Текст книги "1977. Кошмар Чапелтауна"

Автор книги: Дэвид Пис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Она смотрит на него.

Он улыбается.

Она поднимает руку.

Весь ряд поворачивается.

Она поправляет ремень сумки и смотрит на меня.

Я периферическим зрением вижу зубы Фэйрклофа, его ухмылку мне в лицо.

Он смеется.

Я сглатываю.

Она стоит передо мной и улыбается.

Я стаскиваю ее с постели, тащу по полу.

Я смотрю прямо перед собой.

Пара розовых трусов, сиськи болтаются.

Она внимательно рассматривает меня.

Она подо мной, закрывает лицо руками, потому что я бью ее изо всех сил.

Я чувствую, что меня начинает качать, у меня полный рот песка.

Я снова хлещу ее по лицу и смотрю на окровавленные губы, расквашенный нос.

Она смотрит на меня не отрываясь.

Кровь, размазанная по подбородку и шее, по груди и рукам.

У меня течет пот по лицу, по шее, по спине, по ногам – соленые реки.

И я стаскиваю с нее розовые трусы и тащу ее обратно на кровать, расстегиваю штаны и вставляю ей.

Она не шевелится.

Я снова бью ее по лицу и переворачиваю на живот.

Радкин стоит с ней рядом, Эллис поворачивается и смотрит на меня.

И теперь она начинает бороться, говорит, что так не надо.

Она поднимает руку.

Но я тыкаю ее лицом в грязные простыни.

Я делаю шаг назад.

Я вставляю ей член в задницу, и она кричит.

Она шмыгает носом, сморкается и улыбается.

Она лежит на кровати, кровь и сперма течет по ее ляжкам.

Я опускаю глаза.

Я встаю и делаю это снова, но теперь мне не больно.

– Его здесь нет, – говорит она, даже не взглянув на номера шесть и семь.

Я поднимаю глаза.

– Вы не хотите посмотреть еще раз? Для полной уверенности? – спрашивает Ноубл.

– Его здесь нет.

– Думаю, вам надо еще раз…

– Его здесь нет. Я хочу домой.

– Это еще что за херня? – орет Ноубл на Крейвена. – Ты сказал, что она сделает все, как надо…

– А ты Фрейзера, бля, спроси.

– Отвали, – говорит Радкин. – Это нас не касается.

Крейвен отплевывается, слюна застревает в его бороде. Мы все набились в кабинет Ноубла, Олдман сидит за его столом, снаружи – черным-черно, внутри – тоже:

– Она же тебя информирует?

– Ну и что, бля, такого? – говорит Эллис, и теперь я точно знаю, что он ее трахает.

То же самое знает и Крейвен.

– Ты что, имеешь ее, Майк? Заходишь на его территорию? – орет он, показывая на меня.

Я, слабым голосом:

– Отвянь.

Ноубл осматривает нас по очереди, качая головой:

– Да, вот это лажа.

– Ладно. Что дальше? – говорит Радкин, глядя то на Ноубла, то на Олдмана.

– Облажались вы, ребята, по полной программе.

– Мы же не можем отпустить мудака на все четыре стороны. Он – наш. Я это чувствую, – говорит Эллис.

– Он никуда не денется, – говорит Ноубл.

– Чувствую, мать его, – повторяет Эллис.

Радкин смотрит на Джорджа:

– Так что теперь?

Олдман:

– Не получилось по-хорошему, делайте по-плохому.

Он, голый, стоит на коленях, на полу, в углу, держится за яйца, тело – в крови.

У меня в руках нет никаких сил.

– Ну! – кричит Радкин снова и снова, еще и еще. Кричит: – Где ты был?

Я искал проститутку.

Он плачет.

Эллис впечатывает оба кулака Фэйрклофу в лицо.

– Скажи нам!

Я искал проститутку.

Он плачет.

– Ты, бля, убийца долбаный. Она не была шлюхой. Она была хорошей девочкой. Шестнадцать лет, на хер. Из хорошей верующей семьи. Ни разу даже ни с кем не трахалась. Ребенок, бля, она же еще ребенок.

Я искал проститутку.

Он просто плачет, лицо – как у Бобби, ни звука, одни слезы, рот открыт, плачет как ребенок, как младенец.

– Правду. Правду говори, мать твою!

Я искал проститутку.

Одни слезы.

Радкин поднимает его с пола, сажает на стул, привязывает его нашими ремнями и достает зажигалку.

– Ты, сука, посиди здесь и подумай, где ты, падла, был вчера в два часа ночи и что ты, бля, делал.

Я был в «Редбеке», на палу, в слезах.

Одни слезы.

Радкин открывает зажигалку. Мы с Эллисом раздвигаем его колени и держим их, а Радкин подносит пламя к его крохотным яичкам.

Я был в «Редбеке», на полу, в слезах.

Крик.

Дверь распахивается.

Олдман и Ноубл.

Ноубл:

– Отпустите его.

Мы:

– Что?

Олдман:

– Это не он. Опустите его, мать вашу.

* * *

Звонок в студию: Вы это, слышали про ту четырехлетнюю девочку? Говорят, ее увели с юбилейной вечеринки, изнасиловали и убили на кладбище, а родители в это время выпивали за здоровье Королевы.

Джон Шарк: Нефиговый у них вышел Юбилей, ничего не скажешь.

Слушатель: А эта женщина, которую столкнули с обрыва на Ботаническом заливе после очередных юбилейных торжеств?

Джон Шарк: Уже не говоря о том, что творит этот проклятый Потрошитель.

Слушатель: Так и есть, Джон. Проклятый Юбилей.

Передача Джопа Шарка

Радио Лидс

Четверг, 9 июня 1977

Глава двенадцатая

Тишина.

Жаркая, грязная, красноглазая тишина.

Двадцать четыре часа на нас четверых.

Олдман держал в руках письмо и не сводил с него глаз. На столе лежал кусочек цветастой ткани в пластиковом конверте. Ноубл избегал моего взгляда, Билл Хадден грыз ноготь, спрятав его в своей бороде.

Тишина.

Жаркая, грязная, желтая, потная тишина.

Четверг, 9 июня 1977 года.

Утренние заголовки смотрят на нас со стола:

ЗАГАДКА ПОТРОШИТЕЛЯ: УБИЙСТВО ШЕСТНАДЦАТИЛЕТНЕЙ РЕЙЧЕЛ.

Вчерашние новости.

Олдман положил письмо на стол и еще раз прочитал его вслух:

Из ада.

Мистер Уайтхед,

Посылаю Вам, сэр, еще кое-что для Вашей коллекции. Хотел достать Вам что-нибудь изнутри, да собака помешала. Повезло корове.

Уже четыре, они говорят: три, но помните Престон? Семьдесят пятый год? Та тоже на моем счету. Тупая корова.

Ну ладно, предупредите блядей, чтобы не совались на улицы, потому что я чувствую, что скоро мне захочется снова.

Может, сделаю одну в честь Королевы. Обожаю нашу Королеву.

С Богом,

Льюис.

Я же вас предупреждал, так что вы все сами виноваты.

Тишина.

Затем Олдман:

– Почему ты, Джек?

– В смысле?

– Почему он пишет именно тебе?

– Не знаю.

– У него есть твой домашний адрес, – сказал Ноубл.

– Он есть в справочнике, – ответил я.

– Он есть в его личной записной книжке.

Олдман взял конверт:

– Сандерланд. Понедельник.

– Долго шло, – сказал Ноубл.

– Праздники. Юбилей, – сказал я.

– А в прошлый раз было из Престона, да? – сказал Хадден.

– Он не сидит на месте, – вздохнул Ноубл.

– Он же вроде водитель грузовика, дальнобойщик? – спросил Хадден.

– По-моему, он водитель такси, – сказал я.

Олдман и Ноубл молчали.

– То, что он прислал в прошлый раз, – спросил Хадден, – это было от Мари Уоттс?

– Нет, – сказал Ноубл, глядя на меня.

Хадден вытаращил глаза:

– А что же это было?

– Говядина, – улыбнулся Ноубл.

– Корова, – сказал я.

– Ага, – сказал Ноубл, перестав улыбаться.

– Но ведь это совпадает с тканью платья Линды Кларк? – спросил я Олдмана.

– Похоже на то, – сказал Ноубл, подчеркнув «похоже».

– Похоже на то? – повторил я.

– Господа, – сказал Олдман, поднимая руки и глядя на нас с Хадденом, – я буду с вами откровенен, но настаиваю на полной конфиденциальности.

– Договорились, – сказал Хадден.

Ноубл посмотрел на меня.

Я кивнул.

– Вчера был, похоже, самый кошмарный день в моей полицейской карьере. И вот от этого, – Олдман поднял со стола письмо и пластиковый конверт, – от этого мне легче совсем не стало. Как сказал Пит, первое письмо не годилось для предъявления в суде, но во втором случае экспертиза дала более однозначные результаты.

– Однозначные? – не сдержался я.

– Да, однозначные. Во-первых, это – один и тот же мужик; во-вторых, содержимое аутентично; в-третьих, предварительный анализ слюны выявил интересующую нас группу крови.

– Третью? – спросил Хадден.

– Да. Анализы первого письма были испорчены. В-четвертых, на обоих письмах присутствуют следы минерального масла, которое было обнаружено на обоих местах преступлений.

– Какого масла? – прямо спросил я.

– Машинной смазки, – ответил Ноубл, всем своим видом показывая, что дальнейших подробностей он сообщать не собирается.

– Наконец, по сути, – сказал Олдман, – угроза убийства за несколько дней до Рейчел Джонсон, упоминание Королевы и Юбилея, а также Престона, который якобы «тоже на его счету».

– О котором не писали в газетах? – спросил Хадден.

– Точно, – сказал Ноубл. – Именно в этом заключается отличие того преступления от всех остальных.

– Значит, ты думаешь, что это – он? – спросил я Олдмана напрямую.

– Да.

– Альф Хилл в этом не уверен.

– Уже уверен, – сказал Олдман, кивая на письмо.

УКФД.

Уэйкфилд.

– Я могу посмотреть престонский протокол?

– Поговори с Питом, – ответил Олдман, пожав плечами.

Билл Хадден, на краешке стула, не отрываясь от письма:

– Вы собираетесь предавать это огласке?

– Нет, пока нет.

– Значит, нам тоже пока не стоит что-либо писать?

– Нет, не стоит.

– Ты собираешься поставить в известность других редакторов? Брэдфорд, Манчестер?

– Нет, если только им не начнут приходить подобные письма от тайных поклонников.

– Есликто-то об этом пронюхает, вони будет много, – сказал я.

– Ну, значит, мы должны проследить, чтобы этого не случилось.

Заместитель начальника полиции Джордж Олдман взял стакан воды и посмотрел на свору.

Милгарт, 10:30.

Очередная пресс-конференция.

Том из Брэдфорда:

– Есть ли у вас на данный момент представление о том, какого человека вы ищете?

Олдман:

– Да. У нас есть очень четкое представление о том, какого человека мы ищем, и пока мы его не найдем, мы не можем гарантировать безопасность ни одной женщине. Мы ищем убийцу-психопата с патологической ненавистью к женщинам, которых он считает проститутками. Мы предполагаем, что кто-то помогает ему прятаться, поскольку в ряде случаев он возвращался домой с обширными кровавыми пятнами на одежде, что не могло остаться незамеченным. Этот человек срочно нуждается в помощи, и любой, кто поможет нам выйти на него, окажет ему большую услугу.

Джилман из Манчестера:

– Не мог бы господин заместитель начальника полиции поподробнее описать орудия убийства, на которые гражданам следует обратить свое внимание?

– Думаю, я знаю, какие именно инструменты использовал убийца, но я не готов вам их назвать. Скажу только, что среди них есть тупой тяжелый предмет.

– Было ли найдено хоть одно из орудий убийства?

– Нет.

– Нашли ли вы хоть одного свидетеля по делу об убийстве Рейчел Джонсон?

– Нет. И на данный момент у нас нет подробного описания внешности убийцы.

– Есть ли у вас какие-либо подозреваемые?

– Нет.

– А что у вас есть?

Снова в редакции, под солнцем, бьющим в большие окна седьмого этажа, прожигающим бумагу через стекло.

Лидс в огне.

Я вымучил:

ПОЛИЦИЯ: ПОКА ПОТРОШИТЕЛЬ НА СВОБОДЕ, КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА В ОПАСНОСТИ.

Вчера вечером следователи, ищущие западно-йоркширского Джека-Потрошителя, смогли наконец установить, что пять жестоких убийств женщин в Северной Англии совершил один и тот же мужчина. Патологоанатомы Министерства внутренних дел, работающие в лаборатории Уэтерби, выявили связь между садистскими нападениями на четырех проституток и убийством шестнадцатилетней Рейчел Джонсон, работавшей помощницей продавца в магазине. Ее изувеченное тело было обнаружено в среду утром на детской игровой площадке, прилегающей к муниципальному центру Чапелтауна.

Вчера вечером офицер полиции, возглавляющий самую крупную в Северной Англии операцию по поимке убийцы после взрыва автобуса на шоссе М62, дал психологический портрет преступника. «Мы ищем убийцу-психопата с патологической ненавистью к женщинам, которых он считает проститутками. Очень важно, чтобы этот человек был найден как можно скорее», – сказал Джордж Олдман, заместитель начальника полиции Западного Йоркшира.

После того как были выявлены сходные черты всех пяти убийств, господин Олдман и несколько старших следователей проконсультировались с психиатрами и обсудили с ними личность преступника. «У нас есть очень четкое представление о том, какого человека мы ищем, и пока мы его не найдем, мы не можем гарантировать безопасность ни одной женщине. Мы считаем, что кто-то помогает ему прятаться, поскольку в ряде случаев он возвращался домой с обширными кровавыми пятнами на одежде, что не могло остаться незамеченным. Этот человек срочно нуждается в помощи, и любой, кто поможет нам выйти на него, окажет ему большую услугу», – добавил господин Олдман.

Полиция считает, что убийца – житель Западного Йоркшира, очевидно, хорошо знающий Лидс и Брэдфорд. Его комплекс по отношению к проституткам развился либо из взаимоотношений с одной из них, либо в результате того что проституткой была его собственная мать.

Господин Олдман заявил, что помимо результатов судебно-медицинской экспертизы, которые он не пожелал предавать огласке, эти убийства связывают между собой следующие черты:

все жертвы были «девушками легкого поведения», за исключением Рейчел Джонсон, которая, возможно, подверглась нападению по ошибке, возвращаясь поздно вечером во вторник к себе домой;

на теле лишь одной из жертвбыли обнаружены следы сексуального насилия и ограбления;

все жертвыполучили тяжелейшие черепно-мозговые травмы и прочие телесные повреждения, включая многочисленные ножевые ранения.

Вчера вечером соседи Рейчел Джонсон выйти на улицы, чтобы собрать подписи граждан за восстановление смертной казни как наказания за убийство. Они собираются направить эту петицию Министру внутренних дел господину Мерлину Ризу. Одна из организаторов акции, миссис Розмари Гамильтон, сказала: «Мы готовы обойти каждый дом в Лидсе, если потребуется. Этот ребенок никогда ни причинил никому вреда, а ее убийца, если даже его и поймают, не получит по заслугам».

Пресс-клуб.

Никого, кроме Джорджа, Бет и меня.

– Я слышала, он такие ужасы творит, – сказала Бет.

– Сиськи им отрезает, – кивнул Джордж.

– Этот полицейский сказал, что он вырезает им всю утробу.

– И съедает все по кусочкам.

– Еще одну?

– Еще, и еще, и еще, – сказал я, чувствуя приступ тошноты.

Я завернул за угол, спотыкаясь. Он стоял под фонарем.

Высокий мужчина в черном плаще и шляпе, со старым, раздолбанным дипломатом.

Он стоял не шевелясь и глядел вверх, на мои окна.

– Мартин, – сказал я, подходя к нему сзади.

Он обернулся.

– Джек. Я уже начал волноваться.

– Все путем, я же тебе сказал.

– Ты пьешь, что ли?

– Да уже лет сорок.

– Тебе, Джек, нужны шутки поновее.

– Например?

– Джек, тебе нельзя больше бежать.

– А ты что, собираешься изгонять из меня демонов, да? Покончить с моими страданиями раз и навсегда?

– Я хочу подняться к тебе. Поговорить.

– В другой раз.

– Джек, другого раза может не быть. Времени мало.

– Это хорошо.

– Джек, пожалуйста.

– Спокойной ночи.

За стеной звенел телефон.

Я открыл дверь и снял трубку.

– Алло?

– Джек Уайтхед?

– На проводе.

– У меня есть для вас кое-какая информация, касающаяся одного из убийств Потрошителя.

Мужской голос, молодой, местный акцент.

– Ну?

– Не по телефону.

– Где вы?

– Не важно, но я могу встретиться с вами в субботу вечером.

– Что за информация?

– В субботу. В клубе «Варьете».

– В Бэтли?

– Да. Между десятью и одиннадцатью часами.

– Хорошо. Как вас зовут?

– Обойдемся без имен.

– Вы, я так понимаю, денег хотите?

– Денег не надо.

– А чего же вы тогда хотите?

– Будьте на месте.

У окна. Отец Лоуз – все еще под фонарем, линчеванный истэндский еврей в черном плаще и шляпе.

Я сел и попытался начать читать, но в голову лезли мысли о ней, я думал о ней, думал о ней, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ее волосах, думал о ее ушах, думал о ее глазах, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ее губах, думал о ее зубах, думал о ее языке, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ее шее, думал о ее ключице, думал о ее плечах, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ее груди, думал о ее коже, думал о ее сосках, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ее животе, думал о ее животе, думал об ее утробе, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ее бедрах, думал о ее коже, думал о ее волосах, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ее моче, думал о ее дерьме, думал о ее внутренностях, молился, чтобы Кэрол не появлялась, думал о ней, думал о ней, думал о ней и молился.

Я встал и пошел к кровати, чтобы залезть под одеяло, чтобы думать о ней, о ее прикосновениях.

Я встал, повернулся и увидел ее.

Ка Су Пен исчезла.

Кэрол вернулась.

– Ты скучал?

* * *

Джон Шарк: Вот это мне нравится (читает): «Согласно мнению господина Джеймса Андертона, начальника полиции города Манчестера, рост преступности загнал полицию в угол, и ждать улучшения ситуации в ближайшем будущем не приходится».

Слушатель: Я думаю, он прав.

Джон Шарк: А я нет. Вроете преступности я виню именно полицию. Страх и кретинская нерешительность – вот в чем их беда.

Слушатель: Вы говорите ерунду, Джон, полную ерунду. Если ваш шикарный дом ограбят, кому вы будете звонить?

Передача Джона Шарка

Радио Лидс

Пятница, 10 июня, 1977

Глава тринадцатая

Мне приснилось, что я сидел на диване в розовой комнате. На грязном гниющем трехместном диване, воняющем все омерзительнее, но я не мог с него встать.

Потом оказалось, что этот диван стоит на детской площадке. Кошмарный диван с тремя ржавыми пружинами, врезающимися мне в задницу и в ляжки, но я никак не мог с него встать, не мог подняться с места.

Кто-то касается моего лица.

Я открываю глаза.

Это Бобби.

Он улыбается, живые глазенки, малюсенькие белые зубки.

Он пихает книжку мне в грудь.

Я закрываю глаза.

Он снова касается моего лица.

Я открываю глаза.

Это Бобби в голубой пижаме.

Я лежу на тахте в гостиной, на кухне работает радио, в доме пахнет завтраком.

Я сажусь, беру Бобби на руки, сажаю его на колено и открываю книжку.

– Жил-был кролик, волшебный кролик, у него был домик на луне.

Бобби поднимает ручонки, изображая уши кролика.

–  И был у того кролика огромный телескоп, волшебный телескоп, в который можно было увидеть Землю.

Бобби показывает руками телескоп, поворачивается, чтобы посмотреть на меня, приставив руки к глазам.

–  Однажды волшебный кролик навел свой волшебный телескоп на Землю и сказал: «Волшебный телескоп, волшеб ный телескоп, покажи мне, пожалуйста, Великобританию». И волшебный кролик приложил глаз к волшебному телескопу и увидел Великобританию.

Неожиданно Бобби спрыгивает с моего колена, бежит к двери в своей голубой пижаме, размахивая руками, и кричит:

– Мамочка, мамочка, волшебный кролик, волшебный кролик!

Луиза стоит в дверях и наблюдает за нами. Потом она говорит:

– Завтрак готов.

Я сижу за столом – аккуратная скатерть, три тарелки, Бобби между нами – я смотрю на сад за окном.

Семь утра, и солнце – на другой стороне дома.

Луиза наливает молоко в хлопья Бобби. Выглядит посвежевшей. В затененной комнате прохладно.

– Как отец? – спрашиваю я.

– Плохо, – говорит она, разминая хлопья для Бобби.

– Я сегодня выходной. Если хочешь, можем съездить к нему все вместе.

– Правда? Я думала, что у вас все выходные отменили.

– Так и есть, но, кажется, Морис договорился, чтобы меня отпустили на денек.

– Он приезжал в больницу во вторник.

– Да? Он говорил, что постарается заехать.

– С Джоном Радкиным и всеми остальными.

– Да ты что?

– Он такой добрый. Что тебе купил дядя Джон? – спрашивает она Бобби.

– Машину, машину! – отвечает он, пытаясь слезть со стула.

– Потом, дорогой, – говорю я. – Сначала съешь свои хлопья.

– Полейскую машину, полейскую машину.

Я смотрю на Луизу:

– Полейскую машину?

– Полицейскую машину, – говорит она, улыбаясь.

– А кем папа работает? – спрашиваю я его.

– Полейским, – улыбается он с полным ртом молока и хлопьев.

И мы смеемся все втроем.

Бобби идет между нами, одна рука у мамы, одна – у папы.

Сегодня будет очень жарко, все палисадники на нашей улице пахнут свежескошенной травой и перловым отваром. В небе – ни облачка.

Мы поворачиваем в парк, и он вырывается из наших рук.

– Ты забыл хлеб! – кричу я, а он бежит к пруду не останавливаясь.

– Он бежит на свою любимую горку, – говорит Луиз.

– Он так подрос.

– Ага.

Мы сидим на качелях среди тихой и нежной природы, уток и бабочек, а дома из ракушечника и черные холмы наблюдают за нами из-за деревьев, ждут.

Я тянусь и беру ее за руку.

– Надо было поехать в Городок Фламинго или еще куда-нибудь. В Скарборо, например, или в Уитби.

– Это сложно, – говорит она.

– Прости, – говорю я, спохватываясь.

– Да нет, ты прав. Надо как-нибудь съездить.

Бобби съезжает с горки на животе, из-под задравшейся рубашки выглядывает круглое пузико.

– Уже брюшко растет, прямо как у папаши, – говорю я.

Но она далеко-далеко отсюда.

Луиза стоит в очереди у рыбного прилавка, Бобби тянет меня за руку, хочет, чтобы мы пошли посмотреть на витрину магазина игрушек, чтобы мы пошли посмотреть на Одинокого Рейнджера и Тонто.

Вокруг нас звенит и сверкает пятница.

Небо по-прежнему ослепительно синее, цветы и фрукты – яркие, телефонная будка – красная, старухи и молодые матери – в летних платьях, фургон с мороженым – белый.

Вокруг базарный день.

Луиза возвращается, я забираю у нее пакеты, и мы идем обратно по Кингсуэй, Бобби – между нами, держа нас за руки. Мы возвращаемся домой.

Вокруг лето.

Йоркширский летний день.

Луиза готовит обед, а мы с Бобби играем с его машинками, и кубиками, и Суперменом, и Тонкой, и конструктором, и медвежатами, а по телевизору показывают королевскую флотилию, идущую по Темзе.

Мы едим жареную рыбу в сухарях с петрушечным соусом и кетчупом, с картошкой и зеленым горошком, на десерт – желе. Бобби сидит гордый, весь перемазавшись едой.

Потом я мою тарелки, а Луиза и Бобби вытирают. Телевизор выключен до новостей.

Потом мы пьем чай и смотрим, как Бобби дурачится, выплясывает на тахте под пластинку с музыкой из фильмов про Джеймса Бонда.

Мы едем в Лидс, Луиз и Бобби сидят сзади. Бобби засыпает, положив голову ей на колени, машина раскаляется от солнца, окна открыты, мы слушаем «Уингз» и «АББУ», «Бони М» и «Манхэттен Трансфер».

Я ставлю машину за больницей и беру спящего Бобби на руки. Мы идем к центральному входу. В ярком солнечном свете деревья кажутся почти черными. Голова Бобби свисает у меня с плеча.

В отделении мы садимся на крохотные жесткие стулья, Бобби все еще спит, растянувшись у дедушки в ногах, Луиза кормит отца мандариновым компотом с пластиковой ложечки, сок капает с его небритого лица на шею и полосатую пижаму из универмага «Маркс и Спенсер», я слоняюсь без дела между палатой, каталкой и туалетом, листаю женские журналы и съедаю два батончика «Марс».

Бобби просыпается около трех, и мы выходим с ним в больничный садик, оставляя Луизу наедине с отцом. Мы носимся по пружинистой траве и играем в «стой-беги», я кричу: «Стой!», он – «Беги!», и мы смеемся, рассматриваем цветы, нюхая их и называя разные цвета, а потом находим одуванчик и сдуваем с него по очереди пушинки, все до одной.

Потом мы снова поднимаемся наверх, уставшие и перепачкавшиеся травой. Она плачет у кровати, он спит с открытым ртом – его сухой потрескавшийся язык вывалился из лысой съежившейся головы. Я обнимаю ее, Бобби кладет ей голову на колени, и она прижимает нас к себе изо всех сил.

По дороге домой мы с Бобби поем детские песенки. Жалко, что у нас была рыба на обед, потому что мы могли бы, например, заехать в ресторанчик Гарри Рамсдена на рыбный ужин.

Мы купаем Бобби вместе, он плещется в пене, пьет воду из ванны, плачет, когда мы его вынимаем. Я вытираю его, и несу его в нашу комнату, и читаю ему книжку, одну и ту же книжку три раза подряд:

– Жил-был кролик, волшебный кролик, у него был домик на луне.

Через полчаса я говорю:

–  Волшебный телескоп, волшебный телескоп, покажи мне, пожалуйста, Йоркшир…

И на этот раз он не показывает руками телескоп, на этот раз он просто чмокает губами, а я целую его на ночь и спускаюсь вниз.

Луиза сидит на тахте и досматривает «Перекресток». [22]22
  «Перекресток» («Crossroads») – культовый британский телесериал (АТВ, 1964–1988).


[Закрыть]

Я сажусь рядом с ней, спрашиваю:

– Есть что-нибудь хорошее?

Она пожимает плечами.

– «Новобранцы» [23]23
  «Новобранцы» (Get Some In) – комедийная телепередача об армейской жизни (1975–1978).


[Закрыть]и это, ну, тебе нравится – «Человек XYY».

– А кино?

– Попозже, кажется, что-то будет, – отвечает она, протягивая мне газету.

– «Я начинаю считать»?

– Для меня поздновато.

– Да, сегодня надо лечь пораньше.

– Во сколько тебе завтра на работу?

– Джон должен был позвонить.

Луиза смотрит на часы.

– Может, ты сам ему позвонишь?

– Да нет, я просто пойду туда к семи.

Мы сидим и смотрим Макса Байгрейвза. [24]24
  Макс Байгрейвз – популярный британский певец и комик.


[Закрыть]Между нами валяются игрушки.

И потом, во время рекламы перед новостями, я спрашиваю ее:

– Как ты думаешь, мы сможем все это пережить?

– Не знаю, дорогой, – отвечает она, не отрывая взгляда от телевизора. – Я не знаю.

И я говорю:

– Спасибо тебе за сегодняшний день.

Я, наверное, уснул, потому что, когда я открыл глаза, ее уже не было. Я сижу на тахте один, «Я начинаю считать» подходит к концу, я выключаю телевизор, иду наверх, раздеваюсь и ложусь в кровать. Бобби и Луиза спят рядом со мной.

Мне приснилось, что я сидел на диване в розовой комнате. На грязном, гниющем трехместном диване, воняющем все омерзительнее, но я никак не мог с него встать. Потом оказалось, что я сижу на диване на детской площадке. На кошмарном диване с тремя ржавыми пружинами, врезавшимися мне в задницу и в ляжки, но я не мог встать, не мог подняться с места. Потом оказалось, что я сижу на диване на помойке. На ужасном диване, пропитанном кровью, которая попала мне на руки и под ногти, но все еще не мог встать, я не мог подняться с места, не мог уйти.

* * *

Слушатель: Эта маленькая девочка в Лутоне, четырехлетняя девочка, которую изнасиловали и убили? Вы знаете, что они двенадцатилетнего пацана за это арестовали? Двенадцать лет, а!

Джон Шарк: Невероятно.

Слушатель: А газеты только и знают, что писать о королевской флотилии и Йоркширском Потрошителе.

Джон Шарк: Похоже, этому не будет ни конца ни края.

Слушатель: Нет, будет. Когда конец света наступит, вот тогда все это и кончится. Конец света, мать его.

Передача Джона Шарка

Радио Лидс

Суббота, 11 июня 1977 года