Текст книги "Семья для Бобби"

Автор книги: Диана Уитни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На темном небосводе мягко мерцали звезды. Слабо светившиеся огни спящего города прорезали ночь. Машина мчалась сквозь темноту, тихо урча и не нарушая размышлений Ника. Прикосновение шелковистых волос, пожатие мягкой руки, тонкий аромат тела и лицо, затуманенное страстью, будоражили сознание.

Радио как будто подчиняясь его настроению, заиграло романтичную мелодию. Голос, свежий и лирический, гармонировал с музыкой, еще больше обостряя чувства. Нежные руки легли ему на плечи, и тихий шепот попросил его не смотреть. Он поднял глаза от руля и увидел лицо, красота которого могла свести с ума.

Внезапно картина исчезла, остался только чистый круг на запотевшем стекле. Теперь женское лицо плыло в ночной темноте, его обольстительная красота просто ошеломляла. Длинные волосы, развеваемые невидимым ветерком, сияющие голубые глаза, полные, манящие губы… Это она, всю свою жизнь он мечтал именно о ней. Эти мысли не прервались, когда он добрался до дома и сразу же лег спать. Видения не покидали его.

Ник тряхнул головой и потянулся, стараясь избавиться от дремотных видений. Его сердце билось неровными толчками, руки дрожали, а глаза жгло.

Выбравшись из темной спальни, он прошел на кухню и напился апельсинового сока, не утруждая себя поисками стакана. Голова немного прояснилась, но память о чудесном сне осталась.

Эти глаза, привидевшиеся ему, проникали прямо в душу и были воплощением мужских мечтаний, невозможно было забыть эту обезоруживающую улыбку и безупречный овал лица. Она пришла к нему в снах и захватила его разум, вернув его к тому чудеснейшему моменту, когда они вместе создали новую жизнь.

– Что ты здесь делаешь? – Явно удивленная неожиданным визитом, Марджори Марголис даже не шелохнулась, чтобы открыть дверь перед дочерью или пригласить ее внутрь. Маленькая собачонка прыгала у ее ног с безумным тявканьем. – Разве ты не должна быть на работе? О Боже. – Марджори сузила глаза в привычном выражении разочарования и недовольства, которое преследовало Чессу в течение всего ее детства. – Ты потеряла работу, да? Если тебе нужны деньги…

– И я рада тебя видеть, мама.

Марджори сжала губы и передернула плечами.

– Не стоит ехидничать, Чесса. Прошли месяцы с того момента, как ты осчастливила нас своим посещением. Видимо, получасовая поездка занимает слишком много времени у такой занятой женщины, как ты.

– Дороги проложены в оба конца, мама.

Чесса прикрыла глаза. Ей следовало знать, что это будет ошибкой. Каждый раз, когда Чесса и ее мать встречались, напряжение между ними было настолько велико, что любое высказанное слово становилось оружием. Если бы не Бобби, Чесса вряд ли общалась бы с родителями. Могла бы ограничиться рождественскими открытками и телефонными поздравлениями. Но и так они виделись только несколько раз в год – на праздники и на день рождения Бобби.

К их чести, ее родители обожали своего единственного внука. Чувства были взаимными. Бобби восторженно отзывался о своих дедушке и бабушке. Семья всегда была очень важна для него, и только поэтому Чесса старалась хотя бы внешне поддерживать отношения с родителями. Однако их давнее предательство до сих пор ранило ее.

Марджори стояла неподвижно, сложив на груди пухлые руки и продолжая игнорировать собачку, скачущую за прозрачной дверью как мохнатый мячик. Чесса уже повернулась, чтобы уйти, но остановилась при звуке открывающегося замка.

– Ты могла бы хоть зайти. – В сердитом голосе матери прозвучала почти незаметная нотка приглашения.

На какое-то мгновение Чессу охватил соблазн отказаться. Только неотложность миссии заставила ее войти в дом, где ее судьба была сломана их прагматичностью.

Когда она прошла в гостиную, крошечный песик стал царапать ей колени, жадно требуя внимания. Чесса печально подумала, что может его понять. Улыбнувшись, она склонилась и погладила дрожащий комочек меха, за что была вознаграждена шквалом собачьих поцелуев.

– Разве ты не милашка? – прошептала она рассеянно, раздумывая, с чего это родители завели собаку. Когда она была маленькой, они считали домашних животных излишним баловством.

Марджори возвышалась над ней, как разгневанный праведник.

– У меня есть деньги, – произнесла она. – Ты можешь их взять, но ты не должна беспокоить отца.

Чесса медленно поднялась.

– Я не потеряла работу, мама. Немного нездорова…

– Ты не выглядишь больной. – В этом замечании не прозвучало ни тени беспокойства, а одно лишь недовольство.

– Я не больна.

– Так ты солгала?

Этот вопрос сильно рассердил Чессу. Ложь была непременной составляющей их существования, основой, на которой все строилось. Они громоздили горы обмана, пока правда не оказалась погребенной под ворохом вранья.

Марджори откашлялась и снова сердито спросила:

– Тогда почему ты нас почтила своим визитом?

– Нам надо поговорить.

– Телефон для этого не подходит?

Напоминание, что она могла бы позвонить, заставило Чессу внутренне сжаться. Эта мысль даже не приходила ей в голову. Она инстинктивно кинулась к семье, нуждаясь в контакте с родными, хотя, учитывая ее печальную историю, это было глупо.

– Я хотела видеть тебя.

– Да? – Глаза Марджори смягчились и увлажнились. На мгновение она проявила теплые чувства, которые напомнили Чессе о времени, когда они были счастливы, когда мать любила ее и оберегала со всей материнской любовью, которой только может желать ребенок.

В мгновение ока Марджори овладела собой и пригласила Чессу присесть на диван гостеприимным, тщательно отработанным жестом.

– Располагайся поудобнее, дорогая. Я не ходила сегодня в магазин, но, думаю, у меня найдется кекс к чаю и…

– Ник Парселл вернулся, – выпалила Чесса, и тут же бесцветное лицо матери покрылось смертельной бледностью. – Он знает о Бобби.

Марджори пошатнулась и медленно села, судорожно схватившись за подлокотники кресла. Она беззвучно шевелила губами, пока наконец не выдавила:

– Как он узнал?

Чесса не могла ответить сразу. Ее охватила дрожь.

– Это долгая история.

Пожилая женщина ломала руки, прижимаясь к спинке кресла и сплетая пальцы в нервный узел. Солнечный свет струился в окно гостиной, блестя на браслете ее часов и зажигая золотые отблески в волосах, уложенных короной. Овал лица, когда-то такой же четкий и тонкий, как у Чессы, теперь расплылся; пухлые складки красноватой кожи скрывали глаза, сохранившие кристальную ясность юности, – такие же, как у дочери и внука.

Марджори наконец обрела голос:

– Рассказывай.

Собравшись с духом, Чесса уселась на диван и битых двадцать минут рассказывала, как Бобби сделал копию своего свидетельства о рождении и ускользнул от класса, чтобы нанять адвоката для поисков человека, который, как он считал, был его отцом. Пока она говорила, ее голос слабел, а глаза матери наполнялись страхом.

Для этого у них были причины, причины, о которых знали лишь несколько человек. Двое из знавших тайну покинули страну много лет назад, двое находились в этой комнате. Еще оставалась Жаклин Шейно, ближайшая школьная подруга Чессы, которая вышла замуж и уехала очень далеко, и отец Чессы, виновник этой неразберихи, который в данный момент был на работе.

По крайней мере за это Чесса была благодарна провидению. Если ее отношения с матерью можно назвать натянутыми, то отношения с отцом, которого она когда-то обожала, были совершенно испорчены. Это произошло не оттого, что их любовь исчерпалась. Доверие между ними оказалось потеряно. Джеймс Марголис предал Чессу, и прекрасно знал об этом. С момента рождения Бобби он старался не смотреть в глаза дочери, движимый, как предполагала Чесса, чувством вины, вины, которую она тайно разделяла. Она тоже предала своего ребенка, поддержав отцовскую ложь. И оба эти предательства привели их семью к печальному итогу.

– Твой отец сделал то, что необходимо было сделать, – сказала Марджори, прерывая размышления Чессы. – Он защищал тебя.

– Нет, он защищал только себя, – горько ответила дочь, понимая, что это обвинение так же несправедливо, как и правдиво.

Джеймс Марголис находился между двух огней – либо крах карьеры, либо гибель семейного очага. В свои шестнадцать лет Чесса не понимала многого. Теперь, после почти десятилетнего балансирования на грани безденежья, с растущим ребенком на руках, она могла почувствовать тот ужас, который, должно быть, ощутил ее отец, когда Юджин Карлайл, владелец крупнейшего предприятия в городе, сделал ему предложение, от которого мало кто нашел бы мужество отказаться.

Все это случилось почти десять лет назад – в конце жаркого, душного лета, которое стало переломным моментом в ее жизни. Тогда Чесса вступила во взрослую жизнь, оказавшись абсолютно не подготовленной к ней.

Она до сих пор помнила удушливый запах цветов в официально убранной гостиной в доме Карлайлов. Каждая деталь того кошмарного вечера навсегда отпечаталась в памяти – мелкое дрожание пальцев Энтони Карлайла-младшего, сжимавших ей руку, ярость в глазах Карлайла-старшего и брезгливо поджатые губы матери Энтони, подавленное выражение на лице ее матери и невнятные объяснения отца.

Это был день потрясений и огорчений. Никто не спорил, что именно Энтони Карлайл является отцом ребенка Чессы. Энтони и Чесса были влюблены так, как только два юных сердца могут влюбиться друг в друга. Он был поражен, узнав, что Чесса беременна, но обещал остаться с ней. Ее романтические представления о счастье говорили ей, что это может значить только одно – свадьбу. Ближайшая подруга, Жаклин, пыталась предостеречь Чессу. Дальнейшие события показали, что она была права.

Скрипнул стул, и воспоминания испарились. Марджори встала, собачка свалилась с ее колен и нервно залаяла. Не обращая внимания на животное, Марджори ходила и бормотала:

– Это не вина твоего отца, Чесса. Будь честной хотя бы перед собой, у него не было выбора. – Она металась по комнате с посеревшим лицом и глазами, полными паники. – Это ты убежала из дому и умудрилась забеременеть. Ты создала эту проблему – ты и этот мелкий сукин сын, которого ты пустила в свою постель. Ты всем рисковала – и карьерой отца, и репутацией семьи. Господи Боже, нас бы растоптали. Твой отец спас нас. Как ты смеешь критиковать его? Как ты смеешь?

Конечно, на это отвечать было нечего. Марджори права. Чесса действительно влюбилась в сына Карлайла, самого влиятельного лица в городе, который также был и работодателем отца. Оглядываясь в прошлое, она чувствовала вину за свою импульсивность, но, по правде говоря, не сожалела об этом. Ее поведение было недопустимым, но теперь у нее есть драгоценный сын, которого она любит больше самой жизни.

Она не жалела, что Бобби появился на свет. Только ложь терзала ее, обман, громоздивший над собой следующий обман, пока правда не оказалась погребена под башней лжи. Это шаткое здание теперь угрожало рухнуть и погубить все, что ей было дорого.

Обман начался десять лет назад, когда двое подростков влюбились друг в друга, а две семьи встали перед проблемой, которую необходимо было обсудить и разрешить. Так по крайней мере думали Чесса и Энтони. Как оказалось, их будущее и будущее их нерожденного ребенка уже было спланировано Юджином Карлайлом и сворой его адвокатов. На встрече было множество споров и условий, погребенных под юридическими терминами, но в основном все было ясно: если Чесса публично называет Энтони отцом своего ребенка, Джеймс Марголис будет немедленно уволен. Карлайлы также угрожали начать судебное расследование по установлению отцовства. Карлайл-старший доверял тестам на кровь, но не желал, чтобы ребенок Чессы вошел в их семью. Он был уверен, что семья Марголисов не пойдет на риск быть скомпрометированной самим проведением этого анализа. Если же Энтони окажется настолько глуп, что примет Чессу и ребенка вопреки желанию родителей, его немедленно лишат наследства. Энтони эти угрозы просто потрясли. Но, несмотря на предупреждения подруги, Чесса не верила, что ее любимый отвернется от нее, а его родители будут настолько жестоки, что отвергнут собственную плоть и кровь. Только когда Энтони выдернул из ее пальцев свою руку, отказываясь даже взглянуть на нее, когда Джеймс Марголис подписал отказ от наследственных прав ее сына, Чессе открылась горькая правда. Все, кого она любила, предали ее. Она больше никогда не встречалась с Энтони. Он перешел в частную школу, а вскоре после рождения Бобби разбился на своем новом «феррари» на крутом повороте. Чесса перенесла это известие, не выдав никому своих чувств, а вскоре переехала в другой город и стала растить сына в одиночестве.

Она считала, что ее тайна никогда и никому не станет известна, но теперь все изменилось.

Чесса прикрыла глаза, стараясь отгородиться от печальных воспоминаний, но это не помогало. Наконец она рискнула задать вопрос, мучивший ее долгие годы:

– Почему отец решил вписать имя Ника Парселла в свидетельство о рождении?

Мать споткнулась и недоуменно уставилась на Чессу.

– Из-за его репутации, разумеется. Никто не усомнится, что у заправского сердцееда и сына городского пьяницы есть незаконный ребенок. Кроме того, он уже покинул город и, судя по всему, должен был закончить свои дни в тюрьме. Мы считали, что он никогда не вернется.

– И ты хотела, чтобы у твоего единственного внука было такое наследство?

Марджори отвернулась, но Чесса успела увидеть краску стыда на ее щеках.

– А ты хотела бы, чтобы в документах стоял штамп «отец неизвестен»?

– Я бы предпочла правду.

– Это было невозможно. Как мы могли… – Жилы у нее на шее напряглись от злости. – Твой отец потратил десять лет, строя свою карьеру. По-твоему, он должен был все бросить из-за твоей глупости? Или я должна была оставить свой дом и друзей, все, что мне было дорого?

Чесса обдумала это заявление.

– А я не была тебе дорога?

Краска сбежала с лица матери так же быстро, как и залила его.

– Тебе лучше знать, так зачем же ты спрашиваешь?

Конечно, она знала. Ее мать всегда была эгоистична, но, пока Чесса росла, ей доставалась вся материнская любовь. Чесса понимала, что в то время изменилась только она. Она завоевала себе независимость и оттолкнула мать, к которой всегда приходила в прошлом. Теперь, когда Чесса сама была матерью, она хорошо понимала ее.

– Прости, я не должна была так говорить.

Губы у Марджори дрожали.

– Мы делали то, что надо было сделать.

Чесса промолчала. Дальнейший разговор был бесполезен. Она встала и вынула из сумочки ключи от машины.

– Мне пора. Настало время переменить создавшееся положение.

– Что ты имеешь в виду?

– Настало время открыть правду.

– Нет! Ты не можешь так поступить с отцом!

– Почему? Ему ничего не грозит. После смерти сына Карлайлы уехали в Европу, о них никто ничего не слышал уже целую вечность. У них больше нет возможности влиять на карьеру отца.

– Если хоть слово вырвется… – Горло Марджори перехватило, и слова потонули во всхлипе. – Одна сплетня… Ты знаешь наш город. Неважно, что Карлайлы уехали. Разоблачение погубит его репутацию.

Это было достаточно правдоподобным, чтобы Чесса приостановилась:

– А как насчет Ника? Что с его репутацией?

– У него нет репутации!

– Мама, разве ты меня не слушала? Он больше не хулиган и не преступник. Он удачливый бизнесмен, который сам пробил себе дорогу в жизни.

– Вот именно! Теперь он может засудить нас! – Дрожа, женщина обращалась к дочери, неотрывно глядя ей в глаза. – Да-да, так он и поступит! У него есть деньги и влияние. Ты хочешь отомстить? Увидеть, как твои родители отправятся за решетку за фальсификацию документов?

– Конечно, нет, – ответила Чесса, хотя у нее сердце нервно затрепетало.

Страхи матери были небезосновательны. Если Ник обнаружит, что его обманули, он вполне может начать судебное разбирательство. Если достаточно для этого разозлится. Чесса не могла обвинить его в несправедливости. Ее семья причинила ему немало вреда, впутав его в свою жизнь. Кроме того, несмотря на испорченные отношения, Чесса любила родителей. Десять лет назад она сделала неудачный выбор и сильно им навредила. Еще одна ошибка могла окончательно разрушить их жизнь.

– Если ты не думаешь о нас, подумай, что станет с Бобби! – Голос Марджори был тонким и срывающимся. – Ты готова к тому, что он станет ненавидеть тебя? Так и будет, ты это понимаешь? Он возненавидит всех нас. Ты этого хочешь – уничтожить родителей, а своего сына обречь на одиночество?

Тяжелый камень лежал у Чессы на сердце, не давая дышать. Мать была права. Правда разрушила бы будущее ее сына и жизнь родителей. Она погубила бы и Ника Парселла, который признал в Бобби сына. Правда ничего не дала бы Чессе. Паутина лжи затягивалась, и, казалось, никакого выхода не было.

* * *

Ник ударил кулаком по столу, свирепо глядя на своего помощника.

– Нет!

Нервно оттягивая воротник, Роджер сжал губы и сделал шаг назад.

– Это всего-навсего тест на ДНК. Один укол, мальчик даже не заметит.

– Мой сын не идиот!

– Конечно, я уверен, что он умный и замечательный мальчик. Поэтому он поймет, что отцовство может быть юридически доказано.

Назойливость Роджера действовала Нику на нервы.

– Он хотя бы похож на тебя?

Лицо Бобби встало у него перед глазами: яркие голубые глаза, острый подбородок, копна светлых волос над тонким личиком. Ник улыбнулся, чувствуя гордость.

– Он очень симпатичный. Выглядит в точности как мать.

Карие глаза Роджера за близорукими очками моргнули с недовольством.

– Мне было бы приятнее услышать, что он выглядит в точности как ты.

– Твое удовольствие меня не интересует. – Ник откинулся на спинку кресла и сплел пальцы. – Скажи, Роджер, как бы ты себя чувствовал, если бы твой отец настаивал на медицинском обследовании для доказательства того, что ты его сын?

У Роджера нервно заходил кадык. Ник заметил это, но стал развивать мысль дальше:

– Тебе было бы приятно, если бы твой отец подозревал, что у твоей матери было несколько мужчин? Или ты подумал бы, что он хочет отказаться от тебя? И что бы сказала на это твоя мать?

Роджер побледнел и нервно провел рукой по лысине, а Ник добавил:

– Вот именно. Я не хочу, чтобы Бобби пришлось пройти через это.

Однако Роджер не собирался отказываться от своей идеи.

– У них могут быть и другие намерения.

– Какие? – Ник сузил глаза.

Он с удовлетворением заметил испарину, выступившую над верхней губой друга.

– Достоинство ребенка значит многое, но существует и защита интересов компании. Ты даже не помнишь этой женщины. Кто может подтвердить, что она не делает из тебя козла отпущения за чьи– то грехи?

Проклиная себя за излишнюю откровенность перед приятелем, Ник встал, не спуская глаз с нервничающего заместителя.

– Во-первых, я не собираюсь быть глупцом даже в этом отношении.

– Я, конечно, не хотел тебя обидеть…

– Во-вторых, эта женщина разве что не наставила на меня револьвер, чтобы не допустить меня в жизнь своего сына.

Такое поведение выдавало ее явное нежелание позволить Нику войти в их жизнь. То, что она постоянно отказывалась признать Бобби его сыном, не особенно трогало Ника. Тем более что она уже скрывала сына и отказывала Нику в его отцовских правах в течение девяти лет. Конечно, Ник не согласится с этим. У него была привычка отметать в сторону все, что не согласовывалось с его намерениями.

– В-третьих, когда я позвонил вечером сыну и подтвердил, что приеду, он был страшно доволен. Если у тебя есть еще какие-то предположения, то ты ошибаешься.

Краска отхлынула от лица Роджера. Он признал свое поражение.

– Я понимаю.

– Кстати, Роджер…

Тот остановился.

– Да?

– Не забывай кормить рыбку и менять ей воду.

Отвернувшись, Ник углубился в последний отчет по вкладам, показывая, что разговор закончен. Он перелистывал страницы, не вникая в них, пока Роджер не вышел. Тогда он отшвырнул папку и сосредоточился на давно прошедшей ночи, которая ему как будто приснилась. Именно тогда, как он теперь считал, был зачат его сын.

Это был школьный бал, последняя вечеринка в его жизни. Ник и его друзья, такие же одиночки, как и он, набились в «мустанг», разрисованный языками пламени, и приехали на школьную стоянку. Из окон спортивного зала неслась музыка, а девушки у дверей хихикали, глядя с интересом на вновь прибывших.

Ник уже выпил много пива, и его быстро развезло, когда кто-то предложил ему виски. Они бродили вокруг, пошатываясь и натыкаясь на машины, когда трое парней в школьной форме попытались их выставить. Ник помнил, как горечь обожгла ему желудок, а луна завертелась в небе. Он не мог при

помнить, как ушел со стоянки. Позже он вспоминал сладкий запах духов и тихий женский шепот. Внизу под ногами мерцали светлячки, и сладкий аромат травы заполнял ему ноздри. Позже он сообразил, что все произошло около водного резервуара, где обычно встречались юные любовники, чтобы безнаказанно получить запретное удовольствие. Это было все, что Ник помнил о той ночи. Мягкие волосы, разгоряченное женское тело, прижимавшееся к нему, и прерывистое дыхание на его груди. Огни города, мерцавшие вдалеке. Кульминация заставила звезды взорваться у него перед глазами, и все заволокло туманом.

Утром он очнулся за рулем чужой машины. Раньше он никогда не воровал машин.

Предыдущая ночь была не просто взрывом удовольствия. Но, увы, в памяти остался только ряд не связанных между собою картин. Бросив машину на шоссе, он добрался домой пешком и обнаружил там полицейских. Было еще только утро, но отец уже напился. Он заснул вечером, не сняв сапог, и теперь, бродя по комнате и размахивая бутылкой, постоянно спотыкался.

– Грязный воришка, – бормотал он. – Ты не мой сын, нет. Тебя следовало вышвырнуть, когда твоя мать умерла.

Ник замер, окаменев. Отец, которого он любил и которого всегда защищал, отказывался быть его отцом и исключал его из своей жизни. Ник услышал, как мимо него пролетела бутылка, и тупо проследил за осколками, разлетевшимися по стене в нескольких дюймах от его головы. Только когда отец схватился за плетку, висящую на стене. Ник очнулся. Он выскочил из дома, чтобы больше туда не возвращаться. Он не знал, что сулит ему будущее. Ему было все равно. Голос отца звучал в его ушах: «Ты не мой сын». Теперь, десять лет спустя, Ник был окружен всеми атрибутами жизненного успеха, но эти уничтожающие слова до сих пор оставались в его сердце, порождая в душе чувство одиночества, боли и унижения.

С того дня Ник всегда был сам по себе. Его путешествия по дорогам страны сопровождались мелкими преступлениями в попытках прокормить себя. Все могло кончиться печально, если бы не помощь офицера по делам малолетних правонарушителей, который принял в нем участие. Это был первый человек, который поверил, что Ник не совсем еще пропащая душа. Ник лез вон из кожи, стремясь доказать, что его друг прав. Всем на свете он был обязан этому человеку. Но до сих пор ему сводило мышцы живота, а сердце саднило, когда он вспоминал последние слова отца. Он терпеливо отгораживался от прошлого и так же терпеливо отбрасывал все эмоции, способные заставить его свернуть с избранного пути. Работа – вот единственное, что было ему необходимо. Тут он мог держать все под контролем.

Встреча с Чессой и Бобби изменила его жизнь, пробив брешь в стене равнодушия, которой он отгородился от мира. Ник не представлял себя отцом и никогда не думал, что может стать кем-то еще, кроме бизнесмена. Он не мог позволить, чтобы сердце его сына было разбито так же, как его собственное. Ему не хотелось создавать семью, однако этот одинокий мальчик нуждался в нем, нуждался в заботе и руководстве мужчины, который всегда был бы рядом с ним, понимая, через какие вехи жизни он проходит. Ник мог дать Бобби такое понимание, мог руководить им, как добрый наставник когда-то руководил им. В течение девяти лет Бобби отчаянно нуждался в отце, которого не было рядом. Ник твердо решил больше никогда не оставлять его. И, Боже, помоги всем, кто вступает на этот путь.

– Он тут! – Бобби подпрыгнул, когда Чесса въехала на стоянку рядом со стадионом.

– Да, тут, – пробормотала Чесса, медленно выходя из машины, когда ее сын уже выскочил и побежал к группе ребят, собравшихся для тренировки. Быстро перебирая ногами и размахивая руками, как крыльями, Бобби промчался мимо своих приятелей и резко остановился перед высоким мужчиной.

Чесса почувствовала ужасное потрясение, когда увидела, как общаются ее сын и мужчина, поверивший в то, что он его отец. Они настолько были поглощены разговором, что, казалось, ничего вокруг не замечают. Следя издалека за их разговором, она видела, как Бобби внимает каждому слову Ника и как Ник внимательно прислушивается к мальчику. Казалось, будто они открывали секреты вселенной. Потом Ник потянулся к стоящей рядом сумке и вытащил что-то, уложенное в фирменный пакет. Бобби захлопал в ладоши и бросился Нику в объятия. Подхватив пакет, он двинулся к маленькому зданию, где располагалась раздевалка. Только тогда Ник обвел глазами поле и отыскал Чессу, все еще опиравшуюся на машину.

Ее сердце дрогнуло, когда их глаза встретились, дыхание застряло в горле, а колени задрожали.

Чесса с удивлением поняла, что волнуется, и стала уговаривать себя, что эта реакция, которую она чувствовала, не что иное, как «куриная паника на пустом месте». Так называл это ее дедушка, старый фермер. Внезапно у нее пересохло во рту. Она подняла подбородок и постаралась придать лицу безразличное выражение, хотя улыбка Ника поражала и восхищала ее.

– Привет. Рад тебя видеть.

– И мне приятно, – с глупым видом промямлила она. В уголках его рта появились веселые морщинки, и Чесса поняла, что ляпнула глупость, в тот же момент, как он засмеялся. – Я имею в виду, что мне тоже приятно тебя видеть.

– Ты останешься на тренировку?

– Разумеется. – Она никогда не оставляла сына в окружении незнакомцев. – Как твоя поездка?

– Отлично. Пробок на шоссе совсем не было.

Он покачивался на каблуках, внимательно разглядывая ее. Чесса почувствовала, как щеки у нее горят от смущения. Остро осознавая банальность их разговора, она тем не менее была благодарна за то, что он нарушает неловкое молчание.

– Ты сегодня выглядишь получше. – Отвечая на ее удивленный взгляд. Ник протянул к ней руки, как бы желая обнять ее. – Я позвонил вчера в магазин, узнать, не согласитесь ли вы пойти со мной пообедать после тренировки. Мне сказали, что ты заболела.

Чесса была неприятно поражена.

– Как ты узнал, где я работаю?

– Бобби сказал. – Ник смотрел на нее сверху, возвышаясь над ней как башня. – Предполагалось, что это должно быть секретом?

Чесса снова вспыхнула и притворилась, что внимательно рассматривает мальчишек.

– Я не стыжусь своей работы, если ты на это намекаешь. – Конечно, в сравнении с успехом Ника бухгалтерские обязанности в универсальном магазине не бог весть что. – Не всякий может создать свое собственное дело.

Только слегка напрягшиеся плечи выдали, что ее слова задели его.

– Ты всегда можешь уйти в свой бизнес. Он у тебя развивается очень даже неплохо.

Обезоруженная его словами, она сумела только проговорить:

– В самом деле?

Он одарил ее своей неотразимой улыбкой и медленно, завораживающе кивнул.

– Я всегда могу определить дух истинного предпринимательства во всех его проявлениях.

Чесса выдавила слабую улыбку, чувствуя себя полной идиоткой.

– Большинство людей сказали бы, что это просто смешное хобби.

– Вообще-то хобби не приносит клиентуру национального масштаба. И не имеет потенциала расшириться в отлично организованную корпорацию.

– Корпорацию?.. – Чесса моргнула, чувствуя, что глупый смешок готов сорваться с губ до того, как она сумеет его остановить. Прежде чем снова открыть рот, она постаралась восстановить контроль над своими чувствами и была благодарна появлению сына, которое прервало этот странный разговор.

Бобби вылетел из комнаты отдыха, волоча все тот же магазинный пакет. Он осмотрелся, увидел Ника и Чессу и резко затормозил, спрятав сумку за спиной. Он подошел к Нику со смущенным выражением на лице, нервно кося глазом в сторону матери.

– Мы пойдем, – сказал он важно. – Тренировка начинается.

– Хорошо. – Чесса склонилась над ним, пытаясь получше рассмотреть сумку. – Что это?

– Ничего, – ответил Бобби.

– Можно посмотреть?

– Это папа принес. – Он обратился к Нику: – Пошли?

Пряча улыбку. Ник взял сумку в одну руку и положил другую на плечико Бобби.

– Иди, сын. Я сейчас буду.

Чуть сомневаясь, Бобби отправился на поле, бросая беспокойные взгляды через плечо. Как только он присоединился к своим друзьям, Чесса накинулась на Ника:

– Что это?

– Что?

– Вот это, – она ткнула пальцем в сумку, которую он держал в руках.

– Это? Ничего особенного. – Он поднял сумку, и странный свет замерцал в его темных глазах. – Все, что нужно для игры.

– О Господи! – Она выхватила сумку и заглянула внутрь. – Кепка? Спортивное снаряжение?

– Это спортивная форма, – ответил он спокойно.

– Зачем ты ее принес?

– Меня попросил Бобби.

– Зачем? Я уже купила ему все, что нужно, включая форму. – Разъяренная, она сунула сумку обратно ему в руки. – Нам это не нужно!

– Действительно, – ответил он, – это ему уже не нужно. – Он забрал сумку, страшно наслаждаясь происходящим. – В сумке лежит то, что купила ты. Эти вещи ему уже малы.

– Малы? – Ее челюсть отвисла. – Он так вырос? Ему же все подходило по размеру.

Когда Ник иронически приподнял бровь, Чесса мысленно взмолилась, чтобы земля раскрылась и поглотила ее. Нервно наматывая прядь волос на палец, она попыталась объяснить:

– Если бы он сказал мне, что форма ему не подходит, я бы справилась сама.

Ник просто излучал удовольствие.

– Уверен, что это так. Но он просил не говорить тебе. Ты знаешь, какими стеснительными бывают мальчики.

Ее сын явно не постеснялся сказать об этом мужчине, которого едва знал, и это поразило Чессу до глубины души.

– Да, я знаю, – ответила она весьма холодно. – Я хотела бы найти себе место на трибуне.

К чести Ника, он не рассмеялся, хотя дрожь в уголках рта показывала, сколько усилий ему требуется, чтобы контролировать себя.

– Увидимся после тренировки, за обедом.

– Я еще не дала согласия, – сказала Чесса.

– Ты – нет. Бобби дал.

– Когда?

– Вчера вечером, когда я звонил. Ты, должно быть, работала внизу. Он тебе не сказал?

– Нет.

– Возможно, он просто забыл. Ты же знаешь…

– Да, – прошипела она сквозь зубы, – я знаю, какими забывчивыми бывают мальчики.

С этими словами она направилась к скамейкам.

На поле началась игра. В течение двух часов удивление Чессы росло. Ей приходилось видеть множество тренировок ее сына, но эта отличалась ото всех. На поле происходило что-то удивительно трогательное. Бобби и Ник разговаривали без слов – взмах руки, неожиданные объятия. Она наблюдала, как они обмениваются горделивыми взглядами, и чувствовала, как у нее сжимается сердце. К тому времени, когда тренировка закончилась, Чесса приняла твердое решение. Счастье на лице ее сына сказало ей больше, чем любые слова, как сильно ему был нужен отец. Теперь он его получил. Даже если это означало жизнь, полную обмана, она не могла разочаровать мальчика и отнять у него отца. Не теперь. Никогда.