Текст книги "Заговор бумаг"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Глава 3

А дело представлялось легким. Я оделся как джентльмен – нарядный кафтан и шпага, пышный парик и серебряные пряжки на туфлях. Я научился искусно изображать из себя джентльмена, когда, будучи менее щепетилен, в течение нескольких лет ездил по стране, зарабатывая па жизнь в качестве, как мы тогда называли, «элегантного мошенника». Я представлялся домовладелице как джентльмен и нанимал меблированную квартиру под гарантию своей внешности, а затем забирал из квартиры все, что представляло какую-нибудь ценность. Теперь у меня были более благородные мотивы – мне нужно было вернуть украденную вещь, и для этого я должен был изображать из себя состоятельного человека. Эта задача требовала определенного образа. Поэтому я с помощью подушки округлил себе живот, чтобы выглядеть человеком, скорее склонным к полноте, чем мускулистым. Зная, что придется пить много спиртного и что пьянеть мне нельзя, я укрепил свой организм, как мог. Сначала я выпил побольше сливок, так как сливки помогают абсорбировать алкоголь. Потом прополоскал горло вином и специально разлил немного вина на одежду, чтобы произвести впечатление человека, который уже изрядно выпил. После этих приготовлений я нанял экипаж, который отвез меня в нужную таверну. Я устроился за столом в хорощо освещенной части зала и громким голосом попросил вина.

Таверна «Бочка и тюк» была типичным заведением для этой части города. Она располагалась у реки неподалеку от школы подготовки барристеров «Темпл», но ее постоянными посетителями были грузчики и подмастерья, среди которых изредка встречались студенты «Темпла», приходившие сюда отдохнуть от штудирования права. Я выделялся среди этой публики, но не привлекал особого внимания. Постоянные посетители видели подобных мне не впервые. Они видели сэра Оуэна. Итак, под прицелом немногих любопытных глаз, не считая тех, чьи обладатели думали, как бы поближе познакомиться с содержимым моего кошелька, я сидел за столом и наблюдал за тем, что происходит вокруг. В таверне было много народу, и хоть и не набито битком, как это часто случается в подобных местах, но она так пропахла запахом грязных тел, дешевых духов и густого табачного дыма, что можно было задохнуться. Музыкантов не было. Зато слышались визгливый женский смех, и крики мужчин, и стук костяшек по крышке стола. Раненый солдат каждые пятнадцать минут вскакивал на стул, чтобы спеть непристойную песенку об одноногой испанской шлюхе. Он орал во всю глотку, безбожно перевирая мотив, пока приятели не стаскивали его со стула и не принимались весело и задорно дубасить, как это принято у подобной публики, чтобы он затих.

Мои утонченные читатели могут знать о подобных заведениях из газет, но мне не раз приходилось бывать в таких мрачных местечках, и, невзирая на бедлам вокруг, я не испытывал особых затруднений. У меня было дело, и, поскольку баронет подробно описал нужную мне женщину, я внимательно рассматривал зал, изо всех сил стараясь выглядеть пьяным, ищущим себе компанию. Вероятно, я слишком старался, так как мне пришлось отказать нескольким дамам, которые промышляли тем же ремеслом, что и Кейт Коул. Такой мужчина, как я, очевидно состоятельный и, скажу без ложной скромности, значительно более привлекательный, чем обычные посетители, ищущие себе спутницу, всегда пользуется дамской благосклонностью.

Той, которую я искал, судя по описанию сэра Оуэна, было не больше девятнадцати, у нее были ярко-рыжие волосы, светлая кожа с веснушками и крупная родинка на переносице. Наконец я ее увидел. Она сидела за столом, занятая беседой с грозного вида парнем, который, судя по внешности, мог бы сам неплохо выступать на ринге. Он был высоким, широкоплечим и мускулистым, с угрюмым лицом. Я заметил у него на тыльной стороне руки клеймо, и значит, он по крайней мере однажды побывал в руках правосудия, без сомнения в связи с воровством. Однако не верилось, что на его счету это единственное преступление.

Трудно было угадать, какое отношение шлюха имеет к этому головорезу, и я опасался, что они могут провести за беседой весь вечер. Но я подумал, что вряд ли такая женщина позволит долго ждать джентльмену с тугим кошельком, поэтому при помощи взглядов и улыбок я дал ей понять, что она мне нравится и я надеюсь, она сможет вскоре завершить беседу, невзирая на ее предмет.

Мои надежды оправдались менее чем через четверть часа. Головорез встал и вышел, а я стал бросать на Кейт неприлично сладострастные взгляды. Ее это ничуть не смутило, и в мгновение ока она оказалась за моим столом, сев очень близко от меня. Положив руку на мою ногу, она наклонилась и прошептала, щекоча мое ухо своим дыханием, что желает вина.

С неподдельной готовностью к обильным возлияниям, хоть и имевшей несколько отличную природу от той, на которую она рассчитывала, я велел принести бутылку пойла, напоминавшего кислую мочу, которое подавалось в «Бочке с тюком».

Рассмотрев Кейт вблизи, я увидел, что она не лишена очарования для джентльменов, которые были соответственно расположены, но на ней стояла печать уличной жестокости и низости, и этого было достаточно, чтобы остудить мою кровь. Я не питал нежных чувств к женщинам, которые могли умыкнуть мой кошелек, стоит мне лишь задремать. Более того, Кейт давно не мылась, а на ее платье, хоть оно и подчеркивало ее соблазнительные формы, остались многочисленные следы общения с клиентами. Муслин, имевший когда-то цвет слоновой кости, стал желтовато-коричневым, а простой коричневый корсаж был такой затасканный, что грозил рассыпаться.

– Ты очень симпатичная девушка, – сказал я ей заплетающимся языком: чтобы думала, будто я уже изрядно набрался. – Я не мог не обратить на тебя внимания, милашка.

– И на что ты обратил внимание? – жеманно спросила она.

Признаюсь, в молодые годы я был изрядным распутником, и, несмотря на то что у меня было дело, я не мог побороть искушения понравиться этой женщине. Полагаю, это было моей слабостью. Многие мои друзья стремились покорять только сердца дам, которых они считали очаровательными, для меня же главным было, чтобы дамы находили очаровательным меня.

– На что я обратил внимание? – эхом отозвался я. – На твои алые губки, на твою белоснежную шейку и на твой очаровательный подбородочек, – я дотронулся до ее лица, – и на твои очаровательные щечки. Ты выглядишь так прекрасно и соблазнительно, как ангелы на картинах итальянцев.

Кейт посмотрела на меня искоса:

– Большинство джентльменов говорит, что им нравится моя задница.

– Ты сидела на ней, когда я тебя заметил, – объяснил я.

Кейт удовлетворило мое объяснение. Она засмеялась и вернулась к своему стакану.

Я тоже присоединился к ней и выпил свое вино залпом, не сопротивляясь, когда Кейт настаивала, чтобы я выпил еще. Даже когда я пью в больших количествах, я редко теряю голову, но сливки в моем желудке тоже помогали не пьянеть. К моему ужасу, сливки начали скисать, и мне стоило немалых усилий удерживать эту гремучую смесь внутри. Я сжал зубы, чтобы не показать, что испытываю неудобство, и продолжал разыгрывать пьяного дурака, громко крича, запинаясь на каждом слове и даже раз свалившись со стула.

– А ты быстро пьянеешь, мой увалень, – сказала она с улыбкой, показав неровные зубы. – Тебе стоит пройтись на свежем воздухе. Это остудит твою голову. А если мы найдем какое-нибудь укромное местечко, что в этом плохого, а? – Она ущипнула меня за предплечье и была несколько удивлена, обнаружив там упругие мышцы вместо более податливой плоти, как ожидала.

Порывшись в кошельке, чтобы расплатиться за угощение, п сделав так, чтобы Кейт заметила,что там оставалось еще много монет, я вышел с ней па осеннюю улицу. С наступлением ночи на улице похолодало. Обняв Кейт, я позволил ей увлечь меня в лабиринт лондонских переулков. Она явно хотела, чтобы я утратил ориентацию, и, несмотря на то что я был гораздо менее пьян, чем она предполагала, через несколько минут я действительно заблудился, настолько хорошо она знала эти темные закоулки. Я только определенно мог сказать, что мы были где-то у реки и шли по направлению к Паддл-доку.

В столь поздний, темный час гулять так близко у реки было небезопасно. Сильный ветер с Темзы дул прямо в лицо, обдавая зловонием. Кейт прижималась ко мне, ища тепла, но в первую очередь – стремясь заманить меня в места, куда джентльмен, имеющий при себе хоть какие-то ценности, никогда не пойдет по доброй воле. Даже человек, владеющий искусством самообороны, избегает заходить в темные переулки у реки, поскольку в то время банды из дюжины или более бандитов беспрепятственно хозяйничали в городе и человек был бессилен защитить себя или своего спутника. Молодая женщина с пошатывающимся джентльменом, висящим у нее на руке, должны были представлять заманчивую цель. Я мог только предположить, что суетливые шорохи, которые мы слышали вокруг, выдавали разбойников и воров, хорошо знавших Кейт и осведомленных о ее планах. Некоторые подходили поближе, чтобы рассмотреть нас, но каждый раз уходили, иногда со смехом. Однажды нас окружила стайка попрошаек, которые настаивали, чтобы Кейт заплатила одному из них, дабы он освещал нам дорогу, но Кейт знала, как обращаться с этими наглецами, и отделалась от них несколькими колкими замечаниями.

Наконец она завела меня в глухой тупик, где мы оказались практически в полной темноте. Мы прошли, возможно, ярдов десять от начала переулка и были всего в нескольких футах до его конца. Переулок был узким и холодным от окружающего камня. Земля была сырой, а гниющий мусор и лужи с нечистотами источали тошнотворный запах. У стены мы обнаружили :будто специально приготовленный для нас деревянный ящик. Я был удивлен, что в этой части города предмет, за который можно выручить несколько пенсов, не был унесен и продан, едва возникнув. Но мне было некогда ломать голову над такими загадками, поскольку в большей степени меня должна была заботить Кейт, и я отбросил свои недоумения.

– Никто нас не побеспокоит, – сказала она. – Здесь мы сможем побыть наедине.

Молча, будто обуреваемый вожделением, я с готовностью бросился в любовную авантюру. Должен сказать, я плохо понимаю джентльменов, которые ищут быстрых утех в сырых переулках или под пахнущим плесенью мостом. Но, полагаю, если бы джентльмены избегали таких уличных удовольствий, половине шлюх Лондона пришлось бы идти в работные дома.

Я сел на ящик и свесил голову. Кейт нагнулась и поцеловала меня не в губы, а рядом. Она была умна и хотела проверить, что было сильнее – опьянение или вожделение. Если бы я обнял ее покрепче и направил поцелуй в губы, она бы знала, что я не окончательно потерял разум.

Я не двигался.

– Ты ведь не собираешься уснуть, пока мы не познакомились поближе? – сказала она, надеясь, что именно так я и сделаю.

Да, она была девка не промах, эта Кейт Коул. Другая шлюха-воровка давно бы сделала свое дело, Кейт же стояла тихо и смотрела на меня целых пять минут, выжидая, когда я усну, как она думала, более глубоким, непробудным сном. Потом она склонилась надо мной и стала расстегивать мой камзол, ее руки проворно нащупали кармашек для часов. У Кейт был потрясающий талант. Я отметил не без восхищения, что, несмотря на то что она тоже пила, алкоголь на нее не подействовал. Ее пальцы работали так умело, что, если бы я не поспешил, мне пришлось бы требовать возврата не только бумажника сэра Оуэна, но и своих собственных часов.

Я неожиданно и резко встал, рассчитывая одновременно удивить Кейт и сбить ее с ног. Она потеряла равновесие и рухнула в грязь. Как я и рассчитывал, она упала назад и удерживалась руками, чтобы окончательно не упасть навзничь. Это было мне на руку, так как она не могла быстро поменять положение. Тем временем я достал из кармана внушительный пистолет, который всегда носил с собой, и направил дуло прямо на нее.

– Простите мою хитрость, сударыня, – сказал я. – Заверяю вас, что ваши чары не оставили меня равнодушным, но меня привело к вам другое дело.

– Ты фальшивый простачок, – выдохнула она. Даже в темноте было видно, как бегают ее глаза, когда она пыталась сообразить, кто я такой, зачем пришел и какую пользу можно из этого извлечь.

Я держал пистолет твердой рукой. Мое лицо выражало спокойствие и решимость. Шлюхи и воры, как правило, не испытывают уважения к властям, или закону, или даже опасности, но они уважают страх, и ничто так быстро не наводит ужас на улице, как враг, продемонстрировавший свое хладнокровие.

– Это довольно простое дело, и не стоит его усложнять, – сказал я спокойно. – Позвольте мне объяснить его суть. Вчера вечером вы познакомились с джентльменом и проделали с ним то, что собирались сделать со мной. Вы взяли у него несколько вещей, он хочет, чтобы вы вернули их назад. Отдайте мне вещи этого господина, и я не причиню вам зла. Он знает, кто вы, но не собирается отдавать вас в руки властей, если вы будете сотрудничать.

Если Кейт и почувствовала ужас, она этого не показала. Она покусывала свою нижнюю губу, как капризный ребенок.

– А что если я скажу, что вы врете и что я и близко не подходила ни к какому такому джентльмену вчера вечером? Что тогда?

– Тогда, – сказал я очень спокойно, – я буду тебя бить, пока ты не истечешь кровью и не потеряешь сознание. Я буду обыскивать твою комнату, пока не найду то, что мне надо. А когда ты очнешься, то увидишь, что ты в Ньюгетской тюрьме и что ждать тебе больше нечего, кроме дня, когда тебя отведут на виселицу. Как видишь, дорогуша, ты попала в скверное положение. Было бы лучше, если бы ты помогла мне закончить это дело.

Надеюсь, читатель понимает, что я не собирался причинять вреда этой женщине, поскольку не в моих правилах применять силу в отношении противоположного пола. Но у меня имеется несколько принципов, касающихся угрозы применения силы. Обычно, учитывая впечатлительность женщин и их более хрупкую конституцию, одних угроз бывало достаточно.

В данном случае угрозы не возымели действия.

– Я должна помочь тебе закончить это дело, так? – повторила она с издевкой. – Твое дело – отправиться на тот свет, и я с радостью помогу тебе в этом.

В этот момент я понял, что недооценил план Кейт Коул, так как услышал позади себя приближающиеся тяжелые шаги. Было ясно, что Кейт работала не одна и скорее всего это приближался ее партнер. То, что они делали, на их языке называлось «задница и налетчик»: шлюха заманивала пьяную жертву в глухое место и, если выпитого вина было недостаточно, налетчик заканчивал дело. Невзирая на то что я был вооружен, положение мое было сложным, так как я не решался повернуться спиной к Кейт. Все же повернуться было необходимо, и очень быстро, чтобы встретиться лицом с невидимым еще противником.

Я вскочил на деревянный ящик и, уперевшись в неровность на стене, перепрыгнул через все еще лежащую на спине Кейт; быстро повернулся, направляя пистолет перед собой. Тут я увидел громилу из таверны «Бочка и тюк». Он приближался ко мне с клинком наголо. Я стоял вплотную к стене, и это меня сковывало. Не будь у меня в руке оружия, я скорее всего выхватил бы свою шпагу и сразился бы с противником в честном поединке, поскольку считал себя искусным фехтовальщиком, и смог бы обезоружить противника, не рискуя своей жизнью. Но у меня не было времени, чтобы бросить пистолет и обнажить клинок. Сожалея, что приходится прибегать к таким крайним мерам, я спустил курок и выстрелил в приближающуюся цель. Раздался громкий хлопок, последовала яркая вспышка, и я почувствовал, как обожгло мою руку, которая почернела от пороха. Сначала я подумал, что промахнулся, но затем увидел, что бандит остановился и на его заношенной рубашке стало расползаться темное пятно. Он упал на колени, прикрывая руками рану, а спустя несколько секунд упал навзничь, ударившись головой о грязную землю.

Засунув не остывший еще пистолет в карман, я сел на корточки и схватил Кейт, которая уже собиралась закричать. Я зажал ей рот рукой и пытался удержать ее на месте, а она яростно сопротивлялась.

В тот момент я не чувствовал ничего, кроме ярости. Я был буквально ослеплен диким, безудержным гневом. Мне не доставляло никакого удовольствия убивать своих собратьев, и я ненавидел Кейт за то, что она вынудила меня выстрелить из пистолета. До этого мне приходилось лишать людей жизни только дважды. Оба раза это были французские пираты, атаковавшие нас, когда я плавал на контрабандистском судне. И в обоих случаях я испытывал приступ безумного гнева по отношению к убитому мной человеку за то, что он вынудил меня это сделать.

Моя рука крепко сжимала ей рот, и я ощущал, как она корчится от боли, ее горячее дыхание опаляло мою ладонь. В этот момент я почувствовал непреодолимое желание надавить еще сильнее, сломать ей шею, чтобы неприятности, которые она навлекла на мою голову, растворились в этом темном переулке. Возможно, мои слова шокируют читателя. В таком случае его должно шокировать то, что я описал свои чувства, но не сами чувства, которые я испытывал, поскольку всеми нами движут страсти и наша задача – знать, когда им подчиниться, а когда их побороть. В ту секунду я знал, что хочу сделать больно этой шлюхе, но я также знал, что мгновение назад застрелил человека и нахожусь в большой опасности. Однако это не освобождало меня от выполнения задания сэра Оуэна. Необходимо успокоить Кейт, заставить ее сотрудничать, что позволило бы мне закончить дело и выпутаться из ситуации, не попав в лапы мирового судьи.

– Теперь, – сказал я, стараясь говорить очень спокойным голосом, – если ты обещаешь, что не будешь кричать, я уберу руку с твоего лица. Я не причиню тебе вреда, даю слово джентльмена. Ты выслушаешь то, что я хочу тебе сказать?

Она перестала корчиться и слегка кивнула. Я медленно убрал руку и посмотрел ей в лицо, посеревшее от страха, грязное от пороха, которым я ее вымазал.

– Ты убил Джемми, – прошептала она онемевшими от страха губами.

Я взглянул на безжизненную груду, лежавшую рядом:

– У меня не было другого выбора.

– Что тебе от меня надо? – прошептала она. По ее щеке скатилась слеза.

Мои страсти улеглись при виде такого проявления чувствительности.

– Ты знаешь, что мне надо. Мне нужны вещи того джентльмена. Они у тебя?

Она непонимающе покачала головой.

– Я тебе говорила. Я не знаю, о ком ты, – захныкала она. – У меня в комнате есть какие-то вещи. Можешь их взять, если это то, что тебе нужно.

После нескольких вопросов, я узнал, что скопившиеся вещи лежали в ее комнате над таверной «Бочка и тюк». Я этому не обрадовался, так как, имея на руках мертвеца, у меня не было желания туда возвращаться. Однако другого выбора не было, если я хотел вернуть сэру Оуэну его бумажник.

– Послушай меня, – сказал я. – Мы пойдем к тебе в комнату и возьмем то, что я ищу. Если ты будешь вести себя, будто что-то случилось, если я только заподозрю, что ты что-то замышляешь,я тотчас отведу тебя к мировому судье и расскажу ему все, что произошло. Твой дружок был застрелен, когда ты пыталась меня обокрасть, и тебя за это повесят. Мне этого не хочется, но я достану тот бумажник во что бы то ни стало, и мне наплевать, будешь ты жива или мертва, на свободе или в тюрьме.

Кейт неожиданно и резко кивнула, словно договор был пыткой, с которой лучше покончить как можно скорее. Чтобы не привлекать внимания, я достал носовой платок и утер им слезы Кейт, а также стер с ее лица следы пороха. Меня обескуражило такое неожиданное проявление собственной доброты, поэтому я помог ей встать на ноги, но ухватил мертвой хваткой ее руку. Так мы отправились в обратный путь, в «Бочку и тюк». Я опасался, что мымогли встретить друзей Кейт по дороге в таверну, но, видимо, слух о моем пистолете облетел округу, и воры на это время попрятались по своим темным норам и конурам. Никто не хотел появляться на улице, когда констебль будет искать мерзавца, на которого можно возложить ответственность за убийство.

Это был длинный путь – молчаливый, нервный и напряженный. Когда мы наконец добрались до «Бочки и тюка», таверна была набита веселящейся публикой, и, насколько я мог судить, наше появление и то, как мы поднимались по лестнице, прошло незамеченным. Я вошел в ее комнату осторожно, мне не хотелось снова попасть в ловушку. В комнате ничего не было, кроме тюфяка, набитого соломой, нескольких сломанных предметов мебели и целого склада краденых вещей.

Я зажег пару дешевых свечей, потом забаррикадировал дверь. Кейт снова захныкала, и я машинально повторил, что ей нечего бояться, поглощенный осмотром комнаты в попытках отыскать в мерцающем свете что-нибудь из вещей сэра Оуэна.

Дрожащей рукой она указала на груду вещей в углу. – Бери, что тебе надо, – тихо сказала она. – Бери, и будь ты проклят.

Кейт была трудолюбивой девушкой. Здесь были парики и кафтаны, пряжки от поясов и туфель. Здесь были кошельки, полагаю, уже освобожденные от золотых и серебряных монет, и носовые платки, и шпаги, и рулоны полотна. Здесь были даже три тома сочинений графа Шефтсбери, в которые, как я подозреваю, Кейт даже не заглядывала. Здесь было столько добра, что, сумей Кейт все это продать, она бы выручила неплохое состояние. Хоть и работала на Уайльда, она, вероятно, не желала отдавать ему всю свою добычу. Отдавать награбленное скупщикам Уайльда она при этом боялась, но другого надежного места, где она могла бы сбывать краденое, у нее не было. Такова была власть Уайльда: тот, кто на него не работал, не мог продать свою добычу и, соответственно, практически ничего не получал за свои труды. Кейт определенно не знала, что делать со своей коллекцией. Все эти вещи были ценными сами по себе, но совершенно бесполезны для Кейт.

Я тщательно осматривал трофеи, не забывая следить за Кейт, и наконец заметил красивый кожаный переплет, который торчал из-под пышного парика. Я сделал шаг назад и велел Кейт дать мне бумажник. Быстрый осмотр выявил, что это действительно бумажник сэра Оуэна. Облегченно вздохнув, я засунул его в карман и сказал ей, что нашел то, что искал, и она может взять остальное себе.

Теперь мне нужно было решить дилемму – что делать с Кейт. Я понимал,что оставлять ее здесь рискованно, так как ее хозяин, мистер Джонатан Уайльд, заставит ее рассказать, что произошло. А мне не хотелось, чтобы она сказала ему нечто, что могло бы в конечном итоге привести к сэру Оуэну. Он просил соблюдать конфиденциальность, ия должен был ее обеспечить. Неожиданно мне пришло в голову, что я мог бы сообщить о происшедшем мировому судье и Кейт арестовали бы за воровство. Едва ли меня стали бы в чем-то обвинять; кроме того, я получил бы вознаграждение за поимку вора. К сожалению, это было невозможно, так как я обещал Кейт этого не делать. Вдобавок она слишком много знала о моем деле, так что при желании не составило бы большого труда установить связь между случившимся и сэром Оуэном. Кроме того, будь я христианином, судья наверняка с пониманием отнесся бы к тому, что я убил преступника в целях самозащиты. Однако у меня не было никакой уверенности, что судья отнесется с большей благосклонностью к охотнику за ворами, представителю иудейского племени, чем к грабителю. Что мне было нужно, это чтобы Кейт уехала по доброй воле, никому ничего не говоря, в особенности Джонатану Уайльду. Я не думал, что Джемми особо любили или что его хватятся. Исчезни Кейт хоть на несколько недель, этого будет достаточно, чтобы она успокоиласъ и могла бы говорить об этом деле с безразличием, если такая тема возникнет.

Поэтому я попытался убедить Кейт, что небольшие каникулы в ее интересах.

– Я тебе советую собрать вещи и тихо уехать. Никому не говори о том, что произошло. Если ты это сделаешь, я расскажу мировому судье все, что мне известно, и тогда тебя уж точно повесят. Боюсь, что сейчас единственный для тебя выход – это исчезнуть из Лондона на некоторое время.

– Но если я уеду, – сказала она шепотом, – подумают, что это я убила Джемми…

– Это не исключено, – сказал я, – но, прежде чем они смогут что-нибудь сделать, тебя надо поймать, а ты будешь уже далеко. Те, кто думает, что ты убила Джемми, скоро забудут, что такой человек вообще был. Боюсь, Кейт, тебе не миновать виселицы, если ты не уедешь из Лондона. – Я надеялся, что мои слова звучаликак угроза, а не просто предсказание.

Кейт немного собралась с силами и разразилась потоком ругани, которую я не решаюсь представить моему читателю. Я не мешал ей изливать свое негодование и терпеливо ждал, пока она не смягчится и не сдастся.

– Ну, так и быть, несчастный ублюдок.

Я улыбнулся, надеясь внушить ей свою холодную непреклонность. Я надеялся, что это внушение подействует на меня тоже, так как я вовсе не был уверен, что Кейт выполнит мои инструкции. Поскольку все было сказано, я тихо вышел из комнаты и спустился вниз по лестнице в хаос и зловоние «Бочки и тюка». Ошеломленный и потрясенный, поглаживая твердый кожаный переплет бумажника сэра Оуэна в кармане, я протиснулся сквозь толпу и вышел из таверны. Выйдя на улицу, я надеялся, что почувствую удовлетворенность оттого, что выполнил задание, но не ощутил ничего. Я не мог вычеркнуть из памяти, как этот головорез Джемми валялся на земле в переулке, сраженный моей пулей. Я поежился, стараясь отогнать крепнущее убеждение, что эта смерть драматическим образом изменит мою жизнь.