Текст книги "Игра по правилам"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

На старте с Дазн Роузез произошел какой-то курьез. Перемотав пленку назад, я стал просматривать этот кусок в замедленном воспроизведении и не мог удержаться от смеха. Дазн Роузез был мыслями далек от состязаний, проявляя выходивший за рамки приличия интерес к какой-то кобыле.

Я вспомнил слова Гревила о том, что он считал предосудительным и бесчестным лишать жеребца данного ему природой удовольствия: ни один из его скакунов никогда не будет кастрирован. Я помнил Гревила, облокотившегося на маленький столик со стаканом бренди в руке и говорившего это с улыбкой, которая, как я решил, свидетельствовала о его собственном неравнодушии к сексу. «Как много воспоминаний о нем хранится в моей памяти, – думал я, – и как мало». Что бы там ни говорили мои чувства, я никак не мог поверить в то, что мне никогда больше не доведется с ним обедать.

Тренеры обычно не выставляли на состязания кобыл, у которых начинался период половой активности, но на ранней стадии это порой было трудно предугадать. Однако лошади не ошибались. Дазн Роузез был явно возбужден. Кобылу поспешно препроводили в стойло, а Дазн Роузез до последней минуты выгуливали, чтобы остудить его пыл. После этого он бежал без всякого задора и закончил скачку где-то в середине, кобыла же плелась в хвосте и пришла последней. Другой скакун Лоудера – фаворит – победил с солидным отрывом.

«Вот незадача», – с улыбкой думал я, ставя следующую кассету с Дазн Роузез, записанную тремя неделями позже.

На этот раз не было никаких соблазнов. Лошадь вела себя спокойно, казалась даже сонной, и выступила весьма скромно, оставив многих в недоумении, стоило ли выставлять ее вообще. Следующая скачка мало чем отличалась от предыдущей, и на месте Гревила я бы решил, что ее пора продавать.

Но Гревил, похоже, веры не терял. После семинедельного отдыха Дазн Роузез уже на старте рыл землю, был полон энергии и пришел к финишу первым, в результате чего принес четырнадцать к одному всем тем, кто по своей неосведомленности поставил на него. И, естественно, Гревилу.

Просматривая кассеты одну за другой, я удивился, почему все это не вызвало недоумения у распорядителей. Однако Гревил ни разу ни о чем таком не обмолвился и лишь выражал свой восторг по поводу того, что лошадь вновь обретает прежнюю форму.

Два следующих выступления Дазн Роузез тоже принесли внушительные результаты, что пока и подводило итог на сегодняшний день. Перемотав пленку, я вытащил последнюю кассету из видеомагнитофона, понимая теперь, почему Лоудер так рассчитывал на успех в субботу.

Пленки со скачками, в которых участвовал Джемстоунз[4]4
  Самоцветы (англ.).


[Закрыть], были не такими интересными. Он не совсем оправдывал свое имя, и его единственный выигрыш можно было скорее расценить как неожиданную удачу, чем логически обоснованный успех. «Я продам и того, и другого, раз Лоудеру так хочется», – решил я.

Глава 7

В среду Брэд пришел рано и отвез меня в Лэмборн. Несмотря на обезболивающее, лодыжка в то утро все еще болела, но меньше, чем обычно, и, если разобраться, я мог бы вести машину сам. «Услуги Брэда, – думал я по дороге, – это роскошь, к которой я слишком быстро привык».

Результаты любезного обращения со мной Клариссы Уильяме почти исчезли, если не считать некоторой припухлости и черневшего продолговатого синяка между плечом и локтем. На это я не обращал внимания. Большую часть года я так или иначе ходил с синяками на разных местах – таковы уж условия стипль-чеза. Падать приходилось приблизительно раз за четырнадцать выступлений, а иногда и чаще. Немногим жокеям удавалось обходиться без синяков, мне же – никогда. С другой стороны, у меня все очень быстро заживало – и кожа, и кости, и моральный дух.

Майло Шенди, разгуливавший по своему конному двору, словно был не в состоянии устоять на одном месте, подошел к машине, едва она успела остановиться, и дернул за ручку дверцы водителя. То, что он собирался сказать, он так и не сказал, уставившись сначала на Брэда, а потом переведя взгляд на меня. В конце концов он воскликнул:

– Неужели твой шофер? Решил себя побаловать, да?

Брэд вылез из машины, одарил Майло взглядом неандертальца и, как обычно, протянул мне костыли.

Небольшого роста, смуглый и коренастый, Майло с недовольством наблюдал за происходившим.

– Я хочу, чтобы ты сел на Дейтпама, – сказал он.

– А я не могу.

– Остермайеры захотят этого. Я сказал им, что ты приедешь.

– Джерри замечательно управляется с Дейтпамом, – заметил я.

Джерри занимался Дейтпамом на тренировках большую часть недели.

– Джерри – не ты.

– Он лучше, чем я с больной ногой.

– Ты хочешь, чтобы лошадь осталась здесь или нет? – С этими словами Майло сверкнул глазами.

Я хотел.

Добрую часть того времени, что я был знаком с Майло, мы провели в спорах. По природе он очень неуживчивый, по темпераменту – очень живой, часто принимал необдуманные решения, отказываясь от них на следующий же день, любил читать мораль, отличался кипучей энергией и прямодушием. Он был в меру тактичен со своими клиентами, строг со своими коллегами, полон бранных слов в адрес своих лошадей, из которых он буквально штамповал победителей.

Меня возмущал его тон в разговорах со мной, когда я только начал с ним работать три года назад, но однажды, когда я, не выдержав, ответил ему тем же, он неожиданно расхохотался и сказал, что мы с ним здорово поладим. Именно так оно и получилось, хотя на вид чаще все казалось иначе.

Я знал людей, которые не верили в наш долгий союз: я – тихий и скромный, он – безудержно заводной. Однако мне нравилось, как он управлялся с лошадьми, и они хорошо отплачивали ему своими выступлениями, и это благотворно сказывалось на нас обоих.

Прибыли Остермайеры, у которых тоже был свой шофер, но Майло воспринял это как должное. Его напор тут же исчез, сменившись веселым обаянием, которое неизменно очаровывало всех владельцев лошадей. Сегодняшняя встреча не была исключением. Остермайеры не замедлили ответить ему: она – шутливым покачиванием бедер, он – крепким рукопожатием и широкой улыбкой.

В значительно меньшей степени их обрадовали мои костыли.

– О Господи! – испуганно воскликнула Марта Остермайер. – Что это с вами? Только не говорите, что не сможете сесть на Дейтпама. Разве вы не знаете, что мы приехали только потому, что уважаемый Майло заверил нас, что вы нам его продемонстрируете?

– Продемонстрирует, – сказал Майло, прежде чем я успел раскрыть рот, и Марта Остермайер с радостным облегчением хлопнула в свои миниатюрные ладошки, облаченные в перчатки.

– Раз мы собираемся его купить, – продолжила она, улыбаясь, – нам хотелось бы видеть его с настоящим жокеем в седле, а не с каким-то учеником.

Харли Остермайер благодушно кивнул в подтверждение ее слов.

«На этой неделе мне явно не везет», – подумал я. Остермайеры были само обаяние и мягкость, когда окружающие им угождали, и у меня никогда не было повода невзлюбить их, однако мне как-то довелось быть свидетелем проявления скверного нрава Харли Остермайера, когда он буквально растоптал смотрителя стоянки машин возле ипподрома за то, что тот позволил кому-то поставить машину позади машины Остермайера, преграждая тем самым ему путь. Остермайеру пришлось ждать полчаса. Смотритель выглядел не на шутку испуганным. «Спокойной ночи, Дерек», – пролепетал он, когда я проходил мимо, а Остермайер, резко обернувшись, выпустил пятьдесят процентов пара, пытаясь вызвать у меня сочувствие к его беде. Но в основном Харли Остермайеру хотелось, чтобы его считали «хорошим парнем». Насколько я знал, он был владельцем гигантской сети крупных магазинов. Марта Остермайер тоже не уступала ему в богатстве, представляя четвертое поколение банкиров-мультимиллионеров. В последние три года я часто выступал за них и был щедро вознагражден, потому что щедрость являлась одним из удовольствий, которые они любили позволять себе.

Майло отвез меня с ними на Даунс, где уже кружили отведенные туда ранее Дейтпам и другие лошади. День был ясным и холодным, перекаты холмов уходили к самому горизонту, небо было чистым, и крупы лошадей блестели на солнце. Превосходный день для покупки претендента на звание чемпиона.

Майло пустил трех лошадей вскачь во весь опор, чтобы Остермайеры поняли, на что смотреть и чего ждать, когда Дейтпам, приблизившись, прошел мимо. Радостные и сосредоточенные, они стояли на траве там, где показал Майло.

На своем вездеходе с большими колесами, чтобы преодолевать грязные рытвины Даунса, Майло привез с собой лишний шлем, и я, мысленно вздыхая, надел его. Все это мероприятие было на самом деле глупым, поскольку моя нога еще недостаточно окрепла, и стоило чему-либо взбрести в голову Дейтпаму, он мог бы вырваться и получить травму, тогда мы так или иначе потеряли бы его.

С другой стороны, мне к сегодняшнему дню уже доводилось со сломанными костями принимать участие в скачках, а не просто в тренировках, и я знал одного жокея, который в свое время выиграл скачки с тройным переломом ноги, сидя в перерывах в раздевалке, опустив ногу в ведро со льдом и буквально выскакивая оттуда на плац при помощи своих друзей. Позже были введены строгие медицинские правила, чтобы прекратить подобные вещи, считавшиеся нечестными по отношению к тем, кто делал ставки, однако время от времени их удавалось обходить.

Увидев, как я выползаю в шлеме из машины, Майло подошел ко мне и радостно сказал:

– Я знал, что ты сделаешь это.

– М-м-м... – протянул я в ответ. – Когда будешь меня подсаживать, возьмись двумя руками за мое колено и осторожнее – стоит тебе вывернуть мне ногу, и сделка не состоится.

– Какой ты зануда.

Тем не менее он был очень осмотрителен, и я без проблем оказался в седле. На мне были джинсы, и в то утро я впервые ухитрился надеть на ногу ботинок, точнее – один из широких мокасин из мягкой черной кожи, которыми пользовался как домашними тапочками. Майло затягивал стремя вокруг мокасина с неожиданной аккуратностью, и я подумал, не возникло ли у него в последнюю минуту каких-нибудь сомнений по поводу целесообразности этого мероприятия.

Но было достаточно лишь взглянуть на лица Остермайеров, чтобы все сомнения, как мои, так и его, сразу же рассеялись. Они просто светились улыбками, наблюдая за Дейтпамом уже с гордостью собственников.

Конечно, он был хорош. Как говорится, глаз не оторвать. Гнедой, с черными пятнами, красивая голова, крепкий и коренастый. Остермайеры предпочитали красивых лошадей, возможно, потому, что сами были красивы, а Дейтпам отличался еще и хорошими манерами, что делало его просто неотразимым.

Мы с ним и двое других скакунов с наездниками шагом направились к дальнему концу площадки, потом пустили лошадей рысью, для чего мне понадобилось встать в стременах, стараясь перенести весь вес на правую ногу и мысленно проклиная Майло за неприятные ощущения в левой. Дейтпам, хорошо знавший, как нужно ездить верхом, а именно, не кривобоко, недвусмысленно затряс головой и хвостом, но все-таки, казалось, доверял мне. Мы отлично знали друг друга, потому что я участвовал с ним во всех состязаниях за последние три года. Лошади никак конкретно не показывают, что они кого-то узнают, но иногда он, поворачивая голову, смотрел на меня, услышав мой голос, и еще, мне казалось, он мог узнавать меня по запаху, поскольку часто тыкался своей мордой мне в шею, слегка пошевеливая ноздрями. В любом случае у нас с ним было явное взаимопонимание, и в то утро оно нам здорово помогало.

В дальнем конце площадки мы с двумя другими парнями разобрались с лошадьми, готовые пустить их галопом в сторону Майло и Остермайеров, чтобы это смотрелось, но не во весь опор, как на скачках.

В галопе не было особого изящества, и это делалось лишь для того, чтобы выгодно продемонстрировать преимущества лошади на фоне других, показывая товар лицом, и привести ее первой, чтобы показать покупателям, что так и будет в будущем.

Сейчас, как это часто бывало перед стартом, я тихо разговаривал с Дейтпамом, потому что он, походя на многих других скакунов, всегда чувствовал себя спокойнее, когда слышал негромкий человеческий голос и угадывал по его тону, что все было хорошо. Кто его знает, может быть, лошади различали тихие полутона голоса.

– Ну покажи класс, – говорил я ему, – ведь я не хочу потерять тебя, дружище. Я хочу, чтобы мы еще выиграли «Большой национальный приз», так что блесни, малыш. Ослепи. Покажи, на что ты способен.

Я тряхнул поводьями, и мы пустили лошадей вскачь, и Дейтпам продемонстрировал себя наилучшим образом, оставаясь большую часть пути вровень со своими спутниками, затем немного отрываясь по моему сигналу, уходя далеко вперед и мощно и целеустремленно проносясь мимо Остермайеров, доставляя тем самым острую боль своему наезднику. Однако игра стоила свеч. Остермайеры купили лошадь еще до того, как мы остановились, и сделка уже была закреплена рукопожатием.

– Разумеется, необходимо еще ветеринарное свидетельство, – говорил Харли, когда я подвел к ним Дейтпама. – А так он великолепен!

Майло расплывался в улыбке до ушей. Он держал поводья, в то время как Марта взволнованно поглаживала свое новое приобретение, и продолжал держать их до тех пор, пока я не высвободил ноги из стремян и крайне осторожно слез на землю, проскакав затем пару шагов до лежавших на траве костылей.

– Что же вы сделали со своей ногой? – беспечно спросила Марта.

– Вывихнул, – ответил я, с некоторым облегчением опираясь руками на костыли. – Очень неприятно.

Она, улыбнувшись, кивнула и дружески похлопала меня по плечу.

– Майло говорил, ничего страшного. Одарив меня взглядом исподлобья, Майло пере-, дал Дейтпама Джерри и помог Остермайерам сесть в свой вездеход, чтобы ехать назад. Пока мы тряслись по рытвинам и ухабам, я, сняв с себя шлем, приглаживал волосы и думал, что, хотя у меня больше совершенно нет желания скакать на этой неделе галопом, ради такого стоящего результата я бы вновь решился на это.

Мы все пошли к Майло на завтрак – своего рода ритуал, существовавший как в этой, так и в других скаковых конюшнях, – и за кофе с тостами и омлетом Майло с Остермайерами обсудили планы Дейтпама на будущее, включая все престижные скачки и, разумеется, очередную победу на «Золотом кубке».

– А как насчет «Большого национального приза»? – сверкая глазами, спросила Марта.

– Поживем – увидим, – ответил Майло, однако его мечты легко угадывались по выражению лица. Вернувшись, он первым делом позвонил прежней владелице Дейтпама и получил от нее согласие на продажу, чему очень обрадовался, и потом он словно витал в воздухе, как наполненный гелием надувной шарик под потолком. Впрочем, и я тоже чувствовал не меньший подъем. На Дейтпама можно было действительно возлагать надежды.

После еды и многократного обсуждения достоинств скакуна Майло поведал Остермайерам о том, что я собирался наследовать Дазн Роузез, и об утверждении завещания, что, казалось, привело их в восторг.

– Так вы говорите, в Йорке? – выпрямившись, воскликнула Марта. Майло кивнул.

– Вы имеете в виду ближайшую субботу? Харли, разве мы не едем в субботу на скачки в Йорк, а, Харли?

Харли утвердительно кивнул.

– Наши близкие друзья лорд и леди Найтвуд приглашали нас на обед.

– А почему бы нам не подвезти Дерека, чтобы он тоже взглянул на свою лошадь? – спросила Марта. – Что ты на это скажешь?

– Я буду рад, если вы к нам присоединитесь, – искренне сказал мне Харли. – Только не говорите нет.

– Я вообще-то собирался ехать на поезде, если удастся, – неуверенно произнес я, глядя на настойчивое выражение их лиц.

– Нет, нет, – заявила Марта. – Поезжайте поездом в Лондон, а дальше поедем вместе. Ну скажите, что вы согласны.

Майло смотрел на меня с некоторой тревогой: на данный момент Остермайерам нельзя было отказывать. Я сказал, что с удовольствием приму их предложение, а Марта, благодаря меня, взволнованно выражала надежду на то, что наследство не заставит меня отказаться от скачек.

– Нет, – успокоил ее я.

– Весьма убедительно, – довольным тоном сказал Харли. – Ты в нашей команде, старик. Ты и Дейтпам.

* * *

Мы с Брэдом поехали в Лондон, и я был очень рад тому, что он был не против возить меня. – Офис? – спросил он.

– Да, – ответил я, и мы доехали туда в молчаливом согласии.

Накануне вечером он сообщил мне, что машины Гревила не было нигде вокруг его дома; точнее, он просто вернул мне клочок бумаги, с записанным на ней номером, со словами: «Не нашел». Решив, что мне лучше обратиться по этому поводу в полицию и другие соответствующие службы в Ипсуиче, что мне пора заниматься финансовыми делами компании и Гревила, и вспомнив, что я еще не проверил две трети содержимого сейфа, я почувствовал, как меня неумолимо засасывает все глубже.

Взяв с собой две загадочные безделушки, найденные в гостиной Гревила, я принес их в его офис и показал Джун.

– Это, – тут же сказала она, указывая на цилиндрическую штуковину размером с большой палец, издававшую слабый звук, – средство от комаров. Мистер Фрэнклин говорил, что это звук самца и он отпугивает кровососущих самок. – Она рассмеялась. – Он говорил, такое бы не помешало любому мужчине.

Взяв в руки другую диковину, Джун нахмурилась, безрезультатно нажимая на красную кнопочку.

– Там есть антенна, – подсказал я.

– Ах, вот оно что. – С этими словами она вытащила ее на всю длину. – Мне кажется... – Она помолчала. – Он пользовался каким-то передатчиком, чтобы на расстоянии заводить машину: можно было разогреть мотор в холодную погоду еще до выхода из дома. Однако приемник был украден вместе с «Порше». Потом он купил старый «Ровер» и сказал, что этот стартер теперь работать не будет, так как он действовал лишь с прямой передачей или еще с чем-то, чего в этом «Ровере» не было.

– Так это стартер?

– Ну... нет. У него не так много функций. На стартере были кнопки, при помощи которых можно включать фары, чтобы легче найти машину, если вы оставили ее где-то в темноте. – Она убрала антенну. – Кажется, эта штука только включает свет и звуковой сигнал машины, если я что-то не путаю. Он был очень рад, когда купил ее, но я давно этой штуки не видела. Сколько у него этих безделушек! Мистер Фрэнклин не мог все время носить их в карманах, и, похоже, ему надоело повсюду таскаться с ними. Он чаще оставлял свои безделушки в этом столе.

– Вы только что вновь подтвердили свое право на двадцатипроцентное повышение, – сказал я.

– Что?

– Давайте проверим батарейки, – предложил я. Открыв отделение для батареек, она обнаружила, что там пусто. Привычным движением Джун выдвинула один из ящиков стола – в нем в большой открытой коробке лежали упаковки новеньких батареек всевозможных размеров. Достав одну из них, она открыла ее, вставила батарейки в соответствующие углубления, и, хотя очередное нажатие красной кнопки не дало никаких видимых результатов, я был почти уверен, что мы на правильном пути.

Вы собираетесь взять это в Ипсуич, да? – вдруг спросила Джун. – Чтобы отыскать его машину? Я угадала? Я кивнул.

– Будем надеяться, что получится.

– Должно получиться.

– Это довольно большой город, и машина может оказаться где угодно.

– Да, – согласилась она, – но должна же она где-то быть. Я уверена, что вам удастся ее найти.

– Гм... – Я посмотрел на ее умное сообразительное лицо. – Джун, – медленно произнес я, – не говорите больше никому про эту штуку.

– А почему?

– Потому что, – попробовал объяснить я, – кто-то вломился в этот офис в поисках чего-то, и нам неизвестно, нашли ли они то, что искали. Если нет, то это с таким же успехом может оказаться и в машине. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что машина еще не нашлась. – Я помолчал. – Я предпочитаю, чтобы вы совсем ничего не говорили.

– Даже Аннет?

– Никому.

– Так, значит, вы думаете... вы думаете...

– Ничего я пока не думаю. Все это в целях безопасности.

Это было для нее самым приемлемым объяснением. Она сразу показалась менее встревоженной и согласилась молчать о «машиноискателе», а мне не понадобилось рассказывать ей о хулигане, который сшиб меня с ног, чтобы украсть вещи Гревила. Теперь, вспоминая то происшествие, я почти не сомневался в том, что оно было целенаправленным нападением.

«Должно быть, кому-то было известно о том, что Гревил умирает, – думал я. – И этот „кто-то“ организовал или совершил нападение». Я не имел ни малейшего представления, кто мог сделать то или другое, но мне казалось вероятным, что кто-нибудь из сотрудников Гревила мог простодушно распространяться о чем-то интересном в пределах слышимости каких-то досужих ушей. Однако что же он мог такого рассказать? Гревил не сказал никому из них, что собирался покупать алмазы. А почему? Он же был скрытным и занимался только камнями.

Дурацкие мысли без толку кружились у меня в голове. Самые удручающие из них были о том, что кто-то ищет машину Гревила с того самого момента, как рухнули строительные леса, и, даже если мне удастся отыскать колеса с мотором, заветный ларчик может оказаться пустым.

В офис вошла Аннет с охапкой бумаг, которые, по ее словам, являлись «утренней почтой» и с которой нужно было разобраться (подразумевалось – мне).

– В таком случае, садитесь, – сказал я, – и расскажите мне, что к чему.

Там были письма от страховых агентов, недовольных клиентов, специалистов по драгоценным камням и телеграмма от поставщика из Гонконга, в которой он сообщал, что у него не хватает двенадцатимиллиметрового аметиста класса «АА» круглой формы для выполнения нашего заказа, и спрашивал, не возьмем ли мы в связи с этим бразильский аметист.

– Какая между ними разница? – спросил я. – Это очень существенно?

От моего невежества на лице Аннет появилась тень обеспокоенности.

– Лучшие аметисты добывают в Африке, – начала объяснять она. – Потом их отправляют в Гонконг или на Тайвань, там обрабатывают, шлифуют, и затем бусины приходят сюда. Цвет бразильских аметистов не такой насыщенный. Вы хотите, чтобы я заказала бразильские аметисты, или будем ждать, пока у него не появятся африканские?

– А как вы считаете? – спросил я.

– Мистер Фрэнклин всегда сам принимал решения.

Она с тревогой смотрела на меня. «Безнадежно, – думал я, – без определенных знаний я не смогу принять даже самого простого решения».

– А клиенты согласятся на бразильский аметист? – поинтересовался я.

– Кто-то – да, кто-то – нет. Он намного дешевле. В общем-то, мы продаем его в больших количествах и самых разнообразных размеров.

– Ну что ж, – сказал я, – если у нас кончатся африканские бусины, предложите клиентам бразильские. Или африканские, но другого размера. Сообщите китайскому поставщику, чтобы он пока прислал только африканские двенадцатимиллиметровые «АА», все, что у него есть, а остальное – как только сможет.

Похоже, у нее отлегло от сердца.

– Я бы так и сделала.

«Так в чем же дело?» – думал я, но не было смысла злиться. Если бы Аннет дала мне плохой совет, я бы, вероятно, потом обвинил ее же. «С ее точки зрения, – предполагал я, – лучше было не высовываться».

– Кстати, – продолжала она, – я дозвонилась до Просперо Дженкса. Если вы хотите с ним встретиться, он будет в своем найтсбриджском магазине сегодня в половине третьего.

– Превосходно. Она улыбнулась.

– Я не сказала ни слова о лошадях.

– Отлично, – улыбнулся я в ответ.

Аннет унесла письма к себе в комнату, чтобы ответить на них, а я по пути к сейфу прошелся по отделам. Наблюдая за работой сотрудников, я видел, что все они могли, стремились и уже начинали послушно приспосабливаться к смене руководства, оставляя при себе свои мысли и доводы. Я спросил, не спустится ли кто-нибудь вниз, чтобы передать Брэду, что он понадобится мне не раньше двух; пошла Джун и, точно бумеранг, сразу вернулась.

Открыв сейф, я начал с топазов: тысячи блестящих прозрачных гладких камешков, переливавшихся цветами радуги, одни – чуть больше желудей, другие – как горошины.

Никаких алмазов.

Я перешел к гранатам всевозможных форм и размеров – они, как оказалось, могли быть и желтыми, и зелеными, а не только красными, – и к коробкам с цитринами.

В течение двух с половиной часов я разворачивал и заворачивал белые пакетики; и никаких следов алмазов.

Раз в комнату влетела Джун с длинным заказом на граненые камни, который она без комментариев сунула мне, и я вспомнил, что только Гревил и Аннет занимались заказами на камни из сейфа. Я отправился на поиски Аннет и поинтересовался у нее, нельзя ли мне посмотреть, как она работает со списком. Найдя все, что нужно, в двадцати, а то и более коробках, она выложила это на полку. Действовала Аннет быстро и уверенно, точно зная, где что искать. Успокаивая меня, она говорила, что это очень просто и скоро я сам все пойму. «Дай Бог», – думал я.

В два часа, после очередного сандвича, я спустился к машине и дал Брэду адрес Просперо Дженкса.

– Этот магазин где-то недалеко от «Хэрродз», – сказал я, забираясь на заднее сиденье.

Он кивнул, мы поехали, вливаясь в поток машин, и вскоре он нашел тот магазин.

– Отлично, – похвалил я. – На этот раз тебе придется отвечать по телефону, хочешь или не хочешь, так как здесь нет стоянки.

Брэд потряс головой. Он уже несколько раз отказывался от этого раньше.

– Да, – сказал я. – Это очень просто. Я сейчас включу его для тебя. Когда он зазвонит, возьми трубку и нажми эту кнопку, и ты услышишь меня. Хорошо? Я позвоню перед выходом, ты подъедешь и заберешь меня.

Он посмотрел на телефон так, словно тот таил в себе какую-то заразу.

Телефонный аппарат был обыкновенный, а не встроенный в машину, и он не принимал сигналы, если не был включен, что я часто забывал сделать, а иногда не делал намеренно. Я поставил включенный телефон на сиденье рядом с ним и надеялся, что все будет в порядке.

Витрина магазина Просперо Дженкса ярко сверкала, отчего драгоценности искрились, однако вывеска с его именем была довольно скромной, словно здесь показуха была уже ни к чему.

Я посмотрел на витрину с любопытством, которое еще неделю назад вряд ли бы испытал, и обнаружил, что на ней были выставлены не кольца и часы, а весьма забавные игрушки: машинки, самолетики, фигурки лыжников, яхты, фазаны и лошадки – все было золотым с эмалью и сверкало драгоценными камнями. Я обратил внимание, что почти все, кто проходил мимо, останавливались посмотреть.

Неловко протиснувшись в тяжелую стеклянную дверь, я оказался в помещении с пушистым ковром на полу и ожидавшими клиентов стульями возле каждого прилавка. Если не считать мягкого ворсистого ковра, это был обыкновенный магазин, не очень большой, скромно оформленный, и все его великолепие заключалось в изделиях.

Кроме меня, там никого не было, и я направился к одному из прилавков посмотреть на витрину. Я увидел кольца, но это были не просто маленькие ободки. Они были большими, часто асимметричными, привлекавшими яркостью и неповторимостью цветов.

– Чем могу помочь? – раздался чей-то голос.

Неприметный человек средних лет в черном костюме появился из двери, расположенной в глубине магазина.

– Моя фамилия Фрэнклин, – сказал я. – Мне нужно встретиться с Просперо Дженксом.

– Одну минуту.

Удалившись, он вскоре вернулся с неким подобием улыбки на лице и пригласил меня пройти через дверь куда-то вглубь. За экранированной перегородкой было более длинное помещение, скрытое от взоров посетителей, служившее и офисом, и мастерской. Там стоял угрожающего вида сейф и несколько этажерок с ящиками, очень похожими на те, что я видел в «Саксони Фрэнклин». На одной стене висела крупная, заключенная в рамку надпись: «Никогда не отворачивайся от покупателей. Всегда смотри на их руки». «Наглядный пример недоверия», – изумился я.

На табуретке за верстаком, с ювелирной линзой в глазу сидел сгорбленный человек в полосатой бело-розовой рубашке и возился с какой-то маленькой золотой штучкой, зажатой в тисках. В глаза бросалась ловкость его движений, спокойных и скрупулезных.

Со вздохом вынув из глаза линзу, он поднялся на ноги и повернулся, оглядывая меня с головы до костылей, а потом до ног с растущим удивлением. Я оказался совсем не таким, каким он ожидал меня увидеть.

Впрочем, это чувство, как я предполагал, было обоюдным. Ему, вероятно, было около пятидесяти, но выглядел он моложе и чем-то напоминал Питера Пена: мальчишеское лицо с проницательными, умными голубыми глазами и множеством морщин на лбу. Довольно густые волосы, ни бороды, ни усов, ничего показного. Я ожидал большей оригинальности, экстравагантности и темперамента.

– Вы – брат Грева? – спросил он. – Ну надо же! А я-то ожидал, что вы его возраста, такого же роста. – Он прищурил глаза. – Он никогда не говорил, что у него есть брат. Откуда мне знать, что вы – брат?

– Об этой встрече договорилась Аннет Эдамс, его помощница.

– Да, действительно. Ну что ж, логично. Она сказала мне, Грев умер, да здравствует король. Сказала, что теперь его брат управляет конторой и жизнь продолжается. Я скажу вам так: если вы не знаете столько, сколько Грев, то мне придется туго.

– Я и пришел об этом с вами поговорить.

– И, похоже, не очень-то рады, – сказал он, внимательно глядя на меня. – Не хотите ли присесть?

Дженкс указал на стул, а сам уселся на табуретку. Его голос не был похож на граненое стекло. Скорее несколько обтесанный вариант ист-эндского говора, принадлежащий человеку, вышедшему из ниоткуда, не имевшему никаких привилегий и прославившемуся лишь благодаря своему неоспоримому таланту. Длительный успех развил в нем чувство уверенности, стремление к творчеству сочеталось с деловитостью; он был настоящим художником без напускной манерности.

– Я только вхожу в курс дела, – осторожно начал я. – Я сделаю все, что смогу.

– Грев был гением! – с жаром воскликнул он. – Никто не разбирался в камнях так, как он. Он приносил мне удивительные экземпляры, неповторимые, а я делал из них... – Он замолчал и раскинул руки. – Все это украшает дворцы, – продолжал он, – музеи, особняки на Палм-Бич. Да, я пользуюсь популярностью, продавая это туда, где мне платят. И я испытываю гордость, гордость за свои произведения. Они хороши, я стою дорого, и это доставляет мне наслаждение.

– Вы их все делаете сами? – спросил я. Он рассмеялся.

– Нет, не сам лично, конечно. Я бы не смог. Но все это результаты моей фантазии, не поймите меня не правильно, но у меня есть мастерская, где все это делается. Я сам занимаюсь лишь чем-то необычным, я бы сказал, уникальным. А между делом я работаю на общий рынок. Грев говорил, у него есть хорошие шпинели, они еще остались?

– Э-э-э... красные? – спросил я.

– Красные, – подтвердил он. – Три, четыре или пять карат. Я возьму все, что у вас есть.

– Завтра мы пришлем.

– Только с курьером, а не почтой, – предупредил он.