Текст книги "Сумерки людей"

Автор книги: Дэймон Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Удар вовсе не выглядел внушительным, однако краснорожий мигом обмяк, и дальше его уже потащили просто как мешок с отрубями. Остальные экскурсанты тоже заторопились вниз. Пострадавшей даме помогли подняться, и она быстро нагнала экскурсию.

Немного задержавшись, Дик споткнулся о плотный и тяжелый бумажный мешок. Из мешка тут же во все стороны полетела белая пыль. Любопытства ради Дик нагнулся и прочел надпись на запорошенной этикетке. «НЕГАШЕНАЯ ИЗВЕСТЬ», – значилось там.

На полпути вниз по лесенке Дик догнал Клая.

– Слушай, – выдохнул он. – Ведь тот офицер и правда срак. Я сам видел клеймо. Но он ударил человека. И от души ударил.

Клай равнодушно кивнул:

– Ему даны инструкции.

– Ну и что? – загорячился Дик. – Все равно нельзя, чтобы сраки избивали людей. Как думаешь, что ему за это будет?

Клай взглянул на друга с легкой улыбкой.

– А сам-то ты как думаешь? – спросил он в ответ.

Все молча вошли в кабину и спустились вниз. Бледный как смерть офицер охраны глядел прямо перед собой. Краснорожий, тяжело дыша, висел на руках у двух других охранников. Добравшись до нижнего этажа, охранники усадили своего клиента в уголок. Офицер сразу же куда-то позвонил. Никого из них Дику больше встретить не довелось.

Глава 10

На приеме у Мелькера, как всегда, толпилась самая пестрая публика. Сам Мелькер, как ни странно, тоже был здесь – мерзкий гном с воистину отвратительной бороденкой. Покои он занимал обширные, но порядком обшарпанные, ибо, несмотря на какие-то связи в армии, сам Мелькер (так, по крайней мере, казалось Дику) был полный нуль. И почему на его субботние приемы стекался чуть ли не весь Орлан, оставалось для Дика неразрешимой загадкой. Но раз все ходят, значит, надо ходить. Увеселения, впрочем, были здесь вполне приличные – сегодня, к примеру, выступила весьма искусная танцевальная пара и комик, некогда приписанный аж ко Двору. Но ближе к одиннадцати вечер, как всегда, превратился в невыносимую скучищу. Все хорошенькие женщины начали расходиться, официанты вместе с напитками вдруг куда-то запропастились, а внимание публики стали тщетно пытаться привлечь разные старперы вроде полковника Розена. Доблестный полковник в тысячу первый раз принялся пережевывать славные эпизоды войны за Установление Порядка. По всей гостиной люди тут же принялись зевать от скуки. В этот самый момент Дик вместе с компашкой знакомых обычно испарялся в поисках более интересных собеседников женского пола.

Но на сей раз стоило только Дику направиться на выход, Клай ухватил его за рукав.

– Куда ты так рано? Погоди.

Дик кивнул в сторону полковника Розена, что командным голосом вещал с другого конца зала про какую-то дребедень, и недоуменно спросил:

– Что, этого слушать? Нет уж, уволь. Но Клай упорно не отпускал его рукав.

– Потерпи. Я зря говорить не буду.

Заинтригованный и озадаченный, Дик подыскал себе свободное местечко и принялся внимательно наблюдать за происходящим. Еще какое-то время картина становилась только все более и более безрадостной. А потом, когда из зала вывели одного вдребезги пьяного гостя, атмосфера вдруг чудесным образом изменилась. Полковник Розен заткнулся и налил себе бокальчик неразбавленного, меж кресел опять засновали официанты, послышались невнятные разговоры и негромкий смех. Даже люстры стали, казалось, ярче.

Дик огляделся. Большую часть публики составляли теперь зрелые мужчины. Юнцов и стариков было совсем немного. Женщин осталось всего трое – две пристроившиеся бок о бок солидные матроны, каждая с личным лакеем под рукой, а в дальнем углу – молоденькая, но уж больно невзрачная девушка.

Расположившийся у камина Мелькер, привлекая внимание окружающих, позвенел бокалом о бокал.

– Дамы и господа, – начал он, – предмет нашего сегодняшнего обсуждения – «Рабство». Полковник Розен, не затруднит ли вас для начала изложить традиционный взгляд на проблему?

Дик еле слышно застонал. Тем не менее Розен, лысый здоровяк на шестом десятке, возмущенно на него покосился. Потом все же начал: – Рабство представляет собой институт, присущий любому цивилизованному обществу – от глубокой древности до наших дней. В широком смысле можно сказать, что ни одна эпоха расцвета науки и искусства не обходилась без принудительного труда – то есть без рабства. Следует различать…

– Протестую! – воскликнул бравый смуглокожий мужчина, энергично грозя Розену своей курительной трубкой. – Не станете же вы утверждать, что средневековый крестьянин был рабом!

– Обязательно стану.

– Но он был не рабом, а крепостным. Тут существенная разница. Крепостной приписывался к определенному наделу земли…

– Совсем как тыква, – негромко сострил кто-то над самым ухом у Дика.

– …и продать его можно было только вместе с этим наделом. Тогда как раб являлся безраздельной собственностью хозяина, и тот мог продать его, когда заблагорассудится.

– Председатель постановляет, – вмешался Мелькер, – что полковник Розен вправе называть крепостного рабом, если ему так угодно. Пожалуйста, продолжайте, полковник.

Дик обернулся и увидел, что к нему вместе со своим креслом пододвигается Клай.

– Что тут происходит? – шепотом спросил он.

– Собрание Философского клуба, – ответил Клай. – Заткнись и слушай. Может, что и усвоишь.

– Итак, – продолжил полковник, – следует различать системы индивидуального рабства, классового рабства и рабства машинного. Последнее, введенное в эпоху так называемой Индустриальной революции, положило конец обычной практике индивидуального рабства в Европе и Америке, однако породило новую форму классового рабства, а именно – рабство промышленное. Впоследствии…

– Минутку, полковник! – вдруг с жаром воскликнула юная дурнушка. – Люди тогда были свободны! На Североамериканском континенте царила демократия! Люди могли по собственному усмотрению менять место работы!

– Но работать-то им все-таки приходилось! – коварно заметил полковник.

– Ну, если так ставить вопрос… да, при тогдашней денежной системе они вынуждены были работать, чтобы получать доллары. Но это же совсем другое дело! У них был выбор! Выбор! Как вы не понимаете…

– Выбор у них был один-единственный – работать или голодать, – отрезал полковник. – А разница между…

– Нет, это невыносимо! Поймите, полковник! Эти люди были самыми высокооплачиваемыми работниками в истории человечества! У них были телевизоры, автомобили…

– Ха! – разгорячился в ответ и Розен. – У моих рабов тоже есть телевизоры! А автомобили им ни к чему. Впрочем, если понадобятся – на здоровье! Но факт остается фактом. Распоряжаться собственным временем те люди не могли! Тут-то и кроется существенная разница между свободным и рабом – как его ни назови. Крепостным ли, батраком, вилланом, фабричным рабочим…

– Солдатом, – вдруг вставила одна из матрон. Розен побагровел и заиграл желваками.

– Простите, леди, но я – человек обеспеченный. И служу добровольно. Я в любой момент могу подать в отставку…

– Призываю миссис Максвелл к порядку, – негромко, но твердо рассудил Мелькер. – Председатель также доводит до сведения мисс Флавин, что согласно собственному определению полковник вправе называть рабами и фабричных рабочих. Итак, полковник, полагаю, вы уже недалеки от окончательного вывода?

– Именно. Если мне дадут его сделать, – буркнул Розен. – Итак, машинное рабство, или рабство машины, приветствовалось как великое достижение цивилизации. Считалось, что оно устранит нужду в человеческом рабстве и сделает всех свободными людьми. Одним словом – чем больше работы у машин, тем больше досуга у людей. – Тут сразу человек пять нетерпеливо подняли руки, но председатель их проигнорировал. – А теперь рассмотрим Гамно, последнее достижение машинного рабства…

– Не рабства, а производства… – опять возбужденно начала мисс Флавин, но Розен махнул ей рукой, призывая дать ему закончить.

– Еще одну минуту! Итак, Гамно выполняет все функции машин Индустриальной эпохи, исключая тем самым необходимость в человеческом труде. Гамно генерирует энергию, производит абсолютно все, начиная от реактивных самолетов и кончая зубными щетками. Оно может заменить любую деталь любого механизма. Причем все это при нулевых затратах на сырье и материалы и при абсолютном минимуме контроля со стороны человека. Но… – Тут полковник выдержал эффектную паузу. – Гамно не может убрать комнату, застелить постель или соорудить вам, мисс Флавин, прическу. Также оно не способно носить оружие. А ведь чем больше у вас досуга, тем выше ваша потребность в бытовых услугах. Так что вот вам результат: машинное рабство порождает рабство человеческое. И вот вам доказательство: теперь мы достигли самого высокого отношения количества рабов к количеству свободных за всю историю человеческого общества. Примерно пятьдесят к одному. А здесь, в Орлане, вообще триста к одному. Вы, господа моралисты, можете сколько угодно спорить, но факт остается фактом. Так есть, и иначе быть не могло. – Под рукой у полковника оказался добрый бокал спиртного. Розен поднял его в ироническом салюте, осушил до дна и со стуком поставил на место.

– Хорошо-хорошо. – сказал Мелькер, звоном бокалов снова призывая собрание к порядку. – Прекрасно, полковник. А теперь, раз вы бросили такой открытый вызов моралистам, представленным здесь, в частности мисс Флавин, давайте выслушаем и их аргументы.

– Во-первых, – негодующе начала дурнушка, – мы не моралисты, как угодно называть нас прожженному ретрограду полковнику Розену. Мы гуманисты! Это этическая позиция, а если полковнику Розену неведома разница между этикой и моралью, то я не стану тратить время на то, чтобы ему эту разницу разъяснять.

Тут мисс Флавин взяла короткую передышку, но почти сразу же продолжила:

– Итак, полковник Розен только что доходчиво объяснил нам всю неизбежность рабства. Однако в его доводы вкралась одна очень маленькая неточность. Ведь потребовалось пять лет жесточайшей войны и истребления сотен тысяч людей, чтобы установить ту самую так называемую неизбежную систему, которая сегодня нас так прекрасно устраивает. Систему, которая – и с этим не станет спорить даже полковник Розен – отжила свое еще полтора века назад. Да, конечно, Гамно представляет собой венец всего технического прогресса. Разве мы этого не понимаем? Ведь за последние пятьдесят лет не было сделано ни одного мало-мальски значимого технического открытия! Ни одного! И неудивительно, когда перед нами наглядный пример того, что может сделать с миром одно-единственное изобретение – это самое Гамно! Мы уже просто боимся того, что сотворит с нашей так называемой неизбежной системой еще одно подобное изобретение!

Раскрыв рот от изумления, Дик повернулся к Клаю. Ничего подобного он никогда не слышал. И даже представить себе не мог. Но Клай удобно развалился в кресле и потягивал сигару с таким видом, будто здесь высказывали более или менее интересный прогноз погоды на ближайшие сутки.

– У меня вопрос! – выкрикнул из другого конца зала ученого вида мужчина со старомодными очками на носу. – А как насчет войны? Считает ли мисс Флавин, что ее можно избежать?

Дурнушка повернулась лицом к очкастому.

– Считаю, доктор Беласко. Более того, могу утверждать это с полной уверенностью. Вы, подобно всем прочим апологетам насилия, полагаете, что вашу точку зрения подтверждает сама история. В смысле, что войны были всегда, а следовательно, они неизбежны. Пользуясь вашей же ребяческой мотивировкой, можно утверждать, что поскольку в истории человечества бывали периоды мира, то, следовательно, и мир неизбежен.

– Ага. В промежутках между войнами, – проворчал полковник Розен. – Мужчина – животное воинственное. А женщины – всего лишь особый вид болтливых сорок.

– Простите, но мы несколько уклонились от темы, – вмешался Мелькер. – Если вас, мисс Флавин, не затруднит, то все мы, без сомнения, с интересом ознакомились бы с той альтернативной системой, которую предлагает ваша группа.

– Не затруднит, – ответила девушка, не сводя пристального взгляда с полковника Розена. – Мы – гуманисты. И это говорит само за себя. Мы считаем, что у каждого человека существуют этические обязанности по отношению к себе подобным. Мы считаем, что ценность любой системы измеряется степенью уважения, проявляемого ко всем человеческим существам, а не только к членам привилегированного класса. И с этой точки зрения нынешняя система позорна и несостоятельна.

– Ах так! – командным голосом прогремел Розен. – Ну, если следовать такой логике, то давайте забьем коней – ведь они яиц не кладут!

Послышался сдержанный смех.

– Простите, полковник, – тут же вмешался Мелькер, – но вам было позволено пользоваться собственными определениями. Пожалуйста, мисс Флавин, мы вас внимательно слушаем.

– Первейшая наша задача, – подвела итог девушка, – заключается в уничтожении рабства и возврате к свободным демократическим институтам. В таком мертвом, сосредоточенном на подавлении всяких свобод мире, как наш, не может быть никакого прогресса – ни нравственного, ни технического. Когда задача эта в должном порядке будет решена, перед нами встанут другие проблемы – причем великое множество. Но с ними можно будет справляться по мере их возникновения. Мы никогда не согласимся с тем, что единственным стабильным обществом может считаться то, в котором сорок девять из каждых пятидесяти его членов низведены до позорного и омерзительного рабства.

Поднялось сразу несколько рук. Мелькер кивнул бледному молодому человеку в бордовом пиджаке:

– Прошу вас, мистер Оливер.

– Я, конечно, не философ и все такое, – нервно начал Оливер, – но мне показалось – тут говорили об уважении и тому подобном Ладно, предположим, мы отпустим рабов на волю. Мне, понятное дело, трудно такое предположить. Но я вот что хочу понять… Допустим, появится множество рассеянных по всей земле мелких хозяйств и не станет больших домов, как сейчас. О каком уважении и согласии пойдет тогда речь? В смысле – разве все семьи не передерутся друг с другом? А сейчас мы хотя бы держим всех в ежовых рукавицах – чтобы не передрались.

– Спасибо, мистер Оливер. Весьма ценное и интересное замечание, – елейным тоном отозвался Мелькер. – Кто попробует ответить. Быть может, вы, мистер Коллундра?

Уже вступавший в дискуссию смуглый мужчина встал со своего места и начал:

– Что ж, вы, мистер Оливер, конечно, тонко подметили. Трудно найти меру для оценки уважения и согласия. Или, скажем, счастья. И все же такая мера существует. На мой взгляд, это – эффективность использования жизненного пространства. Семьдесят с небольшим лет назад на Североамериканском континенте проживало сто восемьдесят миллионов человек. Сейчас переписей не проводится, но думаю, оттого числа осталась примерно одна восьмая. Я не навязываю немедленных выводов. Я просто предлагаю с помощью данной меры попробовать оценить превосходство одного образа жизни над другим. Полагаю, тут есть о чем задуматься.

– Вот и хорошо, – потирая руки, обрадовался Мелькер. – Теперь нам предстоит насладиться бесподобными всплесками остроумия. Прошу вас, миссис Максвелл.

На лице одной из матрон под маской косметики выразилось явное удовольствие.

– Что ж, по-моему, мистер Коллундра абсолютно прав. Так прав, что даже сам не представляет, насколько. Да, эффективность использования жизненного пространства и впрямь может здесь являться мерилом. Пожалуй, я даже добавила бы кое-какие циферки к уже упомянутым. Насколько мне известно, до того, как на этот континент ступил белый человек, земли здесь примерно наполовину были покрыты лесами. Менее чем за пять столетий новые хозяева довели площадь лесов до одной трети. Расчистили землю, понастроили всяких ферм, деревушек и городов. А потом за дело взялись мы – и меньше чем за сотню лет снова позволили этому континенту наполовину зарасти лесами. Черт побери, нам следует гордиться! Сейчас мы по-настоящему используем какую-нибудь сотню тысяч квадратных миль. Причем возделанной земли – той, что приобрела иной вид с тех пор, как мы до нее добрались. Одна хорошая эпидемия могла бы нас всех отправить на покой. Кажется, в Европе черная смерть унесла куда больше народу, чем теперь осталось во всей Северной Америке. Делу также славно поспособствовали бы пумы и койоты. Их тут теперь навалом.

Матрона, похоже, закончила. Тогда Мелькер кивнул седобородому мужчине, что по-военному прямо сидел на своем стуле:

– Адмирал Хольт, прошу вас. Хольт откашлялся и спокойно начал:

– Не уверен, правильно ли я понял то, о чем здесь говорила леди, но мне кажется, что если вам требуется плотность населения, то лучшая цивилизация существовала в Индии до изобретения Гамна. Там тогда проживало порядка двухсот душ на квадратную милю. Нас тут, конечно, пока еще очень мало, но ситуация, согласитесь, необычная, и движемся мы стремительно. Насколько мне известно, в большинстве провинциальных семей рождается по пять-шесть детей. Надеюсь, цифра в две сотни на квадратную милю нам не грозит. Но к какой-нибудь приличной цифре мы все-таки со временем подберемся. Тогда нам снова потребуется война – примерно такая, о какой тут горячо вспоминала мисс Флавин. – Тут адмирал очень долго откашливался, а потом вдруг продолжил: – Так что мне думается, плотность населения – именно та тема, которой мисс Флавин и ее сторонники упорно стараются избегать. Позвольте, мисс Флавин, задать вам один вопрос. Считаете ли вы, что изначальной этической ошибкой было ограничение количества Гамна?

– Да, считаю, – не замедлила с ответом девушка. – Именно эта первичная несправедливость неизбежно потянула за собой все остальные. А что касается прироста населения… – тут мисс Флавин отчего-то слегка покраснела, – то на все есть свои методы и средства. Уж вам-то, адмирал, это прекрасно известно.

– Простите, но тут вы не правы, – возразил Хольт. – Добровольные методы контроля над рождаемостью действенны только с теми людьми, которые их признают. А в данном случае методы, которые не годятся для всех, не годятся вообще. Иначе вы просто истребите тех, кто будет им подчиняться. Единственный пригодный метод контроля над рождаемостью – это тот, который автоматически действует на всех. Например, ограничение пищи или жизненного пространства. Теперь, мисс Флавии, ответьте мне, пожалуйста, еще на один вопрос. Будет ли кто-нибудь нуждаться в пище, если Гамно станет доступно каждому?

– Нет.

– Конечно нет. Так сможем ли мы тогда надеяться, что люди не развяжут войну и не перебьют друг друга просто потому, что их станет слишком много?

– Если так ставить вопрос, то не сможем.

– Замечательно. И далее – что касается жизненного пространства. Скажите, пожалуйста, мисс Флавии, можно ли считать, что естественный прирост населения закончится, когда на каждого из нас останется по одному квадратному метру земной поверхности?

Мелькер так и лучился улыбкой.

– Пользуясь преимуществом председателя, не могу не отметить, что нарисованная вами картина будущего приводит меня в дикий восторг. Подумать только! Громадная мусорная куча, на которой стройными рядами стоят люди, – и в руках у каждого собственное Гамно! Никаких деревьев! Никаких там животных и птиц! Нет места океанам и прочим прудам с речушками! Да, кстати, адмирал, куда мы денем океаны? Можно, конечно, понастроить плотов… Да, мистер Кишор, внимательно вас слушаем.

Молодой человек с лошадиной физиономией закончил что-то строчить у себя в блокноте и зачитал результаты:

– Думаю, всем будет небезынтересно узнать, сколько людей сможет разместиться на Земле, если размножение пойдет теми темпами, о которых только что говорил адмирал Хольт. Так вот. Около шестидесяти одного триллиона и девятисот сорока миллиардов.

– Но можно возвести второй этаж и удвоить это число! – выкрикнул кто-то.

Мелькеру опять пришлось призывать собрание к порядку.

– Господа, серьезнее… серьезнее, пожалуйста… – вторил ему какой-то здоровяк с каменной физиономией. – Мистер Перси, вам слово.

– Если подойти к делу серьезно, то есть предельно простое решение той смехотворной проблемы, которую мы тут с вами мусолим. Конечно же я говорю о космических полетах. Знаю-знаю. Кое-кто считает мечту о космических полетах особой формой умопомешательства людей двадцатого столетия. Вроде игры на бирже или глотания на спор золотых рыбок. Уверяю вас, это не так. Искусство космических полетов было разработано еще столетие назад – причем до мельчайших деталей. Тогда не хватало только подходящего топлива. Но теперь-то оно есть! Его нам запросто обеспечит Гамно! Если бы не тот злополучный мораторий на технические изыскания, что был установлен в начале нынешней эпохи, мы уже летали бы в космос! И вот еще что. Возможно, не все это знают, но есть веские основания полагать, что после войны за Установление Порядка уцелел один, а то и несколько звездолетов. Если вам требуется жизненное пространство, то для начала есть Луна. Есть Марс, Венера и другие планеты Солнечной системы. Причем все это только для начала. Да, мы прискорбно ограничены размерами нашей жалкой плане тки, но поверьте – нет никакого смысла говорить об искусственном сокращении числа людей, ее населяющих. Дамы и господа, прошу вас учесть, что только в нашей родной галактике существует более тридцати миллиардов солнц…

Голова у Дика шла кругом. Поначалу ему казалось, что здесь толкуют об измене, но вскоре он понял: никакой измены тут и в помине нет. Иначе такой бывалый вояка, как полковник Розен, и минуты бы здесь не высидел. Нет, тут происходило то, к чему Дик, сам того не сознавая, всегда стремился. Тут шел настоящий, разумный разговор без малейшего слюнтяйства. Вот люди, которые знают толк в жизни! Пришла внезапная решимость, и Дик сказал себе: «Я тоже стану таким! Я тоже научусь так говорить!»

После собрания они с Клаем долго возвращались домой, неспешно прогуливаясь по залитым голубоватым светом коридорам. Дик ликовал. Сквозь ряды верхних узких окошек он видел звезды – яркие и отчетливые в полночном небе. В конце концов, жизнь везде идет своим чередом – что здесь, что дома. Теперь это уже не играло большой роли. Он Дик Джонс из Бакхилла, и весь мир у него в кармане…

Все слуги, кроме Алекса, уже спали. Дик отпустил и лакея. Потом плеснул Клаю на сон грядущий и завалился на диван.

В просторной комнате было тепло, неяркий свет поблескивал на столешницах и книжных полках. В вазах стояли со вкусом подобранные букеты свежих камелий.

– Говард, – спросил Дик у друга, – а давно существует этот клуб?

В тишине комнаты резко чиркнула спичка.

– Да вообще-то, не очень. – От Клая к дивану поплыл тонкий аромат сигары. – Лет двадцать назад тоже был Философский клуб. Потом его с треском прикрыли. А Мелькер его возродил. Мне показалось, тебя это заинтересует. – Какое-то время он молча затягивался. – Хотя, конечно, – добавил он наконец, – там будут ожидать, что со временем и ты разродишься какой-нибудь темой. Если хочешь, я подберу тебе литературу.

– Да-да… особенно про космические полеты. Клай ответил не сразу:

– А вот в это, Дик, лучше не лезь. Да, я знаю, у Перси там целый план. Только все это дохлый номер.

– Почему? Звучит вполне разумно.

– Бегство в космос ничего не решит. Все наши проблемы здесь. Да и потом, Перси порядком привирает, когда толкует, что все чуть ли не на мази. Добрая половина разработок утеряны. Я выяснял. – Очередная пауза. – Ты лучше вот что мне скажи. Как по-твоему, кто там самая важная шишка?

Дик задумался:

– Гм… Мелькер?

– Не-а, не Мелькер.

– Ну, тогда Розен. Или Хольт.

– Ха! Не Розен. И не Хольт. И уж конечно не кто-нибудь из этих жалких гуманистов. Мистер Оливер, вот кто.

Дик так и подскочил на диване.

– Оливер?

– Да, Оливер. Оливер! Сегодня тебе, мальчик мой, посчастливилось прикоснуться к высшим кругам. Оливер-то на самом деле не кто иной, как мистер Оливер Кроуфорд. Наследник Вождя Орлана. Вот так-то. В один прекрасный день он станет Вождем. А если тебе к тому времени удастся сделаться его другом… – Светящийся кончик сигары вдруг резко дернулся. – Оливер, понятное дело, склоняется к консерваторам. Но при всем при том весьма щепетилен. Хочет удержать, что имеет, но и никому особенно не напакостить. – Клай встал. – Уже поздно. Завтра поговорим.

Переполненный приятной усталостью, Дик вздохнул.

– Говард! – окликнул он друга.

Тот повернулся – лишь темный силуэт в дверях.

– Что, Дик?

– Слушай. Когда я только-только сюда попал, этот гад Руэлл уверял меня, что в Орлане никто просто так ничего не получает. Скажи, он врал? Врал, да?

Клай молча стоял, затягиваясь сигарой.

– Поспи-ка лучше, – тихо сказал он наконец. Потом вышел и аккуратно закрыл за собой дверь.