Текст книги "Заговор бумаг"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Глава 5

Я не был особенно удивлен, узнав, что Джонатан Уайльд донес на Кейт, поскольку немалую долю сколоченного им богатства составляло вознаграждение за выдачу магистрату своих же подручных. По слухам, у него была книга, куда он записывал имена всех преступников, которые на него работали. Он вел учет скорее как купец или торговец, нежели как вор. Когда ему казалось, что кто-то из его воров утаивает добычу, он ставил крестик против его имени, означавший, что пришло время передать беднягу в руки правосудия. Когда вор попадал на виселицу, Уайльд ставил против его имени второй крестик. Так у лондонских воров появилось выражение «двойной крестик», означавшее «предательство».

Задолго до того, как я занялся охотой на воров, Уайльд вел свой промысел, основавшись в таверне «Голубой кабан» в Литтл-Олд-Бейли, и снискал известность тем, что доносил на разбойников с большой дороги, таких как Джеймс Футмен, знаменитый в свое время грабитель, ичто разогнал шайку легендарного Обадии Лемона. Он отдал этих мерзавцев в руки правосудия так же, как впоследствии воров, бывших у него в услужении, – обманув их доверие и заставив их поверить, что он один из них. Он им и был, и как мог такой, как ОбадияЛемон, поверить, что его собрат-вор вдруг назначит себя членом городского магистрата? Я уверен, что даже на заре славы Уайльда практически все подозревали, что он за человек. Но преступность настолько захлестнула город, а улицы так заполонили вооруженные банды, подобные стаям голодных псов, что пожилые люди не могли выйти из дому, не опасаясь подвергнуться свирепому нападению. Так что все жители Лондона мечтали о герое, и Уайльд оказался личностью достаточно яркой и безжалостной, чтобы заявить: я и есть такой герой. Его имя не сходило со страниц газет и было у всех на устах. Он стал главным охотником на воров.

Я занимался своим нынешним промыслом всего три месяца, когда столкнулся с Уайльдом, но то, что этого не произошло раньше, даже странно, В конце концов, Лондон такой город, где люди одной профессии или с одними интересами непременно должны встретиться, и в короткое время. Мои друзья могут быть его врагами, но всем нам суждено так или иначе встретиться.

Несмотря на то что я столкнулся с Уайльдом только через три месяца, я видел его в городе много раз. Мы все его видели, поскольку Уайльд решил быть у всех на глазах. Он показывался на ярмарках, на процессии по случаю вступления лорд-мэра в должность, разъезжал верхом в сопровождении своей свиты, отдавая приказания хватать карманных воришек, словно командовал небольшой армией. Мне кажется, что, если бы у нас в Лондоне был отряд, занимающийся ловлей преступников, наподобие французской полиции, такой человек, как Уайльд, никогда не пришел бы к власти. Но англичане слишком дорожат своими свободами, и я вовсе не уверен, что на нашем острове когда-либо появится полиция. Уайльд воспользовался этим пробелом, и, признаюсь, когда видишь, как он едет верхом в шикарном платье, указывая изящной тростью налево и направо, он не может не вызывать восхищения.

К моменту, когда я встретился с Уайльдом лицом к лицу, он перебрался в таверну «Куперз-армз», где основал «Контору по розыску потерянных или украденных вещей». Я со стыдом вспоминаю историю своей встречи с Уайльдом, так как она свидетельствует о моей слабости. Мой промысел ловли воров процветал скорее благодаря везению, чем моим способностям, но удача мне изменила, когда я взялся выполнить просьбу богатого купца, из чьей лавки грабители украли полдюжины бухгалтерских книг. Пока воры Уайльда окончательно не потеряли всякий стыд, они крали бухгалтерские книги, бумажники и другие предметы, представлявшие ценность только для их владельцев, поскольку, когда вор попадал в суд, его не отправляли на виселицу, если вещь не имела определяемой существенной стоимости.

Подобно моему новому знакомому сэру Оуэну, этот купец обратился ко мне, так как раскусил Уайльда и не хотел ему платить за возврат вещей, которые тот сам у него похитил. В отличие от сэра Оуэна, он не предложил за услуги вдвое больше, чем заплатил бы Уайльду. Он предложил один фунт за возврат книг, и я с радостью принял это предложение, поскольку сгорал от нетерпения получить возможность победить конкурента в его вотчине.

Я хорошо знал тип людей, которые интересовались бухгалтерскими книгами, и я обошел питейные заведения, таверны и харчевни в поисках тех, к кому могли попасть такие вещи. Но именно тогда Уайльд впервые вкусил сладость доносов на своих собственных подручных, трое из которых еще болтались на виселице, и мои собеседники молчали, словно набрали воды в рот, – никто не хотел навлечь на себя немилость Уайльда.

Целую неделю я задавал вопросы и нажимал на более слабых, но мне не удалось найти и следа книг, которые я разыскивал. Потом мне в голову пришел один план, вспоминая о котором я краснею от стыда. Тогда он мне казался оригинальным. Я решил пойти в «Контору по розыску потерянных вещей» Уайльда в таверне «Куперз-армз» и заплатить за возврат книг. Само собой, я бы ничего не заработал на этом деле, но смог бы вернуть вещи моему купцу, и он стал бы повсюду говорить, что мне удалось найти вещи, похищенные людьми Уайльда. Почему я решил, что смогу в будущем разыскать другие похищенные вещи, если не смог найти их в этот раз, я не знал.

Итак, в жаркий июньский день я переступил порог обиталища Уайльда, эту темную таверну, пропахшую плесенью и алкоголем. Великий человек сидел за столом посредине комнаты в окружении своих подручных, для которых он был кем-то вроде арабского султана. Уайльд был невысоким и коренастым, у него было широкое лицо с острым носом и выступающим подбородком, его глаза сверкали, как у арлекина. Одетый по последней моде, в своем желто-красном кафтане и небольшом аккуратном парике, выглядывавшем из-под полей шляпы, надетой набекрень, он был похож на фарсового персонажа из комедии Конгрива. Однако было сразу ясно, что его легкомысленный вид нельзя принимать за чистую монету. Я не хочу сказать, что его беспечность была напускной, вовсе нет, но что-то в нем говорило: в разгар веселья он мог думать, какой бы вред причинить человеку, наливавшему ему вино.

Когда я вошел, веселье действительно было в разгаре. Ходили слухи, что в то утро Уайльд выдал банду из полудюжины воров, которые крали лошадей, забивали их и торговали шкурами. Уайльд был в радостпом настроении, предвкушая, как получит по сорок фунтов вознаграждения за голову. Переступив порог, я увидел троих негодяев, жадно лакавших эль из больших кружек. Пьяный болван разгуливал по залу, извлекая из скрипки отвратительно фальшивые звуки, но разнузданная публика топала и плясала под эту какофонию.

На Уайльде буквально висела его любимая шлюха Элизабет Мэн. Их окружала дюжина его ближайших подручных. Среди этой своры был омерзительный тип по имени Абрахам Мендес. Самый верный из солдат Уайльда и, к моему стыду, еврей из района, где я сам вырос. Мы с Мендесом ходили в одну школу, когда были мальчиками, и я даже поддерживал некую дружбу с этим громилой, который, даже на мой взгляд, был злым и опасным. Я часто его видел в компании Уайльда, но в последний раз мы разговаривали, когда мне было лет двенадцать. Его выгнали из школы, когда он попытался выколоть глаз учителю указкой для Торы. Теперь он выглядел вполне боевым щеголем, закаленным суровостью жизни. У него был затравленный и угрюмый вид человека, у которого на счету больше боев, чем даже у меня. Сейчас на его лице застыла маска полного безразличия.

Когда я вошел, Мендес повернул голову и посмотрел на меня так, словно я опоздал к назначенному времени. Не меняя выражения лица, он наклонился к Уайльду и прошептал что-то ему на ухо. Ловец воров кивнул и громко стукнул по столу, как судья ударяет своим молотком. Скрипач смолк, бражники замерли, и воцарилась мертвая тишина.

– Мы не можем позволить, чтобы наше веселье мешало делу, – объявил Уайльд. – «Контора по розыску потерянных вещей» остается открытой.

Шлюха и большая часть воров мгновенно исчезли, бесшумно разойдясь по задним комнатам. Остался только Мендес, застывший позади хозяина, как статуя демона.

Уайльд встал со своего места и сделал несколько шагов мне навстречу, преувеличенно хромая. Некоторые утверждали, что свою знаменитую хромоту Уайльд симулировал, дабы казаться менее опасным, но я в это не верил. Я сам повредил ногу и мог отличить настоящего хромого от симулянта.

– Пожалуйста, садитесь. – Он указал на стул, стоявший подле его стола. – Простите моих компаньонов за веселье. Но у нас сегодня было удачное утро, мистер Уивер.

Когда он произнес мое имя, я словно получил удар по голове, и мне захотелось убежать. Я глупо полагал, что мне удастся заполучить эти бухгалтерские книги анонимно, что Уайльд не будет знать, кто я. Теперь из гордости я не мог признаться, что мне нужно. Меня засмеяли бы. Но отступать было уже поздно, и я подошел к столу и сел на предложенный стул. Он тоже сел.

Я молчал.

Уайльд елейно улыбнулся, как лавочник за прилавком:

– Не желаете ли освежиться?

Я по-прежнему не проронил ни слова. Я не мог придумать, что сказать, и надеялся, что он сочтет мое молчание угрожающим.

– Мистер Уивер, я не смогу вам помочь, если вы не объясните, что вас ко мне привело. Вы что-то потеряли? – Он помахал руками, словно подыскивая в уме подходящие примеры. – Может быть, какие-нибудь бухгалтерские книги?

Я почувствовал себя ребенком, пойманным за шалостью. Ничего удивительного, что Уайльд знал, что мне нужно. Удивительно, что я этого не предвидел. Всю неделю я расспрашивал и запугивал его людей и при этом хотел, чтобы он не был в курсе того, что кто-то пытается посягнуть на его промысел.

Я не мог встать и уйти, я также не мог просить его о помощи. У меня оставался только один выход, который в прошлом навлек на мою голову как множество удач, так и поражений. Этим выходом была напускная храбрость.

– Я знаю, эти бухгалтерские книги у вас, – сказал я. – Мне они нужны.

Уайльд сделал вид, что не заметил угрозы в моем голосе.

– До меня дошли слухи, что вы наводили в городе справки, и полагаю, возможно,я смогу найти эти книги для вас. Как вам должно быть известно, я не беру платы за свои услуги в «Конторе по розыску», но мне, вероятно, придется предложить небольшое вознаграждение человеку, у которого случайно оказались эти вещи. Уверен, что фунта за книгу будет достаточно.

Мне очень хотелось размазать его лживо-услужливое лицо по крышке стола, но я знал, что здесь не место для применения физической силы. Мендес обладал животным инстинктом – его глаза сощурились, а ноздри раздулись, словно он учуял мои мысли. Он с угрожающим видом подался вперед.

Сидя на стуле очень прямо, я повернулся к Уайльду и встретил его горящий взгляд. Мои глаза были, по всей видимости, усталыми и тусклыми.

– Я не намерен играть в ваши нелепые игры, сударь. Люди из вашей шайки украли эти книги. Если вы их мне не отдадите, будьте уверены, я заставлю вас ответить за это по закону.

Мендес сделал шаг вперед, но Уайльд покачал головой:

– Вы говорите, по закону? С какой стати мне бояться закона? Я служу закону, мистер Уивер, и весь Лондон мне аплодирует. У вас есть улики, которые связывали бы меня с этой кражей? У вас есть свидетели, которые назвали бы мое имя? По закону, надо же. Одно время мне казалось, вы достойный противник, но теперь вижу, что вы несете чепуху.

– Вы недооцениваете меня, – сказал я, надеясь, что мой тон придаст словам вес. Мне хотелось как можно скорее уйти, в этой словесной дуэли у него, безусловно, было преимущество.

– Вот как, – сказал он со смехом. – Еще не случалось, чтобы я кого-то недооценил. Знаете ли, в этом мой секрет. Думаю, я оцениваю ваши таланты по достоинству. Скажите, сколько вы думаете заработать в этом году? В одиночку вы можете получить вознаграждение за двоих, может быть, троих пойманных воров плюс случайный фунт-другой за мелкие услуги. В итоге сто фунтов? Сто пятьдесят? Если будете работать на меня, Уивер, я предлагаю вам двести фунтов в год.

Я встал и наклонился над Уайльдом. Краем глаза я видел, что Мендес принял угрожающую позу, но у меня не было времени на Мендеса. Я знал, что он не тронет меня и пальцем без хозяйской команды.

– Я отвергаю ваше предложение, – произнес я.

Мендес вышел из-за спины хозяина, но, демонстрируя свое презрение, я повернулся к нему спиной и очень медленно направился к выходу, чтобы никто не посмел сказать, что я бежал с поединка. Надеюсь, это был достойный выход из столь позорного положения. Я надеялся, что на какое-то время можно будет забыть об Уайльде, но на следующий день он в знак насмешки прислал мне искомые бухгалтерские книги с запиской, гласившей: «Примите с любезностью». Я вернул книги их благодарному владельцу, а тот распустил слух, что Бенджамин Уивер вернул похищенное Уайльдом.

Это был горький для меня момент, о котором хотелось бы забыть, но могу сказать без преувеличения, что Джонатан Уайльд вскоре пожалел об этом оскорбительном жесте.

История с Уайльдом показала, что он, несомненно, опасен, но что он мог запросто совершить ошибку, переоценивая свою власть. Ранее в том же году ему едва удалось выйти сухим из воды, когда шло судебное разбирательство, которое едва не раскрыло его преступные махинации и не уничтожило его. Только недавно он полностью оправился от такой тяжелой болезни, что все газеты писали о его неминуемой кончине. Насколько мне известно, из всего этого он не заключил, что, как и все другие смертные, подвержен превратностям судьбы. Напротив, он решил, что недосягаем для ударов ни судьбы, ни человека.

Я не допускал и мысли, будто Уайльд знал, что, донеся на Кейт Коул, причинит вред мне, но я не мог допустить, чтобы он узнал правду. Уайльд предал ее ради собственной выгоды, обрек ее на двойное испытание, и единственное, что мне теперь оставалось, – это сделать ее своим орудием.

Вернувшись домой после посещения «Бесстыжей Молль», я снова облачился в платье джентльмена и парик и отправился в Ньюгетскую тюрьму, где находилась Кейт. По роду профессии мне приходилось неоднократно бывать в Ньюгете, и это учреждение не вызывало у меня никакого желания знакомиться с ним ближе. Вряд ли на земле есть место более походящее на христианское представление об аде, чем эта мусорная яма, наполненная гниющими телами, лишенными даже остатка какого-либо человеческого достоинства. Я лишь только мог надеяться, что Кейт удалось обратить похищенные у сэра Оуэна вещи в наличность, дабы заплатить за более сносное содержание, чем полагалось в общих камерах. Если она не защитит себя от отвратительной людской свалки в Ньюгетской тюрьме, последние остатки ее человеческого достоинства будут безжалостно растоптаны.

Подходя к тюрьме, я издалека увидел собравшуюся толпу и понял, что во дворе к позорному столбу прикован человек. Несколько десятков зевак собрались, чтобы позлорадствовать над его страданиями и закидать его гнилыми яйцами и фруктами, а возможно, и чем-нибудь потяжелее, так как у несчастного текла кровь из нескольких ран на голове, а один глаз распух и почернел, вероятно будучи серьезно поврежден. Над ним была прибита табличка, из которой явствовало, что он обвинялся в подстрекательстве к якобитскому мятежу – преступлению, которое могло вызвать самую жестокую ненависть у толпы. Многие обвиненные в таком преступлении и прикованные к позорному столбу не доживали до конца отведенных им трех дней. Когда я поспешно проходил мимо, один негодяй из толпы метнул яблоко с необычайной силой, прокричав: «Это тебе от короля Георга, папский ублюдок!» Не могу ручаться, что этот человек был так уж необыкновенно предан нашему королю, но он получал истинное удовольствие от метания. Яблоко полетело слишком высоко и попало в столб над головой бедняги обдав его гнилым фруктовым дождем. Во двор зашли торговки устрицами, зазывая купить их товар. Собравшиеся мужчины пожирали устриц и весело посматривали на человека, которого они могли замучить до смерти.

Мне это зрелище не доставило никакого удовольствия, и я протиснулся сквозь толпу к тюремным воротам, где объяснил охраннику цель моего визита. Это был внушительный парень, среднего роста, но необыкновенной толщины. Руки у него были в два раза толще, чем у меня, и он сложил их на груди с таким видом, что было ясно: он не сдвинется с места, если я его не подмаслю,то есть не предложу компенсацию за беспокойство. Как все, кто работал в тюрьме, от начальника до последнего надзирателя, этот парень заплатил кругленькую сумму, чтобы получить место, и теперь изо всех сил старался, пользуясь своим положением, компенсировать расходы. Поэтому я дал ему несколько шиллингов, и он проводил меня в ту часть тюрьмы, которая называлась Коммон-сайд, где были общие камеры и где он надеялся найти Кейт.

– Я ее помню, – сказал он с хитрой улыбкой, которая расползлась по его широкому туповатому лицу, как прибой на Темзе. – Она была новенькой, и у нее совсем не было денег. Найдешь ее по ее завываниям.

Что я могу рассказать о Ньюгетской тюрьме, чего бы мой читатель еще не читал? Описать жуткий запах гниения еще живых и давно уже мертвых людей, вонь от нечистот, пота, грязи и страха, у которого, поверьте, есть собственный запах? Написать об условиях, в которых не должно находиться ни одно существо, если оно зовется человеком? Следуя за охранником по этим темным коридорам, я, повидавший на своем веку столь много, что думал, будто меня не может тронуть вид человеческого страдания, отводил глаза от изнуренных и больных тел, видневшихся сквозь прутья решеток. Прикованные цепями к холодным каменным стенам, они лежали в собственных фекалиях, а на них кишели полчища паразитов. Я старался не смотреть, но это мало помогало, так как повсюду были слышны их стоны и мольбы, усиленные эхом древних стен каземата. Читатель, мне хотелось бы верить, что только самые опасные и жестокие преступники подвергаются таким пыткам, но и вам и мне хорошо известно, что это не так. Я знаю случаи, когда простых карманников – да, карманников – приковывают цепями и оставляют на съедение крысам и вшам, потому что у них нет денег заплатить за более сносные условия. Я знаю случаи, когда полностью оправданные люди заживо сгнивали, так как не могли внести плату за освобождение. Я подумал, что лучше уж попасть на виселицу, чем оставаться здесь.

Итак, я следовал за своим проводником по этому худшему в мире обиталищу. Мы поднялись по ступеням в женскую половину Коммон-сайда. Возможно, мой читатель полагает, что заключенные здесь женщины ограждены от домогательств со стороны сильного пола, но в Ньюгетской тюрьме никто ни от чего не огражден, если за это не было заплачено. За деньги здесь можно купить практически все, что угодно, включая право охотиться на слабых и беззащитных женщин. Войдя на женскую половину, мы увидели, как несколько таких скотов поспешно попрятались по темным углам.

Охранник выкрикнул имя Кейт. Через несколько минут она появилась, но не по доброй воле, а ее буквально вытолкнули вперед ее сокамерники, которых тюрьма настолько озлобила, что они даже отказывали ей в праве спрятаться.

Признаюсь, увидев ее, я испытал приступ раскаяния. Передо мной стояла не та миловидная, хоть и небезгрешная девушка, которую я встретил прошлой ночью, а избитая и окровавленная беспризорница. Ее платье было изорвано и все в грязи, от нее сильно пахло мочой. Ее волосы были чем-то испачканы, а из свежих ран, покрывавших лицо ото лба до подбородка, сочилась кровь. Ее ноги были закованы в кандалы – излишняя предосторожность для такой женщины, как Кейт, – но она не имела средств, чтобы их с нее сняли. Женщины, которых вы знаете, мой читатель, пережив то, что пришлось пережить Кейт в первые часы в Ньюгетской тюрьме, безостановочно рыдали бы или вовсе потеряли бы рассудок. Кейт же словно окаменела и была ко всему безучастна. Возможно, она здесь не в первый раз, и, возможно, не в первый раз ее так грубо и безжалостно использовали.

Я шепотом попросил охранника сиять с нее кандалы. Я собирался заплатить ему, как только вид серебряных монет будет безопасен для нас обоих. Он кивнул и нагнулся, чтобы отпереть замки. Кейт не поблагодарила его, она вообще никак на это не отреагировала.

Я попросил оставить меня с Кейт наедине, и, получив еще один шиллинг, охранник предоставил в мое распоряжение чулан, освещаемый крохотным фрагментом окна. С похабной ухмылкой он закрыл за собой дверь, посоветовав кричать, если потребуется его помощь. День был пасмурный, и в комнате царил полумрак, но мне не требовалось много света. Единственным предметом мебели здесь, чему я не удивился, была узкая койка, покрытая рваным одеялом; когда мы вошли, во все стороны брызнул крысиный выводок. Я едва ее знал и гадал, как сложится разговор. Кейт могла кинуться в драку, а могла и поджать хвост. Она молча сидела на койке, опустив голову, ничего не спрашивая и не прося.

– Ну, Кейт, – сказал я, выдавив ироничную улыбку, которой все равно не было видно в тускло освещенной комнате, – ты, как я вижу, попала не в слишком приятное положение.

– Я не пойду на виселицу за то, чего не делала. – Она так старалась справиться с дрожью в голосе, что я думал, у нее лопнет челюсть. Она прямо взглянула мне в лицо. Я не мог ошибиться: она бросала мне вызов. – О боже, – пробормотала она, – о, Джемми.

– Мне жаль, что так вышло с Джемми, – сказал я ласково.

Она покачала головой.

– Джемми, – еле слышно сказала она. Она еще ниже опустила голову. – По крайней мере, он не будет меня больше бить. И не будет заставлять хранить добычу, которую нельзя никому продать, чтобы Уайльд не узнал. Это все наверняка из-за него. – Она неожиданно подняла голову и посмотрела мне в глаза. – И из-за тебя тоже. А я на виселицу не пойду за то, чего не делала.

– Нет, – сказал я. – Ты не пойдешь на виселицу, Кейт, если мы договоримся. Я помогу тебе. Не ручаюсь, что тебя не сошлют, но, может быть, семь лет, проведенных в колонии, помогут тебе оправиться от всех твоих несчастий, а также избежать острых когтей твоего злопамятного благодетеля, мистера Уайльда. – При упоминании этого имени она вздрогнула, – Вот что я собираюсь для тебя сделать, Кейт. Я дам тебе денег, чтобы ты могла получить более сносные условия, пока находишься в тюрьме. Кроме этого, я использую свои связи в мировом суде и добьюсь, чтобы ты не попала на виселицу, если тебя приговорят. Я сделаю все, что могу, чтобы тебя оправдали. Я не позволю, чтобы Уайльд нагрел руки на твоем несчастье. Но могу пообещать только, что тебя не повесят, Ты меня понимаешь?

– Да, – сказала она, пытаясь саркастически улыбнуться. – Я понимаю: ты боишься, что я им расскажу про тебя. – Кончиками волос она стирала кровь и грязь со лба.

– Это не так, Кейт. Ты не знаешь моего имени и не знаешь, кто я. Более того, если меня вызовут в суд, мне придется сказать правду. А правда в том, что я убил Джемми, когда он пытался меня ограбить. Когда он пытался меня ограбить с твоей помощью. Я могу помочь тебе остаться в живых, если ты будешь мне помогать. Если нет, пойдешь на виселицу. Я знаю, ты разгневана. Уайльд тебя предал. Я понимаю твои чувства. Но если ты хочешь остаться в живых, слушай, что я тебе скажу. Я знаю, ты меня ненавидишь. Ты думаешь, что попала сюда из-за меня. Но ты должна понять, что в данный момент я – единственный человек, который может тебе помочь.

– А зачем тебе помогать мне? – Она не поднимала головы, но ее голос был ровным и требовательным…

– Уверяю тебя, не потому, что я такой добрый. Потому, что это в моих интересах.

Я старался говорить спокойным голосом. Она видела, что я имею кое-какую власть. Например, я мог подкупить охранника. Для женщины в положении Кейт несколько фунтов в кошельке и внушительный парик означали связи в судах. Конечно, я лгал. У меня не было таких связей, но я должен был любым способом заставить ее молчать. Взамен я собирался помочь ей, чем мог. Она должна была думать, что моего влияния для этого будет достаточно.

– Не думай, Кейт, что сумеешь причинить мне вред. Ты можешь осложнить мне жизнь – но и только. Если ты пообещаешь избавить меня от этих осложнений, я обещаю, что ты останешься жива, а если мне удастся, с тебя снимут обвинения в этом убийстве.

Выражение ее лица не изменилось, но я был уверен, что теперь она меня внимательно слушает. Она долго на меня смотрела, прежде чем начала говорить:

– Чего ты от меня хочешь?

Кое-чего я добился, поскольку теперь она готова была меня выслушать.

– Двух вещей. Во-первых, чтобы ты обо мне не упоминала. Мне все равно, что ты скажешь в суде, но ты не должна говорить, что это сделал джентльмен. Джемми был опасным человеком, и у него хватало врагов. Поэтому более вероятно, что это мог сделать кто-то из них, а не ты. Ты можешь намекнуть, что он и Уайльд были соперниками, этим может объясняться предательство Уайльда. Но ты не должна ничего говорить обо мне и о том, как на самом деле все было. Ты понимаешь, Кейт? У суда нет никаких улик против тебя. Скажи в суде, что ты ничего не знаешь, и факты будут в твою пользу. Если ты ничего не скажешь, это поможет тебе больше, чем любые твои слова.

– Почему я должна верить тебе или суду? – спросила она. – Они вешают кого хотят и освобождают кого хотят. Если Уайльд говорит, что это сделалая, мне не дожить до Рождества, если я не заявлю, что беременна. – Трудно было сказать, действительно ли она беременна или, как многие другие женщины, хотела под этим предлогом получить несколько месяцев жизни.

– Ты переоцениваешь влияние Уайльда, – сказал я не найдя ничего лучшего, чем нагло врать, – и недооцениваешь мое. Ты видишь, что я – джентльмен, и у меня есть влиятельные друзья среди джентльменов. Поняла, что я тебе сказал? Если ты признаешься, что была там и видела то, что видела, ты признаешься в преступлении, наказуемом смертной казнью, а не только в преступлении, за которое ты здесь сидишь. Если ты будешь молчать, тебя нельзя будет обвинить. Ты хочешь жить?

– Конечно, я хочу жить, – сказала она с горечью. – Что за дурацкий вопрос.

– Тогда делай так, как я тебе велю.

Она смело посмотрела мне в лицо:

– Если ты дашь мне хоть малейший повод сомневаться, хоть один, я расскажу что знаю, а там будь что будет. Поэтому я хочу, чтобы ты назвал свое имя.

– Мое имя, – повторил я.

– Ну да. Назови свое имя, или я не стану делать того, что ты просишь.

– Мое имя, – сказал я, пытаясь придумать какую-нибудь ложь, которую было бы легко запомнить. – Мое имя Уильям Бальфур.

Вероятно, надо было назвать имя, которое вообще не было бы никак связано со мной, но это было первое, что пришло мне на ум. Кроме того, я подумал:, что, если какие-нибудь неприятности и свалятся на голову Бальфура, этот напыщенный болван того заслуживает.

Кейт изучала меня.

Я знаю Уильяма Бальфура, и ты на него не похож. Тот джентльмен, что меня навещал, был скопидомом. Но, наверное, он не единственный человек с таким именем.

Действительно, такое возможно, мысленно согласился я. Интересно, Бальфур, которого она знала, и Бальфур, обратившийся ко мне, – один и тот же человек или нет? Но меня особо не заботило, каких шлюх посещал Бальфур.

– Есть еще одно важное дело, которое необходимо разрешить. Как ты знаешь, я пришел к тебе, чтобы вернуть вещи моего друга. В его бумажнике была одна вещь, которая пропала. Ты брала что-нибудь из бумажника, Кейт?

Она передернула плечами:

– Я его не помню. Все пьяные дураки на одно лицо.

Я вздохнул:

– Где ты хранишь краденые веши?

– Что-то взял Уайльд, но большую часть я припрятала, до того как пошла рассказывать ему о Джемми.

– Что у тебя хранится в данное время?

– Парики, часы…– Она внезапно умолкла, словно забыла, о чем говорила.

Я вздохнул. Если письма попали к Уайльду, я вынужден буду сказать сэру Оуэну, что то, чего он так опасался, случилось.

– Ты ничего не знаешь о бумагах? Это пачка писем, перевязанная желтой лентой и опечатанная воском?

– А, да, бумаги. – Она кивнула, вдруг обрадовавшись. – Они у Квилта Арнольда. Он их взял. Думает, за них можно кое-что выручить. Он на них посмотрел и сказал, что это, должно быть, любовные письма какого-то джентльмена. Пахнут так вкусно и приятно. Он сказал, что джентльмен обязательно захочет получить их назад.

Я с трудом сдерживал радость:

– Кто этот Квилт Арнольд? И где я могу его найти?

Оказалось, что Квилт Арнольд был соперником Джемми за внимание Кейт до того, как Джемми встретился со свинцовой пулей, выпущенной из моего пистолета. Он часто захаживал в пивную под вывеской «Смеющийся негр» в Олдвиче, недалеко от реки. С Арнольдом она занималась грабежом по такой же схеме, но добыча там была более скудной, так как клиентура была беднее – в основном матросы и публика, с которой можно выручить от силы несколько шиллингов. После того как я продырявил Джемми, Кейт связалась с Арнольдом, и тот обещал позаботиться о ней. На самом деле все, что он сделал, это нагрузил на себя добычу Кейт, сколько смог унести, и посоветовал ей рассказать все Уайльду.

– Ты представляешь себе, – спросил я Кейт, – сколько, по мнению Квилта Арнольда, могут стоить эти письма?

– Наверное, он рассчитывает получить за них десять или двадцать фунтов.

Я подумал, что мой промысел становится все менее и менее прибыльным. Мне не хотелось отдавать этому мерзавцу двадцать фунтов, но иного способа получить письма у меня не было.

– Ты знаешь, где он их хранит?

Если бы можно было эти письма украсть, я бы сэкономил время и деньги, а также это было бы куда безопасней. Но такой возможности у меня не оказалось.

– Он сказал, что будет их носить при себе, – сказала Кейт, – так как уверен, что кто-нибудь за ними придет рано или поздно. Он сказал, что самое безопасное – носить их с собой.

Эти сведения, безусловно, сужали мои возможности. Если Арнольд имел представление о содержании писем, сэру Оуэну грозила беда. Чтобы пустить опасные слухи, не нужны никакие доказательства, в особенности если эта Сара Деккер, на которой сэр Оуэн хочет жениться, действительно так необычайно чувствительна, как он утверждал.

Я еще раз уточнил то, что она мне рассказала, и передал ей кошелек с пятью фунтами. Этих денег будет достаточно, чтобы обеспечить ее едой, питьем и одеждой до суда.

Теперь я должен буду обеспечить ей сносное проживание. Чтобы Кейт стала сотрудничать со мной, она должна жить в относительно комфортных условиях, а это означало, что ее надо перевести в Пресс-ярд, самую лучшую часть тюрьмы и, следовательно, самую недешевую, уж поверьте. В этой части тюрьмы камеры были относительно просторными и чистыми. Там можно было в безопасности прогуливаться на свежем воздухе в дворике. Там надзиратели прислуживали арестантам, как трактирщики в тавернах. В Пресс-ярде можно было все купить за деньги. Если напитки бывали слабыми или несвежими, это было намного лучше, чем гнилая вода, которую давали в Коммон-сайде. И если пища бывала слишком острой или пресной, это было все же лучше помоев, которыми кормили заключенных победнее и которые зачастую, так кишели червями, что есть их было невозможно.