Текст книги "Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы"
Автор книги: Диана Гэблдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Глава 9
СКИТАЛЕЦ
Решимости Грея в отношении Джеймса Фрэзера хватило на две недели. Потом из деревни Ардсмур прибыл посланец с новостями, которые изменили все.
– Он еще жив? – резко спросил майор прибывшего с известием жителя поселка, служившего при тюрьме по найму.
– Я сам его видел, сэр, когда его принесли. Сейчас он в «Липе», за ним ухаживают, только, сдается мне, вид у него такой, что ухода недостаточно, сэр, если вы поняли, о чем я.
Поселянин многозначительно поднял бровь.
– Я понял, – ответил Грей. – Спасибо, мистер…
– Эллисон, сэр. Руфус Эллисон. К вашим услугам, сэр. Гонец принял предложенный ему шиллинг, поклонился, держа шляпу под мышкой, и ушел.
Грей сел за стол, уставившись на свинцовое небо, где с самого его прибытия почти ни разу не появлялось солнышко, и раздраженно постучал по столу кончиком пера, забыв, что перо из–за подобного обращения тупится и его приходится чинить заново.
Впрочем, ему было не до пера: упоминание о золоте заставило бы навострить уши любого.
Сегодня утром жители поселка наткнулись на человека, блуждавшего в тумане по окрестным торфяникам. Одежда его промокла, он был не в себе от лихорадки и бредил.
С тех пор как его обнаружили, он бормотал не переставая, но спасители не могли разобрать его бред. По–видимому, он был шотландцем и при этом говорил на бессвязной смеси французского и гэльского, иногда вставляя английские слова. И одним из этих слов было «золото».
Сочетание шотландца, золота и французского языка в этой части страны могло навести любого, кто сражался в последние дни якобитского мятежа, только на одну мысль – мысль о французском золоте. Несчетном богатстве, тайно посланном (по слухам) Людовиком Французским на помощь своему кузену Карлу Стюарту. Но посланном слишком поздно.
Некоторые уверяли, что французское золото было спрятано армией горцев во время последнего стремительного отступления на север перед окончательным разгромом при Куллодене. Другие считали, что золото так и не попало к Карлу Стюарту, а было оставлено для надежности в пещере неподалеку от того места, где его выгрузили с кораблей, на северо–западном побережье.
Одни говорили, что секрет местонахождения золота утерян навеки, поскольку его хранители погибли при Куллодене, другие же твердили, будто место хорошо известно представителям некоего горского семейства, но они верны данному слову и никому не откроют тайну. Какова бы ни была правда, золота так и не нашли. Пока.
Французский и гэльский. По–французски Грей, успевший повоевать за границей, изъяснялся вполне сносно, но варварского языка горцев не знал ни он, ни кто–либо из его офицеров. Разве что сержант Гриссом перенял в детстве несколько слов у няньки–шотландки.
Никому в деревне Грей довериться не мог: вдруг в этой истории и впрямь что–то есть. Французское золото! Конечно, само сокровище, спору нет, должно принадлежать короне, но для него, Грея, оно сулило солидную личную выгоду. Ясно ведь, что для него нахождение этого почти мифического клада станет пропуском из ссылки в Ардсмуре назад в Лондон, в лоно цивилизации. Никакая опала, никакая немилость не устоят перед магическим блеском французского золота.
Грей закусил кончик затупившегося пера, ощутив, как он сломался у него между зубами.
Черт! Нет, нельзя обращаться ни к жителю деревни, ни к одному из его офицеров. Значит, придется обратиться к заключенному. Да, только заключенного можно привлечь к делу, не рискуя, ибо только узник не сможет воспользоваться этими сведениями в собственных целях.
Черт, и опять незадача! Все заключенные говорят по–гэльски, многие знают и английский, но только один говорит еще и по–французски.
«Он образованный человек», – эхом прозвучал в его памяти голос Кворри.
– Черт, черт, черт! – пробормотал Грей.
И ничего нельзя поделать. Эллисон сказал, что бродяга очень плох. Нет времени искать альтернативу. Майор выплюнул кусочек пера и крикнул:
– Бран!
Всполошенный капрал просунул голову в дверь.
– Да, сэр?
– Приведи мне узника по имени Джеймс Фрэзер. Немедленно.
Комендант стоял за своим письменным столом, опершись на него, будто массивное изделие из дуба и впрямь являлось бастионом, на который оно в известном смысле походило. Руки, лежащие на гладком дереве, были потными, а белый тугой воротник мундира врезался в шею.
Когда дверь отворилась и в комнату, звеня кандалами, вошел шотландец, сердце майора забилось быстрее. Были зажжены все свечи, и в кабинете было светло как днем.
Он уже видел Фрэзера несколько раз, когда тот стоял во внутреннем дворе с остальными заключенными, благо рыжая голова и рост выделяли его среди прочих, но никогда не приближался настолько, чтобы разглядеть его лицо.
Фрэзер выглядел иначе. Для Грея это стало одновременно и облегчением, и потрясением, потому что в памяти сохранилось чисто выбритое лицо и взгляд, в котором читалась или суровая угроза, или затаенная насмешка. Сейчас перед ним стоял спокойный, но настороженный человек, лицо его обрамляла короткая бородка, и хотя глубокие голубые глаза были теми же самыми, в них не отразилось никакого признака узнавания. Узник спокойно стоял перед столом и ждал.
Грей прокашлялся. Сердцебиение не унялось, но, по крайней мере, он мог говорить спокойно.
– Мистер Фрэзер, – промолвил он, – благодарю вас за то, что пришли.
Шотландец ответил вежливым кивком. Он не стал указывать на то, что в этом вопросе выбора у него не было, но об этом красноречиво говорили его глаза.
– Несомненно, вы задаетесь вопросом, зачем я послал за вами, – продолжил Грей. Собственные слова казались ему невыносимо напыщенными, но тут уж ничего нельзя было поделать. – Возникла ситуация, в которой мне требуется ваша помощь.
– А в чем она заключается, майор?
Голос был все тем же – глубоким, сильным, гортанным, как свойственно горцам.
Грей глубоко вздохнул, внутренне собираясь с силами. Он предпочел бы что угодно, лишь бы не обращаться за помощью к этому человеку, но никакого выбора у него не было. В пределах досягаемости находился лишь один человек, способный оказать ему помощь, – и это был Фрэзер.
– На торфянике, близ побережья, был найден странный бродяга, – осторожно начал майор, – По–видимому, он серьезно болен, и речь его бессвязна и невразумительна. Однако… некоторые произносимые им слова явно имеют отношение к делу, представляющему… значительный интерес для короны. Мне нужно поговорить с этим человеком, выяснить, кто он такой, и разузнать как можно больше о предмете его речей.
Он помолчал, но Фрэзер никак не отреагировал на эту паузу: просто стоял и ждал.
– К сожалению, – продолжил Грей, снова вздохнув, – этот человек говорит на смеси гэльского и французского, и лишь изредка в его речи проскакивают английские слова.
Одна из кустистых бровей шотландца шевельнулась. Выражение его лица ничуть не изменилось, но было очевидно, что теперь он улавливает смысл происходящего.
– Понятно, майор. – Тихий голос узника был полон иронии. – И вы хотели бы, чтобы я переводил вам то, что будет говорить этот человек.
Не доверяя собственной способности владеть голосом, Грей ограничился утвердительным кивком.
– Боюсь, что я должен отказаться, майор, – произнес Фрэзер исполненным почтения тоном, но искорка в его глазах указывала на что угодно, кроме почтительности.
Рука Грея непроизвольно вцепилась в бронзовую ручку ножа для вскрытия конвертов из его письменного прибора.
– Вы отказываетесь? – уточнил офицер, стискивая нож, чтобы голос звучал ровно. – Могу я поинтересоваться почему, мистер Фрэзер?
– Я заключенный, майор, – учтиво ответил шотландец, – а не переводчик.
– Ваша помощь была бы принята с благодарностью, – сказал Грей, стараясь, чтобы это прозвучало со значением, но не как предложение взятки. – Отказ же подчиниться законным требованиям представителя власти…
– Господин майор, – прервал Фрэзер голосом куда более твердым, чем его собственный, – ни ваше требование, ни тем более ваши угрозы никоим образом не являются законными.
– Я вам не угрожал!
Бронзовая штуковина больно врезалась в ладонь Грея, и ему пришлось ослабить хватку.
– Разве? Ну что ж, если нет, мне приятно это слышать. – Фрэзер повернулся к двери. – В таком случае, майор, я пожелаю вам доброй ночи.
Грей многое бы отдал за то, чтобы дать ему уйти. Увы, долг требовал от него иного.
– Мистер Фрэзер!
Шотландец остановился в нескольких футах от двери, но не обернулся.
Грей глубоко вздохнул, собираясь с духом.
– Если вы согласитесь на мою просьбу, я велю снять с вас оковы, – пообещал он.
Фрэзер, казалось, и глазом не моргнул, но Грей при всей своей молодости и неопытности был наблюдателен и в людях разбирался неплохо. Он заметил, как у шотландца дернулся подбородок и напряглись плечи, и почувствовал, что его собственное беспокойство слегка уменьшилось.
– Итак, мистер Фрэзер?
Медленно, очень медленно шотландец развернулся. Лицо его по–прежнему ничего не выражало, но значение в данном случае имело не это.
– Договорились, майор, – тихо сказал узник.
Когда они добрались до деревушки Ардсмур, было далеко за полночь. Окна попадавшихся им по дороге домов уже не светились, и Грею оставалось только гадать, о чем думали жители, слыша в столь поздний час за своими ставнями стук копыт и лязг оружия: напоминание о том, как десять лет назад английские войска прошли по горной Шотландии, каленым железом выжигая очаги бунта.
Бродягу отвели в «Липу», гостиницу, во дворе которой некогда и вправду росло такое дерево, единственное на тридцать миль в округе. Теперь от дерева остался только большой пень, само же оно, как и многие другие в этих краях, погибло после Куллодена, срубленное солдатами Камберленда на дрова. Но название осталось. У двери Грей остановился и обратился к Фрэзеру:
– Вы помните условия нашего уговора?
– Помню, – коротко ответил тот и прошел мимо него.
В обмен на снятие оков Грей потребовал три вещи. Во–первых, чтобы Фрэзер не пытался сбежать по дороге в деревню и обратно. Во–вторых, он должен дать полный и правдивый отчет обо всем, что расскажет бродяга. И в–третьих, не рассказывать никому, кроме Грея, о том, что узнает.
Внутри слышался гэльский говор. При появлении Фрэзера содержатель трактира издал удивленный возглас, а завидев у него за спиной красный офицерский мундир, изобразил почтительность. Хозяйка стояла на лестнице; масляная плошка с фитилем заставляла тени выплясывать вокруг нее.
– Кто это? – удивленно спросил Грей, увидев на лестнице еще одну фигуру – похожего на призрак человека в черном.
Вопрос был обращен к хозяину гостиницы, но ответил за него Фрэзер:
– Это священник. А раз он здесь, значит, этот человек умирает. Грей глубоко вдохнул, стараясь успокоиться, чтобы быть готовым ко всему.
– Стало быть, нам нельзя терять ни минуты, – решительно заявил он, поставив ногу в сапоге на ступеньку лестницы. – Приступим.
Таинственный скиталец умер перед рассветом. Фрэзер держал его за одну руку, священник – за другую. Когда священник наклонился над постелью, бормоча на гэльском и латыни и свершая над телом какие–то папистские обряды, Фрэзер откинулся на табурете, закрыв глаза да так и не выпустив маленькой, исхудалой руки.
Огромный шотландец всю ночь просидел рядом с умирающим незнакомцем, ободряя и утешая. Грея, стоявшего поодаль, чтобы не пугать больного видом своего мундира, эта заботливость и деликатность удивили, можно сказать, даже тронули.
И вот Фрэзер осторожно положил тонкую усохшую руку усопшего на грудь и начертал в воздухе тот же знак, что и священник, осенив крестом лоб, сердце и оба плеча по очереди. Потом он открыл глаза, поднялся на ноги, причем его голова почти коснулась низких стропил, кивнул Грею и начал спускаться по лестнице перед ним.
– Сюда.
Грей указал на дверь питейного зала, пустовавшего по причине ночного времени. Заспанная подавальщица разожгла для них огонь, принесла хлеба и эля, а потом вышла, оставив одних.
Грей подождал, дав Фрэзеру возможность перекусить, и лишь потом спросил:
– Итак, мистер Фрэзер?
Шотландец поставил оловянную кружку и вытер ладонью рот. Несмотря на долгое ночное бдение, его борода и длинные, заплетенные волосы не выглядели растрепанными, однако темные круги под глазами выдавали усталость.
– Ну что тут скажешь, майор, особого смысла во всем этом я не увидел, – сказал заключенный, сразу взяв быка за рога. – Дословно же этот бедняга говорил следующее.
Фрэзер заговорил осторожно, неспешно, делая паузы, чтобы вспомнить слово или объяснить какую–то гэльскую фразу. Грей сидел, слушая с растущим разочарованием. Фрэзер оказался прав: особого смысла во всем этом не было.
– Белая колдунья? – перебил Грей. – Он говорил о белой колдунье? И тюленях?
Это казалось столь же не относящимся к делу, как все остальное, но привлекло его внимание.
– Ну да, говорил.
– Повторите эти места, – велел Грей. – Как можно точнее. Пожалуйста, – добавил он.
Не без удивления майор вдруг осознал, что в обществе этого человека чувствует себя комфортно. Впрочем, отчасти это объяснялось простой усталостью: ведь после бессонной ночи, проведенной у ложа умирающего, все его обычные реакции и ощущения не могли не притупиться.
Вся эта ночь казалась Грею нереальной, и уж не в последнюю очередь это относилось к ее завершению. Еще недавно он и в кошмарном сне не мог представить себя сидящим за столом сельской таверны и делящим в рассветном сумраке кувшин эля с Рыжим Джейми Фрэзером.
Фрэзер послушно заговорил медленнее, то и дело останавливаясь, чтобы вспомнить. Где–то слово заменилось на более правильное, где–то использовалось немного иное выражение, но в целом этот пересказ был идентичен первому – и те части, которые Грей сам смог понять, были переведены совершенно точно.
Он покачал головой, обескураженный явной неудачей. Чепуха! Сущие бредни, именно бредни, и ничего больше. Если этот человек и видел когда–нибудь золото – а создавалось впечатление, что все–таки хоть разок да видел, – из околесицы, которую он нес, все равно было невозможно понять где и когда.
– Вы совершенно уверены, что пересказали все его слова? – уточнил Грей, цепляясь за эфемерную надежду: вдруг Фрэзер пропустил какую–нибудь маленькую фразу, какое–нибудь утверждение, которое даст ключ к утраченному золоту.
В это время шотландец поднял кружку, рукав его слегка задрался, и в глаза бросилась багровая полоса на запястье, темневший в раннем утреннем сумраке след кандалов. Фрэзер поймал его взгляд, поставил кружку, и от недавней иллюзии товарищества не осталось и следа.
– Я держу свое слово, майор, – произнес он холодно и встал. – Не пора ли в обратный путь?
Некоторое время они ехали молча. Фрэзер погрузился в собственные мысли, а Греем овладели усталость и разочарование. Когда солнце коснулось вершин невысоких холмов к северу, они остановились возле источника, чтобы освежиться.
Грей выпил ледяной воды, потом побрызгал ею в лицо, ощущая, как холод обостряет притупившиеся чувства. Он не смыкал глаз уже более суток и мало того что был вялым, но и плохо соображал.
Фрэзер тоже не спал сутки, но по нему нельзя было заметить, чтобы этот факт его беспокоил. Оказавшись у воды, он опустился на четвереньки и принялся деловито ползать вокруг источника, выдергивая пучки какой–то травы.
– Что вы делаете, Фрэзер? – спросил Грей в некотором недоумении.
– Я собираю водяной кресс, майор.
– Вижу, – раздраженно сказал Грей. – А зачем?
– Для еды, майор, – невозмутимо сказал Фрэзер.
Он снял с пояса линялый матерчатый мешочек и запихнул туда влажную, сочившуюся водой зелень.
– Неужели? Вы что, не наелись? – тупо спросил Грей. – В жизни не слышал, чтобы люди ели водяной кресс.
– Он зеленый, майор.
Усталый и разочарованный майор заподозрил в словах узника скрытую издевку.
– А какого другого цвета, черт возьми, должно быть растение? – проворчал он.
У Фрэзера скривился рот, как будто он спорил о чем–то с самим собой. Он слегка пожал плечами, вытер мокрые руки о штаны и пояснил:
– Я лишь хотел сказать, майор, что если есть всяческую зелень, то это предупреждает цингу и сохраняет зубы. Мои товарищи по заключению едят ту зелень, что получают от меня, а кресс лучше на вкус, чем большая часть трав, которые я могу набрать на торфянике.
Грей изумленно поднял брови.
– Зеленые растения предохраняют от цинги? – выпалил он. – Откуда эти сведения?
– От моей жены, – буркнул Фрэзер.
Он быстро отвернулся и встал, завязывая горловину мешка решительными, быстрыми движениями. Грей не удержался и спросил:
– Ваша жена, сэр, где она?
В ответ темно–голубые глаза шотландца вспыхнули таким гневом, что едва не прожгли майора насквозь.
«Может быть, вы слишком молоды, чтобы знать силу ненависти и отчаяния», – прозвучал в памяти Грея голос Кворри.
Так оно или нет, но именно безмерную ненависть и отчаяние увидел он в глубинах глаз Фрэзера.
– Ее больше нет, – бросил Фрэзер и снова отвернулся, так резко, что это движение граничило с грубостью.
Грей промолчал. Он не вполне осознавал, что за чувства испытал в связи с этим неожиданным известием. Здесь было место и облегчению – ведь соучастница его унижения оказалась мертва, – но и сожалению тоже.
На обратном пути в Ардсмур ни тот ни другой не проронили ни слова.
Три дня спустя Джейми Фрэзер сбежал. Вообще–то побег из Ардсмура не представлял собой особой сложности для любого из заключенных, но никто не предпринимал подобных попыток по той простой причине, что беглецам некуда было бы податься. В трех милях от тюрьмы бились о гранитные утесы морские волны, а с остальных трех сторон бесконечно тянулись унылые торфяные болота.
Бежать стоило бы, имей узник надежду обрести пристанище и защиту членов своего клана, но теперь кланы были разгромлены, многие родичи осужденных мертвы, да и содержались мятежники как можно дальше от мест поселения их кланов. Голодная смерть среди унылых топей представляла собой не самую привлекательную перспективу даже по сравнению с тюремной камерой, и побег, по мнению большинства, явно того не стоил. Но у Джейми Фрэзера, видимо, были свои, особые соображения.
Драгунские кони придерживались дороги, а расстилавшееся вокруг торфяное болото походило на бархатистое покрывало. Ворсом служил густой вереск, однако под ним скрывался коварный, податливый слой влажного торфяного мха в фут или более того глубиной. В этой топкой местности даже рыжие олени не рисковали бродить где попало: с дороги Грей видел четырех животных. До каждого из них было не меньше мили, и за каждым тянулась проложенная через вереск тропка, казавшаяся на расстоянии тонюсенькой, словно нитка.
Фрэзер, конечно, удирал пешим. А это значило, что сбежавший узник мог оказаться где угодно, перемещаясь по торфянику оленьими тропами.
Служебный долг предписывал Грею организовать погоню и попытаться вернуть узника в тюрьму, но в данном случае он не из одного лишь служебного рвения поднял почти весь гарнизон и рыскал по пустошам почти без сна и отдыха. Обязанности, конечно, исполнять следовало, но французское золото, сулившее избавление от опалы и проклятой шотландской ссылки, было куда более сильным стимулом. Ну и конечно, им двигала ярость, ощущение того, что его предали.
Грей и сам не знал, на кого злится больше: на Фрэзера за то, что тот нарушил свое слово, или на себя за то, что ему хватило дурости поверить, будто горец – пусть и джентльмен – обладает чувством чести, равным его собственному. Но он разозлился и твердо вознамерился обыскать каждую оленью тропу на этом поганом торфянике, чтобы загнать Джеймса Фрэзера, как загоняют оленей.
На следующую ночь, после утомительного дневного перехода через болото, они вышли к продуваемому ветрами скалистому, обрамленному россыпью голых островков морскому побережью.
Спешившись и держа коня в поводу, Джон Грей стоял на утесе, обозревая волнующееся черное море. Слава богу, ночь была ясная и полумесяц омывал холодным светом влажные серые камни, так что на фоне бархатных черных теней они казались слитками серебра.
Бесспорно, это было самое глухое место из всех, куда когда–либо заносило майора, хотя оно и обладало своеобразной дикой красотой, от которой кровь стыла в жилах. И никаких признаков Джеймса Фрэзера, да и вообще присутствия человека.
– Придержи свою пушку, дурень, – бросил один из солдат, схватив товарища за руку и скорчив презрительную мину. – Тоже мне, нашел каторжника. Ты что, никогда тюленей не видел?
– Ну… нет. – Немного смутившись, солдат опустил пистолет и присмотрелся к темным очертаниям на прибрежных камнях.
Грей тоже никогда не видел тюленей и сейчас наблюдал за ними с восхищением. Издалека они были похожи на черных слизней, лунный свет влажно поблескивал на их шкурах, когда они беспокойно поднимали головы, неуклюже, вперевалочку передвигаясь по суше.
В детстве мать разрешала ему погладить ее плащ из шкуры морского котика, родича этих тюленей, и его поразило, каким мягким, гладким и теплым на ощупь оказался этот мех. Просто поразительно, что такой мех дают мокрые и скользкие с виду морские твари.
– Шотландцы называют их «силки», – сообщил солдат, не давший застрелить зверя по ошибке, и кивнул в сторону лежбища с каким–то горделивым, собственническим чувством.
– Вот как? – заинтересовался Грей. – А что еще ты о них знаешь, Сайкс?
Солдат пожал плечами, радуясь тому, что вдруг оказался в центре внимания.
– Не очень много, сэр. Здешний люд тешит себя сказками: толкуют, будто некоторые самочки сбрасывают с себя шкуры и оборачиваются дивными красавицами. Ежели мужчине повезет найти такую шкуру и он спрячет ее, в море красотке уже не воротиться – вот и приходится ей выходить за него замуж. Из них выходят хорошие жены – так здесь говорят.
– По крайней мере, они всегда мокрые, – заметил первый солдат, и драгуны взорвались хохотом, который отдался эхом среди утесов, всполошив морских птиц.
– Хватит! – Грею пришлось повысить голос, чтобы его расслышали сквозь смех и фривольные шуточки. – Рассредоточиться! – приказал майор. – Нужно будет обшарить утесы в обоих направлениях, но первым делом посмотреть, нет ли лодок внизу. Бог свидетель, за этими островками достаточно места, чтобы спрятать шлюпку.
Пристыженные солдаты разошлись без возражений, целый час шарили по скалам да отмелям, промокли, устали, но ни намека на Джейми Фрэзера или пресловутое золото не обнаружили.
На рассвете, когда лучи солнца окрасили скользкие камни золотом и багрянцем, небольшие отряды драгун были посланы к дальним утесам. Они карабкались по склонам, скользили на каменных осыпях, забирались в теснины, но так ничего и не обнаружили.
Грей стоял у костра на вершине утеса, наблюдая за поисками.
От пронизывающего ветра его защищали теплая шинель и горячий кофе, который периодически подносил слуга.
Незнакомец, скончавшийся в «Липе», явился со стороны моря, его одежда промокла от морской воды. Трудно сказать, утаил Фрэзер что–то из откровений умирающего или просто решил воспользоваться случаем и предпринять собственные поиски, но по всему выходило, что он должен был направиться к побережью. Но ведь вот оно, побережье, а ни Фрэзером, ни тем более золотом здесь и не пахнет.
– Ежели его понесло вдоль того участка, майор, то, сдается мне, вы видели его в последний раз.
Сержант Гриссом, стоя рядом с Греем и глядя, как бурлят и пенятся вокруг зубчатых камней волны, кивком указал на опасное место.
– «Чертов котел» – вот как прозвали здесь это место: вода и точно тут все время бурлит, словно в котелке. Здесь часто терпят крушение Рыбачьи лодки, а тела погибших находят редко. Виной тому, конечно, течения да водовороты, но местный люд уверен, что сам дьявол утаскивает бедолаг на дно.
– Правда? – рассеянно отозвался Грей, присматриваясь к пенистым волнам, с грохотом взметавшимся и опадавшим в сорока футах от их ног. – Признаюсь, сержант, я и сам готов в это поверить.
Он повернулся к походному костру.
– Сержант, мой последний приказ – искать до наступления ночи. Если поиски ничего не дадут, поутру двинемся в обратный путь.
Грей щурился в тусклых рассветных сумерках, глаза его слезились от торфяного дыма, а кости после нескольких ночей, проведенных на болоте, ныли от сырости.
Обратная дорога в Ардсмур займет не более дня. Мысль о мягкой постели и горячем ужине радовала, но, с другой стороны, ему придется писать официальную депешу в Лондон, доложить о побеге Фрэзера, указать причину побега и признать собственную постыдную неудачу в поимке беглеца.
Все эти мысли сами по себе были малоприятны, а тут их еще усугубляли столь же неприятные ощущения в животе. Подняв руку, майор остановил отряд, распорядился о привале и устало соскользнул с коня.
– Подождите здесь, – сказал он своим солдатам.
В нескольких сотнях футов виднелся небольшой холмик, за которым можно было укрыться и облегчиться. Его желудок, непривычный к особенностям шотландской кухни, тем более в полевом варианте, настоятельно требовал опорожнения.
В вереске щебетали птицы. Отойдя подальше от шума, издаваемого лошадьми и солдатами, он слышал все едва уловимые звуки пробуждавшегося торфяного болота. Ветер на рассвете переменился, и теперь, шелестя в траве, нес в глубину суши запах моря. По другую сторону куста шуршали какие–то мелкие зверушки. Все дышало покоем.
Покончив с делом, Грей начал выпрямляться (то, в сколь малопочтенной позе он находился, дошло до него слишком поздно), поднял голову и обнаружил, что смотрит прямо в лицо Джеймса Фрэзера.
Их разделяло не более шести футов. Шотландец стоял неподвижно, словно один из рыжих оленей, обдуваемый болотным ветром. Восходящее солнце запуталось в его волосах.
Они застыли, уставившись друг на друга. Ветер приносил слабый запах моря, и в какой–то миг не было слышно ни единого звука, кроме шума этого ветра и пения жаворонков. Наконец Грей выпрямился окончательно.
– Боюсь, что вы застали меня врасплох, мистер Фрэзер, – холодно сказал он, застегивая брюки со всем самообладанием, на какое был способен.
Глаза шотландца были единственным, что не оставалось неподвижным: они медленно обозрели Грея с головы до пят, потом взгляд медленно вернулся вверх. Майор оглянулся через плечо, туда, где застыли, наведя мушкеты, шестеро его солдат, а потом встретился взглядом с темно–голубыми глазами Фрэзера.
Несколько мгновений противники смотрели друг другу в глаза, потом у Фрэзера дернулся уголок рта.
– Думаю, майор, это взаимно, – произнес он. – Вы тоже застали меня врасплох.
