Текст книги "Муравейник"

Автор книги: Дейтон Лайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

* * *

Победные крики смолки, когда войско шестилапых неожиданно отхлынуло ото рва, и к берегу одна за одной потекли бесконечные цепочки муравьев. Они выглядели не так внушительно, головы и брюшки были у них заметно меньше, но зато каждый нес в жвалах небольшой камень, ветку, охапку листьев. Иногда двое, а то и трое рыжих, странно вывернув головы, тащили на себе огромный валун. Муравьи подбегали к краю рва, бросали свою ношу вниз, затем, ни на мгновение не задержавшись, разворачивались и так же целеустремленно трусили назад.

В общем, этого и ожидали, но все равно полувздох-полустон досады пронесся над Мерасом. Люди, да и смертоносцы тоже, надеялись, что муравьи задержатся перед рвом хотя бы до полудня.

– Чтоб вас перекосило! Поганые твари! – выругался Кештал. – Что я говорил? Завалят они его… Ювар, что делать-то, а? Надо же что-то делать?!

Мореход смолчал, но, заметив, что ополченцы из его отряда ждут ответа, сказал:

– Пусть поближе подберутся, далеко еще – не достанем. Камни только зря переведем.

Если бы рабочие сваливали свой груз в одну точку, ров был бы засыпан в самое короткое время. Но по узенькому мостику переправить всю армию было невозможно. Камни, ветки, комья земля летели в воду, мало-помалу перегораживая канаву. Кое-где из бурлящей грязной воды уже показались первые холмики. Рабочие смело ступали на них, некоторые оскальзывались на мокрых камнях, падали, часто вместе с шаткой пирамидой земли и веток.

Часть запруды уносило слабым течением, земляные комья размывала вода, но вал все рос. Наконец он достиг почти середины канавы, теперь суетливые рабочие находились уже в пределах досягаемости защитников стен. И камни полетели! С первого броска тяжелыми булыжниками раздавило или просто сбило в воду не меньше двадцати муравьев. Оторванные лапы и головы неспешно кружились в водоворотах, медленно уплывали к Старице.

– Точнее! Точнее бросайте! Не хватало еще самим ров завалить!

С каждым броском рабочих оставалось все меньше – они гибли под обстрелом, тонули в воде, искалеченные, без ног и жвал, медленно уползали от рва. Запруда постепенно перестала расти и в какой-то момент даже начала разрушаться: вода подмывала ее, уносила прочь землю, листья, легкие ветки.

И тогда на глазах у защитников города случилось то, чего так опасался Редар. Рабочие муравьи – и здоровые, и увечные – в едином порыве, словно выполняя одну им слышную команду, рванулись к берегу и горстью песчинок посыпались с обрыва.

– Великая Богиня!

Ошеломленные люди с ужасом наблюдали, как вереница рыжих тел все валилась и валилась в ров. Живой, еще шевелящийся ковер обреченных разом покрыл водную гладь почти на всю длину канавы. А сверху на них ложился еще один слой, еще и еще… Словно некая высшая сила готовила гигантский пирог – чудовищный памятник рабского самопожертвования.

Рабочих становилось все меньше, а ров был завален еще не до конца. В какой-то момент он понял, что еще немного – и некого будет слать на смерть. Тогда придется ждать, пока подойдет новая армия рабочих, пока они завалят, наконец, этот ненавистный ров.

Неужели все напрасно?! Рабочих, утонувших, раздавленных в страшной мешанине тел, конечно, не жаль – Инкубатор всегда готов вывести еще, – но время, время будет потеряно, а это даст врагу возможность подтянуть свежие силы.

Не останавливаться. Осталось совсем немного.

Он отдал новый приказ.

Вслед за устлавшими дно рва рабочими в воду рванулись передовые цепи солдат. Буро-рыжая каша медленно ворочалась, шевелилась, поднималась, точно опара, все выше и выше. Наконец, жутковатая масса достигла краев рва, и муравьиная армия, будто проснувшись от спячки, монолитной громадой рванулась вперед, утрамбовывая сотнями и тысячами лап живую переправу.

И все это – в совершенной тишине. Ни стона, ни крика боли, ни проклятия, лишь сухо шуршит и потрескивает лопнувший хитин, скрипит почти неслышно, когда марширующая поверху армия размалывает в труху еще живых сородичей цепкими зубчиками на лапах.

Зрелище невиданного жертвоприношения так поразило защитников-людей, что поначалу они даже не вспомнили о своих обязанностях. Давно уже скучали без дела камни, исходили паром кипящие корчаги на огне. Из оцепенения ополченцев вывел лишь мысленный окрик смертоносцев, повторенный вслух командирами отрядов:

– Бросайте! Не спать! Бросайте!

Муравьиное море бурлило у подножья Мераса. Старые стены, быть может, помнившие еще Прежних людей, никогда раньше не видели столь многочисленного врага. Кое-где шестилапые начали уже возводить живые лестницы, а то и просто лезли, неизменно срываясь, на отвесные стены. Приказ, толкнувший их в бой, был таким мощным, что единственным желанием, которое еще оставалось в их куцых муравьиных рассудках, было стремление убить – добраться до ненавистного врага, вцепиться жвалами, разорвать, растереть…

Плетенки с землей обрушивались на воинственно задранные кверху лобастые головы, крушили груди и брюшки. От удара сплетенные из волокон и паутины корзинки лопались, и земля оседала могильным холмиком над мертвым шестилапым. Прицельно летели камни, нанося врагу страшный урон. Увесистые булыжники с омерзительным хлюпаньем давили шестилапых в кашу. Даже если камень не попадал в муравья, все равно – ударяясь о землю, он раскалывался на летящие во все стороны куски, дробящие хитин и вчистую срубающие ноги. Чрезмерно плотные порядки муравьиной армии опять сослужили рыжим плохую службу, как и во время штурма пещерного города. Почти каждый брошенный со стены снаряд достигал своей цели.

Самый страшный урон наносили обтесанные глыбы песчаника, что еще перед минувшими дождями заготовили для ремонта стены, а вот теперь пришлось пустить в дело. Огромная каменюка, которую с трудом поднимали даже самые могучие из людей, врезалась в муравьиный строй, но не замирала, а продолжала катиться по лопающимся хитиновым брюшкам, оставляя за собой след из раздавленных тел.

Муравьи отчаянно рвались вверх. Смертоносный град выкашивал их целыми рядами, но на место убитых становились новые шестилапые. Живые пирамиды, частично уже состоящие из мертвых тел, продолжали расти несмотря ни на что.

– Кипяток! – звучно пролетело над стенами, эхом отозвалось где-то у северной стены. Значит, муравьи взяли Мерас в полукольцо и лезут не только на западную, но и на северную стену. Через мгновение ответили и на юге.

В бурлящие корчаги погрузилось разом полсотни черпаков, от души набрали курящуюся паром воду, и потянулись вниз переливающиеся струи. Солнце успело только раз блеснуть отражением в десятке кипящих водопадов – и страшное оружие обрушилось на рыжее войско, заживо вываривая шестилапых прямо в их хитиновых доспехах. Лопались от нестерпимо горячего пара глаза, подламывались дрожащие от боли обожженные ноги.

– Еще, давай еще!

Снова ухнули к земле тягучие струи. Подножье западной стены заволокло паром, из которого то и дело вываливались полуживые муравьи, делали несколько неуверенных шагов и падали замертво. Не меньше половины муравьиного войска полегло уже под стенами Мераса, а никто из его защитников еще не был даже ранен.

Кештал вывалил за гребень очередной черпак и обернулся к Ювару, блестя зубами на потном лице:

– Ну что, командир, неплохо мы их, а? Ювар качнул посеребренной годами головой:

– Рано радуешься. На море, знаешь, как говорят: не ставь мачту, пока не проверил ветер.

С хаканьем швырнул вниз камень Витаз, удовлетворенно крякнул, обернулся:

– Да что может быть, командир? Вот погляди вниз: кругом вареные мураши валяются.

Кештал поддержал бывшего колесничего:

– Да мы от них, хорошо, если половину оставили…

Ювар кивнул.

– Оставим и треть, дай срок. А вот когда камни и кипяток кончатся, тогда эта самая треть к нам и пожалует.

Действительно, кое-где, особенно на углу западной и северной стен, камни уже подходили к концу. Взмыленные подносчики падали с ног от усталости, ворочали по скатам корзины, что спешно заполняли внизу измученные женщины.

Шестилапые словно почувствовали слабину, и у сторожевой башни прямо на глазах выросли сразу четыре новые живые пирамиды. Люди Ювара и соседнего отряда метались, как обезумевшие, переправляя за гребень все, что попадалось под руку. Пирамиды вздрагивали от попаданий, рассыпались, но с неизменным упорством собирались вновь. Самая настырная достигала уже до половины стены.

Ювар по-моряцки ругнулся, прокричал:

– Не зевать! Копья у всех готовы?

Шаршиф, метавшийся по галереям за спинами защитников, уловил опасения Ювара и проник в разум бывшего морехода. Выяснив, в чем дело, он приказал двум отрядам с восточной стены – оттуда нападения не ждали, ибо Старица там пролегала почти у самого подножья, – подойти на помощь.

Корчаги с кипятком опорожнили полностью, последние камни собирали свою кровавую дань, но все же слишком скоро замелькали над гребнем щупики и покрасневшие от обжигающего пара хитиновые головы.

Защитники схватились за копья, на «раз-два!» дружно сталкивая врагов. Забавно размахивая лапами, муравьи летели вниз, сваливались на спины своих сородичей, живых и мертвых. Некоторые вставали, шатаясь, снова лезли наверх, оступались, опять падали. Большинство же с переломанными лапами еще пытались ползти, судорожно помогая себе обрубками.

Витаз смахнул с гребня очередного чересчур ретивого шестилапого, обернулся и увидел, как над перегнувшимся через гребень Кешталой вот-вот нависнет, угрожающе распахнув жвалы, уродливая башка.

– Кештал! – выкрикнул колесничий. – Сзади! Берегись!

На крик обернулся не только ткач, но и Ювар. Кештал, изогнувшись, каким-то немыслимым броском ушел от удара, и сомкнувшиеся жвалы лишь бессильно стукнулись о камень.

Ювар поудобнее перехватил копье и со всей силы метнул его в бессмысленно таращившую глаза тварь. Крепкий хитин лба он пробить, конечно, не смог, но зато ударом рыжего снесло со стены – только лапы бессильно царапнули по камню.

Кештал, все еще дрожа, поднялся с колен.

– Ф-фу! Спасибо! Как он подобрался, гад, а? Я и не услышал.

Ювар кивнул: не за что, мол. Витаз устало улыбнулся:

– А если б тварь тебя сцапала, с кем бы я к вдовушкам пошел?

– С Шалехом, вон. У него плечи шире моих – бабам больше нравятся!

– Хватит болтать! – заорал Ювар. – Потом будем языками чесать!

Словно привлеченная его криком, на гребень могучим прыжком взвилась новая тварь. Витаз резко развернулся на шорох и точнехонько, один в один, как учил Велиман, насадил нового врага на острие. Прямо в сочленение груди с головой, там, где самая тонкая хитиновая броня.

За спиной Ювар одобрительно прогудел нечто неразборчивое.

* * *

Шаршиф чувствовал, что люди сражаются на пределе. Смертельная усталость после вчерашнего рытья давала о себе знать, ополченцы стали чаще промахиваться и – как следствие – гибнуть. В отряде Ювара покалечило уже троих, соседи тоже потеряли нескольких воинов. Досталось и подошедшим на подмогу. У начала северной стены тоже было совсем плохо. Шестилапые напирали, а сил сопротивляться им почти не осталось.

Смертоносец передал свою обеспокоенность Управителю Хшасту. Двуногие, мол, сражаются доблестно, не щадя себя, но скоро совсем свалятся от усталости, если до этого их всех не перебьют муравьи.

Управитель задумался. Можно было, конечно, бросить на стены последний резерв – младших смертоносцев. Уж они-то легко разделаются с шестилапыми. Вот только… Не рано ли еще? Если наступательный пыл рыжих до конца не угас, если они успеют стянуть остатки своих сил к месту прорыва – пауки будут сметены, и не будет больше никого, чтобы остановить отчаянный напор муравьев.

Хшасту призвал на помощь всех сородичей, и могучая ментальная волна выплеснулась на голову людей. В ней было слито воедино все – искусственное мужество, иллюзия свежих сил, приказ защищаться до последнего… И люди поднялись как один! Даже раненые, зажимая руками кровоточащие раны, разили копьями прорвавшихся врагов. Кое-где муравьев хватали руками! Сразу несколько людей вцеплялись в лапы рыжей твари, тянули ее к себе за гребень, бросали на камни и разом несколько копий протыкали ошеломленного бешеным натиском муравья. Невероятным напряжением сил прорвавшиеся в паре мест шестилапые были отброшены назад, за стены.

Ювар оглядел своих людей. Зрелище было страшное: потные, измученные, осунувшиеся лица в корке запекшейся крови, руки с трудом сжимали оружие. Ополченцы тяжело дышали, шатались от усталости и ран. Еще одна атака, и все…

Муравьи подтянули последние резервы – несколько сотен солдат с южной стены, где успешного прорыва явно не предвиделось. Ни разу шестилапым там не удалось дотянуться до гребня, так что защитники еще даже не успели израсходовать запас метательных снарядов. Ополченцы там тоже выбивались из сил, но, подкрепленные группой мерасских землекопов – неумелых, зато неимоверно сильных, – держались пока крепко. Правда, и штурмовали южную стену не с таким упорством. Можно было подумать, что этот рыжий отряд просто отвлекает часть людских сил на себя.

И вот все еще огромная муравьиная армия, хотя и оставалось в ней не больше пятой части солдат, ринулась в последний яростный штурм. Снова молниеносно выросли живые лестницы. Сил отбиваться уже не было.

– Навались! – хриплый рев нескольких глоток.

Сразу на три копья поднимают выскочившего из-за гребня шестилапого, сбрасывают назад. С криком падает, обняв искалеченную ногу, Шалех, по измученному телу проносятся жесткие муравьиные лапы. Битаз отбрасывает муравья во двор, на камни, но и сам, кажется, вот-вот упадет без сил.

Страшно закричал Кештал – зазубренные клинки жвал проткнули ткача насквозь, и, увлекаемый тяжестью еще живой добычи, убийца-муравей свалился со стены.

– Кешта-а-ал! – выкрикнул Витаз, рванулся к стене. Из-за гребня ему навстречу уже лезло рыжее, сверкающее хитином, чудовище, но могучий колесничий одним ударом раскроил голову проклятой бестии и перегнулся через стену. Поздно. Разве отыскать теперь труп несчастного Кештала в смердящем месиве измятых муравьиных тел?

Вдруг взметнувшиеся снизу жвалы сомкнулись на горле Витаза, колесничий дернулся, потянулся за копьем, но муравей уже сжал челюсти, и обезглавленное тело скатилось прямо к ногам Ювара.

«Все, – с пронзительной тоской подумал командир, – конец нам».

Это понял и Хшасту. Неслышный приказ – и на галереи неуловимыми тенями взлетели пауки. Свежие, полные сил, могучие.

Зная, что даже мощные волны страха не принесут пользы, а парализующая воля может поразить защитников-людей, Фефн еще вчера запретил смертоносцам во время боя пользоваться привычным оружием.

Хшасту еще раз повторил приказ Младшего Повелителя и вместе со всеми кинулся в атаку.

Смертоносцы сцепились с шестилапыми. Теперь пауков собралось куда больше, чем в Валеге, а условия сражения оказались гораздо лучше, чем в Юте, где одиночные смертоносцы были вынуждены едва ли не в чистом поле биться сразу с десятками муравьев.

Началась безмолвная и жестокая схватка. Здесь не давали и не просили пощады. Сила ломила силу: жвалы вцеплялись, пытаясь разодрать врага на части, удары могучих ног опрокидывали, ядовитые хелицеры перекусывали все, что попадалось им в пасть – ноги, жвалы, усики, бывало, что и мощные, бронированные хитином, головы муравьев, которые с оглушительным треском лопались под сильным напором…

Фефн оставил в Мерасе семнадцать черных смертоносцев, обученных управлять, и почти полсотни бурых пауков. Сила огромная. И муравьи впервые почувствовали, что им противостоит противник, по крайней мере, не слабее их самих. Численное превосходство шестилапых позволяло им некоторое время оборонять два захваченных на западной стене пятачка, но не более. Продвинуться вглубь города рыжие не могли. А смертоносцы все сжимали капкан вокруг яростно отбивающихся муравьев, хотя и сами несли потери. Уже пять неопрятных бурых туш валялись на галерее в луже крови и внутренностей, еще девять пауков с трудом выползли из боя на обкусанных лапах.

Обессилевшие от ран и нечеловеческой усталости ополченцы по одному, по два поднимались на ноги и шли на помощь своим Повелителям. Впервые без приказа. Просто многие поняли, что битва застыла на одном месте, в неустойчивом равновесии, и даже малейшая помощь, несколько брошенных в бой воинов, способны переломить ситуацию, вырвать, наконец, у шестилапых долгожданную победу.

К сожалению, в полной мере исполнить приказ Фефна восьмилапым не удалось. Смертоносцы за сотни лет своего владычества настолько привыкли полагаться на ментальную мощь, что то и дело инстинктивно пускали в ход свое невидимое оружие. Особенно, когда чувствовали, что их жизни угрожает опасность. Пауки ничего не могли поделать – негативная реакция сразу же выливалась в удар воли, это уже давно вошло в привычку.

Как и раньше, в Юте и Валеге, сначала волны паники не действовали на муравьев. Они словно бы и не замечали ужасной ментальной бури, бушующей вокруг. Зато в страхе разбежались немногочисленные ополченцы, последние защитники, которым много и не надо было. Державшиеся только за счет надежды на победу, сверх обычных своих сил, пережившие гибель многих товарищей, люди не выдерживали жестоких паучьих ударов и бежали. Некоторые тут же попали в жвалы шестилапым, несколько человек, с криками ужаса бросившиеся прочь не разбирая дороги, свалились с галереи прямо на камни внутреннего двора.

Сгрудившиеся внизу жители Мераса, в основном женщины, испуганно ожидавшие конца схватки, громко вскрикнули, когда прямо перед ними рухнули на камни несколько изуродованных тел. Самое страшное было то, что даже с переломанными ногами, с треснувшими ребрами и разбитой головой, они пытались уползти подальше от волн панического ужаса, накатывающих с галереи.

Оставшись без поддержки людей, смертоносцы гибли все чаще. И все чаще стегал шестилапых яростный ментальный удар. Наконец кто-то из обреченных пауков в отчаянии излучил смертельную волну – просто приказал врагам умереть. Несколько муравьев, сгрудившихся вокруг смертоносца, упали как подкошенные. Обрадованный, он усилил напор, поделился «открытием» со своим сородичами.

Разом все пауки ударили по муравьям черной волной смерти. По передовым шеренгам рыжих как будто невидимый мор пронесся – они беззвучно валились на землю. Но вот сила переросла критический предел, и случилось то же, что и в Валеге. Муравьи, которые ощутили на себе чужое воздействие, впали в боевую ярость. Правда, не все – видимо, тут все же сказывалась сила ментального удара. Жалкие остатки шестиногого воинства с неистовством безумцев ринулись на смертоносцев. В свой последний бой, когда уже не важно, живой солдат карабкается по трупам сородичей, чтобы вцепиться в головогрудь врага, или мертвый, лишь бы убить еще одного ненавистного врага.

Если бы не это… Может быть, смертоносцы все же смогли бы перебить шестилапых всех до единого. А так изрядно поредевшим паукам удалось лишь сбросить немногих выживших муравьев со стен и предотвратить окончательный разгром.

Это была еще не победа. Но, по крайней мере, смертоносцы и их слуги впервые в этой войне отбили штурм и сохранили город в целости. Армия вторжения шестилапых была уничтожена почти полностью. Немало времени им теперь потребуется, чтобы из-за холмов подошло новое подкрепление.

Однако успех достался смертоносцам дорогой ценой. Из семнадцати Повелителей погибло десять, четверо пауков было искалечено. Целых и невредимых осталось всего трое. Людские потери вообще невозможно было сосчитать. Ополченцы старого отряда пали все до единого, из восьмидесяти человек вчерашнего подкрепления выжили лишь семеро. Среди них – Ювар и, как ни странно, Керьяла.

У муравьев не было сил для нового штурма, стены Мераса стало некому оборонять. Обе стороны, не сговариваясь, остановились друг напротив друга, чтобы подкопить силы, пополнить армии для новых сражений. Война застыла, словно богомол перед прыжком, и на несколько восходов все замерло в неустойчивом равновесии.

* * *

Он был недоволен. Дважды! Уже дважды мягкотелые двуногие срывали его планы. До сих пор сражается то Жилище в скалах, и ему никак не хватает сил взять его штурмом. Здесь, в Долине, он рассчитывал рассечь оборонительную цепь Жилищ, преграждающих путь в глубину плодородной земли, а потом всеми силами обрушиться на ненавистное обиталище двуногих – тогда им не поможет и прирученный Древний Враг. А теперь – армия уничтожена, окруженное водой Жилище стоит, как и раньше; для новой атаки нужно не меньше шести дней, надо дать народиться свежим солдатам. Но и враги его не будут сидеть без дела. Им известно теперь направление удара, они еще больше укрепят свое Жилище, подтянут силы.

Надо во что бы то ни стало ускорить рост армии. Он отдаст Инкубатору приказ: расширить площади родильных пещер, использовать особый запас – яйца с нижнего уровня, что хранятся уже не первые дожди именно на такой случай. Это – его резерв, его новая армия. Победная армия.

ГЛАВА 7

РЕДАР

Всю ночь Ная просидела рядом с бесчувственным Редаром. У несчастного парня то и дело начинала идти кровь из носа и ушей, он стонал, бессильно корчился, пытаясь хоть как-то унять пульсирующую в голове страшную боль. Ная только и могла, что прикладывать к его лбу влажную тряпочку, стирать кровь, да целовать, заливаясь слезами жалости, лицо этого странного человека.

Кто он такой? Почему именно он, дикий пустынник, смог пробудить в ней то, чего она уже перестала и ждать? Хотя, может быть, именно поэтому? Тем, что совершенно другой, что не похож на всех, кого она знала. Разве что Велиман немного походил на Редара. Но мастер войны повидал уже много больше сорока дождей, да и, кроме того, был он скрытен и недоверчив. Впрочем, было бы нелепо ожидать иного от человека, проведшего первые пять лун плена у смертоносцев среди мокриц, по колено в склизкой жиже. А потеряв еще и глаз, Велиман не стал относиться к смертоносцам терпимее.

Великая Богиня! Нае было очень страшно, ее бросало то в жар, то в холод. То ей начинало казаться, что Редар вот прямо сейчас умрет у нее на руках, и она никогда больше не услышит от него ни единого слова. То она представляла, как он очнется, окинет ее привычным ненавидящим взглядом и снова язвительно поинтересуется: «Зачем ты пришла ко мне, Управительница Ная?"

А больше всего на свете девушка боялась, что боготворимый ею Повелитель призовет Редара к себе, потребует выдать, наконец, тайну огненной смерти, а когда изобретатель откажется, в ярости расплющит его разум одним сильнейшим ментальным ударом.

Ная всхлипнула. Слезы текли по ее щекам, но она не замечала их, шептала что-то, непонятное даже ей самой, лишь бы он остался жив, лишь бы…

В этот момент Редар открыл глаза.

– Почему ты плачешь?

Его тихий голос словно открыл какой-то невидимый заслон, и девушка громко, в голос разрыдалась. Пустынник даже опешил. Вид плачущей женщины привел его в некий ступор. Юноше казалось, что надо сделать хоть что-то, как-то успокоить. Да он бы и с радостью, если б умел…

– Что случилось, Ная? Не плачь…

– Я… я… не хочу, чтобы ты умер.

– Да я пока не собираюсь, – слабо улыбнувшись, сказал Редар.

Жесткая, непреклонная Управительница Ная, которую многие в Акмоле побаивались едва ли не так же, как любого из смертоносцев, готова была смеяться от радости и петь во весь голос за одну только эту улыбку.

«Видела бы меня сейчас Лези», – мельком подумала она.

Редар закашлялся, из носа снова брызнула красная струйка. Ная стерла кровь, нежно коснулась его щеки.

– У тебя очень ласковые руки, – прошептал Редар.– Почти как у моей мамы.

Ная уже знала из рассказов Редара, что его родителей убили смертоносцы. Раньше такое возмездие, когда за смертоубийство Повелители мстили всем окрестным людям, чтобы даже мысли ни у кого не возникло повторить страшное преступление, казалось ей единственно правильным. Ну, как еще можно приучить к порядку диких пустынников? Но теперь, когда она поняла, что ни за что, расплачиваясь за чужую вину, погибли мать, отец и маленькие братья Редара, Ная была готова чуть ли не ненавидеть вместе с ним тех троих смертоносцев, которые совершили эту страшную и бессмысленную месть.

Свою мать Ная очень любила. И не смела даже представить, что доброй и всепонимающей мамы, с которой не нужно быть твердой и властной Управительницей, а можно побыть просто любимой дочкой, вдруг бы не стало. Как же она тогда без нее?

Девушка подтянула к себе глинянку с водой,

смочила в ней тряпочку, положила на лоб Редару. Он расслабленно закрыл глаза, проговорил:

– Мама очень любила меня. Мне всего пять дождей минуло, когда я заболел песчанкой. И мама тогда целыми ночами сидела рядом и вот так же, как ты сейчас, вытирала мне лоб. Только не платком, а рукой.

Она сейчас же сунула в плошку ладонь и коснулась ею лба пленника.

– Так?

– Угу. Только у тебя рука меньше.

– Тебе легче?

– Когда ты рядом – да. Странно это, наверное. Еще вчера я считал, что ты приходишь ко мне по приказу своего Повелителя. И очень сильно ненавидел тебя за это.

– А сейчас?

Спросила и почувствовала, как екнуло в груди. Что он ответит?

– А теперь – нет. Только я не понимаю, что ты увидела во мне? Ваши парни намного красивее…

Ная гневно вскинулась:

– Да не нужны мне наши! У них на уме только одно! А когда получают отказ, начинают болтать всякие гнусности – про то, что я чуть ли не с Повелителем…

– Песчаная буря! Ты же Управительница! Кто ж на такое осмелится?

– А они в глаза не говорят, они за спиной шепчутся. Этим ты и понравился мне, Редар. Тем, что говоришь и делаешь одно, тем, как ты ненавидишь моего Повелителя и не скрываешь этого даже перед ним, хотя и знаешь, чем это кончается… Ты смелый и честный… и не болтаешь по пустякам…

Редара аж передернуло. Да с такой силой, что Ная обеспокоенно склонилась над ним – что с тобой? А он отчетливо вспомнил день гибели Крегга. Они сидели тогда у Плачущего потока, Кира щебетала что-то без умолку, он почти не слушал и улыбался – ему впервые после смерти родителей было по-настоящему хорошо, словно он на короткое время вернулся домой. Те же самые слова произнесла тогда Кира в ответ на вопрос Редара, чем же он такой особенный?

«А ты другой. Смелый… честный… по пустякам не хвастаешься."

Кира! Как он мог забыть!

Ная заметила, как побледнело лицо Редара, вытянулись в ниточку его губы.

– Ты что?

– Ничего, так…

Девушка почувствовала какую-то недоговоренность, но настаивать не стала: незачем Редару сейчас волноваться и спорить. Она перевела разговор на другое.

– Тебя мама как называла в детстве?

– Реди, совсем маленьким когда был – Редиком. А тебя?

Ная почему-то покраснела.

– Малей… Я совсем маленькой родилась, вот и прозвали так. Меня даже поначалу… – Ная вдруг резко замолчала, удивленно прислушиваясь к себе. Она чуть было не рассказала Редару самую страшную свою тайну. Мама рассказала об этом, только когда дочь стала Управительницей. У смертоносцев был очень жесткий отбор детей – уродливых и слабых убивали сразу же после родов, чтобы не портить породу. Восьмилапые предпочитали, чтобы им служили большие, мускулистые мужчины и высокие, плотные женщины. Ная тоже чуть было не попала в отсев, ее жизнь спасло поистине чудо.

– Не хочешь говорить?

– Потом, Редар, хорошо? Сейчас не хочу вспоминать? Скажи лучше: а как тебя ласково называют девушки?

Опять! Редар вздрогнул. Второй раз по самому больному месту. Да что же такое!

– Как и мама. Реди.

– И много их?

– Кого?

– Таких девушек?

– Одна есть.

С чисто женской прямотой, чувствуя, как под ее ногами разверзается бездонная пропасть, Ная спросила:

– И ты ее любишь?

Редар долго не отвечал. Молодой Управительнице показалось даже, что он заснул. Но вдруг тихо-тихо пустынник прошептал:

– Мне без нее очень плохо, Ная, правда. И я очень боюсь за нее. Как бы чего не случилось. Она совсем одна там осталась.

Ная сглотнула набежавший комок, спросила почти спокойно:

– И как ее зовут?

– Кира…

Нет, она не выбежала из подземелья, крикнув на прощание что-нибудь обидное. Даже не отвернулась, чтобы скрыть душившие ее слезы. Просто ее руки, такие добрые и ласковые, вдруг неожиданно перестали быть приятно прохладными, а сделались невыносимо холодными, просто ледяными. И голос изменился. Сделался чужой, далекий, будто с другого конца длинного пещерного коридора.

– Она тоже из пустыни?

– Нет, она из… – Редар осекся. А что, если весь разговор ради этого и затеян?

Как зовут? – Кира. – Откуда? – Из пещер. – А где пещеры? – В скалах. – А где скалы? – Ну, и так далее… И прислушивается прямо сейчас к его разуму какой-нибудь смертоносец, ожидая, когда же он вспомнит пещерный город, его расположение, секретные входы и выходы…

– Извини, Ная, что-то у меня голова совсем не соображает, давай не будем пока разговаривать, ладно?

– Как хочешь.

Обидчивая покорность девушки вконец расстроила Редара, он почти уже решил перед ней извиниться, но тут голова у него и вправду разболелась не на шутку. Он обхватил виски руками, застонал и потерял сознание.

Очнувшись, он не мог сразу сказать, сколько времени прошло. Вроде бы, ничего не изменилось – то же подземелье, те же мерзкие стены, гнилостный запах мокриц, единственное светлое пятно – лицо склонившейся над ним Наи. Глаза у нее все так же влажно блестели. Редар неожиданно понял, что раньше не обращал внимания на их цвет. Столько раз смотрел в ее лицо, а цвет глаз так и разглядел! Они были голубыми, как утреннее небо над Солончаком. Захотелось вот прямо сейчас подняться на гребень бархана, обнять руками и всей душой эту бесконечную синеву и раствориться в ней.

«А у Киры глаза темные, – опять совсем некстати подумал он. – И глубокие, как Бездонный колодец. Смотришь в них, и кажется, что проваливаешься глубоко-глубоко. И нет никакого желания всплывать на поверхность».

– Я… Сколько я…

– Долго. Утро скоро.

– И ты все это время здесь сидела?

– Ну, да. Что же, мне надо было тебя таким бросить?

– Нет, наверное. Не знаю… Ты же не выспалась из-за меня?

– Ничего. Успею еще.

– А почему ты опять плакала?

– Тяжело тут одной сидеть…

– Бедная… Спасибо тебе.

Ная даже перестала дышать, опасаясь пропустить хоть слово.

– Правда, спасибо. Мне… мне легче становится, когда кто-то рядом. А под твоими руками голова совсем не болит.

За эти слова девушка была готова ему многое простить. Даже подружку из песков. Мир был восстановлен. И еще долго звучали в темноте подземелья тихие голоса. Наконец Редар попытался отправить Наю спать:

– Да у тебя глаза слипаются! Еле сидишь. Пойди, поспи хоть немного.

Конечно, Ная вмиг обиделась: она могла бы с ним хоть всю жизнь так просидеть, а он… Глаза ее с предательскими слезинками засверкали. Ах, так, мол, ты меня выгоняешь! Я тебе уже надоела! Редару стоило больших усилий объяснить, что он имел в виду.