Текст книги "Игра по правилам"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Хорошо.

– И кусок швейцарского горного хрусталя. Грев показывал мне фотографию. Я получил заказ, для выполнения которого надо проявить фантазию. Хрусталь тоже пришлите.

– Хорошо, – вновь повторил я, стараясь не показывать своих сомнений. Я не видел никакого хрусталя. «Аннет должна знать», – решил я.

– А что с алмазами? – поинтересовался Дженкс между делом.

С должной осмотрительностью я сделал глубокий вдох и выдох.

– А что? – спросил я.

– Грев собирался покупать. То есть он купил их. Он мне говорил об этом и отослал целую партию на шлифовку. Они уже вернулись?

– Еще нет, – сказал я в надежде, что мой ответ правдоподобен. – Вы говорите о тех алмазах, которые он купил через Центральное торговое объединение? Пару месяцев назад?

– Разумеется. Он купил часть партии у лицензента, потому что я его просил. Ведь я по-прежнему занимаюсь крупными перстнями и кулонами, на которых сделал себе имя, только теперь украшаю их более крупными бриллиантами – это приносит большую прибыль, пока они пользуются спросом. Я попросил Гревила приобрести их, потому что я доверяю ему. Доверие в нашем деле как золото, пусть он и не занимается бриллиантами. Не станешь же покупать камни в два-три карата у первого встречного, даже если они и безупречны, правильно?

– Э-э-э...да.

– Так вот, он купил алмазы и отправил их в Антверпен, чтобы их обработали так, как мне надо, хотелось бы надеяться.

Я кивнул. Теперь я понял.

– Некоторые из них я превращу в звезды, сверкающие на фоне горного хрусталя... – Он осекся и, пожав плечами, будто сам себе удивляясь, продолжил:

– Я делаю «мобиль» с бриллиантами на тоненьких золотых проволочках, которые будут двигаться от малейшего дуновения. Это должно висеть у окна и сверкать огнем на солнце. – Вновь недоумение, только на сей раз в улыбке. – Бриллианты восхитительны в солнечном свете, он делает их неповторимыми, а все снобы и городские обыватели вопят, что чудовищно вульгарно носить бриллиантовые серьги и браслеты днем. По правде говоря, мне просто тошно это слышать. Все это такая чушь.

Я никогда раньше не задумывался над тем, как выглядят бриллианты на солнце, однако можно было предполагать, что меня ждало и это в будущем. «Открывая для себя что-то новое, его уже не закроешь», – возможно, заметил бы Гревил.

– Я пока еще не успел во всем разобраться, – сказал я, понимая, что сильно приукрашиваю свое положение. – А вы пока не получили ни одного из этих алмазов?

Он покачал головой.

– Пока я особо с ними не торопился.

– И... э... о каком количестве идет речь?

– О какой-нибудь сотне. Как я уже говорил, они не самого лучшего цвета в общепринятом представлении, но в золоте могут выглядеть теплее, если не отличаются ярко выраженной голубоватой белизной. Я в основном работаю с золотом. Мне нравится оно на ощупь.

– Сколько же вы получите, – медленно произнес я, прикидывая в уме, – за свою хрустальную фантазию?

– Секрет фирмы. Впрочем, насколько я понимаю, вы же не посторонний человек. Это заказ.

Я подписал контракт на четверть миллиона, если им понравится мое произведение. Если им не понравится, я заберу его назад, продам кому-нибудь, возможно, разберу или еще что-нибудь.

В нем чувствовалась полная уверенность, рожденная опытом.

– Вы случайно не знаете, кому Гревил послал алмазы в Антверпен? – спросил я. – Эта информация, конечно, есть где-то в офисе, однако я не знаю имени... – Я помолчал. – Если вы хотите, я бы мог поторопить его.

– Было бы неплохо, но я не знаю, с кем именно Грев был там знаком.

Я пожал плечами:

– Тогда я это выясню.

Я не имел представления, как и где мне удастся это выяснить. По крайней мере не в украденной книжке с адресами.

– Вы знаете имя того, у кого он приобрел алмазы? – спросил я.

– Нет.

– В офисе целый ворох бумаг, – оправдывался я. – Я стараюсь разобраться с ними по мере возможности.

– Грев никогда не говорил ничего лишнего, – неожиданно заявил Дженкс. – Я говорил, а он слушал. Мы превосходно ладили. Он лучше всех понимал то, что я делаю.

Грусть в его голосе была всеобщей акколадой[5]5
  Обряд посвящения в рыцари.


[Закрыть] моего брата. Его любили. Ему верили. Его будет не хватать.

– Благодарю вас, мистер Дженкс, – поднимаясь, сказал я.

– Зовите меня Просс, – ответил он. – Все меня так зовут.

– А меня зовут Дерек.

– Хорошо, – отозвался он, – теперь я буду продолжать с вами, я не скажу вам «нет», но только мне придется найти такого же путешественника, как Грев, такого же знатока. Он был моим поставщиком с того момента, как у меня появилось собственное дело, он давал мне кредиты, когда банки отказывали, верил в то, что я делал. Когда я только начинал, он принес мне два редких турмалина двухдюймовой длины, наполовину розовых, наполовину зеленых. Они были прозрачными, и на свету цвета, переходя один в другой, менялись на глазах. Грешно шлифовать такое ради украшений. Я вставил их в золото и платину, чтобы их можно было повесить и смотреть, как они переливаются на солнце. – Он вновь как бы недоумевающе улыбнулся. – Мне нравится, когда камни оживают. Грев так и не взял с меня ничего за эти турмалины. Благодаря им обо мне узнали, фотографии изделия были помещены в газетах, оно побеждало на конкурсах, а Грев сказал, что наградой ему будет наше с ним партнерство в этом деле. – Он щелкнул языком. – И вот я его продолжаю.

– Мне приятно это слышать, – ответил я, окидывая взглядом комнату с верстаком. – Где вы всему этому научились? С чего это начинается?

– Я начал с занятий по художественной обработке металла в местной школе, – честно признался он. – Как-то я вставил кусочки стекла в позолоченную цепочку и подарил ее матери. Это понравилось ее подругам, и они попросили меня сделать им нечто похожее. Когда я закончил школу, то отнес показать кое-какие свои поделки одному ювелиру и попросил работу. Они занимались бижутерией. Вскоре я уже делал эскизы и ни разу не оглянулся назад.

Глава 8

Я воспользовался телефоном Просперо, чтобы позвонить Брэду, но, несмотря на то, что я слышал, как шел вызов, он не брал трубку. Тихо ругнувшись, я попросил у Пресса разрешения сделать еще один звонок и дозвонился до Аннет.

– Пожалуйста, наберите этот номер, – попросил я и продиктовал ей. – Когда Брэд ответит, скажите ему, что я выхожу.

– Вы вернетесь сюда? – спросила она. Я посмотрел на часы. Возвращаться не имело смысла, так как к половине шестого я должен был ехать в Кенсингтон. И я ответил ей, что нет.

– Тогда здесь есть пара вещей, которые...

– Я не могу занимать этот телефон, – сказал я. – Я еду к брату домой и позвоню вам оттуда. Попытайтесь дозвониться до Брэда.

Я вновь поблагодарил Просса за разрешение позвонить.

– Всегда пожалуйста, – рассеянно ответил он, опять усевшись за свои тиски, что-то обдумывая, исправляя, творя свои чудеса.

Продавец в черном костюме занимался в торговом зале покупателями. Заметив меня, он коротко кивнул и вновь переключил свое внимание на руки клиентов. Бизнес, не терпящий доверия, еще хуже скачек. С другой стороны, лошадь, наверное, не запихнешь в карман, пока тренер не смотрит Полный пессимизма, я стоял на тротуаре и думал о том, когда же Брэд наконец возьмет телефонную трубку. Однако он приятно удивил меня, появившись буквально через несколько минут. Открыв дверцу машины, я услышал, как звонит телефон.

– Почему ты не берешь трубку? – спросил я, карабкаясь на сиденье.

– Забыл, какая кнопка.

– Но тем не менее ты приехал.

– Да.

Я сам взял трубку и услышал голос Аннет.

– Брэд, вероятно, решил, что если телефон звонит, то я выхожу, – сказал я, – и не счел необходимым отвечать на звонок.

Брэд молча кивнул.

– Так что теперь мы направляемся в Кенсингтон. – Я сделал паузу. – Аннет, кто такие лицензенты?

– Вы опять по поводу алмазов?

– Да. Так вы знаете?

– Конечно. Лицензент в данном случае тот, кто имеет право покупать неотшлифованные алмазы у Центрального торгового объединения. Их не так много во всем мире, я думаю, около ста пятидесяти. Они, в свою очередь, продают алмазы кому-то еще. Организованная продажа проходит раз в пять недель, и они продают алмазы партиями.

– Лицензент то же самое, что и diamantaires? – поинтересовался я.

– Все лицензенты – diamantaires, но не все diamantaires – лицензенты. Diamantaires покупают у лицензентов, могут войти с ними в долю, а могут и покупать где-нибудь еще, не у «Де Бирс».

«Вот и задавай после этого на первый взгляд простые вопросы», – думал я.

– Из Японии пришла посылка с культивированным жемчугом, – сказала Аннет. – Куда мне его положить?

– Гм... Вы спрашиваете «куда», потому что закрыт сейф?

– Да.

– Куда вы обычно клали, когда мой брат был в отъезде?

– Он обычно говорил, чтобы я относила на склад, в коробку с этикеткой «разное», – неуверенно сказала она.

– Так и положите его туда.

– Но ящик переполнен, туда складывалось все, что пришло на прошлой неделе. Я не хочу нести ответственность за то, что положу жемчуг туда, куда мистер Фрэнклин не велел его класть.

Я не мог поверить, что ей требовалось руководство по любому простейшему поводу, но это было именно так.

– Жемчуг – дорогой товар, – продолжала она, – и мистер Фрэнклин никогда не оставил бы его где-нибудь на виду.

– Разве нет ни одного пустого ящика?

– Хорошо, я...

– Найдите пустой или полупустой ящик и положите его туда. А утром мы разберемся и переложим его как надо.

– Да, хорошо.

Она, похоже, была вполне удовлетворена этим и сказала, что все остальное может подождать до моего возвращения. Я выключил телефон, чувствуя себя совершенно обескураженным, в связи с тем, что сейчас узнал от нее: если Гревил мог прятать драгоценности в коробке с разными бусинами, то где же он их не мог прятать? Не исключено, что сотня алмазов окажется на дне коробки с родохрозитом или яшмой.

На сейф уходила уйма времени. Четыре комнаты склада казались неминуемым кошмаром.

Брэду каким-то чудом удалось отыскать свободное место на стоянке возле дома Гревила, и это непонятным образом огорчило его.

– Пять двадцать, – сказал он, – в бар?

– Если ты не против. И... э... ты не побудешь здесь немного, пока я схожу взглянуть, как там дела?

Я про себя отметил, что стал осторожничать. Коротко кивнув головой, он пронаблюдал, как я преодолел ступени лестницы, направляясь к входной двери дома. Ни зажженных прожекторов, ни лая собаки не было, вероятно, из-за того, что еще не настали сумерки. Открыв три замка, я толкнул дверь.

В доме была полная тишина. Ни малейшего шороха. Я оставил дверь открытой, приставив к ней бронзовую лошадь, лежавшую поблизости явно для этой цели, и прошел в маленькую гостиную Никаких непрошеных гостей. Никаких следов разбоя. Никаких амазонок, воинственно размахивающих палками, никто не пытался разбить окно через решетку. Если кто-то и намеревался проникнуть в крепость Гревила, то попытка явно не удалась.

Я вернулся к входной двери. Брэд по-прежнему стоял возле машины, глядя в сторону дома. Я дал ему понять знаком, что все в порядке, и он уселся за руль, а я закрыл тяжелую дверь и, пройдя в малую гостиную, стал методично снимать подряд все книги с полок и, пролистав каждую из них, возвращал на место.

«Пустых» книг оказалось десять, с названиями типа «Рассказы об Австралии» или «На муле через Патагонию». В четырех из них, включая ту, что была с письмами Клариссы Уильяме, ничего не оказалось. В одной лежал большой резной ключ. Еще в одной – дорогие на вид золотые часы, их стрелки указывали точное время.

Те часы, что были на Гревиле в Ипсуиче, относились к разряду вещиц с большим количеством непонятных по назначению кнопок. Они лежали теперь возле моей кровати в Хангерфорде, издавая время от времени какие-то сигналы и показывая, в какой стороне находится север. Плоские золотые элегантные часы, оказавшиеся в «пустой» книге, были совершенно другого характера, словно принадлежали другому человеку, и, перевернув их на ладони, я прочел на обороте надпись: «Г., любовь моя, К.».

«Ей трудно было предположить, что они здесь, – подумал я. – Она их не искала. Она искала лишь письма и случайно наткнулась на них раньше». Я положил часы обратно в книгу-шкатулку и поставил ее на полку. У меня не было никакой возможности вернуть их ей, а может быть, она бы и не хотела этого, из-за надписи.

В двух из оставшихся книг лежали какие-то ключи, в одной – сложенная инструкция, подробно рассказывающая о том, как вмуровывать сейф в бетон. В последней оказались две маленькие пластиковые коробочки с двумя мини-кассетами, на каждой из которых была напечатана надпись: «Микрокассета». Длина кассетных футляров не превышала двух дюймов, ширина – полутора, почти невесомые кассеты были чуть меньше.

Я в нерешительности подержал одну из кассет в руке. Нигде среди аккуратно сложенных вещей Гревила я пока не видел мини-плейера для этих кассет. Правда, это совсем не означало, что я его так и не найду. «На сегодня хватит», – решил я и оставил крошечные пленки в книге.

Мрачно смотрел я на пестрые корешки книг с их секретами, уже стоявших на своих местах. Ни одного алмазика.

Инструкция для установки сейфа – дело хорошее, но где он, этот сейф? Пленки – тоже хорошо, однако где же плейер? Ключи? Замечательно, но где соответствующие замки? Самым обидным было то, что Гревил и не намеревался оставлять этих головоломок без ответов. Он просто был так устроен, а они были его неотъемлемой частью.

Входя в дом и выходя из него, я обратил внимание на то, что в проволочном контейнере почтового ящика скопилась почта. До назначенной в баре встречи еще оставалось время, и, чтобы его как-то заполнить, я вытащил письма из ящика, принес их в малую гостиную и стал вскрывать конверты.

Это казалось чем-то предосудительным. Я повторял себе, что это необходимо, но все равно чувствовал, словно ступаю на территорию Гревила, отгороженную им от посторонних. Там были счета, просьбы о благотворительных пожертвованиях, информация банка о его личном счете, минералогический журнал и два приглашения. Ни одного письма от лицензентов или ювелиров из Антверпена. Я положил письма в большой пакет от минералогического журнала, добавил к ним другие, найденные мною в ящичке под телефоном, и, собираясь взять это с собой в Хангерфорд, уныло отметил, что неизменно испытывал отвращение к бумажной волоките. У меня постоянно скапливались горы своих бумаг. Возможно, вынужденная причастность к бумагам Гревила меня как-то изменит.

Свернув за угол, Брэд подвез меня к бару «Рук-энд-Касл» в половине шестого. Он показал на телефон, давая мне понять, как я смогу сообщить ему, когда освобожусь. По кривой улыбке, едва уловимой на его лице, я понял, что эта затея ему даже понравилась.

Пивной бар «Рук-энд-Касл» выглядел старомодным как снаружи, так и внутри – питейный оазис, спокойствие которого не нарушалось звуками отсутствовавшего в нем музыкального автомата. Там было обилие темного дерева с висевшими на его фоне абажурами «Тиффани» и маленькие столики с подставками для пивных кружек. В это время в него уже начала стекаться окончившая работу публика, представленная в основном мужчинами в строгих костюмах, и, войдя в дверь, я остановился, чтобы привыкнуть к относительному полумраку и дать возможность разглядеть мои костыли тому, с кем я собирался здесь встретиться.

Поскольку интереса ко мне никто не проявил, я понял, что Эллиота Трелони еще не было. Подойдя к стойке бара, я заказал воды и принял обезболивающее, так как уже подошло время. Утренний галоп совсем не способствовал заживанию лодыжки, но сожалеть по этому поводу не стоило.

Крупный мужчина лет пятидесяти вошел в дверь с видом человека, бывавшего здесь не раз, и целеустремленно осмотрелся. Остановив взгляд на моих костылях, он без колебаний подошел к стойке бара.

– Мистер Фрэнклин?

Я пожал протянутую мне руку.

– Что вы пьете? – бодро спросил он, глянув на мой стакан.

– Перье. Тоже временно.

Он тут же улыбнулся, обнажая белые зубы.

– Не возражаете, если я закажу себе двойное виски? Мы с Гревилом частенько пили именно это. Мне будет его страшно не хватать. Расскажите, что произошло.

Я стал рассказывать. Он внимательно слушал, но в конце лишь сказал:

– Мне кажется, вам здесь очень неловко сидеть.

Почему бы нам не пересесть за столик?

Без лишней суеты взяв мой стакан вместе со своим, только что поданным ему барменом, он отнес их к двум стоявшим под разноцветным абажуром возле стены деревянным креслам.

– Здесь удобнее. – Сделав глоток, он посмотрел на меня через стекло своего бокала. – Значит, вы и есть тот самый брат, о котором он говорил. Вы и есть Дерек.

– Я Дерек. И вообще-то я его единственный брат. Правда, я не знал, что он рассказывал обо мне.

– Да-да. Время от времени.

Эллиот Трелони был высокого роста и почти лысым. Он носил полукруглые очки, и, глядя на несколько пухлое, но здоровое лицо, тонкие губы и морщинки возле глаз, я бы, недолго думая, назвал его реалистом с чувством юмора.

– Он вами гордился, – сказал Трелони.

– Гордился? – удивленно переспросил я. Он едва заметно кивнул.

– По субботам утром мы часто играли вместе в гольф, и иногда он стремился закончить до начала скачек в Сандауне в два часа или еще каких-нибудь, и все потому, что в состязаниях принимали участие вы и их показывали по телевизору. Он любил смотреть на вас. Ему нравилось, когда вы побеждали.

– Он никогда не говорил мне, – с сожалением сказал я.

– Это не в его духе, насколько я могу судить. Пару раз мы смотрели скачки вместе, и, после того как вы выиграли, он сказал лишь: «Вот и хорошо».

– А когда я не побеждал?

– Когда не побеждали? – Он улыбнулся. – Вообще ничего. Как-то раз, когда вы чуть не сломали себе шею, упав с лошади, он сказал, что будет рад, если вы бросите это занятие, поскольку скачки связаны с большим риском. Ирония судьбы, а?

– Да.

– Боже мой, как мне будет его не хватать. – Его голос прозвучал глухо. – Двадцать лет мы были друзьями.

Я почувствовал, что завидую ему. Мне невыносимо хотелось того, что уже никогда не вернуть, и чем больше я слушал людей, вспоминавших Гревила, тем горестней мне становилось.

– Вы полицейский судья? – спросил я.

Он кивнул.

– Мы часто вместе сидели на судебных заседаниях. Я стал заниматься этим благодаря Гревилу, но мне всегда было далеко до него в этом отношении. Казалось, он инстинктивно мог отличить ложь от правды. «Искренность и доброта всегда очевидны, – говорил он, – и лишь в их отсутствие начинаешь искать ответы на вопросы».

– Какие дела вы разбирали... разбираете?

– Всякие. – Он мельком улыбнулся. – Воровство. Бродяжничество. Хранение наркотиков. Уклонение от платы за лицензию на телетрансляции. Преступления на сексуальной почве... я имею в виду проституцию, изнасилования, совращение несовершеннолетних. Гревил, казалось, мог всегда безошибочно сказать, где кроется ложь.

– Продолжайте, – попросил я, когда он замолчал. – Что-нибудь еще?

– В Вест-Лондоне много дипломатов из разных посольств. Вы не поверите, что они вытворяют, пользуясь дипломатическим иммунитетом. Гревил ненавидел дипломатическую неприкосновенность, но мы вынуждены ее предоставлять. Кроме этого, мы имеем дело со всякими мелкими бизнесменами, которые «по забывчивости» не платят дорожные налоги, разъезжая на служебных машинах, и разбираем сотни случаев угона машин. Другие дорожные нарушения, например, превышение скорости и тому подобное, разбираются отдельно, как и мелкие правонарушения и дела несовершеннолетних. Иногда нам достается и предварительное следствие дел об убийствах, но мы, разумеется, должны передавать их в суд коронеров.

– Вас все это никогда не угнетало? – поинтересовался я.

Сделав глоток, он задумчиво посмотрел на меня.

– От этого грустно, – наконец произнес он. – Наряду с откровенным злодейством нам доводится видеть много глупости и нелепости. Порой это вызывает смех. Я бы не сказал, что это действует угнетающе, – ты учишься видеть подноготную мира, видеть грязь и обман, смотреть на мир глазами преступников и понимать их порочную логику. Однако это лишь временная утрата иллюзий – суд заседает не каждый день, а только дважды в месяц, как в нашем с Гревилом случае, плюс немного работы в комиссии. Кстати, вот то, что я хотел у вас попросить:

Гревил делал записи по вопросу о выдаче лицензии на открытие какого-то новомодного игорного клуба. Он говорил, что ему стали известны тревожные сведения об одном из его организаторов, и на очередном заседании комиссии Гревил собирался выступить с ходатайством об отклонении их просьбы, несмотря на то, что изначально мы были склонны решить этот вопрос положительно.

– Боюсь, что я пока еще не нашел ничего похожего на эти записи, – ответил я.

– Черт... Куда же он мог их положить?

– Не знаю. Но тем не менее я буду искать. «Мне не составит большого труда заодно со злополучным С поискать и эти записи».

Сунув руку во внутренний карман пиджака, Эллиот Трелони достал оттуда два плоских черных предмета, одним из которых была записная книжка, а другой напоминал портсигар.

– Вещи Гревила, – сказал он. – Я принес это вам.

Он положил их на столик и придвинул ко мне своими пухлыми, несколько неуклюжими на вид пальцами.

– Это он давал мне на время. – Он показал на то, что напоминало портсигар. – А книжку забыл на столе после заседания комиссии на прошлой неделе.

– Спасибо, – ответил я. Открыв плоскую черную коробочку, я обнаружил внутри миниатюрные электронные шахматы, выглядевшие для любого игрока весьма соблазнительно. Я взглянул на Трелони. Его взгляд непроизвольно выражал глубокую грусть.

– Хотите оставить? – спросил я. – Я понимаю, что в них ничего особенного, но, если хотите, можете взять их себе.

– Если вы действительно не против. Я покачал головой, и он убрал шахматы назад в карман.

– Мы с Гревилом любили поиграть... Проклятье! – вырвалось у него с досадой. – Как могла случиться такая нелепость?

Вряд ли можно было что-нибудь на это ответить. Я с горечью в душе взял черную книжку и открыл ее наугад.

– Зло презирает добро, – прочел я вслух, – криводушие – истину.

– Мысли Мао, – коротко заметил Трелони, выходя из раздумья. – Я обычно подшучивал над ним. Он говорил, что у него осталась университетская привычка записывать свои мысли, чтобы лучше в них разобраться. Когда я узнал о его смерти, то прочел эту книжку от корки до корки. Я даже кое-что переписал из нее и надеюсь, это не вызовет вашего недовольства. – Он улыбнулся. – Некоторые моменты в ней покажутся вам весьма интересными.

– Про лошадей?

– И об этом тоже.

Я сунул книжку в уже порядком набитый карман брюк и, неожиданно кое о чем вспомнив, извлек оттуда другую записную книжку с календарем скачек. Объяснив что к чему, я показал ее Трелони.

– Я позвонил по этому номеру, – пояснил я, перелистнув страницы и указывая на цифры, – назвал имя Гревила, и какая-то женщина недвусмысленно дала мне понять, чтобы я больше не звонил, так как она не желает слышать это имя в своем доме.

Эллиот Трелони недоуменно моргнул глазами.

– Сказать такое о Гревиле? Трудно поверить.

– Мне тоже. Не могло ли это быть связано с одним из ваших судебных разбирательств? С кем-нибудь, кого признали виновным?

– Гм. Возможно. – Он немного подумал. – Если хотите, я, вероятно, мог бы выяснить, чей это номер. Однако непонятно, почему он оказался у Гревила в записной книжке. Так вы хотите прояснить, в чем тут дело?

– Мне просто показалось это странным, – сказал я.

– Действительно.

Достав из другого внутреннего кармана золотистый карандаш, он записал номер в тонкую записную книжку в черной кожаной обложке с золотыми уголками.

– У вас много врагов из-за того, что вы работаете в суде? – поинтересовался я. Подняв глаза, он пожал плечами.

– Время от времени в наш адрес раздаются проклятия. Можно сказать, вопли. И все-таки нет. Большинство признают себя виновными, когда это совершенно очевидно. Единственным врагом Гревила мог оказаться тот организатор игорного клуба, который теперь уже не получит лицензию. Гревил называл его наркомагнатом. Этот человек подозревался в убийстве, но ушел от суда за недостаточностью улик. Он мог затаить большую злобу. – Трелони помедлил. – Когда я услышал о смерти Гревила, я даже вспомнил о Ваккаро. Но тут, похоже, нет никаких сомнений в том, что это был несчастный случай... да?

– Да. Строительные леса сломались высоко. Один из рабочих пролетел три этажа и разбился насмерть. На Гревила полетели только обломки. Это могло произойти минутой раньше или минутой позже... – Я вздохнул. – Ваккаро и есть тот «игрок», ждущий лицензию?

– Да. Он приходил на заседание комиссии и казался абсолютно откровенным. «Нужно проверить», – решили мы. Затем кто-то поговорил с Гревилом, и все всплыло на поверхность. Мы не знаем многих подробностей, и нам нужны его записи.

– Я их поищу, – пообещал я вновь и еще полистал записную книжку. – Вам ни о чем не говорят слова «Конингин Битрикс»? – Я показал ему страницу, где это было написано: «Или CZ равняется 1, 7, умноженные на С».

«С, – подумал я, в очередной раз взглянув на уравнение, – означает алмаз».

– Ничего, – ответил Эллиот Трелони. – Но вы же знаете, насколько Гревил ясно мыслил, настолько порой его трудно было понять. А эти записи он делал исключительно для себя. Так же, как и в той, другой книжке. Они не рассчитаны на общедоступность.

Я кивнул и, отложив записную книжку, заказал Эллиоту Трелони еще виски, чувствуя, что мне уже вполне достаточно жидкости. Он немного посидел, с удовольствием говоря о Гревиле и найдя в моем лице благодарного слушателя. Мы расстались, испытывая дружеское взаиморасположение, и на прощание он дал мне свою визитную карточку с номером телефона, чтобы я позвонил ему, когда найду записи Гревила.

«Если, – добавил я про себя, – если я их найду». Когда он ушел, я решил позвонить из бара в машину, но после пяти неотвеченных гудков повесил трубку и вышел на улицу. Брэд подъехал, чтобы забрать меня, чуть ли не с улыбкой на лице.

– Домой, – сказал я.

– Да, – ответил он.

Вот и весь разговор.

По дороге я читал отрывки записей в книжке Гревила, то и дело прерываясь, чтобы переварить мысли, в большинстве своем явно навеянные персонажами, прошедшими через Вест-Лондонский полицейский суд.

«Добро отвратительно злу, – писал Гревил, – так же, как зло отвратительно добру. И то и другое могут представать в приятном обличье».

«Во всех слоях с любым материальным достатком вы всегда найдете представителя средней паршивости, который, посмеиваясь при упоминании об анархии, возмущенно вызывает полицию, когда грабят его дом, который откровенно настроен против власти, до тех пор пока ему не понадобится защита от того, кто угрожает ему оружием».

«Рука, протянутая за милостыней, в мгновение ока может превратиться в безжалостный кулак. Рука народа – кулак народа».

«Для многих преступление является не преступлением, а образом жизни. Если законы тебя не устраивают, не обращай на них внимания, они тебя не касаются».

«Бесконечно грустно не доверять старому другу».

«История свидетельствует о том, что религия погубила больше людей, чем рак».

«Ненавижу насильников. Когда я представляю себя в роли жертвы, меня охватывает ярость. При вынесении решения необходимо сохранять хладнокровие».

Далее я неожиданно наткнулся на то, о чем, должно быть, и говорил Эллиот Трелони.

Гревил писал:

«Дерек пришел на обед точно в панцире, со сломанными ребрами. Я спросил, как он еще жив с такими увечьями. „К черту боль, давай веселиться“, – ответил он. И мы выпили шампанского».

Я отвлекся от чтения и посмотрел на осенние улицы, где со спускавшейся темнотой уже зажигались огни. Я прекрасно помнил тот вечер. Гревил много шутил. Коктейль из шампанского и обезболивающего здорово ударил мне в голову, и я не чувствовал никакой боли до самого утра, пока не проснулся. Сам того не помня, я проехал все семьдесят миль, отделявших меня от дома, и в какой-то степени этот страшный факт заставлял меня сейчас послушно пить воду.

Из-за темноты читать было почти невозможно, но я перелистнул еще одну страницу и увидел нечто похожее на молитву. От того, насколько пылко и сокровенно это было написано, у меня пересохло во рту. Всего лишь три короткие строчки на всей странице:

"Пусть я буду чист от бесчестных помыслов. Пусть мужество не оставляет меня в моих поступках.

Пусть обретет смирение душа моя".

Я почувствовал, что не должен был читать эти строки, я знал: они были написаны не для того, чтобы их кто-то читал. «Пусть обретет смирение душа моя...» – это была молитва, достойная святых.

* * *

Когда мы доехали до моего дома, я сказал Брэду, что на следующий день поеду в Лондон поездом, чем, судя по его виду, здорово его расстроил.

– Я отвезу тебя бесплатно, – хрипло сказал он.

– Дело не в деньгах. – Я был удивлен его неожиданной реакцией. – Я просто подумал, что тебе надоело все время где-то ждать.

Он потряс головой, в его глазах была откровенная просьба.

– Хорошо, тогда завтра – в Лондон, а в пятницу – в Ипсуич, договорились? – спросил я.

– Да, – ответил он с явным облегчением.

– И я, разумеется, тебе заплачу.

Молча посмотрев на меня, он сунул голову в машину и достал оттуда большой коричневый пакет, собранный в доме Гревила. Он подождал, пока я открывал дверь, чтобы убедиться в отсутствии непрошеных гостей.

Все было тихо и спокойно. Я показал Брэду «отбой», он кивнул, отдал мне пакет и, не сказав ни единого слова, быстро исчез в темноте. Я никогда не интересовался, о чем он думал все эти часы молчания, никогда не пытался понять его. Я не знал, надо ли мне это. Меня вполне устраивало все как было.

Я съел вытащенный из холодильника и разогретый в микроволновке кусок куриного пирога и стал уныло разбирать адресованные Гревилу письма, оплачивая его квитанции, закрывая счета и отвечая отказами на приглашения, выражая бесконечно много сожалений.

Затем, вопреки испытанным ранее благим намерениям, я не перекинулся на кучу своей корреспонденции, а принялся изучать записную книжку Гревила в поисках упоминаний об алмазах. Возможно, там и были золотые самородки мыслей и жемчужины мудрости, но ничего похожего на руководство к действию типа «дойдешь до четвертой яблони, свернешь направо, сделаешь пять шагов вперед и копай» мне не попалось.

Однако я все же нашел разгадку одного маленького секрета:

«Зеленая шкатулка из мыльного камня умиляет меня тем, что вводит в заблуждение и заставляет проявлять смекалку. К ней нет ключа, потому что в ней нет замка. Мысли человека не откроются одним поворотом ключа, но в них можно проникнуть при помощи хитрости в сочетании с упорством, так же как и в эту шкатулку», – прочел я с невольной усмешкой.

Несмотря на откровенный совет прибегнуть к хитрости и смекалке, мне понадобилась уйма времени, чтобы найти путь к разгадке. Я пытался давить на каждую из петель по очереди, на то место, где должен был быть замок, вертел и крутил ее в руках, вновь нажимал на все подряд, перевернув ее вверх тормашками, но каменный ларчик упорно не открывался.