Текст книги "1977. Кошмар Чапелтауна"
Автор книги: Дэвид Пис
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Дуглас-то?
– Ага.
– Вышел из игры.
– А тебе не хотелось?
– В смысле, бросить все это?
Я кивнул.
– И чего бы я делал? Я же больше ни хрена не умею. А ты?
Я снова кивнул.
– А чем Боб теперь занимается?
– Да у него все в порядке. Купил газетный магазинчик. Дела идут. Честно говоря, когда я его вижу, то иногда жалею, что пуля досталась не мне. Понимаешь?
Я кивнул и приложился к кружке.
– Маленький магазинчик, маленькая женушка. Можешь себе представить?
– Вообще-то, нет, – пожал я плечами. – Но ты передай ему, что я про него спрашивал, ладно?
– Ясное дело. У него на стене все еще висит твоя статья. Та самая – «Честь и хвала».
Я вздохнул:
– Всего-то три года, а?
– А кажется, что сто лет прошло, – сказал он и поднял кружку. – За это и выпьем: за былые времена.
Мы чокнулись и выпили залпом.
– Я угощаю, – сказал я и пошел к стойке.
Пока нам наливали, я стоял и наблюдал за ним, смотрел, как он сидит, теребит свою бороду, стряхивает пылинки с брюк, берет свою пустую кружку, снова ставит ее на стол.
Я принес напитки к столу и снова сел.
– Ну ладно, – сказал он. – Хватит плавать по волнам нашей, бля, памяти. Расскажи лучше, чем ты сейчас занимаешься?
– Потрошителем, – ответил я.
Он помолчал, потом сказал:
– А, ну да, конечно.
Мы сидели молча, слушая шум бара: звон стаканов, грохот стульев, музыку, разговоры, треск кассового аппарата.
Наконец я сказал:
– Кстати, а я ведь тебе именно поэтому и позвонил.
– Да?
– Да, по поводу Потрошителя.
– А что с ним, с падлой?
Я протянул ему полиэтиленовый пакет.
– Билл Хадден получил это по почте сегодня утром.
Он взял пакет и заглянул внутрь.
Я молчал.
Он посмотрел на меня.
Я посмотрел на него.
– Пойдем, пройдемся, – сказал он.
Я вышел за ним в темноту рынка, в тень лотков. Вечерний ветер носил по воздуху мусор и вонь.
Крейвен остановился у одного из прилавков в глубине рынка и вытащил из мешка журнал.
– Там страница помечена, – сказал я.
Он стал листать.
Я ждал —
Сердце заходилось, ребра ныли.
– Кто в курсе? – спросил он, стоя ко мне спиной.
– Только я и Билл Хадден.
– Ты знаешь, кто это?
Я кивнул.
Он повернулся ко мне, держа в руке раскрытый журнал. Его почерневшее лицо растворилось в тени навеса.
– Это Клер Стрэчен, – сказал я.
– Ты знаешь, кто это послал?
– Нет.
– Записки не было?
– Нет. Только вот это.
– Но страница уже была помечена?
– Да.
– Конверт у тебя?
– У Хаддена.
– Ты не помнишь, откуда и когда он был отправлен?
Я сглотнул и сказал:
– Два дня назад из Престона.
– Из Престона?
Я кивнул и сказал:
– Это ведь он, да?
Его глаза хлестнули по моему лицу.
– Кто?
– Потрошитель.
Где-то там, глубоко в недрах его бороды, на какое-то мгновение мелькнула улыбка.
Потом он тихо спросил:
– Джек, зачем ты позвонил мне? Почему не обратился прямо к Джорджу?
– Ну, ты же работаешь в Отделе по борьбе с проституцией. Это твоя стихия.
Он сделал шаг вперед из-под навеса и положил руку мне на плечо.
– Ты молодец, Джек. Правильно сделал, что показал это мне.
– Я тоже так подумал.
– Ты собираешься об этом писать?
– Если хочешь, напишу.
– Я не хочу.
– Тогда не напишу.
– До поры до времени.
– Ладно.
– Спасибо, Джек.
Я освободился от его хватки и сказал:
– И что теперь?
– Давай еще по пивку?
Я посмотрел на часы и сказал:
– Нет, не могу.
– Тогда в другой раз.
– В другой раз, – повторил я.
У выхода с рынка, среди дерьма и вони, инспектор Боб Крейвен сказал:
– Позвони нам, Джек.
Я кивнул.
– Я у тебя в долгу, – сказал он.
Я снова кивнул. Нет конца, этому чертову, черному аду не будет конца.
Сноски и поля, тангенсы и кривые, грязный лист, избитые фразы.
Джек Уайтхед, Йоркшир, 1977.
Тела и трупы, аллеи и помойки, грязные мужчины, избитые женщины.
Джек-Потрошитель, Йоркшир, 1977.
Ложь и полуправда, правда и полуложь, грязные руки, разбитые жизни.
Два Джека, один Йоркшир, 1977.
Вдоль по коридору – в архив.
В 1975 год.
Я зарядил последний микрофильм в проектор, прогнал его до нужного места, до нужной лжи.
До понедельника, 27 января 1977 года.
«Ивнинг пост», первая полоса:
МУЖЧИНА УБИЛ СВОЮ ЖЕНУ ВО ВРЕМЯ РИТУАЛА ЭКЗОРЦИЗМА.
Подзаголовок:
Местный священник находится под арестом.
Но я не мог читать, не мог читать еще одну —
Я позвонил ей домой.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку.
Я въехал на стоянку у «Редбека», припарковался среди темных грузовиков и пустых машин, выключил радио и зажигание.
Я сидел в ночи, я ждал, я думал, я беспокоился.
Потом я вышел из машины и пошел по стоянке, мимо ям и рытвин, под восходящей черной луной.
У входа в комнату номер 27 я остановился, подождал, прислушался, постучал.
Тишина.
Я постучал, прислушался, подождал.
Тишина.
Я открыл дверь.
Сержант Фрейзер лежал на полу, свернувшись в клубок. Стол и стулья были сломаны, стены – голые. Он лежал на полу, свернувшись в клубок, под слоем того, что раньше висело на стенах, он лежал на полу, свернувшись в клубок под щепками, под осколками ада.
Я стоял в дверях, черная луна выглядывала из-за моего плеча, ночь укрывала нас обоих.
Он открыл глаза.
– Это я, – сказал я. – Джек.
Он поднял голову и повернул ее в сторону двери.
– Можно мне войти?
Он медленно открыл рот и снова закрыл.
Я подошел к нему и наклонился.
Он сжимал в руке фотографию —
Женщина и ребенок.
Женщина в очках от солнца, ребенок в голубой пижаме.
Он открыл глаза и посмотрел на меня.
– Сядь, – сказал я.
Он схватил меня за руку.
– Давай-давай, – сказал я.
– Я не могу их найти, – прошептал он.
– Ничего, ничего, – кивнул я.
– Но я нигде не могу их найти.
– С ними все в порядке.
Сжимая мою руку, он подтянулся и сел.
– Ты врешь, – сказал он. – Они мертвы. Я знаю.
– Нет, это неправда.
– Мертвы, как и все остальные.
– Нет, с ними все в порядке.
– Ты врешь.
– Я их видел.
– Где?
– С Джоном Радкиным.
– С Радкиным?
– Да, по-моему, они у него.
Он встал и посмотрел на меня сверху вниз.
– Извини, – сказал я.
– Они мертвы, – сказал он.
– Нет.
– Они все мертвы, – сказал он и схватил ножку стола.
Я попытался встать, но не успел.
Я не успел.
* * *
Звонок в студию: А теперь все эти проклятые легавые отказываются работать сверхурочно. Преступники, наверное, со смеху помирают, мать их emu.
Джон Шарк: Значит, Боб, ты не считаешь, что ребята в синей форме заслуживают повышения зарплаты?
Слушатель: Повышения зарплаты? Не смеши меня, Джон. Я этим ублюдкам сраным ни цента не заплатил бы до тех пор, пока они кого-нибудь не сцапают. И не кого-нибудь, а того, бля, кто действительно в чем-то виноват.
Джон Шарк: Они снова арестовали Артура Скарджилла.
Слушатель: Я это все, на что они, суки, способны, да? Сажать Артура и стучать друг на друга.
Передача Джона ШаркаРадио ЛидсПятница, 17 июня 1977 года
Глава двадцать вторая
Убью их всех.
За рулем.
Включаю радио:
Вчера вечером на пустыре Ханслет Kapp были обнаружены обуглившиеся останки неизвестного чернокожего мужчины. Согласно заключению судмедэкспертов, смерть наступила в результате многочисленных ножевых ранений, после чего тело потерпевшего было облито бензином и подожжено. Официальный представитель правоохранительных органов сообщил, что в процессе установления личности потерпевшего полиция обнаружила факты, указывающие на его возможную криминальную деятельность.
По данным полиции, возраст потерпевшего – двадцать семь-тридцать лет, рост – шесть футов, телосложение крупное. Полиция обратилась к гражданам, обладающим информацией о личности потерпевшего или убийцы, с просьбой срочно связаться с представителями правоохранительных органов. Полиция подчеркнула, что все полученные от граждан сведения будут использоваться в строго конфиденциальном порядке.
Выключаю радио.
За рулем кррррррррррррррррррррррррррррича:
Замочу всех!
Рассвет.
Я останавливаюсь на Даркар-лейн.
Перед входом в его дом стоит машина, на пороге его дома – молоко, внутри его дома – моя семья.
А я сижу, плачу и жалею, что у меня нет пистолета.
Потом я перестаю плакать.
Рассвет, 1977.
Я нажимаю на кнопку звонка и жду.
Тишина.
Я снова нажимаю и держу.
Я вижу розовый силуэт за стеклом, слышу голоса, дверь открывается – на пороге стоит его жена, она говорит:
– Боб? Это Боб. Одну минуточку.
Но я слышу голос Бобби и я отталкиваю ее, бегу вверх по лестнице, окрываю пинками двери. Я нахожу их в самой дальней спальне – она сидит в постели и держит на руках моего сына, а Радкин идет ко мне, поправляя пиджак.
– Давай, собирайся – говорю я. – Мы уходим.
– Никто никуда не пойдет, Боб, – говорит Радкин и толкает меня, провоцируя драку, я бью его ножкой стула по голове, он хватается за ухо, пытается до меня дотянуться, промахивается, я хватаю его за волосы и бью его проклятую морду о свое колено, снова и снова, я слышу визг и крики, жена Радкина пытается оттащить меня от него, впивается ногтями в мои щеки, а Радкин все пытается меня ударить, наконец он достает меня, и я падаю в коридор, уворачиваясь и отмахиваясь от его жены, Радкин бьет меня по лицу наотмашь, мои зубы впиваются в язык, всюду – кровь, хер уже знает чья, она закрывает Бобби, стоя на дальнем конце двуспальной кровати, крепко прижимая его к себе.
Потом наступает перерыв, затишье, рыдания, всхлипывания, ноющая и пульсирующая боль.
– Перестань, Боб, – плачет она. – Прошу тебя, перестань!
Но все, что я могу сказать ей в ответ:
– Давай, собирайся, мы уходим.
И тут Радкин впечатывает кулак мне в лицо, и все начинается по новой, я бью его головой в лоб, искры летят из глаз, он отползает от меня, я – за ним, пытаясь достать звезды и метеориты, взрывающиеся по всей комнате, впечатывая их в рожу Джона, мать его, Радкина, я пинаю его в большую черную пасть, добираюсь до кровати, дотягиваюсь до Бобби, пытаюсь оторвать его от нее, но Радкин хватает меня сзади за шею и душит, выжимая из меня жизнь до последней, бля, капли.
– Хватит! – кричит она. – Прекрати сейчас же! Но он не прекращает.
– Джон, перестань, – плачет она. – Ты же его убьешь.
Радкин отпускает меня – я падаю на колени и утыкаюсь лицом в матрас.
Он делает шаг назад – снова наступает перерыв, снова – затишье, снова – рыдания, всхлипывания, ноющая и пульсирующая боль, и чем дольше это будет продолжаться – этот перерыв, это затишье, – чем дольше я буду тут лежать, тем скорее они отвлекутся.
И я лежу, уткнувшись зубами в матрас, и жду, пока Луиза, Радкин, его жена, пока один из них не даст мне фору, не даст мне то, что мне принадлежит:
Бобби.
Я лежу не шевелясь и жду. Потом Радкин говорит:
– Давай, Боб. Пойдем вниз.
Он наклоняется ко мне, чтобы поднять меня на ноги, и я чувствую его слабость, чувствую, что он сдается, я нащупываю ножку стула и бью его по лицу. Он отлетает к окну, воя, стекло сыпется, она смотрит, как он падает, а я поднимаюсь и забираю у нее Бобби. Я выхожу из спальни, отталкивая с дороги его жену, она скатывается вниз по лестнице, я – за ней, Луиза – за мной, крича, и визжа, и плача, у подножия лестницы я спотыкаюсь о тело его жены, Луиза падает на меня, Радкин на нее, кровь течет по его лицу, заливает ему глаза, слепит падлу, а я кричу, вою, рыдаю:
– Это мой сын!
Она кричит, визжит, плачет:
– Нет, нет, нет!
Бобби, бледный от шока, дрожит у меня на руках, мы лежим на жене Радкина, под двумя другими телами, я пытаюсь высвободиться, но тут Радкин то ли бьет, то ли пинает меня по уху со всей, бля, силы, и я падаю навзничь, Бобби нет, она оттаскивает его от меня, Радкин прижимает меня к полу, я кричу, визжу, плачу:
– Ты не имеешь права! Это мой сын!
Она пятится в гостиную, придерживая головку Бобби, уткнувшегося лицом в ее волосы. Она говорит:
– Нет. Ты ему – не отец.
Тишина.
Такая тишина, та самаятишина, та долгая, долгая проклятая тишина. Наконец она снова говорит:
– Ты ему – не отец.
Я пытаюсь встать, сбросить с себя ногу Радкина, как будто если я встану, то смогу понять, что за херню она несет. В то же время жена Радкина повторяет как заведенная:
– Что? Что ты имеешь в виду?
А он лежит, с ног до головы в крови, поднимает руки, умоляет:
– Не надо. Ради Христа, не надо.
– Но он должен знать, мать его.
– Нет, не должен. Не сейчас.
– Но он трахал эту проститутку, эту мертвую блядь, эту мертвую беременную суку.
– Луиза…
– И то, что она сдохла, еще ничего не значит, мать ее. Она была беременна его ребенком.
Я поднимаюсь на колени, тянусь к ним, тянусь к Бобби, к моему Бобби.
– Отойди от меня!
Радкин кричит:
– Луиза…
И тут его жена подходит к нему и бьет его по лицу. Она стоит возле него и смотрит, просто смотрит на него, потом плюет ему в лицо и выходит из дома.
– Антея! – кричитон. – Тыне можешь идти на улицу в таком виде.
Я пытаюсь встать, но он все еще держит меня, крича вслед жене:
– Антея!
Я тянусь к Бобби, к его затылку, к моему Бобби.
– Отвали! – говорит она. – Джон, убери его отсюда!
Но он не знает, что делать, не знает, то ли отпустить жену, то ли меня, и он слабнет, а у меня появляются силы, я вижу Бобби на другом конце гостиной, в нескольких метрах от меня, и я иду туда, бью ее по лживой башке, снова и снова, пока она не отпускает его, не отдает его мне, не отдает мне моего Бобби, Радкин натыкается на мой локоть, я держу одной рукой Бобби, другой – Радкина за волосы, я толкаю его на мраморный камин, он теряет равновесие, падает на Луизу, они валятся на пол, а мы с Бобби выбегаем из комнаты в коридор, из дома – на улицу, по подъездной аллее, Бобби плачет и зовет маму, я говорю ему, что все в порядке, все будет хорошо, говорю ему, чтобы он перестал плакать, что мама и папа просто пошутили, но я все время слышу их позади, слышу их шаги, слышу ее голос:
– Нет, Джон! Бобби! Осторожно!
И вдруг я чувствую, как моя спина взрывается, мне кажется, что ее больше нет, я падаю на колени и стараюсь не выпустить из рук Бобби, не выпустить Бобби, не выпустить Бобби, не выпустить Бобби, не выпустить Бобби.
– Нет! Ты его убьешь!
Я лежу лицом вниз на дорожке, ведущей к его дому. Бобби нет. Я лежу лицом вниз на дорожке, ведущей к его дому. Они бегут мимо меня к машине. Он швыряет крикетную биту на асфальт, рядом с моей головой. Она говорит:
– Вот теперь, Боб, мы квиты.
Они исчезают, все становится белым, затем серым и, наконец, черным.
* * *
Звонок в студию: Вот вы открываете газету – и что вы видите?
Джон Шарк: Не знаю, Боб. А что я там вижу?
Слушатель: (читает) «От побоев погибает дельно шесть младенцев, получают травмы – тысячи». На следующей странице: «Дети Северной Англии приветствуют Королеву». Дальше: «Каждый месяц по собственному желанию увольняются 74 полш1, ейских. Количество безработных увеличилось на сто тысяч человек. Изнасилования, убийства, Потрошитель…»
Джон Шарк: Так что вы хотите этим сказать, Боб?
Слушатель: Каллахан [34]34
Каллахан – барон Леонард Джеймс Каллахан, премьер-министр Великобритании с 1976 по 1979 год.
[Закрыть]же сам сказал – либо управляй страной, либо катись к чертовой матери.Передача Джона ШаркаРадио ЛидсПятница, 17 июня 1977 года
Глава двадцать третья
Я смотрю на часы – семь минут восьмого.
Я поднимаюсь в старом лифте, вижу, как мимо проплывают этажи.
Я выхожу из лифта на лестничную площадку.
Там стоит маленький мальчик в голубой пижаме и ждет.
Он берет меня за руку и ведет по коридору – вытертый ковер, обшарпанные стены, вонь.
Мы подходим к двери и останавливаемся.
Я кладу пальцы на ручку двери и поворачиваю ее.
Дверь не заперта.
Комната номер 77.
Япроснулся на полу. Кошмарная черная тяжкая боль медленно наполнила мой череп.
Я приложил руку к голове и нащупал высохшую, запекшуюся кровь.
Я поднял голову. Комната была залита ярким светом.
Утренним светом, утренним светом с ярмарочной площади, с площади, где от спин пони и лошадей поднимался пар.
Я сел в лучах этого утреннего света, сел на постели из обрывков бумаги и разбитой мебели и стал собирать фотографии и записи, складывать их по порядку.
Эдди, Эдди, Эдди –везде Эдди, черт его побери.
Но вся королевская конница, вся королевская рать не могут Эдди, нашего Эдди, Эдди не могут собрать.
И бедную Джекки, бедную Джекки не могут собрать.
Япопытался встать – меня затошнило, я подтянулся к раковине и сплюнул.
Я выпрямился, открыл кран и умылся холодной серой водой.
Я увидел в зеркале его отражение – свое отражение.
Руки и ноги – из соломы, воля – из прутьев, растоптанных под копытами, под лошадиными копытами, под копытами китайских лошадей.
Я посмотрел на часы.
Было начало восьмого.
Семь минут восьмого.
Я сидел в машине на стоянке у мотеля «Редбек», тер переносицу и кашлял.
Я включил зажигание, выключил радио и выехал на дорогу.
Я въехал в Уэйкфилд мимо лошадей и пони на Хит Коммон, мимо черных куч, оставшихся на месте костров, через Оссетт и Дюйсберри, мимо черного шлака, оставшегося на месте полей, мимо газетного магазинчика «РД-Ньюс», из Бэтли – в Брэдфорд.
Я остановился на ее улице и поставил машину рядом с высоким дубом, нарядившимся в свою самую красивую летнюю листву.
Зеленое.
Я постучал еще раз.
В подъезде было холодно – туда не проникали солнечные лучи. В окна стучались ветви деревьев.
Я положил пальцы на ручку двери и повернул ее.
Я вошел.
В квартире было темно и тихо. Дома – никого.
Я стоял в ее коридоре, слушал, думал о квартире над газетным магазинчиком, о тех местах, где мы прятались ото всех.
Я вошел в гостиную, в комнату, где мы познакомились. Оранжевые занавески были задвинуты. Я сел на стул, на котором я обычно сидел, и решил ждать, пока она не придет.
Кремовая блузка и брюки в тон – в тот первый раз. Голые грязные коленки в синяках – в тот последний раз.
Через десять минут я встал, пошел на кухню и поставил чайник.
Когда вода закипела, я налил ее в чашку и вернулся в гостиную.
Я сидел в темноте и ждал Ка Су Пен, размышляя о том, как я сюда попал, перебирая их всех по порядку:
Мэри Энн Николе, место убийства – Бакс Роу, август 1888 года.
Энни Чэпмен, место убийства – Хэнберри-стрит, сентябрь 1888 года.
Элизабет Страйд, место убийства-Бернерс-стрит, сентябрь 1888 года.
Кэтрин Эддоус, место убийства – Майтр Сквер, сентябрь 1888 года.
Мэри Джейн Келли, место убийства – Миллере Корт, ноябрь 1888 года.
Пять женщин.
Пять убийств.
Я почувствовал прилив, Кровавый Прилив, подступающий к моим ботинкам и носкам, ползущий вверх по ногам:
«А как же наш Юбилей?»
Прилив шел, Кровавый Прилив, подступающий к моим ботинкам и носкам, ползущий вверх по ногам:
Кэрол Уильямс, место убийства – Оссетт, январь 1975 года.
Одна женщина.
Одно убийство.
Я чувствовал, как прилив поднимается, Кровавые Реки Вавилона, реки крови, проливаемые каждой женщиной за всю ее жизнь, не забудьте зонты, обещают кровавый дождь, лужи крови, с неба льется красная, белая и синяя вода:
Джойс Джобсон, место нападения – Галифакс, июль 1974 года.
Анита Берд, место нападения – Клекхитон, август 1974 года.
Тереза Кэмпбелл, место убийства – Лидс, июнь 1975 года.
Клер Стрэчен, место убийства – Престон, ноябрь 1975 года.
Джоан Ричардс, место убийства – Лидс, февраль 1976 года.
Ка Су Пен, место нападения – Брэдфорд, октябрь 1976 года.
Мари Уоттс, место нападения – Лидс, май 1977 года.
Линда Кларк, место нападения – Брэдфорд, 1977 года.
Рейчел Джонсон, место убийства – Лидс, июнь 1977 года.
Дженис Райан, место убийства – Брэдфорд, июнь 1977 года.
Десять женщин.
Шесть убийств.
Четыре неудачные попытки.
Галифакс, Клекхитон, Лидс, Престон, Брэдфорд.
Кровавый Прилив, Кровавое Наводнение.
Я закрыл глаза, чай остыл, в комнате стало еще холоднее. Она наклонилась вперед и раздвинула волосы. Я снова услышал ее песню, нашу песню:
«Прощение и отпущение грехов, конец раскаянию?»
Мне нужно было в туалет.
О, Кэрол.
Я открыл дверь, включил свет и увидел ее:
Она лежала в ванне – красная вода, белая плоть, синие волосы; ее правая рука свисает через край, на полу – кровь, глубокие змеи врезались в запястья.
На коленях:
Я вытащил ее из ванны, из воды, завернул ее тело в полотенце и попытался вернуть в него жизнь.
На коленях:
Я качал ее взад-вперед, ее тело было холодным, губы – синими, в руках – черные дыры, в ногах – черные дыры, в голове – черные дыры.
На коленях:
Я звал ее, умолял ее, ради всего святого, я обещал ей, что больше не будет лжи, только правда, только открой глаза, чтобы услышать свое имя, услышать правду:
– Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…
Но она сказала:
– Я должна, Джек. Так надо.
Звонок в студию: Я читаю Библию.
* * *
Джон Шарк: Я знаю, что читаете.
Слушатель: (читает) «Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих так, чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить». [35]35
Откр. св. Иоанна Богослова, гл. 9, ст. 20.
[Закрыть]Джон Шарк: И что вы хотите этим сказать?
Слушатель: Они не раскаялись ни в убийствах, ни в колдовстве, ни в воровстве, ни в прелюбодеянии.
Передача Джона ШаркаРадио ЛидсПятница, 17 июня 1977 года
