зоомагазин. Вот увидишь. Теперь надо придумать тебе имя. Похоже, что ты девочка. Конечно! Ты Анита!

Ничего не подозревая, все дети в классе, где училась Хармони, были какими-нибудь животными. Ягнёнок мог сидеть за одной партой со львом, в компании, скажем, с дикобразом или попугаем или даже (поскольку познания Хармони в зоологии были обширными) с опоссумом или с колумбийской маленькой обезьянкой дурукули. А как только она останавливала взгляд на Аните, толстоватенькой маленькой девчонке с выступающими зубами и с волосами, забранными в два высоких пучка (вроде кроличьих ушей), то представляла, как та держит в лапках салат-латук и щиплет его. Итак, если Анита – крольчиха, то быть крольчихе Анитой.

Когда пришло время ложиться спать, Хармони уютно устроила Аниту. Она нарвала для её постели высокой сухой травы, налила в миску воды и сделала что-то вроде столовой в ящике для высиживания цыплят: стибренная из хлебницы горбушка, несколько морковок с огорода, упавшие яблоки и ещё одуванчики.

Хармони обо всём этом подробно рассказала Рэксу Рафу Монти, когда они лежали в кровати и смотрели на луну, тускло светившую сквозь деревья. Он молчал, но Хармони была уверена, что пёс рад за неё.

Оставалось ещё пять желаний!

Хармони проснулась очень рано и сразу вспомнила об Аните. Она оделась и побежала через росистый сад, таща за лапу старую собаку. На верхней ветке твердил свою песенку дрозд. Хармони явственно слышалось: «Какое желание – фьюить? Какое желание – фьюить?»

Анита и Рэкс Раф Монти были представлены друг другу, правда, без особого интереса с обеих сторон, а потом Хармони позволила крольчихе выйти на волю. Сад был огорожен с трёх сторон, так что Анита не могла выскочить на дорогу или к соседям; в худшем случае она направилась бы к дому или на газон. Хармони скоро убедилась, что пасти Аниту не составляет труда.

Через некоторое время послышался сигнал электрокара, развозящего молоко, а затем поверх забора показалась голова молочника. Для всех он был маленьким неунывающим человеком с желтоватыми волосами и остреньким носиком. Он постоянно что-то насвистывал и для Хармони конечно же был Канарейкой.

– Привет! – сказал Канарейка. – Ты сегодня рано проснулась.

– Я пасу моего кролика, – сказала Хармони.

Канарейка приподнялся на цыпочки и навострил свой носик поверх забора.

– Как его зовут?

– Анита.

– Славное имя, – чирикнул Канарейка, – и кролик славный.

– И ты, Канарейка, славный, – едва слышно сказала Хармони.

А он уже вспорхнул и залился трелью, перелетая от дома к дому.

Позвякивание бутылок с молоком навело Хармони на мысль и о других продуктах, которые он развозит, – сливки, яйца, йогурт.

– Я хочу есть, – сказала она Аните, – а тебе уже хватит.

Хармони подняла кролика и отнесла его обратно в курятник.

– Идём, – позвала она Рэкса Рафа Монти, – наверное, пора завтракать. – Но увидела, что шторы в доме ещё задёрнуты.

«Вот были бы у меня часы…» – подумала она, и вдруг её осенило. Это будет следующее желание! Невозможно представить, как это произойдёт, но оно сбудется. Надо только…

Хармони быстро вынула пятидесятипенсовик из кармана своих джинсов и повернула его так, чтобы волшебный краешек оказался под указательным пальцем. Она огляделась – не наблюдает ли кто за ней, – но только почтальон виднелся вдали на дороге.

Это для всех он был почтальоном, а для Хармони – Кенгуру, отчасти, конечно, из-за сумки, в которой носил письма, а отчасти из-за своих сильных на вид ног и какого-то овечьего лица.

Хармони надела свою Сосредоточенно Думаюгримасу.

– Так, – сказала она, прикрыла один глаз и, убедившись, что палец находится там, где надо, начала тереть монетку. – Я хочу большие наручные часы, электронные, которые показывают и месяц, и число, на широком кожаном ремешке, пятнистом, как змеиная кожа.

Хармони подождала немного, а потом уставилась на своё левое запястье. Она так при этом сосредоточилась, что не сразу услышала голос с тропинки за забором.

– Доброе утро! – повторил Кенгуру.

– О… извините. Доброе утро!

– Ты здесь живёшь? – спросил Кенгуру, указывая на дом.

– Да.

– Твоя фамилия Паркер?

– Да.

– Можешь взять вашу почту, если хочешь. Это сократит мне путь. Пожалей мои бедные ноги, – улыбнулся Кенгуру.

Хармони ещё не доросла, чтобы видеть поверх забора, но она могла хорошо представить ноги Кенгуру, длинные, сильные и костистые, с острыми когтями. Она подтянулась и взяла несколько писем и пакет.

– Спасибо, – сказал Кенгуру. – Я поскакал дальше.

Хармони рассеянно просмотрела почту. Три письма для Морского Льва, одно для Голубки и открытка для Сиамской Кошки. Она машинально перевернула пакет. Он был для неё.

Осторожно, затаив дыхание, Хармони положила монетку в карман. Дрожащими руками она кое-как развязала верёвку и сорвала клейкую ленту, которыми был переплетён пакет. Под коричневой бумагой оказалась синяя коробочка. Внутри синей коробочки – белая тонкая обёрточная бумага. А в этой белой обёрточной бумаге – большие наручные электронные часы, показывающие и месяц, и дату, на широком кожаном ремешке, пятнистом, как змеиная кожа.