Текст книги "Ковчег"

Автор книги: Дэвид Мэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава четырнадцатая
МИРН

Илия привезла много животных, и они мне не нравятся. Большие, мохнатые, злобные и неинтересные. Лисы и волки, большерогие олени и медведи. Медведи самые разные: черные, бурые, желто-белые, и все постоянно в дурном расположении. Ну и ну.

Люди, что пришли с Илией, совсем как животные. Страшные, дикие и жестокие. Правда, они останутся ненадолго, что меня очень радует. На следующее утро Илия отпускает их, приказываетим уйти. Похоже, они только рады.

Животные, как пленники, стоят одно за другим, связанные между собой веревками. На медведях и волках ошейники из рыжего металла, шкура местами побита, и можно увидеть их кожу – розовую и кровоточащую. Когда я это вижу, мне становится их жалко. Мы отводим зверей в тень, и папа снова устраивает собрание, чтобы обсудить, как разместить их в лодке. Слушать эти разговоры так скучно, аж плакать хочется. Папа опять предлагает разместить зверей исходя из их близости к Богу, что ставит в тупик всех, а не только меня одну. Бера предлагает распределить животных по цвету. Это просто глупость. Иногда Бера говорит такое, что мне становится интересно, о чем она так много думает.

Потом Илия предлагает рассортировать животных по видам. Мы все на нее недоуменно смотрим, а она начинает рассуждать о животных, откладывающих яйца и живородящих, о строящих гнезда и копающих норы, ящерицах, насекомых и диких зверях. Каждый раз, когда мне кажется, что я поняла, она вдруг добавляет еще что-нибудь, отчего мне хочется плакать – настолько ее слова сбивают меня с толку. Я тихо выхожу из дома и иду через горчичное поле к маленькому ущелью, где течет ручей, к озерцу в скалах и водопадику, туда, где мягкая земля. С собой я набираю глиняных горшков, чтобы собирать животных. Под круглым плоским камнем я нахожу красную многоножку длиной с мою руку и горсть маленьких коричневых жуков с рубчиками на панцирях. Рядом на стебельках травы мне попадаются сине-желтые кузнечики. Их я тоже беру, потому что раньше мне попадались только зеленые. Я кладу им листьев и червей, чтобы они не умерли с голоду. Я вижу крошечных квакающих зеленых лягушек, которые улыбаются мне, и розового тритона, которого я ловлю, упускаю, а потом ловлю снова. Еще я собираю улиток и прочую мелкую живность. Проходит совсем чуть-чуть, а у меня уже едва ли не сыпется через край горшка. Еще мне попадаются сверчки и гусеницы. Но их у меня уже много. Все равно беру гусениц. Слишком много их быть не может.

Когда я возвращаюсь домой, разговор еще не закончился. Я добавляю новых зверушек к уже имеющимся, выбрасываю мертвых, которых, если честно, не так уж и много, и отправляюсь назад за пауками, которых я видела на другом конце горчичного поля.

Возвращаюсь, а они всё еще сидят. Они всё спорят, но это ненастоящий спор, когда люди прислушиваются к доводам и могут изменить свое мнение. В этом споре каждый считает себя умнее: мол, я думаю так, а тебя слушать не буду, еще подумаешь, что я признаю свою неправоту.

Потом все замолкают, и я предлагаю:

– Распределите их по размерам.

– Цыц, – говорит Яф, но папа одновременно с ним произносит:

– Чего?

Это же так просто. Я объясняю им:

– Больших вниз, маленьких сверху, а средних посередке. Если вы посадите маленьких с большими, большие съедят или растопчут маленьких, а средним будет непонятно, как себя вести, и они растеряются.

Я замолкаю. Я не люблю вот так говорить со всеми, но они же скандалят. Папа кивает:

– Сам Бог глаголет устами этого младенца.

Эта мысль доставляет мне удовольствие.

Даже Хам, который меня пугает, потому что постоянно ходит сердитый, говорит:

– Если мы так поступим, лодка станет устойчивей, если, конечно, тяжелые животные не проломят днище.

В этом весь Хам. Он не может просто сказать что-нибудь хорошее, ему обязательно надо ввернуть какую-нибудь гадость. Хотя теперь, когда вернулась Илия, может, дело пойдет на лад.

Некоторое время они обсуждают мое предложение, но я-то знаю: это всего лишь пустые разговоры. Способ, который я предложила, подходит лучше всего: маленькие любят быть с маленькими, поэтому они всегда вместе. Если поднимете камень, что вы под ним найдете? Кучу мелюзги. Вы хоть раз видели, чтобы под камнем пряталась лошадь? Нет.

Этой ночью, когда мы уже в постели, Яф сует мне руку между ног:

– Какая умная девочка.

– Это же было так просто.

– Точно, – он входит в меня, – поэтому никто и не догадался.

– Люди никогда не обращают внимания на маленьких, – шепчу я, но он не слушает.

* * *

Следующие несколько дней все говорят только о погоде. Ну и ну. Небо затянули серые тучи, отчего оно стало похожим на крышу. Мужчины торопятся с работой, и когда они заканчивают смолить лодку, я понимаю, что в жизни ничего таких размеров не видела. Если я встаю на один конец, а Яф на другой, мне хватает одного пальца, чтобы заслонить его фигуру. Раз – и его нет. Покрытая смолой лодка сверкает чернотой и похожа на обугленный чурбан, оставшийся в золе догоревшего костра.

Закончив работу, мужчины стоят, не зная, что делать дальше. Они с таким вниманием смотрят на небо, будто могут разглядеть то, что недоступно мне. А тем временем у меня, мамы и остальных забот полон рот – готовим и грузим в лодку продукты. Мама говорит, что мы славно потрудились. Мы уже загрузили кучу припасов, но ведь никто толком не знает, сколько нам придется плавать, поэтому непонятно, сколько еды брать, так что мама никак не может успокоиться и отдохнуть.

Я отлучаюсь при первой же возможности. Собирать животных стало сложнее, горшков не хватает – они все пошли под финики, оливы, сыр и масло. Но я продолжаю трудиться. Удивительно, сколько на свете разной мелюзги, а ведь ее всю создал Бог. Иногда мне становится интересно, зачем Он тратил время, ведь большинство людей эту мелочь даже не видят. А если видят, то ненавидят. Взять, к примеру, змей. Говорят, их надо остерегаться. Ладно, был один плохой змей, но зачем всех чесать под одну гребенку? Я ловлю зеленую змейку с круглой головой и желтыми полосками на теле. Она еле шевелится, потому что только что поела. Она высовывает в мою сторону язык, но мне не страшно. Я кидаю змею в мешок, где ее ждет компания еще двух змей, которых я сегодня поймала. Они елозят в мешке и говорят «ш-ш-ш-ш-ш», но я знаю: они не имеют в виду ничего плохого. Большинство людей, сунь их в мешок, одним «ш-ш-ш-ш» не ограничилось бы.

Мы уже пообедали. Все удалились в спальню. Я знаю, там меня ждет Яф со своей штуковиной. Скоро я приду, но вечером хорошо собирать всяких неугомонных зверьков, к тому же на сегодня все дела сделаны. Поэтому я беру мешок для змей и крадусь на цыпочках в сторону высоких зарослей травы, откуда я слышала подозрительное шуршание. Кто-то шебуршится у самой земли. Может, мышь? Или ящерица? На змею вроде не похоже. Я наклоняюсь вперед, гляжу во мглу и внимательно прислушиваюсь. Я как летучая мышь. Что-то тихо шелестит в траве, потом неожиданно замирает. Что-то касается моего плеча, но я не обращаю внимания.

Точно! В траве замерла мышка. Я делаю еще один осторожный шаг. Что-то легко ударяет в щеку – наверно, жук задел, я отмахиваюсь рукой. Куда делась мышь? Видно, услышала мои шаги и убежала. Мои шаги для этих малюток как гром.

Что-то легкое падает на нос, потом на плечо, на руку, на другое плечо, и наконец до меня доходит, что это не жуки. Я забываю о мыши и кидаюсь к дому, крича на бегу:

– Вставайте, дождь начался! Дождь!

В доме начинается суета. Какие же они медлительные, как тяжелы на подъем.

– На меня еще капнуло!

Они высыпают из дома все вместе и таращатся на тучи, окрашенные пламенем заката. Дождевые тучи. Капли падают все чаще и чаще. Все смотрят друг на друга, потом переводят взгляд на небо. В мешке змеи бьются, словно плети.

Издалека по небу прокатывается звук грома. Словно шаги крадущегося к нам исполина.

Часть вторая
ЛИВЕНЬ

Глава первая
МИРН

…И вошли к Ною в ковчег по паре от всякой плоти, в которой есть дух жизни…

Бытие 7:15

Такое чувство, что я маленькая букашка, ползающая внутри полого чурбана в компании других букашек. Тесно, воняет, и очень мало света. Аромат смолы смешивается с вонью от навоза и запахом влажной шерсти. Думаю, животные напуганы: они рычат, визжат, мычат. Повсюду влага – внутри и снаружи. От пустыни исходит удивительный запах мокрого песка. Дождь идет все сильнее, он превратился в настоящий ливень. На юге гремят раскаты грома. Просто невозможно поверить – неужели нальет столько, что начнется потоп? Однако мы уже успели почувствовать силу дождя на собственной одежде и даже шкуре.

Передвигаться тяжело. Лодка большая, а места не хватает. Хорошо, что я маленькая. Бедный Хам постоянно врезается в стены и сыплет проклятиями, а Сим, переступая порог, каждый раз стукается лбом о притолоку. «Привет, Сим!» – Бумс! – «Пока, Сим!» Он от проклятий воздерживается, хотя видно, что ему очень хочется выругаться. Все чувствуют себя не в своей тарелке: никто не знает, где что лежит, к тому же повсюду животные. Собранных животных разместили так, как я посоветовала: больших – внизу, маленьких – наверху. Но еще остались козы, утки, куры – они появляются в самых неожиданных местах, потому что их еще не успели распределить по загонам. Берешься за ступеньку лестницы, а рука хватает что-то мохнатое. На верхней палубе, животных не размещали, но идет дождь, так что там тоже нет покоя.

Ночью не лучше. Хам говорит, что из-за смолы надо быть аккуратней с факелами, поэтому мы зажигаем только несколько лампад. Одну оставляем на верхней палубе – пламя под дождем злобно шипит. Когда идешь с верхней палубы вниз, как будто спускаешься в подвал.

И все же нам худо-бедно удается загнать внутрь б о льшую часть животных. Они ведут себя довольно спокойно, только иногда падают. Но, оказавшись внутри, они затевают свары друг с другом. Сейчас Яф, Сим и папа заводят внутрь последних, а Хам обходит корабль с лампадой и смотрит, нет ли где протечек. Илия и Бера тащат растения для травоядных. Их тени скользят по стенам, принимая самые странные очертания – длинные головы, руки как крылья, а пальцы как когти, отчего животные, которых мы спасаем, кажутся не такими уж страшными. Под ногами носится и скачет, сияя глазами, всякая мелюзга.

По лодке барабанят струи дождя. Когда я была совсем маленькой, родители взяли меня далеко в горы на водопады. Это было до того, как умерла мама, а папа каждую ночь стал смотреть на звезды и плакать. Это было до того, как к нам приехал Яф со своим папой, который сейчас и мой папа и который сказал, что Яф на мне женится и будет заботиться обо мне, а мой настоящий папа еще немного поплакал и согласился. В тот день мои настоящие папа и мама посадили меня у скалы прямо у водопада, и я слушала шум падающей воды. Я была словно внутри колокола. Сейчас, когда я стою у борта корабля в окружении странных животных, слушаю, как во тьме стучит дождь, а в ноздри мне бьет запах смолы, то далекое время встает передо мной так ясно, что мне начинает чудиться, что родители рядом со мной. Их души. Интересно, может, думать так грех? В предплечьях покалывает, я уверена, что кто-то стоит за моей спиной, хотя знаю – там никого нет.

Может быть, с нами на лодке Бог? Папа говорит, что Господь присутствует во всем, особенно в живых существах. Если это правда, то Бога должно быть очень много в улитках, муравьях, пиявках, пауках, саранче, сверчках и мотыльках. Хотя я не знаю, как так получается. В ком больше Бога – в корове или муравье? А как же люди? Что, в людях больше Бога, чем в медведях, привезенных Илией? Медведь же гораздо больше человека. А может, Бога во всех поровну? Наверно, это правильно, ведь нельзя же распределять Его словно по рецепту. Две части Бога – в курицу, двадцать – в человека, пятьдесят – в верблюда, а одну тысячную – в букашку. Это же бред.

Но если во всех одинаковоеколичество Бога, значит, нам нельзя есть коров, свиней и кур. Получается, что мы едим Бога! И муравьев убивать нельзя. Я их не трогаю, но другие же их давят! Посмотришь на поведение людей, и сразу становится ясно – они не считают, что Бог присутствует во всем. Нет, Он только в них самих! Это так глупо, аж плакать хочется. Посмотрите на улей, поглядите, как пчелы, жужжа, строят свои крошечные комнатушки и танцуют, чтобы поведать друг другу, где находятся цветы. Посмотрите, как совокупляются змеи, как паук плетет паутину. Как же в них не может бытьБога? Надо быть слепым,чтобы такого не видеть.

Когда я спрашиваю об этом папу, он улыбается и кладет мне руку на голову. Либо он считает меня дурочкой, либо не знает, что ответить. Ну и ну.

Потом папа говорит, что Бог разгневался и решил уничтожить весь мир, оставив в живых только нас. От этого мне должно стать грустно, но я не печалюсь. Получается, что я права: мы все равны – и люди, и муравьи, и мыши, и черви. Выживут лишь немногие, останутся лишь те, кого мы спасем. Спасется малышня, которую я собрала, – они будут откладывать яйца, высиживать их, вылупляться из них. Они снова заполнят землю. Червяки зароются в песок, мотыльки будут порхать по ночам, а у прудов поселятся саламандры. Мне нравится думать, что все это произойдет благодаря мне.Я знаю, думать так – грех, это гордыня, но ничего не могу с собой поделать. Спору нет, только Яхве может творить живое, но мне удалось спасти от гибели его малую толику. И это самый лучший поступок, о котором человек может только мечтать.

Глава вторая
НОЙ

Медленно подкрадывается рассвет. Небо, затянутое серыми тучами, постепенно светлеет, а тучи на его фоне еще больше мрачнеют. Тучи наползают друг на друга, песок с жадностью поглощает льющиеся с небес потоки воды, требуя еще. Дождь шел б о льшую часть ночи, земля раскисла, но так и осталось незатопленной.

Наводнения нет.

Ной стоит на верхней палубе в окружении домочадцев и двух дюжин озадаченных птиц. Ковчег простирается во все стороны, он необъятен и безмерен как сам Господь. Острые углы, плоское днище – гигантский короб, перемазанный смолой. Сейчас он упрямо стоит на земле, прирос к ней.

Ночью к ковчегу поодиночке и парами стягивались птицы, ищущие прибежища. Они дергают хвостами, стряхивая влагу, и чирикают, словно спрашивают друг друга о чем-то.

На палубе нет только Хама, он внизу – обходит корабль в поисках протечек и трещин.

От стихийно возникшего поселения на другом конце оливковой рощи отделяются несколько фигурок и направляются к ковчегу. Они подходят достаточно близко, чтобы можно было различить голоса. Что они говорят – непонятно, но суть ясна. Дождь есть, потопа нет. Ной – глупец. Ной – умалишенный. Ной слышит голоса, которые никто, кроме него, не слышит, и видит то, чего на самом деле не существует. Интересно, кто более безумен – сумасшедший или люди, которые ему доверились?

Сим прочищает горло. Он сконфужен и, кажется, хочет что-то спросить, но не решается и замолкает.

Хам протискивается сквозь люк в палубе, в его руках маленькая масляная лампада. Лицо перемазано, в бороде – солома.

– Пока протечек нет, – сообщает он. – Он вроде держит воду.

– Хорошо, – говорит Ной.

– В некоторых отсеках я особо не задерживался. – Хам качает головой и косо смотрит на Беру: – Там живут твари, что ты привезла с собой, женщина. Господи, кто же сотворил такое?

Бера загадочно улыбается:

– Спроси отца.

Хам снова качает головой и смотрит на люк в палубе.

– Внизу такие чудовищные создания, – произносит он и морщится. Потом он переводит взгляд на птиц и спрашивает: – А этих кто притащил?

– Никто, – поясняет Мирн, – они сами.

Хам тихо ворчит. У всех на глазах на палубу опускаются две иволги – самец и самка, – два черно-рыжих комочка. Они вытягивают шеи в сторону своих приятелей: ворон, дроздов, сов – и щебечут.

– Интересно, может, они знают то, чего не знаем мы, – бормочет Сим.

Глава третья
ЯФЕТ

Стоим мы, значит, на этом долбаном деревянном чудище и никуда не торопимся. Внизу толпится народ и потешается над нами. Все промокли – что они, что мы, но им, по крайней мере, весело. Ну и компания там собралась: если глаза меня не обманывают, у них вино и женщины. Смеются они, понятное дело, над ненормальным Ноем и его дурацкими планами. Врать не буду, такое мы слышим уже не первый год.

С нижних палуб доносятся сопение, фырканье, рычание, храп, рев и визг животных, которых мы грузили всю ночь. Вокруг нас столько птиц – шагу нельзя ступить, тут же попадаешь ногой во что-то живое.

Я совсем не в восторге от того, как развиваются события. Если потоп будет, так пускай он скорей начинается. Если потопа не будет, так и скажите – у меня дел невпроворот, да и с женой хочется развлечься.

Тут я кидаю взгляд на нашего старика и замираю от удивления – он улыбается. Вообще-то улыбку на лице у па видишь нечасто. Он постоянно мрачный, никаких чувств не проявляет. А тут скалится – улыбка от уха до уха. Подойди ко мне коза и скажи: «Прошу прощения, вы не отведете меня к ближайшему ручью», – я бы удивился меньше. Он широко развел руки в стороны, словно хочет обнять дождь, а его лицо устремлено ввысь, будто он обращается к Нему, скрывающемуся за тучами. Глаза крепко зажмурены, но, судя по тому, как подрагивает его голова, он сейчас беседует с чем-то великим.

Со свистом выдохнув воздух, он падает на колени и произносит:

– Благодарю тебя, Боже!

Птицы вокруг него начинают хлопать крыльями и взмывать в воздух, потом успокаиваются и снова садятся на палубу.

Скажу честно, у меня не получается с юмором относиться к нашему старику, когда он говорит с Яхве. Вы меня сразу поймете, вам достаточно услышать голос па или поймать на себе его безумный взгляд. Поэтому мы следуем примеру отца – бумс, бумс, бумс, – падаем на колени прямо в лужицы воды. Никто не зазевался, ни Хам, который, как и я, в такие моменты может сплошать, ни моя Мирн, которая, я подозреваю, б о льшую часть времени витает в облаках.

– Господи, – взывает па, – спаси нас от врагов наших, что позорили нас и труд наш, а через это и Тебя. Спаси нас, Господи, и усмири их.

«Получайте, ублюдки», – думаю я.

– Мы пред тобой, Господи, и готовы подчиниться воле Твоей. Мы исполнили то, что Ты повелел. Мы построили ковчег и собрали от всякой плоти по паре. Ныне предаем мы себя в руки Твои. Аминь.

– Аминь, – говорит Сим.

– Аминь, – говорят Бера, Илия, Мирн и даже Хам. Только ма озабоченно смотрит на раскрытый люк: не пойти ли его закрыть – как-никак вода течет внутрь.

– Аминь, – бормочу я и гляжу вверх. Дождь льет и льет, только сейчас он, кажется, стал сильнее. Похоже, тучи решили пока повисеть и никуда не уплывать. Да уж, ну и погодка стоит.

Потом что-то начинает дрожать, палуба трясется, ну и мы вместе с ней. Словно сама земля сдвигается, и лодку поднимает вверх. Дрожь повторяется. Лодку качает из стороны в сторону, и вчерашний ужин начинает крайне неприятно ворочаться у меня в желудке. Я прихожу к заключению, что мне не очень нравится путешествовать на лодке, хотя и понимаю всю несвоевременность подобного вывода.

Впрочем, когда у меня была возможность к нему прийти? Нет, серьезно? Когда лодка снова покачивается из стороны в сторону, по телу пробегает холодок нехорошего предчувствия.

«Ладно, будет, что рассказать внукам», – думаю я.

Глава четвертая
НОЙ

И продолжалось на земле наводнение сорок дней, и умножилась вода, и поднялся ковчег, и он возвысился над землею…

Бытие 7:17

Шесть дней спустя Ной стоит на палубе в окружении птиц и смотрит на воду. Дождь льет словно кара Божья, которой он, собственно, и является. Черно-серые тучи синяками покрывают лик неба. Все вокруг окрашено в серые, белые и бледно-зеленые тона, как будто бескрайние воды вымыли остальные краски из палитры мироздания.

Никогда раньше Ной не чувствовал в себе столь сильного биения жизни.

Ковчег плывет сквозь бурю. Он пустился в плавание в первое утро потопа, когда необоримая волна подняла его и погнала вперед опавшим листком.

Ной косится по сторонам. Вздымаются и рушатся горы, обнажаются и пропадают долины, в страшных тектонических спазмах сталкиваются друг с другом континенты. Ковчег летит вперед как пеликан, время от времени его окутывает водяная пена, что не мешает ему вершить свой путь от волны до волны.

Дождь заливает верхнюю палубу. Ной приказал расставить пустые бочонки, чтобы в них скапливалась дождевая влага. На исходе первого дня вода заполняла их наполовину, сейчас она уже льется через край. Ной приказал принести еще бочек, дабы воспользоваться милостью Божьей.

Сначала Ной с трудом удерживал равновесие на содрогающейся палубе, которая, подобно живому существу, непокорно билась под его ногами. Сейчас он не обращает внимания на качку. Чтобы не упасть, он напрягает и расслабляет икры, сгибает в коленях ноги, подгибает пальцы на костлявых ступнях, словно пытаясь вцепиться в палубу, грубо перемазанную смолой.

Смотреть особо не на что, но Ной все же смотрит. Перед ним по большей части одна вода. Он промок до костей и смирился с мыслью, что некоторое время ему придется оставаться мокрым. Кожа на пальцах шелушится, а тело покрывает ярко-красная сыпь. Воет ветер, но Ной едва его слышит, сверхъестественное тепло мантией окутывает его.

Птицам, окружающим Ноя, тепла не достается. Вороны и сойки, зяблики и жаворонки, воробьи, турманы и голуби, покрывающие палубу, с несчастным видом жмутся друг к другу. Сложно представить себе более печальное сборище живых тварей. Они незваные гости на самом ужасном празднике, их перья треплет неугомонный ветер и мочит водяная пыль.

В высоте небес летают ангелы и милостиво смотрят вниз. Птицам все равно, а Ноя их появление заставляет пребывать в святой безмятежности и лить слезы. Он молча машет ангелам рукой в знак признательности, а они, перед тем как снова взмыть в поднебесье, кивают ему в ответ.

Ной весь трясется. Он как будто наполнен дикой энергией, у него голова идет кругом, его восприятие неестественно обострилось: он видит каждый мелкий бурун, каждый взмах ангельских крыльев. Может, все дело в ветре, воде и физиологии. Может, дрожащие птицы тоже потихоньку наслаждаются окружающим миром. А может, и нет: Ной стоит пред ликом улыбающегося Бога, что никогда бесследно не проходит. Может, его лоб полыхает добродетелью, а не лихорадкой.

Жена не разделяет чувств Ноя. Она возникает за его спиной – маленькая, но решительная. Ной никогда раньше не видел, чтобы она так куталась. Она воплощение его духа. Она впихивает Ною в руки горшок с тушеным мясом и смотрит ему в лицо. Ее зеленые, как лишайник, глаза полны тревоги.

– Ты весь горишь. Давай спускайся вниз.

Ной заглядывает в горшок. В него попадает вода, но Ною безразлично.

– Со мной все хорошо.

– Не будь дураком.

Ной кидает на жену взгляд, полный ласки. Она была доброй спутницей жизни, исполнительной и терпеливой. Он склонен простить ее невольную грубость и благодарит Бога за свое великодушие.

– Хорошо, – говорит он и подмигивает ей, – не буду. Чего ты от меня хочешь?

– Поешь, – она постукивает по горшку, – а потом спускайся, оботрись и отдохни.

– Я потом все равно промокну.

– Все равно будет лучше, если ты обсохнешь и поешь. Я не прошу тебя творить чудеса.

Ной умиротворенно набивает полный рот. Мясо остыло под дождем, но силы прибавляет.

– Оглянись вокруг. Это же чудо.

Рот жены словно морщина среди прочих морщин, покрывающих ее лицо.

– Это чудо? Мне не хочется смотреть на этот ужас.

– Ужас будет, если лодка перевернется.

После этих слов она замолкает. Как будто в их подтверждение о борт ударяет волна, заставляя Ноя и жену покачнуться. Когда лодка выпрямляется, Ной продолжает трапезу, а жена стоит, скрестив на груди руки, всем своим видом показывая, что может стерпеть все что угодно. Ной это понимает, но зачем подвергать женщину ненужным страданиям. «Над этим вопросом, – думает Ной, – можно поразмыслить в другой раз».

Он опустошает горшок и говорит:

– Если я спущусь на время – вреда не будет.

– Первые разумные слова, что ты сказал за все эти дни.

Снисходительно улыбаясь, Ной спускается за женой вниз.

* * *

«Наверно, именно так выглядит преисподняя», – думает он.

Одного лишь запаха достаточно, чтобы повернуться и выбежать на палубу. Вонь от навоза и человеческого кала, тепло, исходящее от животных, спертый воздух, в котором висит дым от очага, запах кошачьей мочи и рвоты Яфета – внизу царит ужасающий смрад.

Его домочадцы, с лицами, цветом напоминающими рвоту, распростерлись в маленькой каюте у бака. Сквозь крохотные окошки внутрь попадает слишком мало света и воздуха и слишком много брызг. В одном углу корчится и ругается Яфет. Бера склонила голову на колени Сима. Ее глаза прикованы к потолочным балкам, она крепко прижимает к себе детей. Илия и Хам ходят по клетям и собирают в корзины навоз, поднимаются на верхнюю палубу и опрокидывают корзины за борт. Их работе нет конца. Рядом с одним из окон жена крутится возле очага. Ной содрогается – один удар волны, угли полетят в смолу и всему конец. Но без пищи не обойтись, а для этого нужен огонь. По крайней мере, чуть-чуть дыма выходит в окно, б о льшую же часть ветер задувает назад.

Кажется, только Мирн остается ко всему безучастной. Она сидит и держит на коленях желтых цыплят, которые, вырвавшись, носятся вокруг нее кругами. Мирн смеется, наклоняется, поднимает их и сажает обратно на колени – там цыплята несколько секунд отдыхают, а затем снова соскакивают на палубу.

Лицо Ноя заливает пот. Снаружи влажно и холодно, внутри влажно и жарко. Качка, что так лишает сил на верхней палубе, внизу усиливается многократно. Ной чувствует, как у него подгибаются колени и переворачивается желудок. Неожиданно он по-стариковски наклоняется у переборки и падает на что-то живое. Он поднимается и видит, как, громко крякая, вразвалочку уходит прочь возмущенная утка. Ной смотрит под ноги и снова опускается на палубу. В него впиваются занозы. Неожиданно он понимает, что больше не ощущает на себе милостивую улыбку Бога. Может, все дело в омерзительном запахе или беспрестанной качке. Внутри каюты нет ангелов. Ной закрывает глаза, в которых все плывет, и соскальзывает в кружащие голову грезы, наполненные слепящим светом и бесчисленными громадными воронками.