Текст книги "Неприступная красавица"
Автор книги: Диана Фарр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Глава 13
Синтия начинала понимать, почему, когда человек сердится, его иногда называют сумасшедшим. Чем больше Синтия возмущалась матерью, тем больше теряла контроль над собственными мыслями.
Смутное чувство, что ее обожаемая семья бессовестно ее использует, постепенно превращалось в твердое и непоколебимое убеждение. И это несмотря на отчаянные попытки его подавить. За ее спокойной внешностью кипел бунт, растущее давление которого грозило сорвать крышку с ее размеренной, освященной долгом жизни. Слава Богу, сегодняшний вечер у нее занят – она танцует, улыбается и ведет вежливые пустые разговоры. Но если бы она осталась одна хотя бы на пять минут, то непременно бросилась бы прочь отсюда, несмотря на ночь.
Однако она подавила бунтарские чувства и заставила себя еще раз принять приглашение мистера Эллсуорта. Во время этого второго танца она решительно настроилась на то, чтобы очаровать его. Она ему улыбалась. Она ему льстила. Она даже пошла дальше – заставила его говорить о самом себе, что было невероятно трудно.
Боже, какой же он был нудный! Это был скучный маленький человек, который вел неприметную жизнь, и в течение тех десяти минут, что длился танец, у них не нашлось ни одной темы для мало-мальски живого разговора. У них не было ни пересекающихся интересов, ни общего жизненного опыта, ни сближающих впечатлений. Она не почувствовала в нем ни единой искры интереса к себе.
И вдруг, по счастливой случайности, Синтия упомянула Ханну. Глаза мистера Эллсуорта сразу заблестели, и он просиял.
– О, моя старая няня-шотландка назвала бы Ханну благородной девушкой. В ней нет ни капли эгоизма.
Синтия искренне поддержала его в этом мнении. Слава Богу, что он смог распознать в Ханне эту черту.
– Ханна очень скромна и никогда не важничает. Вообще, на мой взгляд, она себя недооценивает.
– Да, черт возьми, это правда. Она никогда не кичится, это точно. Но именно это в ней восхищает и привлекает. Она спокойная, тихая и скромная, поистине благородная девушка.
Синтия не вполне понимала, что он имеет в виду, называя Ханну благородной девушкой, но она была счастлива, что о ее подруге отзываются так тепло. Оставшиеся минуты танца были посвящены пересказу эпизодов из жизни Ханны, свидетельствовавших о ее доброте и скромности. Когда танец кончился, они оказались в гораздо более дружеских отношениях, чем Синтия могла предположить полчаса назад. На какое-то время у нее даже улучшилось настроение.
А потом она увидела Ханну. Девушка стояла неподвижно в дверях зала и смотрела на свою подругу с таким ошеломленным, почти трагическим выражением лица, что у Синтии похолодела спина. Еще никогда она не видела Ханну такой растерянной, но сразу поняла, что та наконец догадалась об истинных намерениях Синтии и почувствовала себя оскорбленной и преданной. Прежде чем Синтия успела что-либо сказать, Ханна опрометью кинулась бежать.
Что-то в душе Синтии оборвалось. Расстроенное лицо Ханны было первым, что она с горечью увидела за весь вечер. А возможно, и за все годы жизни вообще. Боль в глазах Ханны, которую причинили подруге ее действия, глупые, бессердечные, необдуманные, была для Синтии откровением. Но разве она не этого боялась? И правильно делала. Нельзя было повиноваться матери. Вот к чему привело слепое послушание – она потеряла способность рассуждать здраво.
Однако винить она должна только себя. Ведь это не мама флиртовала с мистером Эллсуортом. Это она вела себя недостойно, и ответственность за это лежит на ней. На нее словно снизошло озарение: Синтия Фицуильям, тебе давно пора повзрослеть, сказала она себе.
Она забыла о долге. О внешних приличиях. О том, где находится, с кем она сюда приехала и что должна делать. Все это не имело никакого значения. Важна была только Ханна и непреодолимое желание стереть с лица подруги это выражение боли. Не говоря ни слова ничего не подозревающему мистеру Эллсуорту, не закончив даже фразы, Синтия бросилась бежать из зала.
Краем глаза она смутно увидела изумление мистера Эллсуорта, воскликнувшего уже за ее спиной: «Боже мой!» Провожаемая любопытными взглядами – удивленными, осуждающими – людей, мимо которых она пробегала, она кричала в отчаянии:
– Ханна!
Уже в фойе она остановилась, озираясь по сторонам. Но Ханны нигде не было.
Неизвестно откуда вдруг появился Дерек.
– Что случилось? – озабоченно спросил он, но его голос был тверд. – Могу я чем-нибудь помочь?
Она подняла глаза, и се самообладание рухнуло окончательно. Неужели и насчет Дерека она тоже ошибалась? Но с этим она разберется потом. Сейчас главное – Ханна. Дерек Уиттакер был именно тем человеком, к которому обращаются при непредвиденных обстоятельствах. Инстинктивно она схватила его за руку.
– Ханна выбежала в эту дверь, – дрожащим голосом сказала она. – Но я не знаю, где она.
Он не стал задавать вопросов. Он просто сделал то, что должен был сделать: он ей помог.
– Мы найдем ее. Пойдемте.
Взяв ее за руку, он повел Синтию к лестнице, ведущей в мезонин.
Его уверенность была бальзамом для ее истерзанных чувств.
– Спасибо, – с искренней благодарностью прошептала она, стараясь поспеть за ним. Они начали подниматься по лестнице. – Вы видели, куда она пошла?
– Нет, но в этом здании всего несколько мест, куда можно пойти.
– Откуда вы знаете?
Он опешил:
– Я… э… Скажем так: я инстинктивно это чувствую.
Ответ показался ей загадочным, но она ему доверяла и не колеблясь стала подниматься вслед за ним. На верхней площадке она огляделась. Слева был большой балкон, нависавший над бальным залом. Краем глаза она увидела музыкантов, сидевших в просторной нише.
Ее сердце вдруг упало: она услышала приглушенные рыдания, однако не сразу поняла, откуда они доносились. Но Дерек уверенно подошел к узкой двери на противоположной стороне лестничной площадки и осторожно постучался.
Рыдания прекратились. Дерек прислонил ухо к двери и прислушался.
– Леди Ханна? Это вы?
Наступила пауза. Тот, кто находился по ту сторону двери, видимо, раздумывал, как поступить. Наконец из-за двери раздался женский голос:
– Кто там?
– Дерек Уиттакер.
Снова наступила пауза, и Дерек добавил:
– И ваша подруга леди Синтия.
Следующая пауза показалась Синтии зловещей. Она больше не могла ждать. Подойдя к двери, она стала дергать ручку.
Дверь неожиданно легко распахнулась. В мгновение ока Синтия очутилась в комнате и обняла Ханну, которая тут же снова разразилась слезами.
Комната была небольшой и темной. Слабый свет проникал лишь через стеклянную дверь, выходившую на крошечный балкон. В помещении не было даже стула, так что Ханна, рыдая, вынуждена была ходить взад-вперед по комнате. Казалось странным, что в кладовке – а это, по всей видимости, была именно кладовая – была стеклянная дверь и балкон, но они скорее всего служили оформлением фасада, чем имели какое-либо практическое назначение. У одной стены были нагромождены изящные стулья – такие же, как в бальном зале; все остальное было покрыто чехлами из сурового полотна.
Синтия смутно помнила, что Дерек закрыл дверь, чтобы никто не мог их услышать. Все ее внимание было поглощено несчастной подругой.
– Ах, Ханна, как ты могла подумать, что я сыграю с тобой такую злую шутку?
– Прости меня. Но все выглядело так… выглядело так, как будто вы…
Синтию снова захлестнула волна вины: она вдруг поняла, что ее вопрос, хотя он и шел от сердца, все же мог ввести Ханну в заблуждение.
– Да, наверно, так и было, – сказала Синтия в порыве откровенности. – Все выглядело так, как было на самом деле. Ах, Ханна, мне так жаль! Прости меня. Больше это не повторится, клянусь тебе.
Лицо Ханны снова сморщилось.
– Я не могу соперничать с тобой, Синтия. Ты такая красавица, а я такая простушка…
– Ты не простушка! – в гневе воскликнула Синтия.
Дерек тактично кашлянул.
– Я подожду за дверью, ладно?
Ханна вздрогнула. Она, по-видимому, не заметила Дерека и решила, что они с Синтией одни.
– Да, прошу вас, мистер Уиттакер.
Синтия бросила на него благодарный взгляд, и Дерек вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Между тем Ханна немного успокоилась. Достав откуда-то носовой платок, она начала промокать им лицо.
– Прости меня за то, что я такой ребенок.
– Ты не ребенок. Это все моя вина, – горячо ответила Синтия. – Я вела себя бездумно и подло.
– Что ты, Синтия. Не говори так!
– Не защищай меня, Ханна! Я никогда себя не прощу, и ты даже не пытайся заставить меня не раскаиваться в том, что я сделала. Я больше не буду вести себя так, как вела до сих пор. Я поняла, что мне надо совершенно изменить свое поведение.
Слабая улыбка озарила лицо Ханны.
– Зачем? Ты мне кажешься идеалом.
– Я слишком идеальна, – горько заметила Синтия. – Слишком послушна. – Сказав это, она вдруг усомнилась и покачала головой. – Разве это возможно? Возможно быть слишком послушной? Слишком покорной?
Ханна на минуту задумалась, а потом, шмыгнув носом, кивнула:
– Думаю, что любая добродетель, доведенная до крайности, становится пороком. Я слышала, как кто-то сказал, что, если любовь заходит слишком далеко, она превращается в идолопоклонство. А излишняя скромность в конце концов оборачивается ханжеством. А чем, интересно, становится послушание, как ты думаешь?
Синтии никогда раньше не приходил в голову этот вопрос. Обхватив себя руками, она задумалась.
– Может быть, ленью, – мрачно сказала она. – Душевной ленью. И конечно, ленью ума. Мне сейчас трудно сказать. Надо как следует подумать. – Синтия нахмурилась, подбирая нужные слова. – Мое послушание сделало меня пассивной. Подчиняясь воле других людей, я подавляла в себе собственное мнение. Я все чаще и чаще старалась вообще не думать. А ведь это не правильно, разве не так?
Она не ждала ответа на свой вопрос, а просто шагала взад и вперед по комнатушке, изливая свои путаные мысли Ханне, которая слушала ее с большим сочувствием. Возбуждение вес росло в душе Синтии, и она чувствовала, что находится на грани очень важного открытия.
– Конечно же, не правильно! Именно моя глупая приверженность долгу привела меня к тому, что я причинила боль своей лучшей подруге. И что ужасно – я это знала с самого начала! Но я предпочла подчиниться матери, а не прислушаться к голосу сердца.
Ханна была явно поражена откровенностью Синтии.
– Ты хочешь сказать, что это твоя мать, а вовсе не ты хотела, чтобы ты…
– Да, именно так. – Синтия махнула рукой, отметая догадку Ханны как несущественную. – Неужели тебя это удивляет, Ханна? Разве ты не замечала, что я всегда подчинялась воле мамы? Хотя, признаться, я делала это все с большей неохотой. Но я всегда считала, что послушание само по себе – добродетель. Поэтому-то даже вопреки здравому смыслу я всегда старалась быть покорной. Теперь я думаю, что это детская добродетель. А как взрослый человек, я должна иметь собственное мнение и сама принимать решения.
– Ты права, – горячо поддержала ее Ханна. – Почему чье-то мнение должно быть более веским, чем твое?
Синтия засмеялась. Ей вдруг стало легко. Даже немного кружилась голова.
– Как это похоже на тебя! Ты всегда соглашаешься со мной, какие бы сумасшедшие идеи у меня ни возникали. Но я могла бы назвать несколько причин, по которым мое мнение не так уж и убедительно. Прежде всего я так редко следовала собственному мнению, что могу ошибиться, если вдруг начну на него полагаться.
Ханна улыбнулась. Она явно уже чувствовала себя лучше.
– Возможно, ты немного и отстала от жизни, – согласилась она. – Тебе надо начинать постепенно, с малого. Но не думаю, что это должно тебя останавливать, Синтия. Тебе надо учиться думать своей головой. Нам всем это не помешало бы.
– Я так и сделаю, – пообещала Синтия. – Я буду сама принимать решения. Я постараюсь противостоять маме. – Ее уже начали одолевать первые сомнения. Она сурово их подавляла, понимая, что впервые в жизни она преодолевает свою робость, а вовсе не бунтарство. Интересный поворот!
Она глубоко вздохнула и улыбнулась Ханне. – Я совершенно уверена в одном. Я не имею никаких видов на твоего мистера Эллсуорта.
Даже в полутемной комнате Синтия заметила, как Ханна смутилась и покраснела.
– Он не мой мистер Эллсуорт.
– Даже если это сейчас и не так, – твердо заявила Синтия, – в один прекрасный день он может стать твоим мистером Эллсуортом. И у меня не было никакого права вмешиваться в ваши отношения, зная о твоих чувствах к нему. – В приступе раскаяния она подошла к подруге и взяла ее за руки. – Что за размазня я была! Нет мне никакого оправдания, Ханна, никакого! Я лишь могу умолять тебя о прощении.
– Не говори глупостей. Ты просто поступила так, как считала нужным.
После того как дружеские отношения были восстановлены, Ханна заявила, что она готова вернуться в бальный зал. Она обещала танец своему дяде Малкому, и он, возможно, уже ее разыскивает. Синтия убедила Ханну выйти из комнаты первой, потому что хотела немного побыть одна, чтобы собраться с мыслями и с силами. Что-то ждет ее впереди? Заметила ли мать ее долгое отсутствие? И как отреагирует?
Она редко оставалась одна. Несмотря на то что в голове царил хаос, Синтия восприняла одиночество как нечто замечательное. Она подошла к стеклянной двери и открыла ее. Свежий воздух хлынул в душную комнату. Она вздохнула полной грудью, упиваясь прохладой. Музыка, приглушенно доносившаяся из зала, звучала особенно волнующе в тишине ночи. Она прислонилась головой к косяку и задумчиво глядела на звездное небо. А подумать было о чем.
Но очень скоро она услышала слабый скрип двери. Ей не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел.
– Здесь холодно, – сказал Дерек.
– Мне нравится. – Она не двинулась, не повернула головы, а продолжала смотреть на звезды. За спиной раздались тихие шаги, а воздух словно наполнился электричеством.
– Ты, конечно, понимаешь, что я кое-что слышал из того, что произошло между тобой и леди Ханной. Кажется, она добилась того, чего не смог я. – Его тихий голос прозвучал над самым ее ухом.
Синтия обернулась и посмотрела на него. Его лицо было совсем близко. Серебристый свет луны, лившийся в открытую дверь, обволакивал их слабым сиянием. Их взгляды встретились, и сердце Синтии затрепетало.
– Что ты имеешь в виду? – прошептала она потерянно.
Голос Дерека тоже был тихим и взволнованным.
– Если я правильно понял, ты согласилась больше не заманивать в свои сети Джона Эллсуорта.
– Ax, это.
– Так я правильно понял?
Его близость и настойчивость сделали свое дело.
– Да, – призналась она, потупившись, – Я поступила плохо. Теперь я это понимаю. Я надеюсь, – она искоса взглянула на него и тут же опустила глаза, – я надеюсь, что ты не обиделся. На то, что Ханне удалось убедить меня, а тебе – нет.
– Обиделся? Да я в восторге.
Но его оптимизм был преждевременным.
– Ну и зря. Новости не такие приятные, как ты, возможно, рассчитываешь.
– Я тебя не понимаю, Синтия. Это же все меняет.
– Мне жаль тебя разочаровывать. Ты себе не представляешь, как мне жаль. Но для нас с тобой это ничего не меняет. По крайней мере… – Ее голос оборвался. Он молча ждал, пока она найдет нужные слова, чтобы продолжить. – По правде говоря, я пока и сама не знаю. Мне надо все хорошенько обдумать. Мне надо разобраться, и очень тщательно, в том, что изменилось, а что – нет. – Она вздохнула. – Безусловно лишь то, что я не стану больше пытаться заполучить Джона Эллсуорта. Это мое решение окончательно.
Дерек был явно сбит с толку.
– Знаешь, Синтия, я терпеливый человек. – Он очень осторожно подбирал слова, как будто его хваленая выдержка висела на тончайшем волоске. – Но даже у святого лопнуло бы терпение. Я-то думал, что ты наконец образумилась, но, видимо, ошибся. Помилуй, Синтия, если уж ты решила не делать меня самым счастливым человеком на свете, зачем ты хочешь позволить сорваться с крючка Эллсуорту? – Ответ, очевидно, тут же пришел ему в голову. – Это имеет какое-то отношение к леди Ханне?
Синтия не сомневалась, что Дерек догадается о том, что Ханна влюблена в мистера Эллсуорта. Но по крайней мере не она сказала ему об этом. Улыбнувшись, она покачала головой.
– Я не могу обмануть доверие.
– Не можешь, и не надо. И слепому видно, что происходит. – Немного подумав, он нахмурился. – В целом я одобряю твое решение. Значит, у тебя более мягкое сердце, чем тебе приписывает молва. Однако, если ты жертвуешь своими амбициями ради счастья подруги, это означает лишь то, что ты согласилась отказаться только от Эллсуорта. Насколько я понимаю, твое намерение выйти замуж за очень богатого человека не изменилось.
– Правильно. И поэтому тебе, увы, не на что надеяться.
На его лице было написано отвращение.
– Ты откровенна.
– А зачем кривить душой? Бесполезно. Ты заслуживаешь того, чтобы знать, как обстоят дела.
– Да, это самое малое, что ты можешь для меня сделать, – холодно улыбнулся он и отошел прочь.
Ну и что? Разве не об этом она его все время просила? В который раз ей некого было винить, кроме себя. Она решила стоять на своем, хотя уже не была уверена, правильно ли она поступает.
Синтия была в полной растерянности. Что реально, а что нет? Она сказала ему, что должна выйти замуж за человека с большими деньгами. Она даже уточнила, что хочет этого.
Первое соответствовало действительности, а вот второе…
Если она позволит ему поверить в свою алчность, будет ли это нечестно или просто убережет его от несбыточных надежд? До какой степени она должна быть с ним откровенной? А если она скажет ему правду, не станет ли все намного хуже? Еще час назад она именно так и думала. Но теперь, когда она хочет сама принимать решения, стоит ли подвергать сомнению их правильность?
Лицо Дерека было непроницаемо. Хотя все же было видно, что ему больно и он сердится. И виной этому она. Она терпеть не могла, когда на нее сердились. Ей страшно хотелось извиниться перед ним и как-то успокоить, но новая Синтия не доверяла этому внезапному импульсу. Она поняла, что ее отвращение к конфликтам было неотъемлемой частью ее нездоровой покорности, той робости, которую она решила преодолеть. Она не должна менять свой патологический страх перед недовольством матери на болезненный страх перед недовольством Дерека. Это заведет ее в тупик на пути взросления.
Что же ей делать? Еще мгновение, и решать будет поздно. Он уже отошел от нее и поклонился.
– Очевидно, в моем дальнейшем присутствии нет никакого смысла, – бесцветным тоном произнес он. – Желаю вам приятного вечера, миледи.
Он уже был почти у двери, когда она наконец очнулась.
– Дерек, – хриплым от напряжения голосом окликнула она. – Подожди.
Он остановился, но обернулся не сразу. Ему пришлось сделать над собой усилие. Благодарность захлестнула ее сердце, и на глазах выступили слезы.
– Спасибо. – Она моргнула, чтобы смахнуть слезы. – Я не могу… Я не могу тебя отпустить… До тех пор, пока не скажу тебе что-то важное.
Он не двинулся с места, но спросил:
– Что же это?
Времени на обдумывание не было. Придется руководствоваться интуицией. Она прислушалась к своему сердцу и выбрала честность.
– Я тебе солгала.
У него был такой вид, будто она его ударила. Испугавшись, она зажала рот ладонью. Несказанного не воротишь.
Под натиском долго сдерживаемой правды плотина прорвалась, и она уже не могла сдержать поток слов.
– Я знала, что это глупо и трусливо. Я знала это с той самой минуты, как… Я больше не хочу и никогда не буду тебе врать. Я надеюсь, что ты сможешь мен" простить. – Она запнулась, проглотила комок в горле и вздернула подбородок. – Я сказала тебе, что хочу быть богатой. Это ложь. Моя семья хочет, чтобы я стала богатой, потому что нуждается в деньгах.
Они не видят другого способа получить их, кроме как выдать меня замуж за богача. Ты об этом догадался, но я пыталась убедить тебя, что ты не прав. Я сказала тебе, что люблю деньги и поэтому мне нужен богатый муж. Это не правда.
Дерек все еще молчал, но подошел к окну и обнял ее.
Она прильнула к нему, почувствовав облегчение. Всего на минутку, пообещала она себе. Это будет нехорошо, если она долго так простоит. Уже то, что она здесь с ним одна, само по себе скандально.
– Каждый раз, когда я думаю, что наконец тебя понимаю, оказывается, что ты каким-то образом сбиваешь меня с толку. Хотя в данном случае я рад, что ошибся.
– Дерек, мне так жаль. Правда в том, что я запуталась. В последнее время я чувствую, что в голове у меня все перемешалось. Я сама не знаю, кто я, так как же кто-то другой может меня понять? Даже ты.
– Даже я. – Он поднял за подбородок ее лицо так, чтобы заглянуть ей в глаза, и улыбнулся. – Если это означает, что, по твоему мнению, я понимаю тебя лучше других, я этому рад.
Она высказала ему псе не подумав, но он был прав. Именно это она имела в виду.
– Да, я так считаю. Я в это верю. – Странно, но она действительно в это верила. – Глупо, не так ли? Я не могу понять, почему я в это верю.
В лунном свете его улыбка казалась ей загадочной.
– Согласен, в этом есть что-то непостижимое. Но это очевидно. Мы оба это почувствовали в тот первый вечер. Что между нами возникла какая-то связь. Ты помнишь?
Эта связь существует до сих пор.
Она молча кивнула и снова прильнула к нему, прижавшись щекой к его груди.
– Я помню.
Ее голос слегка дрожал. Как трудно пережить все это, подумала она.
Он немного подержал ее в своих объятиях, а она, закрыв глаза, с упоением прислушивалась к биению его сердца. Но потом вдруг поняла, что он трясется от сдерживаемого смеха.
– Значит, ты все-таки не такая уж и алчная.
– Не совсем, – пробормотала она.
– Я долго боролся с собой, пытаясь убедить себя, что без тебя мне будет лучше, что ты просто бессердечная охотница за деньгами. Но дело это оказалось трудным. – Он сжал ее крепче. – Я знал, что ты не такая, – тихо, но убежденно сказал он. – Как это говорят французы? У сердца есть причины, о которых разум ничего не знает.
Она не могла удержаться и на минуту зарылась носом ему в жилет. Запах был волшебным.
– Я надеюсь, что ты объяснишь мне, зачем ты мне лгала. И собственно говоря, почему ты только что в этом призналась.
– О, это легко. – Она как будто немного опьянела. Все эти разговоры о правде и лжи ударили ей в голову. И объятия Дерека тоже не помогали ей вернуть равновесие. – Я боялась, что не смогу оттолкнуть тебя, а думала, что должна.
Поэтому я лгала про то, что люблю деньги. Я надеялась, что тогда ты меня возненавидишь. Или хотя бы станешь меня избегать. А это, конечно, помогло бы мне устоять против тебя. Понимаешь?
– А как же признание?
– Мной в основном двигал страх. – В ее деланно беспечном тоне появились нотки самоиронии. – Я испугалась, что зашла слишком далеко и ты не намерен больше меня преследовать. – Она запнулась, поразившись собственной откровенности. Но она тут же поняла, что если сейчас не договорит, то снова позволит страху диктовать, как ей следует себя вести. Возмущение собственной трусостью подхлестнуло ее. Она сделала глубокий вдох и продолжила:
– Я уже в очень многом не уверена, Дерек, но я точно знаю, что я чувствую. И меньше всего на свете я хотела бы прогнать тебя сейчас, когда у тебя есть возможность изменить мое отношение к жизни. Наверно, это эгоизм с моей стороны…
Он закрыл ей рот поцелуем, и все ее мысли разлетелись, как перышки на ветру. Она позволила губам прильнуть к его рту, почти теряя сознание от желания. Ей пришел конец! Она знала это и пришла в отчаяние, но даже это отчаяние было приятно. Как она может оставаться добродетельной, если Дерек Уиттакер искушает ее своими страстными поцелуями? Она всего-навсего женщина.
Дерек оторвался от нее, а она, подняв подбородок и не открывая глаз, потянулась за его губами, но он уже поднял голову.
– Выходи за меня замуж, Синтия, – прохрипел он. – Мне встать на колени и умолять тебя? Если хочешь, я это сделаю.
– Нет. – Она открыла глаза. – Не надо.
– Но ты выйдешь за меня. – Это не было вопросом. Он решительно обнял ее. – Выйдешь.
– Нет! – в отчаянии воскликнула Синтия. – Дерек, я не могу обещать тебе этого. Столько всего может помешать.
Моя мать…
– Будь проклята твоя мать! Извини, – добавил он, почувствовав, как она напряглась. – Я не хотел, чтобы это прозвучало как неуважение. Позволить леди Баллимер решать твое будущее уже само по себе плохо. Хуже того, от нее, оказывается, может зависеть и мое будущее. – Он взял Синтию за плечи и немного отстранил от себя, чтобы заглянуть ей в лицо. – Разве ты не понимаешь, дорогая, что, если ты согласишься выйти за меня замуж, я смогу защитить тебя от нее? От них всех. Никто больше никогда не будет читать тебе наставления или ругать.
Неужели влияние твоей матери настолько сильно, что она сможет не позволить нам пожениться?
На словах все было прекрасно, а в реальности… Синтия вздохнула.
– Сможет. Мне через два месяца исполнится двадцать один год, но…
– Значит, мы поженимся через три месяца. Июнь считается счастливым месяцем для свадеб.
– Дерек, прекрати! Все не так просто. – Она высвободилась из его рук и отвернулась. Она была и возбуждена, и подавлена. – На карту поставлено больше, чем наше счастье. И дело не только в том, чтобы пойти наперекор воле моих родителей, которые до конца своих дней будут обречены на благородную нищету, хотя это уже само по себе плохо. Я их люблю. И я люблю Баллимер – поместье, где я родилась и где живут дорогие мне люди… – Она ощутила, как к горлу подкатывает комок. – Все зависят от меня. Если я удачно выйду замуж, моя семья разбогатеет. Спасая землю отца, я спасу всех, кто на ней живет и работает. – Она посмотрела на него умоляющими глазами. – Дерек, неужели ты не понимаешь? Это страшная ответственность. Как я буду себя чувствовать, если подведу свою семью? Мне даже страшно об этом подумать.
Он внимательно на нее посмотрел.
– В таком случае нам придется что-нибудь придумать.
Должно же быть что-то, что мы смогли бы сделать. Тебе известно, сколько нужно твоей семье?
Она печально покачала головой:
– Понятия не имею.
– Сколько им обещал Файли?
– Тридцать тысяч, – неохотно ответила она.
Он был поражен.
– Тридцать тысяч фунтов?
– Да. Я понимаю, что это похоже на безумие. Но заметь – так было записано в брачном соглашении. У меня было такое впечатление, что мои родители надеялись, что он время от времени будет предлагать им дополнительную помощь по мере необходимости.
– Боже милостивый! – Дерек все еще не мог опомниться. – Мне такого не потянуть.
– Нет, конечно. И вряд ли это кому-то еще под силу.
Его вдруг осенила новая мысль. Он посмотрел на Синтию скептически.
– Знаешь, у Эллсуортов, возможно, денег куры не клюют, но я не могу себе представить, что они выложат кругленькую сумму в тридцать тысяч фунтов только для того, чтобы заполучить невесту для своего Джона. Даже за такую невесту, как ты, любовь моя. С какой стати они станут это делать? Если в него влюблена леди Ханна, он, вероятно, не так уж безнадежен, как мы с тобой предполагаем.
– О, я не думаю, что мама ожидает, что мне кто-то сделает предложение, равное тому, какое сделал сэр Джеймс.
Тогда обстоятельства были исключительными. – Она не хотела вспоминать о том времени. Ее помолвка с Файли была чрезвычайно неприятной.
Догадывался ли Дерек о ее мыслях? Она упорно рассматривала верхнюю пуговицу его жилета, но чувствовала на себе его взгляд.
– Он, должно быть, страстно желал тебя заполучить, – с сочувствием в голосе сказал Дерек. – А договориться о меньшей сумме он не мог?
– Нет, не мог. Мама – искусный переговорщик. А он, как ты сказал, очень хотел меня заполучить. – Синтия тяжело вздохнула и, прислонясь к косяку открытой балконной двери, изо всех сил старалась не выдать волнения, которое вызывали у нее воспоминания о ее первом сезоне. – Лондонскому свету было хорошо известно, что сэр Джеймс питает слабость к молоденьким девушкам – целомудренным, со светлыми волосами и нежной кожей и без какого бы то ни было жизненного опыта. В семнадцать лет я идеально подходила по всем статьям. – Синтия старалась говорить спокойно, но скрыть горечь ей плохо удавалось. – Мама и сыграла на его слабости. Цель была выбрана идеально. Сэр Джеймс был именно тем человеком, который был нужен ей, а я той, кто был нужен ему. – У нее вырвался почти истерический смешок. – Сама не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.
– Затем, что я тебя об этом попросил. А еще потому, что ты мне доверяешь. Я правильно делаю, что злюсь?
У Синтии на глаза навернулись слезы. Она делала героические усилия, пытаясь улыбнуться.
– Ты прекрасно знаешь, что такие вещи происходят сплошь и рядом. Богатых мужчин заманивают в ловушки, и они, как правило, охотно в них попадаются.
– Я спросил, следует ли мне злиться из-за тебя, Синтия, что так поступили с тобой?
Ее передернуло. На губах промелькнула слабая улыбка.
– Еще никто не задавал мне такого вопроса. Я слышала, как люди жалеют ту рыбешку, что болтается на крючке, но вряд ли кто-либо задумывается над тем, насколько ужаснее себя чувствует наживка.
– А ты была наживкой. Моя дорогая, любимая девочка.
Он снова привлек ее к себе, а она прижалась к нему, чтобы найти утешение, хотя и сознавала, какая опасность таится в этой близости.
У нее было малодушное желание рассказать ему все, признаться, насколько было унизительно появляться на публике в почти прозрачных платьях, для того чтобы соблазнить сэра Джеймса. Ей хотелось поведать ему, какой униженной она себя чувствовала при виде неприкрытой похоти в лице Файли, который повсюду следил за ней голодными глазами и почти никогда не смотрел ей в лицо, даже заговаривая с ней. Сначала леди Баллимер принимала меры к тому, чтобы сэр Джеймс не оставался наедине с дочерью, за это Синтия даже испытывала к матери глупую благодарность. Но вскоре стало ясно, что все это – лишь часть ее хитроумного плана: не подпускать его к Синтии, которую он так жаждал, и таким образом вынудить его сделать предложение. Первый раз, когда мать разрешила сэру Джеймсу практически похитить Синтию и он начал к ней приставать, случился в опере.
Именно в тот день, когда она встретила Дерека. Уже через две недели после этого было объявлено о помолвке с сэром Джеймсом Файли и решена ее судьба. Это было самое ужасное время в ее жизни.
Нет, она не станет ничего ему рассказывать. Она, возможно, и облегчит свою душу, но Дереку она причинит только боль. Сэр Джеймс умер и похоронен, а ей не следует оглядываться назад. Она навсегда освободилась от сэра Джеймса Файли. Она не позволит отвратительным воспоминаниям отравить минуты счастья. Сейчас ее обнимают руки Дерека, но это ненадолго, напомнила она себе. Это украденные мгновения. Она не сможет остаться с Дереком Уиттакером.
Он не для нее, если она совершит сделку, которую заключила с матерью.
