Текст книги "Флагман в изгнании"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава 18

– О-о! Ну вот, сэр гражданин коммандер. У нас гости.

Гражданин коммандер Кэслет поморщился и быстрым шагом направился к тактическому посту, слабо надеясь, что гражданин комиссар Журден не слышал оговорки Шэннон. В отличие от большинства кораблей Народного Флота Республики Хевен, «Вобон» пережил год чисток практически без потерь, и из-за этого экипаж легкого крейсера иногда забывал о жестокой действительности. Кэслет снова и снова напоминал своим людям, что Комитет общественного спасения и его ставленники относятся к идеям равенства очень серьезно, но некоторым, особенно гражданке лейтенанту Шэннон Форейкер, было никак этого не запомнить. Шэннон неплохо справлялась, если успевала подумать, перед тем как открыть рот, но она была типичным технарем. В своей области ей не было равных, но с разговорами дело у нее обстояло куда хуже. Когда тактическая ситуация осложнялась или когда она слишком сосредоточивалась на какой-нибудь задаче, то, сама того не замечая, возвращалась к старой манере речи.

Ну, по крайней мере, Журден не так уж плох для гражданина комиссара. Кэслет подробно объяснил ему, почему Форейкер так важна для корабля. Ее талант в экстраполяции данных доходил до уровня волшебства.

Форейкер относилась к тем немногим офицерам-тактикам на Хевене, кто не опустил руки перед техническим превосходством противника. Она знала, что ее инструменты хуже мантикорских, но для Шэннон это был вызов, а не повод отчаиваться. Кэслет мог только надеяться, что Журден понял, как это важно, и готов стерпеть прорехи в революционной лексике Шэннон.

Он отмахнулся от этой мысли и наклонился через ее плечо, глядя на экран. Шэннон подключила все свободные компьютеры, чтобы расшифровать данные пассивных датчиков. Капитан «Вобона» нахмурился при виде ползущих по экрану световых сигнатур.

– Ну, и каковы твои выводы, Шэннон?

– Пока трудно сказать, шкипер. – Она еще раз увеличила изображение и заворчала: – Поближе бы… На таком расстоянии от пассивных датчиков толку мало, сэр.

– Гражданин коммандер , Шэннон! – прошептал Кэслет.

Она удивленно моргнула, потом пожала плечами, и Кэслет вздохнул. Ее ум явно занимали вещи поважнее, и капитан оглянулся на Журдена, как бы прося прощения. Комиссар явно был недоволен, но он отошел к дальнему краю мостика посмотреть данные по атмосфере. Таким образом он давал понять, что ничего не видит. Кэслет мысленно поблагодарил его и снова повернулся к Форейкер.

Она что-то бурчала себе под нос, вводя сложные команды. Кэслет терпеливо ждал, пока она вспомнит о существовании остальной вселенной и доложит, что происходит. К сожалению, она слишком увлеклась замечательными игрушками, которые флот наверняка создал специально для ее развлечения, и Кэслету пришлось окликнуть ее.

– Ну же, Шэннон! – сказал он резко. Она резко выпрямилась и с секунду непонимающе смотрела на него, потом улыбнулась.

– Извините, шкипер. Вы что-то сказали?

– Я сказал, чтобы ты доложила мне обстановку, – сказал он полным терпения голосом, каким обычно обращаются к маленьким детям.

Форейкер покраснела.

– Ах да, сэр гражданин коммандер. Проблема в том, что я не вполне уверена. Никак нельзя подойти хоть чуточку поближе? – заныла она.

– Нет, нельзя, – резко перебил ее Кэслет.

Шэннон знала их задачу и не должна была бы задавать такие вопросы – именно поэтому он не сказал ей, что и сам был бы не прочь подойти поближе. К несчастью, указания были очень четкими: присутствие «Вобона» нужно держать в секрете, что означало – не включать импеллеры там, где монти могли это засечь.

По мнению гражданина коммандера Уорнера Кэслета, указание было довольно глупое. «Вобон» находился в сотне тысяч километров от гиперграницы Каски; можно было подлететь, опознать цели и улететь в гиперпространство прежде, чем кто-нибудь успеет отреагировать, и он не понимал, почему нельзя так поступить. Вряд ли монти удивятся появлению хевенитского патруля рядом с системой. Они не стали бы приводить подкрепления, если бы не думали, что Хевен интересуется Каской. Присутствие наблюдателя только укрепило бы их в этом мнении. Насколько понимал Кэслет, в этом и состоял смысл операции «Магнит».

Ох уж эти приказы, подумал он. Похоже, когда человека производят в адмиралы, у него что-то случается с мозгами.

– Ну, шкипер, с такого расстояния я могу только гадать, – предупредила Шэннон.

– Так гадай.

– Есть, сэр. – Главный тактик нажала на клавишу, и внезапно два из тринадцати значков кораблей на экране оказались обведены белой рамкой. – Похоже, они провели перестройку даже глубже, чем я думала, – сказала она, – потому что от всех идут мантикорские излучения. Они, должно быть, почти полностью заменили активные датчики, но с этих двух читается Альфа-Ромео-Семь-Бейкер.

– С ума сойти, – пробормотал Кэслет. Форейкер радостно закивала. AR-7(b) – это стандартный поисковый радар, устанавливаемый на хевенитских дредноутах и супердредноутах. Он был немного хуже своего мантикорского эквивалента – как и все хевенитское оборудование, с горечью подумал Кэслет, – но большей частью это объяснялось тем, что мантикорцы располагали лучшими возможностями по обработке собранных данных. Сам по себе AR-7 был отличным прибором, не хуже мантикорского, так что грейсонцы вполне могли его оставить, если он сохранился после захвата корабля.

– Ага, – весело ответила Форейкер, но потом ее улыбка увяла. – Проблема в том, шкипер, что уверена я только насчет этих двух. Я задала компьютерам расчеты на сравнение ускорения и мощности импеллеров, но вы же знаете – монти теперь всюду ставят свой новый инерционный компенсатор. Мы пока только гадаем, насколько это усиливает их эффективность, а наши пташки никуда не торопятся, так что я не могу оценить максимальные мощности, но можно хотя бы проверить массы. – Она пожала плечами. – Наши супердредноуты меньше, чем их. Если бы хоть представить…

Внезапно раздался звуковой сигнал, и она прервалась. Пробежавшись пальцами по клавишам, она хищно усмехнулась.

– Ну вот, похоже, мне надо извиниться перед собственными компьютерами. – Она нажала еще одну клавишу–и еще три значка обзавелись белыми рамками. – Ладно, шкипер, все равно это чистые рассуждения, но вы послушайте. – Кэслет кивнул, и она постучала по одному из значков, не обведенных белым. – Я вот что сделала, сэр… ой, черт, я хотела сказать, гражданин коммандер. – Она вздохнула, глядя мимо Кэслета на Журдена со смесью раскаяния и нетерпения, потом дернула плечом. – Ладно, значит, я как можно точнее оценила мощность их импеллеров и сравнила с их ускорением. Про абсолютные массы это нам мало что скажет, но хоть узнаем, какие корабли крупнее других.

– Хорошо.

Кэслет постарался не вздыхать. Шэннон и правда не понимала, как раздражает, когда тебе объясняют то, что ты уже знаешь. С другой стороны, ее лекции включали и то, чего он не знал… иди то, что ему никогда не приходило в голову.

– Ладно, – продолжила Форейкер. – Что я вам точно могу сказать, шкипер, так это то, что вот этот корабль, – она снова постучала по экрану, – самый большой из всех, которые я проверила. Значит, это супердредноут.

Кэслет снова кивнул. Это было недоказуемое предположение, но почти наверняка оно было верным. Форейкер щелкнула по кораблям, которые она только что обвела белым, и он прищурился.

– Вот эти три – примерно той же массы, но они набирают равное ускорение с ноль девяносто пять мощности импеллеров. Если считать, что у них новые компенсаторы, это значит, что они мельче того крупного, но совсем ненамного. Предположим, что большой корабль – действительно супердредноут. Тогда эти три куда больше любого известного мне дредноута. Кстати, мощность импеллеров вполне соответствуют тем двум, у которых на борту наши радары.

– У монти тоже есть супердредноуты поменьше, – заметил Кэслет.

Форейкер не возражала.

– Верно, но мы точно знаем, сколько их, и мои компьютеры это тоже проверили. По данным разведки, у них тридцать два таких маленьких супердредноута на Тетисе и Лоувелле, и еще пять – южнее, на Грендельсбейне. Остается только шестнадцать на всю Мантикору, и десять из них должны быть во флоте метрополии. Так быстро им сюда с Мантикоры не добраться, так что, если разведка не лопухнулась, эти десять можно не считать. Остается шесть. А раз все пять вот этих кораблей на экране меньше самого крупного, то либо это пять супердредноутов класса «ДюКвесин», которые Мантикора отдала Грейсону, либо монти вот так взяли да выслали разом восемьдесят с чем-то процентов своего мобильного резерва кораблей этого класса. Не знаю, какова вероятность этого, шкипер, но я бы сказала, что очень маленькая.

– Отлично, Шэннон!

Кэслет улыбнулся и потрепал ее по плечу. Она была права – это все догадки. Но догадки хорошие и умные, и если из-за приказа подойти поближе нельзя, то это лучшее, на что он мог рассчитывать.

– Еще что-нибудь?

– Может, кролика из шляпы, шкипер? С такого расстояния больше я вам ничего не скажу. – Форейкер нахмурилась и ввела еще одну команду, потом поморщилась. – Не-а. Слишком много помех от остальных двигателей. Сразу могу сказать, что на другом фланге их основной группы еще как минимум пять кораблей стены, но больше мне о них ничего не выяснить. А на нынешнем курсе мне так и не удастся хорошо их разглядеть: они раньше уйдут внутрь системы из зоны действия наших приборов.

– Ладно, Шэннон. – Он еще раз бросил взгляд на ее прикидки, потом пожал плечами. – Ты хорошо справилась с тем, что у нас есть.

– Есть хоть маленький шанс, что кто-нибудь еще сумеет разглядеть другой фланг их строя? – с надеждой поинтересовалась Форейкер.

– Боюсь, что нет, – вздохнул Кэслет. – «Де Конде» с той стороны, но мы слишком далеко друг от друга, и потом, – он усмехнулся, – тактику гражданина коммандера Хьюлетта далеко до моего.

Форейкер ухмыльнулась в ответ. Он снова похлопал ее по плечу, потом повернулся и пошел через мостик к Журдену.

– Ну что, гражданин коммандер? – спросил комиссар.

– Как я и предупреждал, гражданин комиссар, – вежливо сказал Кэслет, – мы слишком далеко, чтобы быть абсолютно уверенными. – Журден нетерпеливо кивнул, и Кэслет продолжил: – Однако похоже, что операция идет успешно. Пройдемте со мной, пожалуйста.

Журден пошел за ним к посту астрогатора, и Кэслет указал на экран.

– Как видите, их курс точно соответствует кратчайшему подходу от звезды Ельцина. Кроме того, гражданка лейтенант Форейкер подтвердила наличие излучений наших собственных радаров с двух линейных кораблей, что, видимо, можно считать доказательством: эти два – из призовых кораблей, переданных Мантикорой Грейсону. Далее, у нас есть косвенные свидетельства того, что как минимум еще три корабля меньше большинства мантикорских супердредноутов. Опять-таки, скорее всего, это доказывает, что они тоже из бывших наших кораблей, но этот вывод можно сделать со значительно меньшей уверенностью. Мы не сможем получить подтверждение, не подходя ближе к врагу, а это запрещают наши приказы.

Журден кивнул, и Кэслет вздохнул:

– Больше всего, гражданин комиссар, меня беспокоит, что их слишком много.

– Слишком много? – повторил Журден.

– Да, сэр. Одних кораблей стены мы насчитали тринадцать.

– А-а.

Журден уставился на экран, подергивая себя за губу, и Кэслет был рад видеть, что комиссар серьезно задумался. У Журдена хватало утомительного революционного пыла, но при этом он был неглуп и уделял выполнению заданий не меньше внимания, чем политической надежности экипажа «Вобона».

– Именно, – сказал коммандер, дав комиссару немного подумать. – Если это и правда супердредноуты с Грейсона, то они где-то подобрали попутчиков.

– Объяснения тут могут быть любые, – возразил Журден. – Монти наверняка собирают всех, кого могут, чтобы ответить на наши атаки в Майнете и Кандоре. Может, это просто пара дредноутов, отозванных с эскортирования конвоев.

– Нет, сэр. Как минимум один из них – супердредноут.

– Они все равно могут быть эскортом конвоя.

– Возможно, гражданин комиссар, но у монти отдельные дивизионы супердредноутов туда-сюда не болтаются.

– Согласен, – вздохнул Журден. Он еще постоял возле экрана, потом ссутулился. – Что бы это ни было, они идут от Ельцина, как вы и сказали. И, кстати, по данным разведки даже монти смогли бы так быстро привести в готовность все одиннадцать призовых судов с вероятностью всего шестьдесят процентов. А грейсонцы, наверное, управляются еще медленнее. Возможно, что это два дивизиона супердредноутов с Мантикоры, а не один, а полуэскадру они пошлют отдельно скорее, чем один дивизион.

Кэслет задумчиво кивнул. Такую возможность он не обдумал, и она звучала логично.

– Так или иначе, – продолжил Журден, – если по крайней мере пять из этих кораблей с Грейсона, то они, очевидно, прислали все, что Ельцин смог выделить.

Гражданин комиссар рассуждает так, будто пытался убедить самого себя, отметил Кэслет, но комментировать не стал. Ненадолго воцарилось молчание, потом Журден решительно кивнул.

– Ладно, – сказал он. – Если мы получили наилучшую возможную информацию с этого расстояния, то это все, гражданин коммандер. Отправляемся в точку рандеву.

Глава 19

При появлении Хонор гвардеец Ярд, стоявший на часах у ее каюты, вытянулся в струнку. Хонор задумалась: действительно ли эта процессия выгладит так глупо, как ей кажется. Первым шел Эндрю Лафолле, Джаред Саттон и Абрахам Джексон, все еще в стихаре и рясе, следовали за Хонор, а Джейми Кэндлесс замыкал цепочку, словно эсминец эскорта. Все это представлялось ей ужасно сложным, и Хонор вспомнила, как впервые обедала с Бенджамином Мэйхью и его семьей. Она тогда еще порадовалась, что уж ей-то не надо терпеть вокруг охрану круглые сутки. У бога странное чувство юмора, с усмешкой подумала она.

Кэндлесс и Лафолле отстали, а она и офицеры штаба прошли в каюту. Люк в столовую был открыт. МакГиннес только что накрыл стол.

– У тебя все готово, Мак? – спросила она, заходя. Саттон и Джексон по-прежнему следовали за ней.

– В любой момент, когда вам будет удобно, миледи, – ответил МакГиннес и пододвинул высокий стул для Нимица.

Кот спрыгнул с ее плеча на стул, и Хонор улыбнулась стюарду.

– Думаю, коммандеру Джексону надо бы сначала переодеться во что-нибудь поудобнее, – сказала она.

Капеллан усмехнулся и снял стихарь. МакГиннес принял безупречно белое одеяние и повесил себе на руку, с упреком глядя на Хонор.

– Это все, Мак, – сказал Джексон с улыбкой и провел рукой по черной рясе, разглаживая складку. – Теперь вполне удобно, миледи, – весело сказал он Хонор. – В конце концов, я пять лет носил эту форму, прежде чем примерил флотскую.

– Тогда садитесь, господа, – пригласила она.

Она заняла свое обычное место, Нимиц устроился справа от нее, Саттон слева, а Джексон напротив. МакГиннес разлил вино. Шабли из Вишбона, малого южного континента на Грифоне, было для нее сладковато. Хонор предпочитала терпкое розовое или ароматное бургундское, но популярность на Грейсоне приобрели более слабые мантикорские вина. В качестве аперитива они были хороши.

Стюард закончил наполнять бокалы и отошел. Хонор смотрела, как ее гости дегустируют вино. Она старалась приглашать Джексона после каждой воскресной службы, а Саттон вообще почти всегда обедал с ней – учился. Он стал куда увереннее в своих обязанностях, но социальные навыки, необходимые флаг-лейтенанту, все еще требовали шлифовки. Кроме того, он входил в ее «семью» и был ей симпатичен.

Хонор сделала глоток и взглянула на Джексона.

– Если вам интересно мнение еретички, то мне очень понравились сегодняшние гимны, Абрахам. Особенно тот, что после второго урока.

– Я никогда не отбиваюсь от комплиментов, миледи, – ответил капеллан, – а этот гимн мне и самому нравится.

– Но он не похож на другие грейсонские гимны, которые мне доводилось слышать, – заметила Хонор.

– А это потому, миледи, что он намного старше остальной нашей священной музыки. Исходная версия была написана, кажется, в девятнадцатом веке – то есть в третьем веке до Расселения – на Старой Земле человеком по имени Уайтинг. Это было до космической эры, даже до управляемого воздухоплавания, и с тех пор гимн несколько раз перерабатывали. Но мне кажется, что изначальные чувства все еще звучат. Вы правы, гимн очень красивый. И подходит флоту, по-моему.

– Согласна. Но мне вообще нравится ваш музыкальный вкус. Хотелось бы мне научиться петь, но мой голос похуже сигнала воздушной тревоги.

Джексон приподнял бокал, принимая и комплимент, и лукавый комментарий. Хонор улыбнулась в ответ, но потом задумалась.

– Знаете, – наконец сказала она, – мне до сих пор как-то странно, что на военном корабле проходят официальные церковные службы. – Джексон вопросительно приподнял бровь, и она быстро покачала головой. – Нет, это правильно, Абрахам, просто странно. На мантикорских кораблях тоже есть службы, и любой капитан старается учитывать их в расписании вахт, но они абсолютно добровольные, и люди, которые их проводят, обычно имеют и другие штатные обязанности. На мантикорском флоте нет штатных капелланов.

– Ну что ж, миледи, – сказал после недолгого молчания Джексон, – а любой грейсонец сочтет очень странной мысль, что флот может обойтись без капелланов. Конечно, с тех пор, как мы стали «одалживать» мантикорский персонал, мы сделали много уступок, и совершенно правильных, по-моему. Раньше присутствие на службах было обязательным для экипажа, но теперь это вряд ли возможно. И потом, даже когда на флоте все без исключения были прихожанами Церкви, я никогда не считал, что Господь желает принудительного созыва молящихся.

Саттон начал было говорить, потом замолчал и заерзал в кресле. Хонор повернулась к нему.

– Да, Джаред? – сказала она.

Флаг-лейтенант еще поколебался – ему до сих пор неловко было вмешиваться в разговор между старшими по званию, – потом поморщился.

– Я просто думал, миледи, как жаль, что некоторые люди не разделяют мнения брата Джексона насчет принудительного созыва молящихся.

Он посмотрел через стол на капеллана. В его глазах читались извинение и гнев. Джаред Саттон был лично предан своему адмиралу, так что Эдмон Маршан ему категорически не нравился.

– Если ты про лорда Бёрдетта, Джаред, то не бойся задеть мои чувства. – Джексон с усмешкой покачал головой, но в его обычно жизнерадостном тоне чувствовались горечь и раздражение. – Не знаю, чем это все кончится, но я достаточно хорошо знаком с преподобным Хэнксом, и уверен, что Бёрдетт просто так не отделается. Мало того что он силой удалил избранника Ризницы с кафедры, так он еще и приказал поселенцам посещать проповеди этого ублю…

Капеллан остановился и покраснел. Слово, которое он чуть не употребил, было неприемлемо для священника, особенно в присутствии Хонор.

– Я хотел сказать, Маршана, – закончил он наконец.

– Да нет, это уже не совсем то, о чем я говорила. – Хонор твердо увела разговор от Бёрдетта и грейсонского религиозного… ну, еще не кризиса, но дело шло к тому.

Джексон подчинился ее желанию.

– Вы говорили об официальных и неофициальных церковных службах, миледи? – вежливо переспросил он.

– Я сказала, что на мантикорских кораблях нет штатных капелланов. Конечно, у нас столько религий, что назначить капеллана для каждой было бы невозможно, даже если бы мы очень старались… – Она внезапно улыбнулась. – На первом супердредноуте, на котором я служила, капитан был католиком, Второй Реформации, по-моему, а не той конфессии, что на Старой Земле, старпом – ортодоксальный еврей, астрогатор – буддист, а офицер по связи – сайентолог-агностик. Если я ничего не путаю, старший тактик, мой непосредственный начальник, был митраистом, а старшина О'Брайен, главный локаторщик, – жрецом синто. И это только на мостике! На корабле было еще шесть тысяч человек, и только Богу известно сколько религий исповедовали они.

– Боже милостивый! – пробормотал Джексон, и в его тоне чувствовалось не только веселье. – И как вы только сами не запутались?

– Ну, Мантикору заселяли люди вполне светские, – отметила Хонор. – Надеюсь, вы не обидитесь, но иногда мне кажется, что Грейсон – это прежде всего Церковь, а государство там возникло между делом. Я понимаю, что многое изменилось, особенно после гражданской войны, но для мантикорских колонистов немыслима сама идея государства, руководимого Церковью. Слишком уж много было государственных церквей в их истории.

Джексон наклонил голову, слушая ее, и раздумчиво кивнул. Саттон был озадачен.

– Извините, миледи, я не совсем понимаю, – сказал он.

– Землевладелец хочет сказать, Джаред, что… – начал Джексон, потом прервался и поморщился. – Извините меня, миледи, я не позволил вам ответить самой. – Он усмехнулся. – Никак не могу избавиться от манеры руководить паствой.

– Да неужели? – поддразнила его Хонор. Капеллан кивнул, показывая, что сдается, и она повернулась к Саттону.

– И на Грейсон, и на Мантикору поселенцы прибыли в основном с западного полушария Старой Земли, Джаред, но они покинули Солнечную систему по совершенно разным причинам. Мантикорские колонисты в большинстве хотели убраться с сильно перенаселенной планеты. Они искали жилое пространство и экономические возможности на новых планетах, но мало кто из них улетел потому, что считал, что его преследовали. Грейсонские же колонисты были типичными религиозными эмигрантами, они и правда считали, что их преследуют. Поэтому мантикорцы представляют собой весь спектр религий Старой Земли, а ваши предки все принадлежали одной церкви. Именно это отличало их от цивилизации, которую они покинули, и именно поэтому они не могли не создать здесь единую Церковь и теократическое государство.

– Это я понимаю, миледи, но что вы имели в виду под историческим опытом мантикорцев с государственными церквями?

– Две трети мантикорских колонистов происходили из Европы, а европейская история сектантского насилия и религиозных конфликтов восходит по крайней мере к шестому веку до Расселения. Целые нации веками пытались уничтожить друг друга из-за религиозных различий – как в вашей гражданской войне. Колонисты не хотели, чтобы с ними случилось что-нибудь подобное, поэтому они распространили традиции тех своих товарищей, которые прибыли из Северной Америки, где разделение церкви и государства было частью основного закона. На Мантикоре государству официально запрещено вмешиваться в религиозные вопросы, и наоборот.

Саттон удивленно захлопал глазами. Идея полного разделения церкви и государства показалась ему настолько странной, что он оглянулся на Джексона, словно ища подтверждения: возможно ли такое вообще?

– Леди Харрингтон совершенно права, – мягко сказал ему капеллан. – И учитывая религиозное разнообразие в Королевстве Мантикора, его основатели действовали вполне разумно, устроив все именно таким образом. – Он грустно улыбнулся. – Все, кто изучает историю, Джаред, сталкиваются с этой жестокой иронией. Люди убивали друг друга во имя Бога куда чаще, чем по любой другой причине. Посмотри на нашу собственную гражданскую войну или на этих фанатиков с Масады. – Он вздохнул. – Я знаю, что Он нас любит, но иногда мы, наверное, ужасно Его разочаровываем.

* * *

Все основные опоры были установлены, и Адам Геррик стоял на помосте над главной входной пристройкой купола, наблюдая за тем, как громадные сверкающие панели кристаллопласта аккуратно встают на места. Хотя кристаллопласт имел всего три миллиметра в толщину и был куда легче, чем такой же объем стекла, самая маленькая из панелей достигала шести метров в длину. Сила тяжести на Грейсоне была меньше, чем на родной планете леди Харрингтон, но на семнадцать процентов выше, чем на Старой Земле. Всего четыре года назад рабочим пришлось бы устанавливать панели с помощью гудящих кранов и грубой силы. Теперь почти невидимые сияющие панели ложились на место, подталкиваемые антигравами. Геррик почувствовал вспышку гордости, с которой он так пока и не свыкся.

Он повернулся, осматривая всю площадку. Этот заказ был небольшой – лорд Мюллер решил, что, прежде чем заказывать купол на целую ферму или город, ему понадобится демонстрационный проект. Место для проекта он выбрал отличное. Когда купол закончат, он будет защищать новенькую среднюю школу имени Уинстона Мюллера, выстроенную на холме над Слезами Божьими, красивейшей озерной цепью на континенте Айдахо. Здания школы были уже на месте. Как только холм увенчается куполом, словно блестящей короной, рабочие бригады посадят траву со Старой Земли и разметят игровые площадки. А еще, вспомнил Геррик с усмешкой, леди Харрингтон подарила школе один из своих плавательных бассейнов. Администратор школы выразил благодарность, но идея беднягу явно смущала.

Хоть и небольшой, проект в данный момент был для «Небесных куполов» одним из самых удачных. Особенно для него. Купола придумал именно он – и поначалу считал все это просто попыткой приспособить мантикорскую технологию к потребностям Грейсона, не задумываясь о дополнительных возможностях. Теперь купола превратились в реальность, и он ощущал глубокую радость, в которой удовлетворение от успешно решенной задачи соединялось с ощущением того, что он живет не зря, что он сделал свой мир лучше. Это чувство доводится испытывать только самым удачливым инженерам.

Плюс к этому, подумал он с улыбкой, он становится одним из самых богатых людей на Грейсоне, и это тоже неплохо.

Он снова повернулся на восток, чтобы наблюдать за установкой первой секции верхнего яруса. Единственная панель накренилась над центром школы. Купол выглядел кривоватым и опасно несбалансированным, но Геррик видел его взглядом инженера. Он лично проверил каждую цифру в расчетах напряжения и запланировал в опорной структуре запас прочности более чем на пятьсот процентов.

Бригада рабочих закрепила панель мгновенно застывающим составом и быстро передвинулась на западную сторону купола. Несмотря на запас прочности, они хотели побыстрее установить перекрестную секцию крыши, чтобы уравновесить напряжение, и Геррик вполне это одобрял. Инженеры верили в свои расчеты так же сильно, как и в Бога, но они не любили оставлять лазейки для Мерфи. note 9Note9
  Имеется в виду знаменитый закон Мерфи: «Если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдет не так». – Прим. перев.


[Закрыть]

Геррик улыбнулся привычной мысли и посмотрел вниз. Сквозь шум стройки доносились высокие детские голоса. Будущие ученики строящейся школы попросили разрешения посмотреть, как возводится главный купол, и их учителя, договорившись с начальником стройки, организовали экскурсию. Конечно, работники «Небесных куполов» втолковали им, как опасно строительное оборудование, а грейсонские дети рано приучались прислушиваться к предупреждениям взрослых. Они находились под защитой уже законченной восточной стены и никуда оттуда не уходили, но он чувствовал их живой интерес. Даже отсюда он видел, с каким волнением они следят за панелями, ползущими вверх на антигравах, словно невероятно красивые стручки с семенами. Их возбужденная болтовня заставила его улыбнуться. Утром Геррик уже поговорил кое с кем из этих детей, из двоих-троих выйдут, пожалуй, неплохие инженеры.

Он гордо взглянул на сияющую стену над детьми… а потому своими глазами видел, как это случилось.

Началось все легко и мягко, как часто бывает с самыми ужасными катастрофами. Первое движение было почти неуловимым, и он решил, что ему показалось. Но нет, не показалось. Одна из основных несущих опор – стержень из сплава прочнее титана, установленный в отверстии, просверленном в скале на четырнадцать метров, и залитый сотней тонн керамобетона, – покачнулась, как молоденькое деревце на ветру. Вот только ростком эта опора не была. Она была важной частью цельной структуры купола, и на глазах у изумленного Геррика она начала проворачиваться в своем гнезде, будто ее засыпали там песком, а не запечатали в самый твердый строительный материал, известный человеку. Этого не могло случиться. Это было не то что маловероятно, а попросту невозможно. Геррик знал это твердо, потому что именно он спроектировал и рассчитал структуру купола, – но это происходило у него на глазах.

Он немедленно повернулся к остальным опорам, которые держали тот же участок купола, что и этот стержень. Посторонний даже не знал бы, на что смотреть, но для Геррика это было так же очевидно, как если бы он этим утром изучал схемы. Он с ужасом увидел, что одна из этих опор тоже проворачивается.

Одно ужасное бесконечное мгновение он глядел на нее, как инженер уже представляя себе грядущее несчастье. Это длилось всего лишь мгновение, не больше четырех секунд – возможно, пять, и уж никак не больше шести, – но этот момент ошеломленного бездействия будет потом мучить Адама Геррика всю оставшуюся жизнь. Он ничего не мог изменить. Он знал это, даже не думал, а знал. Слишком большая масса пришла в движение. Неизбежная цепь событий уже не поддавалась человеческому контролю. Никакие его действия ничего бы не изменили, но Геррик так и не простил себя за это мгновение бездействия.

Двигающиеся опоры издали тихий, почти неслышный стон, и панель кристаллопласта отскочила. Она обрушилась вниз, уже не дрейфуя изящно на опорах антигравов, а падая как сверкающая гильотина, и Адам Геррик побежал.

Он бросился вниз с помоста, выкрикивая предупреждения, мчась прямо к кошмару его рушащейся мечты.

Это было безумие, гонка, которая закончилась бы его смертью в случае выигрыша, но об этом он не думал. Он думал только о детях, стоявших в месте, считавшемся самым безопасным на всей стройке… прямо под дрожащими и стонущими опорами.

Если бы он среагировал быстрее, говорил он себе потом, если бы сразу бросился бежать, если бы кричал громче, возможно, это что-то изменило бы. Инженер в нем, та часть его мозга и души, которая оперировала числами, нагрузками и векторами силы, знала, что все было бессмысленно. Но Геррик был отцом двоих детей, и как отец он не простил себя за то, что не смог ничего изменить.

Один ребенок повернулся и посмотрел на него. Это была девочка не старше одиннадцати лет, и она улыбнулась Геррику, не зная, что происходит. Она помахала ему рукой, счастливая и взволнованная всем происходящим, а потом восемьдесят тысяч тонн сверхпрочного сплава и кристаллопласта навсегда стерли эту улыбку.