Текст книги "Три дня я буду с тобой (СИ)"
Автор книги: Диана Лазари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Я слушаю ее рассказ, и в груди разливается странное чувство. Гордость? Умиление? Не знаю, как назвать. Просто в этот момент я вдруг вижу Максима совсем в ином свете. Не как избалованного мажора, помешанного на деньгах и статусе. А как человека с огромным, отзывчивым сердцем. Как того мальчика с фотографий, способного на искренний благородный порыв.
Елена Сергеевна продолжает показывать мне снимки и делиться воспоминаниями, а я погружаюсь в какой-то сладкий теплый туман. Максим, оказывается, умеет удивлять. Причем приятно удивлять. И чем больше я узнаю о нем, тем сильнее мне хочется… Чего? Узнать его еще лучше? Стать ближе? Понять, почему он такой, какой есть?
"Люди не меняются, – вспоминаются вдруг слова моей бабушки. – Кем человек был в детстве – таким в душе и остается. Просто взрослая жизнь иногда очень уж сильно нас закаляет, заставляет надевать маски и притворяться. Но детские черты – вот они, сидят внутри и ждут своего часа".
Неужели и с Максимом так? Неужели за всей его бравадой, напускным цинизмом и жестокостью прячется вот этот мальчик? Ранимый, мечтательный, готовый сделать мир лучше? От этой мысли у меня почему-то щемит сердце. Как будто я только что подсмотрела за чем-то очень личным, почти интимным. За настоящим Максимом.
Елена Сергеевна наконец закрывает альбом и смотрит на меня с лукавой улыбкой:
– Ну что, открыла для себя что-то новое? Зацепило небось, а?
Я смущенно мотаю головой, пряча глаза:
– Да, пожалуй… Не ожидала, что Максим был таким… ну, не знаю… Хорошим, что ли.
Елена Сергеевна понимающе хмыкает:
– Он и сейчас хороший, поверь. Просто тщательно это скрывает. Мужчины – они ведь как звери, стараются казаться опасными и грозными. Но нам, женщинам, дано видеть в них то самое – искреннее, ранимое, настоящее. Вот и ты, Маша, присмотрись к нему получше. Заглянии в душу, под всю эту броню. И тогда, может, поймешь что-то важное. И про него, и про себя.
С этими словами она легонько гладит меня по щеке и выходит из спальни. А я стою как громом пораженная. Что это сейчас было? Очередной тонкий намек? Урок прозорливости и психологии? Или… мне не показалось, она действительно хочет, чтобы мы с Максимом… сблизились? По-настоящему?
Нервно сглотнув, я на негнущихся ногах бреду к себе. В голове полный раздрай. Детские фотографии Максима, рассказы Елены Сергеевны, жар его руки, когда он сжимал мою ладонь за столом…
Если так пойдет и дальше, боюсь, я и правда влюблюсь. Капитально так, с концами. И что тогда? Каково будет, когда Максим щелкнет пальцами и скажет: "Спасибо, ты свободна, вот твои деньги"? Не разобьет ли мне это сердце?
Я со стоном падаю на кровать и зарываюсь лицом в подушку. Ну какого лешего, а? Я ж твердо решила – никаких чувств, никакой личной вовлеченности. Это бизнес, работа, не более. Нельзя позволять себе мечтать о большем.
Но, кажется, мое глупое сердце думает иначе. И чую, этот раунд противостояния останется за ним. Ибо тот мальчик с фотографий…
Он уже прочно поселился в моих мыслях. И выселять его оттуда, похоже, не собирается.
13. Максим
Я захлопываю крышку ноутбука и устало потираю виски. Голова раскалывается после трехчасового разбора полетов с юристами. Кажется, эта неразбериха с договорами никогда не кончится. И ладно бы только работа – так еще и в личной жизни сплошной бардак. Вернее, в том спектакле, что мы с Машей устроили для мамы.
Как она там, интересно? Мама утащила ее к себе после обеда, и с тех пор они не показывались. Знаю я эти мамины задушевные беседы. Небось, уже успела и семейными тайнами поделиться, и меня во всех смертных грехах обвинить, и руку Маше с сердцем предложить. Вот же неугомонная!
Я фыркаю и качаю головой. Бедная Маша. Она-то, поди, и не рассчитывала на такой прессинг. Думала – побуду милой девочкой пару деньков, очарую всех, получу денежки и hasta la vista. А тут такой горячий прием со всех фронтов. Того гляди, и правда влюбится ненароком. Ну а я что? Я не виноват. Предупреждал же – мама у меня с придурью, с фантазией. Сама напросилась.
Хотя, если уж быть с собой честным… Не такая уж это и плохая перспектива. В смысле, насчет Маши. Не знаю, как ей, а мне точно становится все сложнее держать наши отношения в рамках. Притворство притворством, но ведь и меня зацепило, что уж тут. Хороша чертовка, ничего не скажешь. И главное – искренняя такая, настоящая. Непривычно это, после всех моих гламурных подстилок.
Так, стоп. Я мотаю головой, отгоняя непрошеные мысли. Нашел время размечтаться! У нас тут, между прочим, вселенский обман в разгаре. Того гляди, полетят головы и сердца, если хоть кто-то пронюхает правду. А я тут сопли на кулак наматываю, понимаешь. Соберись, тряпка!
Решительно поднимаюсь из-за стола и иду к выходу из кабинета. Надо бы проведать маму, узнать, как она. А то что-то сердце не на месте. Уж больно тихо в доме, не к добру это.
Поднимаюсь по лестнице, машинально прислушиваясь к звукам. Тишина, только часы в холле мерно тикают. Странно, мама в последнее время дома сама не своя – то хлопочет, то напевает что-то. А сейчас будто вымерло все.
Щелкаю выключателем и вхожу в мамину комнату. После яркого света в коридоре плохо видно, и я не сразу понимаю, что не так. А потом замечаю – она лежит на кровати, свернувшись калачиком, и тихо постанывает. У меня сердце проваливается в пятки.
– Мама! Что случилось? Тебе плохо?
Бросаюсь к ней, хватаю за руку – пальцы холодные, влажные. Господи, да что же это…
– Сынок, – выдыхает она, пытаясь улыбнуться. – Ничего, все хорошо. Видно, сердце прихватило. Ты же знаешь, я старая уже, со здоровьем беда…
– Какая ты старая, типун тебе на язык! – я в панике озираюсь, не зная, за что хвататься. Лекарства, что ли найти? Так я же не знаю, где они и от чего! Вот же идиот! – Так, спокойно. Сейчас скорую вызову, потерпи немного.
Я лихорадочно набираю 112, когда в комнату влетает Маша. Глаза испуганные, волосы растрепаны – видно, бежала со всех ног.
– Максим, что происходит? Я услышала шум и… Елена Сергеевна, что с вами?!
Она подскакивает к кровати, хватает маму за другую руку. Та слабо улыбается и гладит Машу по щеке:
– Ничего, милая, все хорошо. Что-то прихватило, пройдет сейчас. Ты не волнуйся, просто побудь со мной.
– Конечно, конечно! – Маша суетливо оглядывается. – Может, воды принести? Или еще чего? Максим, ты скорую вызвал?
Я зло сжимаю зубы. Ну вот, началось! Только истерик мне не хватало. Тоже мне, сиделка выискалась.
– Без тебя разберусь, – рявкаю раздраженно. – Сгинь пока, без твоих советов тошно.
Маша отшатывается, на лице обида и непонимание. Черт, что ж я творю? Она-то в чем виновата? Сам ведь ее в эту историю втянул, сам просил подыграть. А теперь, когда помощь нужна – гоню взашей. Самому от себя противно.
Но извиниться не успеваю – в этот момент в трубке раздается бодрый голос оператора. Я сбивчиво объясняю ситуацию, называю адрес. Обещают прислать бригаду в течение десяти минут. Ну хоть что-то.
Спрятав телефон, снова поворачиваюсь к маме. Маша так и стоит рядом, растерянно теребя подол платья. В глазах слезы, губы дрожат. Ну вот, еще и расплакалась. Только этого не хватало!
– Слушай, ты это… – мямлю неловко, не зная, куда девать глаза. – Прости, что-то я… Ну, в общем, спасибо, что помочь хотела. Просто я… волнуюсь очень. Не подумал, что говорю.
Господи, что я несу? "Не подумал", да уж конечно. Просто козел я, и ничего с этим не поделаешь. Даже в такой ситуации не могу нормально извиниться, без подколок и издевок. Каков урод, а?
Маша молчит пару секунд, а потом судорожно кивает:
– Ничего. Я все понимаю. Ты не волнуйся, все будет хорошо. Елена Сергеевна сильная, она справится.
И тут, к моему ужасу, она делает шаг вперед и осторожно обнимает меня. Просто стоит, уткнувшись лбом мне в плечо, и дышит часто-часто. А я застываю соляным столбом, боясь пошевелиться.
Это что еще за новости? Она меня что, пожалеть решила? Утешить? Да кто ее просил! Я и сам прекрасно со всем справлюсь, без всяких там нежностей и сюсюканий.
Но почему-то не отталкиваю. Так и стою, слушая, как колотится ее сердце рядом с моим. И сам не замечаю, как обнимаю ее в ответ. Неловко так, одной рукой, но крепко.
Маша вдруг отстраняется, и я невольно тянусь за ней. Но она лишь грустно улыбается и качает головой:
– Я пойду, пожалуй. Скоро врачи приедут, тебе надо побыть с мамой. А я… Ну, в общем, если что – зови. Я буду у себя.
И выскальзывает за дверь, оставляя меня наедине с непрошеными мыслями и чувствами.
Черт. Черт, черт, черт. Ну почему все так сложно-то, а? Почему нельзя взять и влюбиться по-человечески, без всей этой мишуры? Почему я все время делаю больно тем, кто этого не заслуживает?
За окном взвывает сирена, и в комнату влетают люди в белых халатах. Оттесняют меня в сторону, принимаются колдовать над мамой. Мерят давление, щупают пульс, светят в глаза фонариком.
А я стою и думаю лишь об одном.
Правильно ли я поступил, ввязавшись во все это?
И сколько еще я буду причинять Маше боль – своими словами, поступками, всем своим дурацким притворством?
Боюсь, ответы мне совсем не понравятся.
Но кажется, впервые в жизни…
Я хочу хоть что-то исправить.
14
Закрыв за собой дверь, я прислоняюсь к ней спиной и медленно сползаю на пол. В ушах все еще звенит от резкого окрика Максима, сердце колотится где-то в горле. Обида и стыд душат, мешая дышать. И почему, почему его слова так задели? Ведь я же понимаю – он напуган, взволнован, вот и сорвался. С кем не бывает, тем более в такой ситуации. Но почему же так больно?
Я со злостью утираю слезы. Что это со мной такое? Когда успела стать такой чувствительной? Мне ли обижаться на чужое хамство – в жизни и не такое видала. Официанткой в кафешках работала, в общаге жила – уж там всякого наслушалась, и ничего. А тут надо же – разнюнилась как сопливая школьница. Тоже мне, барышня на выданье выискалась!
Так, стоп. Я решительно встряхиваю головой. Размечталась, дурочка деревенская. Не было печали – влюбилась в первого встречного мажора. Ой, да кого я обманываю – не влюбилась. Просто… увлеклась самую малость. С кем не бывает, когда тебя в красивую сказку окунают с головой? Любая бы растаяла, спасовала.
Но это же не всерьез. Ну что у нас с Максимом может быть общего? Он богатый избалованный сынок, я – голь перекатная. Нас и в одном предложении смешно упоминать, не то что вместе представлять. Так, поиграли и будет. У каждого своя жизнь, свои заботы.
Тогда почему же от этих мыслей так погано на душе? Словно теряю что-то очень важное, дорогое…
Я с силой прикусываю губу. Соберись, тряпка! Нашла время раскисать. У них там Елене Сергеевне плохо, Максим места себе не находит – а ты сидишь и жалеешь себя, лужи разводишь. А ну встала и пошла! Пусть Максим тебя и послал – а ты назло ему будь умницей. Помоги, подбодри, в конце концов просто побудь рядом. Не как навязчивая утешальница, а как друг. Как… семья.
Семья. Какое странное слово. Никогда не думала, что буду применять его к малознакомым, по сути, людям. Но ведь правда – стали они мне почти родными за эти дни. И Елена Сергеевна с ее добротой и желанием опекать, и Максим…
Так, все. Отставить сопли. Я сердито смахиваю слезы и решительно поднимаюсь на ноги. Вперед, Золушка, твой принц тебя заждался. Пусть и орал, как ненормальный – прощаем, так и быть.
Когда я снова захожу в комнату Елены Сергеевны, там уже вовсю хлопочут врачи. Максим маячит возле кровати, держа маму за руку, и лицо у него бледное, осунувшееся. Сердце сжимается от жалости. Каково ему сейчас, бедолаге?
Я осторожно придвигаюсь ближе, стараясь не мешать медикам. Встаю у изголовья, ободряюще улыбаюсь Елене Сергеевне:
– Ну что вы, голубушка моя. Все хорошо будет, вот увидите. Вы у нас сильная, боевая. Справитесь.
Она благодарно жмет мою ладонь и смотрит на Максима:
– Надо же, как переполошились все. Я же говорю – ничего страшного, пустяки. Старость не радость, милые мои. Но я еще повоюю!
Врачи тем временем заканчивают осмотр, о чем-то вполголоса переговариваются. Наконец, один из них подходит к нам с Максимом:
– Состояние стабильное, ничего угрожающего. Скорее всего обычный приступ аритмии на фоне стресса и возрастных изменений. Оставим кое-какие препараты, плюс рекомендую соблюдать щадящий режим пару дней. И конечно, диспансерное наблюдение у кардиолога. Справитесь?
Максим облегченно кивает, я тоже бормочу что-то утвердительное. Внутри будто узел развязывается – слава богу, обошлось! Страшно представить, если бы что-то серьезное… Нет уж, даже думать не хочу.
Когда врачи уходят, Елена Сергеевна устало прикрывает глаза:
– Спасибо вам, дети мои. Что б я без вас делала? Прости, что напугала. Видать, и впрямь переутомилась нынче. Вы не посидите со мной часок? Что-то сон одолевает…
– Конечно, мам, – Максим гладит ее по руке. – Отдыхай, мы никуда не уйдем.
Я молча киваю. А сама думаю – какой, оказывается, ранимый и трепетный наш Максимка. Это ж надо, как переживал! И еще на меня огрызался, придурок. Хотя… может это как раз от большой любви? Психология, понимаешь…
В следующий момент Елена Сергеевна засыпает, а мы с Максимом синхронно выдыхаем и переглядываемся. В его взгляде мелькает что-то непонятное. Вина? Смущение? Да ну, быть не может. Или?..
– Маш, слушай… – начинает он срывающимся шепотом. – Ты это… Прости меня, а? Ну что я как кретин себя вел. Понимаю, сам не свой был. Просто когда мама… В общем, накрыло меня. А ты тут как тут со своей помощью и поддержкой. Ну я и взбесился…
У меня округляются глаза. Нет, вы это слышали? Максим Воронцов, местный мачо и альфа-самец, извиняется! Да не просто дежурно, а прям от души. Проникновенно так, с чувством.
Фраза "взбесился" конечно несколько смазывает впечатление, но сойдет для сельской местности. Или какой он там…
– Ладно уж, – бурчу я, пряча глаза. – Проехали. С кем не бывает. Я все понимаю.
– Нет, погоди! – он вдруг хватает меня за руку, несильно сжимая пальцы. – Я правда хочу загладить вину. Слушай, мама вроде задремала… Может, прогуляемся по саду? Там такой воздух сейчас, м-м-м… И пруд с лилиями, ты видела? Короче, я в своих инста-дневниках полный ноль, все никак доснять не могу. Но для тебя, так и быть, экскурсию проведу. Как тебе идея?
У меня брови на лоб лезут. Это что еще за новости? То огрызается как бешеный, то гулять зовет романтично. С прудом и лилиями, ни много ни мало! Экскурсию он мне проведет, ишь ты. Совсем башню снесло человеку на фоне стресса.
Хотя… А почему бы и нет? Раз уж взялись играть влюбленную парочку, надо соответствовать. Будем гулять, сливаться с природой, инсту окучивать опять же. Глядишь, и поверю ненароком, что у нас все по-настоящему. А что? Должна же и Золушка иметь право на свою долю волшебства!
– Идет, – киваю я, глядя Максиму прямо в глаза. – Гуляем. Показывай, где тут у вас лилии с воздухом свежим водятся. Только руку не распускай особо – сам ведь просил "не влюбляться".
Максим как-то странно хмыкает и отводит взгляд. Но руку мою не отпускает. Наоборот, вцепляется крепче – и тянет к выходу из комнаты.
15
Мы неспешно бредем по саду, и я украдкой любуюсь Максимом. Надо же, какой он сейчас… умиротворенный, что ли. Спокойный и задумчивый. Совсем не похож на того напыщенного индюка, каким любит казаться на людях. Может, стресс так подействовал? Или просто маска наконец дала трещину?
– Вон там, видишь, старый дуб? – Максим указывает на огромное раскидистое дерево чуть поодаль. – Когда мне было лет десять, мы с отцом построили на нем шикарный домик. Я тогда Гекльберри Финном бредил, все приключений хотел. Вот батя и предложил – давай, мол, замутим тебе персональный штаб. Будешь там свои мальчишеские секреты хранить, план побега из дома составлять.
Я невольно улыбаюсь, представляя маленького Максима, увлеченно таскающего доски и гвозди. Небось, весь перемазался, исцарапался, но глаза горят от восторга. Чудо, а не ребенок.
– И как, построили? – интересуюсь я, подыгрывая его ностальгическому настроению.
– А то! Батя у меня мастер на все руки был. Да и я не промах. Такой домик соорудили – закачаешься! С окошком, крышей, даже с подобием мебели. Я туда свои самые ценные вещи сносил – камушки всякие, значки, марки. Карту пиратских сокровищ рисовал. Эх, золотое было времечко!
Максим мечтательно вздыхает, а я украдкой любуюсь его лицом. Надо же, даже морщинки разгладились, будто и не было всех этих лет. Сейчас передо мной тот самый мальчишка с фотографий – озорной, любознательный, полный надежд.
– А еще отец учил меня стрелять из лука, – продолжает меж тем Максим, увлекшись воспоминаниями. – Вон там, на той полянке. Сам сделал мишени, расставил, показывал, как правильно натягивать тетиву. Я поначалу все никак не мог приноровиться, только руки себе обдирал. Но батя не сдавался. Раз за разом объяснял, поправлял. В итоге я стал лучшим стрелком в летнем лагере. Даже грамоту получил.
Я молчу, боясь спугнуть его внезапную откровенность. Неужели Максим и правда решил поделиться со мной чем-то настолько личным? Своими детскими воспоминаниями, мечтами, победами? От этой мысли почему-то теплеет в груди. Словно меня подпустили к чему-то очень хрупкому и ценному. Словно мне доверились.
Я не выдерживаю и тихонько сжимаю его ладонь. Максим вздрагивает, будто очнувшись, и смотрит на меня с удивлением. А потом неуверенно улыбается краешком губ:
– Что-то я расчувствовался. Батю вспомнил, вот и накатило. Он у меня хороший был. Строгий, но справедливый. Жаль, мало мы с ним успели…
Он осекается и отводит взгляд. И до меня вдруг доходит – Максим ведь ни разу не упоминал своего отца в настоящем времени. Всегда говорил "был", "учил", "делал". Неужели?..
– Прости, – бормочу я, чувствуя, как краснею. – Я не знала, что твой папа… Соболезную.
Максим невесело усмехается и пожимает плечами:
– Да чего уж там. Двенадцать лет прошло. Авиакатастрофа. Я тогда как раз школу заканчивал. Помню, как на выпускном дурак дураком стоял – и принять не мог, что батя не придет. Что его вообще больше нет. Дикая несправедливость, думал я тогда. И злился страшно – на весь мир, на Бога, на обстоятельства. А потом… Потом ничего. Притерпелся. Принял как данность.
Он так легко об этом говорит, даже с какой-то насмешкой. Но я вижу, как подрагивают у него губы, как он упорно пялится куда-то вдаль, стараясь не встречаться со мной взглядом. И сердце мое обливается кровью. Бедный, бедный Максим! Потерять родного человека в таком возрасте, остаться без поддержки и понимания… Даже представить страшно.
– Максим, мне так жаль, – тихо говорю я, не зная, как еще выразить свое сочувствие. – Должно быть, это очень больно – пережить такое. Ты очень сильный и смелый. Уверена, твой отец тобой гордился.
– Да брось! – он пытается отшутиться, но я вижу, как блестят у него глаза. – Сильный, смелый… Тоже мне, подвиг нашла. Со временем вообще все притупляется. Остаются только воспоминания. Хорошие, светлые. Как сегодня вот.
Я молчу, крепче сжимая его руку. А что тут скажешь? Наверное, он прав. Со временем даже самые страшные раны рубцуются. Только шрамы иногда ноют – особенно по ночам. Или в минуты, когда накатывает щемящая тоска по ушедшему безвозвратно.
– А у тебя какие воспоминания о детстве? – вдруг спрашивает Максим, вырывая меня из задумчивости. – Не все же мне одному душу наизнанку выворачивать. Колись давай. Только можно без грустного, ладно? А то что-то мы совсем расклеились.
Он слабо улыбается, и я киваю. Что ж, и правда. Нечестно как-то – я все о нем да о нем, а сама в кусты. Так не пойдет. Раз хотим стать ближе – надо открываться. Идти навстречу.
– Ну, у меня детство было самое обычное, – начинаю я, стараясь поймать ускользающие образы. – Родители учителя, сама понимаешь – не шиковали. Зато в доме всегда были книги, причем самые разные. Я с малых лет пристрастилась к чтению. "Остров сокровищ", "Три мушкетера", Конан Дойл всякий… Прямо запоями читала, да так, что мама ругалась – мол, совсем от жизни отрываюсь.
Я усмехаюсь про себя, вспоминая те баталии. То книжку тайком под одеяло утащу, то в школу с собой возьму, чтоб на переменах почитать. Ох и доставалось мне за это!
– Еще я любила на чердаке у бабушки в старых сундуках рыться, – продолжаю я, увлекшись. – Представляешь, сколько там всего интересного? Шляпки дореволюционные, веера, броши всякие… Однажды я там даже настоящий патефон нашла! И пластинки к нему. Вот это был восторг, скажу я тебе! Полдня с ним провозилась, крутила, смотрела, как иголка по кружкам елозит. Как будто в прошлое на машине времени перенеслась.
Максим слушает меня внимательно, то и дело кивая и улыбаясь. И мне вдруг становится так легко, так уютно с ним. Надо же, никогда не думала, что смогу вот так запросто поделиться с кем-то своими детскими секретами. Тем более с Максимом. А сейчас смотрю на него – и понимаю: хочу, чтобы он узнал обо мне как можно больше. Чтобы проник в самую душу, стал частью моей истории.
– А однажды я на спор залезла на самую высокую березу в нашем дворе, – выпаливаю я и смущенно хихикаю. – Местные мальчишки меня на слабо взяли. Сказали, мол, куда тебе, ты же девчонка. А я возьми и полезь. Да так лихо, только ветки затрещали. Признаюсь, сама потом удивилась – и как только не сверзилась оттуда? Видно, упрямства и куража хватило.
Максим заливисто хохочет, запрокинув голову. Я невольно залипаю на его смеющееся лицо. Господи, какой же он сейчас красивый! Искренний, расслабленный, по-настоящему радостный. Почаще бы видеть его таким.
– Ох, Маша-Маша! – отсмеявшись, качает он головой. – Ты полна сюрпризов, я смотрю. И за словом в карман не полезешь, и на дерево залезть – раз плюнуть. С тобой не соскучишься.
– Еще бы! – я лукаво щурюсь, глядя на него снизу вверх. – Думал, я тебе тут сказки рассказывать буду? Не на ту напал. Я девушка простая, без претензий. Но гонору и упертости мне не занимать.
– Вижу-вижу, – хмыкает Максим и вдруг наклоняется ко мне. Совсем близко, почти касаясь губами уха. – Мне это в тебе очень нравится. Сама не представляешь, насколько.
По спине пробегают мурашки, в животе порхают бабочки. Я сглатываю вмиг пересохшим горлом. Ох, Максим, что же ты со мной делаешь…
Нет-нет-нет, стоп! Я же обещала себе – никаких поблажек, никаких глупых надежд и иллюзий. Это всего лишь игра. Красивая сказка, не более.
Но почему же так колотится сердце? Почему голова идет кругом от его близости?
Я делаю глубокий вдох и отстраняюсь. С усилием напоминаю себе: это ненастоящее. Все ненастоящее. Просто репетиция перед спектаклем.
– Что ж, мне тоже в тебе многое нравится, – бодро говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Например, твой сад. И лилии. Которые ты мне так и не показал, между прочим!
Максим моргает, будто разбуженный, а потом встряхивается:
– Ах да, точно! Лилии. Прости, заболтался. Ну что, идем смотреть? Обещаю, ты такой красоты еще не видела!
Он подхватывает меня под локоть и увлекает куда-то вглубь сада. А я плетусь за ним на негнущихся ногах, чувствуя, как бешено стучит пульс в висках.
Господи, и почему с каждой минутой мне все сложнее притворяться? Почему так хочется поверить в реальность происходящего?
И ведь главное – я почти верю. Несмотря на все доводы рассудка.
Похоже, моя роль Золушки с каждой секундой становится все опаснее.
И дело даже не в лилиях.
А в том, кто меня к ним ведет.
16. Максим
Я веду Машу вглубь сада, к своему потаенному месту. Туда, где плакучие ивы купают ветви в зеркальной глади пруда, а беседка увита плющом и диким виноградом. В детстве я часто сбегал сюда от шума и суеты, чтобы побыть наедине с собой. Почитать, помечтать, порисовать в блокноте. А будучи подростком, назначал здесь свидания смазливым одноклассницам – в надежде покрасоваться и урвать свой первый поцелуй.
Сейчас мне почему-то очень хочется показать это место Маше. Поделиться с ней чем-то сокровенным, только моим. Может, потому что она первая, кому я рассказал про отца? Не знаю. Просто чувствую – надо.
– Ну как, нравится? – спрашиваю я, когда мы выходим к пруду.
Маша ахает и прижимает ладони к губам. Ее глаза сияют неподдельным восхищением.
– Максим, это же… Это просто волшебство какое-то! Словно иллюстрация к сказке ожившая.
Я тепло улыбаюсь, радуясь ее реакции. Приятно, черт возьми. Хоть кто-то оценил.
– Это особенное место, – говорю я, увлекая Машу в беседку. – Можно сказать, мое тайное убежище. Здесь я всегда чувствовал себя защищенным. По-настоящему собой.
Мы усаживаемся на скамейку, утопающую в цветах. Маша задумчиво водит пальчиками по деревянной столешнице, а я не могу оторвать взгляд от ее лица. Какая же она красивая сейчас – мечтательная, одухотворенная, загадочная. Хочется дотронуться, погладить, заправить прядку волос за ухо.
Черт, и что это на меня нашло? Никогда раньше таких порывов не испытывал. Видно, и правда крышу снесло не на шутку. Того гляди, еще поцеловать ее захочу…
Стоп. А ведь и правда хочу. До дрожи, до одури. Хочу попробовать на вкус ее губы, сцеловать удивленный вздох. Зарыться пальцами в волосы, притянуть ближе. Интересно, каково это – целовать Машу? Сладко? Горячо? Невыносимо?.
Я сглатываю вязкую слюну. Наверное, не стоит. Это будет неправильно, нечестно по отношению к ней. Маша – она ведь не такая, как все эти пустышки до нее. Не хочу, чтобы думала, будто просто развлекаюсь.
Но желание становится нестерпимым. К черту доводы разума! Я делаю глубокий вдох и тянусь к Маше. Обхватываю ладонями ее лицо, вынуждая посмотреть на меня. В ее глазах – удивление, смятение… И что-то еще. Будто бы… предвкушение?
Я не даю себе больше ни секунды на раздумья. Припадаю к ее губам, целую жадно, неистово. Господи, какая же она сладкая! Дурманящая, опьяняющая. Лучше самого крепкого алкоголя. Голова идет кругом, в паху тяжелеет. Хочется большего, много большего…
Маша тихо стонет, приоткрывая рот. И я тут же проскальзываю языком внутрь, углубляя поцелуй. Зарываюсь пальцами в ее волосы, притягиваю ближе, почти усаживая к себе на колени. Пусть теснее, жарче. Плевать на все, лишь бы не отпускать.
Сквозь шум крови в ушах пробивается какая-то тревожная мысль. Что-то знакомое, дежавю. Ах да, точно! Так я уже целовался. Здесь, в этой беседке. С кем же? Кажется, с Аленкой из параллельного класса. Или с Ритой? Черт, да какая разница! Тогда это были детские шалости, баловство. А сейчас все по-другому. По-настоящему.
Я с неохотой отрываюсь от Маши, чтобы глотнуть воздуха. Смотрю на ее припухшие зацелованные губы, на затуманенные глаза. Черт, какая же она невероятная… Сносит крышу начисто.
– Ты такая сладкая, – бормочу я, покрывая легкими поцелуями ее шею. – Такая желанная… Никого так не хотел, как тебя.
– Максим… – выдыхает она, и в ее голосе мне чудятся нотки сомнения. – Постой, мы не должны… Это неправильно…
– Почему? – я снова тянусь к ее губам, не желая отпускать. – Что плохого в том, что мы целуемся? Здесь самое подходящее место, поверь. Знала бы ты, сколько девчонок я тут перецеловал по молодости!
И тут же прикусываю язык. Твою мать, что я несу? Зачем ляпнул про других девчонок? Совсем идиот?
Маша застывает, а потом рывком отстраняется. В ее глазах – обида и непонимание.
– Перецеловал? Это что, типа твое место для свиданий? Приводишь сюда всех подряд, да? И меня туда же записал?
– Нет, Маш, ты не так поняла! – я пытаюсь схватить ее за руку, но она уворачивается. – То было по-детски, не всерьез. А с тобой у меня все по-другому, я же сказал!
– Ах по-другому? – она вскакивает и упирает руки в боки. Глаза мечут молнии, на щеках алеют пятна румянца. – И чем же, интересно? Поделись, будь добр! Только не ври, что втрескался как мальчишка. Я этих сказок наслушалась.
У меня невольно отвисает челюсть. Втрескался? Да она совсем с катушек слетела! Я просто увлекся, только и всего. С чего она взяла, что я к ней какие-то чувства питаю? Бред собачий!
Хотя… А разве нет? Разве все происходящее между нами – просто увлечение? Что-то не похоже. С обычной интрижкой я бы не стал откровенничать, делиться самым личным. И уж точно не притащил бы в свое тайное место для поцелуев. Выходит, Маша мне небезразлична? Дорога? Да не просто как партнер по афере, а… По-настоящему?
От этой мысли становится жарко и боязно одновременно. Нет, не может такого быть. Я же не влюбляюсь, это не про меня. И вообще, мы знакомы без году неделя. Какая на хрен любовь? Бред!
Видимо, мои метания отражаются на лице, потому что Маша вдруг грустно усмехается:
– Не трудись, Максим. Все я поняла. Просто очередная доверчивая дурочка в твоей коллекции, да? На одну больше, на одну меньше, какая разница. Главное, губки подставила и ножки раздвинула. Ну а ты и рад стараться. Весь такой из себя опытный ловелас.
Каждое ее слово бьет под дых, выбивая воздух из легких. Я задыхаюсь от обиды и гнева. Как она может так говорить? Неужели и правда считает меня бессердечным кобелем? После всего, чем я с ней поделился?!
– Знаешь что, Маша? – цежу сквозь зубы, сам не понимая, что несу. – Ты права. Гори оно все огнем! Считай, что ничего не было. Ни поцелуев, ни откровений – ничего. Я тебе никто, ты мне никто. Так будет лучше. В конце концов, ты для меня – просто бизнес-проект. Удачно завершим его и разойдемся. Все просто.
Маша смотрит на меня, и в ее глазах я вижу разочарование. Обиду. Боль. А потом она вдруг размахивается и влепляет мне звонкую пощечину.
– Ах ты сволочь! – выплевывает она сквозь слезы. – Какой же ты подонок, Максим! Знать тебя не хочу! Ненавижу!
Резко развернувшись, она выбегает из беседки. Я слышу, как она всхлипывает, удаляясь по дорожке. А я стою как оплеванный, чувствуя, как горит след от удара на щеке.
Приехали. Вот тебе и волшебная сказка в саду. Вот тебе и особенное место. Все похерил, придурок. Сам же ее обидел, сам оттолкнул. Можно подумать, мне больно от ее слов было! Подумаешь, за ловеласа приняла. Можно подумать, не привык. Надо было просто объяснить, успокоить…
Так нет же. Опять гонор взыграл. Опять в позу встал, начал права качать. "Удачно завершим проект", ишь ты! Самому-то не противно от собственных слов?
Со злостью пинаю скамейку. В душе царит раздрай. Обида мешается с виной, злость – с горечью. И страхом. Да-да, самым настоящим страхом. Потому что впервые в жизни я, кажется, по-крупному влип. Конкретно так…
Надо найти Машу. Извиниться, вымолить прощение. Объясниться уже нормально, без экивоков. Сказать, что она мне небезразлична. Что рядом с ней я чувствую себя уязвимым. Живым. Настоящим.
Эх, знать бы еще, как облечь это в слова! Я же с чувствами на "вы". Вон, полчаса назад с папой едва душу не отвел. Сам себе удивился. И все потому, что Маша рядом была. Смотрела, слушала. Я с ней будто…защищенным себя чувствовал, что ли. Понятым.
