Текст книги "Пепел победы"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

– Разумеется, это вполне возможно, – согласилась МакКвин. – С другой стороны, со времени сражения у Ханкока прошло около года, и даже если мы действительно столкнулись с экспериментальными образцами, у мантикорцев было время поставить производство на поток. Со времени начала операции «Икар» мы наращиваем темпы и мощь наших ударов, так что с их стороны было бы логично пустить в ход военные новинки, чтобы поумерить наш пыл. Если только они не тормозят использование упомянутых новинок сознательно до тех пор, пока не перевооружатся в той степени, какая позволит им нанести нам сокрушительный удар. Да, мы отбили у них девять звездных систем, но, по правде сказать, ни одна из них не является жизненно важной. И, хотя мне не слишком приятно в этом сознаваться, мы до сих пор находимся в положении, когда наносить удары приходится не туда, куда бы хотелось, а туда, куда есть возможность.

МакКвин сделала паузу: смотрела она на Сен-Жюста, но краешком глаза внимательно наблюдала за Пьером. Гражданин Председатель выглядел хмурым, однако взгляд ее все же поймал и отреагировал едва заметным кивком. Эстер не была уверена в том, что этот кивок сделан осознанно, но во всяком случае свидетельствовал о знакомстве Пьера с ее отчетами. И подсказал Эстер еще более важную вещь: хотя Сен-Жюст набирал очки, отстаивая полный контроль над разведкой, и пытался бросить на нее тень подозрения в том, что она сознательно замедляет ход операций, чтобы казаться еще более незаменимой, Председатель внимательно следил за происходящим.

– Я уверена, Оскар, – продолжила она, – мантикорское руководство понимает все это ничуть не хуже нас. Их стратегам требуется определенное мужество, чтобы не раскрывать карты в условиях, когда мы ведем наступление, но окажись я на их месте, и будь у меня надежда выбрать подходящий момент для контрудара, я бы придерживалась той же стратегии. И приложила бы все усилия к тому, чтобы противник не узнал о моем новом оружии до тех пор, пока я не буду готова к его массовому применению. Оружия, от которого невозможно защититься, не существует, и я постаралась бы не дать противнику раньше времени присмотреться к моим новшествам и выработать меры противодействия.

– Вы оба затронули очень серьезные вопросы, – сказал Пьер, вмешавшись прежде, чем успел заговорить Сен-Жюст.

Председатель знал: шефа Госбезопасности настораживает растущая популярность МакКвин не только среди флотского персонала, но и среди комиссаров, работающих на кораблях. Для того чтобы выступить против нее без санкции Председателя, Сен-Жюст был слишком дисциплинирован и лоялен, но и по роду деятельности, и по характеру мышления этот человек опасался внутренних угроз гораздо больше, чем внешних. Пьер, со своей стороны, склонен был согласиться с Сен-Жюстом в том, что МакКвин представляет собой нешуточную внутреннюю угрозу, но опасался, что это заставляет шефа БГБ недооценивать угрозу, все еще исходящую от вооруженных сил Мантикорского Альянса. Молчаливый и осторожный, Пьер полагал, что при всех достигнутых успехах главный враг еще далеко не выведен из игры.

– Но на данный момент, – продолжил он, старательно уводя разговор в сторону от тем, вызывавших споры между его главным карателем и его главнокомандующим, – нам прежде всего следует решить, каким образом мы можем свести к минимуму негативные последствия побега Харрингтон. Наши военные планы сверстаны и запущены, так что сейчас вносить в них существенные изменения затруднительно и неразумно. Но вот Гуэртес по-прежнему добивается наших комментариев, и мы не можем допустить, чтобы в средствах массовой информации Лиги доминировала мантикорская версия событий.

– Боюсь, гражданин Председатель, я решительно не вижу способа этому помешать, – заявил Бордман.

В голосе его чувствовалось напряжение, однако прозвучал он тверже, чем ожидала МакКвин, да и под пристальным взглядом Пьера Секретарь по открытой информации съежился не так уж сильно.

– Объясни, – спокойно потребовал гражданин Председатель.

– Сэр, – отозвался Бордман, – Гуэртес попыталась получить наши разъяснения, как только до нее дошла эта история. Она узнала о случившемся не от нас, а от мантикорцев, выступивших с соответствующими заявлениями на Ельцине и у себя на Мантикоре. И мы не можем помешать распространению информации через Беовульф на все планеты Солнечной Лиги.

Он умолк, и Пьер неохотно, чуть ли не против воли кивнул. Контроль над Мантикорским узлом туннельной сети давал Звездному Королевству огромное преимущество в скорости информационного обмена с мирами Лиги, и в том, что сейчас манти используют это преимущество на полную катушку, сомневаться не приходилось.

– Таким образом, – продолжил Бордман более уверенно, – у себя дома мы сможем подать случившееся в нужном свете…

«Интересно, подумала МакКвин, в каком это „нужном“ свете подают такие сногсшибательные известия?»

– … но в мирах Лиги нам придется столкнуться с масштабной мантикорской пропагандой. И, откровенно говоря, сэр, я боюсь, что Гуэртес уже раздобыла сведения, которыми мы пока не располагаем.

– Например? – требовательно вопросил Сен-Жюст.

МакКвин непроизвольно скривилась. Не слишком логично спрашивать о сведениях, насчет которых Бордман только что сказал, что «мы ими не располагаем».

– Мне это пока неизвестно, – ответил Бордман, – но, судя по тону ее вопросов, она знает больше, чем рассказывает нам. Создается впечатление, будто она хочет подловить нас на каких-нибудь нестыковках.

– Плевать мне, какое создается впечатление! – буркнула Ванда Фарли, Секретарь по технологии. До сих пор, даже во время дискуссии по техническим вопросам, она не проронила ни слова, но сейчас набычилась, словно бизон, страдающий несварением желудка. – Кем она себя вообразила, если позволяет себе играть с нами в такие игры?

МакКвин не стала объяснять, что Гуэртес «вообразила себя» всего-навсего репортером, который стремится сделать, быть может, свой самый потрясающий репортаж за время войны, и что всем недоумкам, десятилетиями кормившим информационные агентства враньем, пора бы очухаться. Их поймали с поличным на фальшивке с записью казни Харрингтон, а ведь далеко не все журналисты – законченные кретины. Более того, некоторые из них считают себя связанными моральным обязательством говорить зрителям правду. Теперь, когда стало ясно, что власти Республики водили их за нос, им придется напрячься, чтобы вернуть доверие аудитории. А в итоге впервые за пятьдесят или шестьдесят лет Народной Республике придется столкнуться с настоящими репортерами, не склевывающими официоз, а вынюхивающими повсюду то, что от них предпочли бы скрыть. При этом попытка выдворить вон будет равносильна признанию, что властям и вправду есть, что скрывать. Как оно и есть на самом деле.

К сожалению, добиться от человека типа Фарли понимания, как живет общество без государственной цензуры, – дело совершенно безнадежное.

– Ванда, это вовсе не важно, – вздохнул Пьер. – Для нас важны последствия.

– Думаю, сэр, – снова подал голос Бордман, – мы должны вести себя очень осторожно, но не отмалчиваться и не допускать откровенного вранья. Отрицать факт бунта на Цербере и побега некоторой части пленных, на мой взгляд, не имеет смысла. Кроме того, мы можем честно заявить, что еще не получили известий от экспедиции, направленной в систему в ответ на запрос, ранее присланный представителями БГБ. Кстати, это вполне соответствует действительности. Это даст нам возможность, во-первых, обойтись без нежелательных комментариев, а во-вторых, показать, что мы, учитывая отставание по связи, располагали всеми необходимыми сведениями еще до того, как Гуэртес к нам обратилась. И позволит выиграть время и удерживаться от бесплодных спекулятивных рассуждений до тех пор, пока мы не получим в свое распоряжение достоверные факты.

– А потом? – спросил Сен-Жюст.

– Сэр, все зависит от того, каковы окажутся факты, – прямо ответил Бордман, – насколько они серьезны и насколько близко мы захотим подойти к их освещению. В любом случае: или мы получим достоверные сведения от наших агентов на Мантикоре, или Гуэртес раскроет карты. В любом случае у нас появится время, чтобы решить, под каким соусом подавать информацию. Будем действовать по ситуации.

– А как насчет внутреннего освещения? – спросил Пьер.

– Здесь мы сможем подать события как нам удобно, по крайней мере в краткосрочной перспективе. У себя дома репортеры могут молоть что угодно, но едва ли кто-то из них захочет лишиться аккредитации за попытку оспорить подход Комитета по открытой информации к внутреннему освещению событий. В любом случае способ воздействовать на них мы найдем. Повторюсь, речь идет только о краткосрочной перспективе. Рано или поздно мантикорская версия событий просочится и к нам, но это случится не раньше, чем через несколько месяцев, а к тому времени тема утратит актуальность. Так или иначе, серьезного внутреннего резонанса я не жду: куда больше меня волнует реакция Лиги.

– И меня, – тихо сказала МакКвин. – Если нам и удается тягаться с мантикорцами, то во многом благодаря техническим трансфертам Лиги. Если солли решат перекрыть трубу, мы столкнемся с очень серьезными проблемами.

– Только в том случае, если мы не успеем покончить с Мантикорой до того, как эти проблемы станут по-настоящему серьезными, – заметил Сен-Жюст с ледяной улыбкой.

– При всем моем уважении должна заявить, что быстро выиграть войну не получится, – твердо заявила МакКвин. – Конечно, нельзя исключить возможность, что нам крупно повезет и боевой дух противника упадет до нуля, но в настоящий момент они передислоцировались и надежно прикрыли все самые важные объекты. Оскар, мы наносим удары главным образом по тем системам, которые они у нас же и отбили. Если нам удастся сохранить инициативу достаточно долго, в конечном счете мы их измотаем: слабость сугубо оборонительной стратегии заключается в том, что она позволяет противнику самому выбирать время и место удара и сосредоточивать силы там, где это выгодно ему. Но пока, если не считать атаки на Василиск, мы еще далеки от жизненно важных точек Альянса. Налеты на Занзибар и Ализон наверняка серьезно подорвали боевой дух мантикорцев, но едва ли существенно повлияли на их физическую боеспособность. Поняв, что мы перешли в наступление, они поспешили надежно прикрыть те центры, удар по которым мог бы оказаться для них сокрушительным – к примеру, Мантикору, Грейсон, Эревон и Грендельсбейн. Сунувшись туда, мы неизбежно понесем слишком тяжкие потери.

Сен-Жюст насупился, Пьер подавил вздох. Потом он снова потер переносицу, расправил плечи и обратился к Бордману:

– Хорошо, Леонард. Радости от этого мало, но у меня сложилось впечатление, что ты прав. Набросай на основе своих предложений текст моего заявления, а потом свяжись с Гуэртес и скажи, что я готов дать ей эксклюзивное интервью. Предупреди, что некоторые вопросы останутся без ответа по соображениям секретности, но я постараюсь быть настолько откровенным, насколько это возможно. Чем черт не шутит: может быть, она и раскроет свои карты – хотя бы в попытке заманить меня в ловушку. Но и это в конечном счете неважно: на самом деле я хочу напомнить ей и ее коллегам, насколько ценен для них доступ в мой кабинет. Возможно, это заставит их задуматься, стоит ли злить нас до такой степени, чтобы мы лишили их источников официальной информации. А тем временем, Эстер, – тут он повернулся к МакКвин, – ты продолжишь свои операции. В частности, я хочу, чтобы ты как можно скорее приступила к выполнению операции «Сцилла». Если уж нам не избежать неприятностей из-за Цербера, то лучший способ скомпенсировать их – это как следует надрать задницу мантикорцам на поле боя.

– Сэр, вчера я уже говорила, что мы не…

– Знаю, Эстер, ты пока не готова, – прервал ее Пьер с ноткой нетерпения в голосе. – Но я вовсе не требую от тебя чудес. «Как можно скорее» вовсе не значит «немедленно». Но ты уже показала, что способна бить мантикорцев, и нам нужно, чтобы ты продолжала это делать, где только сможешь.

Он удержал ее взгляд, и МакКвин прекрасно его поняла. Пьер, по крайней мере на данный момент и касательно суждений по военным вопросам, готов был поддержать ее против Сен-Жюста, но ему требовалось чудо, и чем скорее, тем лучше. А не получив чуда, Пьер мог и разувериться в ней… а значит, перестать сдерживать Сен-Жюста, у которого в списках на зачистку ее имя давно стоит первым.

– Понятно, гражданин Председатель, – решительно, но без дерзости отозвалась она. – Если вы хотите, чтобы манти получили по заднице, значит, придется дать им хорошего пинка. Не так ли?

Глава 5

– И каково же это – воскреснуть из мертвых? – спросила капитан корабля ее величества «Эдуард Саганами» достопочтенная Мишель Хенке, и на ее черном, лишь чуть светлее мундира, лице сверкнула белозубая улыбка.

– Больше всего похоже на мучительный геморрой, причем во множестве самых неожиданных мест, – ответила Хонор, сидевшая в старомодном, невероятно удобном кресле, хотя и казавшемся неуместным на борту военного корабля.

Ее старинная подруга рассмеялась.

– Смейся, смейся, – проворчала Хонор. – Я бы на твоем месте тоже смеялась: тебе ведь не приходится иметь дело с психами, которые называют в честь тебя супердредноуты, а когда выясняется, что ты и не думала умирать, категорически отказываются их переименовывать. И это, – она поежилась, – еще цветочки.

– Вот как? – Капитан Хенке склонила голову набок. – Я слышала, что грейсонцы дали кораблю имя «Харрингтон», но думала, что теперь название сменят.

– Они и слышать об этом не желают! – воскликнула Хонор и, вскочив с кресла, принялась расхаживать по каюте.

Благо, места хватало. Все помещения на борту новейшего тяжелого крейсера были просторнее, чем на аналогичных кораблях старых модификаций, а личные покои Хенке не уступали по площади капитанским каютам на иных линейных крейсерах.

Нимица Хонор посадила на спинку кресла, и Саманта, тут же вспрыгнув туда с подлокотника, обвила друга своим хвостом. Несколько мгновений Хонор наблюдала за котами, радуясь тому, что Нимиц уже не так горестно и отчаянно переживает утрату: появилась надежда, что вместе они сумеют справиться с постигшей его бедой.

– Знаешь, – продолжила леди Харрингтон, – я спорила чуть не до посинения, но Бенджамин объявил, что не может переубедить военных: вроде бы во флотском реестре уверяют, будто изменение названия корабля внесет путаницу в их файлы. И преподобный Салливан туда же: твердит, что капеллан благословил корабль под первоначальным именем, и смена его будет чуть ли не кощунством. Ну а Мэтьюс ссылается на флотские суеверия: команда, дескать, считает, что перемена имени сулит кораблю несчастье. Всякий раз, когда я суюсь с протестом к одному из этой шайки, он – разумеется, исключительно почтительно – отсылает меня к кому-нибудь другому. Но мне-то ясно, что все они заодно и только посмеиваются надо мной, потягивая свое пиво.

Хенке сама едва не покатилась со смеху: она знала секрет эмпатической связи Хонор с Нимицем и прекрасно понимала, что подлинные чувства лидеров Грейсона не составляют для ее подруги ни малейшего секрета.

– Хорошо еще, что наше Адмиралтейство отменило решение о присвоении имени «Харрингтон» всему классу кораблей, – заметила Мишель.

– Это потому, – буркнула ее собеседница, – что в Звездном Королевстве менее склонны потворствовать так называемому «чувству юмора». К тому же Капарелли и Кортес уразумели, что если они не вернут прежнее название – класс «Медуза», – я немедленно подам в отставку. Увы, на Мэтьюса такая угроза не подействует.

Воспринимавшие ее чувства Нимиц с Самантой зашлись в смешливом чириканье. Хонор насупилась погрозила им кулаком, но подвижная половина ее рта непроизвольно изогнулась в ответной улыбке.

– Думаю, – сказала Мишель, – вся эта грейсонская шайка-лейка создает тебе проблемы и затруднения исключительно из любви и сочувствия. Такова природа их консерватизма.

Хонор подняла на подругу глаза, и та покачала головой.

– О, я знаю, что на Грейсоне Бенджамин считается столпом либерализма, и, ей-богу, питаю к нему огромное уважение, но давай смотреть правде в глаза. По меркам Мантикоры самый завзятый либерал на этой планете является закоренелым реакционером. А преподобного Салливана или гранд-адмирала Мэтьюса я при всем моем к ним уважении не причислила бы к либералам, руководствуясь даже грейсонскими критериями. Заметь, я люблю этих людей, восхищаюсь ими и в их обществе вовсе не чувствую себя неловко. Более того, для меня несомненно, что оба они, каждый в своей сфере, делают все возможное для поддержки проводимых Бенджамином преобразований, но и тот и другой выросли на Грейсоне до вступления планеты в Альянс. Мэтьюс зашел по пути прогресса так далеко, что свыкся с мыслью о приеме женщин-иностранок на грейсонскую службу и даже старается относиться к ним как к равным. Но в глубине души и он, и Салливан, и, подозреваю, сам Бенджамин просто не в состоянии избавиться от представления о женщинах как о слабых существах, которых необходимо баловать, лелеять и защищать. И все сложности, которые созданы для тебя их стараниями, есть не что иное, как проявление любви и заботы.

Она пожала плечами, и Хонор недоумевающе заморгала.

– Ты сама хоть понимаешь, как это нелепо звучит: они уважают женщин, заботятся о них – и чуть не свели меня с ума исключительно из горячей любви ко мне!

– Так оно и есть, – спокойно заявила Хенке. – И на деле ты знаешь это ничуть не хуже меня.

Хонор воззрилась на нее, насупив брови, но та ответила ей столь «невинным и простодушным» взглядом, что подруга не выдержала и ухмыльнулась.

– Сдаюсь, ты права. Вот только, – тут ее улыбка потускнела, – их добрые намерения не делают ситуацию менее неловкой. На Мантикоре могут подумать, будто я одобряю грейсонскую затею. А хоть и не подумают, все равно это слишком претенциозно. Конечно, – она махнула рукой, словно отмахиваясь от комара, – в том, чтобы назвать корабль именем погибшего в бою офицера, нет ничего дурного – но я-то, черт побери, жива!

– Вот и слава богу, – тихо произнесла Хенке без тени смеха.

Хонор, уловив перемену настроения, обернулась, но Мишель уже встряхнулась и откинулась в кресле.

– Кстати, – сказала она обыденным тоном, – хотелось бы кое-что тебе сказать. Ты смотрела запись своих похорон?

– По диагонали, – нехотя призналась Хонор. – Зрелище не из тех, которые доставляют удовольствие: похоже на плохо разыгранную историческую пьесу. Это надо же, склеп короля Майкла! Разумеется, мне понятно, что государственные похороны были устроены, чтобы превратить меня в своего рода символ, а устроители свято верили, что я действительно убита хевами…

Она покачала головой, и Хенке фыркнула.

– Конечно, – подтвердила Мишель, – тут присутствовал своего рода расчет, хотя, может быть, и не в такой степени, как тебе кажется. Но я имела в виду свое участие в церемонии. Ты меня видела?

– Да, – тихо ответила подруга, вспомнив Мишель с окаменевшим лицом, застывшими в глазах слезами и мечом лена Харрингтон в обтянутых перчатками руках, шествующую под мерную барабанную дробь за архаичным катафалком по бульвару короля Роджера Первого. – Да, видела.

– Так вот, – сказала Хенке, – я бы очень хотела попросить тебя больше со мной таких фокусов не проделывать! Ты поняла меня, леди Харрингтон? Я больше не хочу участвовать в твоих похоронах!

– Попробую взять на заметку, – ответила Хонор с деланной беззаботностью, но Мишель поймала ее взгляд и продержала несколько долгих мгновений.

– Ладно. Пожалуй, сойдет, – сказала она с некоторым оживлением и снова откинулась в кресле. – Но ты что-то говорила про «цветочки», значит, должны быть и «ягодки». Надо полагать, твои грейсонские приятели не ограничились наименованием в честь тебя супердредноута, а задели твою утонченную, сверхчувствительную натуру еще более чудовищным манером?

– Да, черт бы их побрал, именно так! – заявила Хонор, нарезая круги по каюте.

Ее платье при каждом энергичном шаге обвивалось вокруг лодыжек.

– Кончай топтать мои ковры: садись и рассказывай, в чем дело, – строго велела Хенке, указывая на кресло, с которого Хонор только что вскочила.

– Слушаюсь, мэм, – отозвалась Хонор и уселась в кресло в позе паиньки, положив руку на колени – Так лучше?

– Сойдет, если не будешь выпендриваться. А не то задам тебе трепку: нынче ты в таком состоянии, что я с тобой справлюсь.

Хонор хмыкнула, всем своим видом выражая глубочайшее сомнение, откинулась назад и забросила ногу на ногу.

– Вот теперь точно лучше. Рассказывай.

– Ну ладно, – со вздохом сказала Хонор. – Это статуя.

– Что? – недоуменно переспросила Хенке.

– Статуя. Причем такая, что писать это слово можно только с заглавной буквы. Желательно курсивом и с восклицательным знаком… лучше двумя.

– А вразумительнее нельзя? Я решительно не понимаю, о чем ты толкуешь.

– Ага. Следует предположить, что со времени известия о моей недавней безвременной кончине Остин-сити ты не посещала?

– Если не считать того, что прилетела на боте забрать тебя из дворца, – нет, – заинтриговано сказала Хенке.

– Стало быть, в Зал Землевладельцев тебя не заносило. Это все объясняет.

– Что, черт побери, объясняет?

– Что ты умудрилась не заметить скромненькое – всего-то на всего четырехметровое – изваяние, которое изображает твою старую подругу и установлено на верхушке восьмиметровой – полированной! – колонны из обсидиана. Эта хреновина красуется на площади, у подножия главной лестницы, ведущей к Северной галерее. Так что всякий, прибывающий в Зал Землевладельцев через главный вход, вынужден пройти прямо перед глазами этого шедевра монументального искусства!

На этот раз проняло даже неисправимую Хенке: она опешила. Хонор встретила ее изумленный взгляд со спокойствием, которого сама, увидев памятник в первый раз, отнюдь не испытывала. Очередной «маленький сюрприз» Бенджамина сразил ее наповал. Правда сам Протектор уверял (возможно, и не лукавил), будто идея принадлежала не ему, а Конклаву Землевладельцев. А он всего-навсего не удосужился даже намекнуть ей на их затею, пока она не столкнулась лицом к лицу – точнее, лицом с колонной, – короче, не напоролась на это невероятное чудовище.

Нет, рассудительно заставила себя признать Хонор Харрингтон, на самом деле называть эту громадину «чудовищем» несправедливо. Даже не испытывая особой любви к пластическим искусствам, она – в те редкие моменты, когда не скрежетала зубами, – отдавала должное мастерству скульптора. Мастер изобразил ее в тот момент, когда она стояла в Зале Землевладельцев перед всем Конклавом, опираясь на Державный Меч в ожидании, когда вернется гвардеец, посланный землевладельцем Бёрдеттом за мечом лена Бёрдетт. Не приходилось сомневаться в том, что автор внимательно изучил записи, относящиеся к тому ужасному дню, и передал все в точности, за исключением двух деталей. Одна неточность относилась к Нимицу, фигурку которого скульптор поместил на плечо бронзовой Харрингтон: на самом деле в тот момент кот сидел на столе. Впрочем, эту художественную вольность Хонор находила оправданной, ведь что на столе, что на плече, Нимиц все равно находился рядом с ней, причем в большей близости, нежели мог предположить ваятель. Но поистине вопиющей неточностью она считала безмятежное выражение на своей бронзовой физиономии. Ей ли не помнить, в каком жутком состоянии дожидалась она смертельного поединка с изменником Бёрдеттом.

Хенке тем временем продолжала в изумлении таращиться на подругу. Она пришла в себя лишь через несколько секунд.

– Четыре метра в высоту? – приглушенно переспросила она.

– Ага. На верхушке восьмиметровой колонны, – подтвердила Хонор. – Выглядит настолько впечатляюще, что когда я увидела ее в первый раз, мне захотелось на месте перерезать себе горло. Тогда я во всяком случае оказалась бы натуральным трупом, может быть и вправду достойным надгробного памятника.

– Боже мой!.. – Мишель покачала головой и тут же прыснула. – Спору нет, ты, конечно, не коротышка, но двенадцать метров…

– Очень смешно, Мика, – сдержанно откликнулась Харрингтон. – Особенно если учесть, что мне приходится проходить мимо этой… хренотени при каждом собрании Ключей. Как бы ты на это посмотрела?

– Совершенно спокойно, – фыркнула Хенке, – в конце концов, не меня же там изваяли. А вот ты… наверное, ты усматриваешь элемент излишества.

– Мягко говоря, – буркнула Хонор.

Мишель снова хихикнула. Конечно, она сочувствовала подруге, но едва представила себе лицо Хонор, впервые увидевшей «сюрприз» Бенджамина Девятого, ее глаза вновь заискрились весельем.

– И они не хотят ее снимать?

– Не хотят, – угрюмо подтвердила Хонор. – Я сказала, что пока эта бронзовая дылда стоит там, я и близко не подойду к лестнице. Мне ответили, что им, конечно, очень жаль, но в конце концов для землевладельцев всегда существовал отдельный вход. Я пригрозила, что не приму обратно мой Ключ и оставлю его Вере. Последовал ответ: не дозволяется законами Грейсона. Они не почесались, даже когда я пообещала, что прикажу личной гвардии подобраться ночью к этому долбанному монументу и разнести его вдребезги… мне объяснили, что статуя застрахована и автор с удовольствием восстановит ее в прежнем виде в случае подобного инцидента.

– Боже мой! – пробормотала Хенке, беспомощно пытаясь сдержать смех.

Хонор пришлось напомнить себе: друзей у нее не так уж много, и если убивать всех чересчур смешливых, то их может не остаться вовсе.

– Ладно, – пробормотала наконец Мишель, – теперь я вижу, что воскрешение – дело нелегкое. – А как насчет того, что ты еще и нарушила грейсонскую Конституцию?

– Господи! – простонала Хонор. – Даже не упоминай при мне об этом кошмаре!

– Что? – Хенке моргнула. – А кто-то вроде бы говорил, будто все улажено.

– Улажено, – буркнула Хонор. – Бенджамин счел лучшим выходом из положения зачислить все Елисейские корабли в грейсонский реестр с включением командных должностей в штатное расписание Грейсонского космофлота.

– Ну, и в чем проблема?

– Да в том, что он выкупил корабли в собственность и объявил о формировании на базе этих ключевых элементов «эскадры Гвардии Протектора», а командующей назначил не кого-нибудь, а лично меня!

– А что ты имела в виду под словами «ключевые элементы»?

– Видишь ли, корабли кораблями, но он предложил вакансии в новом формировании всем беглецам с Цербера, которые пожелают поступить на грейсонскую службу. Пока речь идет об «эскадре», но, по моим прикидкам, желающих наберется на оперативное подразделение… а то и полный флот. В общем, он задумал взять с них присягу как со своих личных вассалов, ну а меня – официально я ведь Чемпион Протектора – поставить во главе этой банды. И кораблями, захваченными у хевов, дело не ограничится: Мэтьюс уже поговаривает насчет подвесочных супердредноутов и подобающего прикрытия.

– Бог ты мой! – пробормотала Хенке, наклонив голову набок. – Слушай, а сам-то он свою Конституцию не нарушает? Я что имею в виду: представь себе, как раскудахтался бы наш парламент, задумай Бет нечто подобное.

– Нет, – вздохнула Хонор, – Бенджамин действует в рамках своих полномочий. Он единственный человек на планете, имеющий право создавать полномасштабные военные формирования, подчиненные ему лично. Это один из пунктов, которые Бенджамин Великий вписал в Конституцию, чтобы подчеркнуть главенство Меча. Разумеется, в оперативном отношении он подчинит свои силы Уэсли Мэтьюсу, иначе многие слишком уж раскудахчутся, но следует иметь в виду, что на Грейсоне личная присяга значит гораздо больше, чем на Мантикоре. Случись так – упаси, конечно, Господь! – что регулярный флот вступит в конфронтацию с Протектором, все новые формирования выступят на стороне Бенджамина. Конечно, тот факт, что практически вся личная гвардия главы государства будет, по крайней мере сначала, состоять из уроженцев других планет, а возглавит их, пусть номинально, та самая иномирянка, может довести ретроградов до апоплексического удара. Но выступить с шумными протестами сейчас, когда вся планета ликует по поводу моего возвращения, они не посмеют. На что и рассчитывает Бенджамин. Причем с дальним прицелом.

– Что за прицел такой? – заинтересовалась Хенке и Хонор рассмеялась.

– Мика, служба на Грейсонском флоте по истечении шестилетнего срока дает право на предоставление гражданства. Бенджамин протащил эту поправку сразу после того, как Грейсон вступил в Альянс. Он одним из первых понял, что для укомплектования растущего флота планете придется приглашать на службу уроженцев иных миров, и счел этих людей достойными стать гражданами государства, которое они будут защищать с оружием в руках. Ясное дело, консерваторы встретили идею в штыки, но преподобный Хэнкс всецело поддержал Протектора. К тому же после попытки маккавейского переворота и «Реставрации Мэйхью» прошло слишком мало времени, реакционные Ключи не успели составить эффективную оппозицию высшей власти. Разумеется, положение о гражданстве не распространяется на прикомандированный персонал союзных флотов, но ведь наши беглецы на этих флотах не служат. Таким образом, всякий, зачисленный в Гвардию, если переживет войну, сможет стать полноправным гражданином Грейсона. Народу с Цербера бежало почти полмиллиона, а поскольку родные планеты большинства из них захвачены врагом и возвращаться людям некуда, желающих будет предостаточно. Полагаю, за это предложение ухватится как минимум каждый третий, а стало быть, население Грейсона одним махом пополнится не меньше чем на сто шестьдесят тысяч «неверных».

«Включая Уорнера Кэслета, – подумала про себя Хонор. – Во всяком случае, Бенджамин намерен сделать ему такое предложение, и я бы на его месте отказываться не стала. Моя – да и чья угодно – просьба о предоставлении ему должности в КФМ явно натолкнется на ожесточенное сопротивление, а вот Грейсон уже принял на службу одного бывшего хева… и не прогадал».

Вспомнив своего первого «грейсонского» флаг-капитана, она улыбнулась, но тут же нахмурилась. Кэслет находился здесь же, на борту «Саганами». Команда крейсера, выполняя указания своего капитана, обращалась с ним как с почетным гостем, хотя он и продолжал носить мундир Народного флота, однако Хонор знала, что Уорнер отнюдь не рвется поскорее прибыть в Звездное Королевство. На его месте не рвалась бы туда и она сама. Разумеется, встретят его со всей надлежащей учтивостью, особенно зная – из ее и Алистера МакКеона рассказов – о его действиях на борту «Цепеша» и в Аду, но разведчики наверняка уже потирают руки в радостном предвкушении предстоящих бесед. Хотя Уорнер и пробыл в Аду почти два года, в свое время он был операционистом флота Томаса Тейсмана на Барнетте, а стало быть, представлял собой поистине кладезь бесценных сведений. Разведка, безусловно, намеревалась выжать его досуха, тогда как для самого Кэслета, хотя он и оказался на стороне сил Альянса, процедура обещала стать весьма болезненной. Он полностью порвал с Комитетом общественного спасения, однако вся его предыдущая жизнь была связана с Народным флотом, и ему страшно было даже думать о предательстве по отношению к недавним товарищам.