Текст книги "Чужестранка. Дилогия "
Автор книги: Диана Гэблдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Джейми подбросил кокарду вверх, поймал ее и осторожно положил в спорран. Холодно глянул через распахнутую дверь на собирающихся беспорядочными кучками членов клана Маккензи.
– Je suis prest, – ответил он на очень хорошем французском.
Обернулся и посмотрел на Руперта и еще одного огромного Маккензи, которого я не знала: лица у обоих пылали как от внутреннего воодушевления, так и от духа спиртного, принятого, как видно, в немалом количестве. Руперт держал длинный тартан цветов Маккензи.
Без долгих предисловий второй мужчина протянул руку к пряжке на килте Джейми.
– Англичаночка, вам лучше уйти, – посоветовал Джейми. – Женщине здесь не место.
– Я понимаю, – ответила я и получила в награду кривоватую улыбку.
На Джейми тем временем надели новый килт, а старый был из-под него просто сдернут к ногам, и, таким образом, скромность не пострадала. Руперт и второй мужчина взяли Джейми под руки и повели к выходу.
Я немедленно повернулась и направилась к лестнице на галерею для менестрелей, тщательно избегая смотреть на членов клана, мимо которых пришлось проходить. Свернув за угол, я остановилась и прижалась к стене, чтобы никто меня не заметил. Подождала, пока коридор на время опустеет, шмыгнула в дверь, ведущую на галерею, и поспешно закрыла ее за собой, прежде чем кто-нибудь вывернул из-за угла и заметил, куда я скрылась. Откуда-то сверху на лестницу падал свет, и я вполне благополучно поднялась по разбитым ступеням. Карабкаясь туда, откуда шел свет и доносился шум, я думала о последней фразе нашего с Джейми разговора.
Je suis prest – я готов.
Мне оставалось надеяться, что это так.
Галерея была освещена сосновыми факелами, которые то и дело давали ярчайшие вспышки, стоя в своих гнездах, окруженных черными пятнами сажи – следами предшественников. Несколько лиц повернулось в мою сторону, едва я появилась на галерее. Судя по всему, здесь, наверху, собрались все женщины замка. Я узнала Лаогеру, Магдален и некоторых служанок, которых мне приходилось встречать в кухне, – и, конечно же, величественную фигуру миссис Фицгиббонс, занимающую почетное место возле балюстрады.
Завидев меня, она дружески кивнула, приглашая подойти к себе, и женщины потеснились, чтобы дать мне пройти. Я подошла к перилам – и весь холл открылся предо мной.
Стены его были убраны ветками мирта, тиса и падуба; аромат этих вечнозеленых деревьев доносился и на галерею, смешанный с запахом дыма и мужских тел. Мужчин было несколько десятков, и у каждого одежда геральдической расцветки – у иных просто плед, наброшенный прямо на рабочую рубаху и потрепанные клетчатые штаны, да шапочка. Фасоны варьировались, но цвета оставались неизменными – темно-зеленый и белый.
Большинство, однако, было одето так же, как Джейми: килт, плед и шапочка, у многих прикреплены кокарды. Я отыскала глазами Джейми; по-прежнему мрачный, он стоял у стены. Руперт затерялся в толпе, но двое куда более крупных Маккензи стояли по левую и правую руку Джейми, точно телохранители.
Беспорядок и суматоха в холле поулеглись после того, как постоянные обитатели замка оттеснили вновь прибывших к нижней части зала.
Вечер был сегодня особенный, и кроме юнца, который обычно играл на волынке в одиночестве, появились еще два волынщика; гордая осанка одного из них, а также сделанные из слоновой кости наконечники трубок его инструмента свидетельствовали о том, что это признанный мастер. Он кивнул двум другим, и зал наполнился густым басовым гудением волынок. Менее крупные, нежели боевые волынки Северной Шотландии, эти производили тоже достаточно шума.
Но вот в басовую мелодию ворвалась пронзительная трель, от которой у слушателей закипела кровь. Женщины вокруг меня пришли в возбуждение, и я вспомнила строчки из «Мэгги Лодер»: [20]20
Старинная шотландская народная баллада.
[Закрыть]
Я Рэб-певец, известный всем в округе,
И сходят девушки-красавицы с ума,
Едва возьму свою волынку в руки…
Женщины на галерее если и не сходили с ума, то, во всяком случае, были в полном восторге и, свешиваясь через перила, оживленно переговаривались и воздавали дань восхищения то одному, то другому из прогуливавшихся по залу особенно нарядных представителей сильного пола. Какая-то девушка обратила внимание на Джейми и с приглушенным восклицанием предложила подружкам полюбоваться им. Тотчас начались оживленные перешептывания и мурлыканье по поводу его наружности. Впрочем, многие говорили не столько об этом, сколько о том, как это он явился присягать. Я заметила, что Лаогера, увидев его, так и просияла, и припомнила, как Алек говорил тогда в загоне, что ее отец ни за что не выдаст дочь за того, кто не из клана Маккензи. В самом ли деле он племянник Колума? Возможно, это лишь хитрость. Уловка, должная прикрыть человека, поставленного вне закона.
Музыка волынок достигла наивысшей громкости и страсти – и вдруг оборвалась. В полной тишине, наступившей в холле, Колум Маккензи появился в верхних дверях и торжественно прошествовал к воздвигнутому в почетном конце зала небольшому возвышению. Он не делал никаких усилий, чтобы скрыть свою немощь, но на этот раз и не выставлял ее напоказ. Он выглядел великолепно в своем лазурно-голубом кафтане, богато расшитом золотом, с серебряными пуговицами и розовыми шелковыми манжетами почти до локтя. Килт из тонкой шерсти спускался ниже колен, закрывая почти полностью ноги и короткие чулки. Шапочка голубая, но в кокарду вставлены перья, а не веточка падуба. Весь зал затаил дыхание, когда Колум занял свое место в центре возвышения. Кем бы еще он ни был, но актер он великолепный.
Колум повернулся лицом к собравшимся, воздел руки и приветствовал всех громким кличем:
– Tulach Ard!
– Tulach Ard! – заревел зал в ответ.
Женщина рядом со мной вся задрожала.
Затем Колум произнес короткую речь на гэльском языке. Она была несколько раз прерываема громкими криками одобрения, а сразу после нее началась церемония присяги.
Первым к возвышению подошел Дугал Маккензи. Он остался стоять перед возвышением, и головы братьев оказались на одном уровне. Дугал оделся богато, но на его коричневом бархатном кафтане не было золотого шитья, и таким образом он не отвлекал внимания от великолепной пышности наряда Колума.
Дугал выхватил из ножен свой кинжал и опустился на одно колено, держа кинжал острием вверх. Голос у Дугала был менее сильный, чем у Колума, но все же достаточно громкий для того, чтобы каждое его слово услышали во всех уголках зала.
– Клянусь крестом нашего Господа Иисуса Христа и священным железом, что я держу в руке, посвятить мою преданность, верность и честь клану Маккензи. Если рука моя когда-нибудь поднимется против вас, пусть этот кинжал поразит меня в сердце.
Он опустил кинжал и поцеловал его в том месте, где рукоятка соединяется с лезвием; затем вложил оружие в ножны. Все еще коленопреклоненный, Дугал протянул Колуму обе руки, тот взял их в свои и поднес к губам в знак того, что принимает присягу. Затем он поднял Дугала на ноги.
Обернувшись, Колум взял серебряный кубок с накрытого тартаном особого столика. Эту тяжелую чашу с двумя ручками по бокам он поднял обеими руками, отпил из нее и протянул Дугалу. Тот сделал большой глоток и вернул кубок. Поклонился лэрду клана Маккензи и отошел в сторону, освободив место следующему за ним человеку.
Процедура повторялась с неизменным однообразием – от клятвы до пригубливания кубка. Прикинув, сколько народа ждет своей очереди, я снова подивилась способности Колума поглощать спиртное. Я как раз занималась примерными подсчетами, сколько же ему придется выпить до конца вечера, когда увидела, что следующим в очереди стоит Джейми.
Дугал, принеся присягу, остался стоять позади Колума. Он заметил Джейми раньше, чем Колум, так как тот тем временем принимал клятву на верность от кого-то еще, и я увидела, что он очень удивился. Дугал подошел к брату и что-то тихонько сказал ему. Глаза Колума были прикованы к человеку, стоявшему перед ним, но сам он весь напрягся. Он тоже был удивлен – неприятно удивлен, как мне показалось.
Накал чувств в холле, весьма высокий и при начале церемонии, теперь еще повысился. Если бы Джейми отказался от присяги, не исключено, что возбужденные члены клана растерзали бы его на части. Я потихоньку вытерла взмокшие ладони о платье, глубоко переживая свою вину за то, что ввергла Джейми в столь опасную ситуацию.
Он казался спокойным. В зале было жарко, но Джейми не вспотел. Он терпеливо дожидался своей очереди, ничем не показывая, что сознает опасность положения: сотня окружающих его, вооруженных до зубов мужчин немедленно кинется на того, кто рискнет выступить против Маккензи и клана в целом. Вот уж действительно «Je suis prest»! Или он решил последовать совету Алека?
Как только настала очередь Джейми, ногти мои сами собой впились в ладони.
Он изящно опустился на одно колено и склонился перед Колумом в глубоком поклоне. Но вместо того чтобы выхватить из ножен кинжал для присяги, поднялся на ноги и посмотрел Колуму в лицо. Прямой как стрела, он казался выше ростом и шире в плечах, чем любой из собравшихся здесь; а над стоящим на своих подмостях Колумом он возвышался на несколько дюймов. Я взглянула на Лаогеру. Когда Джейми выпрямился, она вся побелела, и кулаки ее были крепко сжаты, как и у меня.
Все глаза в зале устремлены были на Джейми, но он заговорил так, словно находился с Колумом наедине. Голос такой же глубокий, как у Колума, и каждое слово отлично слышно.
– Колум Маккензи, я пришел к вам как родич и союзник. Я не даю вам клятву, ибо уже дал ее своему роду.
В толпе поднялся негромкий, но зловещий гул, однако Джейми не обратил на него внимания и продолжал:
– Но я согласен отдать вам то, что имею: мою помощь и мою добрую волю, если вы в них нуждаетесь. Я обязуюсь повиноваться вам как родственнику и как лэрду, и я считаю себя связанным этим словом до тех пор, пока остаюсь на землях клана Маккензи.
Он умолк и стоял, высокий, прямой, держа руки по бокам. Теперь слово за Колумом, подумала я. Одно лишь его слово, один знак – и кровь молодого человека смоют завтра утром со ступеней.
Одно мгновение Колум стоял неподвижно, потом улыбнулся и протянул руки. И Джейми, помедлив тоже лишь один миг, вложил в них свои.
– Мы считаем за честь принять предложенные вами дружбу и добрую волю, – громко произнес Колум. – Принимаем ваш обет повиновения и приветствуем вас как союзника клана Маккензи.
Напряжение в зале сразу упало, а на галерее почти слышен был вздох облегчения, когда Колум отпил из кубка и протянул его Джейми. Молодой человек принял кубок с улыбкой. Однако вместо обычного церемониального глотка он, осторожно приняв почти полный кубок, принялся пить из него. И продолжал пить под удивленные и уважительные возгласы зрителей, которые наблюдали с возрастающим интересом за тем, как движутся мышцы гортани у пьющего из кубка. Мне подумалось, что ему вот-вот не хватит дыхания, но ничего подобного. Он выпил тяжелый кубок до последней капли, опустил его, шумно выдохнув воздух, и вручил сосуд Колуму.
– Большая честь для меня, – заговорил он немного охрипшим голосом, – быть союзником клана, в котором пьют такое прекрасное виски.
Рев одобрения встретил эти слова, и, когда Джейми пошел к выходу, его то и дело останавливали, чтобы пожать руку или дружески хлопнуть по спине. По-видимому, в клане Маккензи не только его глава Колум обожал театральные зрелища.
Жара на галерее была удушающая да плюс еще дым, подымавшийся снизу; у меня разболелась голова перед самым концом церемонии, о котором, как я поняла, возвестил в нескольких словах Колум. Нисколько не опьяневший после того, как приложился по меньшей мере к шести кубкам со спиртным, он говорил все тем же твердым голосом, который отдавался эхом от каменных стен зала. Мне подумалось, что нынче ночью у него и ноги не заболят, несмотря на то что он так долго простоял на них.
Снизу донесся общий крик, снова загудели волынки, и торжественная сцена сменилась буйным разгулом. Куда более громким криком радости встретили появление бочонков с элем и виски на установленных для этого столах, а следом за спиртным внесли блюда с овсяными лепешками, хаггисом – вареной требухой с примесью овсяной муки и мясом. Миссис Фиц, которая отвечала за эту часть процедуры, весьма опасно свесилась с балюстрады, зорко наблюдая за поведением слуг, разносивших яства, – проще сказать, юнцов, которым еще не скоро придет черед приносить присягу.
– А где же фазаны? – бормотала миссис Фиц, оглядывая приносимые блюда. – А тушеные угри? Черти бы побрали этого Мунго Гранта, я с него шкуру спущу, если он сжег угрей!
Поразмыслив хорошенько, она начала проталкиваться к выходу из галереи, очевидно не в силах оставить на усмотрение не слишком усердного Мунго Гранта такую ответственную вещь, как угощение по случаю праздника.
Воспользовавшись возможностью, я двинулась следом за ней, ибо миссис Фиц оставляла за собой широкий проход. Ко мне присоединилось еще несколько женщин.
Миссис Фиц, обернувшись и увидев за собой стайку женщин, сурово нахмурилась.
– А вы, барышни, немедленно отправляйтесь по своим комнатам, – распорядилась она. – Если не хотите оставаться в безопасности здесь наверху, бегите, да побыстрее, к себе. Не шастайте по коридорам и не прячьтесь по углам. Во всем замке не найдешь теперь ни одного трезвого мужчины, а через час они будут еще пьянее. Нынче вечером девушкам тут не место.
Толчком отворив дверь, она осторожно выглянула в коридор. Убедившись, что все спокойно, она начала по одной выпускать девиц из дверей, требуя, чтобы они немедленно отправлялись по своим спальням на верхнем этаже.
– Вам не нужна помощь? – спросила я, идя рядом с ней по коридору. – Я имею в виду – в кухне?
Она покачала головой, но за предложение поблагодарила улыбкой.
– Нет, барышня, ничего такого не надо. Вы тоже отправляйтесь к себе, вам тут так же опасно, как и другим.
И она ласково подтолкнула меня в спину, направляя в довольно-таки темный переход.
После встречи с представителями наружной охраны я была склонна последовать ее совету. Мужчины в холле буйствовали, плясали, продолжали пить, не помышляя ни о сдержанности, ни о контроле. Женщинам тут и вправду не место.
Но найти отсюда дорогу к моей комнате представляло в своем роде задачу. С этой частью замка я была почти не знакома, помнила только, что на следующем этаже есть проход к моей комнате, но никак не могла отыскать лестницу.
Повернув за угол, я наткнулась на группу мужчин. Я их не знала, они приехали из каких-то явно отдаленных владений клана и не привыкли к принятым в замке приличным манерам. Во всяком случае, я так решила, заметив, что один из них, вероятно, отчаявшись найти отхожее место, справлял малую нужду прямо тут, в углу коридора.
Я повернула прочь, намереваясь вернуться туда, откуда пришла, все равно, есть там лестница или нет. Меня остановило сразу несколько рук, и я оказалась прижатой к стене в коридоре, окруженная бородатыми горцами, от которых несло виски и на уме у которых было насилие.
Не находя смысла в долгих церемониях, один из мужчин ухватил меня рукой за талию, а другую руку запустил мне за корсаж. Наклонился поближе, царапая мое ухо небритой щекой.
– А что ты думаешь насчет сладкого поцелуя для храбрых парней из клана Маккензи? Tulach Ard!
Я ответила грубым ругательством и изо всех сил отпихнула его от себя. Он был так пьян, что на ногах держался плохо и повалился прямо на своего приятеля. Я метнулась в сторону и кинулась бежать, сбросив на ходу свои нелепые туфли.
Еще одна тень выросла передо мной, и я остановилась. Передо мной один, а гонятся за мной по меньшей мере десятеро, и они могут схватить меня, несмотря на то что нагрузились спиртным. Я ринулась вперед, намереваясь обойти его, но он быстро преградил мне дорогу, и я остановилась так неожиданно, что вынуждена была упереться руками ему в грудь – иначе повалилась бы на него. Это оказался Дугал Маккензи.
– Какого дьявола… – начал он, но тут же увидел гнавшихся за мной мужчин.
Дугал толкнул меня себе за спину и рявкнул по-гэльски на моих преследователей. Они запротестовали на том же языке, но после короткой перепалки – ни дать ни взять стая грызущихся волков! – компания удалилась в поисках лучших возможностей.
– Спасибо вам, – поблагодарила я Дугала, совершенно ошеломленная происшествием. – Спасибо. Я… пожалуй, я пойду. Здесь не стоит оставаться.
Дугал посмотрел на меня, взял за руку и повернул лицом к себе. Он был весь взъерошенный, растрепанный – явно принимал участие в разгуле, который происходил в холле.
– Совершенно правильно, барышня, – сказал он. – Вам здесь оставаться не стоит. Но поскольку вы уже тут, вы мне заплатите выкуп.
В полутьме заблестели его глаза. Он неожиданно привлек меня к себе и поцеловал. Крепко поцеловал, его язык коснулся моего, и я почувствовала во рту вкус и запах виски. Обеими руками он обхватил меня за бедра и притиснул к себе так, что я почувствовала напряженную, твердую мужскую плоть сквозь все мои юбки.
Он отпустил меня столь же неожиданно, как и привлек к себе. Неровно дыша, кивнул и повел рукой в сторону холла. Пригладил упавшую ему на лоб непокорную рыжую прядь.
– Уходите, барышня, – сказал он. – Пока не пришлось заплатить более высокую цену.
И я ушла. Босиком.
Имея в виду события прошедшей ночи, я полагала, что обитатели замка наутро подымутся со своих постелей поздно и спустятся вниз за подбадривающей кружкой эля, когда солнце будет высоко. Однако шотландские горцы из клана Маккензи оказались куда более крепким народом, чем я думала, и еще до рассвета замок гудел как улей; громкие голоса перекликались из коридора в коридор, бряцало оружие, топали сапоги – мужчины собирались на тинчал.
Было холодно и туманно, но Руперт, которого я повстречала во дворе по пути в холл, заверил меня, что это самая лучшая погода для охоты на кабана.
– У этого зверя шкура такая толстая, что холод ему нипочем, – объяснял он мне, с энтузиазмом затачивая наконечник копья на точильном камне с ножным приводом. – Кабаны чувствуют себя в безопасности, когда кругом туман, и не замечают охотников, вот какое дело-то.
Я воздержалась от замечания, что и охотники-то увидят кабана только в тот момент, когда наткнутся на него.
Едва солнце пронизало туман своими красными и золотыми лучами, охотники собрались на переднем дворе, украшенные, словно блестками, каплями воды и сверкающие глазами в радостном предвкушении охоты. Мне приятно было узнать, что женщины в охоте не участвуют, удовлетворяясь такими приношениями отбывающим героям, как лепешки и кружки эля. Я увидела, какое количество мужчин, до зубов вооруженных копьями, топорами, луками и стрелами, кинжалами, направляется в восточный лес, и мне стало немного жаль кабана.
Но часом позже на место жалости пришел некий уважительный страх – когда меня поспешно вызвали на окраину леса перевязать раны человеку, в тумане наскочившему на зверя.
– Боже милостивый! – воскликнула я, осматривая зияющую рваную рану от колена до лодыжки. – В этом повинно животное? Это же надо иметь стальные зубы!
– А? – только и смог выговорить раненый, который был бледен от шока и слишком потрясен, чтобы разговаривать, но один из тех, кто помогал донести его сюда из леса, поглядел на меня с откровенным любопытством.
– Все обойдется, – заверила я, потуже затягивая давящую повязку на поврежденной икре. – Отнесите его в замок, попросим миссис Фиц дать ему горячей похлебки и теплое одеяло. Рану надо зашить, а у меня нет с собой инструментов.
Эхо в тумане на склоне холма повторяло ритмический треск колотушек. И вдруг над туманом и над деревьями прозвучал такой пронзительный вопль, что поблизости от меня вырвался из своего тайного укрытия фазан и, трепеща крыльями от страха, улетел.
– Господи помилуй, а это что такое?
Я подхватила связку бинтов, оставила своего пациента на попечение его приятелей и бегом кинулась в лес.
Под сводом ветвей туман был гуще, и я что-то могла видеть лишь на расстоянии нескольких футов, но повторяющиеся крики и треск ломаемого подлеска вели меня в правильном направлении.
Он прошел позади меня. Прислушиваясь к крикам впереди, я не услышала его и не видела до той минуты, когда он уже удалялся – темная огромная масса, движущаяся с немыслимой быстротой почти бесшумно на нелепо маленьких раздвоенных копытах.
Я была так поражена неожиданностью его появления, что вначале даже не успела испугаться. Я просто уставилась в туман на том месте, где скрылось с глаз щетинистое темное существо. Потом, подняв руку, чтобы убрать волосы со лба, я увидела на руке красную полосу. Взглянула вниз – такая же полоса осталась на моей юбке. Животное было ранено. Быть может, это оно кричало?
Нет, подумала я. То был крик смертельно раненного человека. А зверь пробежал мимо меня быстро, полный силы. Я перевела дух и снова вступила в стену тумана в поисках раненого.
У подножия невысокого холма я нашла его, окруженного мужчинами в килтах. Они накрыли раненого своими пледами, чтобы ему было тепло, однако влажная ткань на его ногах была угрожающе темного цвета. Широкая полоса свежей черной земли на склоне показывала, где спустился человек, а втоптанные в грязь сухие листья и перепаханная копытами почва у подножия – место, где на него напал кабан. Я опустилась на колени возле раненого, откинула пледы и приготовилась к осмотру.
Сделать это я не успела: крики мужчин заставили меня повернуть голову, и я еще раз увидела, как из-за деревьев явился бесшумный ночной кошмар.
На этот раз я успела разглядеть кинжал, который торчал в боку у зверя, – быть может, дело рук того, кто лежал передо мной на земле. Успела разглядеть окровавленные желтые клыки и бешеные маленькие красные глазки.
Мужчины возле меня, ошеломленные, как и я, этим появлением, начали хвататься за оружие. Быстрее всех действовал высокий человек, выхвативший копье у оцепеневшего соседа и выступивший вперед.
То был Дугал Маккензи. Он двигался почти небрежно, копье держал низко, обеими руками, словно полную лопату грязи. Шел на зверя, что-то негромко приговаривая по-гэльски, как будто выманивал кабана из-под прикрытия дерева, под которым тот остановился.
Первая атака зверя была неожиданной, как взрыв. Кабан промчался так быстро и так близко, что коричневый охотничий тартан Дугала шевельнулся от поднятого зверем ветра. Он мгновенно развернулся и кинулся снова – заряд мускульной ярости. Дугал отскочил, как тореадор, и ударил кабана копьем. Назад, вперед, снова и снова. Это напоминало танец, соперники с силой взрывали землю, но двигались с такой скоростью, что казалось – они оторвались от нее.
Бой тянулся всего минуту или около того, но она была долгой, эта минута! Кончилось все тем, что Дугал, увернувшись от острых клыков, поставил точку, вонзив копье между горбатыми лопатками зверя. Тупой удар и жуткий пронзительный визг, от которого у меня мурашки забегали по коже. Маленькие кабаньи глазки заметались из стороны в сторону, отыскивая того, кто совершил возмездие; животное шло, пошатываясь, и острые копыта глубоко уходили в почву. Визг продолжался, дойдя до неимоверной высоты и силы, тяжелое тело клонилось набок, и кинжал все дальше уходил в плоть. Кабан начал рыть копытами землю, разбрасывая комья грязи.
Визг оборвался внезапно. На мгновение наступила тишина, потом зверь хрюкнул и больше не двигался.
Дугал не стал ждать конца агонии; он обошел подергивающуюся тушу и подошел к раненому. Опустился на колени и подсунул руку под плечи жертвы, заменив другого человека, который поддерживал раненого до сих пор. Кровь кабана обрызгала Дугалу лицо, несколько капель, уже высыхающих, попало на волосы сбоку.
– Подбодрись, Джорди, – с неожиданной мягкостью в грубом голосе произнес он. – Держись, дружище. Я убил его. Все в порядке.
– Дугал? Это ты, друг?
Раненый повернул голову к Дугалу и старался открыть глаза.
Я принялась отыскивать пульс и слушала с возрастающим изумлением, как Дугал, неистовый, беспощадный Дугал тихо и ласково разговаривает с пострадавшим, прижимая его к себе, приглаживая ему спутанные волосы.
Я откинулась назад и опустилась на груду одежды, лежавшую на земле. Глубокая рана длиной примерно восемь дюймов шла от паха по внутренней стороне бедра, кровь из нее лилась непрерывно, однако не толчками – значит, бедренная артерия не задета и кровь можно остановить.
Ничего нельзя было поделать с другой раной – в животе; острые кабаньи клыки порвали кожу, мышцы, брыжейку и кишечник. Крупных сосудов здесь не было видно, однако кишки порваны, распороты, я хорошо видела это в широком отверстии раны. Подобные ранения ведут к фатальному исходу даже в условиях современной операционной с ее инструментарием, шовным материалом и антибиотиками под рукой. Содержимое кишечника попадает в брюшную полость, заполняет ее и инфицирует полностью. А здесь, не имея никаких препаратов, кроме чеснока да цветков тысячелистника…
Я встретилась глазами с Дугалом, который тоже смотрел на ужасную рану.
«Он будет жить?» – почти неслышно, еле шевеля губами, спросил Дугал через голову раненого.
Я покачала головой. Дугал помедлил, потом потянулся вперед и распустил наложенный мною жгут на бедре. Он посмотрел на меня, видимо, ожидая протеста, но я только кивнула. Я могла остановить кровотечение и заставить перенести раненого в замок на носилках. Обречь его на долгую агонию, обширное нагноение и гангрену, которая в конце концов непременно его убьет, измучив невыносимой болью. Дугал подарил ему более легкую и лучшую смерть – под небом, на ковре из листьев, окрашенных кровью его сердца и кровью зверя, который поразил его. Я подползла на коленях по сырым листьям к умирающему и поддержала ему голову.
– Скоро станет легче, – сказала я, и голос у меня был ровный – к этому-то я приучила себя. – Боль утихнет.
– Да. Уже теперь… легче. Я не чувствую рук… и ног тоже… Дугал… ты здесь? Ты здесь, друг?
Умирающий слепо водил перед лицом коченеющими руками. Дугал твердо взял эти руки в свои и все шептал что-то раненому на ухо.
Спина у Джорди выгнулась дугой, каблуки глубоко ушли в мокрую землю – тело протестовало против того, с чем уже смирился разум. Время от времени он порывисто вздыхал – потеря крови лишила его кислорода, он задыхался.
Тишина стояла в лесу. В тумане не пели птицы, и мужчины, ожидавшие конца стоя под деревьями, тоже молчали – как эти деревья. Дугал и я склонились над телом, все еще бормоча слова утешения – горестное напутствие тому, кто уходил в небытие.
Дорога вверх по холму к замку прошла в молчании. Я шла рядом с погибшим, которого уложили на носилки из сосновых ветвей. Следом за нами таким же способом несли тело его врага. Дугал шел впереди в одиночестве.
Едва мы вошли через ворота на главный двор, я увидела толстую коротконогую фигуру отца Бейна, опоздавшего напутствовать своего прихожанина.
Я сразу повернула к лестнице, которая вела к моему врачебному кабинету, но Дугал удержал меня. Мимо нас пронесли к часовне накрытое пледом тело Джорди и оставили нас вдвоем в опустевшем проходе. Дугал взял меня за руку.
– Вы и раньше видели умирающих мужчин, – сказал он ровным голосом. – Смертельно раненных.
Не вопрос, а почти обвинение.
– Многих и многих, – ответила я так же просто.
Высвободила руку и оставила его одного, а сама направилась ухаживать за своим живым пациентом.
Смерть Джорди, пусть и ужасная, прервала течение празднества ненадолго. Похоронную службу над ним провели в тот же день, а игры начались на следующее утро.
Игр я почти не видела, так как была в основном занята тем, что наскоро чинила их участников. Единственное, что могу с уверенностью сказать о подлинно шотландских играх, – они не для слабых. Я бинтовала ноги тем, кто неудачно пытался танцевать среди мечей, накладывала лубок на сломанную ногу незадачливой жертвы неточно брошенного молота, снабжала касторкой и сиропом из настурции бесчисленных ребятишек, объевшихся сластями. И к вечеру совершенно обессилела.
Я взобралась на стол в кабинете, чтобы вдохнуть через окошко хоть немного свежего воздуха. С поля, где проходили игры, все еще доносились крики, смех и музыка. Очень хорошо. Новых пациентов нет, надо надеяться, не будет до завтра. Что там, говорил Руперт, у них на очереди? Стрельба из лука? Хмм. Я проверила запас бинтов и закрыла за собой дверь кабинета.
Покинув замок, я спустилась по склону к конюшням. Могла же я, в конце концов, побыть в компании существ, которые не являются людьми, не болтают и не истекают кровью. Был у меня и умысел отыскать Джейми Как-там-его-настоящая-фамилия и еще раз попросить у него прощения за то, что втянула его в историю с присягой. Правда, он справился с этим недурно, но явно предпочел бы совсем не принимать участия в процедуре, храня верность собственному девизу. Что касается сплетен о нашем с Джейми любовном свидании, которые мог распустить тот же Руперт, то об этом я решила не думать.
Не хотелось думать и о собственном затруднительном положении, но рано или поздно придется. Со своим бегством я потерпела сокрушительную неудачу в начале собрания, а что, если попытаться в конце? Правда, большинство лошадей сейчас в разгоне, но лошади, принадлежащие замку, скорее всего, доступны. Отсутствие одной из них припишут случайной краже – мало ли негодяев самого разбойного вида шатается вокруг ярмарки и на игровом поле? А в суете разъезда по домам меня не сразу хватятся.
Я медленно плелась вдоль ограды загона, обдумывая способы бегства. Главная трудность заключалась в том, что я только в общих чертах представляла, где нахожусь и как мне отсюда попасть куда надо. Благодаря моей медицинской практике во время игр меня теперь фактически знали в лицо все представители клана Маккензи от Леоха и до границы, стало быть, я не смогу расспрашивать о дороге.
Рассказал ли Джейми Дугалу или самому Колуму о моей неудачной попытке бежать в ночь присяги? Возможно, что не рассказал – ни тот ни другой на это не намекали.
В загоне лошадей не было. Я толкнула дверь конюшни, и сердце мое так и заколотилось при виде Джейми и Дугала, сидящих рядышком на куче сена. Они не меньше удивились мне, чем я им, однако оба галантно поднялись с мест и предложили мне присесть.
– Не беспокойтесь, – сказала я и повернулась к двери. – Я вовсе не хочу мешать вашей беседе.
– Нисколько, барышня, – возразил Дугал. – То, что я сейчас говорил Джейми, касается и вас.
Я бросила на Джейми быстрый взгляд, но он отрицательно мотнул головой. Значит, не рассказывал Дугалу о моей попытке бежать.
Я села поодаль от Дугала. Сцена в коридоре в ночь присяги была свежа в памяти, хотя он потом не намекнул мне о ней ни звуком, ни жестом.
