Текст книги "Возвращение Флоран"

Автор книги: Дей Дерфин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Дей Дерфин

Возвращение Флоран

Scan: Sunset; OCR: Larisa_F; SpellCheck: Annika

Дерфин Д. Д36 Возвращение Флоран: Роман. – М.: Издательский Дом «Панорама», 2010. – 192 с.

(Серия «Панорама романов о любви», 10-127)

Оригинал: Derphin Day, 2010

ISBN 978-5-7024-2734-8

Аннотация

Флоран Рейд, единственная дочь магната-сталелитейщика, влюблена и хочет посвятить свою жизнь семье и детям. Однако она не знает, как отнесутся к этому родители, которые желают вырастить из дочери верную последовательницу фамильных традиций. Но судьба властно вмешивается в ход событий. Флоран остается одна, и теперь только от нее зависит, как пройдет ее жизнь: в плену иллюзий и материальных проблем или в объятиях любимого мужчины, под покровом человеческого счастья.

Дей Дерфин

Возвращение Флоран

1

Нет, она не имела права так поступать. Флоран было стыдно.

Она с отвращением смотрела на свои ладони, не зная, что с ними делать. Отрубить? Сжечь? Заковать в железо? Но как тогда она сможет играть, готовить, в конце концов молиться перед ликом Богоматери? Ведь не для того Флоран Рейд, дочь сталелитейного магната Грегори Рейда, поступила шесть лет назад в закрытый католический колледж Святого Креста, чтобы вернуться домой без рук!

Нет, совсем не для того. Отец хотел, чтобы Флоран прежде всего научилась себя вести. Все остальное можно приобрести в любом учебном заведении Балтимора или Нью-Йорка. Правоверному католику Грегори Рейду казалось, что его дочери необходим жесткий режим католического колледжа, где воспитанниц учат смирению, прилежанию, умению держать себя в руках.

Но, как выяснилось, шесть лет учебы потрачены впустую – Флоран так и не научилась управлять своим темпераментом, замешенном на ирландской вспыльчивости и болезненной горделивости индейцев-чероки (по семейной легенде, одна из прабабушек Флоран согрешила с индейским вождем). Иначе сегодня не произошло бы того, отчего у Флоран до сих пор стучало в висках, адским жаром жгло ладони, словно она ночь напролет сжимала в руках куст крапивы.

Все началось с того, что в самом конце урока физкультуры девчонки решили поиграть в баскетбол. Как водится, воспитанницы их клана (так называлась группа в их колледже) поделились на две команды.

Команду конкуренток возглавляла Лесли Салливан, рыжеволосая штакетина, которую родители отправили в колледж, спасая от наркотиков и несчастной любви. Флоран и Лесли давно недолюбливали друг друга – они всегда и во всем оказывались по разные стороны баррикад. Флоран не могла понять, в чем была причина ее неприязни к этой нескладной, задиристой и язвительной девице. Невзирая на то, что отец-наставник Климент все время пытался их примирить, прирожденные лидеры Флоран и Лесли постоянно задирали друг друга.

Так случилось и на этот раз. Команда Флоран побеждала с минимальным счетом. Когда до конца четвертого периода оставалось не более 15 секунд, Флоран прорвалась по флангу и засадила в кольцо замечательный слэм-данк. Девчонки, даже из стана соперниц, зааплодировали, и только Лесли, оттолкнув ее от кольца, принялась спорить. Флоран попыталась побыстрее уйти, чтобы избежать скандала, но Лесли подскочила к ней, схватила за майку и заорала прямо в ухо:

– Ты нарушила правила! Была пробежка! Подойди к судье и скажи, чтоб он отменил эти два очка!

Флоран возмущенно уставилась на соперницу.

– Лесли, никакой пробежки не было! Можешь спросить у девчонок, они подтвердят!

– Ты лжешь! Ты такая же лгунья, как твой отец! Он недоплачивает рабочим, а ты зарабатываешь нечестные очки!

Этого Флоран стерпеть не могла! Если бы Лесли упрекала в каких-то грехах ее, это можно было бы стерпеть. Но она задела честь отца. Этого еще не хватало!

Кровь ударила в лицо Флоран, ладони затвердели.

– Что ты сказала?! Повтори!

– Ты такая же обманщица, как и твой отец! Вы только прикрываетесь именем Христа! – продолжала кричать Лесли.

Ах так! Флоран вскинула руку и с размаху ударила Лесли по лицу.

Шп-о-ок! Хлесткая пощечина, многократно усиленная эхом, разнеслась по залу. Судья, объяснявший девчонкам из команды противниц правила игры, выскочил на площадку и рысью помчался к ним.

И вовремя. Лесли, веснушчато-белое лицо которой залил алый след пятерни, приняла боксерскую стойку и с диким ревом пошла на Флоран. Девчонки завизжали, некоторые, особо чувствительные, чтобы не видеть смертоубийства в стенах католического колледжа, бросились к выходу.

А Флоран, напротив, стало весело. Она тут же вспомнила уроки отца, которые он давал ей в те времена, когда еще она жила в родительском доме. Флоран вскинула руки к подбородку в стиле популярного боксера Джона Дадди и приготовилась отбивать атаки рыжей верзилы.

К счастью, бой не состоялся. Когда между соперницами оставалось не более метра, между ними гранитной глыбой встал наставник клана отец Климент.

Бывший полицейский знал толк в потасовках, в том числе и в разборках разъяренных девиц. Он оттеснил плечом Лесли и, повернувшись к ней лицом, сказал что-то такое, отчего руки Лесли мгновенно обвисли, как два внезапно перерезанных каната.

Откуда здесь взялся отец Климент, было не понятно. По-видимому, он обладал нюхом на всевозможные конфликты.

Лесли виновато смотрела на отца Климента, ее губы дрожали, кривясь в жалкой гримасе. Она заплакала. Глядя на нее, зарыдала и Флоран.

Когда отец Климент повернулся к ней, Флоран уже ничего не видела перед собой, кроме радуги соленых безостановочных слез. Судья, приобняв Лесли за плечи, повел ее к выходу из зала. А отец Климент принялся успокаивать Флоран.

Он между делом распустил девчонок, проводил их к выходу. И вернулся к Флоран.

Она стояла у забранного сеткой окна, глядя на падавший снег. Слезы текли по лицу. Внезапная злость, вызванная оскорблением, уже прошла. Теперь Флоран испытывала стыд – глубокий, пронизывающий насквозь от макушки до пят.

Она знала за собой эту способность: впадать в ярость из-за всякой мелочи. Можно сказать, отец, отправляя ее в колледж, рассчитывал на изменение характера, воспитание стойкости и хладнокровия. Флоран должна была обуздать страсти, главной из которой была гневливость. Эта ее черта с учетом того, что она со временем должна унаследовать немалое состояние, могла привести к непредсказуемым последствиям.

Но она не выдержала испытания, ничему не научилась. Флоран не смогла спокойно перенести выпад глупой девчонки. А что она будет делать, когда ее, наследницу крупного состояния, станут дразнить газеты, профсоюзы и прочие зубастые твари, которых хлебом не корми дай только задеть кого-нибудь из состоятельных людей?

Кроме того, Флоран волновали возможные последствия ее внезапной вспышки. Разумеется, Лесли целенаправленно метила в ее отца. Но рыжая верзила нанесла ей всего лишь словесное оскорбление, а Флоран Лесли – физическое. В их заведении такое проявление эмоций считалось крайним грехом. Едва ли не преступлением. И если отец Климент доложит об инциденте настоятельнице колледжа матушке Сильвии, то суровая, не знающая пощады испанка может отчислить ее в двадцать четыре часа. И как тогда Флоран явится на глаза отца? Как объяснит ему свое отчисление?

Глядя на красные, словно распаренные ладони, Флоран бездумно раскачивалась из стороны в сторону. В их заведении было запрещено в течение дня садиться или ложиться на кровать, разве что в случае болезни. Но сейчас, предвкушая близкое отчисление, Флоран было все равно. Соблюдение любых правил казалось излишним.

Волей-неволей она прислушивалась к шагам в коридоре. Твердую, тяжелую поступь отца Климента Флоран узнавала сразу. А матушка Сильвия ходила тихо, бесшумно, так что ее появление в комнате для воспитанниц всегда было сюрпризом.

Правда, Сильвия заходила к воспитанницам крайне редко. Иногда она заглядывала к девочкам на Рождество, изредка на Пасху. Но далеко не всегда – так, к Флоран матушка Сильвия заглянула только раз, на День Всех Святых. Случилось это несколько лет назад. Флоран до сих пор помнила, как съежилась, затихла ее душа под взглядом небольших, пронзительных глаз этой много чего повидавшей женщины.

Матушка Сильвия несколько минут постояла на пороге ее небольшой, идеально убранной комнаты. Но этого ей было вполне достаточно, чтобы увидеть душу Флоран если не до самого дна, то очень глубоко. Именно после этого визита Флоран стали привлекать к работе в госпиталях и хосписах – это была почетная обязанность, к которой допускали только воспитанниц старших курсов, лично отобранных матушкой Сильвией. Как шутили в колледже, это была личная гвардия настоятельницы. Быть допущенным в закрытый орден матушки Сильвии являлось мечтой каждой воспитанницы. «Госпитальерши» не имели никаких прав, кроме одного – соответствовать образу истинной католички. Но приближенная матушки Сильвии, позволившая себе ударить сокурсницу по лицу, – нет, это было неслыханно, невообразимо! Даже если бы Грегори Рейд лично навестил настоятельницу, она вряд ли изменила бы свое мнение о проступке – это большой грех, преступное безобразие!

Приложив ладони к щекам, Флоран мгновенно ощутила жаркий бег крови под кожей.

Ей было стыдно, очень стыдно. Может быть так же стыдно, как и тогда, когда она вернулась в колледж после летних каникул.

Можно сказать, Флоран вернулась не одна – она привезла в своем сердце целый букет жарких, трепещущих, как цветы на горном склоне, воспоминаний о встречах с Ридом.

Рид работал пилотом отца. В тот год он только-только начинал свою карьеру, и отец не мог нарадоваться на этого молодого и смышленого парня. Как-то отец признался Флоран, что с Ридом он чувствует себя в воздухе так же, как на земле – спокойно и основательно.

Рид прекрасно разбирался в технике, мог с закрытыми глазами разобрать и собрать любой двигатель.

Вначале Флоран услышала о существовании Рида из телефонного разговора – мать сказала, что у отца появился личный пилот, молодой парень, выпускник чикагской школы. Мать говорила о Риде сдержанно, односложно. Зато отец не скупился на комплименты – возможно, глядя на высокого, ладного молодого человека с блестящими, темно-карими глазами, он думал о том, что так бы выглядел и его сын, если бы Господь вместо мальчика не одарил его красавицей дочкой.

Приехав на каникулы, Флоран как-то упросила отца взять ее собой в очередной полет. В тот раз они летели на одномоторном «Пайпере Саратога» из Балтимора в Аннаполис.

Флоран тогда впервые увидела Рида. Он показался ей воплощением мужества и спокойствия. Темноволосый, улыбчивый, Рид молча вращал штурвал, иногда отвечая на вопросы отца или поясняя Флоран техническое устройство самолета.

Уже тогда, с первой встречи, ей показалось, что Рид смотрит на нее не так, как должен смотреть обычный пилот на дочь своего босса. Взгляд Рида был иным – более пристальным, теплым, чувственным.

На обратном пути Рид даже дал ей покрутить чересчур легкое, как ей показалось, колесо штурвала. Это было восхитительное ощущение – внизу белой грядой плыли облака, подсвеченные солнцем, а они, то ныряя в кисельное марево, то снова выскакивая в прозрачную голубизну, продвигались все дальше и дальше. Штурвал легко вращался у нее в руках. Флоран хотелось потянуть его на себя, чтобы взлететь так высоко, как только возможно.

Вернувшись в Балтимор, отец сразу уехал на завод – у него намечалось собрание акционеров, от которого очень многое зависело. Флоран осталась вдвоем с Ридом. Они гуляли у летного поля, сидели в закусочной, где обедали пилоты и персонал аэропорта – молодые летчики, механики, суровые, пропахшие керосином и гарью немолодые заправщики.

Флоран рассказывала о себе. Рид с интересом слушал ее рассказы о колледже, о порядках в их заведении, расспрашивал, как она пришла к вере.

Флоран ничего не скрывала – рассказывала о бабушке, матери отца, которая несколько раз побывала в серьезных катастрофах и выжила только потому, что верила в Господа.

Такие же истории случались и с ее родителями. Мать долго не могла забеременеть, она лечилась у лучших врачей Балтимора и Нью-Йорка. Но ничего не помогало.

Однажды по совету бабушки Грегори и Люси съездили в Дублин, где долго молились в соборе Христа. Там-то Грегори, стоя на коленях перед главной святыней Ирландии, пообещал Господу – если у них будет ребенок, он сделает все, чтобы дать ему религиозное воспитание.

Вернувшись в Балтимор, они еще некоторое время жили как прежде. А вскоре Люси забеременела. Так что Флоран еще до рождения было предписано стать католичкой. И обязательно хорошей католичкой.

Они болтали с Ридом обо всем на свете. Оказалось, что Рид тоже верит в Бога. Правда, его мать (с отцом они развелись, и тот после рождения сына исчез с горизонта семьи Вестакер) была протестанткой. Но Рид был уверен: летчику без веры никак нельзя! Ведь небо подлинный дом Господа, но куда более подходящий, чем земля.

Молодым людям было хорошо вдвоем. Флоран даже расстроилась, увидев на дороге новенький «крайслер» отца.

Тот день был удачным и для Грегори – отец убедил акционеров в необходимости выделения крупной суммы на запуск нового прокатного стана. С этим станом у Грегори было связано множество планов. И обо всем этом он в красочных подробностях рассказывал Риду. Тот внимательно слушал, изредка задавая отцу толковые вопросы. Судя по этим вопросам, Рид глубоко вникал во все происходящее, в том числе и в проблемы сталелитейной промышленности, которой была отдана жизнь неистового ирландца Грегори Рейда, ее отца. Крохотную контору, перешедшую ему по наследству в начале семидесятых годов, Грегори превратил в сталелитейную корпорацию, одну из крупнейших компаний на Восточном побережье и, надо полагать, самую крупную в Балтиморе и в его окрестностях.

Но тогда Флоран и Рид расстались без особых сожалений. Они нравились друг другу, но не более того. Настоящая страсть захлестнула Флоран на следующий год, когда она приехала на каникулы.

В то лето она постоянно искала повод, чтобы встретиться с молодым пилотом. Отец к этому времени приобрел новый самолет – с более мощным двигателем, с закрылками специальной конструкции, обеспечивающими плавную посадку даже при штормовом ветре.

Отцу тоже вздумалось освоить летную науку. Он прошел срочные курсы в пригороде Балтимора и теперь каждое утро спешил на аэродром, где его уже ждал Рид. Разумеется, Флоран не могла не воспользоваться таким замечательным поводом. Она тоже решила обучаться летному делу, чтобы после окончания колледжа пойти на курсы и получить официальное разрешение.

Люси, провожая дочку и мужа, непритворно ужасалась.

– Я бы меньше волновалась, если бы ты, Грег, учился летать на реактивном самолете! – говорила она, глядя, как отец с дочерью садятся в машину.

– Это почему же?

– Там хоть можно катапультироваться! – вздыхала Люси. – А здесь даже парашют раскрыться не успеет.

– Ну что ты! – успокаивала ее Флоран. – У нашей машины такая конструкция, что даже с одним крылом можно сесть без проблем.

– Это тебе отец сказал?

– Нет, так говорит Рид.

– Боже мой! – всплеснула руками Люси. – Так говорит Заратустра! – судя по всему, мать уже догадывалась, что Заратустра не годится Риду даже в подметки. – А ваш Рид что, Господь Бог?

– Рид не Господь Бог! И ты это знаешь. – Грегори не любил, когда Бога поминали всуе. – Но Рид хороший, высокопрофессиональный пилот! Поверь, когда он сидит за штурвалом «Пайпера», я чувствую себя спокойней, чем когда мы едем из Балтимора домой. Верно, дочка?

Флоран охотно соглашалась с отцом – ей было чрезвычайно приятно, когда тот хвалил молодого пилота. Впрочем, с каждым днем отец и сам управлял самолетом все лучше и лучше. Он казался спокойным, вонзаясь в грозовое облако. Шутил, набирая высоту. Даже посадку, это непростое испытание и для опытных пилотов, совершал с поразительным хладнокровием.

– Твой отец мог бы стать настоящим асом! – как-то сказал Рид, когда они выбрались в город, чтобы прогуляться по набережным Балтимора. – Порою кажется, что некоторые элементы он выполняет даже лучше меня! Во всяком случае, Грег держится хладнокровней и спокойней, чем настоящие профессионалы!

– Да, отец такой, – согласилась Флоран. – Чего-чего, а выдержки ему не занимать!

Флоран гордилась отцом, не стесняясь показывать свои чувства. Но втайне она гордилась и Ридом – его умением управлять такой непонятной штуковиной, как самолет, его широкими плечами и искренней, открытой улыбкой. Рид в самом деле был настоящим красавцем – рослый, белозубый, сильный.

Разумеется, до постели они дойти не успели. В любом случае в расчеты Флоран это не входило. Она могла отдаться своему возлюбленному только тогда, когда не останется никаких сомнений. И Рид здесь был ни причем – Флоран боялась, что об их истинных отношениях узнает отец. А как отнесется к ее выбору грозный и неукротимый Грегори, Флоран не знала.

Ей было и без того было сложно убедить свою совесть, что в отношениях с Ридом нет ничего постыдного. Она полюбила молодого человека, он ответил ей взаимностью, так что же здесь грешного?

Но совесть искренне верующей христианки была неугомонной – каждую ночь, ложась в постель, Флоран испытывала мучительные противоречивые чувства. С одной стороны, она очень хотела оказаться под одним одеялом с Ридом, а с другой – ей утром хотелось быстрей бежать на исповедь к своему духовнику, старенькому, плохо слышавшему отцу Францу, чтобы через него рассказать обо всем Господу и получить такое желанное прощение.

Видя ее мучительную борьбу с собой, Рид предложил Флоран компромиссный вариант – законную помолвку. Услышав об этом, Флоран ужаснулась: помолвка без родительского благословления? Нет, это невозможно! Но в то же время Флоран понимала, что рассказывать родителям об этом пока рано – чувства не прошли нужной проверки. Тем более что она не исключала возможности того, что отец имеет на ее будущее иные виды. Как-никак, но его состояние, обладание большими деньгами вынуждали Грегори отнестись к будущему дочери предельно серьезно. Так что Флоран знала – к ее выбору родителей следует долго готовить. Но если Флоран стать замужней дамой не торопилась, то двадцатисемилетний Рид пойти под венец был не прочь. И Флоран совсем не хотела его упускать. Так что ей нужно было ежедневно каким-то образом примирять душу, жаждущую чистоты, с телом, требующим чего-то более плотского, земного.

В конце концов Флоран решила, что помолвка не самый худший вариант. Это как черновой набросок письма. При желании этот набросок может стать полноценным посланием. А если желание исчезнет – оно отправится в мусорное ведро. Флоран тайно обручится с Ридом, уедет в колледж, а там за оставшийся год поймет, чего она хочет на самом деле. Да и Риду не мешает разобраться в себе – все-таки в двадцать семь лет мужчина уже не мальчик. Хотя и далеко не мудрец.

Помолвка как бы примиряла их обоих с нынешним выбором, при этом оставляла шанс переиграть судьбу, если что-то пойдет не по желанному сценарию.

Спустя неделю после состоявшегося разговора Флоран и Рид отправились в Балтимор. На первый взгляд у каждого из них были в городе свои дела. У железнодорожного вокзала Рид усадил Флоран в свой старенький «форд». Молодые люди отправились в католический собор, где терпеливый и внимательный священник провел обряд помолвки по всем правилам. Влюбленные обменялись кольцами. Золотой обод пришелся Риду впору, а вот колечко, надетое Флоран, оказалось чуть великовато.

– Палец за оставшийся год чуть-чуть округлится – и будет впору! – мудро заключил Рид. – Это намек свыше.

Флоран с улыбкой смотрела на него – Рид был красив, как молодой бог. Строгий костюм был ему к лицу, светлая рубашка выгодно оттеняла смугловатую, туго натянутую кожу щек. Темные волосы, зачесанные назад, были темными и густыми, Рид улыбался, и на сердце Флоран было светло и спокойно. Будущее рисовалось в самых радужных тонах. Даже размер кольца Флоран не сильно волновал – она знала, что Господь ее и без того не оставит. В самом деле за оставшийся год она поумнеет, у нее закалится характер, прибавится душевных сил. И когда кольцо станет впору, ее сердце станет твердым как алмаз. Это позволит без внутренней дрожи рассказать родителям о том, что они с Ридом решили пожениться.

По дороге домой Флоран сняла колечко, засунула его в потайной карман сумочки. Теперь у них с Ридом была своя самая настоящая тайна. Одна на двоих.

Расставаясь на очередные полгода, Рид и Флоран молчали. Да и о чем они могли говорить на вокзале, если рядом стояли родители. Мать и отец давали Флоран последние напутствия. О самом главном влюбленные переговорили заранее – в летном ангаре на краю поля, куда на ночь запирали самолет. Условились, что будут верны друг другу, а для поддержания чувств будут обмениваться письмами не реже двух раз в неделю. Это было нерушимым условием. Любое его искажение будет свидетельствовать об одном – договор больше не действителен, каждая из сторон может разорвать его в любую минуту.

Первые три месяца они и в самом деле выполняли все, о чем заранее договорились. Письма Рида приходили регулярно. Он рассказывал Флоран обо всем – об отношениях с матерью, которая решила похудеть и постоянно испытывала на себе всякие радикальные методы. О том, что Грегори Рейд прилично овладел техникой пилотирования и порою совершает самостоятельные полеты над равнинами Новой Англии. О погоде, об отношениях с друзьями и о прочих мелочах, которые наполняли жизнь молодого человека, ежедневно взлетающего в небо, и юной воспитанницы католического колледжа, ежедневно возносящейся туда же на крыльях молитв.

Но через три месяца писем не стало. Напрасно Флоран ежедневно с замиранием сердца прислушивалась к шагам почтальона. Рид перестал писать. И это могло означать только одно – в его жизни произошли кардинальные перемены, о которых он пока не решается сообщить. Возможно, он решил жениться. Или полюбил другую. Или, что еще хуже, понял, что Флоран не та девушка, которая ему нужна. Слишком разное у них социальное положение, разный уровень доходов, чтобы быть вместе.

И теперь Флоран знала точно – ее нервный срыв обусловлен тем, что она в течение двух месяцев не получает писем от Рида. Флоран перенервничала и первой под ее горячую руку попала ни в чем не повинная Лесли Салливан. И дело даже не в том, что Лесли говорила гадости об отце. Дело в ней, Флоран, в ее чрезмерной эмоциональности.

Флоран оторвала ладони от лица. Ей послышались шаги. Она поднялась с кровати и подошла к двери. Действительно, по коридору кто-то шел. Шаг был неспешным, грузным. Ни отец Франц, ни Климент, ни матушка Сильвия так не ходят. Это была незнакомая поступь.

Флоран замерла у двери, желая только одного – чтобы незнакомец прошел дальше.

Но чуда не случилось. Шаги оборвались у ее двери. Флоран стояла с одной стороны двери, а незнакомец с другой – они словно ожидали, кто не выдержит первым. Дурные предчувствия охватили ее. А что, если матушка Сильвия, предупрежденная отцом-наставником, решила расстаться с ней сейчас, немедленно? И для объявления этого решения прислала кого-то незнакомого. Например, отца-наставника другого клана.

Флоран подошла к стене, на которой висело деревянное распятие. Его привез из Рима отец Климент, он ездил туда в прошлом году на конференцию христиан-католиков. По словам отца Климента, распятие лично освятил Его Святейшество.

Неслышно ступая, Флоран подошла к стене и припала к продолговатым ступням, пробитым гвоздем в нескольких местах. Дерево было теплым, живым. Ей на мгновение показалось, что под губами шевельнулись деревянные пальцы Спасителя. Она открыла глаза: ногтевая впадинка небольшой ноги блестела от влаги. Но это были ее слезы.

Флоран перекрестилась, вернулась к двери. Незнакомец стоял с той стороны, видимо не решаясь притронуться к дверной ручке. Или он пытается понять, что она делает – спит, читает, молится?

Она подошла к двери и резко открыла ее.

На пороге стоял отец Климент.

– Это вы, отец-наставник? – У Флоран отлегло от сердца. – Пожалуйста, входите!

Она была рада его видеть. Отец Климент умел в трудную минуту сказать нужное слово, поддержать, обнадежить.

Он сделал шаг вперед, прикрыл дверь.

– Помолимся, дочь моя! – вдруг предложил он.

Флоран удивленно посмотрела на его усталое, какое-то опустошенное лицо. Отец-наставник не был похож на самого себя. Обычно он излучал спокойствие и оптимизм. Или матушка Сильвия уже приняла решение?

Они опустились на молитвенный коврик. Темная шерсть сутаны отца Климента царапнула ее сложенную лодочкой ладонь.

Отец Климент забормотал молитву, приглашая ее повторять утешительные слова за собой. Флоран повиновалась. Она просила Господа, чтобы все обошлось, чтобы родители не узнали о ее проступке, о неумеренной вспыльчивости.

Молились долго. Флоран несколько раз останавливалась, скашивала глаза на чисто выбритую, тугую щеку отца-наставника, на блеклую ткань его окаменевших губ. Помолчав, отец Климент начинал читать очередную молитву, глядя на коричневое распятие, бросавшее на пол темную рассеянную тень.

Наконец он замолчал. Поднялся с колен. Флоран легко вскочила следом.

– Дорогая, – тихо, проникновенно звучал его голос, – матушка Сильвия ждет нас!

Вот оно что – ее отчисляют! Флоран с трудом подавила подступавшие слезы. Значит, они решили, что ее проступку нет прощения! Что ж, надо принять удар судьбы со стойкостью, свойственной всем Рейдам. Ее предки многое пережили – нищету и гонения, болезни и непростые требования своей новой родины. Но они выстояли, невзирая ни на что. Значит, выстоит и она!

Флоран поправила смятый подол форменного платья и с вызовом посмотрела в небольшие усталые глаза отца-наставника. Нет, он явно был не в себе.

– Я готова, отче! – объявила Флоран. – Мы можем идти!

Отец Климент кивнул, неторопливо развернулся и пошел к двери.

Они вышли в коридор. На длинные чисто выбеленные стены, освещенные ночными лампадами, ложились тени идущих.

– Меня отчислили, отец Климент? – почему-то шепотом спросила Флоран.

Отец-наставник на мгновение замедлил шаг, повернулся, положил ладонь ей на руку.

– Крепись, дочь моя! Тебе потребуется мужество! – Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб. – И ни о чем не спрашивай!

Они дальше пошли по коридору. Флоран семенила следом. Бедный отец Климент! Он так переживает за нее! Флоран стало его жалко.

Хотя, если разобраться, отчисление вовсе не приговор! Разумеется, отец не погладит ее по головке. Дочь, которую отчислили из католического колледжа за неправильное поведение, не украшает семью. Но ведь она встала на защиту чести и достоинства любимого отца. Так что, если положить на чашу весов эти два чувства – любовь к отцу и боль, причиненную отчислением, – еще неизвестно, какое из них перевесит. Тем более у нее будет возможность узнать, почему Рид перестал писать. Он ее разлюбил? Нашел другую? Сменил работу?

Так что отчисление не такая уж страшная кара. Тогда почему отец Климент сказал, что ей требуется мужество? Разумеется, мужество в этом случае не помешает – не каждый день тебя выгоняют из колледжа! Но отец-наставник плохо знает характер настоящей ирландки! Она способна вынести и не такое.

Перед кабинетом матушки Сильвии отец Климент остановился, приложил руки к лицу и что-то прошептал. Флоран молча проделала то же самое, мысленно попросив Господа дать ей побольше сил.

Постучав в дверь, отец Климент нажал на ручку.

– Разрешите? – Он пропустил Флоран перед собой, вошел следом.

Матушка Сильвия неподвижно стояла посреди кабинета. Услыхав голос отца Климента, она повернулась и со слезами на глазах посмотрела на вошедшую Флоран.

– Флоран, дорогая! – матушка Сильвия подошла к ней.

Уже одно то, что настоятельница назвала ее по имени, казалось необычным. А то, что матушка Сильвия плакала, переводило случившееся в разряд невероятных.

Флоран внезапно поняла – дело не в отчислении! Случилось что-то другое – страшное, не объяснимое, что-то, с чем даже матушка Сильвия не может справиться без слез.

Настоятельница подошла к Флоран вплотную, положила руки ей на плечи. В глубине ее чистых светло-карих глаз горел огонек жалости и сострадания.

– Крепись, моя девочка! – Голос настоятельницы казался низким и сиплым, словно железная Сильвия простудилась. – Пусть Господь поможет тебе выдержать это известие!

– Что?! Какое известие?! – Флоран дрожащими пальцами ухватила настоятельницу за край платья. – Матушка Сильвия, о чем вы?!

Настоятельница прижала ее голову к своему плечу, кивком велела отцу Клименту подойти ближе.

Отец-наставник встал рядом.

– Флоран, сегодня утром твои родители погибли!

Флоран с улыбкой смотрела на высокие изогнутые брови семидесятилетней женщины – они были неправдоподобно черны, словно две угольные риски.

– Что вы говорите, матушка Сильвия?! – Флоран перевела взгляд на ее сухие выцветшие губы. – Этого не может быть! Господь такое не допустит – мои родители были искренно верующими, настоящими католиками!

– Упал самолет, они разбились! – откуда со стороны послышался голос отца-наставника. – Супруги Рейд летели на завод в Балтимор, самолет потерпел крушение. Полдня их искала группа спасателей. Два часа назад нашли обломки самолета и их тела...

– Они умерли! – Флоран замотала головой. – Этого не может быть! Самолет разбился, а они спаслись! – выкрикнула она. Она была согласна только на такой вариант. И Господь должен услышать ее молитвы.

– Увы, это не так! – произнесла матушка Сильвия. – Преклоним колени, дети мои!

Они тут же рухнули на пол. С одной стороны Флоран поддерживала ладонь матушки-настоятельницы, с другой – отца Климента.

Они не позволили ей упасть. Иначе бы Флоран лежала на полу перед ликом Божьей Матери до второго пришествия.

Сил, чтобы встать, у нее не оставалось.

Заснеженные самолеты стояли вдоль взлетной полосы, как перебинтованные птицы. Снег валил второй день, атлантический циклон, прокатившийся по всему побережью, парализовал движение. Узнав о том, что нелетная погода может продержаться еще пару дней, отец Климент хотел отвезти Флоран на машине – в ином случае они могла бы не успеть на похороны.

Но дядя Альберт, который выполнял роль душеприказчика погибших родителей, позвонил матушке Сильвии и строго-настрого запретил им ехать на машине. Снег и мороз сковали дороги льдом. За один только день на главной трассе разбилось тридцать автомобилей и большинство пассажиров погибло. Напрасно отец Климент убеждал дядю в том, что, работая в полиции, ему приходилось участвовать в самых настоящих погонях на любых, в том числе и на обледенелых, трассах.

– Я не имею права рисковать жизнью и здоровьем любимой племянницы, – заявил дядя Альберт. – Душа возлюбленного брата никогда мне этого не простит.