Текст книги "Ковчег"

Автор книги: Дэвид Мэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава двенадцатая
ЯФЕТ

Да уж, будет, что внукам рассказать.

Мне немного неловко, что с Хамом так все получилось, но эта скотина сама во всем виновата. Со стариком он обращался просто ужасно. Спору нет, старик, конечно, палку иногда перегибает, но ему все-таки шесть сотен лет, а это о чем-то да говорит. Хам получил по заслугам, и все же мне кажется, старик слегка перебрал, прокляв Ханаана. Я рад, что высказал старику свое мнение, и еще больше рад, что все это осталось в прошлом – уже минуло немало недель, и мы отшагали много миль.

Я не жалуюсь, но нам с Мирн не повезло больше всех. Мы же идем на север: там, если верить Илии, зима тянется десять месяцев, а земля усыпана камнями. Наша дорога пролегла вдоль реки, в которой снует эта проклятая рыба. Через две недели меня уже начинает тошнить от одной мысли о рыбе. Мирн говорит: «Хочешь рыбки?» – а выбора-то и нет. С собой мы взяли кое-какие припасы, но они нам тоже надоели. Так что я ловлю на мелководье пару рыбин – я навострился делать это левой рукой, Мирн их чистит, солит и жарит в масле. С голоду мы не помираем, но пока я ем, глаз не могу оторвать от овцы и все думаю: «Скоро я до тебя доберусь!»

Мирн никогда не ворчит, и мне это очень нравится. Не хочу сказать, что она ловко скрывает свои чувства. Скорее всего, ей все равно, что изо дня в день нам приходится есть одно и то же – жареную рыбу на обед и холодную рыбу на завтрак. Она постоянно повторяет: «Это просто Божье благословение – здесь всего так много!» Я молчу. Мне часто казалось, что у моей жены красивая попка и пустая головка, во время путешествия я в этом убедился.

Пока мы едим, она постоянно о чем-то болтает, а я только рад. Ее болтовня помогает мне отвлечься от мыслей о Хаме и забыть глаза старика в утро расставания. Они были такие пустые, словно ему между ног засветили. Не хочу во всем винить Хама, но понятно, что старику было больно прощаться на такой ноте. Братец мог бы для порядка извиниться. Это было хотя бы что-то.

– Ой, посмотри, – говорит Мирн, – какие оранжевые бабочки.

Она по-прежнему любит всякую мелюзгу, жучков и прочую мелочь. Каждое утро, когда нам пора двигаться, я вижу одну и ту же картину: она стоит на коленях и рассматривает какого-нибудь кузнечика, божью коровку или головастика. Она постоянно заглядывает под камни, а потом складывает их в кучи высотой почти в ее рост. Конечно, очень мило смотреть, как она занимается такой ерундой, хотя она отнимает у нее много сил. Вся тяжелая работа ложится на мои плечи.

Кстати, не буду отрицать, из нее получилась хорошая мать.

Через три недели река приводит нас в чудную холмистую долину, которую покрывают цветы и трава. Милое местечко, здесь полно бабочек, которым так радуется Мирн, не говоря уже о дятлах и прочих птицах. Их проклятый треск и щебет будит меня каждое утро. Нам здесь приглянулось, но мне кажется, что мы слишком мало прошли. Старик как-никак велел отправиться в путь и положить начало новым народам, а мы пусть и ушли на север, все равно продолжаем оставаться у той же реки, где они живут с матерью. Очень не хочется тащиться дальше, но нужно.

Через несколько дней мы приходим к месту, где река сливается с другой рекой, текущей с северо-запада. Она шире, но достаточно мелкая, чтобы перейти ее вброд. В ней полно рыбы, но не той, что мы ели. «Будет хоть какое-то разнообразие в пище» – единственная мысль, которая приходит мне в голову. Я говорю: «Ну чего, Мирн, пошли туда?» Она отвечает: «Ладно». Вот как мы тщательно обдумали изменение маршрута.

Некоторое время спустя мне начинает казаться, что я совершил глупость. Поначалу земля хорошая, но через две недели она с каждым шагом становится все суше, тверже и каменистей. Идти по такой земле хорошо, но как на ней растить урожай? Мы примерно полтора месяца в дороге, и неплохо бы уже наконец где-нибудь осесть, но перед нами только светло-коричневый песок, а впереди и сзади тянутся холмы. Еще неделю мы идем по реке через каменистую равнину, поросшую колючим кустарником и жесткой травой. Гудят осы. Врать не буду, рыба спасла нам жизнь. Судя по всему, в окрестностях не упало ни капли дождя, и я серьезно задумываюсь, как буду вести здесь хозяйство. Вдалеке на горизонте мы постоянно видим облака и идем за ними, словно гонясь за миражом. Каждое утро я всерьез раздумываю над тем, чтобы повернуть обратно, но вспоминаю своего старика с лодкой: делай, что делаешь, на все воля Яхве.

Мирн ни о чем не беспокоится. Неведение иногда бывает счастьем.

Через неделю мы видим вздымающийся перед нами гигантский хребет, который при всем при этом совершенно плоский, словно стол. Холмы, по которым мы карабкаемся, отходят от него подобно волнам. С хребта белыми пальцами тычутся вниз водопады, и один из них, похоже, питает реку, вдоль которой мы идем. Судя по расстоянию, нас со всем зверьем ждет еще три-четыре дня пути, но если мы заберемся на хребет, то узнаем, что впереди, и сможем подумать, что делать дальше.

Мы останавливаемся перекусить. Сухари, оливки, сушеные фрукты.

– Посмотри – зайчик! – говорит Мирн.

«Ребро Адамово», – думаю я, а вслух произношу:

– Послушай, Мирн. Видишь вон тот хребет?

– Угу. Только это плато.

– Чего?

– Хребет таким плоским не бывает.

– Послушай, я тут подумал: жить здесь просто кошмар. Холмов слишком много, пахать нельзя, да и земля ужасная.

– Все взаимосвязано, – заводит она с таким видом, словно знает все на свете. – Когда много холмов, дождь смывает всю землю.

Господь Небесный, как же иногда тяжело с ней разговаривать.

– Мирн, слушай внимательно. Мы забираемся на вершину того хребта, смотрим, что впереди. Если нам понравится увиденное – пойдем дальше. Если нет – вернемся к тому месту, где соединяются две реки, и пойдем в обратном направлении. Путь неблизкий, но ничего лучше я придумать не могу. Я калека, и с такой землей, как здесь, мне не справиться.

Признаю, к тому моменту я впал в уныние, меня уже тошнило от нашего путешествия, и я продолжал нервничать из-за руки. Калеке будет непросто вести хозяйство. За последние два года я приспособился держать инструменты и наловчился управляться левой рукой. Однако сами понимаете – смириться с потерей руки нельзя. Тот, кто утверждает обратное, никогда не испытывал подобного на собственной шкуре.

И все же Мирн кажется абсолютно спокойной, она, как обычно, вертится, осматриваясь. Я прослеживаю ее взгляд и обнаруживаю, что она смотрит на шмыгающих в тощем кустарнике больших черно-оранжевых птиц, которых она называет иволгами.

– Ты вообще меня слушаешь?

Она поворачивает ко мне круглое личико. На губах улыбка, карие глаза горят. Она прекрасна, и я готов завалить ее прямо сейчас, но ее слова приводят меня в бешенство.

– Думаю, нам будет хорошо там, наверху.

– Как ты можешь об этом судить, мы же еще туда не добрались.

– Ну есть же иволги, пчелы, кролики…

– Ребро Адамово, Мирн, да хватит вести себя как дитя!

Мне тут же приходится пожалеть о сказанном, потому что ее лицо морщится, как кусок ткани, который комкаешь в руке, и она начинает плакать.

– Ну ладно, хватит, я не хотел. Правда, я дурак?

– Просто… просто… – кивает она.

– Я нисколько не сомневаюсь, наверху будет просто здорово, – говорю я. – Правда, придется немножко туго – ни капли дождя, – вырывается у меня.

Она вытирает глаза:

– Да есть там дождь. Смотри, река есть? Есть. И водопады есть. Значит, их питает либо ключ, либо озеро. Скорее всего, озеро, погляди на облака. Плато не дает влаге попасть на эту сторону. Потому здесь и сухо.

Вы только послушайте, что она несет. Я обнимаю ее, прижимаю к себе и говорю:

– Я не сержусь на тебя, просто я устал.

Она вытирает лицо руками, испачканными в глине, отчего оно тут же становится грязным.

– Иволги питаются фруктами, значит, где-то неподалеку должны быть фруктовые деревья. Зайцам тоже надо что-то есть. А пчелам нужны цветы. Цветы видишь? Я – нет. Значит, где-то наверху должен быть луг. – Она показывает вперед. – Наверное, вон там.

Я смотрю в ту сторону, куда она показывает. Я устал, и поэтому мне хочется ей верить.

– Этому тебя твой папа научил?

Она смеется сквозь слезы:

– У меня был такой папа, что он вряд ли мог кого-нибудь чему-нибудь научить.

«Вот так загадка», – думаю я.

– Так кто же тебя научил? Или ты сама обо всем догадалась?

– О Яхве! – говорит она и, клянусь, в этот момент мне кажется, что я слышу свою мать. – Почему человека обязательно нужно чему-то учить или что-то ему показывать. Просто смотри.

Если от этого есть толк. Совершенно ясно, она все еще расстроена, поэтому я обнимаю ее и сжимаю так, как она любит. Одной рукой и одной лапой.

– У меня гляделки никудышные. Так что с этой поры смотреть за всем будешь ты.

Она не отвечает. Я говорю ей:

– Я буду пахать и ухаживать за животными. Если там растет лес, я построю тебе красивый деревянный домик. А если леса нет, я тебе сделаю домик из глины или даже из камня. Я больше не боюсь тяжелой работы. Когда-то я боялся, но сейчас мне хочется узнать, что мне под силу. Я изменился, я стал другим.

– Я знаю, – говорит она и улыбается.

– А твоя работа – за всем присматривать. Будешь говорить, что мне делать. Хорошо? А еще ты будешь учить детей. Когда они подрастут, начнут мне помогать. А ты будешь всему голова. Яхве свидетель, сам-то я дурак.

Она смеется.

– Ну как, по рукам? – спрашиваю я ее. – Согласна?

– Согласна, – отвечает она и зарывается в меня.

Бедняжка. Кажется, она действительно поверила.

Глава тринадцатая
НОЙ

И жил Ной после потопа триста пятьдесят лет.

Бытие 9:28

Он хоронит ее в мягкой земле, в поле, которое расчистил под горох, но так и не засеял. Земля расходится легко, словно вода. Он опускает ее тело, закутанное в саван, и начинает кидать землю, топчется, утрамбовывая ее шишковатыми ногами, а потом бросает новые горсти. Когда труд подходит к концу, полуденное осеннее солнце льет холодный свет ему на плечи. Его поношенная туника промокла от пота. Он моется в реке, ждет, пока обсохнет его упрямое тело, в котором еще осталось столько жизни, и лишь после этого позволяет себе роскошь присесть у могилы жены и поплакать.

Слезы быстро высыхают. Слез в Ное не больше, чем в камне, их так же тяжело выдавить, и текут они недолго.

Потом Ной осматривается. Поля снова перешли во владения красных маков с длинными стеблями и черными середками. Сейчас они уже сошли, однако Ной знает, что с приходом весны они вернутся и вплотную подберутся к могиле жены. Еще год-другой, и они скроют могилу полностью. Некоторые язычники украшали могилы усопших камнями с резьбой, башенками и памятниками, но Ною это не по душе. Суетно это.

Он прочищает горло и тихо произносит:

– Спасибо Тебе, Господи, за еще один день.

Немного погодя он добавляет:

– Что же до трудов, что Ты мне ниспосылаешь, я бы предпочел заняться ими попозже.

Господь молчит.

Перед Ноем, словно река, словно бескрайний отрез материи, разворачивается будущее. Он представляет, как год за годом, на протяжении десятилетий, а может быть, и столетий, ему придется влачить здесь одинокое существование. Изо дня в день лепить горшки, растить урожай, следить за окотом овец и вышивать. Мысль об этом наполняет его липким и черным, как смола, ужасом. Прогнать помогает его только мысль о детях и их потомках. Может, внуки и праправнуки станут навещать его и даже оставаться с ним на некоторое время. Безумие отчаяния наполняет его.

– Господи, – шепчет он, – не дай моей семье забыть меня. Прошу, направляй их ко мне хотя бы иногда. Пусть навещают старика, исполнившего волю Твою.

Яхве молчит, и Ноя не оставляют терзания.

Ной слышит фырканье. Он поворачивает голову и обнаруживает, что смотрит на хитрую рыжую мордочку лиса с белыми ушками. Лис замер в двадцати локтях от него. Лис замечает, что Ной на него смотрит, и убегает прочь. Ной знает, что должен встать и отогнать лиса подальше, чтобы он не утащил козленка или нескольких кур, но не хочет никуда идти. Пусть все останется как есть. Может, лис станет ему другом и по ночам будет дремать у порога. Ной прекрасно осознает весь пафос этой мысли.

Солнце ныряет за облако, и все кругом меркнет. Ной вытирает глаза рукавом. В уголках глаз росой скопилась влага.

* * *

Он помнит их последний разговор. Она была веселой, даже словоохотливой. Ной сидел возле нее и думал, что она, возможно, начала поправляться. Что-то заставило ее сказать:

– Ты в последнее время такой занятой. Тебя посетило еще одно видение?

– Нет, – покачал он головой.

– Ты уверен?

– Да, – он позволил себе слегка улыбнуться. – Никаких видений. Скорее даже наоборот.

– Что значит наоборот? Ты слепнешь?

– В каком-то смысле.

Она хихикнула, но в ее смешке слышалось не злорадство, а тепло.

– Я так поняла, Яхве не отвечает.

– Не отвечает, – опять покачал он головой.

Немного погодя она произнесла:

– Наверное, это самое сложное из испытаний.

Он вздохнул.

– По сравнению с этим потоп – просто ерунда, правда? Так, сказка, детишек пугать.

– Я не понимаю, – признался он.

– Ох, муж. Потоп закончился, а испытание – нет. Оно только началось.

Она откинулась на подушку, глаза ярко горели на осунувшемся лице.

– Если Яхве перестал тебе нашептывать на ухо, значит, и ты стал таким, как все. Ни больше ни меньше. Ты теперь не уверен в том, что на тебе благодать Божья, что ты для Господа хоть что-нибудь значишь.

Ной вперил взгляд в земляной пол. Его уже посещали схожие мысли.

– Похорони меня в цветочном поле, – попросила жена.

– Хорошо, – кивнул Ной, размышляя о ранее прозвучавших словах.

Жена улыбнулась и закрыла глаза.

– Теперь ты такой, как все, – проговорила она.

Повисло молчание. Ной рассматривал узловатые пальцы ног с желтыми ногтями. В конце концов он спросил:

– Думаешь, у меня получится так жить? У вас же получалось.

Ему показалось, что она прошептала:

– Бог знает.

– Что?

Ответа не было. Он поднял взгляд. Жена умерла.

Глава четырнадцатая
МИРН

Когда мы взобрались на вершину хребта и глянули вниз, перед нами словно Царствие Небесное раскинулось.

– Видишь, – сказала я, но Яф ничего не ответил, а только в изумлении разводил руками.

Как я и предсказывала, хребет шел слегка под уклон, а потом превращался в плато. В середине плато было большое озеро, то тут, то там виднелась поросль деревьев. Землю покрывали цветы, казалось, на нее упала радуга. Повсюду громоздились тяжеленные камни, в самый раз, чтобы строить из них стены. Обмажь их глиной, и они сохранят тепло на всю зиму. Я смотрела вниз и представляла, как будет все выглядеть через год.

По озеру плавали утки, а в сирени жужжали пчелы.

– Ребро Адамово, – все повторял Яф. Он постоянно твердит эти слова, когда удивлен: – Ребро Адамово.

Вдруг замычала корова. Пока мы ходили по грязным сухим горам, бедняжка страшно отощала.

– Отпусти животных, – сказала я.

– Они же могут убежать?

– Ты бы от этогоубежал? – спросила я и показала рукой вперед.

Я оказалась права. Как обычно.

* * *

Прошел год, и все случилось почти так, как я себе вообразила в мечтах в тот первый день. Кроме старшенького Гомера и дочки Насры, у нас родилась двойня – мальчики, которых мы назвали Магог и Мадай. У меня забот полон рот: я и с детьми вожусь, и за животными присматриваю, и готовлю, а Яф работает в поле и занимается стройкой. Просто удивительно, сколько ему удается сделать – ведь у него одна рука как клешня у краба. Он любит повторять: «Есть работа – и делать ее мне». Когда он произносит эти слова, то становится очень серьезным. Мне так хочется, чтобы дети быстрей подросли. Тогда они смогут помочь отцу.

Еще он любит повторять, что изменился. Это правда. Хотя ко мне он относится по-прежнему. Он продолжает считать меня простушкой и дурочкой. Видать, так будет всегда. Похоже, я вечно останусь «его маленькой Мирн». Я не имею ничего против. Иногда людям сложнее всего разглядеть то, что находится у них прямо под носом.

* * *

Прошлой осенью Яф закончил строительство настоящего дома. В нем только одна комната – одновременно трапезная и спальня. Крыша деревянная, крытая дерном, а над очагом оконце. Яф страшно мучился, ворочая тяжести, пока я не показала ему, как пользоваться вагой. Но даже с вагой ему пришлось построить нечто вроде каменной лестницы, чтобы поднимать камни и закончить верхнюю часть дома. Потом он признал, что никогда раньше не брался за столь тяжкий труд и что он гордится им больше всего. Домик получился низким, Яф едва может выпрямиться в полный рост. Я была права, предложив проложить камни речным песком и глиной. Дом держал тепло всю длинную, скучную зиму. Целых три месяца земля была усыпана снегом – так его называет Илия. Снег красивый, но обжигающе холодный. Земля замерзла и стала твердой, как в пустыне. Даже озеро замерзло. Б о льшую часть времени мы сидели дома, присматривали за детьми и надеялись, что все обойдется. Казалось, мы снова очутились на корабле.

Этой весной Яф первым делом взялся за строительство загонов для животных. Он уже закончил маленький курятник, который построил из камней, что я помогла убрать с поля. Прошлой зимой несколько коз и овец замерзли насмерть, поэтому мы с Яфом загоняли их на ночь внутрь дома. Вдобавок в доме пришлось держать кур и даже корову. Утром мы их выпускали наружу, но все же нас не покидало чувство, что мы живем в хлеву. А я когда-то была недовольна тем, что Яф храпит! Больше никогда не буду жаловаться. Яф говорит, что к следующей зиме построит хлев на всех животных.

К счастью, весна выдалась мягкой, и поголовье скота восстановилось. А скоро и корова отелится. Это будет нечто. Я ни разу в жизни не принимала роды у коровы, но Яф говорит, что в этом нет ничего сложного, особенно после того как он возился со мной, когда я рожала близнецов. Говорит, что корова, как и я, со всем справится сама. Ха-ха. Посмотрим. Иногда мне кажется, что Яф просто успокаивает меня, хотя и сам волнуется.

* * *

Прошлой осенью улетели утки, гнездившиеся на озере. Перед тем как взмыть над водой, они расправили крылья, словно прощаясь с нами. Когда я увидела, что они улетают, мне стало грустно, хотя я и понимала, что если они останутся, то погибнут от холода. Иногда я задумываюсь, откуда они знают, что придет зима. Короче, как-то раз на этой неделе Яф забегает домой перекусить и говорит: «Твои друзья вернулись».

Я выбегаю наружу и никого особенного не вижу: осы, ласточки, шайка ворон-скандалисток, рассевшихся на крыше, – и больше никого. Потом ко мне подходит Яф и показывает на озеро:

– Кря-кря. Может, спросишь их, где они были?

Всю дорогу до озера я бегу сломя голову. Уток стало больше, чем в прошлом году: теперь по озеру плавают шесть или семь коричневых самочек и три белоголовых самца с зелеными полосками на крыльях. Жду не дождусь, когда наконец увижу птенчиков, которые у них наверняка скоро появятся.

Дома Яф поглощает ужин и тычет жирным пальцем в радостное лицо Гомера. Когда я присаживаюсь на корточки рядом с ним, он спрашивает:

– Ну как? Гордишься мной?

– С чего это?

– Я же заметил их раньше, чем ты.

– Ты у меня такой умный, – говорю я и целую его. Он отвечает на мой поцелуй. Дети лепечут. – У меня самый умный в мире муж.

– Это точно.

– А все остальные мне завидуют.

– Вот об этом мне неизвестно, – смеется он. – Хотя, спору нет, есть, чему позавидовать.

Мы быстро заканчиваем трапезу и укладываем детей спать. Хорошо, что они маленькие, уложить их очень просто. Только Яфу все равно, спят они или нет, он входит в меня, когда дети совсем рядом. Мне кажется, это неправильно – мы стонем, а близнецы машут ручонками и тянут их в рот.

* * *

Потом он засыпает. Наверно, мне надо растолкать его и напомнить, что пора заняться хлевом, но мне кажется, лучше оставить его в покое. Еще только весна, а задел у нас уже немалый. С каждым днем он становится все сильнее и делает все больше.

Я выхожу из дома и сажусь на камни у берега озера. Солнце уже миновало зенит, а над водами дует легкий ветерок. Издалека доносится блеяние овцы. В центре озера крутятся утки, словно ждут чего-то.

Облака на небе как крапинки на яйце, но мне кажется, грозы не будет. Почему-то я начинаю вспоминать о том, как мы расстались с папой, мамой и со всеми остальными. Это случилось всего около года назад, а такое ощущение, что прошло гораздо больше. Иногда я очень-оченьскучаю по ним, по Илии и Бере, и с тоской вспоминаю то время, когда мы вместе сидели в шатре и готовились отправиться в путь. В другие дни я вообще практически о них не думаю. Мне хорошо жить здесь с Яфом и животными, нашими, и теми, что Яф зовет моими друзьями.

Но все же я помню то последнее утро и те слова, что произнес папа. Я никогда об этом не заговаривала с Яфом, потому что знаю – он начнет дразниться, но мне действительно хочется понять. Папа сказал «Все во власти Бога». Или мне кажется, что он так сказал. Тогда я думала, что он говорит что-то обычное, к чему все привыкли: мол, Яхве всему голова, поэтому будьте осторожны. А потом, проведя в дороге неделю, мы попали в страшную грозу. Удары молнии раскалывали небо, из-за каждого камня доносились раскаты грома. Мы с Яфом спрятались среди камней, стараясь укрыться от дождя. Не очень-то у нас получилось. Вокруг нас, мыча и блея, столпились животные: они склонили головы к земле и ждали, когда минует ненастье. Мы ждали вместе с ними.

Яф прижался ко мне и заорал мне в ухо, стараясь перекричать вой ветра: «Да уж, будет, что внукам рассказать!»

Я улыбнулась, но в моей улыбке было мало искренности. Он сейчас постоянно повторяет это, но какой смысл что-то рассказывать, если мы еще толком ни в чем не разобрались.

Я едва могу припомнить рассказы Илии и Беры о том, как они собирали животных. Надо было попросить их повторить все заново перед отъездом, да я забыла. Естественно, люди что-нибудьда расскажут. Как-никак это был конец света. Такое не забывается. Но ведь обязательно что-то прибавят, о чем-то забудут и напутают – пройдет немного времени, и уже никто не определит, где правда, а где вымысел.

Самое меньшее, что мы можем сделать с Яфом, – вспомнить, как все было на самом деле. И опять я пытаюсь вспомнить, что же сказал папа?

«Господь всем правит» или «Господь всех заливает»?

Какая вообще разница?

Я уверена – большая. Можно сказать: «Все во власти Бога, поэтому думайте над каждым своим шагом». А можно сказать: «Бог может все отобрать, но Он может и все вернуть, поэтому только от нас зависит, что мы возьмем от солнца, дождя, животных и всего остального». Очень важно, какое из утверждений мы предпочтем, ведь от этого зависит, каким получится рассказ. Когда одну и ту же историю рассказывают снова и снова, повторяют из раза в раз, она меняется. Так происходит всегда. Все потому, что люди никогда по-настоящему не слушают.

Поэтому для начала нам надо убедиться, что мы осознали произошедшее.

За моей спиной смеется Яф, я поднимаю на него взгляд и улыбаюсь. У него на руках близнецы – Магог тянет ко мне ручонки, а Мадай радостно жует волосы отца.

Яф садится рядом со мной на корточки и говорит:

– Я звал тебя, а ты не откликнулась. О чем ты так глубоко задумалась?

Я пожимаю плечами, киваю на озеро и говорю:

– Откуда прилетают утки.