Текст книги "Заговор бумаг"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

– Скажи мне, Элиас, я не могу понять: если ты считаешь, что фонды по сути своей губительны, почему ты инвестируешь в них?

– В этом-то и проблема, – выдохнул он. – В наше время просто необходимо инвестировать в фонды. Посмотри вокруг. Ты полагаешь, все эти люди пришли сюда из любви к биржевым операциям? А что еще можно сделать с деньгами? Деньги делают деньги, и все мы попадаем в паутину к пауку, даже те, кто понимает ее механизм. Мы не в состоянии ничего с этим поделать.

– Но пока так и непонятно, к какому заговору имели отношение мой отец и старик Бальфур.

– Уивер, мы не можем добыть факты из воздуха. Я только хочу, чтобы ты понял: этим компаниям есть что терять и они не станут колебаться, если кто-то встанет у них на пути.

– Если ты так хорошо осведомлен в подобных делах, – сказал я, с трудом заставив себя повести речь на тему, на которую мне было трудно говорить, – можешь мне сказать, что тебе известно о джентльмене по имени Персиваль Блотвейт? Он занимается фондами и поэтому, без сомнения, является одним из главных врагов отечества.

К моему изумлению, Элиас внезапно оживился:

– Блотвейт, директор Банка Англии? Чертовски хороший человек для диссентера. По крайней мере, умеет быть благодарным. Я оказался поблизости, когда во время представления аддисоновского «Катона» у Блотвейта случились желудочные колики. К счастью, я смог вовремя пустить ему кровь и, можно сказать, спас его от неминуемой смерти. В благодарность он одарил меня двадцатью гинеями.

– Твоя подозрительность насчет сильных мира сего, – заметил я, – заметно уменьшается, когда они платят тебе за добро.

– Да, это так! – заносчиво воскликнул Элиас. – Многие вельможи сочли бы ниже своего достоинства заплатить хирургу, который был послан им самой судьбой. Блотвейт – хороший человек, утверждаю я.

Несмотря на то, – прибавил он, помолчав, – что облечен властью и, возможно, бесчестен и безнравственен.

– Мне явно придется нанести визит этому чертовски хорошему, бесчестному и безнравственному больному, – пробормотал я, – поскольку он давнишний враг моего отца.

– Ты простишь меня, если я не составлю тебе компанию? Не хочу, чтобы такой могущественный человек плохо обо мне говорил в высшем обществе.

– Я тебя понимаю, – сказал я. – Возможно, ты посвятишь это время дополнительной шлифовке «Доверчивого любовника».

– Великолепная мысль. Может быть, послушаешь несколько особенно пикантных сцен?

Я допил кофе и встал.

– Мне бы очень этого хотелось, но дело не терпит отлагательства.

Я расплатился и вышел, а Элиас остался сидеть за столом, склонившись над пьесой.

Глава 14

Aргументы Элиаса, основывающиеся на вероятности, показались мне и удивительными и соблазнительными, и мне не терпелось найти им применение. Ожидая такого случая, я решил все же использовать более проверенные средства, которые служили мне верой и правдой долгое время.

Мне было известно, что Герберт Фенн – негодяй, переехавший моего отца и, как я полагал, пытавшийся также переехать меня, – работал в пивоварне «Якорь». Поэтому именно туда я и отправился в поисках злодея. Сидя в экипаже, я думал, что проезжаю не мимо различных районов города, а мимо разных миров, которые вместе составляли этот великий город, – миров, где обитали богатые и привилегированные, бедняки и преступники, ремесленники и попрошайки, модники и модницы, иностранцы и британцы и, разумеется, биржевые дельцы.

За последние два дня я близко познакомился с миром биржевых дельцов, пытаясь разгадать, кто убил моего отца и старика Бальфура, и размышляя о том, каковы могли быть мотивы этих убийств. Элиас во главу угла ставил заговор и интриги. Я считал его идеи слишком фантастическими, но тем не менее собирался встретиться с человеком, который переехал на улице моего отца. Нельзя сказать, что я ждал этой встречи с нетерпением, а после посещения кофейни «У Джонатана» я чувствовал себя раздраженным и сердитым, не уверенный, что смогу сдерживать эмоции.

Трудно сказать, что я почувствовал, когда начальник над извозчиками уверил меня, что Берти Фенн уже давно не работает в их пивоварне.

– Он переехал какого-то старого еврея, – объяснил он. – Как он мне сказал – случайно, и почему бы ему не поверить. На кой только мне держать парня, который давит людей, и не важно, случайно или нет. Евреев или нет. – Помолчав, он добавил: – Давить людей насмерть – не годится, и я прогнал его. Именно так я и сделал, не заплатив ему ни пенни.

– Ты знаешь, где найти Фенна? Он покачал головой:

– Не могу сказать. Думаю, где-нибудь, где более снисходительно относятся к тому, когда переезжают старых евреев. Вы судебный пристав? Нет, едва ли, от вас пахнет не так противно. Кроме того, никто не позволит ему сделать такие долги, чтобы его искал судебный пристав. А на что вам Фенн?

– Старый еврей, которого он переехал, был моим отцом.

– Выходит, вы…

– Молодой еврей. По крайней мере моложе. – Я протянул ему свою визитную карточку. – Если услышишь, где он может быть, дай мне знать. Я щедро заплачу за любые сведения.

Я направлялся к выходу, когда он окликнул меня:

– Подождите, сэр еврей. Вы до этого ничего не говорили о деньгах. Понимаете, мы же не можем давать в обиду своих. Если не пожалеете немного серебра, уж я себя в обиду не дам.

Я протянул ему полшиллинга:

– Это чтобы развязать тебе язык. Скажешь что-нибудь полезное, дам еще.

– Полшиллинга? Правду говорят, что вы прижимистый народ. Пожалуй, надо быть повежливее, а то еще приставите нож да сделаете обрезание бедняку.

– Ты можешь просто сказать, что тебе известно?

– Ладно. Ему не понравилось, что получил пинка, и он хвалился, что ему наплевать, мол, его ждет другое место. У мистера Мартина Рочестера. «Буду работать у мистера Мартина Рочестера», – сказал он. Мистер Мартин Рочестер так не относится к своим людям, сказал он. Будто этот мистер Мартин Рочестер утирал задницу самому королю.

– Кто этот Мартин Рочестер? – спросил я.

– Так в этом-то все и дело, не ясно? Никто о нем и понятия не имеет, но Фенн считает, что тот второй мессия, – Он ухмыльнулся. – Или первый, это как посмотреть.

– Он еще что-нибудь говорил? Что-нибудь говорил об этом Рочестере?

– Говорил. Тот, мол, покруче Джонатана Уайльда. Подумать только! Человек, о котором никто не слыхал, круче самого великого ловца воров! Конечно, он прихвастнул, так как я дал ему пинка И все такое. Но, думаю, этот Рочестер – какой-нибудь франт из новеньких, который нанял Фенна кучером или вроде того.

– Сколько времени прошло после несчастного случая?

– Несколько дней. Я его выгнал вскоре после разбора дела в мировом суде.

– Можно предположить, что Фенн знал этого Рочестера до несчастного случая?

– Можно так сказать, хотя мне было на это наплевать.

– У Фенна есть семья, друзья, кто-нибудь, кто мог бы знать, где его найти?

– Он работал у нас, и только, – пожал плечами начальник над извозчиками. – Мне он не нравился. Да он никому у нас не нравился. Я нисколько не пожалел, когда смог отправить его восвояси. Нрав у него был буйный. Никогда не подчинялся приказам. Чуть что, ругался почем зря. Никто из парней не ходил с ним в пивную. После работы отправлялся бог его знает куда.

Я дал ему полкроны, взяв обещание, что он свяжется со мной, если узнает что-то новое. Судя по выражению его лица, он несколько изменил свое мнение о щедрости евреев.

Я заглянул в трактир и заказал обед, состоящий из холодного мяса и эля. Я оторвался от трапезы, когда в трактир вбежал человек со встревоженным лицом и спросил, нет ли среди посетителей Арнольда Йенса. Его послали сказать, громко сообщил он, что сын Йенса поранил в школе руку, что у него перелом и хирург опасается за его жизнь. Человек в задней комнате вскочил и бросился к выходу, но не успел он выйти, как два судебных пристава схватили его и объяснили, что с его сыном все в порядке, но что они были вынуждены пойти на обман, дабы препроводить его в долговую тюрьму. Это была низкопробная уловка, к которой я сам неоднократно прибегал, и всегда с большим сожалением. Наблюдая через окно, как уводят беднягу, я невольно вспомнил о деньгах, которые взяла у меня в долг Мириам, и мое сердце наполнилось гордостью оттого, что я спас ее от подобной участи.

Я заставил себя не думать о кузине и сосредоточиться на сведениях, которые мне удалось получить. Фенн быстро сменил службу в пивоварне на службу у великого Мартина Рочестера, который могущественнее самого Джонатана Уайльда. Я от всей души надеялся, что это неправда, поскольку мне не нужен был еще один могущественный враг.

Остаток дня и ночь я провел, размышляя о том, что делать дальше. На следующее утро я решил разыскать клерка старика Бальфура, Дарбле. Я припомнил, что, по словам Бальфура, того можно застать в кофейне «У Джонатана», и, памятуя опыт предыдущего дня, послал слугу миссис Гаррисон в кофейню с запиской Дарбле, в которой сообщал, что мне необходимо поговорить с ним по делу. Слуга вернулся через час с ответной запиской, в которой Дарбле говорил, что будет в кофейне до конца дня и что ждет моих распоряжений.

Я нанял экипаж и вновь проделал путь к Биржевой улице, к гудящему улью кофейни «У Джонатана». Подобные места, очевидно, формируют приятные привычки, поскольку, едва я переступил порог и на меня обрушились звуки, запахи и зрительные образы этого приюта коммерции, мне сразу захотелось выпить чашку крепкого кофе, присоединившись к сотне других мужчин, которые, совершая свои сделки, пили этот напиток в большом количестве.

Я попросил показать мне мистера Дарбле, и мальчик-слуга указал на столик, за которым двое мужчин склонились над документом.

– Вам нужен бык, – сказал мальчик, используя жаргон биржи.

Быком именовался человек, хотевший купить ценные бумаги, тогда как медведем – хотевший продать.

Глядя на этих людей, было нетрудно догадаться, кто есть кто. Спиной ко мне вполоборота сидел мужчина лет пятидесяти, на худом и бледном лице которого годы оставили свой отпечаток. Немного табаку пристало к его носу, изрядно изъеденному сифилисом. Его платье модного покроя свидетельствовало о желании выглядеть джентльменом, но ткань, из которой был пошит его костюм в черно-красных тонах, весь испачканный табаком, и даже его парик были низкого качества.

Его собеседник-медведь был лет на двадцать моложе, с довольным, без малейшей задней мысли, лицом. Он ловил каждое слово, сказанное Дарбле, раскрыв рот, будто слабоумный.

Я подошел к ним поближе, чтобы, оставаясь незамеченным, можно было слышать их разговор.

– Полагаю, вы согласитесь, – сказал Дарбле голосом, удивительно высоким для взрослого мужчины, – что это самый надежный способ защитить ваши вложения.

– Но я не понимаю, почему вообще требуется защищать вложения, – ответил его собеседник, который скорее недоумевал, чем возражал. – Разве шанс не есть суть лотереи? Я должен идти на риск потерять, чтобы иметь шанс выиграть.

Дарбле сложил губы в снисходительную улыбку:

– Вы не испытываете судьбу, защищая свои вложения. Билеты вам обойдутся в три фунта каждый, и, если вам попадутся пустышки, потраченная вами сумма будет выплачена в течение тридцати двух лет. Вы правы, это незначительные вложения. Я просто предлагаю вам дополнительную страховку ваших лотерейных билетов в два процента на десять лет.

– Но это лишь шанс? – спросил мужчина. – Никакой гарантии?

Дарбле кивнул:

– Так же, как вы, мы стремимся сохранить дух лотереи. Можно застраховать лотерейные билеты, купив лотерейную страховку. Каждый проигрышный билет дает вам шанс на дополнительный доход всего за шиллинг за билет. Я полагаю, вы согласитесь, что это значительно повышает ваши шансы выиграть, не повышая риск проигрыша.

Его собеседник покачал головой:

– Вы делаете предложение, от которого невозможно отказаться, сэр, а я считаю себя азартным человеком. – Он бросил на стол несколько монет. – Пять застрахованных билетов.

Мужчины договорились о новой встрече, чтобы переписать номера билетов, и, пожав Дарбле руку, его собеседник направился к выходу из кофейни. Во время их разговора я стоял за спиной Дарбле. Оставшись один за столом, он сказал, не оборачиваясь:

– Поскольку вы так внимательно следили за нашим разговором, могу предположить, что у вас ко мне дело.

Я сделал шаг вперед, чтобы он мог меня видеть, и сказал:

– Да, можете. – Затем назвал свое имя и напомнил, что просил о встрече в записке, посланной ранее.

Дарбле привстал, чтобы поклониться:

– Чем могу служить, сэр? Хотите купить или продать?

– Скажем, если бы я хотел купить, – медленно произнес я, оттягивая время, чтобы лучше узнать Дарбле, прежде чем нажимать, – что бы вы могли мне предложить? – Я сел за стол напротив него, пытаясь имитировать выражение лица человека, который только что вышел.

– Все, что имеется в продаже, разумеется. Назовите, какая ценная бумага вам нужна, и я добуду ее в течение двух дней.

– Значит, вы продадите мне то, чего у вас нет?

– Разумеется, мистер Уивер. Вам еще не доводилось совершать биржевых сделок? Тогда вам повезло, что вы обратились ко мне, так как, уверяю вас, не всякий будет служить вам так же честно, как я. Вдобавок нелегко встретить такого же опытного человека, как я. Скажите, что вас интересует, сэр, и обещаю, что доставлю вам нужную вещь в течение разумного времени. В противном случае я верну вам ваши деньги с наилучшими пожеланиями. Ни у кого пока еще не было повода назвать меня «хромой уткой», – сказал он с гордостью, употребив биржевое словечко, обозначавшее человека, который продал то, чего не смог достать. – Я также полагаю, вы будете приятно удивлены, узнав, что я беру достаточно скромное вознаграждение за свои услуги. Могу я поинтересоваться, как вы узнали мое имя?

– Я узнал его от Уильяма Бальфура, – ск;азал я, – и мне нужна информация, а не ценные бумаги.

Дарбле втянул и без того впалые щеки, взял понюшку табаку и аккуратно сложил руки на столе.

– Боюсь, вы меня неправильно поняли. Я не торгую информацией. Это дело приносит мало прибыли и связано с большим риском.

– Я лишь ищу справедливости, мистер Дарбле, в отношении вашего бывшего хозяина. Младший Бальфур обратился ко мне за помощью, будучи уверен, что за смертью его отца что-то кроется. Он подозревает, что это могут быть какие-то биржевые махинации.

– Я отвергаю само такое предположение, – сказал Дарбле. – Теперь, если позволите, меня ждут дела.

Он принялся вставать из-за стола, но я взглядом заставил его сесть на место.

– Мне кажется, вы меня не поняли, сударь. Мистер Бальфур объяснил мне, что в отцовском наследстве недостает большой суммы денег и что эта недостача ничем не объясняется. Как бывший клерк мистера Бальфура, вы должны были быть первым, кто мог это заметить. Однако вы не заметили этого. Ваше объяснение?

– Если вы меня обвиняете, делайте это прямо, – заносчиво сказал Дарбле. – Уверяю вас, я не могу объяснить пропавшие деньги из наследства Бальфура. Единственное объяснение – азартные игры, чрезмерное пьянство, жизнь не по средствам и к тому же три дорогие любовницы, ни одну из которых не стоило, по моему мнению, содержать. Я удивлен, что мистер Бальфур послал вас по такому глупому поводу. Он, как никто другой, презирал своего отца за расточительство. Мистер Бальфур – я имею в виду старшего Бальфура – когда-то был трудолюбив и успешен, но с годами решил, что заслужил право тратить нажитое. Глядя, как состояние тает, сын возненавидел отца.

Я кивнул, думая о том, насколько сильно отличалась версия Бальфура.

– И все же вы сказали молодому мистеру Бальфуру, что, на ваш взгляд, в наследстве его отца недоставало некоторых ценных бумаг.

– Я этого не говорил. Кто вам сказал такую нелепость? – Дарбле не стал дожидаться ответа: – Недостающие ценные бумага… Мой бывший хозяин, безусловно, мог потерять важные документы, но, к счастью, в его делах поддерживал порядок я, а не он. Только благодаря моим усилиям он не разорился окончательно и так долго держался на плаву. В конце концов он практически был разорен и, вы знаете, не смог вынести позора. В этой истории все предельно ясно. Надеюсь, кому-то она послужит хорошим уроком. – Дарбле сложил руки на груди, довольный мудростью своего высказывания.

– Не скажете – может быть, в обстоятельствах смерти Бальфура вам что-то показалось подозрительным?

– Ничего подозрительного, – категорично заявил Дарбле.

– На кого вы теперь работаете, мистер Дарбле?

– Я предложил свои услуги миссис Бальфур и теперь привожу в порядок ее дела. Эта глупая женщина хранила свои деньги в золоте и драгоценностях. Я убедил ее, что инвестиции в фонды более выгодны.

– Не скажете, что могла бы унаследовать миссис Бальфур, если бы ее муж не разорился?

На лице Дарбле появилось презрительное выражение.

– Ничего, – сказал он. – У миссис Бальфур было отдельное от мужа состояние. Она ничего бы не унаследовала. Она испытала стыд за разорение мужа, но на ее финансовом положении это никак не отразилось.

То же самое мне было известно от Бальфура, но, поскольку их версии случившегося расходились, я хотел услышать, как Дарбле характеризовал финансовые договоренности между супругами.

– Понятно. Где я могу вас найти, если мне понадобится задать еще вопросы относительно этого дела?

– Позвольте мне быть с вами откровенным, сударь. У меня нет никакого желания встречаться с вами ни там, где я работаю, ни там, где я живу. Я участвовал в этом разговоре только из уважения к усопшему мистеру Бальфуру. Он был добрым человеком, хоть и вел себя глупо. Я ничего не могу вам более сообщить, поэтому не вижу причин для новой встречи.

– Тогда позвольте поблагодарить вас за помощь.

Я встал и поклонился, прежде чем вновь окунуться в хаос кофейни «У Джонатана». Протискиваясь сквозь толпу, я пытался осмыслить состоявшийся разговор. Если старшего Бальфура ограбили, не кому иному, как Дарбле, было удобнее всего совершить кражу. Подозрения Элиаса насчет заговора и махинаций могли касаться этого клерка, у которого, как я понимал, имелась прекрасная возможность ограбить своего хозяина. С другой стороны, лишь младший Бальфур считал, что его отца ограбили. Кто-то из них лгал. Если лгал Дарбле, значит, вор именно он. Такой человек мог скрывать преступление, чтобы защитить собственную репутацию.

Нет, если я не вникну в механизмы самой Биржевой, мне далеко не уйти. Поэтому я решил воспользоваться библиотекой, имевшейся в кофейне, и направился к стеллажам, где нашел огромные залежи трудов, понять содержание которых мне было совершенно не под силу. Хозяева не боялись обидеть своих клиентов, так как во многих брошюрах биржевые маклеры назывались мерзкими евреями и инородцами, соблазняющими англичан своими ловкими финансовыми фокусами. Я откладывал в сторону сочинения, казавшиеся мне чересчур специализированными, например «Описание жалоб новой „Ост-Индской компании" к старой», или посвященные слишком сложным для моего понимания вопросам, например «Письмо сельского джентльмена своему городскому другу о новом законодательстве». Название этого труда было длиннее, но я запомнил только начало, так как от одного слова «законодательство» мой мозг переставал работать.

Даже когда я был мальчиком, мне не давались сложные книги. Учителя не могли понять, отчего я не справлялся с книгами, которые мои сверстники усваивали с легкостью. Когда я читал, слова на странице расплывались, а мои мысли были далеки от учебы. Нельзя сказать, что я вообще не любил читать. Мне доставляли удовольствие романы и приключения. Я просто не хотел читать то, что в меня впихивали по учебе.

Вероятно, по этой причине я остановился на тонкой брошюре страниц в тридцать, которая показалась мне посильной и к тому же интригующей. Брошюра была озаглавлена «Секреты Биржевой улицы, или Преступления расы злодеев по имени „биржевые маклеры" и правда об их преступных операциях» и выпущена недавно издателем Наумом Брайсом. Его имя было знакомо мне по некоторым романам, которые я читал. Как раз то, что нужно, решил я, – история Биржевой улицы, написанная в приключенческом стиле.

Взяв в руки этот небольшой буклет, я устроился за столом и начал читать. Меня разочаровало то, что в книге было больше брани, чем фактов, и не было ничего приключенческого. Книга обличала национальный долг, коррупцию в парламенте и зависимость страны от биржевых сделок. К своему удивлению, на страницах книжицы я обнаружил упоминание о моем отце, скрытом под инициалами «С. Л.», о котором было сказано, что этот злополучный представитель еврейской расы, биржевой маклер, ежедневно очищает карманы честных англичан на Биржевой улице, суля им несказанное богатство.

Столкнуться с клеветой на собственного отца непросто. Я и раньше встречал свое имя в печати, и не единожды, и это, уверяю вас, каждый раз было неприятно, поскольку твои личные дела становились достоянием общественности. Здесь же имена были напечатаны не в газете, которую прочел и выбросил, а в брошюре, которая могла храниться в библиотеке долгое время. Я понимал, что обвинения автора носили гиперболический характер и были направлены против биржевых маклеров в общем, но то, что мой отец изображался как видная фигура, стало для меня неожиданностью. Я также узнал другие имена. В книге упоминались «махинации Н. А.» – надо полагать, Натана Адельмана. Много было сказано о «подлости П. Б.» – не трудно заключить, Персиваля Блотвейта, давнего врага моего отца. По мнению автора, этот мерзавец при помощи хитрых уловок манипулировал фондовыми рынками, извлекая для себя пользу и ничуть не тревожась, что этим разоряет других людей и всю страну. Я подумал, что для читателя, живущего вдали от столицы, такие люди, как мой отец, Адельман и Блотвейт, представлялись вымышленными персонажами романа. .

Мои размышления были прерваны, когда я заметил подле себя низкорослую круглую фигуру Натана Адельмана, который смотрел на меня с кислой улыбкой на лице.

– Пришли сюда по стопам своего отца? – спросил он, склонившись над столом.

Это был совершенно другой человек, по сравнению с тем, которого я видел в его экипаже или в гостях у моего дяди. Здесь он был в своей стихии, и хаос, который окружал нас, придавал ему силу. Несмотря на маленький рост, Адсльмап выглядел выше, более могущественным, более уверенным, И в этом не было ничего удивительного, поскольку все вокруг обращались с ним словно с монархом в своем маленьком королевстве. Позади него собралась толпа маклеров. Все хотели урвать несколько минут его внимания, и я был горд, что великий финансист отвлекся ради меня от насущных дел. Я не принимал это на свой личный счет, поверьте, но внимание Адельмана к моей персоне свидетельствовало, что я не зря терял время и не гонялся за призраками.

Я поздоровался, и он ненароком спросил, что я читаю.

– А, – сказал он, глядя на заголовок. – Боюсь, автор не очень высокого мнения обо мне. Так же как и о вашем отце, между прочим.

– Вы верите в то, о чем он пишет? В разрушительную силу жадных маклеров?

– Я полагаю, дело не в жадности брокеров, а в жадности книготорговцев, – сказал Адельман, заложив руки за спину и слегка покачиваясь.

– По-вашему, автор клевещет на вас и на моего отца. А что скажете насчет Персиваля Блотвейта?

– Блотвейт. – Благодушие вмиг улетучилось, словно жир из кролика на вертеле. – Он заслуживает критики. Это ловкий плут, и он не дает нам жить спокойно,

– Полагаю, вы так говорите не потому, что он директор Банка Англии и, следовательно, враг вашей «Компании южных морей».

– Компания не моя, но, как вы правильно заметили, у меня есть к ней интерес. Я поддерживаю Компанию, поскольку считаю, что ее деятельность достойна похвалы, а не из-за своей принадлежности к ней.

– Ваша преданность похвальна, но я не знаю, как далеко она может зайти. В этой брошюре есть некоторые убедительные доводы. Я не верю в то, что биржевая деятельность порочна по самой своей сути, но меня убеждает аргумент, что жадность в любой ее форме, а в данном случае имеется в виду маклерская деятельность, может наносить огромный вред. Возможно, от обмана в сделках купли-продажи до убийства всего лишь один шаг.

Тон Адельмана резко изменился.

– Я вижу, вы не послушались моего совета, мистер Уивер. Вы хотя бы догадываетесь, какой вред всем нам может нанести один еврей, который кричит об убийстве?

Наш разговор был прерван краснощеким джентльменом, на вид лет двадцати пяти, который появился в центре кофейни. Его парик съехал набок, он тяжело дышал от бега, однако сумел прокричать оглушительным голосом:

– Я только что из Гилдхолла! Никто не покупает лотерейные билеты! Нет спроса на лотерею! Настоящая катастрофа!

Стая мужчин вскочила со своих мест, и все закричали одновременно. Несмотря на дикий хаос, я разобрал одно имя, которое повторялось снова и снова. Дарбле.

Я посмотрел в сторону его столика и увидел, что его окружила толпа желающих продать свои билеты.

– Вы все еще желаете купить билеты, сэр? Возьмите мои! Отдам по хорошей цене!

Дарбле спокойно разбирался с каждым, внимательно смотрел на то, что ему предлагают, и беспощадно торговался.

Адельман тихонько хихикал:

– Не могу поверить, что эта уловка все еще работает. Обратите внимание: все, кто сейчас обступил мистера Дарбле, намного его моложе. Они новички на Биржевой улице.

– Вы хотите сказать, что человек, сделавший объявление, в сговоре с Дарбле?

– Конечно, – кивнул Адельман. – Он создает панику, простаки верят, что лотерейных билетов было продано недостаточно. Все эти люди продают себе в убыток, а Дарбле получает солидную прибыль. Это примитивный брокерский трюк, но, как мы видим, он по-прежнему приносит плоды тем, кто имеет дерзость поступать немыслимо глупо.

Я наблюдал за толчеей с безучастным интересом.

– Вы готовы к подобному? – спросил Адельман, отрывая меня от созерцания. – Вы не разбираетесь во всех этих маклерских хитростях, и непонятно, зачем вам все это. Почему бы вам не подумать над моим предложением относительно работы со знакомыми мне джентльменами?

– Я думаю над вашим предложением, мистер Адельман, и я ценю ваше внимание, можете быть уверены. Но и вы меня поймите. Я должен узнать, что на самом деле случилось с моим отцом. Это самое меньшее, что может сделать сын. В особенности, – прибавил я, отметая любые возможные возражения, – если речь идет о сыне, которому есть в чем раскаиваться. А теперь, когда мы выяснили, зачем мы занимаемся тем, чем занимаемся, не могли бы вы сказать, сударь, что вам известно о человеке по имени Мартин Рочестер?

Мне хотелось бы, чтобы по выражению лица Адельмана можно было сказать, что он что-то скрывает, но ничто его не выдало. На его лице по-прежнему была маска заинтересованности, он не вздрогнул, не сузил зрачков. Подозреваю, он долго тренировался не проявлять внешней реакции. Адельман изо всех сил скрывал, о чем он думает.

– Впервые слышу это имя, – сказал он. – Кто это и какое отношение он может иметь ко мне?

– Вы никогда не слышали этого имени? – спросил я с недоверием.

Я вспомнил, что Элиас говорил о вероятности, и мне пришло в голову: если я полагаю, что мой отец был убит, я должен вести себя так, будто все события вокруг убийства связаны между собой. Рочестер нанял на работу человека, который переехал моего отца,, а передо мной был Адельман, который хотел, чтобы я прекратил расследование этого события. Разве не логично предположить, что Адельман, по крайней мере, знает Рочестера?

– Сударь, вы, возможно, самый известный и самый информированный человек на бирже, – продолжал я, – как могло случиться, что вы никогда не слышалиоб этом человеке?

– Я слышал о нем, – сказал Адельман со слабой улыбкой, – я имел в виду, что он не стоит внимания. Вы неправильно поняли мою манеру выражаться, подхваченную при дворе. Приношу свои извинения. Что же касается этого Рочестера, имена таких незначительных людишек вылетают из головы.

– Что же незначительного вы слышали о нем? Кто он?

Он пожал плечами:

– Маленький человек на бирже. Более ничего. Маклер.

Маклер. Мартин Рочестер был маклером, а человек, убивший моего отца, у него в услужении. Начальник над извозчиками в пивоварне «Якорь» сравнил Рочестера с Джонатаном Уайльдом, который был не маклером, а главой воровского мира. Вероятно, Элиас был прав, говоря, что на Биржевой улице царит коррупция, поскольку этот Мартин Рочестер был и финансистом и вором в одном лице.

– А я слышал, – решил я прозондировать зыбкую почву, – что он едва ли не всемогущ.

– От кого вы слышали подобную ерунду?

– От человека, который убил моего отца, – сказал я не задумываясь.

Адельман сморщился. Я понял, что так он хотел выразить презрение, будучи мастером скрывать свои чувства.

– Не буду долее задерживаться, – произнес он. – Если вы водите знакомство с подобными людьми, не хочу быть причисленным к ним. Позвольте сказать вам одну вещь, Уивер: вы плаваете в опасных водах.

– Может быть, мне нужна страховка, – сказал я с усмешкой.

Адельман воспринял мою шутку со свойственной ему серьезностью:

– Никакая компания вас не застрахует. Вы непременно утонете.

Я хотел было отпустить еще одну колкость, но взял и задумался над его словами. Человек, с которым я разговариваю, не уличный хулиган, над чьими угрозами можно посмеяться. Один из самых богатых и влиятельных людей в королевстве не пожалел времени на разговор со мной, чтобы отвадить меня от расследования. К этому нельзя было относиться легкомысленно, от этого нельзя было отшутиться. Я понятия не имел, почему его беспокоило мое расследование и какую роль он мог играть в смерти моего отца и Бальфура-старшего. Однако я не мог не придавать значения тому факту, что человек с таким положением подошел ко мне в публичном месте, чтобы поговорить о моей судьбе.

Очень медленно я поднялся из-за стола и выпрямился во весь рост, нависнув над Адельманом, как над карликом. Мы стояли друг против друга как два бойца на ринге, оценивая друг друга перед схваткой.

– Вы угрожаете мне, сударь? – сказал я после паузы.

Он удивил меня безмерно тем, что нисколько не испугался. Он не просто сделал вид, что не обращает внимания на мой рост и гневное выражение лица. Ему действительно было все равно.

– Мистер Уивер, различие между нами в происхождении, состоянии и образовании так велико, что ваш вопрос, заданный в столь враждебной манере, не делает вам чести. Вы должны понять, что я снизошел до разговора с вами как с равным, а вы злоупотребили моей щедростью. Нет, я не угрожаю вам. Я хотел дать вам совет, поскольку вы не видите и не желаете видеть путь, на который вступаете. На Биржевой улице, сударь, не выясняют с помощью кулаков, кто сильнее, как на ринге. Это даже не шахматная игра, где все фигуры выставлены на доске и оба игрока видят их, а более сильный игрок видит лучше. Это лабиринт, сударь, в котором человек видит лишь на несколько футов. Вы никогда не знаете, что вас ждет впереди, и никогда не можете быть уверены, откуда пришли. Есть люди, которые стоят над лабиринтом, и, пока вы пытаетесь выяснить, что находится за ближайшим поворотом, они наблюдают за вами свыше и со всей ясностью видят путь, который вы ищете. Они не позволят вам выйти из лабиринта. Прошу вас: не делайте глупостей. Я не хочу сказать, что ваша жизнь в опасности. Ничего такого драматического. Но даже если ни одно из ваших подозрений не оправдается, то, производя расспросы, вы можете перейти дорогу людям, которые непосредственно не повинны в смерти вашего отца, однако ваше расследование может вывести их на свет, которого они избегают. Эти люди могут и будут вам препятствовать. Вы никогда не увидите их рук и никогда не поймете, как они передвигают фигуры. Вы ничего не добьетесь.