355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Николс » Один день » Текст книги (страница 5)
Один день
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 15:47

Текст книги "Один день"


Автор книги: Дэвид Николс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Он любил свою новую квартиру в соседнем районе Белсайз-Парк (темное дерево, полированный металл), любил Лондон, раскинувшийся перед ним в дымке в этот День святого Свитина. И ему хотелось поделиться всей этой радостью с Эммой, открыть ей новые возможности, новые горизонты, представить ее новым знакомым из совсем других социальных кругов – одним словом, сделать ее жизнь более похожей на его жизнь. Как знать, может Наоми и Эмма даже подружатся!

Убаюканный этими мыслями, он почти заснул, когда на него упала чья-то тень. Открыв один глаз, он прищурился:

– Привет, красотка.

Эмма больно пнула его в бедро.

– Ай!

– Никогда, никогда не делай так больше!

– Как так?

– Ты знаешь как! Как будто я зверь в зоопарке, а ты тычешь в меня палкой и смеешься…

– Я над тобой не смеялся!

– А я тебя видела, как ты висел на свой подружке, и вы там хихикали…

– Она не моя подружка, и мы смеялись над меню…

– Вы смеялись над моей работой.

– И что такого? Ты и сама над этим всегда прикалываешься.

– Да, потому что я там работаю. Я смеюсь из чувства противоречия, а ты просто смеялся мне в лицо!

– Эм, я бы никогда, никогда…

– Вот такое впечатление ты на меня производишь.

– Прости.

– Хорошо. – Она села рядом, скрестив ноги. – Застегни рубашку и дай мне бутылку.

– И она мне не подружка. – Он застегнул три нижние пуговицы, надеясь, что Эмма заглотит приманку. Но она ничего не сказала, поэтому он пошел дальше: – Мы просто спим вместе время от времени, только и всего.

Когда стало ясно, что с романтической точки зрения ничего им не светит, Эмма начала стараться не обращать внимания на безразличие Декстера, и теперь фразы вроде той, что он только что произнес, уже были неспособны причинить ей боль – по крайней мере, не больше, чем теннисный мячик, попавший в затылок. В последнее время она только морщилась, услышав подобное замечание.

– Тем лучше для вас обоих. – Она налила вино в пластиковый стаканчик. – Но если она тебе не подружка, как мне ее называть?

– Не знаю. Любовница?

– Это разве не подразумевает наличие чувств?

– Как насчет мое очередное достижение! – Декстер просиял. – Или это в наше время неполиткорректно?

– Лучше жертва. Мне это больше нравится. – Эмма отклонилась назад и сунула руку в карман джинсов, чувствуя неловкость. – Можешь взять обратно. – Она швырнула в него скомканной десятифунтовой купюрой.

– Еще чего!

– Да, чего.

– Это твое!

– Декстер, послушай меня внимательно. Друзьям чаевые не дают.

– Это не чаевые, а подарок.

– Деньги – не подарок. Хочешь купить мне что-нибудь – пожалуйста, но только не дари деньги! Это просто позор.

Он вздохнул и спрятал деньги в карман:

– Извини. Еще раз.

– Ладно, – сказала она и легла рядом с ним. – Валяй. Рассказывай об этой своей Наоми.

Он просиял и приподнялся на локтях:

– В выходные мы устраивали after-пати…

After-пати, сказала она про себя. Он стал одним из тех, кто ходит на after-пати.

– …я и раньше видел ее в офисе, а тут решил подойти и сказать привет и все такое, добро пожаловать в команду. Потом официально так протягиваю ей руку, а она улыбается, подмигивает, а потом кладет руку мне на затылок, притягивает к себе и… – Он выдержал паузу и закончил восторженным шепотом: – Целует, прикинь?

– Целует, прикинь? – повторила Эмма, снова получив по затылку теннисным мячиком.

– И при этом сует мне что-то в рот языком. Что это, спрашиваю я. А она подмигивает и говорит: узнаешь.

Помолчав, Эмма спросила:

– Это был орешек?

– Нет…

– Маленький орешек в шоколаде?

– Нет, это была таблетка…

– Типа «тик-така»? Потому что у тебя воняло изо рта?

– У меня не воня…

– И разве ты мне уже эту историю не рассказывал?

– Да, но то было с другой девчонкой.

Теннисные мячики теперь ударяли в голову один за другим, и, кажется, к ним присоединился футбольный. Эмма потянулась и, глядя на небо, сказала:

– Нельзя разрешать кому попало совать наркоту тебе в рот, Декстер, это негигиенично. И опасно. Однажды на месте этой таблетки может оказаться капсула с цианидом.

Декстер прыснул:

– Так ты хочешь узнать, что было дальше?

Она приложила палец к подбородку:

– Хочу ли я? Пожалуй, нет. Нет, не хочу.

Но он все равно ей рассказал, и все это она уже слышала – и про темные VIP-залы в клубах, и про ночные звонки и предрассветные такси через весь город; бесконечный шведский стол, «съешь, сколько сможешь», – вот на что была похожа его сексуальная жизнь, и Эмма сделала над собой усилие и постаралась не слушать, а всего лишь смотреть, как двигаются его губы. Они по-прежнему были такими же замечательными, как она помнила, и будь она бесстрашной, дерзкой и асимметричной, как эта Наоми, то наверняка наклонилась бы и поцеловала его… Тут ей пришло в голову, что она никогда никого не целовала, в смысле, первой. Ее, конечно, целовали, внезапно и слишком крепко, пьяные мальчишки на вечеринках, и эти поцелуи обрушивались на нее из ниоткуда, словно удар в лоб. Иэн тоже попытался поцеловать ее три недели назад, когда она подметала мясной холодильник: он так резко двинулся к ней, что ей показалось, будто он собирается боднуть ее лбом. Даже Декстер однажды ее поцеловал – много, много лет назад. Если она его поцелует, будет ли это выглядеть странным? Что, если она сделает это прямо сейчас? Возьмет инициативу в свои руки, снимет очки, положит руку ему на затылок, пока он говорит, и поцелует, поцелует его…

– …и вот Наоми звонит мне в три утра и говорит: «Садись в такси. Немедленно».

Она живо представила, как он вытирает рот тыльной частью руки, стирая поцелуй, как крем от пирога. Повернула голову и стала наблюдать за другими людьми на холме. Вечерний свет начал меркнуть, поблизости двести процветающих и привлекательных молодых профессионалов кидали фрисби, разжигали угли в переносных грилях и строили планы на вечер. И все же ей казалось, что эти люди с их захватывающими карьерами, сиди-плеерами и горными велосипедами были далеко-далеко, точно все происходящее вокруг – рекламный ролик, который она смотрела по телевизору: реклама водки или маленьких спортивных машин. «Приезжай домой, дочка, – сказала ей мама вчера, – у тебя тут есть своя комната…»

Она снова повернула голову и посмотрела на Декстера, который по-прежнему рассказывал о своих похождениях, потом на молодую пару за его спиной: женщина оседлала мужчину, агрессивно целуя его, а тот покорно раскинул руки. Их пальцы были переплетены.

– …мы не выходили из отеля три дня, прикинь?

– Извини, я давно тебя не слушаю.

– Я как раз рассказывал…

– Что, по-твоему, она в тебе нашла?

Декстер пожал плечами, точно не понял вопрос:

– Она говорит, у меня сложная натура.

– Сложная натура. Твоя натура такая же сложная, как мозаика из двух фрагментов. – Эмма села и отряхнула джинсы. – Для детей от одного до трех. – Она подняла кверху штанины. – Ты только посмотри на мои ноги. – Она поддела волосок пальцами. – У меня ноги, как у пятидесятивосьмилетней старухи, заведующей благотворительным обществом.

– Так сделай эпиляцию, хиппи.

– Декстер!

– К тому же, ножки у тебя что надо. – Он потянулся и ущипнул ее за щиколотку. – Ты же у нас красотка.

Она оттолкнула его, и он повалился на траву.

– Не могу поверить, что ты назвал меня хиппи. – Парочка за их спинами по-прежнему целовалась. – Только посмотри на тех двоих… не пялься! – Декстер обернулся. – Я их даже слышу. С такого-то расстояния. Слышишь эти чавкающие звуки? Как будто затычку из раковины вытаскивают. Говорю тебе, не пялься!

– Почему? Мы же в публичном месте.

– Зачем приходить в публичное место и вести себя так? У меня такое чувство, будто я смотрю программу о животных.

– Может, они любят друг друга.

– Так вот что такое любовь – слюнявые рты и задранная юбка?

– Иногда да.

– Она как будто пытается залезть к нему в рот головой. Еще чуть-чуть, и челюсть вывихнет.

– А она ничего.

– Декстер!

– Ну правда же.

– Знаешь, некоторым это может показаться странным, вот эта твоя одержимость сексом, точно ничем другим людям и не положено заниматься. В глазах некоторых это выглядит жалко и убого…

– Странно, а я вовсе не чувствую себя жалким. Или убогим.

Эмма, которая чувствовала себя и жалкой, и убогой, промолчала. Декстер слегка толкнул ее локтем:

– Знаешь, что тебе и мне надо сделать?

– Что?

Он заулыбался:

– Вместе употребить Э.

– Э? Что за Э? – Она искренне недоумевала. – Ах, ты имеешь в виду экстази? Кажется, я читала об этом в журнале. Нет, расширение сознания с помощью химии – это не мое. Я как-то крышку на банке с замазкой забыла закрыть, так мне начало казаться, что мои туфли хотят меня съесть. – К ее удовольствию, он рассмеялся над ее шуткой, и она скрыла улыбку в пластиковом стаканчике. – Короче, я предпочитаю чистый, естественный продукт, то есть алкоголь.

– Экстази избавляет от комплексов.

– Поэтому ты в последнее время со всеми обнимаешься?

– Я просто считаю, что тебе не мешает повеселиться, вот и все.

– А мне и так весело. Ты даже не представляешь, какая веселая у меня жизнь. – Лежа на спине и глядя в небо, она почувствовала, что он смотрит на нее.

– Ну и?.. Теперь твоя очередь, – произнес он тоном, который она называла психотерапевтическим. – Какие у тебя новости? Что в жизни происходит? Имею в виду, в личной.

– Ох, ты же меня знаешь. Я человек без эмоций. То есть робот. Или монахиня. Робот-монахиня.

– Неправда. Ты притворяешься такой, но не такая.

– Да я не против. Мне даже нравится идея состариться в одиночестве…

– Тебе двадцать пять, Эм…

– …стать синим чулком.

Декстер не был уверен, что знает значение этого выражения, но при слове «чулок» возбудился, как собака Павлова. Эмма продолжала говорить, а он тем временем представил ее в синих чулках, но потом решил, что синие чулки ей не пойдут (впрочем, они не пойдут никому) и что чулки должны быть черными или красными, как те, что надела как-то Наоми… после чего решил, что смысл выражения «синий чулок» от него ускользает. Эти эротические грезы отняли у него довольно много мысленной энергии, и он задумался, а не права ли Эмма и не слишком ли он отвлекается на сексуальные темы. Не реже раза в час он превращался в идиота, взглянув на рекламу, обложку журнала или заметив выглядывающую из-под одежды пурпурную бретельку лифчика, а летом дела обстояли еще хуже. Нормально ли это – постоянно чувствовать себя так, будто только что вышел из тюрьмы? Надо сосредоточиться. Человек, который ему отнюдь небезразличен, явно переживает что-то вроде нервного срыва, и он должен сосредоточиться на этом, а не на трех девчонках, которые брызгаются в пруду…

Сосредоточься! Сосредоточься. Он попытался не думать о сексе, но мысли двигались со скоростью улитки.

– А как же тот парень? – спросил он.

– Какой парень?

– Официант с работы. Похож на ботана из компьютерного клуба.

– Иэн? А что с ним такое?

– Почему бы тебе не начать встречаться с ним?

– Заткнись, Декстер. Я и Иэн, мы просто друзья. Дай лучше бутылку. – Она сделала глоток вина, которое нагрелось и стало похожим на сироп. Он следил за ней взглядом. Хотя Декстеру не была свойственна сентиментальность, временами он мог просто тихо сидеть и смотреть, как Эмма Морли смеется или рассказывает что-нибудь, и в такие минуты он был абсолютно уверен, что она – самый прекрасный человек, которого он когда-либо знал. Иногда ему хотелось сказать это вслух, перебить ее и просто сказать об этом. Но не сегодня – сегодня он смотрел на нее и думал, что она выглядит усталой, бледной, грустной и что, когда она смотрит вниз, у нее появляется второй подбородок. И почему она не хочет носить линзы вместо этих больших ужасных очков? Ведь она уже не студентка. И эти бархатные резинки – они ее совершенно не красят. Что ей действительно нужно, подумал он, преисполнившись сочувствия, так это чтобы кто-нибудь взялся за нее и помог ей раскрыть собственный потенциал. Перед его глазами возникла вереница кадров: вот он по-отечески одобряюще смотрит, как Эмма примеряет кучу потрясных новых нарядов. Да, ему следовало бы уделять Эмме побольше внимания, и он так и сделал бы, если бы в его жизни столько всего не происходило.

Но есть ли что-нибудь, что он может сделать прямо сейчас, чтобы вселить в нее уверенность, поднять ей настроение, чтобы она так не убивалась? У него возникла идея, и, потянувшись, он взял ее за руку и торжественно произнес:

– Знаешь, Эм, если к сорока годам ты не выйдешь замуж, я сам на тебе женюсь.

Она взглянула на него с нескрываемым отвращением:

– Это что, Декс, такое предложение руки и сердца?

– Я не про сейчас говорю, а про некий момент в будущем, когда мы оба уже будем на грани отчаяния.

Эмма горько усмехнулась:

– И почему ты решил, что я захочу за тебя замуж?

– Ну, это вроде как само собой разумеется.

Она медленно покачала головой:

– Тогда тебе придется встать в очередь. Вот мой друг Иэн предложил мне то же самое, когда мы на днях обрабатывали морозильник антисептиком. Только не в сорок, а в тридцать пять.

– Без обид, но мне кажется, лишних пять лет свободы тебе не помешают.

– Да не собираюсь я замуж ни за него, ни за тебя. Я вообще никогда не выйду замуж.

– Откуда ты знаешь?

Она пожала плечами:

– Цыганка нагадала.

– Наверное, тебе не позволяют политические убеждения или что-то вроде этого.

– Просто… это не для меня, только и всего. – Она поняла, что со стороны выглядит жалкой пессимисткой.

– Представляю тебя невестой. Пышное белое платье, подружки, нарядные мальчики, несущие шлейф, голубая подвязка… – Подвязка. Его мозг клюнул на это слово, как рыба на наживку. – Вообще-то, мне кажется, что в жизни есть кое-что важнее отношений…

– Ага. Карьера, например. – Она бросила на него уничтожающий взгляд. – Извини.

Они снова повернулись к небу, которое уже совсем потемнело, и через минуту она проговорила:

– Между прочим, в моей карьере сегодня вроде как произошел скачок.

– Тебя уволили?

– Повысили. – Она улыбнулась. – Предложили работу менеджера.

Декстер резко выпрямился:

– В этой дыре? Ты должна отказаться.

– И с какой стати? Что плохого в ресторанном бизнесе?

– Эм, да работай ты хоть на добыче урана, лишь бы тебе это нравилось! Но ты же ненавидишь это место, каждую минуту, проведенную там!

– Ну и?.. Большинство людей ненавидят свою работу. Поэтому это так и называется: «работа».

– Послушай, а что, если мне удастся найти тебе место?

Она рассмеялась:

– Какое место?

– У нас, в «Редлайт продакшнз»! – Ему понравилась собственная идея. – Будешь ассистентом. Поначалу придется побегать за кофе бесплатно, но я знаю, у тебя получится…

– Декстер, спасибо, конечно, но я не хочу работать в СМИ.

Я знаю, что всем сегодня положено мечтать о работе в СМИ, будто это лучшая работа в мире… – Говоришь, как истеричка, подумала она, истеричка, которая на самом деле ему завидует. – Я даже не понимаю, что такое эти СМИ… – Замолчи, успокойся. – Вы же там ничем не занимаетесь, только целыми днями пьете минералку из бутылочек, кайфуете и копируете свою задницу на ксероксе…

– Эй, не такая уж это легкая работа, Эм…

– Если бы люди относились к профессии медсестры, или, не знаю, соцработника, или учителя с таким же уважением, как к работе на чертовом телевидении

– Так стань учителем! Из тебя выйдет отличный учитель…

– Я хочу, чтобы ты пообещал никогда больше не давать своим друзьям советы насчет карьеры! – Она говорила слишком громко, почти кричала, и за ее словами последовала тишина. Почему она ведет себя так? Он же просто хочет помочь. Какая ему польза от их дружбы? Ему бы сейчас встать и уйти, она так и сделала бы на его месте. Они повернулись и одновременно взглянули друг на друга.

– Прости, – сказал он.

– Нет, это ты меня прости.

– А тебе-то за что извиняться?

– Наорала на тебя, как… сумасшедшая старая корова. Извини, я устала, у меня был неудачный день, и мне жаль, что я такая… скучная.

– Не такая уж ты и скучная.

– Нет, Декс, серьезно. Я порой сама на себя нагоняю уныние.

– Но мне с тобой не скучно. – Он взял ее руку. – И никогда не будет. Ты одна на миллион, Эм.

– Брось, я даже не одна на три.

Он слегка толкнул ее ногой:

– Эм?

– Да?

– Просто согласись со мной хоть раз, ладно? Промолчи и согласись.

Минуту они молча смотрели друг на друга. Потом он снова лег на траву; Эмма легла вслед за ним и слегка вздрогнула, обнаружив под плечами его руку. На секунду они оба почувствовали стеснение, а потом она перевернулась на бок и свернулась клубком рядом с ним. Он обнял ее крепче и заговорил где-то у нее над головой:

– Знаешь, чего я не могу понять? Столько людей вокруг постоянно твердят тебе, какая ты классная, умная, веселая, талантливая и прочее, твердят бесконечно – уж я, по крайней мере, повторяю это уже несколько лет. Так почему ты им не веришь? Почему, по-твоему, они продолжают это твердить, Эм? Или это заговор и все втайне сговорились и делают вид, что хорошо к тебе относятся?

Она прижалась лицом к плечу Декстера и поняла, что надо его остановить, иначе она расплачется.

– Ты очень славный. Но мне пора.

– Нет, побудь еще. Возьмем еще бутылку.

– Разве Наоми тебя не ждет? Наверняка у нее весь рот набит веселыми таблетками, как у маленького хомячка-торчка. – Она раздула щеки, Декстер засмеялся, и ей стало немного лучше.

Они задержались еще ненадолго, потом сходили в винный и вновь поднялись на холм, чтобы наблюдать закат над городом, пить вино и есть дорогие чипсы из большого пакета. Из зоопарка доносились странные звериные крики, и в конце концов, кроме них, на холме не осталось никого.

– Мне пора домой, – сказала она, вставая на нетвердых ногах.

– Можешь переночевать у меня.

Она представила дорогу домой: северная ветка метро, второй этаж тридцать восьмого автобуса и долгий путь пешком по опасным улицам, где всегда почему-то пахло жареным луком. Когда она зайдет в комнату, батареи будут разогреты на полную катушку и Тилли Киллик будет сидеть, прилипнув к радиатору, как геккон, в распахнутом халате, и есть песто прямо из банки. В холодильнике ее ждал сыр с отметинами от зубов, по телевизору – тупой сериал, и меньше всего на свете ей хотелось возвращаться домой.

– Возьмешь мою зубную щетку, – добавил Декстер, словно читая ее мысли. – Поспишь на диване.

Представив себя на его новеньком дизайнерском диване, обтянутом поскрипывающей черной кожей, с кружащейся от выпитого вина и растерянности головой, она решила, что в жизни ее и без того довольно сложностей. И твердо пообещала себе – в последнее время она давала себе твердые обещания почти каждый день, – что не будет больше ночевок у Декстера, не будет стихов и зря потраченного времени. Пора навести в жизни порядок. Пора начать всё заново.

Глава 5
Просто друзья
15 июля 1992 года
Острова Додеканес, Греция

А бывает, проснешься, и все идеально.

Это славное ясное утро Дня святого Свитина застало их под бескрайними голубыми небесами без малейшей угрозы дождя на палубе парома, медленно бороздящего воды Эгейского моря. В новых солнцезащитных очках и летней одежде, они лежали рядом под утренним солнцем, отсыпаясь после вчерашней попойки в таверне. На второй день десятидневного отпуска на островах установленные правила были по-прежнему в действии.

Это было что-то вроде женевской конвенции для «просто друзей» – свод основных запретов, составленный до отъезда с той целью, чтобы отпуск прошел без осложнений. Эмма снова была в свободном плавании: короткий и непримечательный роман со Спайком, специалистом по ремонту велосипедов, чьи пальцы постоянно пахли водоотталкивающим спреем, закончился без особых сожалений для обеих сторон, но благодаря нему у нее хотя бы повысилась самооценка. Да и велосипед ее теперь был в отличной форме.

Декстер, в свою очередь, перестал встречаться с Наоми, потому что отношения, по его словам, стали «слишком напряженными», что бы это ни значило. После Наоми была Аврил, затем Мэри, Сара, другая Сара, Сандра и Иоланда, и вот теперь настал черед неистовой Ингрид, ныне модного стилиста, а прежде модели, которая была вынуждена покинуть подиум, потому что – об этом она сообщила Эмме с полной серьезностью – у нее «слишком большая для манекенщицы грудь». Декстер при этом выглядел так, будто он вот-вот лопнет от гордости.

Ингрид была из тех не стесняющихся своей сексуальности девушек, у которых лифчик выглядывает из-под одежды. И хотя Эмма ни в коем случае не составляла для нее конкуренции (впрочем, как и остальные женщины на этой Земле), было решено, что для всех сторон будет лучше, если некоторые вещи прояснятся до того, как Эмма с Декстером наденут одежду для плавания и нагрузятся коктейлями. Было маловероятно, что между ними что-то произойдет – окошко вероятности закрылось много лет назад, и у них давно выработался друг на друга иммунитет. Они были просто друзьями, и ничего больше. И тем не менее однажды в пятницу июньским вечером Декстер и Эмма сели на террасе паба в Хэмпстед-Хит и составили правила.

Правило номер один: разные комнаты. Что бы ни случилось, не должно быть никаких общих кроватей, двуспальных или односпальных, никаких объятий и телячьих нежностей по пьяной лавочке – они уже не дети.

– Я вообще не вижу смысла в телячьих нежностях, – заявил Декстер.

– У меня от телячьих нежностей живот болит, – заметила Эмма. И добавила: – Не флиртовать. Правило номер два.

– Я никогда не флиртую, так что… – Декстер потерся ногой о ее щиколотку.

– Я серьезно – никакого баловства после пары коктейлей.

– Баловства?

– Ты знаешь, о чем я. Никаких штучек.

– Штучек… с тобой?

– Со мной, не со мной – неважно. Пусть это будет правило номер три. Не хочу сидеть кислая, как лимон, пока ты там натираешь Лотте из Штуттгарта маслом для загара.

– Эм, этого не случится.

– Не случится. Потому что теперь это правило.

Правилом номер четыре, по настоянию Эммы, запрещалась всякая обнаженка. Никаких купаний голышом – неизменно скромный и прикрытый внешний вид. Она вовсе не собирается глазеть на Декстера в трусах, в душе или, не дай бог, в туалете. В отместку Декстер предложил правило номер пять: никаких настольных игр. Все больше и больше его друзей в последнее время увлеклись «Скрэбблом», причем играли в него с видом саркастичных умников, зарабатывая тройные очки. Однако Декстеру казалось, что эта игра придумана с одной лишь целью: заставить его мучиться от скуки, при этом чувствуя себя идиотом. Так что никакого «Скрэббла», и уж тем более пазлов, пока он жив.

И вот во второй день отпуска, не нарушив пока ни единого правила, они лежали на палубе допотопного ржавого парома, который, пыхтя, тащился с Родоса к островам Додеканес. Первый вечер они провели в старом городе, пили сладкие коктейли, которые подавали в выскобленных ананасах, и всё не могли перестать улыбаться от новизны происходящего. Паром ушел с Родоса затемно, и теперь, в девять утра, он и она тихо лежали с похмельной головой; вибрация мотора отдавалась в их вспученных булькающих животах, и они ели апельсины, молча читали, молча сгорали, абсолютно счастливые в молчаливой компании друг друга.

Декстер сломался первым, вздохнул и положил книгу на грудь – «Лолиту» Набокова, подарок от Эммы, которая самоназначилась ответственной за пляжное чтение, в результате чего целая куча книг, настоящая мобильная библиотека, заняла почти весь чемодан.

Прошла минута. Он снова многозначительно вздохнул.

– Что с тобой? – спросила Эмма, не отрываясь от «Идиота» Достоевского.

– Не могу это читать.

– Это шедевр литературы.

– У меня от него голова болит.

– Надо было взять какую-нибудь книжку с картинками.

– О, в целом мне нравится…

– «Очень голодная гусеница»[15]15
  «Очень голодная гусеница» – иллюстрированная книга для детей Эрика Карла (р. 1929), американского детского художника и писателя.


[Закрыть]
тебе бы подошла.

– …просто она однообразная какая-то. Какой-то чувак все время рассуждает о том, какой он озабоченный.

– А мне казалось, ты найдешь в этом что-то созвучное для себя. – Она приподняла очки. – Это очень эротичная книга, Декс.

– Разве что для любителей маленьких девочек.

– Напомни-ка, за что тебя уволили из английской школы в Риме?

– Эм, ей было двадцать, сколько раз можно повторять!

– Тогда спи. – Она взяла свой русский роман. – Фарисей.

Он снова откинулся на рюкзак, но рядом присели двое, закрыв ему солнце. Девушка была симпатичной, хоть и дерганой, а парень был крупным, светлокожим, почти снежно-белым на утреннем солнце.

– Простите… – произнесла девчонка с деревенским акцентом.

Декстер прикрыл глаза рукой и широко улыбнулся:

– Привет.

– Вы не тот парень с телевидения?

– Возможно, – ответил Декстер, снял солнцезащитные очки и, рисуясь, тряхнул головой. Эмма простонала.

– Как это шоу называется? «зашибись!» – Название его шоу всегда писалось с маленькой буквы: заглавные временно вышли из моды.

Декстер поднял руку:

– Виновен!

Эмма прыснула, и Декстер одарил ее уничтожающим взглядом.

– Книжка смешная, – пояснила она, помахав томиком Достоевского.

– А я так и знала, что видела вас по телевизору! – Девушка толкнула локтем своего спутника. – Ну, что я тебе говорила?

Розовощекий смущенно поежился и что-то пробормотал. Повисла тишина. Декстер услышал пыхтение моторов и понял, что раскрытая «Лолита» по-прежнему лежит у него на груди. Он тихонько сунул книгу в сумку.

– Так вы отдыхать приехали? – спросил он. Вопрос был риторический, зато это позволило ему вжиться в свой телевизионный имидж классного простого парня, которого ты только что встретил в баре.

– Да, – вяло сказал розовощекий.

Снова тишина.

– Моя подруга Эмма.

Эмма взглянула на них поверх очков:

– Привет.

Девушка прищурилась:

– Вы тоже работаете на телевидении?

– Я? О боже, нет. Хотя мечтаю об этом.

– Эмма работает в «Межународной амнистии», – с гордостью объявил Декстер, опустив руку ей на плечо.

– По совместительству. А так я в ресторанном бизнесе.

– Она менеджер в ресторане. Но собирается уйти. С сентября Эмма будет учиться на педагога, верно, Эм?

Эмма пронзила его взглядом:

– Почему ты так странно разговариваешь?

– Как странно? – Декстер рассмеялся, делая вид, что не понимает. Но парень с девушкой смущенно переминались с ноги на ногу, при этом заглядывая за борт – будто раздумывали, а не спрыгнуть ли им часом. Декстер понял, что пора заканчивать интервью. – Значит, увидимся на пляже? Может, выпьем вместе пивка. – Ребята улыбнулись и вернулись на свои места.

Декстер никогда не стремился быть знаменитым, но ему всегда хотелось добиться успеха, а какой смысл это делать, если никто не узнает? Люди должны об этом знать. Теперь, когда к нему пришла слава, все встало на свои места, словно известность была естественным продолжением школьной популярности. Не хотел он становиться и телеведущим, – впрочем, если спросить любого телеведущего, то окажется, что никто из них этого не хотел, – но обрадовался, когда ему сказали, что у него талант. Его первое появление перед камерой было похоже на то, как если бы он впервые в жизни сел за фортепьяно, и вдруг обнаружилось, что он виртуоз. Сама программа была не столь серьезной, как другие, над которыми он работал, и состояла всего лишь из нескольких живых выступлений, премьер видеоклипов и интервью со звездами. Признаться, эта работа не была сложной – от него требовалось лишь смотреть в камеру да время от времени покрикивать «Оторвемся!». Но это получалось у него так хорошо, так красиво, так впечатляюще.

Однако публичное признание было ему в новинку. Зная себя, он понимал, что обладает склонностью к тому, что Эмма называла «идиотской самовлюбленностью», и потому наедине с собой тренировался принимать правильное выражение лица. Декстеру не хотелось казаться неестественным или напыщенным, поэтому он научился делать лицо, словно говорившее собеседнику: подумаешь, телевидение – ничего такого. Именно такое выражение было у него сейчас, когда он надел очки и снова взялся за книгу.

Эмма с любопытством наблюдала за его представлением: как он старается казаться беззаботным, но при этом слегка раздувает ноздри и улыбается краешками губ. Она сдвинула очки на лоб:

– Ты же не изменишься, верно?

– Отчего?

– Оттого, что ты теперь знаменитость, хоть и малюсенькая…

– Ненавижу это слово – знаменитость.

– О, а как ты предпочитаешь именоваться? Звездой?

– Как насчет легендарного Декстера?

– Предпочитаю Декстера, который меня достал. Точно, как насчет Декстера, который меня достал?

– Завязывай, а, сестренка?

– Не мог бы ты прекратить?

– Что?

– Уличный жаргон, вот что. Ты же ходил в частную школу для богатеньких мальчиков, забыл?

– А я вовсе не говорю на жаргоне.

– Говоришь, когда превращаешься в мистера Телезвезду. Как будто ты продавец с рыбного рынка, который на минутку оставил свой прилавок, чтобы снять это модное телешоу!

– А ты говоришь с йоркширским акцентом, между прочим!

– Потому что я из Йоркшира!

Декстер пожал плечами:

– Я должен использовать всякие словечки, чтобы завоевать симпатии публики.

– А как насчет моей симпатии?

– Я все понимаю, но лишь ты одна из двух миллионов человек не смотришь мое шоу.

– Ах, теперь это твое шоу?

– Шоу, которое я веду.

Она рассмеялась и снова уткнулась в книгу. Спустя некоторое время Декстер снова заговорил:

– А ты правда не смотришь?

– Что?

– Меня по телевизору? «зашибись!»?

– Ну, может, пару раз видела. Включала как фон, когда разбирала счета.

– И как тебе?

Она вздохнула:

– Не в моем вкусе, Декс.

– Но скажи честно…

– Я в телевидении ничего не понимаю…

– Просто скажи, что думаешь.

– Хорошо. По-моему, посмотреть твое шоу – это все равно что час простоять под прожектором, слушая крики местного алкаша, но как я уже говорила…

– Можешь не продолжать. – Он посмотрел в книгу, потом опять на Эмму: – А я?

– Что ты?

– Я, по-твоему, хоть чего-то стою? Как ведущий?

Она сняла очки:

– Декстер, поверь, ты лучший ведущий молодежного телевидения в нашей стране, и учти, я такими словами не бросаюсь.

Он гордо приподнялся на локте:

– Вообще-то, мне больше нравится называть себя журналистом.

Эмма улыбнулась и перевернула страницу со словами:

– Уверена в этом.

– Ведь сама посуди, это же и есть журналистика. Я готовлю программу, пишу сценарий интервью, задаю все нужные вопросы…

Она задумчиво подперла подбородок:

– О да, кажется, я видела твое аналитическое интервью с Эм-Си Хаммером. Очень остросоциальный, провокационный репортаж…

– Заткнись, Эм…

– Нет, серьезно, то, как тебе удалось расспросить Эм-Си Хаммера о самом сокровенном – его музыкальном творчестве и о том, где он берет такие штаны… Это было… неподражаемо.

Он замахнулся на нее книжкой:

– Заткнись и читай дальше! – Откинувшись на спину, он закрыл глаза, Эмма взглянула на него и, увидев, что он улыбается, тоже улыбнулась.

Близился полдень, Декстер спал, а Эмма тем временем увидела издали их остров – серо-голубую гранитную массу, возникающую из самого чистого моря, какое ей когда-либо приходилось видеть. Ей всегда казалось, что такой воды не бывает, что это все обманка, существующая лишь в туристических проспектах и созданная при помощи фильтров и линз, однако сейчас перед ней было именно такое море, сверкающее на солнце и изумрудно-зеленое. На первый взгляд остров казался необитаемым, не считая десятка домиков цвета кокосового мороженого, ползущих вверх по холму от гавани. При виде всего этого сна поймала себя на том, что тихо смеется. До сих пор все ее путешествия были неудачными: до шестнадцати лет каждый год она и ее сестра дрались в фургончике в Файли[16]16
  Файли – небольшой рыбацкий городок в Йоркшире, на берегу Северного моря.


[Закрыть]
, пока их родители накачивались спиртным, глядя на дождь из окна. Это продолжалось две недели – своего рода жестокий эксперимент с целью выяснить, что будет, если поселить много человек на ограниченном пространстве. Во время учебы в университете она с Тилли Киллик ходила в походы в Кернгормские горы[17]17
  Кернгормские горы – популярное место отдыха горных туристов и альпинистов в Шотландии.


[Закрыть]
– шесть дней в палатке, пропахшей супами из пакетика. Она отправлялась в каждый такой поход в веселом настроении, предвкушая, что отпуск окажется настолько ужасным, что будет даже смешно, – однако он оказывался просто ужасным и ничуть несмешным.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю