Текст книги "Чужестранка. Дилогия "
Автор книги: Диана Гэблдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
– Через два дня я уезжаю, – заявил Дугал. – И беру с собой вас обоих.
– Куда вы берете нас? – спросила я, пораженная. Сердце снова усиленно забилось.
– В поездку по землям клана Маккензи. Колум путешествовать не может, а надо посетить арендаторов, которые не приехали на собрание. Это моя задача. Ну и есть кой-какие другие дела в разных местах.
– Но почему я? То есть я хотела сказать, почему мы оба?
Дугал подумал, прежде чем ответить.
– Н-ну, – протянул он, – Джейми прекрасно управляется с лошадьми. Что касается вас, барышня, то Колум считает, что вам стоит побывать в Форт-Уильяме. Начальник может помочь… разыскать ваших родственников во Франции.
Или помочь вам, подумала я, выяснить, кто я такая на самом деле. А что еще вы от меня скрываете? Дугал стоял и смотрел на меня, ожидая, как я приму новость.
– Очень хорошо, – спокойно сказала я. – Прекрасная мысль.
Внешне я осталась невозмутимой, но в душе у меня все так и пело. Какая удача! Теперь мне уже не надо бежать из замка. Большую часть пути я проделаю с Дугалом, он сам повезет меня. А уж из Форт-Уильяма я найду дорогу без особых трудностей. Дорогу на Крэг-на-Дун. К кольцу стоячих камней. И с божьей помощью – домой.
Часть третья
В ПУТИ
Глава 11
РАЗГОВОРЫ С ЮРИСТОМ
Мы выехали из замка Леох через два дня, перед рассветом. По две, по три и даже по четыре в ряд, под громкие прощальные восклицания и крики диких гусей на озере лошади осторожным шагом вступали на каменный мост. Я все оглядывалась и оглядывалась назад – до тех пор, пока громада замка не скрылась за мерцающей завесой тумана. Мысль о том, что я никогда больше не увижу ни это мрачное сооружение из камня, ни его обитателей, вызывала во мне странное чувство сожаления.
Топот конских копыт звучал в тумане приглушенно. Необычны были в сыром воздухе и человеческие голоса: сказанное на одном конце кавалькады порой совершенно четко и ясно слышалось на другом ее конце, а слова, произнесенные совсем рядом, превращались в неясное бормотание. Казалось, что ты едешь по некоей призрачной стране, населенной духами. Голоса, словно бы отделившиеся от тел и начавшие самостоятельное существование, расплывались по воздуху, то отдаляясь, то снова приближаясь.
Мне пришлось ехать посредине между вооруженным мужчиной, имени которого я не знала, и Недом Гоуэном, щуплым писарем, которого я видела в холле возле Колума во время суда. Впрочем, как я потом узнала, он был не просто писарь, а во время наших с ним разговоров по дороге я окончательно уяснила себе его роль в жизни замка.
Нед Гоуэн был солиситор – ходатай по делам, поверенный, или адвокат, как чаще говорят в наше время. Родился, вырос и получил образование в Эдинбурге. Маленький пожилой человек хрупкого сложения, он носил сюртук из тонкого черного сукна с шелковистой отделкой, тонкие шерстяные чулки, полотняную рубашку, широкий воротник которой был отделан полоской кружева, и штаны, материя коих представляла собой хорошо продуманный компромисс между необходимостью уберечься в пути от холода и потребностью соответствовать социальному положению хозяина. Маленькие очки в золотой оправе, опрятная ленточка, которой были перевязаны волосы, и шляпа из синего фетра дополняли картину. Он представлял собой настолько законченный образец законника, что я не могла смотреть на него без улыбки.
Он ехал рядом со мной на смирной кобыле, к седлу которой с обеих сторон были приторочены две большущие сумки из потертой кожи. Он объяснил мне, что в одной из этих сумок находятся принадлежности его профессии – чернильница, перья и бумага.
– Для чего же предназначена вторая? – спросила я, посмотрев на сумку – в отличие от первой она казалась на вид совсем пустой.
– Она предназначена для денег, собранных с арендаторов нашего лэрда, – отвечал поверенный, похлопав по сумке рукой.
– Очевидно, ожидаются солидные поступления, – предположила я.
Мистер Гоуэн благодушно пожал плечами.
– Не такие уж значительные, моя дорогая. В большинстве своем деньги поступают в пенсах, полупенсах, вообще в мелкой монете. А мелкая монета, как известно, занимает гораздо больше места, чем деньги более крупного номинала. – Он улыбнулся – быстрой кривоватой улыбкой тонких сухих губ. – Но все же эту увесистую массу меди и серебра легче перевозить, чем остальную часть дохода, получаемого его лэрдством.
Он обернулся и бросил быстрый взгляд через плечо на две большие, запряженные мулами телеги, сопровождавшие нас.
– Мешки с зерном и связки репы обладают по крайней мере тем преимуществом, что они неподвижны. Не возражал бы я и против домашней птицы, если она в клетках, а лапки у нее связаны. Даже против коз, хотя они причиняют определенные неудобства своей всеядностью. Одна из них съела в прошлом году мой носовой платок, но тут я сам был в известной степени виноват – кончик платка торчал у меня из кармана. – Тонкие губы вытянулись в линеечку. – В этом году я, однако, отдал особое приказание. Мы не станем принимать живых свиней.
Необходимость охранять сумки мистера Гоуэна и обе телеги объясняла присутствие двадцати или около того вооруженных мужчин в составе нашего отряда по сбору ренты. Все они ехали верхом, кроме того, нас сопровождали и вьючные животные, нагруженные, как я предполагала, продовольствием для всех участников поездки. Миссис Фиц, провожая меня и щедро осыпая различными предупреждениями и увещеваниями, сказала также, что условия путешествия будут самыми первобытными, многие ночи придется провести, расположившись лагерем при дороге.
Мне очень любопытно было узнать, что заставило такого явно образованного и умелого в своей области человека, как мистер Гоуэн, выбрать место для работы в глуши Шотландского высокогорья, далеко от удобств и удовольствий цивилизованной жизни, к которым он привык.
– Ну что ж, – отвечал он на мои расспросы, – будучи молодым человеком, я имел небольшую практику в Эдинбурге. Кружевные занавески на окнах, начищенная медная табличка с моим именем на дверях. Но мне надоело составлять завещания и акты о передаче имущества, надоело видеть каждый день одни и те же лица. Я взял и уехал, – заключил он просто.
Он приобрел лошадь и кое-что из нужных вещей и отправился в путь, сам не зная, куда едет и что станет делать по прибытии на место.
– Видите ли, я должен вам признаться, – продолжал он, слегка прикоснувшись к носу платком с вышитой на нем монограммой, – что у меня есть склонность к… приключениям. Однако ни мое сложение, ни традиции нашей семьи не соответствовали существованию, какое ведет разбойник с большой дороги или мореплаватель, ибо в то время именно эти области деятельности представлялись мне наиболее богатыми с авантюрной точки зрения. В качестве альтернативы я выбрал дорогу вверх, в горы Шотландии. Я думал, что, может быть, мне удастся уговорить главу какого-нибудь клана взять меня к себе на службу.
И во время своего путешествия он как раз и натолкнулся на такого.
– На Джейкоба Маккензи, – произнес он с улыбкой, в которой читались воспоминания. – И был он злобный рыжий старый негодяй.
Мистер Гоуэн кивнул в ту сторону, где впереди нас сияли сквозь туман яркие волосы Джейми Мактевиша.
– Его внук очень на него похож. Впервые мы встретились, когда я оказался под прицелом его пистолета, потому что Джейкоб собирался меня ограбить и сделал это. Я без сопротивления отдал своего коня и свои сумки, иного выбора у меня не было. Но полагаю, Джейкоб был весьма поражен, когда я настойчиво предложил сопровождать его, хотя бы и пешком.
– Джейкоб Маккензи. Это отец Колума и Дугала? – спросила я.
Старый юрист наклонил голову.
– Да. Но конечно, тогда он не был лэрдом. Он стал им через несколько лет… с моей, пусть и незначительной, помощью, – скромно добавил он и заметил с оттенком ностальгии: – В те времена все было менее… цивилизованно.
– Вот как? – вежливо вставила я. – Ну и Колум, так сказать, унаследовал вас?
– Нечто в этом роде, – согласился юрист. – Понимаете ли, после смерти Джейкоба случилось некоторое… замешательство. Колум унаследовал Леох, это так, однако…
Поверенный внимательно поглядел вперед, потом обернулся назад, чтобы убедиться, что никто не может нас подслушать.
Мой вооруженный сосед ускакал вперед и присоединился к своим товарищам, а от следовавших позади телег мы находились по меньшей мере на расстоянии четырех конских корпусов.
– Колум был тогда уже взрослым мужчиной лет восемнадцати или даже постарше, – продолжил Гоуэн свой рассказ. – У него были все задатки будущего главы клана. Он женился на Летиции и тем самым укрепил союз между Маккензи и Камеронами. Я составлял для них брачный контракт, – добавил он, – но вскоре после женитьбы с ним произошел несчастный случай во время набега. Сломал большую бедренную кость, и она плохо срослась.
Я кивнула. Так оно и должно было случиться.
– А потом, – со вздохом продолжал Гоуэн, – он слишком рано встал с постели, скатился с лестницы весьма неудачно и сломал вторую ногу. После этого он пролежал в постели почти целый год, но вскоре стало ясно, что он сделался калекой. К несчастью, именно в это время умер Джейкоб.
Маленький юрист замолчал, очевидно, собираясь с мыслями. Снова поглядел вперед, словно кого-то искал. Не найдя, опустился в седло.
– И как раз тогда еще поднялась вся эта шумиха в связи с замужеством его сестры, – сказал он. – А Дугал… Дугал, боюсь, держался тогда не слишком правильно. Он, видите ли, мог стать во главе клана, но, вероятно, оказался для этого недостаточно зрелым, – Гоуэн покачал головой. – Суматоха вокруг этого дела поднялась невероятная. В ней приняли участие и двоюродные братья, и дядюшки, и арендаторы… пришлось созвать большое собрание, чтобы решить вопрос.
– Но они в конце концов выбрали Колума? – спросила я, снова восхитившись силой личности Колума Маккензи.
Бросив искоса взгляд на иссохшего маленького человечка, который ехал рядом со мной, я подумала, что Колум к тому же оказался удачлив в выборе союзников.
– Выбрали, но только благодаря тому, что братья неколебимо держались вместе. Никаких сомнений по поводу храбрости или ума Колума, разумеется, не было, сомнения касались только его физического состояния. Было ясно, что он уже никогда не поведет своих людей в бой. Но был еще Дугал, крепкий и здоровый, хотя порою безрассудный и слишком горячий. Он встал за креслом брата и поклялся слушать его во всем, быть его ногами и его рукой, держащей меч в битве. И тогда предложили, чтобы Колум стал лэрдом и руководил всем в обычное, мирное время, а Дугал был назначен военачальником клана и руководил им во время военных действий. Так создалось это положение, не имевшее прецедента.
Скромность, с которой Гоуэн произнес слова «и тогда предложили», сделала совершенно ясным, кто предложил.
– А чей вы человек? – спросила я. – Колума или Дугала?
– Мои интересы связаны с кланом Маккензи в целом, – дипломатично ответил юрист, – но присягу по форме я принес Колуму.
Присягу по форме, скажите на милость, подумала я. Видела я, как они присягали, но не заметила среди такого большого скопления народа маленькой фигурки законника. Ни один из тех, кто участвовал в церемонии, не мог остаться к ней равнодушным. И маленький человечек на гнедой кобыле, сухой, как его собственные кости, весь погруженный в мир законов, судя по его собственным рассказам, был в глубине души романтиком.
– Он, должно быть, нашел в вашем лице достойного помощника, – сказала я.
– О, я делаю кое-что время от времени, – ответил он. – Немногое. Как делаю и для других. Если вы, дорогая моя, нуждаетесь в совете, – он просиял сердечнейшей улыбкой, – располагайте мной. Уверяю вас, что на мое благоразумие вы можете положиться.
Он любезно поклонился мне.
– До такой же степени, как на вашу лояльность по отношению к Колуму Маккензи? – Я подняла брови, задавая этот вопрос.
Маленькие выцветшие карие глазки встретились с моими, и в самой их глубине я увидела не только ум, но и чувство юмора.
– Вот именно, – ответил он, ничуть не смутившись. – Стоит попробовать.
– Наверное, так и есть, – сказала на это я, скорее забавляясь, нежели сердясь. – Но я уверяю вас, мистер Гоуэн, что не нуждаюсь в вашем благоразумии, по крайней мере теперь.
Однако это заразительно, подумалось мне, я выражаюсь почти так же, как и он.
– Я английская леди, – твердо продолжала я, – и ничего больше. Колум зря тратит время – свое и ваше, – пытаясь выведать секреты, которых попросту не существует.
А о тех, что существуют, сказать нельзя, подумала я. Благоразумие мистера Гоуэна, возможно, и не имеет границ, но отнюдь не его доверчивость.
– Надеюсь, он послал вас не затем, чтобы вынудить меня к неосторожным признаниям? – спросила я, неожиданно пораженная этой мыслью.
– О нет. – Мистер Гоуэн коротко рассмеялся. – Право же, нет, дорогая моя. Я выполняю весьма ответственное дело: пишу расписки для Дугала и веду отчетность, а также оформляю законные соглашения для членов клана, которые живут в отдаленных местностях. И боюсь, что, несмотря на мой солидный возраст, я не вполне перерос тягу к приключениям. Жизнь сейчас стала гораздо упорядоченнее, чем была когда-то, – он испустил вздох, в котором, возможно, крылось сожаление о тех давних временах, – однако разбойные нападения на дорогах всегда происходят, и стычки на границе тоже.
Он похлопал рукой по второй седельной сумке.
– Эта сумка не совсем пустая.
Он отогнул кожаный клапан таким образом, чтобы я могла увидеть поблескивающие рукоятки пары украшенных резьбой пистолетов, закрепленных скобами таким образом, чтобы их удобно было достать.
Он окинул меня взглядом, вобравшим всю мою фигуру, и сказал с мягкой укоризной:
– Вам бы тоже надо иметь оружие, дорогая. Хотя Дугал, вероятно, счел это неуместным… пока. Я поговорю с ним об этом.
Остаток дня мы провели в приятной болтовне о добрых старых временах, когда мужчины были мужчинами в полном смысле слова, а «пагубные плевелы цивилизации еще не в столь сильной степени засоряли чистые просторы и прекрасную дикую природу горной Шотландии».
Едва спустилась ночь, мы раскинули лагерь на поляне при дороге. У меня было одеяло, притороченное сзади к седлу; укрывшись им, я готовилась провести свою первую ночь на свободе, вне стен замка. Когда я уходила от костра к деревьям, за которыми хотела устроить себе ложе, то видела, что за мной следят внимательные глаза. Оказалось, что даже под открытым небом свобода имеет пределы.
Первого селения, где мы должны были остановиться, мы достигли примерно в полдень на второй день поездки. Селение представляло собой кучку невзрачных домов – три или четыре, – расположенных у входа в небольшую горную долину. Из какого-то дома вынесли табурет для Дугала, а доску, которую везли в одной из телег, уложили на два других табурета – она должна была заменить письменный стол мистеру Гоуэну.
Гоуэн вытащил из заднего кармана сюртука большой накрахмаленный квадратный кусок полотна и расстелил его с величайшей аккуратностью на здоровенном чурбане, временно сменившем свои обязанности колоды для рубки дров на более почетную должность. Гоуэн уселся на чурбан и принялся раскладывать свою чернильницу, перья, счетные книги с тем же видом, с каким, вероятно, делал это за кружевными занавесками в Эдинбурге.
Один за другим подходили владельцы ферм, чтобы совершить свою ежегодную сделку с представителем лэрда. Дело двигалось медленно, прежде всего потому, что проводилось с куда меньшим соблюдением формальностей, нежели в замке Леох. Каждый из мужчин подходил, освободившись от работы в поле или в сарае, и приносил с собой табурет, на который усаживался на правах равного рядом с Дугалом, и принимался объяснять что-то, на что-то жаловаться или попросту болтать о том о сем.
Некоторые приходили в сопровождении здоровых, крепких сыновей, кто с одним, а кто и с двумя. Парни тащили мешки с зерном или шерстью. В завершение каждого разговора неутомимый Нед Гоуэн писал расписку в получении ежегодной ренты, пунктуально заносил сведения о сделке в счетную книгу и пальцем указывал фермеру или его сыну на телегу, чтобы тот любезно погрузил в нее мешок. Значительно реже в глубины его кожаной сумки опускалась с легким звоном маленькая горстка монет. Наши вооруженные охранники тем временем либо отдыхали под деревьями, либо отправлялись куда-то в заросли на берегу речки – чтобы поохотиться, как предполагала я.
Различные варианты той же самой сцены повторялись потом изо дня в день. Меня то и дело приглашали в какой-нибудь домик выпить сидра или молока; все женщины в таких случаях собирались в единственной комнатке, чтобы поговорить со мной. Иногда кучка домиков была достаточно велика, чтобы обзавестись таверной или даже гостиницей, в которых Дугал устраивал себе нечто вроде штаб-квартиры на целый день.
Случалось, что арендную плату вносили в виде лошади, овцы или иной живности. Животных, как правило, продавали кому-нибудь по соседству или обменивали на нечто более удобовозимое, но если Джейми заявлял, что лошадь достойна конюшен Леоха, она присоединялась к нашему отряду.
Присутствие Джейми меня удивляло. Он, конечно, очень хорошо разбирался в лошадях, но тем же умением наделен был любой из наших мужчин, в том числе и сам Дугал. К тому же лошади поступали в качестве оплаты не столь уж часто и не такой редкой породы, которая требовала бы услуг эксперта. Только через неделю после нашего отъезда, в деревне с труднопроизносимым названием, я обнаружила, зачем Дугалу понадобился Джейми.
Деревня была маленькая, но тем не менее имела свою таверну с двумя или тремя столами и несколькими расшатанными табуретами. В ней Дугал и расположился, чтобы принимать арендную плату и вести записи. После почти несъедобной трапезы, которая состояла из соленой говядины и тушеной репы, он угостил элем арендаторов и работников, засидевшихся в таверне после завершения сделок, а также немногих других обитателей деревни, заглянувших сюда по окончании дневных трудов, чтобы поглазеть на приезжих и послушать новости.
Я тихонько сидела в углу и потягивала горький эль, от души радуясь отдыху от седла. Я почти не обращала внимания на речи Дугала, то и дело переходившего с английского на гэльский и обратно; он сообщал разные слухи, вел разговоры о хозяйстве, то и дело отпуская грубые шутки и анекдоты.
Я лениво раздумывала, сколько же времени при такой скорости передвижения нам понадобится, чтобы добраться до Форт-Уильяма? И каким образом, попав туда, я могу расстаться с шотландцами из замка Леох, но при этом не попасть заложницей в английский армейский гарнизон? Погруженная в собственные мысли, я не сразу сообразила, что Дугал теперь говорит один, что он вроде бы произносит какую-то речь. Его слушатели внимали ему очень напряженно, время от времени сопровождая его монолог краткими междометиями и восклицаниями. Приглядевшись к окружающим, я убедилась, что Дугал довел свою аудиторию до высшей точки возбуждения по какому-то определенному поводу.
Толстый Руперт и маленький юрист Гоуэн сидели у стены позади Дугала. Забытые кружки с элем стояли возле них на скамейке, оба слушали с величайшей напряженностью. Джейми оперся обоими локтями о стол и уткнулся в свою кружку; его-то слова Дугала, казалось, совершенно не занимали.
И вдруг Дугал вскочил с места, схватил Джейми за воротник и сильно рванул. Старая изношенная рубаха расползлась по швам, стоило только ее дернуть. Ошарашенный Джейми застыл на месте. Глаза у него превратились в щелочки, он стиснул губы, но не шевельнулся даже тогда, когда Дугал, выпустив из рук обрывки рубахи, показал зрителям его спину.
При виде покрытой рубцами спины раздался общий громкий вздох, потом гул негодования. Я было открыла рот, но, услыхав гневно произнесенное слово «англичанка», поспешила сомкнуть уста.
Джейми с каменным лицом встал и отступил от окружившей его небольшой толпы. Осторожно стянул с себя останки рубахи и скатал их в шар. Маленькая пожилая женщина, ростом едва до локтя Джейми, гладила ему спину и что-то негромко приговаривала по-гэльски – как я поняла, нечто успокаивающее. Если так, то ожидаемого воздействия ее слова не произвели.
Джейми коротко ответил на заданные ему немногие вопросы. Молодые девушки, которые пришли в таверну купить эля к домашнему обеду, сбились в кучку у противоположной стены и оживленно перешептывались, то и дело поглядывая широко раскрытыми глазами на Джейми.
А он в свою очередь такими глазами посмотрел на Дугала, что тот должен был бы по меньшей мере окаменеть. Потом швырнул свернутую в комок рубашку прямо в очаг и тремя большими шагами покинул комнату, избавив себя таким образом от сочувственного ропота собравшихся.
Лишившись зрелища, они снова обратили взоры к Дугалу. Большинство замечаний остались мне непонятными, однако легко было догадаться, что они носят в высшей степени антианглийский характер. Я разрывалась между желанием последовать за Джейми и не менее сильным желанием неприметно оставаться там, где сидела. Сомнительно, чтобы Джейми сейчас нуждался в обществе, подумалось мне, и я забилась поглубже в свой угол, опустила голову и принялась рассматривать свое неясное, бледное отражение на дне кружки.
Звяканье металла вынудило меня поднять голову. Один из мужчин, здоровяк-фермер в кожаных штанах, бросил на стол перед Дугалом несколько монет и произнес нечто вроде краткой речи. Потом он отступил и, засунув большие пальцы за пояс, казалось, ждал чего-то от остальных. После недолгого замешательства парочка наиболее решительных последовала примеру фермера, за ними и другие полезли в кошельки и спорраны за деньгами. Дугал сердечно всех благодарил и знаком показал хозяину таверны, чтобы он подал каждому еще по кружке эля. Я заметила, что Нед Гоуэн складывал новые поступления совсем не в тот мешок, куда попадала арендная плата, предназначенная для казны Колума, и поняла, зачем Дугал все это проделал.
Восстания, как и любые другие предприятия, требуют капитала. Чтобы содержать и кормить армию, нужно золото, необходимо оно и для поддержки руководителей. Насколько я помнила историю неудачного восстания под предводительством Красавчика принца Чарли, Младшего Претендента на трон, часть средств он получал из Франции, но частично они поступали и из полупустых и дырявых карманов тех, кого он собирался превратить в своих подданных. Значит, Колум или Дугал или они оба были якобитами и поддерживали Младшего Претендента в его борьбе против законного обладателя английского трона Георга II.
Работники и арендаторы наконец-то отправились по домам обедать, а Дугал встал и потянулся с видом скромного удовлетворения – ни дать ни взять кот, который только что напился молока либо даже сливок. Он взвесил на руке меньший мешочек и вернул его Неду Гоуэну на хранение.
– Что ж, вполне прилично, – заметил он. – Большего и нельзя ожидать от такого маленького местечка. Стоит только повторить это еще несколько раз – и наберется порядочная сумма.
– «Порядочная» – это не то слово, каким бы я воспользовалась в данном случае, – выпалила я, появляясь из своего угла.
Дугал повернулся с таким видом, словно впервые увидел меня.
– Вот как? – произнес он с насмешливой улыбкой. – У вас имеются возражения против законного способа сбора скромных пожертвований в пользу и для поддержки их господина?
– Никаких, – ответила я, глядя ему в глаза. – Не имеет значения и то, кто этот господин. Я имею в виду приемы, которыми вы при этом пользуетесь.
Дугал окинул меня пристальным взглядом с головы до ног, словно моя наружность могла ему что-то подсказать.
– Не имеет значения, кто этот господин? – повторил он тихо. – Я считал, что вы не владеете гэльским.
– Я и не владею, – отрезала я. – Но у меня от природы вполне достаточно разума, и слышу я отлично на оба уха. И как бы ни звучали по-гэльски слова «за здоровье короля Георга», я сомневаюсь, чтобы звучали они как «брат Стюарт».
Он откинул голову назад и расхохотался.
– Что верно, то верно, – согласился он. – Я бы сказал вам, как называют по-гэльски вашего господина и повелителя, но это выражение не для женских ушей независимо от того, англичанка леди или нет.
Он подошел к очагу и вытащил из золы свернутую в комок рубаху. Отряхнул ее от сажи.
– Если вам не нравятся мои приемы, может, исправите их? – предложил он и сунул рубаху мне в руки. – Попросите у хозяйки дома иглу и заштопайте это.
– Штопайте сами! – огрызнулась я, кинув ему рубаху, и повернулась к выходу.
– Как вам угодно, – вежливо проговорил Дугал у меня за спиной, – Джейми может и сам починить ее, если вы не хотите помочь.
Я остановилась, повернулась к нему и протянула руку.
– Хорошо, – начала я, но тут через мое плечо протянулась большая рука и выхватила рубашку у Дугала.
Глядя на нас обоих мрачными, потемневшими глазами, Джейми подхватил рубашку под мышку и вышел из комнаты так же молча, как и появился в ней.
Мы нашли приют на ночь в одном из фермерских домов. Вернее сказать, я нашла. Мужчины улеглись снаружи, кто на сеновале, кто в телеге, а кто и просто на земле, поросшей папоротником. Мне постелили тюфяк в доме возле очага – то ли из уважения к моему полу, то ли потому, что я была на положении пленной.
Хотя мой тюфяк вполне сгодился бы для единственной кровати, на которой спала целая семья из шести человек, я тем не менее завидовала мужчинам, расположившимся на вольном воздухе. Огонь в очаге не был совсем загашен, а только приглушен на ночь, и в комнате было жарко, воздух полнился запахами и звуками ворочающихся на своем ложе, постанывающих, храпящих, потеющих и громко пускающих газы обитателей коттеджа.
Спустя некоторое время я оставила всякую мысль о том, чтобы уснуть в этой удушливой атмосфере. Я встала и потихоньку вышла наружу, прихватив с собой одеяло. Воздух здесь – особенно по контрасту с невероятной духотой в комнате – был такой свежий, что я прислонилась к каменной стене дома и полной грудью вдыхала и вдыхала эту восхитительную прохладу.
Под деревом у дорожки сидел бдительный караульный, но он едва взглянул на меня. Очевидно, решив, что вряд ли я собираюсь идти далеко в одной сорочке, он вернулся к своему занятию и продолжал что-то строгать маленьким кинжалом, лезвие которого сверкнуло в тени листвы.
Я обошла вокруг дома и стала подниматься на невысокий пригорок за ним, осторожно обходя спящих в траве. Нашла уютное местечко между двумя валунами и устроила себе удобное ложе из травы, накрыв его одеялом. Вытянувшись на нем во весь рост, я долго смотрела, как полная луна медленно плывет по небосклону.
Точно так же следила я за восходом луны из окна в замке Леох в первую ночь пребывания там в качестве непрошеной гостьи Колума. И вот уже месяц прошел после моего злосчастного прохода сквозь круг стоячих каменных столбов. Мне подумалось, что теперь я знаю, зачем их туда поставили.
Сами по себе они ничего особенного не представляли, они просто служили знаками. Подобно тому как специальные указатели отмечают места возможных камнепадов у подножия скал, стоячие камни отмечали опасное места. Но чем оно опасно? Предупреждают ли каменные столбы о том, что преграда между временами здесь особенно тонка? О том, что поблизости находятся некие ворота? Те, кто возводил столбы, совсем не обязательно знали, с чем имеют дело. Для них именно здесь совершалось ужасное, загадочное и сильное волшебство: в этом месте люди исчезали без предупреждения. Или, возможно, появлялись прямо из воздуха.
Это была мысль. Что произошло бы, если бы кто-то увидел, как я внезапно появляюсь на холме Крэг-на-Дун? По-видимому, это зависит от времени появления. Скажем, встретился бы со мной при подобных обстоятельствах какой-нибудь здешний батрак – он бы непременно принял меня за колдунью или волшебницу. Скорее всего, последнее – именно за волшебницу, фею этого холма, заслужившего определенную репутацию.
А репутация, понятное дело, и сложилась на подобном основании. Если люди в течение долгих лет исчезали или, наоборот, появлялись «ниоткуда» на этом самом месте, значит, оно зачарованное.
Я вытащила из-под одеяла одну ногу и пошевелила при свете луны длинными пальцами. Что-то не похоже на ножку феи, критически подумала я. При моем росте в пять футов шесть дюймов я для того времени, куда попала, была высокой женщиной, выше многих мужчин. Стало быть, я вряд ли сошла бы за представительницу маленького народца, меня бы, пожалуй, приняли за ведьму или злого духа. Судя по тому немногому, что я знала об отношении к подобным явлениям в те времена, лучше было бы, чтобы никто меня не увидел.
В полудреме я начала думать о том, что было бы при совсем ином повороте дела, то есть если бы кто-нибудь из этого времени попал в мое? Собственно говоря, я сама собиралась совершить такой переход, если удастся. А как отреагировал бы современный шотландец… или шотландка, например та же миссис Бьюкенен, владелица почты, что с ней было бы, если бы прямо перед ней как из-под земли появился бы кто-нибудь вроде того же Мурты?
Скорее всего, она бы кинулась бежать или подняла на ноги полицию… а может, ничего такого не сделала бы, а просто рассказала потом соседям и родственникам, что с ней произошло.
Ну а пришелец? Он не мог бы, попав в чужое для него время, не привлечь обостренного внимания, если бы не сообразил сразу, как осторожно следует себя вести, и не был бы при этом удачлив. Я ведь сумела же приспособиться и выглядеть современницей среди тех людей и обстоятельств, к которым и в которые попала, хотя и мой вид, и моя речь определенно возбуждали немало подозрений.
Что, если бы перемещенное лицо внешне слишком выделялось в новой обстановке или поспешило бы рассказать о том, что с ним случилось? Что касается древних времен, похоже, такого явного чужака убили бы на месте без долгих разговоров. А в более просвещенное время его, наверное, признали бы сумасшедшим и отправили в соответствующее заведение, если бы он попытался шуметь.
Подобные вещи, вероятно, происходили в течение всей истории человечества. Даже в том случае, когда тому находились свидетели, нельзя было подобрать ключ к загадке; единственный, кто мог бы рассказать, в чем дело, исчезал, а там, куда он попадал, вынужден был держать язык за зубами.
Погрузившись в размышления, я не сразу обратила внимание на приглушенные голоса и звук шагов по траве и очень удивилась, когда совсем поблизости, буквально в нескольких ярдах от меня, кто-то произнес:
– Черт бы тебя побрал, Дугал Маккензи, родич я или нет, но этого я делать не обязан.
Голос был низкий и дрожал от гнева.
– Вот как? – отозвался другой голос, слегка насмешливый. – Кажется, стоит напомнить тебе одну клятву, определившую твои обязанности. «До тех пор, пока ноги мои попирают земли клана Маккензи…» – так, кажется, было сказано…
