Текст книги "Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы"

Автор книги: Диана Гэблдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Джейми устремил взгляд на долину, пытаясь охватить ее до самых черных пиний, которые росли на краю дальнего утеса. Потом поднял глаза к звездам. Вот Орион, величаво шагающий за горизонт. И Плеяды, едва видимые на темнеющем небосводе. Ему хотелось насладиться видом звездного неба. Ведь теперь он если и увидит его, то только через тюремную решетку. При мысли о толстых стенах, казематах и запорах ему вспомнились Форт–Уильям, тюрьма Уэнтуорт, Бастилия. Каменные стены в четыре фута толщиной, наглухо отрезавшие от света и воздуха. Грязь, вонь, голод, заточение…

Джейми пожал плечами, гоня эти мысли прочь. Он выбрал свой путь, считал, что удовлетворен выбором, но только все равно шарил взглядом по небу в поисках Тельца. Не самое красивое из созвездий, но зато его собственное. Рожденные под этим знаком, как и подобает быкам, сильны и упрямы. Джейми надеялся, что ему хватит сил для осуществления задуманного.

Среди шорохов наступавшей ночи раздался резкий высокий свист, походивший на звуки, издаваемые возвращавшимися на гнездовья кроншнепами. Джейми, однако, сразу узнал условный сигнал. По тропе поднимался кто–то из своих.

Это оказалась Мэри Макнаб, после смерти мужа ставшая в Лаллиброхе кухаркой. Обычно с едой и новостями в пещеру прибегали или ее сын Рэбби, или Фергюс, но уже несколько раз Мэри приходила сама.

Она принесла корзину, наполненную удивительными лакомствами: холодным жарким из куропатки, несколькими молодыми луковицами, свежим хлебом, веточкой ранних вишен и фляжкой эля. Джейми внимательно осмотрел подношение, невесело усмехнулся и, подняв глаза, спросил:

– Мой прощальный пир?

Кухарка молча кивнула. Жизненные невзгоды изрядно тронули черные волосы этой миниатюрной женщины сединой и избороздили чело морщинами, но глаза оставались ласковыми и живыми, а губы сохранили сочную полноту и мягкий изгиб.

Сообразив, что уставился на ее губы, Джейми торопливо отвел взгляд.

– Господи, я же так наемся, что не смогу двигаться. Тут и пирог, надо же. Как им удалось все это раздобыть?

Пожав плечами – Мэри Макнаб явно была не из болтушек, – она забрала у него корзину и принялась выкладывать снедь на положенную поверх камней деревянную столешницу. Накрыла женщина на двоих, в чем не было ничего необычного – принося в пещеру еду, она ужинала с ним и раньше, а попутно делилась новостями. И все же, поскольку то была его последняя трапеза перед уходом из Лаллиброха, его удивило, что ни сестра, ни мальчики не пришли, чтобы разделить ее с ним. Может быть, в дом нагрянули нежданные гости и им было трудно уйти незамеченными?

Он вежливо указал жестом, чтобы она села первой, прежде чем занять свое место, скрестив ноги на твердой земле.

– Вы говорили с Джо Фрэзером? Где же он? – спросил Джейми, взявшись за холодную куропатку.

Она поведала ему детали задуманного: до рассвета к пещере приведут коня и он выедет из узкой долины через перевал, потом повернет, пересечет каменистые подножия холмов и снова спустится в долину со стороны речушки Фиссихант, как будто возвращается домой. Англичане встретят его где–то между Страй и Искдейлом, скорее всего, у Мидмаэйнс: это подходящее место для засады, потому что там узкая горная долина круто поднимается с обеих сторон, а у речушки находится лесистый участок, где могут укрыться несколько человек.

После трапезы Мэри аккуратно сложила в корзину остатки еды, чтобы Джейми мог позавтракать перед тем, как покинуть на рассвете пещеру, но, вопреки ожиданиям Джейми, не ушла. Она порылась в расщелине, где он хранил свои постельные принадлежности, расстелила их на земле, откинула одеяла и опустилась на колени рядом с тюфяком.

Джейми прислонился спиной к стене пещеры и сложил руки на груди. Сердито глядя на темные, гладко причесанные волосы Мэри, он с раздражением спросил:

– Это еще что такое? Чья это идея – твоя или моей сестры?

– Разве это важно? – спокойно спросила Мэри.

Он покачал головой и наклонился, чтобы поднять женщину на ноги.

– Ты права, это не важно, потому что ничего подобного не произойдет. Я благодарен тебе за готовность, но…

Она прервала его слова поцелуем. Ее губы оказались такими же нежными, какими и выглядели, но Джейми крепко схватил женщину за запястья и рывком отстранил от себя.

– Нет! Это не нужно, неправильно, и я не хочу этого делать.

При этом он с ужасом чувствовал, что собственное тело вовсе не соглашалось с его утверждениями, а еще больший стыд испытывал оттого, что поизносившиеся, тонкие штаны никак не могли замаскировать явственно видный всякому, кто удосужится посмотреть, масштаб этого несогласия.

Легкая улыбка Мэри, изогнувшая полные нежные губы, наводила на мысль, что она как раз посмотреть удосужилась.

Джейми развернул женщину к выходу и слегка подтолкнул. Она отступила в сторону и взялась за застежки на юбке.

– Не делай этого! – воскликнул он.

– И как вы собираетесь меня остановить? – спросила она, перешагнув через юбку и аккуратно положив ее на единственный табурет.

Ее тонкие пальцы взялись за кружева корсажа.

– Если ты не уйдешь, придется уйти мне, – заявил Джейми и, повернувшись, двинулся к выходу из пещеры.

– Милорд, – окликнула его Мэри.

Он остановился, но не обернулся.

– Не годится так меня называть.

– Лаллиброх ваш, – возразила она. – И будет вашим, пока вы живы. Если вы его лэрд, я буду называть вас так.

– Он не мой. Титул и имение принадлежат юному Джейми.

– Все мы понимаем, кто таков юный Джейми, а кто вы, – решительно сказала служанка. – И уж поверьте мне, не ваша сестра попросила меня сделать то, что я собираюсь сделать. Повернитесь.

Он нехотя повернулся. Она стояла босая в одной сорочке, с распущенными волосами. Мэри была худенькой, как все они в последнее время, но грудь ее оказалась больше, чем он думал, и соски отчетливо проступали сквозь тонкую ткань. Сорочка, как и вся остальная одежда, была поношенной, с потрепанным подолом, а на плечах местами почти прозрачной.

Джейми закрыл глаза, ощутил легкое прикосновение к своей руке и приказал себе стоять неподвижно.

– Я могу хорошо себе представить, о чем вы думаете, – промолвила Мэри. – Потому что я видела вашу леди и знаю, как это было между вами. У меня такого никогда не было, – добавила она тише, – ни с одним из двух мужчин, с которыми я жила. Но мне ведомо, как выглядит настоящая любовь, и у меня в мыслях не было вызвать у вас такое чувство, будто вы ее предали.

Прикосновение, легкое словно перышко, переместилось на его щеку, и натруженный работой палец провел по ложбинке, проходящей от носа ко рту.

– Чего я хочу, – сказала она тихо, – так это дать вам нечто другое. Пусть меньшее, но такое, что пойдет вам на пользу. Ваша сестра и ребятишки не могут дать вам этого, но я могу.

Он услышал, как она вздохнула.

– Вы дали мне мой дом, мою жизнь и моего сына. Неужели вы не позволите подарить вам взамен такую малость?

Он почувствовал, что слезы щиплют его веки. Легкая ладошка утерла влагу с его глаз и разгладила взъерошенные волосы. Он медленно поднял руки, потянулся к ней, и она вошла в его объятия так же аккуратно и в то же время просто, как накрывала на стол или расстилала постель.

– Я… давно этого не делал, – сказал он, неожиданно застеснявшись.

– Да ведь и я тоже, – едва заметно улыбнулась она. – Но мы вспомним, как это делается.

Часть третья
КОГДА Я ТВОЙ ПЛЕННИК

Глава 7

ВЕРА В ДОКУМЕНТЫ

Инвернесс, 25 мая 1968 года

Конверт от Линклатера прибыл с утренней почтой.

– Посмотрите, какой он пухлый! – воскликнула Брианна. – Он что–то прислал!

Кончик ее носа порозовел от возбуждения.

– Похоже на то, – сказал Роджер.

Внешне он был спокоен, но я видела, как бьется пульс в ямке на его горле. Он взял толстый конверт, взвесил его в руке, небрежно надорвал уголок большим пальцем и достал подборку фотокопий.

Вместе с ними оттуда выпорхнуло сопроводительное письмо на университетском бланке. Я нетерпеливо схватила его и слегка дрожащим голосом прочла вслух:

– «Уважаемый доктор Уэйкфилд! Направляю Вам приложенные ниже материалы в ответ на Ваш запрос относительно казни офицеров–якобитов войсками герцога Камберлендского, последовавшей за сражением при Куллодене. Довожу до Вашего сведения, что упомянутая Вами цитата из моей книги основывалась прежде всего на личном дневнике некоего лорда Мелтона, командовавшего пехотным полком под началом Камберленда во время битвы при Куллодене. Я вложил фотокопии соответствующих страниц этого дневника, содержащих, как Вы убедитесь, необычную и трогательную историю спасения некоего Джеймса Фрэзера. Сам Фрэзер не является значимой исторической личностью, и его частная история лежит в стороне от моих основных научных интересов, но я частенько подумывал о возможности предпринять отдельное исследование в надежде определить его последующую судьбу. Если Вам удастся выяснить, что он выжил и добрался до своего имения, прошу Вас известить об этом меня. Признаюсь, я всегда надеялся, что шотландцу повезло и в этом, хотя ситуация, описанная Мелтоном, делает благоприятный исход не слишком вероятным. Искренне Ваш, Эрик Линклатер».

Дрожащей рукой я положила листок на письменный стол.

– «Не слишком вероятным», каково? – сказала Брианна, встав на цыпочки и заглядывая через плечо Роджера. – Ха! Он точно вернулся, уж мы–то знаем!

– Мы думаем, что он вернулся, – поправил ее Роджер с осторожностью ученого, но его улыбка была такой же широкой, как у Брианны.

– Хотите чаю или какао? – Кудрявая темная головка Фионы просунулась в дверь кабинета, прервав возбужденное обсуждение. – Есть только что испеченное имбирно–ореховое печенье.

Вместе с ней в комнату проник впитавшийся в фартук соблазнительный аромат теплого имбиря.

– Чаю, пожалуйста, – сказал Роджер одновременно с Брианной, воскликнувшей:

– О, какао, это здорово!

Фиона с чрезвычайно самодовольным видом вкатила тележку с чайником, кувшином с какао и подносом свежайшей выпечки.

Я сама взяла чашку с чаем и плюхнулась в кресло со страницами из дневника Мелтона. Гладкий почерк восемнадцатого столетия, несмотря на архаичную орфографию, оказался на удивление разборчивым, и в считаные минуты дневник перенес меня в крестьянскую хижину близ поля боя, а воображение дорисовало и жужжащих мух, и раненых шотландцев на земляном полу, и резкий запах крови, наполняющий тесное помещение.

…во исполнение долга чести моего брата я не мог поступить иначе, кроме как сохранить Фрэзеру жизнь. Поэтому я не включил его имя в список изменников, казненных у фермерского дома, и договорился о том, чтобы ему предоставили возможность отправиться в его родовое имение. Честно признаюсь, что я при этом не чувствую себя человеком, проявившим чрезмерное милосердие или поступившимся своим долгом как офицер армии герцога, поскольку чрезвычайно тяжелая, загноившаяся рана в ноге названного Фрэзера делает его благополучное возвращение домой весьма маловероятным. Так или иначе, честь и долг не оставляли мне иного выбора, и могу сказать, что я испытал определенное облегчение, когда этого человека убрали с моих глаз, тогда как мне пришлось заняться погребением его расстрелянных товарищей. Не самое приятное занятие: то количество трупов, которое мне пришлось увидеть в эти последние два дня, угнетает меня.

На этом запись заканчивалась.

Я положила листки себе на колено. «Чрезвычайно тяжелая, загноившаяся…» В отличие от Роджера и Брианны я знала, насколько серьезной могла быть такая рана в отсутствие не то что антибиотиков, но элементарного медицинского ухода, даже примитивных припарок из целебных трав, доступных горским знахарям той эпохи. Сколько времени заняла тряская дорога от Куллодена до Брох–Туараха в повозке? Два дня? Три? Мог ли он в подобном состоянии и без должной помощи продержаться так долго?

– И все же он добрался.

Голос Брианны ворвался в мои мысли, ответив на то, что, по–видимому, было сходной мыслью, выраженной Роджером. Она говорила с простодушной уверенностью, как будто видела все те события, которые были описаны в дневнике Мелтона, и ничуть не сомневалась в благополучном исходе.

– Он все–таки вернулся. Он был Серой Шляпой, это я точно говорю.

– Серой Шляпой? – Фиона, качавшая головой над моей забытой и остывшей чашкой чая, удивленно воззрилась на Брианну. – Ты слышала о Серой Шляпе, правда?

Роджер с изумлением уставился на девушку.

– Эй, а ты–то о ней откуда знаешь?

Она кивнула, вылила мой чай в стоявший у камина горшок с альпийским ландышем и наполнила мою чашку свежим, от которого шел пар.

– От бабушки, откуда же еще. Она мне эту историю рассказывала не раз и не два.

– Расскажи нам!

Брианна напряженно подалась вперед, зажав чашку в обеих ладонях.

– Ну Фиона, ну пожалуйста! Что за история?

Фиона, неожиданно оказавшись в центре всеобщего внимания, слегка этому удивилась, но добродушно пожала плечами.

– Да ничего особенного, история про одного из сторонников Красавчика принца Чарли. Когда они потерпели страшное поражение при Куллодене и многие погибли, кое–кому все же удалось спастись. Один человек, например, сбежал с поля и переплыл реку, но красные мундиры все равно пустились за ним в погоню. По пути ему встретилась церковь, он шмыгнул туда и воззвал о милосердии к священнику. Священник и прихожане сжалились над ним и обрядили прямо поверх мундира в пасторское облачение. Когда англичане нагрянули в храм, он вещал с кафедры и они не заметили, что у его ног с промокшей одежды натекла лужица. Красные мундиры решили, что ошиблись, и убрались восвояси. Тому малому удалось спастись, а прихожане потом рассказывали, что это была самая лучшая служба, которую им доводилось слышать!

Фиона рассмеялась от души, тогда как Брианна нахмурилась, а Роджер выглядел озадаченным.

– Это и был Серая Шляпа? – уточнил он. – А я думал…

– Да нет же! – заверила его девушка. – Это был не Серая Шляпа. Серая Шляпа – это еще один горец, уцелевший после Куллодена. Он вернулся в свое поместье, но поскольку англичане охотились за якобитами по всей горной Шотландии, ему пришлось скрываться в пещере на протяжении семи лет.

Услышав это, Брианна откинулась на стуле с громким вздохом облегчения:

– И арендаторы называли его даже между собой не иначе как Серой Шляпой, чтобы ненароком не выдать.

– Вы знаете эту историю? – удивилась Фиона. – Да, так оно и было.

– А твоя бабушка рассказывала, что случилось с ним после этого? – спросил Роджер.

– Ну конечно! – Глаза Фионы стали круглыми, как капли жженого сахара. – Это самая захватывающая часть истории. Понимаете, после Куллодена начался сильный голод, народ, изгнанный из своих домов посреди зимы, умирал с голоду в горных ущельях, мужчин расстреливали, хижины жгли. Арендаторам Серой Шляпы повезло больше, чем многим другим, но все равно наступил день, когда кончились все съестные припасы и в животе у них урчало с рассвета до заката – никакой дичи в лесу, никакого зерна в полях, и грудные дети умирали на руках своих матерей, у которых не было молока, чтобы их кормить.

Когда она произнесла эти слова, меня пробрало холодом. Перед внутренним взором предстали изможденные лица измученных голодом и холодом жителей Лаллиброха, людей, которых я знала и любила. Вместе с ужасом пришел и стыд: сама–то я не разделила их судьбу, а улизнула в безопасное будущее, к сытости и теплу. Это было сделано потому, что так хотел Джейми, но может ли желание одного человека служить оправданием поступков другого? Потом я посмотрела на склоненную рыжую головку Брианны, и боль в груди слегка отпустила. Она тоже пребывала все эти годы в безопасности, в тепле, сытости и любви – потому что я выполнила волю Джейми.

– И он придумал смелый план, этот Серая Шляпа, – продолжила Фиона, чье круглое личико по ходу рассказа прямо–таки засияло от воодушевления. – Представляете, сам велел одному из своих арендаторов пойти к англичанам и предложил выдать им лэрда. Дело в том, что среди сторонников принца он был не последним человеком и за его голову корона назначила солидное вознаграждение. Суть замысла была в том, чтобы арендатор выдал Серую Шляпу и получил деньги, которые позволят его близким и всем обитателями имения пережить тяжелые времена.

Моя рука с такой силой сжала изящную ручку чайной чашки, что она отломилась.

– Выдал? – простонала я хриплым голосом. – Они его повесили?

Фиона удивленно моргнула.

– Почему повесили? Вовсе нет. Бабушка рассказывала, что ему действительно грозили виселицей и отдали под суд за измену, но к тому времени казни уже закончились и Серую Шляпу просто упрятали в темницу. Зато золото пошло на доброе дело: помогло жителям его владений пережить голод, – бодро закончила она, очевидно рассматривая это как счастливый конец.

– Господи Иисусе, – выдохнул Роджер. Он осторожно поставил свою чашку и в оцепенении уставился куда–то в пространство. – В темницу!

– Ты говоришь так, будто это благо, – подала голос Брианна.

Уголки ее рта слегка опустились от огорчения, а повлажневшие глаза заблестели.

– Так оно и есть, – заявил Роджер, не замечая, что она расстроена. – Суть дела в том, что тюрем, в которых содержали обвиненных в государственной измене якобитов, было не так уж много и во всех велись официальные реестры узников. Неужели не понятно?

Он перевел взгляд с недоумевающей Фионы на хмурую Брианну и, в надежде найти понимание, в конце концов остановил взгляд на мне.

– Если он попал в тюрьму, я смогу найти его.

Роджер повернулся и посмотрел на высившиеся до потолка книжные полки, которые занимали три стены кабинета и хранили собранные покойным преподобным Уэйкфилдом материалы, касающиеся якобитских тайн.

– Он там, – тихо произнес Роджер. – В тюремных реестрах. В документах, представляющих собой подлинные свидетельства. Неужели вы так и не поняли? – спросил он снова, обернувшись ко мне. – До сих пор мы если и узнавали о нем что–то, то из воспоминаний, в достоверности которых нельзя быть уверенным. Но стоило ему попасть под суд и в тюрьму, как его биография стала частью письменной истории. Его имя попало в исторические документы, и где–то там мы его обязательно найдем!

– И узнаем, что случилось с ним потом, – выдохнула Брианна. – Когда его выпустили.

Роджер плотно сжал губы, чтобы отсечь альтернативу, пришедшую ему на ум, так же как и мне: «или когда он умер».

– Да, это верно, – сказал он, взяв Брианну за руку и одновременно встретившись взглядом со мной. – Когда его выпустили.

Спустя неделю вера Роджера в документы оставалась неколебимой. Этого нельзя было сказать о стоявшем в кабинете преподобного Уэйкфилда столе восемнадцатого века, тонкие ножки которого тряслись и тревожно скрипели под непривычной тяжестью.

Обычно на поверхности стола размещали лишь маленькую настольную лампу и собрание мелких артефактов, принадлежавших преподобному, но теперь нагрузка на него невероятно возросла, поскольку все остальные горизонтальные поверхности кабинета уже были переполнены бумагами, журналами, книгами и пухлыми конвертами из антикварных обществ, университетов и научно–исследовательских библиотек со всей Англии, Шотландии и Ирландии.

– Если ты положишь на него еще одну страницу, он развалится, – заметила Клэр, когда Роджер беспечно потянулся, собираясь положить на маленький инкрустированный столик еще одну папку.

– А? Да, верно.

Движение осталось незавершенным: некоторое время он озирался, тщетно высматривая свободное место, и, отчаявшись, положил папку у своих ног.

– Я только что закончила проверять Уэнтуорт, – сказала Клэр, указывая ногой на шаткую стопку, громоздившуюся на полу. – Мы уже получили записи Бервика?

– Да, только сегодня утром. Но куда же я их положил?

Роджер обвел растерянным взглядом комнату, напоминавшую Александрийскую библиотеку во время разграбления, прямо перед тем, как был поднесен первый факел, и потер лоб, пытаясь сосредоточиться. После того как он целую неделю по десять часов в день пролистывал написанные от руки реестры, письма, записные книжки и дневники англичан в поисках любого официального упоминания о Джейми Фрэзере, Роджер чувствовал, что глаза словно запорошило песком.

– Голубой конверт, – произнес он, – Точно помню эти бумаги, и голубой цвет особо отложился в памяти. Я получил их от Макаллистера, профессора истории из Тринити–колледжа в Кембридже, а у них там в ходу эти большущие светло–голубые конверты с гербом колледжа. Может быть, Фиона его видела? – Он подошел к двери кабинета и позвал через коридор: – Фиона!

Несмотря на поздний час, свет в кухне продолжал гореть и в воздухе витали бодрящие ароматы какао и свежеиспеченного миндального кекса. Фиона ни за что бы не покинула свой пост, пока оставалась самая слабая вероятность того, что кому–то поблизости захочется есть.

– Ой, в чем дело?

Кудрявая каштановая головка Фионы высунулась из кухни.

– Сейчас будет готово какао, – заверила она. – Я жду только, когда кекс пропечется, чтобы сразу достать его из духовки.

Улыбка на лице Роджера говорила о глубокой привязанности. Трудно было найти человека более далекого от исторической науки, чем Фиона, вообще не читавшая ничего, кроме журнала «Мой еженедельник». Совершенно не вникая в смысл деятельности Роджера, она каждый день безмятежно вытирала пыль с груд книг и бумаг, содержание коих оставалось для нее полнейшей тайной, что ничуть ее не огорчало.

– Спасибо, Фиона, – сказал он. – Я подумал, может быть, тебе попадался на глаза большой голубой конверт – пухлый, примерно такой?

Он показал руками приблизительный размер.

– Его доставили с утренней почтой, но я уже ухитрился куда–то его задевать.

– Вы оставили его в ванной, наверху, – тут же подсказала девушка. – Там лежит толстая книжка с золотыми буквами на обложке и портретом Красавчика принца Чарли и три письма, которые вы только что вскрыли, потом счет за газ – вы еще говорили, что нужно не забыть оплатить его не позже четырнадцатого числа этого месяца. Я все это сложила на газовую колонку, чтоб под ногами не болталось.

Раздался щелчок таймера духовки. Фиона ойкнула и исчезла.

Роджер повернулся и с улыбкой устремился вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки. Будь у Фионы другие наклонности, она при ее замечательной памяти вполне могла бы и сама заняться наукой, но в любом случае являлась незаменимой помощницей исследователя. Если какой–то конкретный документ или книгу можно было описать исходя не из заглавия, имени автора или содержания, а всего лишь внешнего вида, Фиона всегда могла указать их точное местонахождение.

– Ой, пустяки, – жизнерадостно заверила она Роджера, когда он попытался извиниться за беспорядок, который учинил повсюду. – Когда эти бумаженции разбросаны по всему дому, можно подумать, что преподобный еще жив. Ну ни дать ни взять прежние времена, разве нет?

Спустившись, уже не столь торопливо, с голубым конвертом в руке, Роджер задумался, что бы сказал его покойный приемный отец о его нынешних изысканиях.

– Небось сам бы зарылся в эти документы по самые брови, – пробормотал он себе под нос.

Его мысленному взору предстала живая картина: преподобный, чья лысина поблескивает в свете свисающих с потолка холла старомодных ламп, неспешно переходит из кабинета на кухню. Туда, где старая миссис Грэм, бабушка Фионы, орудовала у плиты, удовлетворяя пищевые потребности старика во время его затягивавшихся порой до поздней ночи ученых бдений, точно так же, как это делала теперь Фиона.

«Непонятно, – подумал он, направляясь в кабинет, – чем руководствовались в старые времена, когда сын следовал по стопам отца: соображениями ли удобства, желанием сохранить бизнес в семье или же было некое семейное предрасположение к каким–то видам работы? Действительно ли некоторые люди рождаются, чтобы стать кузнецами, торговцами или поварами, – рождаются со способностями и склонностями именно к тому роду занятий, который прежде всего предлагает им жизнь?»

Очевидно, что это правило применимо не к каждому: всегда находились люди, покидавшие отчий дом, отправлявшиеся в странствия, пробовавшие себя в делах, доселе неизвестных в их семейном кругу. Не будь этого, в мире, вероятно, не было бы ни изобретателей, ни путешественников. Однако в некоторых семьях даже в наше время, несмотря на возможность получить любое образование и доступность путешествий, сохраняется некая предрасположенность к определенным видам профессиональной деятельности.

Более всего ему было бы интересно узнать, какие способности унаследовала Брианна. Глядя на склонившуюся над письменным столом Клэр, он размышлял о том, что получила Брианна от матери, а что от того шотландца из туманного прошлого. Того воина, землевладельца, придворного, лэрда, который был ее отцом.

Его мысли все еще вертелись вокруг Брианны, когда через четверть часа Клэр закрыла последнюю папку ее стопки и со вздохом откинулась назад.

– Интересно, о чем вы задумались? – спросила она, беря в руки чашку.

– Ни о чем особенном, – с улыбкой ответил Роджер, прервав свои размышления. – Я думал о том, как люди становятся теми, кем они стали. Как, например, вы стали врачом?

– Как я стала врачом?

Клэр вдохнула пар от какао, решила, что оно слишком горячее, Чтобы пить, и поставила чашку обратно на стол среди россыпи книг, журналов и листов бумаги, испещренных карандашными пометками. Она слабо улыбнулась Роджеру и потерла ладони, нагретые от чашки.

– А как вы стали историком?

– Более или менее просто, – ответил он, откинувшись в кресле преподобного.

Он обвел рукой обстановку со всеми этими книгами, бумагами и предметами старины, погладил стоявшие на столе маленькие позолоченные каретные часы, изысканное произведение искусства восемнадцатого века с миниатюрными колокольчиками, которые отбивали час, четверть и половину.

– Я вырос в самой гуще этого и блуждал с отцом по горной Шотландии в поисках артефактов с тех пор, как только научился читать. Наверное, для меня было естественным продолжить его дело. А как насчет вас?

Она кивнула и потянулась, расправив затекшие после долгих часов работы за столом плечи. Брианна не выдержала и легла спать час назад, но Клэр с Роджером продолжали проверять списки заключенных английских тюрем.

– В общем, для меня это было что–то в том же роде, – сказала она. – Не сказать, чтобы я вдруг решила, что должна стать врачом. Просто неожиданно у меня возникло чувство, что я была им долгое время и мне очень этого не хватает.

Клэр положила руки на стол и принялась сгибать и разгибать длинные тонкие пальцы с аккуратными, блестящими овалами ногтей.

– Была одна песенка со времен Первой мировой войны, – задумчиво проговорила она. – Я слышала ее порой, когда к нам наведывались и выпивали старые армейские друзья дяди Лэма. В ней были такие строки:

В родной свинарник или хлев вернешь парней едва ли,

Коли солдатами они в Париже побывали.

Пропев двустишие, Клэр усмехнулась.

– Я повидала Париж, – тихо сказала она. – И много еще чего повидала: Амьен, Престон, Фолкирк, больницу «Обитель ангелов» и так называемую операционную в Леохе. Я работала врачом в полном смысле этого слова, опробовала все грани профессии: помогала появляться на свет младенцам, вправляла кости, зашивала раны, снимала жар… – Не закончив фразу, Клэр пожала плечами. – Конечно, мне очень недоставало знаний. Было очевидно, что необходимо многому научиться, поэтому я и пошла в медицинский. Правда, в действительности это не слишком меняет дело.

Она окунула палец в пенку, покрывавшую ее какао, и слизнула ее.

– Теперь у меня есть медицинский диплом, но врачом я была задолго до его получения, даже до того, как стала студенткой.

– Наверное, все было не так легко, как вы говорите, – заметил Роджер. Он подул на свое какао, глядя на Клэр с неприкрытым интересом. – Тогда медициной занималось совсем немного женщин, да и теперь, если уж на то пошло, женщин–врачей не слишком много, а у вас к тому же была семья.

– Это правда, я не могу сказать, что мне было так уж легко. – Клэр посмотрела на него загадочно. – Конечно, пришлось подождать, пока Брианна пойдет в школу и у нас в семье появятся деньги, позволяющие нанять кого–то для работы по дому, но… – Она пожала плечами и улыбнулась. – На несколько лет мне пришлось фактически забыть, что значит выспаться. Это немного помогло. И, как ни странно, Фрэнк тоже помогал.

Роджер нашел, что какао достаточно остыло и его можно пить. Он держал чашку между руками, получая удовольствие от того, как тепло белого фарфора проникает в его ладони. Хотя и было начало июня, ночи оставались прохладными и без электрического обогревателя было не обойтись.

– Правда? – с любопытством спросил историк. – Признаться, из ваших прежних рассказов у меня сложилось впечатление, будто он не слишком одобрял ваше желание получить медицинское образование.

– Он и не одобрял.

Она поджала губы, и это движение куда больше, чем любые слова, сказало Роджеру о незабытых спорах, о незавершенных и оборванных разговорах, о молчаливом противодействии, заменившем открытое неодобрение.

«Какое выразительное у нее лицо», – подумал он, наблюдая за Клэр, и неожиданно задался вопросом, выдает ли его собственная физиономия всю его подноготную с такой же легкостью. Обеспокоенный этой мыслью, он наклонился к чашке и пригубил какао.

А когда поднял голову, то заметил на лице смотревшей на него Клэр слегка ироническое выражение.

– И что же заставило его передумать? – спросил он, чтобы отвлечь ее.

– Бри, – ответила она, и черты ее смягчились, как бывало всякий раз при упоминании о дочери. – Если что–то в жизни и имело для Фрэнка значение, так это Бри.

Как уже говорилось, я подождала со своим медицинским образованием, пока Брианна не пойдет в школу. Но все равно порой случалось так, что она освобождалась, а я была занята, и нам приходилось нанимать случайных помощниц по дому и приходящих нянь. Порой среди них попадались толковые и старательные, но куда чаще бывало наоборот.

Мои мысли вновь обратились к тому ужасному дню, когда мне позвонили в больницу и сообщили, что с Брианной произошел несчастный случай. Я выбежала прямо в зеленом полотняном хирургическом костюме и помчалась домой, игнорируя все ограничения скорости. У дома я увидела полицейскую машину и машину «скорой помощи», освещавшие вечерний сумрак кроваво–красными всполохами, и кучку высыпавших на улицу любопытных соседей.

Как выяснилось позднее, когда мы по обрывкам сложили целостную картину, последняя приходящая няня, раздраженная моей очередной задержкой на работе, по окончании своего рабочего времени просто надела пальто и ушла, бросив семилетнюю Брианну с наказом подождать маму. Что та послушно и делала примерно с час. Но когда стало темнеть, ей стало страшно в доме одной и она решила выйти поискать меня. При переходе улицы ее сбила вывернувшая из–за угла машина.