Текст книги "Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Пернилле едва понимала молитву, которую слышала и которую повторяла с самого детства.

– …как и мы прощаем должникам нашим…

Она и не видела почти ничего, только белое блестящее дерево в окружении цветов и записочек.

Гроб, который скрывал в себе правду. Внутри…

– …и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого…

Антон потянул ее за рукав, спросил чистым юным голоском:

– Почему папа не сложил ладони вместе?

– Во веки веков…

– Тс-с, – сказала она, прижав к губам палец.

– А ты почему не сложила? – спросил Эмиль, глядя на ее руки.

Мальчики были в своих лучших воскресных костюмах, они стояли, послушно сжимая пальчики. Ее глаза наполнились слезами, в голове замелькали воспоминания.

– Аминь.

Сначала вернулся звук – тихое, нежное пение органа. Затем фигуры медленно встали вокруг нее, одна за другой. В руках цветы. Лица немы и пусты. Родственники, едва знакомые ей люди, совсем чужие… Дрожащие пальцы опускают на гроб розы.

– Мы тоже ей что-то принесли, – сказал Антон. – Мамочка, мы тоже.

Он встал первым из семьи, последним – Тайс, поднятый на ноги робким прикосновением Антона. Вчетвером они пошли к ней.

К тому, что там было.

Белое дерево и розы. Благоухающий аромат, чтобы скрыть смрад тленья.

Когда семья приблизилась к гробу, мальчики, держась за руки, положили на крышку маленькую карту. Город, с его реками и улицами.

– Что вы придумали? – спросил Тайс с тихой яростью. – Зачем это?

– Это для Нанны, – объяснил Эмиль. – Чтобы она нашла нас, когда будет пролетать мимо.

Четыре человека стояли у гроба – и объединенные, и разделенные чувствами, которым не было названия.

Антон заплакал, спросил:

– Ты злишься, папа?

Нет, он не был злым. В последние годы нет. С тех пор как появились дети и наполнили их жизнь, он почти не злился.

Она знала это, и он тоже. И мальчики – по-своему – догадывались.

– Нет, – сказал Бирк-Ларсен и наклонился, чтобы поцеловать их головы, чтобы обнять их плечики своими крепкими руками, прижать их к себе.

Пернилле больше ничего не замечала. Она видела только гроб. По белому дереву текли соленые ручейки ее слез.

Его ладонь с натруженными шершавыми пальцами сплелась с ее рукой.

– Тайс… – прошептала она.

Пернилле не знала до сих пор, как одно-единственное слово, которое она пыталась выговорить сейчас, могло вобрать в себя столько смысла, столько жизни, и боли, и скорби. Она посмотрела в его широкое грубое лицо и спросила:

– Всё?

Пожатие пальцев, кивок головы.

Они пошли по проходу, мимо рядов скорбящих. Мимо учеников и учителей, мимо соседей и друзей, мимо пытливой женщины из полиции, которая наблюдала за ними мерцающими в тени колонны глазами. Они вышли в серый день, оставив Нанну позади.

Хартманн теперь слушал новости каждый час. Не мог не слушать. Полиция опубликовала еще одно заявление, столь же бессмысленное, как и большинство предыдущих. Они направили все ресурсы на расследование дела. Передали в записи слова брюзгливого старшего инспектора полиции Букарда:

– У нас есть определенные зацепки, но это все, что мы можем сейчас сказать.

Потом пошел прогноз погоды.

В дверь заглянула Риэ Скоугор, сухо сообщила:

– Мой отец хочет поговорить с тобой.

До начала дебатов с Бремером оставался час. Хартманн вытащил из шкафа галстук, примерил его перед зеркалом.

– Занят? – спросил Ким Скоугор, усаживаясь в кресло.

– Для вас всегда есть время.

– Собираешься на телевидение? И будешь говорить об интеграции, об иностранцах и ролевых моделях?

– Все верно.

– Риэ переживает за тебя, Троэльс.

– Да, я знаю.

– Она очень умная женщина. Я говорю так не потому, что она моя дочь. – Он поднялся, подошел к Хартманну и положил руку ему на плечо. – Тебе следует чаще следовать ее советам. Но сейчас выслушай мой совет. Не говори о ролевых моделях своей программы интеграции. Хотя бы сегодня.

– Почему?

Голос Скоугора изменился – стал строгим и нетерпеливым.

– Довольно того, что в деле Бирк-Ларсен фигурирует машина твоего штаба. Дай газетчикам малейший предлог, и они выкопают из архивов все, что может связывать тебя с этими иммигрантами, и швырнут тебе в лицо. Оставь свою любовь к смуглым лицам на потом, когда она будет приносить тебе голоса, а не отбирать.

– Если не об интеграции, о чем же мне говорить?

Скоугор поправил на Хартманне галстук.

– Сегодня сосредоточься на жилищной проблеме. На охране природы.

– Ни за что.

Скоугор больше не улыбался, а это случалось редко.

– Может, ты не понимаешь, но я не прошу тебя, я говорю тебе, что делать. За тобой внимательно наблюдают – и здесь, и в парламенте. Ты будешь делать то, что я скажу.

Хартманн хранил молчание.

– Это в твоих интересах. В интересах общего дела…

– Но…

– Я всего лишь хочу помочь своему будущему зятю. – Он похлопал его по плечу. Этот жест был намеренно снисходительным. – И ты получишь свою награду, Троэльс. Еще до того, как попадешь на небеса.

Хартманн и Риэ Скоугор шагали по коридору в телестудию. То, что начиналось как обсуждение, быстро переросло в жаркий спор.

– Ты знала, что он придет, – говорил он. – Ты все спланировала.

Она взглянула на него как на безумца:

– Нет! Кем ты меня считаешь – Макиавелли? Папа был в ратуше по своим делам, заглянул ко мне, что я должна была делать?

Хартманн не знал, верит ли он ей.

– Но ты согласна с ним?

– Конечно согласна! То, о чем мы с ним говорим, очевидно всем, кроме тебя. Когда перед тобой айсберг, надо править в сторону, а не прямо…

– Мне кажется, что и ты, и твой отец считаете меня своей марионеткой!

Она остановилась, вскинула в отчаянии руки:

– Ты хочешь выиграть выборы или нет? Проигравшим не останется ничего. Все твои прекрасные идеалы превратятся в ничто, когда Поуль Бремер вновь сядет в свое кресло.

– Дело не только в этом.

– Что еще?

К ним приближался продюсер передачи. Скоугор в мгновение ока просияла улыбкой, стала мягкой и очаровательной.

– Не сейчас, Троэльс, – прошипела она, не переставая улыбаться.

Лунд нашла Майера во Дворе Памяти – небольшом зале на первом этаже управления, тихом и уединенном. Посередине памятник – Убивающий Змея, символ добра, борющегося со злом. На одной стене имена ста пятидесяти семи датских полицейских, убитых нацистами. На другой – более короткий список тех, кто погиб, выполняя долг в мирное время.

Он смотрел на этот короткий список, нервно затягиваясь сигаретой.

– Каким он был? – спросила Лунд.

Майер вздрогнул от неожиданности:

– Кто?

– Шульц.

В его глазах обида. И обвинение.

– Вы что, проверяли меня?

– Я просматривала архивы прессы по Хартманну. И просто подумала, что…

Тот случай, который она даже припомнила, произошел четыре года назад. Полицейский, работающий под прикрытием в банде наркодилеров, был убит одним из членов банды. Майер был его партнером. В тот день, когда его убили, Майер остался дома из-за болезни. С тех пор карьера Майера оставляла желать лучшего.

– Он просто сглупил, – сказал Майер. – Пошел в одиночку. Подождал бы день, и нас было бы двое.

Она мотнула головой в сторону стены:

– И там было бы два имени вместо одного на ту дату.

– Может быть, – пожал он плечами. – Не в этом дело.

– А в чем?

– Мы были командой. Мы все делали вместе. Присматривали друг за другом. Так мы договорились. А он нарушил договор.

Она промолчала.

– Да… Вот и я так же: забыл купить вам хот-дог. Извиняюсь.

– Это не одно и то же.

– То же самое.

Он вытащил из кармана наполовину съеденный банан и стал откусывать от него между затяжками сигаретой.

– Нас хочет видеть Букард, – сказала она.

Вернувшись в свой кабинет, они застали там скептически настроенного Букарда, который сидел за столом рядом с пустой упаковкой от чипсов.

– Кемаль уезжает от жены, чтобы встретиться с девушкой, привозит ее в квартиру. Там они ссорятся, – рассуждает Майер.

Лунд говорила по телефону.

– Он связывает ее, накачивает эфиром. И возвращается к жене.

Букард подпер подбородок кулаком и молча смотрел на Майера из-под очков.

– В субботу утром он объявляет, будто рабочие отменили визит. Но на самом деле заказ отменяет сам Кемаль.

Букард хотел что-то сказать.

– Рабочие подтвердили, я проверил, – быстро добавил Майер. – Я сам нашел эту фирму.

С другого конца кабинета донесся раздраженный голос Лунд:

– Времени достаточно, мама. Не паникуй. Я сказала, что приеду. Почему ты не веришь мне?

Закончив разговор, она достала из кармана упаковку «Никотинеля», не сводя глаз с пачки сигарет на столе.

– Итак, – продолжал Майер, – он опять приезжает в квартиру к девушке. Ждет там до темноты. Потом забирает от гимназии машину, приезжает за девушкой и потом едет в лес.

Лунд присела рядом и внимательно слушала.

Майеру явно нравилась его версия.

– В воскресенье он заметает следы, циклюет полы и кладет плитку.

– Я поехала, – сказала Лунд Букарду. – До встречи.

Майер замахал рукой.

– Постойте, постойте! – вскричал он. – Что вам не нравится? Поделитесь секретом с тупицей Яном. Пожалуйста.

Они переглянулись.

– Ну пожалуйста.

– Как он мог угнать машину? – спросила Лунд.

Майер почесал затылок:

– Ну, должно быть, нашел ключи в гимназии в пятницу вечером.

Майер смотрел на Лунд, ожидая реакции, и Букард тоже.

– Я не думаю, что он настолько глуп, – сказала она. – Напротив, он кажется мне очень умным человеком.

– Ну да, – согласился Майер.

– На вашем месте, – сказала она, – я бы не трогала Кемаля до тех пор, пока у вас не будет прямого доказательства. – Она улыбнулась. – Но теперь это ваше дело. – И протянула ему руку. – Спасибо за все. Было очень… – Она подумала над формулировкой. – Очень познавательно.

Он взял ее руку, энергично затряс:

– Можете еще раз повторить?

– Я оставила на столе свой номер. Если…

Он молча смотрел на нее.

– Уверена, вам он не понадобится. Но…

Букард сидел с несчастным видом. Прежде чем он успел вымолвить слово, она пожала и его руку и попрощалась.

Затем покинула здание Управления полиции Копенгагена. Карьера завершена. Работа закончена.

Дело не закрыто.

В такси был телевизор. С Марком по левую руку и Вибеке по правую, Лунд смотрела вечерние новости. Шел сюжет о дебатах Хартманна и Бремера. Все опросы подтверждали, что борьба за городской совет шла между двумя этими политиками. Один неверный шаг мог стоить любому из них игры.

– Мы не купили ни пива, ни бренди, – жаловалась Вибеке.

– У нас в запасе достаточно времени.

– А еще шоколада к кофе.

– В Швеции, я уверена, тоже продают шоколад.

– Но не такой шоколад, как у нас!

Зазвонил ее мобильник. Она посмотрела на номер. Это был оперативник, которого она просила поискать информацию о Тайсе Бирк-Ларсене после подсказки старого инспектора Букарду. Лунд не хотела отвечать. Но все же ответила.

– Почему так долго не брали телефон? – Оперативник казался возбужденным. – Я нашел кое-какие материалы.

– Ага.

– Вы не хотите знать, что в них?

– Передайте их Майеру.

Он переспросил неуверенно:

– Майеру?

– Да. – На экране появилась карта погоды. Лунд выключила телевизор пультом. – Что в них?

– Это дело двадцатилетней давности. Что-то вроде вендетты между торговцами наркотиками. До суда дело не дошло.

Марк ворочался под боком у Лунд, что-то искал, бубнил:

– Я забыл свою кепку. Оставил у бабушки…

– Судя по всему…

– Мам?

– Я куплю тебе новую.

Коп все тянул:

– Это насчет того…

– Мне не нужна шведская кепка.

– Мы не поедем обратно из-за кепки, Марк.

В телефоне было тихо.

– Я слушаю, – сказала Лунд.

– Точно? Так вот, в деле замешан дилер из Христиании, его избили чуть не до смерти. Так и не узнали, кто постарался. Главным подозреваемым был Тайс Бирк-Ларсен. Его допрашивали.

– Марк!

Он возился теперь внизу, почти сполз с сиденья на пол в поисках чего-то еще.

– Я забыл…

– Мне все равно, что ты забыл! – отрезала она. – Мы сегодня улетаем в Швецию.

– Бренди, и пиво, и сигареты, – бормотала с другой стороны мать.

– У Бирк-Ларсена имелся мотив, – сказал коп. – Наркоторговец грозился рассказать что-то. Собирался пообщаться с полицией.

– О чем?

– Неизвестно. После происшествия он замолчал. Похоже, серьезно перепугался. Репутация у Бирк-Ларсена была еще та: жестокий, вспыльчивый. Подождите-ка… Я еще не все прочитал. Тут еще одна папка внизу. – И воскликнул так громко, что она отняла телефон от уха: – Ого!

Марк ерзал и ныл, мать причитала.

– Что там? Что там? – нетерпеливо спрашивала она, пока детектив вчитывался в бумаги.

– Через месяц наши ребята снова навестили того дилера, чтобы проверить, не передумал ли он. Уж очень нужен им был Бирк-Ларсен.

– И?

– И ничего. Они нашли его мертвым. Тут у меня снимки. Господи…

– Что?

– Хуже, чем в первый раз. Парень похож на кусок мяса.

– Понятно, – остановила его Лунд. – Сообщите обо всем Майеру.

– Майер занят.

– Передайте ему, чтобы срочно позвонил мне.

– Хорошо. Пока.

В гараже справлялись поминки. Было тихо, ни речей, ни песен. Только столы, накрытые белыми скатертями, складные стулья, простая еда и вазы с цветами.

Тайс Бирк-Ларсен ходил между столами, кивал, говорил мало. Поглядывал на сыновей, Антона и Эмиля, которым становилось непонятно и скучно. Пернилле тоже обходила гостей, тоже больше слушала, чем говорила. Тихие волны сочувственных голосов, накатывая на измученную душу, притупляли боль.

Работа напоминала о себе. Звонили клиенты. Они же понятия не имели. Вагн Скербек – с печальными глазами, в черном свитере и в черных джинсах – перенес телефон подальше, к двери, и отвечал на звонки.

Кофе и вода, бутерброды и пироги. Бирк-Ларсен бродил по гаражу, словно призрак, следил за тем, чтобы чашки были полны, тарелки не пустовали. Внимательный официант, скупой на слова.

Когда он в очередной раз зашел в контору, где стояла кофеварка, его остановил Вагн Скербек:

– Тайс, мне тут звонили.

– Сегодня никаких дел, Вагн. Я варю кофе.

– Я говорил с женой Янника. С той женщиной из гимназии.

Бирк-Ларсен отставил наполовину наполненную чашку на стол и отошел в тень, чтобы их не увидели гости.

– Сейчас не время…

– Как раз сейчас… – настаивал Скербек.

– Я уже сказал тебе. Позже.

– Это важно.

Бирк-Ларсен посмотрел на него. Та же невзрачная бандитская физиономия, которую он знал с детства, только морщин стало больше, а волос меньше. И вид все такой же: чуть испуганный, чуть глуповатый.

– Я же сказал тебе, Вагн. Я варю кофе.

Скербек вызывающе смотрел на него. Даже злобно.

– Он здесь, – сказал он.

Бирк-Ларсен тряхнул головой, потер подбородок, скулу, зачем-то отругал себя за то, что даже в такой день он не сумел как следует побриться. Потом спросил:

– Кто он?

– Тот, кого подозревает полиция. – Темные бегающие глаза Скербека горели. – Он здесь.

И назвал имя. Произнес с брезгливой ненавистью, которую Скербек испытывал ко всем иностранцам.

Через стеклянную перегородку Бирк-Ларсен нашел его взглядом.

Постепенно люди начали расходиться, поминки подходили к концу. Спустя долгое время Бирк-Ларсен вышел из конторы, пересек помещение медленным тяжелым шагом, все еще не зная, какие слова сказать, что сделать.

Пернилле благодарила учителя за венок. Рама, элегантный в черном костюме, с представительным и светским видом, недостижимым для Бирк-Ларсена, сказал:

– Это от всей гимназии. От всех нас, учеников и учителей.

Он посмотрел на Бирк-Ларсена, чего-то ожидая. Каких-то слов.

– Нам нужно еще кофе, – сказал тот.

Пернилле подняла на него глаза, удивленная грубостью мужа:

– Ты хочешь, чтобы я принесла кофе?

Кивок.

Она ушла.

Слова…

– Спасибо, что пригласили нас в свой дом, – произнес учитель.

Бирк-Ларсен смотрел не на него – на стол: чашки, стаканы, тарелки с недоеденным угощением. Закурил сигарету.

– Для ее одноклассников это много значило.

Его голос звучал гладко и мягко, акцент едва заметен. Совсем не так, как у большинства из них. Бормочут что-то нечленораздельное. Чужаки. Иностранцы.

– И для меня тоже, – продолжал Рама.

Он потянулся, чтобы притронуться к его руке. Что-то в глазах Бирк-Ларсена его остановило.

Парки и зоны отдыха. Безопасные технологии и рабочие места в природоохранном деле. Дебаты шли хорошо. Хартманн знал это, как знал и ведущий, это было понятно по тону вопросов, по кивающим головам за камерами. И по скованным ответам Бремера.

– Вы, разумеется, приветствуете все эти идеи, господин мэр?

Вела дебаты женщина, уже знакомая Хартманну, умная и привлекательная.

Кивок величественной седой головы.

– Разумеется. Но давайте поговорим о другом. Об иммиграции, например. О вашей программе интеграции. – Он посмотрел в камеру, затем на Хартманна. – Признайтесь, Троэльс, ведь это всего лишь завлекательная пустышка.

Хартманн напрягся:

– Попробуйте повторить это в ваших гетто.

Добродушный смех.

– Мы построили приличное и доступное жилье для людей, которые прибыли сюда по большей части незваными. Нам показалось, что они были благодарны. Но мы не можем указывать им, где жить.

Хартманн ощутил прилив раздражения.

– Вы создаете условия для социального неравенства…

– Давайте вернемся к вашей программе интеграции и ее ролевым моделям, – не дал ему договорить Бремер. – Вы были прямо-таки очарованы этими людьми. И это была ваша собственная идея. Почему? Почему они были так важны?

– Социальное неравенство…

– Почему мы должны относиться к иммигрантам не так, как к остальным гражданам? Да, я так же не потерплю дискриминации меньшинств, но вы желаете дать меньшинству такие права, в которых нам отказано. Нам, кто здесь родился. Почему вы не хотите обращаться с ними как с равными?

Троэльс Хартманн сделал глубокий вдох. Уже столько раз человек, сидящий напротив него, разыгрывал свои коварные гамбиты…

– Дело не в этом, как вы прекрасно понимаете…

– Я не понимаю, – возразил Бремер. – Просветите меня.

Хартманн не находил слов, сбитый с толку. Что известно Бремеру? Он явно что-то почуял.

– Как-то не похоже, чтобы сейчас вы сильно гордились участниками своей программы. Что случилось?

Да, Поуль Бремер что-то знал, и это было написано на его насмешливом лице. Хартманн мял руки. Открыл рот, желая что-то сказать. Ничего не сказал. В темноте услышал тихие указания:

– Оставайтесь на нем. Камера один.

Карьера политика может превратиться в прах в один миг. Из-за одного бездумного поступка. Из-за единственного неосторожного слова.

– Я горжусь ими.

– Неужели? – любезно улыбнулся Бремер.

– Эти люди трудятся добровольно и бесплатно, делая Копенгаген лучше. Мы должны быть благодарны им, а не отмахиваться от них как от третьесортных жителей столицы…

– Замечательно!

– Позвольте мне ответить…

– Нет-нет. Это просто замечательно. – Взгляд в камеру. Потом холодные глаза Бремера остановились на собеседнике. – Но разве не правда, что некоторые ролевые модели вашей программы на самом деле преступники?

– Это абсурд…

– Будьте честны с нами. Один из них замешан в убийстве.

Ведущая заинтересовалась:

– О каком убийстве вы говорите?

– Спросите Троэльса Хартманна, – сказал Бремер. – Он знает.

– Это дело расследуется?

– Да, как я сказал, это дело об убийстве. Но…

Бремер нахмурился, словно не желая углубляться в тему из соображений этики. Но он успел сказать достаточно. Бомба была брошена.

– Хартманн заведует в городе образованием. Спросите у него.

– Нет. – Ведущая была рассержена. – Это недопустимо, Бремер. Если вы не хотите говорить конкретно, то мы должны закрыть эту тему.

– Недопустимо? – Он вскинул руки. – Недопустимо то, что…

– Прекратите! – Голос Хартманна эхом прокатился по темным глубинам студии. – Представим, что вы правы. Допустим, это правда.

– Да, – согласился пожилой политик. – Допустим.

– И что тогда? Если один иммигрант совершает ошибку, разве можно говорить, что все иммигранты плохи? Это абсурд, и вы знаете это. Иначе можно было бы утверждать, что ошибки одного политика запятнают всех нас.

– Вы избегаете сути…

– Нет. – Хартманн больше не беспокоился о том, как будет выглядеть на экране. – Эти люди – избранные быть ролевыми моделями нашей программы интеграции – за четыре года сделали для города больше, чем вы за двенадцать лет, будучи мэром. И они делали это бесплатно, не получая взамен ни слова благодарности. В то время как вы ничего…

– Неправда…

– Это правда!

Его яростный выкрик заставил одного из звукооператоров сорвать наушники.

Бремер расслабился в кресле, сложил на животе руки, самодовольный и уверенный в себе.

– У меня для Копенгагена большие планы, – начал Хартманн спокойнее.

– Мы еще услышим об этом, – перебил его Бремер. – Услышим, и очень скоро.

Аэропорт Каструп. Пятнадцать минут до отлета. Их места были в середине салона: Марк у окна, Вибеке посередине, Лунд у прохода с телефоном в руке – позвонил Майер.

– Вы слышали о Бирк-Ларсене? – спросила она, заталкивая сумку на багажную полку.

– Нет. Мы нашли велосипед. Что вы хотели?

– Какой велосипед?

– Патрульная машина остановила девочку, которая ехала на велосипеде без фонарей. Оказалось, что это велосипед Нанны.

Бортпроводница с суровым лицом подошла к Лунд и велела немедленно выключить телефон.

– Девочка сказала, что стащила велосипед недалеко от дома Кемаля. Мы едем за ним. А где вы?

– В самолете.

– Приятного путешествия!

– Майер. Присмотрите за Бирк-Ларсеном.

Она села. Бортпроводница ушла к передним креслам, отчитывая другого пассажира.

– Зачем?

– Почитайте те старые дела, как я уже говорила. Не подпускайте его к Кемалю.

Она услышала, как он шуршит сигаретной пачкой, щелкает зажигалкой.

– Поздновато вы мне говорите это. Они сейчас вместе.

– Что?

– Я отправил людей за Кемалем в гараж Бирк-Ларсена, где проводились поминки. Оказалось, что Бирк-Ларсен вызвался подвезти его. Да что не так?

– Кемаль добрался до дома?

– Послушайте. – Майер разозлился. – Бирк-Ларсен ничего не знает. Если бы знал, то не пустил бы Кемаля в дом, правильно? Так…

– Добрался он до дома?

– Чисто случайно еще нет. И у меня нет на это времени. Давайте уже улетайте поскорее.

– Майер!

В трубке раздались гудки.

Бортпроводница вернулась, сказала, чтобы Лунд пристегнула ремень.

Они все еще стояли на месте посадки. Дверь пока не закрыли. Лунд стала нажимать кнопки на мобильном.

– Я уже говорила вам, – повысила голос девушка. – Выключите телефон и пристегнитесь. Мы взлетаем.

Лунд сжала губы, надавила на красную кнопку. Обратила внимание, что Марк внимательно наблюдает за ней. И ее мать тоже. Вероятно, уже не первую минуту.

Вышел командир экипажа, сказал то, что положено: приветствуем на борту нашего авиалайнера, рейс такой-то в Стокгольм, погода на маршруте хорошая, ожидаемое время прибытия по расписанию…

Лунд думала о Нанне и учителе. О Майере и Тайсе Бирк-Ларсене.

Бортпроводница взялась за ручку двери, говоря с кем-то вне самолета. Собиралась закрыть дверь, завершала разговор.

– Берите багаж, – сказала Лунд, отбрасывая ремень.

– Что? – Ее мать остолбенела.

Марк вскочил с кресла, издал победный клич.

Потом Лунд промаршировала через салон самолета с полицейским удостоверением в одной руке, другой прижимая телефон к уху.

Бирк-Ларсен вел фургон, учитель сидел на пассажирском кресле и говорил. О гимназии, о Нанне, о семьях и детях. Ничего этого не слышал человек за рулем.

Из Вестербро в центр города. Мимо парламента и Нюхауна, вдоль набережной, вокруг крепости Кастеллет. Длинные темные дороги сузились и опустели.

Учитель умолк. Потом сказал:

– По-моему, мы пропустили нужный поворот.

Бирк-Ларсен ехал и ехал, в черную ночь, пытаясь думать, желая найти слова.

– Да, пропустили, – сказал он, продолжая вести машину.

В такси из аэропорта в город Лунд зачитала данные дежурному: красный фургон, регистрационный номер У-Э-девять-три-шесть-восемь-два, принадлежит компании «Перевозки Бирк-Ларсена». Остановить и ждать указаний.

Вибеке сидела на заднем сиденье и ворчала на Марка:

– Конечно, ты поедешь в Швецию. Неужели ты думаешь, что глупая выходка твоей матери что-то меняет?

Когда Лунд дала отбой, Вибеке протянула:

– Бедный Бенгт. Что он подумает, этот милый, добрый человек?

– К счастью, он не эгоист. И, в отличие от тебя, он понимает меня.

Ее мать сердито глянула на нее:

– Надеюсь, что так, ради тебя. – Долгий осуждающий вздох. – Может, все-таки позвонишь ему? Скажешь бедняге, чтобы больше не ждал нас в аэропорту?

Лунд кивнула:

– Да, я как раз собиралась. Спасибо.

Свендсен уже был перед домом Кемаля, когда туда прибыл Майер. Кемаль все еще не вернулся. С женой не связывался. Тайс Бирк-Ларсен тоже пропал. На звонки не отвечал.

– Где машина Кемаля?

– В гараже.

– Хорошо. Еще раз проверьте маршрут отсюда до дома Бирк-Ларсенов.

Полицейский заартачился:

– Мы уже проверили.

– Вы хорошо слышите? Я сказал «еще раз»!

Свендсен не сдвинулся с места.

– Может, объявить Кемаля в розыск?

– Зачем? – спросил Майер.

– Лунд звонила перед отлетом, сказала, что Бирк-Ларсен опасен.

Майер бросил в рот жвачку, огляделся.

– Лунд! Лунд! – закричал он.

Пожал плечами. Посмотрел на Свендсена и спросил:

– Вы видите здесь Лунд?

Тот лишь молча хмурился.

– С этого момента мы делаем так, как я сказал. Понятно? Лунд улетела – коров доить или еще зачем-то.

Забулькала рация. Передавали сообщение о розыске фургоне Бирк-Ларсена. Майер позвонил диспетчеру и сказал:

– Это Майер. Я не подавал в розыск. Что за дела?

– Розыск объявила инспектор Лунд.

Майер слабо усмехнулся:

– Лунд в Швеции. Хватит шутить.

– Лунд позвонила пять минут назад с требованием о розыске. – Пауза. – Мы тут не шутим. – И дал отбой.

– Это Тайс Бирк-Ларсен. Оставьте свое имя и номер телефона, и я вам перезвоню.

Пернилле протянула телефон Лунд, когда зазвучало это сообщение, чтобы та послушала. Такси поехало дальше, отвозя Вибеке и Марка обратно домой. Лунд стояла рядом с женой Бирк-Ларсена посреди грязных тарелок, грязных стаканов, неубранных столов, оставшихся после поминок Нанны.

– У вас есть предположения, где он может быть? – спросила Лунд.

– Он повез домой Раму.

Пернилле выглядела бледной, измученной. И удивленной.

– А почему это важно?

– Ничего не случилось до того, как они уехали? Между ними двумя?

– Я разговаривала с учителем. Тайс подошел, сказал, что нужно сварить еще кофе. – Она обвела взглядом пустой гараж. – Я пошла к кофеварке. Чтобы приготовить кофе для гостей. В чем все-таки дело?

– Ваш муж не казался рассерженным или расстроенным? Или…

– Расстроенным?

Пернилле Бирк-Ларсен смерила ее взглядом. Сильная женщина, подумала Лунд. В чем-то ровня своему мужу.

– А как он себя чувствует сегодня, по-вашему? Как я себя чувствую? Оглянитесь вокруг. Что вы везде лезете…

– Пернилле…

– Везде лезете…

Из конторы донесся какой-то шум. Оказалось, что все это время там находился один из работников фирмы.

Она должна знать его имя, ведь они наводили по нему справки. Пара мелких правонарушений. Все так же, как у Бирк-Ларсена.

Вот оно, вспомнила Лунд: Вагн Скербек.

– Ваш муж может совершить большую глупость, – сказала она, пристально наблюдая за женщиной. – Мы обязательно должны найти его.

– Почему? Какую глупость?

С лестницы донесся детский голос – один из сыновей звал маму.

– Мне нужно к детям, – сказала Пернилле и оставила Лунд одну.

Лунд сразу направилась в контору, показала мужчине в черном свое удостоверение.

– Вы его друг?

Он перебирал какие-то бумаги, на нее не смотрел.

– Угу.

– Куда он поехал?

Незамедлительный ответ:

– Не знаю.

Опять возня с бумагами. Лунд подошла, отобрала у него листки.

– Послушайте меня. Это важно. Если вы друг, то должны помочь ему. Куда они поехали?

Он носил серебряную цепочку на шее, и у него было лицо стареющего юноши. Лунд сталкивалась с людьми вроде Скербека: денег мало, перспектив никаких. Она знала, чего ожидать.

– Понятия не имею.

В дверях знакомое чавканье. Она не глядя догадалась, кто это. Набрала номер дежурного по городу:

– Проследите за двумя мобильными. Тайс Бирк-Ларсен и Рахман аль-Кемаль. Номера вам сейчас назовут.

Обернувшись к Майеру, сунула ему в руку телефон и велела кивком: сделайте.

– Клянусь, вы за это поплатитесь, Лунд.

– У нас нет времени на споры. Вагн?

Тот уже переместился в угол, прячась.

– Где находятся ваши склады?

Майер диктовал по мобильному телефонные номера.

– Вагн?

У кромки воды, на северной оконечности города, стояли полузаброшенные доки портового терминала Фрихаунен. С бесконечного черного неба лил слезы дождь. Красный фургон медленно подкатил к концу дороги: бетонный барьер, тропа вдоль воды. Ни машин, ни фонарей, ни единого признака жизни.

Тайс Бирк-Ларсен дождался, когда передние колеса уткнутся в барьер, потом нажал на педаль тормоза.

Они провели в машине часа полтора, пока Бирк-Ларсен колесил по городу, двигаясь на север, на юг, в никуда. Почти все время молчали. Наконец он заглушил двигатель, выключил фары. Осталась гореть лишь маленькая лампочка над зеркалом заднего обзора.

В который раз уже залился трелью телефон в кармане Бирк-Ларсена. Он достал его, выключил не взглянув, сунул обратно. Уставился в черноту за лобовым стеклом.

– Что мы здесь делаем? – спросил учитель. – Что…

Бирк-Ларсен открыл свою дверцу, выбрался наружу. Поправил на себе черный похоронный пиджак. Прошагал через порывы ветра и ледяной дождь к краю воды. Обернулся, посмотрел на фургон. За стеклом темное лицо, встревоженное, серое в свете лампочки.

Бирк-Ларсен вынул пачку сигарет, с трудом, закрывая пламя широким плечом, раскурил одну под проливным дождем.

Один в своем кабинете, Троэльс Хартманн опять приник к новостям. Было время, когда он жаждал быть упомянутым в первых строках выпуска. Но не теперь.

– Битва за должность мэра приняла драматический оборот, когда Бремер заявил, что один из участников программы интеграции Хартманна подозревается в убийстве.

Вошла Риэ Скоугор с телефоном возле уха, на ходу отбиваясь от очередного любопытствующего журналиста с помощью стандартного «без комментариев». Она закончила звонок и вручила Хартманну лист бумаги:

– Центральная партия требует провести собрание. Пришлось пообещать.

Хартманн выключил телевизор. Она уже шла обратно к двери.

– Что говорит полиция? – спросил он.

Она остановилась у двери:

– Я ни до кого не могу дозвониться. Троэльс?

Она даже не выглядела уставшей. Она выросла в жестоком мире городской политики, из которого его отец был изгнан, и чувствовала себя как рыба в воде…

– Ты понимаешь, что должен отстранить Кемаля от работы и официально, через прессу осудить его. Иначе…

– Не раньше, чем получу подтверждение от полиции. Когда у меня будет причина…

– Ты должен это сделать! Нам крайне важно доказать, что тебе нечего скрывать.

– То есть ты предлагаешь сдать все позиции? И мы будем делать не то, что правильно, а то, что нам диктует пресса?

Он встал, нашел свой пиджак. Почувствовал неожиданное спокойствие, удовлетворение от принятого решения.

– Бремер заговорил об этом не без причины…

Она встала у стены, склонила голову на правое плечо. Волна темных волос повторила движение. Как там говорил Мортен? Джеки Кеннеди на похоронах.