Текст книги "Горькая правда"

Автор книги: Дэвид Лодж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Дэвид Лодж
Горькая правда

Повесть

Перевод с английского Т. Казавчинской

От автора

Эта повесть основана на моей пьесе с тем же названием, которая впервые была поставлена в феврале 1998 года Бирмингемским репертуарным театром, а через некоторое время вышла в издательстве "Секер и Уорбург". Я переписал некоторые диалоги, восстановил купюры, сделанные по разным причинам и на разных стадиях ее сочинения, изменил кое-какие детали и кое-что добавил. Но в общем и целом это та же история.

Д. Л.

1

Посвящается Лии

Шила в мешке не утаишь. (Пословица)

В конце ухабистой проселочной дороги, милях в полутора от шоссе, ведущего к деревне, стоит одинокий коттедж. Заметить с шоссе просвет в живой изгороди, а в нем небольшой, неровно выкрашенный и выцветший от непогоды деревянный указатель – столбик и приколоченную к нему дощечку с фамилией "Ладлоу", – весьма непросто, еще труднее догадаться, что это знак человеческого жилья. За небольшим всхолмием и купкой берез не видно дома и хозяйственных построек.

Местность эта не относится к числу самых живописных уголков Суссекса: клинообразная залежь неухоженных сельскохозяйственных земель зажата между шоссейными дорогами, которые ведут из Лондона в Брайтон и Уэртинг. Отсюда ближе к аэропорту Гэтуик, чем к Саут-Даунсу. Дом, хотя и старый, в архитектурном отношении мало примечателен. Видимо, два небольших, стоящих бок о бок коттеджа, изначально предназначенных для сельхозрабочих, были потом соединены в одну постройку, дополненную – по новым временам – всяческими усовершенствованиями и удобствами.

К входной двери, находящейся в торце, ведет гравиевая дорожка – здесь же паркуются машины, а по длинному фасаду идут окна, переделанные из прежних дверей и глядящие в приветливый, простенький палисадник с лужайкой, цветочными клумбами и кустарником. Сзади от коттеджа отходит одноэтажная пристройка с хорошо оборудованной кухней и белой кафельной душевой кабинкой. Видны и другие строеньица – в том числе односкатный навес, под которым разместилась маленькая муфельная печь, а также нечто вроде сарайчика для садовых инструментов, правда, построенного из первоклассной древесины и с небольшим, врезанным в дверь квадратным оконцем, забранным темным матовым стеклом.

– А знаешь, – читает вслух надпись на коробке с кукурузными хлопьями Адриан, – тут восемьдесят четыре процента углеводов, из которых сахара всего восемь.

Погруженная в чтение газеты Элинор не отзывается. Адриан берет в руки следующую упаковку и внимательно читает инструкцию.

– А в "Олл-брэн" {1}1
  "All-Bran Breakfast" – сухие хлопья из непросеянной пшеничной муки с сахаром и солодом. (Здесь и далее – прим. перев.).


[Закрыть]только сорок шесть процентов углеводов, зато сахара – восемнадцать. Как ты думаешь, восемнадцать из сорока шести – это лучше или хуже, чем восемь из восьмидесяти четырех?

Элинор снова не реагирует, но Адриана это ничуть не удивляет и не задевает. Он принимается за следующую коробку.

– Пожалуй, лучше всего – "Шредид уит" {2}2
  "Shredded Wheat" – крученая пшеничная соломка (подается на завтрак с молоком).


[Закрыть]: шестьдесят семь процентов углеводов, зато сахара меньше одного процента. Да еще без соли. Наверное, потому-то они такие безвкусные.

Он насыпает себе в тарелку "Шредид уит" и заливает обезжиренным молоком.

Дело происходит летом 1997 года. 9 часов утра, воскресенье, на Адриане и Элинор Ладлоу халаты, они сидят в общей комнате своего коттеджа – большой, уютной, с невысоким потолком; в одном ее конце – обеденный стол, в другом – диван, кресла и камин без решетки. От пола до толка тянутся плотно набитые книгами полки, местами накренившиеся внутрь вследствие кривизны стен, из-за чего жилище напоминает эдакую современную обжитую пещеру. Кое-где на полках оставлены ниши для керамических ваз, кувшинов и чаш, выдержанных в едином стиле; такие же сосуды стоят и на маленьких столиках. В полки вмонтирован дорогой музыкальный центр, который в этот ранний час не работает, как и задвинутый в самый угол – куда-то между диванами и креслами – телевизор. Адриан еще за столом, а закончившая завтракать Элинор перебралась на диван и углубилась в чтение воскресных газет. Делает она это весьма методично: с одной стороны от нее высится стопка свежих, не разобранных на секции, аккуратно сложенных газет, с другой – ворох перелистнутых и отброшенных в сторону. Чтобы не испачкаться свежей типографской краской, она надела нитяные садовые перчатки.

– Наш новый фильм произвел фурор в Америке, – сообщает она, проглядывая раздел культуры в "Санди газет", – ну тот, о шеффилдских парнях-стриптизерах.

– Для американцев в нем, может, и есть какая-то извращенная экзотика. Но у нас, по-моему, этим никого не удивишь. Что еще новенького по части художественных дерзаний?

– Дэмиен Хёрст {3}3
  Дэмиен Хёрст (р. 1965) – британский художник из группы "Молодые британские художники". Основная тема творчества – смерть; многократно выставлял трупы животных в формалине. Один из самых дорогих художников в мире.


[Закрыть]намерен выставить обезглавленного искусствоведа в аквариуме с формальдегидом, – говорит она, но тут же поправляется: – Да нет, это шутка.

– В наше время поди отличи одно от другого, – замечает Адриан.

– В Королевской опере назревает скандал.

– Все привычное так умиротворяюще действует на душу.

Где-то в вышине слышен рокот реактивного самолета. Коттедж Ладлоу находится всего в двенадцати милях от Гэтуика, причем в зоне программных полетов. Адриан и Элинор, в отличие от их гостей, которые порой пугаются шума, давно не обращают на него внимания.

– А что на первых полосах?

Элинор откладывает в сторону "Газет" и вынимает новостной блок "Санди сентинел".

– Скукота, – докладывает она, – сплошные каникулы Дианы и Доди аль-Файеда.

– Так об этом уже было в то воскресенье! – недоумевает Адриан.

– Главная сплетня сезона, – объясняет Элинор. – Одна из бульварных газетенок уплатила четверть миллиона за снимки парочки, целующейся на борту его яхты.

– Да за такие деньги можно приличного Пикассо купить. А уж небольшого – точно, – сокрушается Адриан.

Тут взгляд Элинор доходит до газетного подвала, она делает большие глаза и вскрикивает:

– Боже мой!

– Что такое?

– Быть того не может! – она отбрасывает газету и начинает рыться в стопке непрочитанных секций "Сентинела".

– Что могло потрясти ее столь сильно, спросил он себя, – паясничает Адриан, который в свое время был писателем. – Не отрекся ли от пэрства Джеффри Арчер, не устремился ли в дальний путь на одном из своих личных поездов Ричард Брэнсон? {4}4
  Джеффри Хауэрд Арчер, пэр (р. 1940) – бывший член парламента Великобритании, писатель; политическая карьера кончилась тюремным заключением. Ричард Чарльз Николас Брэнсон (р. 1950) – английский промышленник, основатель корпорации "Вэджин", куда входят авиа– и железнодорожная компании, издательство, радиостанция и многое другое.


[Закрыть]Не…

– Тут говорится, что в "Сентинел ревью" напечатано интервью с Сэмом, – прерывает кривлянье мужа Элинор. – Изготовлено Фанни Таррант.

– А, да-да, – кивает Адриан.

Элинор смотрит на него с удивлением.

– Ты что, знал об этом?

– Ну, вроде того. Эта дамочка, Таррант, звонила мне в связи с этим.

– Ты ничего не говорил.

– Просто забыл. Тебя, наверное, дома не было.

– Что ей было надо?

– Разведать про Сэма: кто он да что он.

– Надеюсь, ты не удовлетворил ее любопытства.

– Я сказал, что не стану обсуждать своего старинного друга у него за спиной.

– Да уж, – Элинор находит наконец нужный блок "Сентинел ревью" и вытаскивает его из пачки, – тем более с Фанни Таррант. Такие, как Сэм, ей на один зуб.

Ложка с "Олл-брэн" замирает на полдороге ко рту, а уставившийся в нее Адриан выдавливает из себя:

– Положим, Сэм тоже не подарок.

– Сэр Роберт Дигби-Сиссон рыдал в голос, когда прочел, как его расписала Фанни Таррант, – сообщает Элинор, не переставая искать нужную страницу "Ревью".

– А ты откуда знаешь? – любопытствует Адриан.

– Читала в какой-то газете. Вот, нашла. Бог ты мой, что за дикая фотография! Значит, статья и того хлеще. Полюбуйся! – она показывает Адриану газетный разворот с большим цветным портретом Сэма Шарпа. – В сапогах для верховой езды! Он и верхом-то ездить не умеет. И лошади у него нет.

– Это ковбойские сапоги. Он в них гоняет на мотоцикле по бездорожью.

– На мотоцикле по бездорожью! Когда он повзрослеет? Во всяком случае, сфотографировался он перед компьютером, а не на мотоцикле и выглядит дурак дураком в этих своих сапогах… Ну и ну! Нет, ты только послушай.

Элинор начинает читать вслух:

Для сына лавочника, торговавшего табаком в унылом Дептфорде {5}5
  Дептфорд – индустриальный район Лондона (стал административной частью столицы в 1965 г.).


[Закрыть], Сэмюэл Шарп добился в жизни немалого. В Суссексе ему принадлежит окруженный рвом фермерский дом XVII века, переоборудованный по последнему слову техники, теннисный корт и 150 акров пахотных земель, которые он сдает в аренду соседним фермерам, так как самому ему заниматься хозяйством недосуг: он слишком занят изготовлением телесценариев, причем на весьма выгодных условиях. Обходя с важным видом свои владения – в ральф-лореновских {6}6
  Ральф Лорен (р. 1939) – знаменитый американский модельер и бизнесмен.


[Закрыть]джинсах, заправленных в ковбойские сапоги на каблуках, – он откровенно упивается ролью землевладельца. В его случае каблуки и впрямь штука не лишняя, так как ростом он не вышел. Тема эта для него болезненная. "Ни при каких обстоятельствах не спрашивайте, какого он роста, – предупредил меня один его друг, – а также почему он носит накладку из искусственных волос". А мне и невдомек было, что он носит накладку.

– Один его друг! – возмущается Элинор. – Уж не ты ли это?

– Ну нет. А где у нас джем на фруктозе? Кончился, что ли? – раздражается Адриан.

Элинор продолжает читать вслух:

Легко догадаться, что запреты только подогрели мое любопытство. Все время, что мы беседовали, я, стоя на цыпочках, изо всех сил вытягивала шею, чтобы взглянуть на макушку Сэма Шарпа и рассмотреть его пресловутый паричок. Заметив это, он тоже встал на цыпочки, дабы воспрепятствовать моему намерению, поэтому со стороны мы выглядели как две балерины, которые разогревают ноги перед репетицией. Только вот полюбоваться на нас было некому. Миссис Шарп покинула ранчо три месяца назад. Поговаривают, что удалилась она к режиссеру последних серий "Сухого остатка" – мужнина телесериала, занявшего в этом году первое место на конкурсе в БАФТА {7}7
  БАФТА – Британская академия кино– и телеискусства (BAFTA – British Academy of Film and Television Art).


[Закрыть]. Стоило мне коснуться этой темы, как Сэмюэл Шарп стал немногословен. "Мы с Лорой расстались по обоюдному согласию", – коротко бросил он. Между прочим, Лора – жена № 2; жена № 1 отбыла несколько лет назад, прихватив с собой двух их детей…

– А ей-то что до этого за дело? Да и всем прочим тоже? – негодует Элинор. Но тут же снова берется за статью:

Первое, что бросается в глаза в кабинете Сэмюэла Шарпа, – это облепившие все стены грамоты, дипломы, наградные свидетельства, обрамленные фотографии для прессы… – прямо итальянский ресторан, да и только. Второе, что вы замечаете, – зеркало в человеческий рост. "Чтобы комната казалась больше…" – объясняет хозяин, но каждому ясно, что причина в другом. Даже когда Шарп обращается к собеседнику, он не может удержаться от соблазна и не поглядывать на себя искоса в зеркало. Собираясь с визитом к Сэмюэлу Шарпу, я было задумалась, что это ему так не везет с женщинами. Уходила я, твердо зная ответ: из-за его павлиньего тщеславия.

Элинор глядит на Адриана, ожидая его реакции. Тот, намазывая тонким слоем джем на остывший тост, бормочет:

– Слишком сухо.

– Какое там сухо! Просто гнусно!

Некоторое время она читает про себя, то огорченно вздыхая, то невольно давясь от смеха, затем снова не выдерживает:

– Боже мой, ты только послушай:

В рекламных листовках о героине последнего телефильма Сэма Шарпа "Тьма" сказано, что она нимфоманка. Я спросила его, видел ли он в жизни хоть одну нимфоманку. "Да… нет… все зависит от смысла, который вы вкладываете в это слово, – залепетал он. – Я встречал женщин, которые недвусмысленно давали понять, что готовы, подзадорь я их немного… ну, сами понимаете… однако трудно сказать, нимфоманки ли они в полном смысле слова…" Видимо, Шарп осторожно давал мне понять, что, когда его случайные знакомицы с ходу валятся на спину и раздвигают ноги, красавцу-мужчине, вроде него, невдомек, то ли это они такие темпераментные, то ли чары у него такие могучие, что устоять против них невозможно.

Элинор откладывает газету в сторону со словами:

– Сэм будет раздавлен, когда прочтет.

– Ну, можно сказать, сам напросился.

– Не очень-то ты сочувствуешь своему лучшему другу.

– Я не говорил – "лучшему", я сказал – "старинному".

– А кто же тогда лучший?

Адриан на мгновение задумывается.

– Ты.

Элинор нимало не растрогана.

– А кроме меня?

– Пожалуй, такового не имеется, – признается Адриан. – Как ни грустно, наличие оного нетипично для среднего возраста.

Адриан недавно отметил пятидесятилетие. Элинор несколькими годами моложе его. Лет тридцать тому назад он, она и Сэм Шарп вместе учились в одном провинциальном университете. Супруги Ладлоу стареют элегантно. Адриан высок, поджар, чуть сутуловат, с гривой серебряных волос, спускающихся на уши и затылок. На все еще миловидную Элинор приятно смотреть даже в столь ранний час – прежде чем она приняла ванну и наложила косметику. Густое облако прекрасных вьющихся волос обрамляет круглое, полное, изящно вылепленное лицо с упругой кожей, большими карими глазами, выразительными ртом и подбородком. У нее свои зубы и стройная фигура.

С гравиевой дорожки перед коттеджем доносится звук паркующейся машины.

– Кто это может быть? – спрашивает Элинор.

Адриан выглядывает из окна и вытягивает шею, чтобы рассмотреть расположенную сбоку парковку.

– Сэм приехал.

– Очень остроумно, – говорит Элинор холодно, не отрывая глаз от статьи Фанни Таррант.

– Разве не Сэм владелец зеленого джипа с регистрационным номером "SAM i" {8}8
  В Англии владелец автомобиля может за дополнительную плату заказать себе номер знак с нужным ему сочетанием букв.


[Закрыть]? – спрашивает Адриан.

Элинор вскакивает и подлетает к окну.

– Надо же, и вправду Сэм, – восклицает она. Потом бежит к дверям, замирает, поворачивается и швыряет Адриану "Сентинел ревью":

– Спрячь скорее.

– Зачем? – едва успевает спросить Адриан, но тут гремит звонок.

– Может, он еще не видел.

– Куда?

– Куда хочешь, – она идет открывать дверь.

Звонок заливается, Элинор спешит в холл, стягивая на ходу и запихивая в карман садовые перчатки. Адриану слышно, как щелкает замок, отворяется дверь и следует радостный, делано-удивленный возглас Элинор:

– Сэм! Как ты здесь очутился в такую рань? Входи.

Адриан тем временем засовывает "Ревью" под диванную подушку. Затем по кратком размышлении заталкивает под диван и остальные газеты – на всякий случай! Тут как раз возвращается Элинор в обществе Сэма.

– Адриан, посмотри, кого я привела, – говорит она.

– Здорово, – бросает Сэм. Чем удачнее складывается его карьера, тем охотнее он подчеркивает, что он кокни. Однако приветствию его недостает теплоты, а улыбке – искренности: так здороваются на похоронах бывшие приятели.

Сэм держит в правой руке свернутую трубочкой газету, которой похлопывает по ноге. На нем свежевыстиранные, отутюженные джинсы и мешковатый замшевый пиджак – и то, и другое с лейблами известных дизайнеров. Сэм вовсе не такой коротышка, каким изобразила его Фанни Таррант, – роста он чуть ниже среднего. На лице густой загар, вокруг глаз пролегли морщинки смеха, в курносом носе, задранном над длинной верхней губой, есть что-то обезьянье.

– Надо же – Сэм! – удивляется Адриан, неубедительно подражая Элинор. – Что тебя привело сюда ранним воскресным утром? – Он делает шаг вперед и протягивает руку. Чтобы пожать ее, Сэму приходится переложить газету – тот самый номер "Сентинел ревью" – в левую руку.

– Лечу утренним рейсом в Лос-Анджелес из Гэтуика. Подумал, дай заскочу по дороге.

– Какая приятная неожиданность! Мы тебя сто лет не видели. Ты завтракал? – спрашивает Элинор.

– Загрузился по полной, – докладывает Сэм.

– Тогда, может, кофе?

– Спасибо, это было бы славно.

– Пойду заварю свежего.

Элинор берет в руки кофейник.

– Да нет, не стоит, – удерживает ее Сэм. – И этот сгодится. Люблю тепленький. – Он трясет свернутой газетой: – Читали?

– Что именно? – спрашивает Элинор.

– Сегодняшнюю "Сентинел". Видели, что эта сучка Фанни Террант написала обо мне? – Усаживаясь на диван, он чувствует под собой что-то твердое и вытаскивает из-под подушки газету. – Значит, читали, – огорчается он.

– Я только одним глазком успела посмотреть, – лепечет Элинор.

– А ты? – обращается Сэм к Адриану.

– Элли зачитала мне несколько фраз, – признается тот. Сэм бросает на Элинор укоризненный взгляд. Та передает ему чашку кофе со словами:

– Из самого начала.

– Что конец, что начало – без разницы!

– Ну и как ты по этому поводу себя ощущаешь?

– Как будто меня с большой высоты обделал стервятник, страдающий разлитием желчи.

Адриан смеется.

– Хорошо сказано. Только что придумал?

– Это цитата, – бурчит Сэм.

– Вот как? Откуда?

– Из моего предыдущего сериала.

– Сэм, – вступает в разговор Элинор, – как тебя угораздило дать этой особе интервью? Ты же читал ее художества.

– Я думал, что… да не помню как… – оправдывается Сэм. – Их такая прорва, этих баб, – со всеми их колонками, интервью…

– Не скажи, она особо славится… – возражает Элинор.

– Это я славлюсь, – возмущается Сэм, тыча указательным пальцем себе в грудь. – Она тут без году неделю, рановато ей славиться.

– Ладно, не славится. Известна. У нее особая репутация.

– Ну, позвонила она мне как-то, и такие слюни распустила по поводу "Сухого остатка". Вроде ей и вправду понравилось.

– И ты купился на эту старую как мир приманку? – удивляется Элинор.

– Ну да… Мне и в голову не пришло, что человек, который так дельно судит о моей работе, может написать такое… – Сэм качает головой, словно и сейчас не верит, что Фанни Таррант способна на подобное коварство. – Еще и ленчем ее угостил. Сам все готовил: суп-пюре из шпината, пошированная семга под майонезом, причем не под дрянью какой-нибудь из баночки, вроде "Брилкрим", а растер собственноручно. И к этому бутылка "Pouilly-Fuisse" – пятьдесят кровных за ящик.

– Бедняга, – сочувственно вздыхает Элинор.

– Черная неблагодарность, да и только, – вторит ей Адриан. – И это после домашнего майонеза и всего такого прочего!

– Остришь, да? – накаляется Сэм.

– Нет, что ты, – оправдывается Адриан. Сэм смотрит на него недоверчиво. – Нет же, – повторяет Адриан, энергично мотая головой, но его губы предательски подрагивают от смеха.

– Пойду-ка переоденусь, – решает Элинор. – Ты еще побудешь у нас, Сэм?

– С полчасика.

– Вот и чудно. Я мигом. Ты так давно не приезжал к нам.

– Был нечеловечески занят. Со всеми связь потерял.

– Кроме Фанни Таррант, – язвит Адриан. Элинор уже вышла из комнаты.

– Это ж в интересах дела, – не сдается Сэм. – Если ты сам, Адриан, махнул рукой на огни рампы, нечего смотреть свысока на нас, грешных, которым все еще приходится крутиться в этих лучах.

–  Крутиться в лучах огней рампы…? Боюсь, Сэм, у тебя из-за голливудских контактов страдает стиль.

– Во вторник у меня как раз была одна встреча – чрезвычайно важная. Молю Бога, чтобы "Sunday Schadenfreude" {9}9
  "Воскресное злопыхательство" (англ., нем.).


[Закрыть]не попало на телестудию.

– Не надейся – отыщется добрая душа.

– Благодарю за дружескую поддержку.

– Таков мир, в котором мы живем. Вернее, мир, в котором живешь ты.

– И что же это за мир такой?

– Мир, где бал правят массмедиа. Главный движитель культуры – перемывание косточек.

– То есть зависть, хочешь ты сказать, – уточняет Сэм. – Есть люди, которым просто дурно становится от чужого успеха. Если ты вкалываешь по-черному, делаешь себе имя, зарабатываешь деньги какие-никакие, они просто из кожи вон лезут, лишь бы тебя опустить.

– Но ты сам предаешь себя в их руки, когда соглашаешься на интервью с Фанни Таррант и ей подобными.

– Тебе легко говорить – она тебя ни о чем не просила.

– Ну почему же! Просила, – заявляет Адриан.

– Кто, Фанни Таррант? Когда?

– Несколько недель назад.

– И что ты ответил?

– Ответил: "Благодарствую. Не стоит труда".

– С чего это ей взбрендило тебя интервьюировать?

– Понимаешь, я не совсем забыт как писатель, вот в чем штука.

– Да нет, само собой. Я не то хотел… имел… – Сэм путается в словах.

– "Укрытие" включили в программу выпускных школьных экзаменов.

– И очень правильно сделали, – оживляется Сэм, вновь обретая почву под ногами. – Но "Укрытие" вышло чуть не двадцать лет назад. Воскресные газеты обычно нацеливаются на что-нибудь посвежее. В чем тут фишка?

– Фишка?

– Ну да, смотри, – Сэм терпеливо объясняет Адриану, как малому ребенку, – информационный повод для моего интервью – предстоящая телепремьера "Тьмы".

– А, понимаю.

– Но вряд ли Фанни Таррант захотела бы интервьюировать тебя потому, что на прилавках появилось "Все лучшее о крикете" – так вроде называется твоя новая антология?

– Нет, самая новая – "Завещание и последняя воля", – поправляет Адриан. – Я и сам не знаю, почему ей вздумалось меня интервьюировать. Это получилось как-то между делом. Она ведь звонила, чтобы задать мне несколько вопросов о тебе…

– Надеюсь, ты ей ничего не сказал.

– Ясное дело, нет.

– Но кто-то сказал. Кто-то сказал ей о моей…

– Накладке? – подхватывает Адриан. И поскольку Сэм гневно вперяется в него, тут же спешит добавить: – Это не я!

Сэм вроде бы верит.

– Попадись мне она сейчас, своими бы руками придушил сучку, – вырывается у него.

– Ну, чего ты так злишься? Именно этого она и добивается. Не доставляй ей удовольствия. Посмейся.

– Ты бы так не говорил, если бы дочитал до конца.

– Что ж, значит, надо прочесть. – Адриан забирает у Сэма газету. Находит нужную страницу и читает про себя. Через несколько мгновений начинает сопеть, еле сдерживая смех. – А ей не откажешь в остроумии, правда? – обращается он к Сэму.

– Ты находишь? – гневно выпаливает тот.

– Какого она типа? – спрашивает Адриан, продолжая читать.

– Сексапильная, но фригидная. Хорошие ноги. Сиськи толком разглядел – жакет мешал.

Адриан со вздохом отрывает взгляд от газеты.

– Да нет, в социальном плане.

– Ну, – Сэм ненадолго задумывается, – типичный пригородный кадр – девица из Эссекса {10}10
  Девицами из Эссекса стали называть в 80-90-е малообразованных, разбитных блондинок, приезжавших на уик-энд из близлежащих провинциальных городков с целью завоевать Лондон.


[Закрыть]. С апломбом. Кончила Базилдонскую среднюю, в Кембридже специализировалась по английскому. Называет себя постфеминисткой.

– Вот именно. Адриан зачитывает вслух:

Сэмюэл Шарп сказал: "Никогда не понимал, что значит это слово".

Я объяснила: "Это значит, что я феминистка, но без фанатизма". Он ответил, плутовато улыбаясь: "О, в таком случае я тоже постфеминистка". Я возразила, что не могу в это поверить, зная, как достается женщинам в его сценариях. Он взвился: "Что вы имеете в виду?" Я объяснила, что посмотрела все его телефильмы и телесериалы на видео и в каждом полно женщин в чем мать родила на фоне одетых по всей форме мужчин. В "Сухом остатке" – это стриптиз-клуб, в "Мазке" – мастерская художника, в "Температурной кривой" – операционная, в "Долгих вам лет" – пип-шоу, в "Стремнине" – сцена изнасилования, в "Полагаю, вы доктор Ливингстон" – невольничий рынок…"

Адриан подымает взгляд на Сэма, который во время этого перечисления начинает нетерпеливо ерзать.

– По-моему, она на совесть выполнила домашнее задание, не находишь?

– Она вырывает из целого кусочек и раздувает его значение до небес, – возмущается Сэм. – Каждую из этих сцен нужно рассматривать в контексте.

Адриан продолжает читать вслух:

В последнем его фильме, "Тьма", который он режиссировал самолично, тоже есть сцена, где юная героиня долго расхаживает по квартире в обнаженном виде, пока готовит ужин для своего с головы до ног одетого партнера.

– Она же думает, что он слепой! – восклицает Сэм.

Адриан в ответ читает вслух:

"Она же думает, что он слепой!" – воскликнул Сэмюэл Шарп. Словно это что-то меняет. Я возразила: "Но нам-то известно, что он зрячий. И это лишь усиливает возбуждающий эффект, не правда ли? Разве не таковы фантазии школьника: стать невидимкой, чтобы забраться в девчоночью раздевалку?" Тут глаза Сэма Шарпа забегали и стали устремляться в сторону зеркала с прямо-таки пугающей частотой.

– Достаточно, тебе уже все понятно. Продажная писака, – говорит Сэм, протягивая руку, чтобы отнять у Адриана газету, но тот продолжает читать вслух. Похоже, это доставляет ему удовольствие:

Я сказала, что мне известно, какой шум он поднял, когда за сцену изнасилования в "Стремнине" его исключили из закрытого клуба. Он заявил, что он тут ни при чем и что "это исполнительница роли устроила бучу, словно до этого никто ее не видел без трусиков". Я спросила, что бы он почувствовал, если бы с него сорвали исподнее на глазах у кучки мрачно молчащих мужчин с железными прутьями в руках. Он возразил: "Актерам приходится иногда выставлять на всеобщее обозрение свою задницу. Выставляю же я напоказ свою душу каждый раз, когда касаюсь пальцами компьютерной клавиатуры".

Адриан отрывается от газеты и вскидывает глаза на Сэма.

– Неужели так и сказал: "Выставляю напоказ свою душу каждый раз, когда касаюсь пальцами компьютерной клавиатуры"?

– Может, и сказал, – в голосе Сэма слышно смущение. – Но все остальное – сплошное вранье и передергивание. Я напишу письмо в газету.

– Напиши. Напиши непременно. Только не посылай, – советует Адриан, откладывая газету в сторону.

– Почему?

– Потому что это признание в собственной слабости.

– Но должен же я что-то делать.

Оба некоторое время молчат и размышляют.

– Можно вывести Фанни Таррант в твоем следующем сериале в виде отпетой нимфоманки, расхаживающей в дезабилье, – предлагает Адриан.

Сэм мотает головой.

– Я уж думал об этом. Не удастся прорваться через адвокатов.

– Тогда можно просто улыбнуться и проглотить пилюлю.

Сэм смотрит в упор на Адриана:

– Было бы больше толку, если бы отпор дал не я, а кто-нибудь другой…

– Ну уж нет, уволь, – отмахивается Адриан.

– От чего?

– Хочешь, чтобы в "Сентинел" написал я?

– Нет, у меня есть идейка получше, – загорается Сэм. – Положим, ты соглашаешься на интервью с Фанни Таррант…

– По-моему, это идейка хуже некуда, – прерывает его Адриан.

– Да погоди… Помнишь, как мы разыграли того репортера из местной газетенки в 69-м? Во время итальянской забастовки?

Адриан смеется.

– Такое не забывается, – и, подняв кулак, декламирует: "Революционный студенческий комитет требует, чтобы профессоров назначали демократически избранные комитеты, представляющие все секторы университета…"

– "Включая вахтеров, официанток и уборщиц", – подхватывает Сэм. – Не забудь!

– "Чтобы экзамены заменили самоаттестацией".

– "Чтобы для студенческих пар были установлены в общежитии двуспальные кровати".

– "Чтобы на семинарах было разрешено курение марихуаны".

– Он все это старательно записал, отнес в редакцию, и ультиматум напечатали на первой полосе "Пост"!

Они дружно смеются над воспоминанием, пока до Адриана вдруг не доходит:

– Но ты же не думаешь, что я попытаюсь обвести вокруг пальца Фанни Таррант? – спрашивает он.

– А почему бы и нет?

– Прикинуться педофилом-наркоманом, который бьет жену смертным боем, так что ли? В расчете на то, что Таррант окажется достаточно глупа, чтобы напечатать подобное?

– Ну зачем так сгущать краски… – морщится Сэм.

Адриан качает головой.

– Нет, Сэм, это не желторотая провинциальная журналисточка. С ней такое не пройдет.

– Да-а. Пожалуй, ты прав, – огорченно вздыхает Сэм. Он глубоко задумывается, хмурясь и невольно гримасничая. И вдруг восклицает: – Постой! – Лицо его светлеет. – Постой. Эврика! Скажем, ты честь по чести даешь ей интервью, но, пользуясь случаем, пишешь разгромную штуку о нейи посылаешь в какую-нибудь другую газету?

– Как это?

– Ну, помнишь сатирические скетчи о разных человеческих типах, которые ты сочинял для нашего студенческого журнала? "Каналья-капеллан, охочий до клубнички", "Проректор-проныра". Ну, что-нибудь в этом роде.

– Что-то вроде "Интервьюер-интриган"?

– Да, в общем и целом. Если будет понятно, о ком идет речь, пристроить будет проще простого. Немало людей охотно поглядят, как Фанни Таррант приводят в чувство. Я знаю человека в "Кроникл", который это с руками оторвет.

– Не сомневаюсь, Сэм, но…

Сэм вприпрыжку носится по комнате, наслаждаясь блеском своего замысла.

– Отплатить сучке ее же монетой! Ты берешь у нее интервью, пока она думает, что это онаего берет! Раскопать всю ее подноготную. Узнать, какого хрена ей надо. Откуда столько зависти. Столько злобы. Все разложить по полочкам. Пусть отведает собственного варева. Разве не здорово?

– А ты не думаешь, что она заподозрит неладное, если я ей позвоню и скажу, что передумал?

– Не-эээ. Ты и представить себе не можешь, до чего они наглые, эти людишки. Они думают, что весь мир умирает от желания дать им интервью.

– Вряд ли я произвел на нее такое впечатление, – сомневается Адриан.

– Ну, тогда мы найдем кого-нибудь другого, кто позвонит от твоего имени, – не сдается Сэм. – Твой агент! Идеальное алиби: ты вскользь упомянул о предложении Таррант, и он уговорил тебя принять его.

– Джеффри был бы в восторге, если бы мое имя снова появилось в газетах, но…

– Вот видишь! – вскрикивает Сэм. – У тебя потрясающе получится. Вверни заодно словцо-другое про культуру перемывания косточек. Получишь удовольствие от работы.

– В твоем плане есть один просчет.

– Какой же? – недоумевает Сэм.

– Я подставлюсь, и Фанни Таррант привлечет меня к суду за клевету.

Сэм ненадолго замолкает, но тут же говорит:

– Совсем необязательно.

– Необязательно?

– Да… Она не всегда ведет себя так стервозно.

– Ты вроде бы не мог вспомнить, читал ли ты раньше ее писанину.

– Мне разок попалась вполне приличная вещица о ком-то. Кто же это был? – Наморщив лоб, он пытается вспомнить.

– Наверное, мать Тереза? – шутливо подсказывает Адриан.

– Бог мой, да нет же, из-за матери Терезы она просто лопалась от злости, – отмахивается Сэм.

– Мать Тереза давала ей интервью?

– Нет, это было в какой-то из ее постоянных колонок… От одной только мысли, что человек может быть по-настоящему добр и не на шутку знаменит, Фанни Таррант на стену лезет.

– Ну, по этой части мне ничего не грозит, – смеется Адриан.

– Послушай, – серьезно заявляет Сэм. – Эти люди не могут писать одни толькопасквили, иначе никто не согласится разговаривать с ними. Время от времени им нужно печатать что-нибудь человеческое, иначе придется закрывать лавочку. Держу пари, что она выбрала тебя в качестве следующего доброго малого.

– А ты надеялся, что вакансия достанется тебе?

Судя по выражению лица Сэма, Адриан попал в точку.

– Брось, Адриан. Я же твой старый товарищ. Сделай это для меня. Ну пожалуйста! – и Сэм театрально бухается перед Адрианом на колени.

Элинор, переодевшаяся в просторный ситцевый балахон, появляется в комнате.

– Что тут происходит? – спрашивает она со смехом.

– Он хочет заказатьмне Фанни Таррант, чтобы я с ней поквитался, – объясняет Адриан.

Сэм поспешно и неуклюже подымается с колен и мямлит:

– Ну, когда Адриан сказал мне, что она сгорает от желания взять у него интервью…

Элинор переводит взгляд на Адриана.

– Фанни Таррант хочет проинтервьюировать тебя?

– Она обмолвилась об этом, когда звонила по поводу Сэма.

– Идея заключается в том… – пытается прорваться Сэм.

– С какой стати? – все внимание Элинор сосредоточено на Адриане.

– Не знаю. Наверное, пыталась меня умаслить.

– Идея, понимаешь, состоит в том, – не сдается Сэм.

– Идея Сэмасостоит в…

– Моя идея состоит в том, что Адриан соглашается на интервью с Фанни Таррант ради того, чтобы написать о ней разгромную статейку… не говоря ей ни слова, конечно… – Сэм тарахтит, потирая руки, а Элинор по-прежнему не сводит глаз с Адриана. – С каждой минутой мне это все больше нравится. В результате может родиться совершенно новый жанр. Всякому терпенью есть предел! Художники дают сдачи. Черт возьми, самое время. Эти молодые говнюки слишком долго творили, что хотели. Сколько можно скрипеть зубами и делать вид, что ничего не происходит? Почему бы нам для разнообразия не сорваться с цепи и не врезать этим гадам по полной? Художники всех стран, объединяйтесь!Нам нечего терять, кроме своей честной игры. – И он тычет кулаком в воздух.