Текст книги "Властелин Огненных Земель"
Автор книги: Дэйв Дункан
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)
Одинокий конь, привязанный у входа, был ему знаком: Скеатт, на котором обычно ездил братец Вульфвер. В семнадцать лет у Вульфвера росли уже рыжие волосы на губе, и он почти прошел уже всю необходимую для книхта подготовку, но он был всего лишь сын таниста, и если ему доверяется хранить секреты, то уж ателингу и подавно. Радгар скользнул с седла на землю и привязал Свеальма рядом со Скеаттом. Жеребцы были добрыми приятелями, что объясняло ржание. В отличие от них хозяева не дружили. Отношения между двоюродными братьями никогда не были теплыми; напротив, со временем они делались все напряженнее.
Удивляясь тому, что никто до сих пор не вышел его встречать, Радгар упрямо направился к избушке представиться, но вдруг застыл, сообразив, что внутри, вполне возможно, занимаются forlegnes. Собственно, ему и слова-то этого не полагалось знать – оно обозначало игру, занимаясь которой, взрослые ужасно не любят, когда им мешают. Примерно с месяц назад Радгар с дружками застали Вульфвера на конюшне за этим занятием. Разумеется, они раструбили об этом по всему дворцу, приглашая всех и всякого прийти и посмотреть. Мальчишки есть мальчишки, да и зрелища этого рода были не такой уж редкостью во дворце, однако в этом случае оказалось, что женщина была фраллем другого мужчины, поэтому Вульфвер не просто оказался в неловком положении, но и был вынужден заплатить изрядную компенсацию.
Однако и этим все не кончилось. Узнав, что заводилой в компании мальчишек был его младший кузен – собственно, догадаться об этом было несложно, – Вульфвер как-то вечером отловил его с целью восстановить попранную честь. Радгар, который терпел еще порки от своего отца, но ни от кого другого, закатил один из своих знаменитых припадков и ухитрился подбить Вульфверу глаз прежде, чем сбежавшиеся на шум фейны растащили их. Еще много дней спустя впечатляющий фингал под глазом Вульфвера служил мишенью для насмешек его приятелей-книхтов, тем более что поставил его мальчишка вдвое меньше его ростом. Он до сих пор жаждал мести. Поэтому здесь, в Веаргахлейве, Радгару стоило проявлять осмотрительность.
Пока Радгар обдумывал свои дальнейшие действия, до него донесся голос. Это никак не напоминало forlegnes. Это были заклинания, и слышались они из леса за избушкой. К черту осмотрительность! Проворно, как белка, шмыгнул он вдоль берега ручья.
Он подходил со всей осторожностью, скользя от ствола к стволу до тех пор, пока не смог выглянуть из-за ближайшего к источнику звуков и увидеть, что происходит. Открытое место, на котором происходило заклинание, представляло собой ровную вырубку, как колоннами окруженную со всех сторон древесными стволами. Солнечный свет не пробивался к земле, и пробирайся он через это место наугад, мог бы и не заметить небольшой октаграммы, выложенной на земле цепочками наполовину утонувших в земле черных камней. Сейчас она была хорошо заметна, поскольку острие Огня отмечалось маленькой лампадой, острие Воды через одно от него по часовой стрелке – глиняным кувшином, а острие Земли напротив – большим камнем. Обозначить Воздух или любую из четырех духовных стихий было бы сложнее, но папа говорил, что и этих трех элементов с лихвой хватает для смертных заклинателей, если при этом не вовлекаются все духи.
Что делает октаграмма здесь, в лесной глуши? Она казалась совсем крошечной по сравнению с той, в Халигдоме, на которой офралливали пленных, – ему вообще еще не приходилось видеть таких маленьких, даже у знахарей. Внутри октаграммы находился всего один человек, и он не был ни закован, ни лежал как пациент – он все равно не смог бы вытянуться во весь рост внутри камней. Он съежился на коленях, низко опустив голову и охватив руками плечи, словно стараясь сделаться как можно меньше. Одежды на нем не было. Судя по рыжим волосам, это был белец. Очень крупный белец.
Гораздо более удивительным показался Радгару сам заклинатель. Во-первых, он был один, хотя ритуалы всегда проводятся восьмерыми заклинателями, по одному на каждую стихию. Во-вторых, он не стоял на месте внутри октаграммы, а бегал вокруг нее. В-третьих, он был ужасно страшным типом, высоким и каким-то неправильным, хотя не задерживался на одном месте настолько, чтобы его можно было разглядеть. Собственно, самого человека под длинной темно-коричневой рясой не было видно; на голове его был мешкообразный капюшон из коричневой ткани. Должно быть, ему нелегко было смотреть сквозь прорези для глаз, и все же он ни разу не споткнулся, мечась от острия к острию, опираясь на посох почти в свой рост длиной и выкрикивая слова заклинания и призывания духов голосом, пронзительным и скрежещущим, как нож по железу. Он то перепрыгивал с острия на острие, то, хромая, отбегал от октаграммы к краю поляны, все время взывая к различным стихиям, поднимая подолом своей рясы облака пыли с земли.
Неужели это настоящее заклятие? И что думает кузен Вульфвер об этом сумасшедшем пугале, что кричит на него здесь, в самом сердце Веаргахлейва? Радгар покрылся гусиной кожей. Он повидал уже достаточно заклинаний, чтобы понять, что это гораздо дольше и сложнее всех остальных – если только, конечно, это настоящее заклинание. Что же здесь происходит? Отец Вульфвера привез его сюда и уехал, словно не желал видеть этого. Радгар был не одинок в своей неприязни к братцу Вульфверу – его не любил никто. Его мать была фраллем, и он был угрюм и неразговорчив, хотя и не так туп, как большинство рожденных от фраллей. Все знали о том, что ни один верод не горел желанием брать его к себе, несмотря на королевскую кровь и богатырский рост. Может, этот ритуал имеет целью расфраллить его хоть немного? Сделать его более разговорчивым и симпатичным? Умнее? Может заклятие одарить человека чувством юмора? Радгару никогда не доводилось слышать о таких заклятиях, однако не слышал он и о том, чтобы кто-то занимался магией в одиночку.
Может, это опасно, и духи могут бежать? Или это просто безумная подделка? Может ли вообще один человек налагать заклятие? Свет померк, и Радгара пробрал, ужас, пока он не сообразил, что это просто солнце спряталось за скалы. Ему стоило трогаться в обратный путь прямо сейчас, если он надеялся еще попасть домой засветло. Он не тронулся с места.
Внезапно наступила тишина. Заклинатель оборвал пение, устало опираясь на свой посох. Теперь его увечья стали заметнее. У него недоставало правой руки, и по тому, как свисала ряса, видно было, что и плеча тоже – наверное, поэтому он казался таким перекошенным. Однако он еще не завершил свой ритуал. Он сделал глубокий вдох и хрипло выкрикнул:
– Вульфвер Сюневульфинг!
В первый раз за все это время Вульфвер пошевелился и поднял голову. Глаза его были завязаны черной повязкой, но он все же повернул голову так, будто высматривал что-то.
– Вульфвер Сюневульфинг! – снова вскричал калека в капюшоне.
Верзила-книхт опустил руки и поднялся на ноги. Казалось, он находится в смятении, глядя во все стороны, но не делая попыток снять с глаз повязку. Собственно, кроме этого клочка ткани, на нем не было ровным счетом ничего; вся его одежда, башмаки и оружие лежали грудой на краю поляны. Лицо Вульфвера сильно выигрывало, будучи закрытым, но мускулам его Радгар даже позавидовал.
Заклинатель снова выкрикнул его имя, и на этот раз Вульфвер повернулся налево и сделал шаг, потом неуверенно застыл на месте. Если он был пьян, то пьян здорово, ибо с трудом держался на ногах. Может, заклинание вообще лишило его мозгов? Снова и снова выкрикивал высокий заклинатель его имя, словно звал его откуда-то издалека, но чем больше он звал, тем больше, похоже, сходил Вульфвер с ума: он кружился на месте, протянув руки, словно пытался бежать или, наоборот, в поисках того, кто его звал. Было что-то абсурдное в том, как такой крупный мужчина движется так безумно и в то же время остается на таком крошечном пятачке земли; временами казалось, что он бежит, размахивая своими длинными руками, и все же он не сходил с места.
А потом все же сошел. Он резко повернулся, споткнулся о кувшин, обозначавший на октаграмме острие Воды, и упал лицом вниз у самых ног Радгара. Только тут до Радгара дошло, что он вышел из своего убежища и стоит теперь прямо на виду у заклинателя в капюшоне.
4
На какое-то мгновение он прирос к земле, как любое из окружавших их деревьев – что это такое на него нашло? Вульфвер, чертыхаясь, сел и потянулся руками к повязке.
– Нет! – взвизгнул заклинатель. – Смерть и пламень! Ветер и воды, подожди! Не смотри пока! – Он сунул посох под локоть и махнул своей единственной рукой, чтобы Радгар убирался с глаз. Не дожидаясь дальнейшего приглашения, Радгар нырнул за ближайшее дерево и замер.
Потом осторожно выглянул.
– Ладно, можешь смотреть, – проскрипел старик. Он проковылял вокруг октаграммы; теперь его увечья можно было разглядеть лучше: из-под рясы виднелась только одна усохшая нога. Вместо правой он опирался на деревяшку, и, судя по тому, как висела на нем одежда, от нее остался только короткий обрубок бедра. Выходит, он проделывал все эти пляски на деревянной ноге!
Вульфвер сдернул повязку. Он повернулся посмотреть на октаграмму, и его туповатое лицо перекосилось от досады.
– Вода? Вода! Ты можешь заговорить от воды? – Он встал. Ростом он превосходил заклинателя на полголовы, а уж в плечах был вдвое шире.
– Жалкий червяк! – буркнул старик. – Да, я могу заговорить от воды. Смерть и черви, разве вода – ответ? Ветер дует, волна хлещет, смерть идет… Как знать? – Даже когда он не призывал духов, голос его оставался скрежещущим, чуть приглушенным капюшоном. – Вода или кровь? Или даже вино?
– Но это же вода! – Вульфвер пнул пустой кувшин и выругался, потому что ноги его были босы.
– Но ты перевернул его, козел неуклюжий. Судьба, да разве это важно? Ах, смерть! Судя по тому, сколько времени у тебя ушло на то, чтобы найти выход, недоумок, это не так уж и важно. Хочешь, я сложу для тебя глитм еще раз, когда ты придешь сюда снова… а если ты помрешь до того, невелика потеря.
– Сложи сейчас! – Когда юный здоровяк начинал рычать так в Сюнехофе, он обыкновенно получал все, что хотел, но напугать старика ему не удалось.
– Уже поздно, балбес! Ты что, не видишь: солнце почти зашло?
– А это разве важно?
Заклинатель подпрыгнул к нему и завизжал прямо в лицо:
– Это важно, если я говорю, что это важно!
Вульфвер отпрянул, снова споткнулся о кувшин и рухнул, как срубленный кедр, от чего Радгар едва не выдал себя, с трудом удержавшись от смеха.
Заклинатель огрел его по бедру своим посохом.
– Делай, как тебе сказали, нифинг, или я оставлю тебя тонуть на здоровье. Одевайся, пока твои вши не проголодались и не повылезали тут – вонючий окуста!
– Да, Хильфвер! Прости, Хильфвер! – Вульфвер неуклюже поднялся, но одежда его лежала, рядом с тем деревом, за которым прятался Радгар, так что тот слышал, как он бормочет себе под нос: «Старый глупый козел!» – и прочие нелестные эпитеты. Одевшись, Вульфвер наверняка собирался пойти за Скеаттом и обнаружил бы Свеальма. Радгар исчез в лесу.
Когда он снова вернулся к избушке, между деревьями уже сновали с неестественно высоким писком летучие мыши. Летучие мыши не пугали его; он только завидовал их умению видеть в темноте, потому что дорогу ему пришлось искать, полагаясь только на память, а темнота в лесу стояла почти полная. Стены кратера отрезали почти весь отсвет летних сумерек; ночь стояла безлунная. Спрятавшись в лесу, он проследил за тем, как Вульфвер ведет Скеатта и вьючную лошадь в туннель, потом расседлал Свеальма и пустил его пастись на той поляне, откуда только что увели вьючную лошадь. Немного свежей травы этому здоровяку точно не повредит.
Стоило Радгару показаться во дворце, и его никогда больше не пустили бы в Веаргахлейв, так что удовлетворить свое любопытство он мог только сейчас и больше никогда. Особенно его интересовал таинственный заклинатель. Любой, кто называет Вульфвера вонючим недоумком и колотит его посохом, достоин уважения за точность суждений. «Хильфвер» означает «Полчеловека», и это прозвище тот явно получил, потеряв руку и ногу. На вид он был стар, но ловкости своей пока не лишился. При необходимости Радгар мог бегать очень быстро, но все равно этот фейринг достаточно опасен. Папа, возможно, знал, какие дела дядя Сюневульф и окуста Вульфвер имели с заклинателем, а мог и не знать, и в последнем случае ателинг Радгар снова становился героем. Даже хорошо, что он отослал Эйлвина домой рассказать, где он. Если он не вернется до утра, прибудут подкрепления.
Он ни разу еще не оставался на ночь на улице. Мама будет визжать на две октавы выше жаворонка. Если он не герой, значит, непутевый щенок, сующий нос туда, куда не позволено, и в таком случае расплата будет ужасна: прости-прощай Свеальм, зато драить конюшню он будет вместе с фраллями много месяцев подряд, а уж порка будет такая грандиозная, что о ней впору будет слагать баллады скопам. Уж лучше тогда завалить туннель камнями и поселиться в этой долине еще одним отшельником.
В лесу стояла такая тишина, что он услышал стук прежде, чем увидел свет. Дверь хибары и ставень окна прилегали к стенам неплотно, да и в самих стенах было столько щелей, что избушка светилась, как небо в звездную ночь. Дым валил из каких угодно щелей за исключением дымохода. Кто-то нарубил старику дров, ибо сам он никак не справился бы своей единственной рукой со здоровым колуном, торчавшим из колоды. Впрочем, ритмичный стук изнутри доказывал, что по чему-то колотить старик все же способен. Радгар постучал в дверь.
Стук стих, и он не слышал ничего, кроме потрескивания огня.
Выждав несколько томительно долгих минут, он постучал снова. На этот раз ответом ему был резкий голос:
– Кто будит мертвеца? Здесь только гниющие кости да застарелая ненависть. Беги прочь, покуда можешь!
Радгар толкнул дверь, и она со скрипом отворилась на кожаных петлях. В полумраке висел белой пеленой дым, от которого защипало в глазах, поэтому он опустился на карачки и пополз дальше так, зная, что у самого пола дыма должно быть меньше. Очагом служили выложенные кругом посередине комнаты камни. Заклинатель-пугало сидел на земле спиной к входу, вытянув настоящую ногу рядом с деревянной, но мешок на его голове сполз в сторону, открывая клочковатую седую бороду, – похоже было, его надевали впопыхах. Маленький топорик и груда растопки у него под рукой объясняли природу стука.
– Изыди! – каркнул старик. – Изыди, покуда проклятия мои не сгноили плоть твою на костях твоих!
Радгар захлопнул дверь и подвинул несколько корзинок и ведро так, чтобы подойти к огню и сесть, скрестив ноги.
– Мне нужно знать, когда я должен буду убить Вульфвера. – Еще ему не помешало бы, конечно, что-нибудь поесть, а еще уютное место, чтобы спать. От потемневшего горшка, булькавшего на углях, исходили аппетитные запахи, а вот с уютом здесь явно было туговато. Даже дома фраллей обставлялись побогаче: ни стола, ни стульев, вместо кровати – охапка веток с набросанными поверх них шкурами. Остальную меблировку составляли грубо слепленные глиняные горшки и пара дубовых сундуков. На стенах ни одной полки, зато напротив двери висел меч – и довольно дорогой, насколько он мог судить, разглядывая его сквозь дым. На крышке одного из сундуков лежало несколько книг и свитков, а также стояла чернильница и связка гусиных перьев… как, интересно, этот калека точит их одной рукой? Должно быть, заклинатель постоянно жил на уровне земли, словно дикий зверь. Наверное, с одной рукой и одной ногой ему даже вставать и садиться трудно. Он повернул голову, чтобы взглянуть на гостя, но в отверстиях для глаз не было видно ничего, кроме черноты. По крайней мере отверстий было два, а не одно, как было бы, если бы у него осталась только половина лица. Жуть!
– Отродье слизи, кто послал тебя мучить мертвого человека, и без того настрадавшегося?
– Никто не посылал меня, эальдор. Твой глитм призвал меня, так ведь?
– Мука, мука! Кто рассказал тебе про глитм, ателинг?
Ага! Подозрения подтверждались! Если заклинатель знал, кто он, значит, Радгар бывал здесь и раньше.
– Никто не говорил мне, эальдор. Это и так ясно.
– Не давай мне никаких титулов. Я мертвец, но если ты хочешь говорить с моим трупом, называй меня Хильфвером. – Голос заклинателя упал до противного хнычущего бормотания. – Женские ласки, белые руки… Что ясно?
Не уверенный в том, о каких именно женщинах идет речь, Радгар решил не обращать на них внимания.
– Из того, что ты делал, что ты говорил. Глитм – это ведь определение проклятия, да? Ты сравнивал стихии, чтобы узнать, какая из них убьет Вульфвера. Когда ты призывал их, ты стоял на острие Смерти и звал его, и в конце концов он шагнул на острие Воды – ты сказал ему, что он утонет, но на самом-то деле он только споткнулся о кувшин, правда? Так что это не считается, а шел-то он ко мне! Он шел ко мне и упал передо мной. Я и есть проклятие Вульфвера, его смерть! – Не всякий десятилетний малец смог бы додуматься до этого, но ателингу и положено быть умнее других.
– И ты этому рад, жабеныш?
– Ты не должен говорить со мной так.
– Я буду говорить с тобой так, как захочу. Отвечай мне, пока я не заставил тебя визжать от боли. Их руки белы…
– А ты не грози мне. Я королевский сын.
Старик поднес руку к своему капюшону.
– Отвечай на мои вопросы, Эйлединг, а не то я покажу тебе свое лицо, и тогда ты никогда больше не уснешь.
Эта угроза была для Радгара новой, и ее стоило обдумать.
– Нет, я не очень чтобы хотел убивать Вульфвера, но убью, если придется. Мы ведь с ним будем соперниками за папин трон, когда он состарится. Лучше уж я убью Вульфвера, чем позволю ему убить меня. Если он не будет мешаться у меня под ногами, я его не трону.
Жуткий старик даже взвизгнул от веселья.
– Земля и вода! Да он раздавит тебя одной левой, козявка мелкая. Огонь да рыба, вот так песня… От всего нынче пахнет музыкой. Зачем ты пришел сюда?
– Затем, что мне всего десять лет. – Подобная наглость подействовала на папу один раз – всего один, и вторая попытка использовать ее оказалась весьма неразумной, но Хильфвер то ее ни разу еще не слышал.
Старик раздраженно зарычал.
– Следующей зимы ты можешь и не увидеть. И ты надеешься съесть мой обед и спать у моего очага?
– О, спасибо, эальдор!.. То есть я хотел сказать, Хильфвер. Поделиться своей едой и местом у огня было бы очень мило с твоей стороны.
– Объясняй, червяк! Смерть и горе, что волки приносят…
– Было слишком темно, чтобы ехать после Вульфвера, а если бы я поехал вперед его, он бы меня увидел.
– Нет, зачем ты вообще здесь?
– Твое заклинание призвало меня, разве не так?
– Ты хочешь, чтобы я согласился, а Эйлед пощадил бы тогда твою задницу, мальчишка!
– Ну и это тоже, – согласился Радгар. Эта защита представлялась ему весьма удачной. – Твой глитм заставил меня поступить так.
– Как мог он призвать тебя, если ты явился прежде, чем я начал его? Если ты про него даже не знал? Что на самом деле привело тебя сюда?
Радгар пожал плечами. От запаха, исходившего из горшка, он едва не захлебывался собственной слюной. В горшке варилось мясо, которое, должно быть, привез Вульфвер, ибо как может однорукий человек поймать дичь и освежевать ее?
– Я отправился на фейринг верхом на своем жеребце, Свеальме, и взял с собой только верного друга Эйлвина Леофрикинга. Я решил поглядеть на Веаргахлейв и увидел, что кто-то подкармливает веаргов. Это было унфриф, поэтому я послал Леофрикинга домой за маршалом и фейнами, а сам поехал вперед на разведку.
Заклинатель издал странный, захлебывающийся звук, который сменился затяжным кашлем. Потом подбросил в огонь несколько палок.
– Грязь и смерть! Разве не запрещал твой отец тысячу раз ходить сюда?
– Не так часто. И танист привел сюда Вульфвера – может, ты и для меня сложишь глитм? Я хочу знать свой рок.
– Рок? – взвизгнул старик. – Твой рок – умереть, как умер я! Умри сейчас, щенок, и обойдешься без страданий! – Он схватил полено и швырнул его в Радгара.
Оно угодило ему в лоб. К счастью, это было совсем маленькое полено, уже поколотое для растопки, но и его веса, помноженного на неожиданность, хватило, чтобы опрокинуть его на спину. Он больно стукнулся затылком и вскрикнул.
– Ты мне чуть в глаз не попал! – Он прижал руку к ушибленному месту и ощутил на пальцах кровь.
– И еще получишь! – выкрикнул Хильфвер. Он схватил единственной рукой свой посох и замахнулся им, словно намереваясь прихлопнуть муху. К счастью, их разделял огонь, и Радгар увидел угрозу вовремя, чтобы откатиться в сторону. Конец посоха угодил в камень и расколол его. Голова его разлетелась бы от такого удара, как сырое яйцо.
– Ты с ума сошел! – Он вскочил на ноги. – Я королевский сын!
– Ты – труп! Труп, как я! – Старик замахнулся снова, но на этот раз Радгар был начеку и увернулся без труда. – Умри, будь ты проклят! – Отпустив посох, заклинатель швырнул еще одно полено, потом третье, еще больше. Когда он потянулся за топориком, Радгар уже открывал дверь. Когда он выпрыгнул наружу, топорик просвистел там, где он только что стоял, и вонзился в стену. Он бежал в ночь.
Он пересек поляну в несколько прыжков и остановился, чтобы не налететь на что-нибудь. За его спиной хлопнула дверь, и он остался в полной темноте. От холода и потрясения у него стучали зубы, и он охватил себя руками, пока глаза привыкали к темноте. Этот жуткий старик и впрямь совсем сумасшедший! Он же взаправду пытался убить его! При мысли о застрявшем в стене топорике дрожь пробрала его еще сильнее.
Похоже, Веаргахлейв считался запретным не без оснований; его фейринг представлялся ему теперь не отважным, не разумным, а только глупым. Ушибленная голова болела. Его начал пробирать холод, от чего дрожь усилилась. Ночами в горах можно и замерзнуть, если одеться не по погоде. Он мог разжечь себе костер, используя трут и кресало у входа в пещеру, если только сможет добраться туда и если Хильфвер не собрал весь сушняк в лесу себе на растопку. Главная сложность – добраться до пещеры. По долине могли рыскать и другие безумцы. Или звери. Дикие вепри, медведи… Папа так и не смог извести волков до конца, потому что они могут переплывать с острова на остров.
Очень скоро он понял, что не попадет никуда – он просто не найдет дорогу. Пелена облаков пропускала свет только самых ярких звезд, так что даже на поляне он не видел дальше своего носа. Под деревьями царила такая же непроглядная чернота, как в пещере, так что идти было невозможно. Он застрял здесь до рассвета. Голова продолжала болеть, и кровь, похоже, еще не остановилась, потому что пальцам было липко, когда он щупал ушибленное место… впрочем, это почетная рана, славная попытка убить его. От нее может остаться хороший шрам, и тогда люди будут спрашивать его, где он его получил. Зубы стучали. Он замерзал! Он запрыгал на месте, потом принялся расхаживать взад-вперед по полянке, почти от самой двери и до места, где ветви над головой начинали закрывать небо. На ходу он проклинал про себя Хильфвера.
Почему, интересно, этот безумец так себя вел? Потому что Радгар попросил его предсказать его рок? Вульфверу-то его сказали. Нет, это Вульфвер решил, что ему сказали, а на самом деле с ответом все не так ясно. Когда Хильфвер звал его на острие Смерти, рок Вульфвера погнал его на острие Воды – или к Радгару. Но уж, конечно, Радгар не сможет стать ничьим роком, если ему суждено замерзнуть до смерти в этом лесу, не дождавшись утра. Интересно, какого рода ответ дает глитм человеку, если судьба ему – замерзнуть до смерти? Хороший повод поразмыслить в процессе замерзания. Холод не входил в число восьми стихий, хотя в настоящий момент в мире, казалось, не было ничего важнее. На октаграмме напротив Огня расположена Земля. Значит ли это, что, если бы Хильфвер сложил бы глитм для Радгара, прежде чем Радгар превратится в ледышку, Радгар оказался бы на острие Земли? Кто бы мог подумать, что острие Земли означает смерть от холода? Если бы глитм сказал ему, что его рок – Земля, он наверняка решил бы, что это означает меч или обрушившийся на него в землетрясение дом. Правда, погребенные землетрясением люди чаще умирают от нехватки воздуха, а напротив Воздуха расположена Вода. Может ли воздух стать для человека роком? Возможно, если его повесят – в таком случае слишком много воздуха будет под ним…
Ерунда какая-то! Столько способов умереть, а стихий всего восемь.
Духи, ну и холод!
Главные стихии, конечно, плохи, решил он, шатаясь туда-сюда и хлопая себя по спине и бокам, чтобы согреться, но стихии виртуальные могут оказаться и еще хуже. Допустим, человек окажется на острие Времени? Как можно умереть от времени? Гм… можно ведь умереть от возраста, то есть от избытка времени. А Случайность может означать несчастный случай. Выходит, виртуальные стихии могут значить в предсказании больше, чем основные… А как тогда быть с самим острием Смерти? Что, если Вульфвер остановился бы на острие Смерти, откуда звал его Хильфвер? Может, это означало бы самоубийство? Да, это могло бы означать самоубийство или скорую смерть. А Любовь? Любовь в качестве рока может означать предательство. Если тебе предстоит умереть от руки человека, которого ты любишь или которому доверяешь, значит, любовь и есть твой рок. Значит, виртуальные стихии и правда важнее основных! Повешение, лихорадка, потоп, падение – почти любой вид смерти, который приходил ему в голову, мог зависеть от действий одной-единственной стихии! Кроме мороза. Он снова помянул Хильфвера недобрым словом.
Как скоро у него пальцы начнут отваливаться на этой холодрыге?
И пока он тут замерзает до смерти, этот сумасшедший дядька сидит в своей хибаре у жаркого огня… и наверняка ест уже эту свою мясную похлебку, от которой так вкусно пахло. Когда Радгар в следующий раз проходил мимо стены избушки, он подобрался поближе и заглянул в одну из щелей, из которой сочился дым. Да, так оно и было. Хильфвер снял горшок с огня и хлебал варево из него большой костяной ложкой. Само собой, он снял свой капюшон. Поначалу все, что видел Радгар – это его затылок, но и этого было более чем достаточно. С левой стороны клочки седых волос свисали с обыкновенной розовой кожи, но вся правая половина головы представляла собой один побелевший безволосый шрам, словно с нее содрали кожу или обожгли, и линия, разделявшая эти две половины, была прямая как стрела, прямо посередине. Даже правое ухо его исчезло. Когда он чуть повернулся, чтобы подбросить в огонь еще полено, Радгар увидел на левой половине лица длинную седую бороду.
Должно быть, он выдал себя каким-то шумом, ибо чудовище у огня повернулось и посмотрело в стену, за которой он прятался. Несмотря на два отверстия в капюшоне, глаз у него был только один. Половина его лица ничем не отличалась от обычного стариковского, но вторая превратилась в белый, напоминавший кусок сыра, рубец. Даже от рта осталась лишь половина.
При виде этого жуткого зрелища Радгар отпрянул от щели и тут же вспомнил угрозу насчет того, что никогда не сможет больше спать. Ну, он и не заснет, если замерзнет! Он отполз в сторону и снова принялся ходить, хотя его ноги подгибались от усталости. Как ни коротка летняя ночь, до рассвета все равно оставались еще часы и часы. Даже увидев изувеченное лицо безумца, он готов был уснуть прямо на ходу и тогда уж замерзнуть наверняка. В Веаргахлейве были горячие источники – он видел их пар и слышал серный запах, – и даже такой безмозглый тип, как Хильфвер, наверняка выбрал себе для жилья место поблизости от одного из них. Первой загвоздкой было найти источник в темноте, второй – найти какое-нибудь мелкое место, чтобы улечься в него и не утонуть, если он вдруг заснет. Некоторые источники просто били со дна ручьев, но другие представляли собой бездонные ямы. Провалиться в одну из таких в темноте было бы незавидной судьбой. Он вздохнул и отказался от идеи понежиться до утра в горячей воде.
Он утратил чувство времени. Казалось, он провел полжизни за ходьбой взад-вперед по поляне, дыша себе на руки, время от времени устраивая бег не месте. Уши, пальцы, даже ноги горели. Холод не отпускал его – и неминуемо побеждал, ибо сил его не хватило бы до утра. Надо же, какая глупая, дурацкая смерть! Он не привык считать себя глупым.
В конце концов он заметил, что огни, мерцавшие сквозь щели в стене, начали меркнуть. Если Хильфвер позволяет огню догорать, значит, он отправился спать или собирается это сделать. Почему этому злобному старому калеке позволено мирно спать, когда он отказал в приюте благородному путешественнику? Законы гостеприимства уважают все, даже дикари в далеком Афернте – так говорил ему папа. Он поспешил к поленнице и выбрал крепкий сук, высохший, но не прогнивший. Снова к щели в стене… Хотя в избушке сделалось темнее, ему не составило труда разглядеть заклинателя – бесформенную груду на охапке веток у противоположной стены.
Радгар, крадучись, обогнул дом и изо всех сил стукнул суком по стене. Бац! Будь избушка построена из толстых бревен, удар вышел бы еле слышным, но стена из сучьев и глины содрогнулась. Он услышал, как несколько кусков отвалилось от нее, и решил, что внутри она осыпалась еще сильнее. Бац! Бац!
– Хильфвер! – завопил он. – Просыпайся! – Услышав в ответ разъяренные крики, он перестал колотить и глянул в щель. Калека сидел на шкурах, и слабый отсвет догорающего огня играл на болезненно-белой половине его изуродованной головы.
– Ты сегодня не уснешь! – Бац! Бац! – Пляши, калека! Пой свои заклинания! – Бац! Бац! Стена поддавалась, крошась под ударами. Этаким манером он успеет до утра развалить полдома. Он остановился перевести дух и послушать возмущенные вопли изнутри.
– Гниль и черви будут твоим роком! Парень, я убью тебя!
– Нет, не убьешь! – Бац! Бац! – У тебя была такая возможность, и ты промахнулся! – Бац! Бац! Бац! Бац!
Он сделал еще одну паузу перевести дух – в конце концов он вкладывал в это все свои силы, да и посмотреть на жертву не мешало. Как и следовало ожидать, Хильфвер, похоже, пристегивал свою деревяшку. Он разворошил огонь и бросил в него новых палок. Радгар снова принялся за работу, колотя на этот раз в ставень. Как раз когда тот повис на одной петле, он услышал скрип двери.
Когда заклинатель, хромая, обогнул дом, его мучитель уже исчез. Стоило старику завершить круг и взяться за дверь – его силуэт отчетливо выступил в освещенном проеме, – как пущенный из темноты камень ударил его по затылку. Другой отлетел от стены, когда тот юркнул внутрь. Третий успел угодить ему в спину прежде, чем он захлопнул дверь.